Жаркий июль

— Документы показывали?

Куделя пожал плечами.

— Автоинспектор в форме и палочка? Для чего же документы ?

— Помните этого автоинспектора?

— А он что, проштрафился?

— Все может быть, Савелий Иванович.

— Да, — согласился он, — напрасно не станете расспрашивать. Но ведь он у меня ничего не требовал, зачем же наговаривать на человека? Только подвезти. И мужик неплохой, компанейский. Немного поболтали…

— О чем?

— Да так, ни о чем. Куда еду, о море, отпуске…

— Опишите его.

— Человек как человек: лысый, он фуражку снял, жарко, знаете, я и подумал, что обогнал меня лысиной.

— Лысый? Это уже было интересно.

— Высокий и лысый, нос длинный и морщины… Лицо морщинистое.

Все совпадало, но я решил пока не задавать наводящих вопросов. Меня интересовал другой, в штатском.

— А дружинник? Как выглядел?

— А черт его знает… — махнул рукой Куделя. — Сидел сзади, и я не очень присматривался. Хотя… нет, — вздохнул он, — не помню. Вот только в кепочке был, это точно, в кепочке, ещё и чёлка из-под неё.

— Чёлка? — переспросил я нарочито равнодушно. — Какая чёлка?

— Обыкновенная, из-под козырька на лоб.

— Не помните, у автоинспектора нос с горбинкой?

— Точно, — подтвердил Куделя. — Да покажите его фотографию, я узнаю.

Если бы она была у нас, уважаемый Савелий Иванович!

Я деликатно обхожу его вопрос, продолжаю:

— А уши?

— Вислоухий. Уши розовые и хрящеватые.

Все совпадает, и я уже почти убеждён, что в машину к Савелию Ивановичу сели оба бандита, что были двадцатого июня в Дарницкой сберкассе.

Значит, их двое.

— Можете указать место, где вас остановили? — спрашиваю.

Савелий Иванович задумывается лишь на несколько секунд.

— Могу. Там подъем, и они стояли вверху. Автоинспекторы вообще любят такие места. Их не видно, а шоссе просматривается на несколько километров.

— Дальше! Сели они в вашу машину… Что дальше?

Куделя смотрит на меня, как на чудака.

— Как — что? Поехали…

— Это ясно. Что они вам сказали?

— Нарушение… Едут к месту нарушения. Расследовать аварию.

— А вас не удивило: автоинспектор и без транспорта?

Куделя неопределённо пожал плечами.

— Припомните, пожалуйста, — попросил я, — о чем вас расспрашивал автоинспектор.

— Я же говорил: куда еду, зачем…

— На сколько, — уточняю.

— Да.

— И о семье… Почему один едете?

— Откуда вы знаете?

— Догадываюсь. И вы рассказали, что едете дней на десять покупаться в море, что жена по каким-то причинам не смогла составить вам компанию?

В глазах Кудели — откровенное любопытство.

— Вы говорите так, будто сидели рядом в машине. Он ещё допытывался, не приедет ли ко мне жена и не собираюсь ли я звонить ей.

— И что же вы ответили?

— За десять дней не успеет соскучиться.

— А он?

— Что супруг не следует баловать.

— А потом попросил свернуть с шоссе?

Мне уже ясно, что Куделю спас только случай. Но какой?

— Да, на развилке. У речки лесок и просёлочная дорога. Они хотели, чтобы я их за три километра подбросил.

— А вы не согласились?

— Вообще должен был это сделать, но как раз туда машина сворачивала, и я остановил её. Зачем мне время терять: пустой газик туда шёл.

— И как они реагировали на это?

— А никак. Пересели на газик и поехали.

— А вы своей дорогой?

— Да. И тут меня снова останавливают. Километров через десять — пятнадцать. Ещё удивился: зачем столько автоинспекторов?

Я подумал и спросил:

— А где сидел второй, в штатском?

— Как — где? На заднем сиденье.

— За вами или справа?

— За мной. Однако какое это имеет значение?

Что я мог ответить инженеру Куделе? Что он родился в рубашке, — «дружинник», сидевший сзади, уже приготовился оглушить его?

Но где они достали милицейскую форму?

Я знал, что все равно сейчас не отвечу на этот вопрос, в конце концов не только на этот.

— Особые приметы? — с надеждой спросил я.

Инженер только покачал головой, и вид у него был такой, словно извинялся за недостаточную наблюдательность. Не знал, как уже помог мне и какие последствия для дальнейших розысков будут иметь его показания.

Мы поехали на место происшествия.

4

В кабинете Каштанова сидел полнолицый розовощёкий мужчина в роговых очках. Я знал его: следователь прокуратуры Иван Яковлевич Дробаха, и его присутствие в кабинете полковника означало, что теперь мне придётся работать под прокурорским надзором. Впрочем, так оно и должно быть: расследованием убийств занимается непосредственно прокуратура, а в том, что неизвестные преступники убили Евгена Максимовича Бабаевского, теперь не было сомнений: труп инженера мы нашли в лесочке неподалёку от дороги, на которую бандиты направили Куделю.

События в Запорожье разворачивались быстро.

Куделя показал нам перекрёсток, до которого довёз двенадцатого июня мнимых автоинспектора и дружинника. Справа от трассы к птицефабрике тянулся просёлок, его проложили вдоль лесополосы, а метрах в трехстах от шоссе начинался небольшой лесок. Деревья росли по обеим сторонам просёлка. Место было довольно пустынное, машины ходили редко, только до птицефабрики.

Мы с Куделей вернулись в Запорожье, и вечером начальник областного угрозыска провёл какие-то сложные переговоры, в результате которых на следующее утро в лесочек прибыли два взвода солдат, вооружённых миноискателями, щупами и лопатами. Работать им долго не пришлось: часа через два труп Бабаевского был найден. Бандиты спешили и едва забросали его землёй. Дробаха смотрел на меня доброжелательно. А Каштанов был почему-то в плохом настроении: лишь кивнул в ответ на моё приветствие.

Я сел возле следователя. Против работы с ним трудно было возражать: человек безусловно умный и опытный, правда, говорили, что он чрезмерно рассудителен, даже тугодум, но я надеялся, что мы найдём общий язык.

Как бы в ответ на мои мысли Дробаха сказал:

— А вы молодец, Хаблак, быстро вышли на след.

Конечно, всегда приятно слышать похвалу, но сейчас я не мог согласиться с Дробахой.

— Какой след? — возразил я. — Для оптимизма пока нет оснований.

— Ну, ну… — Дробаха поднял над столом руку, и я почему-то подумал, что следователь, наверное, должен иметь более крепкую и жёсткую руку. У Ивана Яковлевича она была белая, пухлая, даже холёная, с аккуратно подстриженными ногтями, и я на всякий случай спрятал свои руки под стол. Я слежу за собой, но, вероятно, мне далеко до образцовой ухоженности Дробахи.

— Ну, ну… — повторил следователь, — сделано много, и я поздравляю вас с успехом. Главное: мы знаем, что бандитов двое и что они убили Бабаевского.

— И все.

— Вы так считаете?

Конечно, я так не считал, однако какое-то внутреннее сопротивление не позволяло мне согласиться с Дробахой, и я кивнул.

Следователь перегнулся ко мне через стол.

— А милицейская форма? — спросил он. — Один из них выдавал себя за инспектора ГАИ, но ехать в Киев в форме не мог.

Я понял, куда клонит следователь, и был готов ответить на этот вопрос.

— Инженер Куделя утверждает, что у бандитов не было вещей. Тут могут быть два варианта. Во-первых, подыскав место в лесочке, они заранее выкопали яму, замаскировали её и здесь же оставили свои вещи. Во-вторых: возвращаясь в Киев, заехали куда-то, и один из них переоделся. Лично я склоняюсь к первой версии.

— Несомненно, — подтвердил Дробаха. — У них все было детально продумано, и бандиты вряд ли допустили бы ошибку. Милиционера за рулём могли бы заметить, даже задержать. Подозрительно: сержант милиции за рулём «Волги» с киевским номером. В Запорожской области. Запоминается, а это им ни к чему.

— Ни к чему, — согласился я. — Убив и закопав Бабаевского, бандиты отъехали куда-то в чащу, где один из них переоделся. Потом переклеили фотографию на водительских правах Бабаевского, подделали на ней печать и двинулись обратно.

— Зарыв где-то милицейскую форму.

— Возможно.

— Что говорят эксперты? — вмешался наконец в разговор Каштанов.

Я сразу сообразил, чего хочет полковник.

— Бабаевский убит ударом тяжёлого металлического предмета по правой стороне затылка. Удар нанесён с огромной силой. Раздроблены черепные кости. Били слева направо, вероятно, убийца левша.

Каштанов кивнул, и я понял, что он не нуждается в объяснениях.

— Загляните в картотеку, — приказал он, — может, найдёте левшу с чёлкой.

Дробаха потёр ладони и заговорил мягко, словно все это не возмущало его. Мне не понравилась манера следователя, лишь потом дошло, что у него такой характер, точнее, привычка, и даже о вещах мерзких не говорил жёстко и с возмущением.

— Следовательно, мы можем представить себе картину преступления. Бандиты остановили за Мелитополем «Волгу» Бабаевского. Преступник в милицейской форме сел рядом с водителем, другой — за ним. Во время поездки, то есть в течение пятнадцати — двадцати минут, узнали, что Бабаевский едет в Крым на две недели, и не в санаторий или дом отдыха, куда могли бы случайно позвонить родители убитого или сотрудники. Это устраивало бандитов, и они приказали Бабаевскому свернуть на просёлок к птицефабрике. Здесь, выбрав удобный момент, попросили остановиться и убили его. А дальше товарищ Хаблак довольно ярко нарисовал картину.

— Если в картотеке не найдём левшу с чёлкой, не знаю даже, за что зацепиться, — сокрушённо сказал я. — Единственное, вещи Бабаевского. Японский магнитофон.

— Точно, — согласился Каштанов. — Прошу заняться магнитофоном, капитан Хаблак. Кажется, аппарат был испорчен, и Бабаевский собирался исправлять его.

Дробаха подышал на кончики пальцев, будто хотел согреть их, и вставил:

— По крайней мере, здесь есть какая-то перспектива. Правда, займитесь магнитофоном, а я — картотекой.

В городе было несколько магазинов, где принимали на комиссию радиотовары. Идя в первый из них — на Крещатике, — я думал, что, наверное, эта наша магнитофонная версия лопнет как мыльный пузырь. Не такой он дурак, этот лысый убийца, чтобы ждать, пока продадут магнитофон. Да ещё и неисправный. Сходит раньше в мастерскую. Он находился в Киеве больше недели, пять дней слонялся без дела, ожидая, пока придут деньги в сберкассу, — мог не торопясь подыскать покупателя магнитофона. Предварительно починив его.

Я представил себе, какой страх колотил в эти дни лысого бандита и его напарника. Ведь рассчитывали сразу получить деньги в магазине… Молодец бухгалтер, не отступила от инструкции и этим хоть немного спутала карты преступникам.

Но ведь, одёрнул я себя, потряслись немножко, а теперь-то все прошло, и ловить их вам, капитан Хаблак, ещё черт знает сколько.

По крайней мере, надо разослать по областям ориентировку. Может, за что-нибудь и удастся зацепиться.

Кроме того, я был уверен, что этот лысый бандит (а судя по всему, он был главарём, другой, с чёлкой, простой исполнитель) не остановится на одном преступлении. В нем чувствовался размах, он мог предвидеть на много ходов вперёд, — такой вряд ли ограничится деньгами за «Волгу». Это также давало какие-то шансы, но надеяться на них я не имел права: моё задание — как можно быстрее задержать бандитов, чтобы предупредить их следующие преступления.

Когда-то майор Худяков долго и нудно поучал нас, как именно должны ежедневно вести себя работники милиции: ни на секунду не забывать, что мы стоим на страже закона, быть пламенными патриотами, честными, преданными, вежливыми и т. д. и т. п. А я думал, что, кроме всего этого, мы должны иметь хорошую порцию злости. Да, именно злости — без неё я не представляю себе нашей профессии. Хороших людей мы не разыскиваем, имеем дело с хулиганами, преступниками и бандитами, тут добрым быть противопоказано, тут кто кого, и ставка иногда — жизнь. Я знал, что поймаю убийц Бабаевского, не могу, просто не имею права не поймать. Какой же из меня тогда сыщик!

В магазине на Крещатике продавались два японских магнитофона. Один был сдан на комиссию одиннадцатого июня, другой — через три дня гражданином Васильковским. Записав его адрес и выяснив, что после двенадцатого июня тут не продано ни одного японского магнитофона, я поехал в другой комиссионный магазин на бульваре Леси Украинки.

Здесь продавались три «японца» фирмы «Sony». Однако все они были сданы на комиссию до тринадцатого июня.

Я поговорил с симпатичным парнем — продавцом и узнал, что японские магнитофоны можно отремонтировать только в двух мастерских. Одна из них находилась неподалёку; решил направиться туда, прежде чем продолжить свой не очень-то и перспективный марафон по комиссионным магазинам города. Но оказалось, что поступил правильно, потому что уже через четверть часа точно знал, что лысый бандит побывал в мастерской. Мне сообщили даже фамилию вероятного покупателя магнитофона.

А произошло это так.

Приёмщик мастерской в ответ на мой вопрос, можно ли отремонтировать японский магнитофон, только тяжко вздохнул и лаконично ответил:

— Смотря что…

— Что-то неладно со звуком.

Приёмщик ощупал меня внимательным взглядом.

— Принесите, — неохотно сказал он. — Только предупреждаю, запчастей нет.

Я показал ему удостоверение, и приёмщик сразу стал значительно любезнее. Открыл дверь и пропустил меня в комнату, заставленную радиоприёмниками, радиолами, проигрывателями и магнитофонами. Придвинул мне стул, а сам примостился рядом на ящике. Смотрел выжидательно.

— Припомните, не приносили ли вам после двенадцатого июня магнитофон фирмы «Sony»? — попросил я.

— Приносили, — ответил он, не раздумывая.

— Кто и когда?

— Шестнадцатого. Подождите, шестнадцатого или семнадцатого, я не помню. Я ещё связал его с Фёдором. — Посмотрел на часы. — Скоро придёт Федор, он вам точно скажет.

— Помните этого клиента?

— Тут знаете сколько проходит.

— Может, хоть немного.

— Нет, не припомню.

— Причёска? Брюнет, блондин, рыжий?

— Кажется, лысый. Однако утверждать не могу. Вон Федор идёт, поговорите с ним.

Федор, длинноносый брюнет лет тридцати, отнёсся ко мне недоверчиво. Уставился тяжёлым взглядом, и я подумал, что от его глаз вряд ли что-нибудь укроется.

Это меня устраивало: в нашей профессии лучше иметь дело с людьми хотя и недоверчивыми, но наблюдательными, чем с простодушными болтунами, которые наговорят вам все, что угодно, лишь бы угодить.

— Товарищ из милиции, — представил меня приёмщик, — интересуется «японцем», которого ты ремонтировал. Дней десять назад — звук плавал, помнишь?

— Сделал все, что мог, и должен работать, — ответил Федор категоричным тоном.

— Да, мне говорили, что вы хороший мастер, — сделал я попытку добиться его расположения. — Но меня интересует не магнитофон, а его владелец.

— Клиент как клиент.

— Помните его? Опишите.

Федор на несколько секунд задумался.

— Лысый, горбоносый и ушами шевелит, — ответил он. — Морщинистый. Я ещё подумал: морщины не по годам.

Все совпадало: я шёл по следам лысого бандита, но он опережал меня приблизительно на две недели, а в наш век прогресса, когда из Киева до Хабаровска можно добраться меньше чем за сутки, этот фактор со счётов не сбросишь.

И все же я знал, что лысый мог наследить. Где-нибудь обязательно ошибётся.

— Быстро отремонтировали магнитофон? — спросил я.

— Что там делать… В тот же день. Клиент очень просил: и так, говорит, загулял в Киеве, надо домой.

— Откуда же он?

— А мне не все ль равно…

— Жаль, очень жаль…

Федор внимательно посмотрел на меня.

— Что он натворил? — блеснул глазами. — Вижу, вам очень хочется взять его за шиворот.

От этих ребят не было смысла таиться, и я объяснил:

— Бандит. Бандит и убийца.

— Ого! — воскликнул Федор. — А я бы никогда не подумал. Так себе, озабоченный жизнью человечек. Деньги, говорит, потратил и хочет магнитофон продать. Ещё мне предлагал. На сотню меньше комиссионной цены.

— Почему же не купили?

— Я что, деньги сам печатаю? Знаете, сколько «японец» тянет?

— Знаю, но ведь на сотню дешевле.

— Мы мастера, — вдруг даже вскипел Федор, — а не спекулянты! Погодите, он же, по-моему, с Кошкиным Хвостом связался. А Кошкин Хвост своего не упустит.

— Что это за Хвост?

— Есть у нас такой… Когда-то в мастерской работал, весной уволился. Боря — Кошкин Хвост.

Приёмщик пояснил:

— Его так прозвали, потому как даже мурлычет, когда запах денег почует. Мурлычет и будто хвостом вертит…

— Фамилия? — спросил я. — И где он сейчас работает?

— А нигде, — хмуро ответил Федор. — Паразит он, там десятку схватит, тут четвертак… Связи у него по магазинам…

Этот Боря — Кошкин Хвост, конечно, не мог упустить «японца», которого отдавали на сотню дешевле, мне захотелось немедленно разыскать его.

— Рыбчинский, — объяснил приёмщик. — Борис Леонидович Рыбчинский. А живёт на Московской, вон от того переулка первый дом налево. Однако сейчас вряд ли застанете: Борю ноги кормят, ему вылёживаться нельзя.

Вопреки этому пессимистическому прогнозу я застал Рыбчинского дома. Должно быть, только потому, что вчера Боря хорошенько хлебнул, да ещё и до сих пор не оклемался: от него за несколько метров пахло перегаром и красные глаза смотрели мутно.

Моё появление встревожило и напугало Рыбчинского: близко посаженные глазки забегали, спрятались под бровями. Боря подтянул пижамные штаны и умасливающе спросил:

— И почему это ко мне? Это же Вольдемар вчера тарелки бил… У меня есть свидетели…

— Две недели назад вы, гражданин Рыбчинский, приобрели магнитофон марки «Sony». — Я решил не церемониться с этим типом и сразу взял быка за рога. — Так?

— А разве это запрещено?

— Магнитофон краденый.

— А я знал? Такой солидный человек!

— Сколько заплатили?

Кошкин Хвост сразу скумекал, что к чему, и назвал цену комиссионного магазина.

— Зачем же вам было покупать аппарат, побывавший в ремонте, когда за те же деньги могли приобрести новый?

— Отремонтированный? — схватился за голову Боря. — Обдурили!

— Вас, Рыбчинский, не так-то просто обдурить! — Я не дал ему разыграть эту сцену. — Где магнитофон? Или уже продали?

Он, кажется, впервые в жизни обрадовался, что не успел сделать бизнес. Это придало ему смелости.

— Мы ничего не продаём! — начал он с вызовом. — Мы покупаем для себя, и в спекуляции вы меня не обвините!

— Вот что, Рыбчинский, — сказал я жёстко, — с весны вы не работаете, и я сделаю все, чтобы соответствующие органы присмотрелись к вашей тунеядской жизни.

— Я же устраиваюсь…

— Помочь?

— Обойдусь.

— Знаете, сколько дают за спекуляцию?

— Это ещё надо доказать.

— Докажем, — пообещал я. — Все докажем, а теперь покажите мне магнитофон.

Боря ещё раз подтянул штаны, полуоткрыл дверцы шкафа, стараясь не показать мне его содержимое. И все же я заметил, что полки заставлены разным радиобарахлом.

Боря проворно вытащил портативный магнитофон в кожаном футляре. Нажал на клавиши, и в комнате зазвучала музыка. Пела Пиаф, и я понял, что это кассета ещё предыдущего хозяина: вряд ли мелодия отвечала Бориным вкусам.

Я взял магнитофон.

— Вы, Рыбчинский, приобрели его две недели назад у лысого мужчины, с которым познакомились в радиомастерской? — спросил я.

— У вас абсолютно точная информация.

— Так вот, сейчас вы расскажете все про этого типа. Понимаете, все.

Видно, до Рыбчинского начало доходить: дела его пока не так уж плохи и этого надоедливого милиционера прежде всего интересует не покупатель, а продавец.

— Садитесь, — начал он лебезить передо мной, — садитесь, прошу вас, я сразу заподозрил этого типа, однако маг такой хороший и…

— На сотню дешевле, чем в магазине?

Боря замахал руками.

— И вовсе не на сотню. Тридцать — сорок рублей навара, но я ведь человек бедный, для меня и рубль — большая сумма.

— Допустим, — согласился я. — Допустим, что я вам поверил. И все же носить с собой такие деньги, чтобы сразу выложить на бочку…

— Почему — сразу? Должен был занять…

— Опять-таки допустим. Значит, вы поехали за деньгами. И где потом встретились?

— В «Эврике». Знаете, есть на Печерске такое кафе. Этот лысый прохиндей и говорит: «Через два часа там, больше не жду». За два часа я и назанимал денег.

— А вам не пришло в голову, что магнитофон краденый?

— Нет, не пришло, — ответил он сразу, но глаза отвёл. — Такой солидный человек, просто попал в стеснённое положение.

— Объяснил — почему?

— А загулял.

— Это ваша догадка или он говорил?

— Признался, девушка тут у него.

— Как назвался?

— Николаем Николаевичем.

— Фамилия?

— А на кой она мне?

— Головко? — Так было обозначено в квитанции, показанной мне приёмщиком. Я, правда, не сомневался, что фамилия вымышленная.

— Нет, не знаю.

— О девушке что-нибудь говорил? Где живёт?

— Так он вам и даст адрес… И все же я видел её, — Боря подмигнул мне, — и скажу: шикарный кадр!

Я спросил как можно спокойнее:

— Где же вы видели её? Говорите, хороша?

— А то как же, чувиха что надо!

— Они вместе пришли в кафе?

— Нет, — отмахнулся он, — этот старый черт, должно быть, понял, что такую гёрлу со мной знакомить нельзя.

Кошкин Хвост явно переоценивал свои мужские достоинства, но я сделал вид, что соглашаюсь с ним. Кивнул и сказал:

— Конечно, обвести вас вокруг пальца не та уж и просто. Даже этому лысому нахалу.

Боря гордо выпятил губы. С достоинством ответил:

— Точно. Но, скажу вам, чувиха такая, что лысого можно понять: красивая девчонка, тут и мага не пожалеешь…

— И где же вы увидели лысого с девушкой?

— Я же говорил: он мне в «Эврике» назначил свидание. Еду в троллейбусе по бульвару Леси Украинки, а там светофор перед Домом проектов. Слева Печерский универмаг, и торчит этот тип в голубой тенниске, с девушкой разговаривает. Чувиха — во! Блондинка, и всюду все есть. Честно говорю, не отказался бы… Я ещё подумал: надо как-нибудь в универмаг заглянуть.

— Почему в универмаг?

Боря посмотрел на меня как на последнего оболтуса.

— Я же говорю: стоит с продавщицей возле универмага.

— Продавщицей?

— Конечно, они все в халатиках… Форма…

Я решительно выключил магнитофон.

— Одевайтесь гражданин Рыбчинский, — приказал я, — сейчас поедем в Печерский универмаг, и вы покажете мне эту продавщицу. Но перед этим ещё один вопрос: долго ждали в «Эврике»?

— Там от универмага два шага. Кофе заказал, а лысый уже в дверях. Он мне маг, я ему — деньги, и привет… Наше вам…

Печерский универмаг не такой уж и большой, и обошли мы его за несколько минут. Все продавщицы в красивых, сиреневого цвета халатах.

Я спросил у Рыбчинского, так ли была одета девушка, с которой разговаривал лысый, и получил утвердительный ответ. Вообще, поняв, что на этот раз ему не угрожают большие неприятности, Боря несколько приободрился. Когда мы вышли из трамвая, он выпил стакан пива из автомата. Честно говоря, мне тоже захотелось глотнуть пива, однако сама мысль о том, что я буду пить после Бори, была неприятна.

Он беззастенчиво рассматривал девушек, иногда оглядывался и кивал в сторону особенно хорошенькой.

— Тут красоток больше, чем товара, — наконец резюмировал он, когда мы остановились в последнем отделе, — но этот кадр… лучше нет!

Я приказал Рыбчинскому немного подождать, а сам пошёл к директору. Тот понял меня с полуслова. Через несколько минут мы сравнили состав продавщиц, работавших семнадцатого июня, с сегодняшним. Выяснилось, что трое в отпуске, одна уволилась, и ещё одна больна. Я попросил их личные дела. Две были блондинками и довольно симпатичными, но приглашённый в кабинет директора Рыбчинский лишь презрительно оттопырил губы:

— Я же говорил: это клёвая чувиха, ноги — во, длинные, и тут кое-что есть. — Он показал, что именно. — Я блондинок вообще уважаю… А это так…

— Блондинка! — оживился директор. — Красивая? Кажется, я догадываюсь… Но это не продавщица, в отделе кредита работает. — Он быстро достал откуда-то папку с личным делом, раскрыл. — Она?

С фотографии смотрела действительно красивая девушка: с высокой причёской, большими глазами и точёным носиком. Бросив взгляд на снимок, я понял, что этот пройдоха прав-таки.

— Во-во! — Борино лицо расплылось в сладкой улыбочке. — Я же говорю: кадр — что надо!

— Я тебе дам: кадр! — оборвал его директор. — Это наша Надийка, передовик производства!

— Можно ли с ней поговорить? — спросил я.

— К сожалению… — развёл руками директор. — Дочь у неё заболела, звонила, что выдали больничный лист по уходу. Живёт недалеко отсюда, на Киквидзе, четыре остановки на троллейбусе.

— Замужем?

— Развелась в прошлом году. Ну-ну! — Он погрозил пальцем Рыбчинскому, потиравшему руки. — У неё такие, как ты, не проходят. Серьёзная женщина.

— А я что, рыжий? — обиделся Кошкин Хвост.

— Не рыжий, а немного того… — директор покрутил пальцем у виска. — Воспитывать надо.

— Меня? Воспитывать? — вскипел Боря. — Я мастер-радиотехник, а вы…

Их спор мог затянуться, это совсем не устраивало меня, и я попросил адрес Надийки-передовички. Фамилия её была Андриевская, Надия Федоровна Андриевская — кассир кредитного отдела универмага.

Надия Андриевская оказалась действительно красивой женщиной. Тем более что стояла она сейчас передо мной без всяких, если можно так выразиться, наслоений в виде пудры, помады и туши. Никого не ждала и не собиралась никуда выходить: была причёсана небрежно и одета в лёгкий халатик, который плохо сходился на высокой груди. Смотрела насторожённо и немного встревоженно: впрочем, кому приятно, когда тебя застают одетой по-домашнему, и этот незваный гость к тому же ещё из уголовного розыска…

Она извинилась, пропустила меня в комнату в конце коридора, а сама исчезла за дверью напротив, где сразу началось какое-то шуршанье и послышался шёпот. Видно, объясняла дочке, кто потревожил их, и успокаивала её.

Комнатка, куда я вошёл, была обставлена просто, однако со вкусом. Обычная стандартная мебель, небольшой коврик на полу, дешёвые керамические вазы и стеклянная посуда в серванте — все говорило о небольшом, но прочном достатке.

Изысканность комнате придавали два букета цветов. На столе стояли ромашки, а в высокой вазе на полу синие лесные колокольчики. Я подумал, что, наверное, роскошные розы в этой комнате не выглядели бы так кстати, как эти нежные цветочки.

Надия Федоровна не заставила себя долго ждать, она появилась через несколько минут, но успела воспользоваться ими: сменила халат на простое платьице и немного прошлась помадой по губам. Знала, что губы у неё маленькие, и сделала их длиннее, может, на полсантиметра или на сантиметр, но этого вполне хватило.

Андриевская села за стол, опёрлась на него локтями и уставилась на меня, ожидая вопросов.

Я ещё раз извинился за вынужденный визит, пояснив, что такие посещения приносят и мне мало радости, но, что поделаешь, входят в круг моих обязанностей.

Неся всю эту ахинею, внимательно наблюдал за Надией Федоровной: появление инспектора угрозыска не могло не насторожить или не напугать её, однако смотрела спокойно и выжидательно, может, правда обладала удивительной выдержкой.

Наконец, достаточно навыкаблучивавшись перед Андриевской, я задал этот важнейший вопрос, ради которого и пришёл сюда:

— Около двух недель назад, а точнее семнадцатого июня, вы разговаривали на бульваре возле универмага с лысым мужчиной в голубой тенниске. Кто он?

— Брат моей подруги, — ответила она, не колеблясь.

— Брат подруги?.. — Сердце у меня встрепенулось от услышанного. — Вы знаете его фамилию и адрес?

— Конечно. Они живут с сестрой вместе.

Блокнот был уже у меня в руках. Но все равно запомнил бы на слух и с первого раза.

— Кривой Рог, улица Весенняя, восемь. — Она достала из шкафа конверт, положила на стол. — Видите, привезли от Гали.

Я записал адрес, не в силах сдержать радость. Андриевская заметила это, потому что спросила:

— Что случилось? Такой симпатичный человек…

Мне трудно было согласиться с её слишком категоричным и преждевременным утверждением, однако я ничем не проявил этого.

— И по какому поводу вы встретились возле универмага? — спросил я.

— Так он же жил у меня, — сказала она просто. — Вот в этой комнате с товарищем. Галя попросила, разве я могла отказать?

Я невольно ещё раз оглядел комнату. И надо же: на диване, где я сейчас сижу, спал, нежился лысый убийца. Другому, должно быть, поставили раскладушку. И все же, не дав гневу овладеть собой, спросил сухо, даже как-то протокольно:

— Я понял так: ваша подруга, — взглянул на конверт, — Галина Коцко, попросила, чтобы её брат с товарищем, приехавшие в Киев, несколько дней пробыли у вас?

— Совершенно верно, — кивнула она. — В письме все написано.

— В этом? — повертел я конвертом.

— Да.

— Можно прочитать?

— Конечно, какие тут секреты?

Я вынул из конверта небольшой кусочек бумаги. На нем всего несколько строчек, написанных крупным женским почерком:

«Дорогая Надийка, пишу тебе второпях, потому что нет времени. Совсем закрутилась и скоро собираюсь в командировку, а тут брату понадобилось с товарищем в Киев. У вас с гостиницами тяжело, и не откажи, милая, в просьбе. Пусть они какую-нибудь недельку поживут у тебя. У тебя есть свободная комната, а они люди смирные, внимательные, особых хлопот не прибавят, а я тебе буду благодарна. Приезжай ко мне, скоро поспеют фрукты, вам с Татьянкой понравится. А теперь целую и с нетерпением жду встречи. Ещё раз целую, надеюсь, что не откажешь в моей просьбе. Твоя Галя».

— И когда же Галин брат с товарищем приехали к вам? — спросил я.

— Кажется, пятнадцатого. Да, пятнадцатого июня.

Я быстро прикинул: именно пятнадцатого июня бандиты продали машину через комиссионный магазин и узнали, что получат деньги дней через пять-шесть. Следовательно, перед этим спали в автомобиле где-нибудь в окрестных лесах. Письмо взяли на всякий случай, боялись ночевать на вокзалах и в гостиницах, в конце концов оно и пригодилось.