Жизнь замечательных людей (№255) - Каныш Сатпаев

А всего за годы войны институт организовал своими силами более 160 научных экспедиций. Большинство из них занимались поисками новых месторождений по заказам военной промышленности. Некоторые способствовали расширению действующих рудников. Было сделано несколько крупных открытий.

Ориентировка теоретических работ на практические нужды вызывала необходимость расширить штат института. Открылись новые секторы, лаборатории. Всем нужны кабинеты, квартиры.

Часть кадров Сатпаев приглашает из центральных городов, в исследованиях приняли участие также крупные ученые, эвакуированные в Казахстан. В числе их на постоянную работу приехал в Алма-Ату старый знакомый Каныша Имантаевича, известный знаток Центрального Казахстана М.П.Русаков. Набирались сотрудники из среды учащейся молодежи.

«Впервые мне посчастливилось встретиться с Канышем Имантаевичем осенью 1942 года, — пишет доктор геолого-минералогических наук П.Т.Тажибаева, — я была тогда аспиранткой горного факультета Среднеазиатского индустриального института. Приехала в Алма-Ату и оказалась в скромном кабинете директора Института геологических наук. Передо мной сидел обаятельный человек высокого роста, с благородным и приветливым лицом, глядевший очень дружелюбно... Я изъявила желание перевестись в аспирантуру при казахском филиале АН СССР. Мою просьбу Каныш Имантаевич воспринял благожелательно...»

В результате всех этих усилий, несмотря на трудности военного времени, Институт геологических наук быстро становится в ряд солидных научных учреждений академии. Это зафиксировано в постановлении бюро геолого-географического отделения Академии наук СССР от 5 октября 1943 года: «Особо отметить большую действенную работу казахстанского Института геологических наук в период Великой Отечественной войны в скорейшем открытии и разработке множества сырьевых ресурсов стратегических металлов для нужд обороны; за сравнительно короткое время по объему научно-исследовательских работ и в комплектовании научными кадрами этот институт является одним из лучших и образцовым научным учреждением в системе филиалов АН СССР...»

После переезда в Алма-Ату Канышем Имантаевичем были созданы десятки научных работ. В основном это статьи, написанные для признания того или иного месторождения или результатов исследовательских работ. Сатпаев всегда считал своей главной задачей обратить внимание производственников на какой-то вопрос. Он не учился в аспирантуре и докторантуре, зато ему довелось пройти практическую «аспирантуру» трудовой жизни. И вот он руководитель крупного научно-исследовательского института. Мало того: глава казахского филиала Академии наук СССР. Под его руководством работают десятки ученых, среди них несколько докторов наук. И Канышу Имантаевичу по долгу службы приходилось не только советоваться с ними, а иной раз и указывать им, направлять их деятельность. Поневоле пришлось задуматься о научной степени...

В 1942 году Сатпаев публикует две монографии. Первая из них — «Медистые песчаники Казахстана и Советского Союза». Материалы для этого труда он собрал еще в годы работы в Джезказгане. Работа написана как итоговое обобщение многолетних наблюдений бывалого разведчика недр. Практическая ценность ее заключалась в обобщающих выводах и рекомендациях геологам-поисковикам по скорейшей разведке и распознаванию меднорудных месторождений, что было особенно важно в годы острого дефицита на медь.

Вторая монография называлась «О возможностях развития в Казахстане черной металлургии». В ней автор давал геологическое описание всех железорудных месторождений республики, указывал наиболее перспективные из них, которые могли стать сырьевой базой металлургической промышленности.

Накануне войны был завершен большой труд Сатпаева «Рудные месторождения Джезказганского района», начало которого еще в 1927 — 1928 годах было опубликовано в журналах «Жана мектеп», «Народное хозяйство Казахстана» и в других изданиях. За пятнадцать лет это исследование выросло в крупную монографию.

В 1942 году Канышу Имантаевичу присудили за нее Сталинскую премию второй степени. В сущности, то была награда за Большой Джезказган, который в самые трудные дни войны давал стране колоссальное количество дешевой меди.

«...Много лет своей жизни К.Сатпаев посвятил Джезказганскому месторождению меди, в Центральном Казахстане, — писала „Правда“ в номере от 17 июля того же года в статье „Оружие науки“. — Медь в Джезказгане была найдена давно, но существовало убеждение, что ее там совсем немного. Сатпаеву стоило большого труда заново открыть то, что было плохо открыто, — доказать, что Джезказган — крупнейшее месторождение меди. Если бы Сатпаев был только геологом, его бы это удовлетворило. Месторождение очерчено, запасы подсчитаны, происхождение руд выявлено. Чего же еще? Но Сатпаев не только геолог. Сатпаев — государственный деятель. Разыскивая медную руду, он уже видит в степи корпуса заводов, которые будут эту руду превращать в металл. Но, чтобы возник завод, мало одной руды. Для постройки печей необходима огнеупорная глина. Для зданий нужны строительные материалы, выплавка металла не может идти без угля, без флюсов. И вот, ведя поиски руд, Сатпаев одновременно ищет в недрах земли и будущий завод, все, что нужно для его создания... Стране нужна сталь — Сатпаев ищет и находит в Казахстане богатейшие железные месторождения. Он ищет не только железо, но и марганец, который необходим для черной металлургии. Он исследует гидрогеологию района: ведь заводам потребуется вода. Он ищет все, что необходимо для создания в Казахстане мощного металлургического комбината. Медь и железо — две огромные задачи, решенные Сатпаевым. Но он не оставляет без внимания и то, что может оказаться мелочью... Эта черта его как ученого и государственного деятеля во всем блеске проявилась в дни войны».

Нового лауреата поздравили Совет Народных Комиссаров республики и ЦК КП(б) Казахстана.

В ответном письме Каныш Имантаевич заявил:

«Для исследователя нет ничего дороже, как видеть плоды своего творческого труда. Грандиозный размах индустриализации Джезказганского района, проведение к нему железной дороги, превращение этого в недавнем прошлом наиболее глухого района в один из мощных и цветущих индустриальных узлов республики окрыляли меня и помогали мне расти как исследователю и инженеру. ...Всем тем, чего я достиг сейчас... я исключительно обязан Советской власти, так как, не будь ее, я бы, несомненно, остался на всю жизнь незаметным аульным учителем. Нужно ли доказывать, что я чувствую себя в неоплатном долгу перед партией и Советским правительством, что я направлю все свои силы и знания на дело дальнейшего процветания любимой Родины».

Половину полученной премии он направляет в фонд обороны, на оставшуюся часть приобретает облигации государственного займа.

«Берите пример с лауреата Сталинской премии товарища Сатпаева, много сделавшего для развития цветной металлургии Казахстана!» — сказано в первомайском Обращении 1942 года к трудящимся республики ЦК КП (б) Казахстана, СНК и Президиума Верховного Совета Казахской ССР. Имя Каныша Имантаевича в этом документе называлось рядом с именами 28 героев-панфиловцев.

К этому времени Сатпаев был автором более сорока опубликованных научных трудов. Некоторые из них под стать солидным диссертациям. Поэтому 17 августа 1942 года Высшая аттестационная комиссия по совокупности работ присваивает Канышу Имантаевичу ученую степень доктора геолого-минералогических наук.

«История развития науки свидетельствует о том, что самые животрепещущие идеи зарождались только там, где наука базировалась на конкретных фактах; на глубоком их изучении и анализе, на их обобщении, — напишет Сатпаев в статье, опубликованной в 1946 году газетой „Казахстанская правда“, — известно, например, что крупнейшие ученые-геологи, разработавшие новые теории в учении о рудных месторождениях, по 15 — 20 лет работали на рудниках... Вместе с тем мы должны всячески развивать так называемую большую теоретическую науку. Мы не можем и не будем от каждой отрасли требовать только такой работы, которая привела бы к сегодняшним и завтрашним результатам. Мы должны развить в системе любого научного учреждения также и теоретическое направление науки. В будущем это даст основные определяющие элементы и для техники, и для производства».

Решение ВАК было лишь первым шагом на пути широкого признания заслуг Сатпаева как ученого.

Летом 1943 года прошли очередные выборы в Академию наук СССР. Каныш Имантаевич был избран членом-корреспондентом по геолого-географическому отделению. Он был самым первым ученым — представителем народов Советского Востока, ставшим членом сообщества светил современной науки.

Перед этим его ввели в комиссию академии по мобилизации ресурсов Урала, Западной Сибири и Казахстана на нужды обороны страны. В 1942 году он становится членом Всесоюзной комиссии по запасам полезных ископаемых Комитета по делам геологии при СНК СССР; он оставался им до конца жизни.

В том же 1943 году Каныш Имантаевич был утвержден председателем Президиума казахского филиала АН СССР, обязанности которого он выполнял со дня приезда в Алма-Ату. В этой должности он пребывал до самой организации республиканской Академии наук.

Итак, в сравнительно короткое время на него свалилась масса ответственных поручений. И чем выше становилась занимаемая им должность, тем длиннее делался перечень его обязанностей. Но все — и малые и большие — дела он должен выполнять в соответствии с высокими требованиями тяжелого военного времени. Ответственность связана с постоянной активностью, вечным беспокойством... Не просто руководить, советовать — вмешиваться в решение всех малых и больших дел...

Теперь он полномочен распоряжаться крупными средствами, определять судьбу целой отрасли промышленности или науки. Все это дела государственной важности. Он член многих комитетов, комиссий, советов. Одно его слово может повернуть в желаемое русло любую важную инициативу.

Однажды его пригласил к себе первый секретарь Фрунзенского райкома партии. Они были достаточно хорошо знакомы по работе. Канышу Имантаевичу по долгу службы и раньше приходилось иметь дело с этим рассудительным человеком. Ему нравились его требовательность, подчеркнуто деловая строгость в работе, импонировала его манера обстоятельно, солидно обсуждать любой вопрос.

Входя в кабинет секретаря райкома, Каныш Имантаевич внутренне приготовился к очередному разговору о делах филиала. Но на этот раз секретарь вовсе не спрашивал о заботах ученых. Его интересовали сугубо личные дела Сатпаева.

— Каныш Имантаевич, я должен констатировать одно обстоятельство. Вы занимаете высокие должности и выполняете столько государственных заданий огромной важности, а до сих пор не член партии?.. Как-то не вяжется это с вашими практическими делами. Давно хотел об этом спросить, извините, что вторгаюсь в вашу личную жизнь...

— Что сказать вам, — неуверенно ответил Каныш Имантаевич. — Хотелось еще поработать как следует. Ведь в Алма-Ате я недавно, и дело, которое доверено мне, тоже новое. Может быть, товарищи меня еще недостаточно знают...

— Скромничаете, дорогой. По-моему, вы и сейчас работаете как настоящий коммунист.

— Все же я должен как следует подготовиться. Членом партии быть великая ответственность!

— Извините, но я что-то не понимаю вас.

Нелегко было Канышу Имантаевичу отвечать на такие вопросы. Некстати начал этот разговор секретарь райкома, может быть, специально, с какой-то целью? И разбередил душу. А может, с благими намерениями расспрашивает, не знает той старой истории... Вступить в ряды партии он хотел еще в Джезказгане, давно это было. Однажды обратился с такой просьбой к тамошнему секретарю райкома. А тот, человек прямой, сразу расспросил о его происхождении; узнав, что отец был бием, а некоторые родственники состоятельными людьми, махнув рукой, заявил: «Ничего не выйдет. Не пустят тебя с таким происхождением в ряды партии, не пытайся даже...» С тех пор он ни с кем не возобновлял этот разговор. И даже думать себе запретил об этом. Знал: надо работать по-большевистски хорошо, целиком отдавать себя делу. Если б не сегодняшняя беседа, он ни за что не рассказал бы о том, что камнем лежало на сердце. Теперь пришлось все выложить.

Секретарь райкома долго не отвечал. А потом, глядя в глаза собеседнику, сказал:

— По-моему, прошло то время, когда по недоразумению честным людям отказывали в приеме в партию. Я поговорю с товарищами в Центральном Комитете, посоветуюсь. И сообщу вам. Думаю, на сей раз ваша кандидатура не встретит возражений.

Через несколько дней прерванный разговор снова возобновился в кабинете секретаря. А назавтра Каныш Имантаевич подал заявление в первичную партийную организацию филиала. Кандидатом его приняли единогласно, а через год, в апреле 1944 года, Фрунзенский райком выдал ему билет члена ВКП(б).

В том же году Президиум Верховного Совета Казахской ССР присвоил К.И.Сатпаеву почетное звание «Заслуженный деятель науки Казахской ССР».

Джездинская быль

В первых числах августа сорок первого года 11-я немецкая армия развивала наступление на юге. Украины. Линия фронта беспрерывно отодвигалась к востоку. Битва за Днепр, развернувшаяся между Херсоном и Никополем, началась девятнадцатого августа. На исходе шестых суток в руки врага перешел Никополь — основное месторождение марганца в Советском Союзе.

Это событие, как свидетельствует хроника войны, дало повод министру пропаганды Германии Йозефу Геббельсу выступить по радио со специальным заявлением.

— Храбрые солдаты фюрера, господа офицеры, — говорил он, — марганцевые сокровища Никополя с сегодняшнего дня перешли в руки немецкой нации. Отныне советские заводы обречены на марганцевый голод! Отныне доблестной армии фюрера остается уничтожить последние танки русских! Потому фюрер призывает вас: скорее продвигайтесь вперед, уничтожайте танки коммунистов! Мы победим! Гений фюрера приведет вас к победе!..

Оправдалось ли пророчество министра пропаганды, как и остальные его предсказания, показала история. А как относительно марганцевого голода?..

До Отечественной войны марганец добывался у нас в основном на двух месторождениях — в Никополе и Чиатуре. По данным Центрального статистического управления за 1940 год, эти месторождения давали 91,6 процента марганца, потребляемого металлургической промышленностью Советского Союза.

В конце ноября немецкие войска, захватив Ростов-на-Дону, перерезали железнодорожную связь с Кавказом. Отныне доступ к Чиатурскому месторождению был затруднен. А фронт требовал новых и новых танков — значит, нужно было все больше броневого проката, все новых миллионов тонн специальной стали. Этот рост был немыслим без марганцевых добавок. Встал вопрос, как восполнить потерю марганцевых месторождений?

Внеочередное заседание Совнаркома СССР 29 августа 1941 года (через пять дней после потери Никополя) посвящалось этой проблеме. Необходимо было срочно увеличить до возможного предела добычу марганцевого сырья в восточных районах, выделив для этого необходимое количество людских сил и технических средств. Наряду с тем все геологические службы страны обязывались в кратчайший срок найти и разведать промышленные запасы марганцевых руд.

Большие надежды Наркомата черной металлургии возлагались на месторождение Полуночное, осваивавшееся на севере Свердловской области. Были приняты все меры для досрочной сдачи рудника. По двадцать часов трудились рабочие, строившие железнодорожную ветку от станции Ивдель. Круглосуточно шла работа на месторождении. И в конце 1941 года металлургические заводы Урала стали получать желанный марганец.

Однако Полуночное не могло заменить Никополя, оно не давало даже десятой доли того, что добывала Чиатура. Да и по качеству руда Урала не шла в сравнение с грузинской и украинской. По сути дела, металлургическая промышленность страны встретила сорок второй год с мизерными запасами марганцевого сырья. Потребность в нем оставалась по-прежнему крайне острой. Со времени принятия постановления Совнаркома на Урале, в Сибири, в Казахстане и в республиках Средней Азии без отдыха работали десятки геологических отрядов. Все они искали марганцевую руду. И вскоре на имя наркома черной металлургии И.Ф.Тевосяна стали поступать шифрованные телеграммы, официальные сообщения.

В их числе была заявка из Джезказганской геологоразведочной конторы, подписанная тремя геологами...

В день, когда началась война, джезказганский геолог Богданчиков находился в Кривом Роге. Его появлению здесь предшествовали следующие события.

В конце апреля его вызвал к себе начальник геологоразведочной конторы.

— Иосиф Николаевич, у меня для вас интересная командировка, — сказал Сатпаев, — на два месяца поедете на Украину, будете изучать месторождения Кривого Рога и Никополя. Не торопитесь. Вникайте во все детали. Это пригодится нам — пора основательно взяться за разведку железорудных запасов Улутауского района.

И вот война застала Иосифа Николаевича на берегах Днепра, в тысячах верст от родного очага. Перед геологом встал вопрос: прервать ли командировку и возвратиться в Казахстан, или продолжать ознакомление с месторождениями?

Сомнения его разрешила неожиданная телеграмма Сатпаева: «Предлагаю встретиться 26 июня на станции Джусалы. Постарайтесь не опоздать, предстоит важный разговор».

Немедленно свернув свои дела в Кривом Роге, Богданчиков выехал в Казахстан. Он успел к назначенному сроку. Беседа с Канышем Имантаевичем происходила в доме приезжих Карсакпайского комбината, где семья Сатпаевых остановилась на пути в Алма-Ату.

Разложив на столе карту района, Каныш Имантаевич указал сначала на Карсакпай, затем острие карандаша медленно поползло на север, а дойдя до Сарысая, стало кружить вокруг излучин Большой Джезды. Река в этом месте блуждала между невысокими холмами.

Богданчиков сразу догадался, к чему клонит Сатпаев. Правда, он ожидал, что разговор будет идти в основном о Найзатасе, крутой сопке восточнее того места, куда упирался сейчас кончик карандаша. В последние годы Джезказганская контора вела здесь разведку на железную руду — работали буровые станки. А там, куда указывал Сатпаев, еще лежала настоящая целина.

— Вы удивлены? — говорил Каныш Имантаевич. — Да. Найзатас подождет. И не только она. И в Балбырауне, и в Карсакпае, и в Кишитауе разведку придется временно прекратить. Железо подождет. Следует перейти на новую площадку. Будете разведывать, Иосиф Николаевич, марганцевую руду! Удалось ли вам как следует познакомиться с украинским месторождением этого сырья?

— Вполне.

— Марганцевые проявления в этих местах я увидел впервые еще в 1928 году, — продолжал Каныш Имантаевич. Достав щепоть насыбая из своей агатовой шакчи и положив его за губу, он принялся ходить вокруг стола. — Тогда я задался целью во что бы то ни стало найти флюсы для Карсакпайского завода. Привозимые с Урала обходились нам слишком дорого. Летом того года я обнаружил поверхностные проявления браунитовых руд[25]. Но железистых флюсов там, к сожалению, оказалось мало, а потому изыскания прекратились. Лишь в 1936 году, восемь лет спустя, мы вновь добрались до этих мест. Да что я рассказываю об этом: вы сами участвовали в разведке... По-моему, в районе Бала Джезды могут оказаться неплохие запасы марганца. Правда, с тамошней породой буровикам придется попотеть — это не медь...

Наскоро организованный Джездинский геологоразведочный отряд прибыл на берег речки в первых числах июля. В зарослях густой травы виднелась одинокая зимовка колхоза «Кызыл Октябрь». Здесь и расположились геологи.

Каныш Имантаевич с первых дней напряженно следил за ходом разведки. Свое письмо от 19 июля, адресованное руководителям разведконторы, он заключал словами: «Убедительно прошу вас... информировать меня как можно подробнее о ходе работ и их перспективах».

Его предупреждение насчет твердости джездинской породы полностью подтвердилось. Неподатливые скалы не раз приводили в отчаяние буровиков отряда.

Поначалу, приехав в Джезды, старший мастер Халык Темирбаев наладил бурение тремя станками. Но из-за низких темпов проходки — полтора-два метра в сутки — разведка Джезды двигалась медленно. А тяжелое положение на фронтах требовало совершенно другого размаха работ. В сентябре Джезказганская контора получила постановление Совнаркома СССР о повсеместном развертывании разведки на марганец. Прозорливость Сатпаева, его неоднократные хлопоты и беспокойство о Джезды были наконец-то поняты и оценены. Необходимо было наверстывать упущенное время, число станков было удвоено, заботами областного комитета партии и не без помощи Каныша Имантаевича удалось дать брони основному составу разведчиков. И все-таки людей не хватало.

Выход из создавшегося трудного положения нашел тот же Халык.

— Будем выходить на работу два раза в сутки, по шесть часов в смене, — заявил он на собрании бригады. — На фронте наши бойцы сражаются днем и ночью. Неужели же мы не сможем работать по двенадцать часов!

Так и решили. Разведка в Джездах пошла быстрее.

В конце октября пришло еще одно письмо от Сатпаева. Он отмечал, что первые результаты изысканий неплохие, и призывал поспешить с расчетами, хотя бы приблизительными. «Словом, надо заявить о промышленных запасах Джезды, не ожидая окончания разведки, — писал он. — Это дало бы повод уже сегодня распланировать разведку месторождения с тем, чтобы в новом, сорок втором году вести здесь систематическую плановую разработку. Это же даст возможность получить необходимые средства для детальной разведки в будущем, но самое главное — черная металлургия страны уже сегодня смогла бы получить сырье, в котором очень и очень нуждается...»

Пришлось приниматься за расчеты. Даже приблизительные выводы геологов говорили о том, что они уже являются обладателями немалого марганцевого богатства. В результате и была составлена та самая заявка, что пришла в Наркомат черной металлургии в самые критические дни марганцевого голода.

Ответ не заставил себя долго ждать. Но пришел он не из Москвы и не в виде обычного распоряжения... В один из осенних дней прибыла группа инженеров из Магнитогорска во главе с главным технологом металлургического комбината. Специалисты тщательно осмотрели разведочные канавы, отобрали изрядное количество образцов браунитовых руд и, возвращаясь в Джезказган, измерили расстояние от места буровых работ до железнодорожной станции. Оказалось, сорок пять километров. Всего-навсего.

Вскоре никому доселе не известное месторождение стало предметом обсуждения сразу в нескольких городах. Через месяц после первой прибыла новая комиссия, образованная уже по приказу наркома черной металлургии И.Ф.Тевосяна. В ее состав вошли опытные специалисты во главе с известным знатоком марганцевых руд профессором Покровским.

От Казахстана в комиссию был назначен Сатпаев. Но в день отъезда экспертов из Алма-Аты он неожиданно заболел. Пришлось звонить в Казгеологоуправление и просить выслать вместо себя авторитетного, знающего специалиста, а самому ложиться на врачебное обследование.

Через несколько дней комиссия вернулась в Алма-Ату. Протокол ее заседания сразу же доставили в больничную палату Сатпаеву: «В Джезды марганец имеется, но его запасы нужно доразведать... Заявленный запас основан на недостаточном материале...»

Прочитав пространные объяснения, обставленные множеством оговорок, Каныш Имантаевич понял, что по такому руслу дело далеко не двинется. Рудник в Джезды, рождение которого казалось ему несколько дней назад скорым и реальным, теперь едва вырисовывался за строчками заключения. В сущности, они означали приговор к замораживанию месторождения. И Каныш Имантаевич по-настоящему сердился на себя за то, что заболел, не поехал с комиссией, не убедил ее в необходимости немедленной интенсивной разработки рудных пластов. Вместе с досадой на себя приходило и недовольство вчерашними соратниками. «Тоже мне! Хороши! Трое солидных геологов, знатоки Джезказгана, не смогли убедить десяток приезжих специалистов?!. А может, проявили слабость, испугались ответственности? Поосторожничали?»

Что придумать теперь? Дело кончено. Комиссия уехала в Москву. Быть может, и ему пора успокоиться, ведь его честь не пострадала... Но успокоение не приходило. Всей своей кипучей натурой Сатпаев болел за Джезды. А когда он верил во что-то, он уже не мог отступить, готов был на открытую схватку, хотя бы против него был весь свет. Решение бороться за марганец Казахстана крепло с каждым часом, каждой минутой.

Доктора, долго обследовавшие его, наконец собрали консилиум и поставили диагноз: гангренозный аппендицит. Пришлось согласиться на операцию. «Лечение продлится долго, таков характер болезни», — говорили врачи. «А дела?» — с беспокойством спрашивал Сатпаев. «Подождут!» Но интересы нового месторождения марганца, интересы обороны страны? Разве они могут ждать?.. И вот из больницы отправляется телеграмма главному инженеру Джезказганской геологической конторы Сейфуллину: «Немедленно выезжайте со всеми имеющимися камеральными материалами по Джезды». Сейфуллин вскоре прибыл вместе с коллектором джездинского отряда Пастуховым. Они привезли обширные отчеты геологоразведки.

Когда они появились в больничной палате, Каныш Имантаевич сразу заявил:

— К делу, друзья! За расчеты! И вам под моим контролем легче, и мне веселее.

Им выделяют стол в одном из тесных прокуренных кабинетов Института геологических наук, и джезказганцы принимаются за работу. Через неделю Сатпаев выписывается из больницы. Операция прошла нормально, но врачи пока что не разрешают ему работать. С трудом удалось вырваться из больницы, пообещав соблюдать постельный режим. Оказавшись дома, он вызывает джезказганцев из гостиницы и поселяет их у себя.

Сатпаевы жили в Алма-Ате довольно скромно, на большую семью трехкомнатная квартира. Старшая дочь Каныша Имантаевича от первого брака Ханиса, воспитанная с малых лет Таисией Алексеевной, училась на втором курсе медицинского института. Младшая, Меиз, ходила в школу. А вскоре родилась Мариам. К тому же в доме ученого постоянно жили престарелая мать Таисии Алексеевны и племянник Каныша Имантаевича Кемел, сын Казизы, единственной его родной сестры, умершей в тяжелом 1932 году. Кемел Акышов учился в десятом классе и по примеру дяди мечтал стать геологом. Но его мечты не сбылись. Окончив школу, он добровольцем отправился на фронт, а в 1944 году вернулся домой с тяжелым ранением.

Каныш Имантаевич еще не мог ходить, поэтому по утрам его постель переносили на диван, стоявший в гостиной. Здесь же на большом столе раскладывались камеральные материалы. На стульях лежали паспорта скважин, данные разведочных канав, геологические карты, схемы. На отдельном столике хранились результаты анализов, поступающие из лаборатории Института геологических наук. Посреди всего этого не разгибаясь сидели и часами щелкали счетами да крутили ручки арифмометров два джезказганца. Каныш Имантаевич, лежа на диване, руководил работой. То и дело он задавал какие-то цифры Пастухову, а тот высчитывал их на счетах. Затем записывались результаты. Так они работали по целым дням, иной раз не обмолвившись друг с другом ни единым словом. Лишь изредка о чем-то спорили. Расчеты продолжались до глубокой ночи. Отрывались от бумаг только тогда, когда радио передавало сводку Совинформбюро... И вновь воцарялась тишина, прерываемая стуком костяшек счетов да редким покашливанием.

Через несколько дней Каныш Имантаевич вышел на работу, хотя чувствовал себя еще не вполне здоровым, — тревожили боли в кишечнике, однако лежать долго в постели в эти напряженные дни он был не в состоянии.

После обработки первичных материалов Пастухов уехал в Джезказган. Окончательные расчеты теперь легли на плечи Саида Нагимовича Сейфуллина. Вечерами, вернувшись с работы, ему усердно помогал хозяин дома.

Наконец все было закончено. Составлены краткая геологическая характеристика месторождения, объяснительная записка к расчетам, обобщены дополнительные материалы и данные разведок. Все это приведено в систему, описано, пронумеровано. Подытожены разведанные запасы. Однако полученный результат не удовлетворял Сатпаева.

— Для Джезды этого мало, — заявил он.

— Но ведь и разведка была недостаточной. На следующий год запасы возрастут.

— Значит, так и следует указать в объяснительной. Пусть те, кто будет читать, знают, что это еще далеко не окончательные данные.

И такое уточнение было сделано в записке, поданной в Территориальную комиссию по запасам (ТКЗ). Специалистам предстояло проверить все, после чего могло быть принято решение о строительстве рудника.

Саид все еще жил в Алма-Ате, со дня на день ожидая заключения экспертов. Тянулись дни, недели. Наступил новый, 1942 год. Прошло еще немало времени, а эксперты ТКЗ не торопились.

Записка все еще изучалась. Одни держали ее по нескольку дней, другие неделями. И не видно было конца проверкам, придиркам, волоките...

В конце концов Сейфуллин не выдержал. Обязанности главного инженера крупной разведконторы не позволяли ему подолгу бывать в отъезде. И он возвращается в Карсакпай, так и не дождавшись рассмотрения своих расчетов в ТКЗ.

Все хлопоты по Джезды достались на долю Каныша Имантаевича. Документы из архива Джездинского рудоуправления свидетельствуют, что эта история стоила Сатпаеву многих сил и нервов. Как ни старался директор института, усилия его оставались бесплодны. Не помогали ни аргументированность выводов, ни высокий авторитет в научных кругах, ни большие права руководителя филиала Академии наук СССР.

«Начальнику комитета по делам геологии при СНК СССР тов. И.И.Малышеву.

Для вас, конечно, совершенно ясна исключительная ответственность советских геологов в переживаемый военный период, когда неимоверно возросшие нужды фронта в металлах и других видах оборонного сырья требуют максимально целеустремленной и оперативной работы со стороны геологов как по выявлению запасов необходимых видов сырья, так и по скорейшему оформлению и передаче их промышленности.