5. Падение

Сплин понял, что еще жив, потому, что у мертвых ничего болеть уже не должно, а у него все болело. При этом он ничего не видел и не мог пошевелиться. Грудь давило, словно тесным обручем, дышалось тяжело. В ужасе он решил, что накрылся позвоночник или смята грудная клетка. Звуки боя отсутствовали. Вдруг он заслышал шаги и голос Хоу:

– Вот здесь Длинный подорвался, перед тем, как вы подошли.

Звуки шагов внутрь, возня, голос Риверы:

– Что-то не видно ни хуя, может, взрывом по частям раскидало?.. А, вот чей-то торс без ног… Нет, это местный… Вон еще двое, гвардейцы… Они, однако, к вам шли, почему Длинный сразу не стрелял?

– Теперь не узнаем уже, пошли дальше, может найдем еще кого…

Шаги захрустели на выход. Сплин попытался крикнуть, что он здесь, но перестарался – горло дерябнуло, голос сорвался и получился не крик, а какой-то сиплый шепот, как из могилы. Тогда он изо всех сил заворочался, преодолевая немочь, являющуюся последствием контузии. Шаги вернулись на звук возни, Сплин услышал над собой шум разгребаемого хлама. Оказалось, что не видел он потому, что его засыпало подвесным потолком и строительным мусором, а также привалило стеллажом, который раньше окно закрывал. Сплина откопали, стащили сферу, очки и маску респиратора, осмотрели, помогли подняться. Сознание, наконец, локализовалось в теле достаточно прочно, чтобы обрести над ним приемлемый контроль – по крайней мере, стоять на ногах он мог.

– Как себя чувствуешь? – поинтересовался Ривера, отряхивая со Сплина строительную пыль, которой тот был густо покрыт с ног до головы. Сплин гримасой боли остановил его:

– Не надо, я потом лучше сам, а то ты меня доломаешь… Болит все, ребра, башка особенно и тошнит, как с адского похмелья… – сдавленно промямлил он. – Меня контузило, я временно оглох, возился с перезарядкой и не слышал, как этот нарисовался, – Сплин кивнул на тело гвардейца в противоположном углу с запекшейся темной массой вместо лица и неестественно вывернутыми полуободранными конечностями.

– Ясно. Повезло тебе, гранатометчик, легко отделался, контузия, ушибы да осколками почикало малость. Гвардейцев-то вон как похерачило, – с некоторым удивлением переводя взгляд с практически целого Сплина на трупы двоих гвардейцев (третий, который был с забинтованной кистью, тогда все-таки успел свалить) заметил Ривера.

– Угу. Вот такой я везунчик, бля, – ответил Сплин, рассматривая изодранную мелкими осколками разгрузку на груди и прокручивая в памяти взрыв, а вслух спросил о насущном, так как речь и работа мысли давались с ощутимым усилием, следовательно, к гипотетическим рассуждениям не располагали:

– Мужики, что тут было-то хоть? Я много пропустил? Как наши дела?

– Как сажа бела… Бой закончился, мы победили. Остатки гарнизона сдались. Только вот Лутара здесь не оказалось, – ответил Хоу.

– Хуясе! – возмутился Сплин и, сморщившись от раскатов звуков своего же голоса внутри черепа, схватился руками за виски. – Хотя лично мне этот Лутар и весь этот сраный гадюшник – до пизды дверца. А что с нашей эвакуацией?

– Пока не ясно. Доплер и Боцман с передатчиком снаружи ждут спутник, чтобы с армейскими в Портлэнде связаться. Ты сам идти сможешь?

– Да вроде могу… А куда?

– Вниз к бассейну, там Бишоп с ранеными возится, покажись ему, когда он с тяжелыми разберется.

Ривера и Хоу пошли дальше искать раненых, а Сплин поковылял на первый этаж лечиться. Сделав несколько шагов, он почувствовал боль в левом бедре с внешней стороны. Штанина заскорузла от смешанной с пылью крови, но рана, похоже, была некрупная, немного ныло и постреливало при сгибании и нагрузке правое колено – ушиб, однако, или потянул, когда сдуло взрывной волной. Левое предплечье несколькими параллельными порезами неглубоко посекло какими-то не то мелкими осколками, не то каменной крошкой. Прошел еще немного – поплыли круги в глазах. Оперся на стену, отдохнул, вернулся, нашел свой автомат, осмотрел его – тот вроде не был поврежден. Снова двинулся к лестнице, изредка опираясь на автомат, как на костыль, наблюдая повсюду картины разрушений.

В просторном холле второго этажа с колоннами было просто месиво. Вокруг повсюду валялись искромсанные, закопченные тела в потеках запекшейся крови, новая кровь набегала в лужи самотеком из открытых ран, стены и колонны были там и сям покрыты подпалинами, изрыты пулями и осколками, в воздухе стоял душный смрад гари и смерти, хоть топор вешай. Чем-то похожим пахнет на рынке в мясном отделе с парной свежатиной, кажется это окисляющееся железо, входящее в состав крови, а может, и нет. Ко всему прочему примешивались еще запахи содержимого пищеварительной системы погибших, которые уже физически не контролировали свои тела. Сплин привык воспринимать человеческую жизнь как нечто исключительное, а сейчас видел прямо противоположное – людей превращенных в грязные вонючие груды быстро загнивающего на жаре мяса в тряпочных мешках из драной одежды, своего рода мусорную свалку. Конечно, доводилось видеть чужую смерть вблизи и раньше – похороны, разные там аварии краем глаза. Но не так массово и явно, всегда сохранялся психологический барьер между собой живым и теми неживыми, какая-то детская уверенность типа «я не при делах, со мной такого случиться не может». Теперь этого барьера не стало, Сплин почувствовал себя, словно посетитель зверинца, где внезапно открылись двери клеток с хищниками и они теперь ходят рядом, оценивающе присматриваясь. Подобным же куском мертвой плоти в оболочке из бледной, посеревшей кожи, вроде животного сбитого транспортом и раскатанного по дороге, вполне мог стать и он, теперь он это знал – это касается всех без исключения. Мертвые сраму не имут – это удел тех живых, кто еще не привык. Проблевавшись, Сплин добрался до внутреннего двора с бассейном. Открывшаяся картина привела его к мысли, что ему еще очень повезло и его проблемы с самочувствием – вовсе не проблемы по сравнению с тем, что бывает.

Весь периметр бассейна был завален ранеными различной степени тяжести. Они сидели или лежали под тентом и на солнце, в шезлонгах, на полу, терзаемые каждый своей личной неповторимой гаммой мук – пулевые и осколочные ранения, травматические ампутации конечностей, контузионные поражения, ожоги. Раненые орали, стонали, бредили, истекали кровью, умирали или уже умерли. Вокруг свежего мяса, рвотных масс и прочего дерьма густо роились жирные мухи. Бойцы, продолжали подтаскивать новых раненых. Среди них были свои и гражданские, немного гарнизонных солдат, гвардейцев не было видно. Атмосфера боли и страданий ощущалась почти физически. Погибшие лежали поодаль рядами у стены – отрядные отдельно, местные отдельно, мертвых толком еще не собрали – в первую очередь искали живых раненых.

Офицеры при поддержке бойцов обрабатывали нетяжелые раны, Бишоп, стоя за притащенным откуда-то массивным столом, возился с более серьезными. В данный момент он был занят тем, что пытался вытащить через входное отверстие зажимом кусок металла из бока Дрейка, которого держали Лернер и Малой. Дрейк лежал на другом боку, метался и ревел сквозь зубы, заливая кровью из раны разрезанную камуфляжку под собой. Обходя раненых, наступая в лужи крови, Сплин подошел к столу. Его заметил Малой:

– Ебать мой лысый череп! Сам Длинный! Ты выглядишь так, как я себя чувствую. А мы уж думали тебе пиздец…

– Я тоже так думал…

– Добро пожаловать в наш дерьмовый мир обратно, – невесело поприветствовал его Лернер, кивая на окрестный вид.

– Спасибо на добром слове. Вам помочь или не мешать? – ответил Сплин.

– Блядь, вот ты дергаешься, а я ни хуя нормально ухватиться не могу! – раздраженно цыкнул на бледного от боли и кровопотери Дрейка Бишоп. – Прям как маленький, моя что ли кровь вытекает? Длинный, подержи рентгеноскоп! Вот сюда… Да не к себе, а ко мне монитором…

– Не выходит ни хуя, надо с той стороны тянуть, – после очередной неудачной попытки решительно прокомментировал он. – Так, Малой, переверни его на пузо, Длинный, держи прибор, а ты, Ленни, щас вот этими скобами края разведешь.

– Какие края? – оторопело спросил Лернер, принимая хромированные крючки, которые Бишоп достал из переносного дезинфицирующего аппарата.

– Вот эти, – сказал Бишоп, нанося и углубляя разрез, – Сильнее разводи… Так держи… Терпи, скоро уже… Щас-щас, все уже… Еще чуть-чуть… Ну вот, поздравляю, – наконец он показал деформированную автоматную пулю на кончике зажима Дрейку, затем активировал на ране его аптечку. Та зашевнлила щупами диагностеров и манипуляторов, залила раны восстанавливащим гелем, установила на их края фиксирующие клипсы-стяжки.

– Несите его в тень под балкон, – велел Бишоп. – Ну, а с тобой что, болезный мой?

Сплин коротко рассказал. Бишоп проверил Сплину реакцию зрачков на свет, спросил, сколько пальцев, помог снять броник, проверил ручным рентгеноскопом места, где болит, позвоночник, надавил, согнул-разогнул там и сям.

– Так, у тебя контузия, легкий сотряс, слепое осколочное ранение в мякоти левого бедра, небольшое крученое растяжение правого колена, здесь спереди и вот тут сзади – небольшие трещины на ребрах, смещений нет. Позвоночник цел. Гематомы, ссадины, подпалины – это болезненно, но мелочи жизни. Щас я тебя исцелю, стягивай портки, чтоб не разрезать штанины, и залазь на стол, – заключил он. Сплин улегся на спину на столе, Бишоп плеснул перекисью водорода – короста сошла грязной буроватой пеной, затем осмотрел рану на бедре через ручной рентгеноскоп, обколол кругом обезболивающей блокадой.

– А больно не будет? – с внезапной детской робостью спросил Сплин, оторвав от стола затылок и наблюдая за манипуляциями Бишопа. Свои раны – это гораздо ближе, чем все чужие вместе взятые.

– Всегда бывает больно, – меланхолично успокоил его Бишоп и оптимистично добавил:

– Да ты не боись, все страшное уже случилось, дальше будет только все лучше и лучше, вплоть до полного выздоровления…

Затем, покопавшись в ране, он сноровисто вытащил зажимом осколок:

– Аккуратненький тебе осколочек достался и раневой канал ровненький, а то намотало бы щас полбедра. Нужен на память?

– Спасибо, нет – выбрось его к хренам, – выдавил Сплин, боль тупо, но чувствительно ворочалась в ране.

– Ну, как хочешь, – Бишоп залил раневой канал восстанавливающим гелем, отводящим гной из раны, залепил бактерицидным пластырем. Затем обколол травмированное колено другой ноги регенерирующим составом, мудреное название которого Сплин тут же забыл, обработал касательное на руке выше локтя, после чего выдал заключительные рекомендации:

– Контузия со временем пройдет, остальное кого-нибудь из солдат попроси обработать или сам. На глубокие порезы, вот как эти, – он показал на предплечье левой руки, – обязательно стяжки поставь, а то кровить будет, и заразу подцепишь, как с куста. Броник лучше одень обратно – какая-никакая фиксация, ребра и ушибы поменьше болеть будут. Ну, все, свободен – у меня очередь, – он заметил Хоу и Риверу, которые тащили на двери от шкафа, как на носилках, закрепленное бинтами тело раненого бойца, видимо, у того был поврежден позвоночник.

– Сожалею парни, но, однако этот уже помер, – наметанным глазом глянув на раненого и для верности пощупав пульс, с сожалением сказал Бишоп.

– Да? А когда нашли, еще живой был, – вяло удивился усталый Хоу. – Со спиной что-то у него… Было… Ну, тогда это все. Остальные там уже холодные. Вот еще пару аптечек целых нашли…

– У меня лишняя тоже есть, – вспомнил Сплин, – Это Фроста, – он достал и протянул Бишопу прибор.

– Док! Свободен? Давай к нам! – позвал Слэш. – Тут спец нужен. Обломки кости и кровища хлещет как с кабана… Блядь, не могу скобку подвести и все, изъебался уже, передавил кое-как…

Бишоп сгреб свой инструмент, активные аптечки и направился к Слэшу, который пытался пережать бойцу поврежденный кровеносный сосуд в ране на бедре. Сплин нашел глазами Малого и Лернера, которые сидели на ковриках, привалившись к стене, в тенечке под тентом рядом с Дрейком и, не взирая на окружающий срач, наворачивали штык-ножами консервы. Он двинулся к ним, чтобы обработаться и разузнать насчет расклада с эвакуацией. По дороге его внезапно резко замутило, в глазах сгустился белый туман, тело вдруг стало бесплотным и перестало слушаться головы. Не чуя под собой ног, Сплин упал на колени, его стошнило. Желудок был уже пуст, рвотные спазмы лишь наполнили ротовую полость противной желчью. От боли в колене, ярко пронзившей мозг, он пришел в себя.

– Слышь, военный, иди-ка в сторонку блюй, тут и без тебя вони хватает, – как сквозь вату донесся до него голос ближнего раненого.

– Извини, что-то накатило, – прохрипел Сплин и с усилием сплюнул противную слизь. – Роуч? Тебя же вроде убило…

– Почти, – посеревшими губами усмехнулся раненый. – Я намудник от броника подвернул, мешал он мне. Это меня и спасло, наверное, двойной слой на пузе получился. Блядь, как бревном в живот охуячило, я аж обоссался. Сама-то пуля смялась и неглубоко в тело вошла, зато контузионная травма – ахерная.

– Да, могу представить, меня под углом задело, так трещина ребра и гематома с блюдце.

– У тебя обезболивающего нет? – попросил Роуч. – Болит, сука, сил нет, а свое все проебал уже. Ты ж ходячий, найдешь еще себе, а?

– Меняю на что-нибудь противорвотное, мне своего, однако, маловасто будет, – сориентировался Сплин.

– Договорились… Держи… Угу… Спасибо… Блядь, пить хочу, а нельзя, а то, Бишоп сказал, перитонит возможен. Обещал внутривенно прокапать, как развяжется. А что там с эвакуацией?

– А я хуй знает! Сам только недавно оклемался, – ответил Сплин, не без усилий поднимаясь.

Он подошел к парням из своего отделения:

– Хлеб да соль! А где наш старшой?

– Едим да свой! Монах вертолет охраняет, мы – снарягу, – с набитым ртом ответил Малой, а Лернер кивнул на кучу своего и трофейного снаряжения и оружия неподалеку:

– Вот, насобирали там и сям, какой-то из тех мешков твой, принесли из нычки у опушки, откуда начинали. Расслабься, не ищи приказаний себе на шею, возьми там сухпай, похавай, может полегчает.

Сплин отрицательно помотал головой, мысль о еде вызывала приступы тошноты. Он выудил из кучи снаряги чью-то бесхозную теперь фляжку, спросил, где добыть воды.

– Длинный, не в падлу, набери и мне тоже, – попросил Дрейк, протягивая свою, приподнявшись с коврика.

Сплин пошел, куда указали, нашел колонку с артезианской водой, запил лекарство от тошноты, затем в несколько приемов до краев напился, наполнил фляжки, умылся. Вода стояла в горле, Сплин чувствовал, что если чуть сильнее наклониться, то она польется изо рта, как из носика переполненного чайника, а жажда все не уходила. Бедняга Роуч. Он отдохнул, обратно пошел кругами, посмотреть как обстановка в славных рядах. Бишоп закончил со своими и теперь возился с ранеными из местных гражданских, Штырь и Слэш тоже. Боцман на широкой открытой веранде второго этажа настраивал передатчик. Доплера и Шелли не было видно. Сплин вернулся, протянул Дрейку его фляжку:

– На… А местные не догадались колонку отравить? – несколько несвоевременно спохватился он.

– Едва ли, – ответил Малой. – Во-первых, почти все целые местные заперты в подвале, во-второых, Доплер пообещал их раненым медицинскую помощь, а в-третьих, доходчиво в его стиле объяснил, что если кто палить или пакостить будет, стучать за ограду побежит или еще что в таком роде, то он всех поголовно без разбора на правых и виноватых тут же перестреляет и в этом бассейне плавать запустит.

В бассейн уже понабежало всякого и вода там была теперь далеко не прозрачная.

– А где наш полководец сам? – спросил после некоторого молчания Сплин.

– Сержант местных выборочно допрашивает. Шелли следит, чтобы они ему горбатого не лепили, как приезжему, – ответил Лернер.

Сплин обработался и ждал пока торкнет лекарство, а Лернер рассказал про мясню в холле второго этажа. У местных тоже были респираторы, но далеко не у всех. В основном у гвардейцев, которые вообще были под завязку укомплектованы. Они и организовали эффективное сопротивление. Задумка с обходным маневром в целом удалась, так как отряд гвардейцев, на который они напоролись в коридоре, похоже, ничего не успел передать основным силам – наверное, их рации повредились «Штилем». После стычки, в которой Сплин вышел из игры, остаткам мобильной группы удалось без особых проблем добраться до холла, куда Зуб и разрядил свой РПО, после чего на уцелевших ошеломленных врагов навалились уже с двух сторон, согласно плану. Едва захватили холл – сами подверглись контратаке второго эшелона вражеской обороны, в какой-то степени симметричной собственной тактике, со стороны противоположного своей маневренной группе коридора второго этажа и с центральной лестницы на третий.

Это стало самым кровопролитным эпизодом боя внутри здания – штурмующие стремились развить наступление вглубь внутренних коридоров и закрепиться на узловых участках, а гарнизонные пытались не дать врагам преодолеть ключевой рубеж обороны и нанести максимальные потери. Тяжелого реактивного оружия не применялось, так как дистанция между своими и чужими была слишком короткая. В густой гари от выстрелов была свалка, никто не отдавал приказов, каждый стремился достать кого-нибудь, пока сам был еще в состоянии стрелять. Передние, у кого заканчивались магазины, пропускали вперед задних, чтобы обеспечить непрерывность огневого натиска без задержки продвижения. Раненые и убитые падали под ноги следом идущим, а те по ним бежали дальше, чтобы упасть на следующем шаге. Из подствольников лепили по стенам, колоннам, по потолку, чтобы накрыть недосягаемое пространство за укрытиями. Противник обнаруживал себя, стреляя в ближнего, а оставшиеся убивали его самого. Погиб от близкого разрыва ручной гранаты Бедуин, а Дрейк получил в бок пулю, энергия которой, возможно, предварительно ослабла от рикошета или прохождения сквозь препятствие, но оказалось достаточной, чтобы пробить бронежилет и существенно углубиться в тело. По упавшему Дрейку протопали несколько бойцов, затем он отполз на периферию побоища и укрылся за колонной, почувствовал, что слабеет и запросто может загнуться от кровопотери. Тогда он, расстегнул бронежилет, не снимая его, и кое-как наложил активную аптечку, которая вколола местное обезболивающее и запечатала рану, остановив кровотечение. До окончания штурма Дрейк, вмести с несколькими ранеными, находящимися в сознании, оставался на месте – удерживать отбитый у врага участок.

Позже, когда этаж был захвачен, обнаружили, что у оснований колонн установлены МОНки, которые могли превратить половину штурмовой группы Слэша в плохо опознаваемые сгустки измочаленного фарша, если бы ответственные за подрыв вражеские солдаты не спеклись вместе с подрывными машинками в пламени огнемета Зуба. Дальше в глубине второго этажа еще встречалось очаговое сопротивление, а на третьем уцелевшие местные уже почти не воевали и организованно сдались, как только поняли, что оставшихся сил атакующих вполне хватит, чтобы завершить захват поместья, и дальнейшее сопротивление бессмысленно.

– До сих пор внутри колотит, не понял, как жив остался. Меня ведь «кастрюля» спасла, – он показал глубокую вмятину со сколотой краской на своей сфере. – Прикрывал Зуба, тут прилетело из холла, хорошо хоть под углом попало – пуля рикошетом ушла. Но башку мотнуло назад жестко – до сих пор шея болит и в ушах звон, а того черта наши пришили, пока я в ауте был, – закончил Лернер.

Малой, прихлебывая маленькими глотками из фляжки, усталым монотонным голосом рассказывал, как он чуть не подорвался на ловушке при зачистке второго этажа, уже после основного побоища в холле и его ближайших окрестностях. Насыщенность площадей вражескими силами была уже не столь плотная, так как обе стороны к тому моменту уже изрядно проредили друг друга, но Хоу все же на всякий случай предварительно бросил внутрь комнаты гранату. Бывало, заслышав зачистку неподалеку, из соседних помещений выходили сдаваться гражданские или солдаты гарнизона, что предотвращало жертвы с обеих сторон. Внутри грохнул взрыв, ворвались – никого. Помещение являлось чем-то вроде комнаты для размещения гостей. Тут вдруг кресло в дальнем углу поднимается в воздух, как реактивное. И тишина… Оказалось, внутри помещения была установлена ручная граната без чеки, на зажатой скобе, взрыв не сдетонировал ее, а только сдвинул, поэтому, к моменту, когда Малой и Лернер вошли внутрь, как раз отработал замедлитель. Повезло, что вражеская граната после взрыва гранаты Хоу под массивное кресло закатилась – мягкая мебель поглотила или ослабила осколки и взрывную волну – временно оглушило обоих, но целы остались. А рванула бы на открытом полу посреди комнаты… Да, век живи – век учись, дураком помрешь. Причем не исключено, что именно из-за своей же дурости, что вдвойне обидно…

Тем временем подошли Доплер и Шелли. С эвакуацией дело обстояло мутно. Допросы оставшихся в живых охранников и обслуги в плане ответа на вопрос, почему Лутара в поместье не обнаружилось, ничего содержательного не дали и сводились к следующему. Да, собирался приехать на деловые переговоры с каким-то хреном, прилетела охрана, готовились к встрече. Потом вдруг радировал, что задерживается – срочные дела государственной важности. Потом вы напали. Местный передатчик был выведен из строя «Штилем». Но утверждать, что запроса о помощи не было, нельзя. Те, кто пытался свинтить на маленьком вертолете, вряд ли чего передали, но бронемашины, например, тоже снабжены рациями достаточной мощности.

Шелли решительно затребовала от Доплера назвать пароль к анонимному банковскому счету со своим гонораром, так как она свою часть работы выполнила и теперь решительно намеревалась откланяться.

– Я бы рад, но пока не могу, твои знания могут нам еще пригодиться, – вежливо, но твердо отказал тот. Шелли молча сыграла желваками на скулах и недовольно поджала губы.

Спутник вошел в благоприятную для приема зону, Доплер по защищенному каналу связался с армейскими, которые должны были обеспечить транспорт для эвакуации, обрисовал ситуацию. Те сказали, что транспорт пока задействован, а другой дать не могут, так как все неофициально и возможные потери им не спишут. Велели ждать. Как это задействован? И сколько ждать? До суток. Или сами добирайтесь. Обещали принять отряд в расположение бригады, если тот сам доберется хотя бы до границы с Портлэндом. Доплер обложил бригадных трехэтажным матом, сказал, что четверть группы убито, а половина из тех, что остались ранено, их надо в нормальный госпиталь, что максимум через несколько часов сюда прибудут головорезы Лутара или его подельников и что у вас там, вообще, за бардак? Ему ответили, а что мы можем сделать, над нами тоже свое начальство, а у этих разведчиков семь пятниц на неделе, улетели, мы думали к вам. Да, бардак, все на ушах стоят, вторжение готовится, а тут оказывается у вас облом. Дали частоту для запроса пропуска, чтобы ПВО не сбило, если воздухом, и обещали приграничные блокпосты предупредить, если по земле. На этом с бригадными распрощались, так как ловить было больше нечего.

– Пиздят они до хуя! – заявил Боцман. – Подставили нас, суки конторские.

– Да, поимели нас по-царски: что-то там у них не срослось, как хотелось, и на нас попросту болт забили, – высказался Штырь.

– Извини, сестренка, но, похоже, наше сотрудничество затягивается, – обращаясь к поскучневшей Шелли, произнес Доплер.

– Да иди-ка ты на хуй, братец, – глухо ответила ответила та, потемнев лицом.

– А я и так на хую, только ноги свесил, – усмехнулся Доплер. – Ну не дуйся, как мышь на крупу, похлопочу для тебя премию. Теперь до бригады, однако, вместе двинем. Тебе же все равно в Портлэнд на обналичку надо.

– Но не с вами же! – возразила Шелли, понемногу успокаиваясь.

– Правильно, не жги попусту нервные клетки, – ободрил ее Доплер.

Народ, кто рядом был, возмущенно загалдел про несправедливость жизни и нетрадиционную половую ориентацию организаторов акции от Корпорации и Министерства Обороны с армейской разведкой вместе. Маловероятно было, что наниматель банально пожмотился на выплату вознаграждения наемникам: в сравнении с ценой вопроса бюджет операции – гроши.

– Да это все ясен хуй! – решительно прервал обоснованные, но неконструктивные сетования Штырь. – Надо определяться, что дальше делать. Я думаю, самим валить в бригаду надо, а то припрутся какие-нибудь гондоны и нас вынесут, как мы местных вынесли. Или осаду устроят, хули мы тут высидим – наши пидоры раз кинули и еще могут кинуть, где «до суток», там и неделя, дым в пизде эти обещания, по-моему.

Доплер пока помалкивал, мудро давая людям возможность высказаться и выпустить пар, а также, чем черт не шутит, выдать дельную мысль, чтобы при случае оформить ее приказом. Подчиненным труднее потом осуждать последствия решений, принятых с их же подачи.

– Вертак в целом на ходу, хотя местами прострелен, но только половину людей потянет, – подал голос Слэш. – Можно неходячих раненых первыми отправить в бригаду, потом там дозаправиться и обратно за остальными.

– Не, сидеть тут и пиздюлей дожидаться – я в рот ебал такие именины. Надо на оставшиеся танкетки прыгать и дергать к границе, а там уж на полпути пусть вертак забирает, как считаешь, старшой? – спросил Штырь.

– Что уебывать надо, это точно. Но по низу ехать – это судьбу лишний раз дрочить: возможны минированные участки, засады, дорог-то тут не особо много. Лучше уж здесь дождаться, пока Слэш вернется. Но ты прав, рабочий транспорт надо на всякий случай отпидорить, может пригодится. Вот и займись этим, – ответил Доплер.

Последовало короткое обсуждение деталей, потом посыпались распоряжения, кому чего делать. Штырь и Боцман принялись ковыряться в ангарах с техникой, напрягая оставшихся в живых местных водителей и спецов.