Жизнь замечательных людей (№255) - Каныш Сатпаев

.. Создавшаяся напряженная обстановка с марганцем диктовала необходимость скорейшей разработки Джездинского и других месторождений марганца в Джезказганском районе, расположенных неподалеку от линии дороги в промышленно обжитом районе и обладающих значительными запасами высокосортных окисленных марганцевых руд. Эти месторождения разведывались Джезказганской ГРК на средства Наркомцветмета за счет экономии тех ассигнований, которые выделялись на медь, а в 1942 году частично на средства Казгеологоуправления... Далее оставшиеся комплекты материалов подсчета запасов Джездинского месторождения поступили на рассмотрение ТКЗ. И здесь началась длинная цепь неожиданных недоразумений и оттяжек. Несмотря на пребывание в Алма-Ате, даже в том же Казгеологоуправлении, целого ряда крупных и авторитетных геологов, в числе рецензентов по Джезды почему-то был выдвинут и геолог Е... (в письме имя геолога названо полностью. — М.С.), известный в прошлом бесславными и бессистемными разведками в районе Атасу, но с чрезмерным и ничем не оправданным гонором... Наконец, 23/II-42 г. состоялось заседание ТКЗ, куда, кстати, тоже не был приглашен никто из авторитетных геологов. Результатом «келейного» заседания ТКЗ явилось неожиданное его «решение» о возвращении материалов подсчета обратно для новых расчетов. Мотивировки же этого решения, однако, настолько показательны по своей курьезности и несерьезности, что вынужден привести их целиком...»

Нужно ли приводить все девять страниц этого документа, где по всем пяти пунктам выдвинутых экспертами ТКЗ возражений даны обстоятельные ответы специалиста. Стиль письма весьма красноречиво показывает, что автор его не очень-то старался подбирать выражения, хотя оно и адресовалось человеку, стоявшему в то время во главе всего геологического дела Советского Союза. Не то было время, чтобы подбирать выражения. Вот еще выдержки из этого письма:

«Такой беллетристикой можно заниматься, конечно, на досуге, но предъявлять подобные требования к узкоцелевой работе, какой является означенный подсчет запасов, к тому же выполненный в весьма сжатые сроки, могут только люди, потерявшие всякое чувство меры... Писать с серьезным видом о приписке мощности в 7 — 8 сантиметров могут, конечно, такие специалисты, как геолог Е... Потому отписка ТКЗ по соответствующим пунктам инструкции, без учета реальных условий выполнения разведочных буровых работ, является голым формализмом и свидетельствует о полнейшей оторванности от жизни...»

В конце письма Каныш Имантаевич просил рассмотреть разведочные материалы Джезды на заседании Всесоюзной комиссии по запасам (ВКЗ) и в возможно кратчайший срок.

История Джезды не закончилась отправкой этого письма. При деятельном участии Сатпаева наболевший вопрос становится предметом серьезного разговора в ЦК КП(б) Казахстана. Еще осенью сорок первого года ответственные работники ЦК поставили перед Наркомчерметом вопрос о начале скорейшей эксплуатации руд Джездинского месторождения. И теперь, когда это дело застопорилось в Алма-Ате, в самом Казгеологоуправлении, кое-кому из волокитчиков пришлось держать ответ. Потому-то ТКЗ, вдруг в спешном порядке отказавшись от своего первого постановления, решает утвердить запасы Джезды. Однако комиссия предложила пересчитать их по методу «вертикальных сечений взамен примененного при подсчете метода ближайшего района». Кроме оттяжки времени, подобный пересчет не только не давал ничего принципиально нового, но и являлся менее рациональным, намного уменьшал запасы руд.

Но не таков был характер Сатпаева, чтобы останавливаться на полпути. Ученый не хотел компромиссов. Его устраивало лишь полное и безоговорочное признание Джезды и разрешение на немедленное открытие рудника.

Весной стало ясно, что металлургические заводы не справятся с заданием по производству некоторых видов проката, установленным на первое полугодие сорок второго года. Почти все резервы ферромарганца были израсходованы. Вся надежда была на маломощные и без того работавшие с максимальным напряжением «выдыхающиеся» рудники. А спрос на сырье постоянно возрастал.

Поэтому вопрос о марганце стал предметом обсуждения в Государственном Комитете Обороны...

В начале апреля на берег Джезды вновь прибыли специалисты Наркомчермета. Только что начал сходить лед; отовсюду с ущелий и равнин текут в русло реки весенние воды. В степи хозяйничает весенняя распутица. Но директива ГКО не считается с погодными условиями. Она обязывает в кратчайший срок, за сорок дней не только спроектировать и построить рудник, но и выдать первые тонны руды уральским заводам.

После краткого изучения месторождения и условий местности проектировщики предложили осуществлять эксплуатацию Джезды в два этапа. На первом предлагалось вести разработку руд открытым способом из пластов, расположенных близко к поверхности. К ней можно было приступить сразу же и вывозить сырье автотранспортом до станции Джезказган. На втором этапе предусматривались строительство шахты для добычи глубинных залежей и одновременная прокладка железной дороги.

Теперь время заработало на Джезды. Не успели еще утвердить эти проекты в высоких инстанциях, а на берег уже прибыли первые строители. В основном это были рабочие, мобилизованные из близлежащих Карагандинской, Акмолинской, Северо-Казахстанской и Кзылординской областей. Приехали и горные техники, и кадровые рабочие, эвакуированные с Украины и из Липецка.

Директором вновь созданного рудоуправления был назначен криворожец Н.Ф.Михайлов.

В течение нескольких дней небольшая, окруженная холмами долина превратилась в строительную площадку. Словно в улье, кипела работа. День и ночь стучали буровые станки, сразу в нескольких карьерах шли вскрышные работы, а в ущелье Нарсай вырос целый городок из юрт и палаток. На берегу Улкен Джезды велось строительство полуземляных бараков... Ни на час не прекращался шум стройки: ревели бульдозеры и автомобили. В темное время суток в карьерах работали при свете автомобильных фар, так как электричества здесь пока еще не было. Но фундамент электростанции ускоренно закладывался.

В мае прибыло двести новых грузовиков, срочно выделенных из фонда Госкомитета Обороны, затем еще сотня. На них требовалось посадить ни много ни мало триста водителей. Причем тотчас, в течение нескольких дней. Улутауская степь могла бы снабдить Джезды чем угодно, но такого количества квалифицированных водителей здесь взять было неоткуда. С грехом пополам набрали два десятка шоферов...

Что было делать? И Карсакпайский райком партии бросает клич: «Всем на марганец!», «Страна требует от нас скорейшего открытия Джезды!», «Если хотите, чтобы вашего сына, мужа, отца защищала броня танка, овладевайте профессией шофера!..»

Учителя школ, колхозники, старшеклассники, домохозяйки оставляют дела и садятся за баранку автомобиля. Все, кто может удержать руль и достать ногой до педали, спешат овладеть техникой. Квалифицированные шоферы обучают новичков в течение недели. В основном практическая езда, теорию изучать некогда... Создаются колонны из десяти-пятнадцати машин, в каждой из них по одному опытному водителю, он же начальник колонны. Текущий ремонт, уход, заправка проводятся под его присмотром. Это как-то спасает положение.

В начале июня дирекция объявляет аврал. До установленного правительством срока остаются считанные дни, а карьеры к выдаче руды не готовы. Выполнение задания висит на волоске.

И вот остановлены любые работы, кроме главной, — путейцы, каменщики, плотники, канцелярские служащие бросают свои участки и становятся на расчистку карьеров. Работают сколько хватает сил. Четыре часа на сон, остальное время в карьерах. Казалось, течение дней остановилось для них. Общей целью стало: скорее добраться до залежей руды.

И это свершилось. 12 июня 1942 года, через 38 дней после начала строительства, была отгружена первая партия джездинского марганца. Этот день стал днем рождения рудника.

Вначале руда отвозилась на станцию Джезказган. После загрузки нескольких вагонов они с курьерской скоростью следовали в Магнитогорск, в Кушву. За отправкой их следил специальный уполномоченный. Вскоре порядок транспортировки изменился. Автомобили стали возить руду навстречу идущим вагонам, которые с каждым днем доставлялись все ближе к руднику по строившейся железнодорожной ветке. Этим достигалась экономия времени и дефицитного по тем временам горючего.

Накануне двадцатипятилетнего юбилея Великого Октября горняки услышали протяжный гудок первого поезда. На карте стальных магистралей Советского Союза появилась новая станция — Джезды.

С июля рудник переводится на производственный график добычи руды. Такое в истории нашей промышленности практиковалось впервые. С первых же недель джездинцы приступили к выполнению государственного плана добычи. И какого плана! Предстояло добывать и вывозить по 15 тысяч тонн высококачественной руды ежемесячно. Документы, архивы тех лет говорят о том, что в течение шести месяцев 1942 года Магнитогорский комбинат получал отсюда отличную браунитовую руду с высоким содержанием марганца.

Отличное качество джездинского марганца сразу же подняло производительность доменных печей. «Почти в три раза увеличилось производство высококачественного проката на Магнитогорском заводе», — свидетельствует «История Великой Отечественной войны», характеризуя далее организацию выплавки стали как большую победу, равную по своему значению выигрышу крупного сражения. Вот некоторые факты, дающие представление о значении нового месторождения: после ввода в строй Джездинского рудника удельный вес восточных районов по добыче марганцевых руд возрос с 8,4 до 84,6 процента. Причем 70,9 процента всех марганцевых руд страны стало давать Джезды. Иными словами, за годы войны на руднике было добыто столько марганцевых руд, сколько добывали для военных нужд фашистской Германии Венгрия, Чехословакия и Румыния, вместе взятые.

«Они нашли какое-то Джезды!» — как говорят, злобно ворчал Адольф Гитлер. Вместо обещанного немцами марганцевого голода и падения выпуска броневого проката советским заводам удалось увеличить производство броневой стали в три раза!

План добычи 1943 года увеличился по сравнению с минувшим годом в четыре раза. Уже ставился вопрос о снабжении джездинской рудой и Кузнецкого металлургического комбината.

Объем работ был исключительным по своим масштабам. Четыреста тысяч тонн руды необходимо было поднять из карьеров, перевезти на автомашинах, затем отгрузить в вагоны. Все работы выполнялись вручную. Лишь в некоторых местах действовали ленточные транспортеры да имелся единственный бункер-эстакада для выгрузки. Карьеры разрозненны и маломощны. Не успеешь в одном установить оборудование, глядишь, пошла бедная руда или он совсем выработан.

Горняки живут в наскоро приспособленных бараках и землянках. В помещениях тесно и холодно. Питание из общего котла. Но, несмотря на невзгоды и лишения, люди работают по двенадцать часов в сутки. Инженеры и техники тем более: их труд не нормирован. Счета времени здесь нет, есть только счет загруженных вагонов. Те, кто участвовал в нечеловечески тяжелой джездинской эпопее, навсегда запомнили, какой ценой доставались эти черные браунитовые камешки.

Когда же план добычи увеличился в четыре раза, у руководства рудника возникли сомнения в реальности выполнения предложенного задания.

«Запасы месторождения исчислены в шестьсот тысяч тонн высококачественного сырья. Более половины уже выработано, оставшееся отгрузим в первом же квартале, — рассуждали они. — Затем пойдут мизерные вкрапления руды. Там много не возьмешь. Процесс трудоемкий, малоперспективный...» Вывод следовал сам собой: план сорок третьего года основан не на реальных, а на желаемых возможностях месторождения, и должен быть незамедлительно снижен. Одним из главных аргументов производственников служил и тот факт, что разведанные запасы рудника все еще не были утверждены, хотя вопрос и рассматривался дважды — на заседаниях ТКЗ и ВКЗ. Эксперты дважды отклоняли представленные подсчеты из-за недостатка данных изысканий. Вдобавок ко всему разведчик Джезды Богданчиков указал теперь восточное направление залегания рудного тела, хотя в прошлом году он назвал основным местом сосредоточения руд противоположное направление. Значит, теперь придется переносить все главные механизмы и оборудование рудника, в том числе большой бункер-эстакаду. Работа предстоит трудоемкая, за месяц не управишься. «А где гарантия того, что через некоторое время геологи вновь не заявят о новом направлении и глубине расположения основного рудного тела?» — спрашивали руководители рудника. Словом, оснований для того, чтобы просить о снижении плана, было предостаточно.

В феврале в Москву едет главный геолог рудника С.А.Горланов. В его портфеле документы, подкрепляющие позицию рудоуправления. Мало того, он везет с собой многочисленные пробы с карьеров. Они подобраны с тем, чтобы подтвердить данные об истощении богатых браунитовых жил Джездинского месторождения.

Возникает конфликт. Руководство Магнитогорского металлургического комбината, заинтересованное в наращивании поставок джездинской руды, обрушивает на геологов Джезказгана обвинения в саботаже, и вскоре от них были затребованы объяснения...

В борьбу по джездинскому «делу» незамедлительно включается один из главных его зачинщиков — Каныш Имантаевич Сатпаев. Он не думает уклоняться от ответственности. Приехав в Джезды, директор института садится за первичные материалы. Вновь просматриваются паспорта скважин, данные канав. Десятки часов проводит геолог в рудодобывающих карьерах, наблюдает, делает соответствующие записи. Проверяются и дополнительные данные, полученные отрядом Богданчикова во время интенсивных изысканий прошлого, 1942 года.

И вот вновь прозвучал убежденный голос Сатпаева.

— Теперь я как никогда уверен в том, что за такое месторождение стоит выдержать любое сражение! — скажет он на заседании техсовета геологоразведочной конторы. — Очень важны данные восточного крыла. Мой совет: не снижать интенсивности разведки, смелее, дальше идти в восточном направлении. Запасы руды будут расти по мере роста темпов изысканий...

Но производственников не удовлетворяют оптимистические заверения авторитетного ученого. Они требуют твердых цифр, официально утвержденных комиссией.

15 июня 1943 года в Алма-Ате собирается выездное заседание ВКЗ. Председательствует доктор геолого-минералогических наук, профессор П.М.Татаринов. В нем принимают участие почти все видные знатоки железисто-марганцевых месторождений (такие, как профессор А.Г.Бетехтин, геолог П.М.Каниболоцкий), всего 34 человека. Только в исключительных случаях ВКЗ приглашала столько специалистов. Обсуждалось два доклада. Первый делал инженер Е.А.Немов, представлявший интересы Казгеологоуправления и дирекции рудника Джезды. Со вторым выступил геолог И.Н.Богданчиков. Он говорил от имени Джезказганской конторы треста Казцветметразведки.

Во время обсуждения эксперты ссылались на одни и те же данные разведки, производственные факты. Но два расчета запасов, произведенные по разной методике, давали противоположные результаты. В одном случае большие перспективы на много лет. В другом — мизерные, не заслуживающие внимания запасы марганца. Спор осложнялся тем, что этих предполагаемых запасов пока что никто не видел.

Кому верить, а кому сказать «нет», навсегда определяющее судьбу спорного месторождения, это предстояло решить экспертам. Понятно, что обе стороны не щадили друг друга, оспаривая каждый сомнительный факт и способы подсчета...

Заседание продолжалось два дня и закончилось полной победой точки зрения джезказганских геологов. ВКЗ утвердила, правда, с некоторой поправкой, расчеты Богданчикова. Говорилось в акте и о перспективах роста при дальнейшей разведке.

Но производственники не отказались от своих сомнений и продолжали добиваться снижения плановых заданий теперь уже на 1944 год. Тем более что освобождение пути на Чиатуру и ожидавшееся скорое очищение юга Украины от немцев облегчало напряженное положение с марганцевым сырьем...

В один из осенних дней 1943 года Сатпаев был вызван в Москву к наркому черной металлургии.

— Как по-вашему, сможет ли Джезды и в будущем году дать столько сырья, сколько получено нынче? — спросил Тевосян, без предисловий перейдя к интересующему его делу.

— Год назад, чтобы ответить вам, я попросил бы время на размышления. А сейчас, товарищ нарком, отвечу вопросом на вопрос. Сколько джездинского марганца потребуется вам в будущем году? Один, два, три миллиона тонн?.. Вы их получите.

— Ваши слова радуют меня. В таком случае мы подключим к Джезды и Кузнецкий металлургический комбинат! Он также находится у нас на голодном марганцевом пайке...

— Марганец будет, Иван Федорович! Отвечаю за это головой.

— Мы вам доверяем. Но все-таки мне неясно, почему производственники да и некоторые ваши коллеги относятся к этому месторождению с сомнением.

— Что касается геологов, скажу вам откровенно, — ответил Сатпаев не без обиды, — у некоторых товарищей не хватает ни профессиональной фантазии, ни решимости на риск. Потому, хватаясь за любую соломинку, эти деятели прикрывают свои слабости, а порой и элементарное незнание всякого рода формулами и теориями.

— Пожалейте! Ведь они тоже люди! — засмеялся нарком.

— В том и дело, что они не просто люди, но еще и специалисты с авторитетом и большими полномочиями... Ну а что касается джездинских производственников, здесь я не в обиде. Люди впервые приехали в степь, попали в нечеловечески трудные условия. Нехватка рабочей силы, техники, отсутствие многих элементарных бытовых удобств, чрезмерные требования потребителей — все это и привело к разного рода сомнениям и отговоркам. Тем более что сейчас джездинский марганец достается нам нуда труднее, чем в первые месяцы. Богатая руда кончается, да и опускаться теперь приходится гораздо глубже.

— И что же вы предлагаете?

— По-моему, в Джезды следует направить авторитетную бригаду специалистов, которые сумеют разъяснить суть дела всему шахтерскому коллективу. Конечно, легко просто приказать, но иногда требуются и разъяснения. Люди должны поверить в реальность намеченного...

* * *

12 июня 1967 года Джездинский рудник отмечал свое двадцатипятилетие. На торжественном собрании выступил ветеран рудника, его директор Абдрахман Токтыбаев:

«Помню тяжелый сорок второй год... Титаническую работу нашего коллектива, добывающего драгоценное стратегическое сырье для фронта, для победы! Какие трудности пришлось преодолеть первопроходцам-геологам, нашему замечательному ученому Канышу Имантаевичу Сатпаеву, чтобы неизвестное, затерянное в степях Казахстана месторождение превратить в мощный центр добычи марганца. Неоценим вклад Джезды в дело победы! Неоценима заслуга породивших это замечательное месторождение!.. Что скажут нам теперь вчерашние горе-спецы и скептики? И по сей день выдает тысячи тонн отличной руды Джездинское месторождение. Выдает и будет выдавать! А ведь и Сатпаев, и его коллеги-единомышленники были объявлены тогда карьеристами и фантазерами. Достаточно вспомнить, как высмеивали их прогнозы запасов. Кто прав, показало время! С тех пор мы дали Родине десятки миллионов тонн высококачественного сырья. Сбылись пророческие слова незабвенного Каныша Имантаевича. Он шутя говорил нам, тогда еще молодым инженерам: „Хотя Джезды не полководец, кующий победу в сражении, но он храбрый и славный солдат, делающий эту победу реальной!..“

Академия

Казахская база АН СССР была организована в 1932 году по инициативе правительства республики. Курс на индустриализацию, взятый страной, требовал для развития народного хозяйства надежной научной основы. Поэтому Казахстану был необходим академический центр. При своем основании база имела два отдела — ботанический и зоологический. Первый из них в том же году заложил Алма-атинский ботанический сад, существующий поныне. А зоологический начал планомерное изучение животного мира степи.

Через три года возникло еще два отдела (они стали называться секторами) — исторический и геологический. В 1936 году база снова расширилась: открылись секторы казахского языка, а также литературы и народного творчества имени Джамбула Джабаева.

От года к году республика набирала силы, креп ее хозяйственно-экономический потенциал. Соответственно усложнялся состав базы, рос штат научных работников. Развивающаяся промышленность требовала все большего размаха исследований. Потому в 1938 году Президиум АН СССР преобразовал казахскую базу в филиал, дополнительно организовав еще два сектора — почвоведения и географический.

Институт геологических наук, куда Каныша Имантаевича пригласили директором, был первым самостоятельным научно-исследовательским учреждением в системе КазФАНа. Вслед за ним в том же 1941 году открылся Институт истории, языка и литературы.

Дальнейший рост казахского филиала тесно связан с возросшими в условиях военного времени запросами промышленности и сельского хозяйства республики. Поскольку филиал нацелил всю свою научную деятельность на удовлетворение нужд обороны страны, в большой степени повысилось практическое значение выполняемых исследований. Вскоре после начала войны на базе соответствующих секторов возникли химико-металлургический институт и Институт астрономии и физики.

Свидетельствует академик АН СССР В.Г.Фесенков:

«В первый год Великой Отечественной войны советские астрономы, приехавшие в Алма-Ату для наблюдения полного солнечного затмения 21 сентября 1941 года, оказались на положении эвакуированных, так как после окончания своей работы уже не могли вернуться обратно. Однако мы не почувствовали тяжести положения, так как встретили активную поддержку со стороны руководства Казфилиала... и особенно со стороны Каныша Имантаевича Сатпаева. Для успешного продолжения научной работы мы предложили создать при Казфилиале АН СССР Институт астрономии и физики. Этот проект активно поддержал К.И.Сатпаев. После его доклада в Совнаркоме Казахской ССР в октябре 1941 года можно было приступить к организации института, его астрономической обсерватории и созданию для его сотрудников необходимых условий... Несмотря на то, что институт сначала занимал всего лишь одну комнату в здании Казфилиала, в нем началась активная научная работа. Каждую пятницу проводились научные собрания с докладами сотрудников, в которых время от времени принимал участие и Каныш Имантаевич».

О работах, выполненных Институтом геологических наук под непосредственным руководством Сатпаева в тот тяжелый для страны период, мы уже говорили. А какую лепту внесли в дело обороны страны новые институты, например, астрономии и физики? Архивы свидетельствуют, что в годы войны в лабораториях была налажена такая тонкая и сложная работа, как спектральный радиометрический анализ руд, поступающих от полевых экспедиций. В основном это было уделом физиков. Но и астрономы плодотворно трудились для фронта. В творческом содружестве с ботаниками они занялись исследованиями, необходимыми для изготовления светофильтров. И вскоре противовоздушная оборона страны получила эти приборы. А содружество столь несхожих на первый взгляд наук привело в конце концов к неожиданному результату: в Казахстане родилась астроботаника — наука, до тех пор не существовавшая.

Значительными достижениями начинал свою работу и химико-металлургический институт. Ученые помогли специалистам Балхашского медеплавильного завода наладить технологию выплавки металла из богатых джезказганских руд, а до этого предприятие работало только на коунрадском сырье; для Чимкентского и Лениногорского свинцовых заводов институт вел исследования по извлечению ценных компонентов из отходов обогатительных фабрик; именно в эти годы впервые сумели использовать отходящие сернистые газы металлургических заводов для создания в республике новой сернокислотной промышленности. В период войны металлурги республики с помощью ученых наладили выпуск нескольких новых остродефицитных редких металлов, а раньше они безвозвратно уходили вместе со шлаками или без пользы лежали в «хвостах» обогатительных фабрик. На основе рекомендаций ученых КазФАНа вблизи Караганды, в урочище Темиртау, началось строительство Казахского передельного завода — предшественника нынешней Казахстанской Магнитки.

Основные усилия химиков были также направлены на использование в народном хозяйстве сырьевых запасов Казахстана. В кратчайшие сроки они разработали промышленные способы получения жидкого стекла, карбида кальция, каустической соды, бентонитов и многих других видов продукции, имевших важное значение для обороны страны. Пожалуй, самыми серьезными их достижениями были детальное изучение месторождения фосфоритов и открытие способа получения из них минеральных удобрений.

Такая же напряженная работа шла и в других секторах филиала, в научных институтах, открытых в годы войны. Еще в начале ее ботаники, физиологи, биохимики передали производственникам новую технологию получения дубильных веществ, прочных растительных красок, витаминов, поташа и других ценных продуктов из растительного сырья. Весьма кстати оказалось открытие казахским ученым Каримом Мынбаевым каучуконосных растений — каратауский таусагыз позволил обеспечить десятки тысяч машин на фронте и в тылу высококачественной резиной.

Даже такая чисто «гражданская» наука, как лингвистика, нашла себе применение во всенародном деле помощи фронту. Казахские языковеды составили русско-казахский словарь военных терминов, который оказался весьма полезен для обучения новобранцев-казахов. Литературоведы выпустили в годы войны первый том «Истории казахской литературы». А историки наряду с собиранием и научной систематизацией материалов о Великой Отечественной войне подготовили и издали «Историю Казахской ССР с древнейших времен до наших дней». Внесли свою, притом немалую, долю в дело помощи фронту и такие представители сугубо мирных отраслей науки, как почвоведы. Они составили почвенные карты почти всех областей Казахстана, которые сыграли важную роль в рациональном использовании бескрайних земельных угодий республики...

Так было почти во всех секторах, отделах, научных институтах. Везде и всюду кипела работа. Лозунг «В тылу как на фронте!» определял все устремления коллектива филиала.

Общий штат филиала к этому времени достигает уже пятисот человек, среди которых 2 академика, 4 члена-корреспондента, 18 докторов наук и профессоров, 44 кандидата наук и около 150 младших научных сотрудников и лаборантов.

Пополнение кадрами постоянно расширяющихся институтов и секторов филиала шло в основном тремя путями.

Первый из них — приглашение одаренных, способных специалистов с промышленных предприятий. Хотя у них не было ни ученых степеней, ни навыков исследовательской работы, они хорошо знали производство, свое дело. Руководство филиала смело и решительно выдвигало таких специалистов на ответственные посты.

Второй — приглашение на временную или постоянную работу крупных ученых, эвакуировавшихся в Алма-Ату. Впоследствии многие из них остались в столице Казахстана, избрав ее местом постоянного жительства.

Из воспоминаний В.А.Ульяновской:

«...Разразилась война. Стал остро вопрос, куда вывезти из Москвы детей сотрудников Академии наук. Предлагались разные варианты, разные города. Я вспомнила, о радушном приеме своих друзей казахстанцев, которых к этому времени у меня уже появилось немало, вспомнила о словах тов. Ундасынова[26] и решила дать телеграмму о возможности вывезти детей в Казахстан.

А через два дня мне позвонили из Казахского представительства в Москве.

— Тов. Ульяновская, сегодня ночью мне звонил по телефону тов. Ундасынов и просил передать вам, что не только детей сотрудников Академии наук, но и всех академиков правительство Казахстана приглашает приехать в республику. Назовите любое место.

— Можно детей отвезти в Боровое? — задан был мною вопрос. — Куда переводить на содержание детей деньги?

— Повторяю указание тов. Ундасынова, — ответил мне постпред. — Можно везти в любое место, в том числе и в Боровое, а о деньгах... ведь детей повезут в республику Советского Союза, какой же может быть разговор о деньгах?..

Я никогда не забуду этого разговора. Великое братство народов в нашей прекрасной стране сказалось здесь с особой силой.

В середине 1941 года не только дети сотрудников Академии наук, но и многие академики с семьями выехали в замечательный курорт Казахской ССР — Боровое, а некоторые институты, в том числе Институт истории, экономики, географии АН СССР — в столицу республики г.Алма-Ату».

Почти весь состав Президиума академии, самые замечательные светила советской науки собрались в городе у подножия Алатау. Они приехали не на день или на неделю, им предстояло целые годы работать здесь. Вот имена некоторых из них: металлурги А.А.Байков и И.П.Бардин, геолог В.А.Обручев, горняки Л.Д.Шевяков и А.А.Скочинский, химик Э.В.Брицке, агрономы Д.И.Прянишников и Н.В.Цицин, транспортник В.Н.Образцов, почвовед Л.И.Прасолов.

Глава казахского филиала, человек дела, умело воспользовался представившимся случаем для всестороннего развития республиканской науки.

Но прежде чем подключать эвакуированных ученых к научной деятельности, надо было окружить их вниманием и заботой. По воле военной судьбы они оказались далеко от родного очага, лишенными привычной обстановки. Предстояло сделать так, чтобы эти пожилые люди поменьше думали о бытовых мелочах жизни. С жильем в Алма-Ате туго, пустующих квартир ни у кого нет, но если каждый сотрудник филиала потеснится, то можно предоставить уголок или комнату приезжему специалисту... А академиков устроили с настоящим комфортом. Правительство республики выделило им для жилья самый лучший дом отдыха в урочище Медеу.

Свидетельствует казахстанский академик Н.В.Павлов:

«В мае 1942 года в самый разгар весны, когда алма-атинские сады, точно свадебной фатой, были одеты бело-розовым цветом яблонь, прибыл в Алма-Ату... В.Л.Комаров[27] с женой и довольно многочисленным штатом.