Ес­ли ули­ца зна­ва­ла ча­сы празд­неств, то она об­ла­да­ла и свои­ми ак­те­ра­ми. На­при­мер, этот лох­ма­тый, ко­ло­рит­ный бы­ва­лый че­ло­век — Бу­гра. Он с пре­зре­ни­ем от­но­сил­ся к день­гам и к сво­им со­вре­мен­ни­кам, пред­по­чи­тал тру­дить­ся по­мень­ше, ну, на ху­дой ко­нец со­гла­ша­ясь на ка­кую-ли­бо вре­мен­ную ра­бо­тен­ку — был «че­ло­ве­ком-рек­ла­мой», стриг пу­де­лей, шел груз­чи­ком в бю­ро пе­ре­воз­ки до­маш­них ве­щей, встав­лял стек­ла, не брез­го­вал и ма­ляр­ным де­лом. Ко­ро­че, он все­гда был го­тов «под­мог­нуть».
      Ес­ли счи­тать, что вся­кий че­ло­век на­по­ми­на­ет пред­ста­ви­те­ля ка­кой-ни­будь со­бачь­ей по­ро­ды, то Бу­гра был бли­же все­го к сен­бер­на­ру и пи­ре­ней­ско­му гри­фо­ну. Эта­кий круп­ный, плот­ный, тол­сто­ще­кий, с гру­бым ли­цом, ко­то­рое пря­та­лось в гус­той ча­ще во­лос, сбе­гав­ших вниз от вис­ков и па­дав­ших на лоб ка­кой-то не­ве­ро­ят­ной гри­вой. Крас­ный нос, ли­ло­ва­тые уши, бле­стя­щие жи­вые уголь­ные гла­за — они-то и ос­ве­ща­ли эту жи­во­пис­ную ме­ша­ни­ну чер­ных, се­дых, ры­же­ва­тых во­лос. На­пя­ли­вая на се­бя как зи­мой, так и ле­том по не­сколь­ку сви­те­ров, да сверх то­го еще и вель­ве­то­вую чер­ную курт­ку плот­ни­ка, в ши­ро­чен­ных ша­ро­ва­рах, стя­ну­тых у ло­ды­жек, Бу­гра на­по­ми­нал ра­бо­че­го ста­рых вре­мен, скан­да­ли­ста и вор­чу­на, на­чи­няв­ше­го свои не та­кие уж час­тые бе­се­ды вы­ра­же­ния­ми и сло­веч­ка­ми ис­ку­шен­но­го анар­хи­ста.
      Бу­гра то­же бы­вал в га­лан­те­рей­ной ла­воч­ке, но лишь для то­го, чтоб по­про­сить Вир­жи­ни вдеть «про­кля­тую нит­ку в эту шлю­ху-игол­ку». Он тре­бо­вал обыч­но, чтоб нит­ка бы­ла очень длин­ной — то­гда он смо­жет ею мно­го че­го при­шить. Лю­бо­пыт­но бы­ло смот­реть, как он шьет, си­дя у сво­его ок­на и по­ти­хонь­ку вор­ча; это бы­ло ко­мич­ное зре­ли­ще: да­же его длин­ной ру­ки не хва­та­ло, чтоб вы­тя­нуть всю нит­ку, ко­то­рая к то­му же еще бес­ко­неч­но пу­та­лась.
      Жил Бу­гра в пер­вом эта­же над «Пра­чеч­ной Сен-Луи», за­ни­мая од­ну ком­на­ту это­го тес­но­го до­ма. Имен­но здесь он ра­ди ую­та со­брал всю до­бы­чу от сво­его не­вин­но­го ма­ро­дер­ст­ва: ме­бель его со­стоя­ла из са­до­вых стуль­ев, круг­ло­го сто­ли­ка, взя­то­го из ка­фе, ко­рич­не­вой ска­мей­ки, ко­то­рую он при­та­щил из мет­ро, с рек­ла­мой од­но­го из ма­га­зи­нов в Шат­ле — « Бра­тья Ал­лес», но наи­боль­шей его уда­чей, по­жа­луй, бы­ла верх­няя часть улич­но­го га­зо­во­го фо­на­ря, на си­нем стек­ле ко­то­ро­го вы­де­ля­лись бе­лые бу­к­вы: По­ли­ция. Что ка­са­ет­ся кро­ва­ти, то ее он уво­лок с пус­ты­ря, и этот пло­хо сби­тый же­лез­ный ске­лет вре­мя от вре­ме­ни из­да­вал скрип. Как бы слу­чай­но по­су­да Бу­гра но­си­ла на­име­но­ва­ния раз­лич­ных ка­фе: « Дю­пон», « Би­ар» или « Пи­во». На сто­ляр­ном вер­ста­ке мож­но бы­ло об­на­ру­жить по­се­реб­рен­ные, а ны­не по­жел­тев­шие ва­зоч­ки, блюд­ца с ука­за­ни­ем рес­то­ран­ных цен за те или иные на­пит­ки, чаш­ки с мар­кой буль­о­на « ви­ан­докс», ста­кан­чи­ки от аб­сен­та, си­фон из го­лу­бо­ва­то­го стек­ла.
      О Бу­гра лю­би­ли по­су­да­чить в квар­та­ле еще из-за его стра­сти к раз­ве­де­нию кур; он под­се­лил к ним ве­ли­ко­леп­но­го пе­ту­ха с пун­цо­вым греб­нем, и ра­но ут­ром звон­кое ку­ка­ре­ка­нье бу­ди­ло всю ули­цу. По­ли­ция гро­зи­лась на­ло­жить на Бу­гра взы­ска­ние. Ра­зо­злив­ший­ся ста­рик весь ме­сяц ядо­ви­то по­вто­рял:
      — По­ду­мать толь­ко! Ну и бол­ван этот пе­тух! Сколь­ко раз я вы­но­сил ему стро­гий вы­го­вор!
      Он на­пи­рал на сло­во «вы­го­вор» и еще боль­ше злил­ся. Од­на­ко ему при­шлось пой­ти на ус­туп­ки и по­кон­чить с птич­ни­ком. Но то­гда он ре­шил иг­рать на ка­ва­ле­рий­ской тру­бе, при­чем стоя у са­мо­го ок­на, и лишь толь­ко его на­чи­на­ли уве­ще­вать про­хо­жие или по­ли­цей­ский, Бу­гра ог­лу­ши­тель­но во­пил:
      — Да здрав­ст­ву­ет со­ци­аль­ная ре­во­лю­ция!
      Пти­чий двор сме­ни­ла ов­чар­ня: од­на­ж­ды ут­ром он при­вел бог зна­ет от­ку­да ба­ра­на, ко­то­ро­го во­дво­рил в свою ком­на­ту. Сно­ва жа­ло­бы, сно­ва ссо­ры с со­се­дя­ми и хо­зяи­ном до­ма. Ему при­шлось про­дать это­го ба­ра­на, ко­то­ро­го он ок­ре­стил «Мой друг Азаль». Сей­час Бу­гра раз­во­дил мор­ских сви­нок и кро­ли­ков. Ко­ро­че го­во­ря, не про­хо­ди­ло и не­де­ли, чтоб на ули­це не тол­ко­ва­ли о «по­след­ней вы­ход­ке Бу­гра»: то он ост­риг пу­де­ля на­роч­но толь­ко с од­ной сто­ро­ны (чтоб его хо­зяй­ке ме­ре­щи­лось, буд­то у нее не од­на, а две раз­ные со­ба­ки), то под­ве­сил к сво­им став­ням на ве­рев­ке пря­мо над ули­цей мет­лу и дру­гую хо­зяй­ст­вен­ную ут­варь (яко­бы для то­го, чтоб на ле­ст­ни­це они не ме­ша­ли жиль­цам) и так да­лее…
      В это ут­ро Оли­вье, с бле­стев­ши­ми на солн­це во­ло­са­ми, сто­ял при­сло­нив­шись к сте­не око­ло за­кры­то­го га­лан­те­рей­но­го ма­га­зи­на, как раз в том мес­те, где все мо­ло­дые лю­ди это­го квар­та­ла обыч­но вы­ца­ра­пы­ва­ли или стро­чи­ли ме­лом на стен­ке лю­бов­ные по­сла­ния, а так­же по­ли­ти­че­ские вы­ска­зы­ва­ния, не за­бы­вая об­ра­тить­ся к то­му, кто это бу­дет чи­тать, с весь­ма тра­ди­ци­он­ным сло­веч­ком из пя­ти букв. Бу­гра крик­нул маль­чи­ку из ок­на:
      — Эй, ма­лыш! Нy-ка ло­ви эту де­неж­ку, пой­ди раз­ме­няй. Мне нуж­но пять мо­нет по со­рок сан­ти­мов. Имен­но пять!
      Бу­маж­ка вы­ле­те­ла, и Оли­вье под­хва­тил ее, как ба­боч­ку. Вы­пол­нив прось­бу, он, дви­жи­мый лю­бо­пыт­ст­вом, ре­шил под­нять­ся в квар­ти­ру Бу­гра. Ста­рик уса­дил его на ска­мей­ку и по­тер ме­ж­ду паль­ца­ми при­не­сен­ные мо­не­ты, при­ки­ды­вая их вес на ла­до­ни и как-то стран­но раз­гля­ды­вая, буд­то это бы­ли не день­ги, а про­сто ме­талл, ко­то­рый тре­бо­ва­лось рас­смот­реть. Он ото­брал из них три, ки­нул на свой вер­стак, а ос­таль­ные по­ло­жил в круг­лый, из крас­ной ре­зи­ны ки­сет для та­ба­ка, ко­то­рый слу­жил ему вме­сто ко­шель­ка.
      Бу­гра по­до­шел к ок­ну, вы­смор­кал­ся в не­объ­ят­ный клет­ча­тый пла­ток и, бро­сив взгляд на га­лан­те­рей­ный ма­га­зин, при­нял­ся на­би­вать свою вы­гну­тую труб­ку де­ше­вым та­ба­ком круп­ной рез­ки. Вот ста­рик рас­ку­рил ее, не спе­ша вы­дох­нул пер­вые си­не­ва­тые клу­бы ды­ма, и его ли­цо вы­ра­зи­ло удо­воль­ст­вие. За­тем он сно­ва по­гля­дел на ули­цу, на­пра­во, на­ле­во, на­про­тив, на ма­га­зин, и по­чув­ст­во­вал, что сле­ду­ет ска­зать маль­чи­ку что-ни­будь, ка­саю­щее­ся его трау­ра, но не сде­лал это­го, а про­сто пред­ло­жил ре­бен­ку бо­кал ви­на, тут же до­ба­вив: «Да нет, ты еще слиш­ком мал, слиш­ком хру­пок…» Он на­лил ви­на се­бе, мед­лен­но при­гу­бил его, за­тем сра­зу вы­пил и сно­ва на­чал те­реть мо­не­ты, ска­зав Оли­вье:
      — А ну встрях­нись, ар­тил­ле­рист! Ты мне сей­час по­мо­жешь. Идет?
      Бу­гра объ­яс­нил, что из этих жал­ких мо­нет он из­го­то­вит коль­ца, не ме­нее кра­си­вые, чем на­стоя­щие зо­ло­тые. Он нау­чил Оли­вье поль­зо­вать­ся зу­би­лом и мо­лот­ком, что­бы вы­бить се­ре­ди­ну мо­не­ты, при­стро­ив ее на кре­п­ле­нии. По­ка­зал, как рас­ши­рить по­лу­чен­ное коль­цо, как его об­ра­ба­ты­вать, на­са­див на круг­лую же­лез­ную бол­ван­ку. За­тем за­бот­ли­во от­шли­фо­вал края и на внут­рен­ней сто­ро­не от­де­лал пло­скую пе­чат­ку, пред­на­зна­чен­ную, ес­ли по­на­до­бит­ся, для ини­циа­лов.
      — Возь­ми-ка в ящи­ке на­ж­дач­ный лист!
      Оли­вье при­нял­ся по­ли­ро­вать ме­талл. От это­го у не­го по­тем­не­ли паль­цы, за­то коль­ца бле­сте­ли все яр­че. Так они мол­ча ра­бо­та­ли все ут­ро. В пол­день по­ели хле­ба с рас­те­каю­щим­ся ка­мам­бе­ром, ко­то­рый Бу­гра «очень вы­год­но» ку­пил. По­том сно­ва за­ня­лись ра­бо­той, и к двум ча­сам дня был го­тов пер­вый пер­стень с пе­чат­кой, да и вто­рой то­же был на пу­ти к за­вер­ше­нию. Оли­вье бла­жен­ст­во­вал и не пе­ре­ста­вал с вос­тор­гом по­во­ра­чи­вать ко­леч­ко меж паль­цев то ту­да, то сю­да.
      — Это коль­цо, — ска­зал Бу­гра, — для стар­ше­го мас­те­ра фир­мы Дар­да­ра. Мне за­ка­за­ны еще два. А мы их еще не сде­ла­ли!
      В сущ­но­сти, коль­ца да­ва­ли ему ма­ло до­хо­да. Про­сто бы­ло при­ят­но, что он уме­ет вы­кру­чи­вать­ся и, кро­ме то­го, что он под­кла­ды­ва­ет го­су­дар­ст­ву сви­нью, пе­ре­де­лы­вая день­ги в ко­леч­ки. Бу­гра рас­то­пы­рил пе­ред гла­за­ми Оли­вье свои тол­стые чер­ные паль­цы:
      — Ви­дишь эти ру­ки? Все, что хо­чу, ими де­лаю. Я ро­ж­ден пе­хо­тин­цем!
      Эта фра­за ос­та­лась бы за­га­доч­ной для то­го, кто не по­смот­рел бы кру­гом: рез­ные тро­сти, об­ви­тые де­ре­вян­ной змей­кой, пе­пель­ни­ца, ук­ра­шен­ная ру­жей­ны­ми пу­ля­ми, на­по­ми­на­ли не­хит­рые по­дел­ки, ко­то­рые сол­да­ты мас­те­рят в око­пах. По­том спро­сил:
      — А ты? По­ка­жи свои ру­ки!
      Оли­вье про­тя­нул ру­ки, под­няв паль­цы, буд­то со­би­рал­ся во­дить кук­лы — вот так, так, так де­ла­ют ма­лень­кие ма­рио­нет­ки!Бу­гра из­рек с пре­неб­ре­жи­тель­ной гри­ма­сой:
      — С та­ки­ми-то ру­ка­ми, с та­ки­ми ру­ка­ми…
      Ста­рик вы­та­щил горсть све­жей тра­вы из меш­ка, чтоб на­кор­мить сво­их кро­ли­ков, си­дев­ших в клет­ке в уг­лу ком­на­ты. Оли­вье гля­дел на зверь­ков и дер­гал но­сом, под­ра­жая им. По­том тща­тель­но ос­мот­рел свои ру­ки, об­ду­мы­вая, по­че­му же они так не по­нра­ви­лись это­му че­ло­ве­ку. В те­че­ние мно­гих дней он сно­ва и сно­ва ос­мат­ри­вал са­мым вни­ма­тель­ным об­ра­зом свои ру­ки, срав­ни­вая их с ру­ка­ми то­ва­ри­щей, и не на­хо­дил от­ве­та.
      Ко­гда все три коль­ца бы­ли го­то­вы, солн­це уже кло­ни­лось к за­ка­ту. Оли­вье, спо­хва­тив­шись, при­ку­сил гу­бу. А как же Эло­ди? Она, на­вер­но, ищет его по­всю­ду, раз не ви­дит на ули­це. И бы­ст­ро ска­зал:
      — Мсье, мне по­ра ид­ти…
      — Бу­гра, вот как ме­ня зо­вут! Ка­кой там «мсье». Ес­ли мне по­на­до­бит­ся твоя по­мощь, я те­бе про­сиг­на­лю. А ко­гда у те­бя бу­дут паль­цы как по­ла­га­ет­ся муж­чи­не, я те­бе та­кое коль­цо сма­сте­рю!
      Ста­рик от­крыл ему дверь, и Оли­вье вы­шел, шут­ли­во по­ка­зы­вая, как он на­де­нет коль­цо на ка­ж­дый па­лец по оче­ре­ди.
      На ули­це у не­го воз­ник­ло стран­ное же­ла­ние: рас­ска­зать ко­му-ни­будь, как он про­вел день, ка­ко­му-то че­ло­ве­ку, к ко­то­ро­му он так хо­тел про­рвать­ся, но вра­ж­деб­ные си­лы его не пус­ка­ли. Од­на­ко ра­зум маль­чи­ка про­яс­нил­ся, и он осоз­нал, что имен­но сво­ей ма­те­ри хо­тел бы по­ве­дать обо всем, что ви­дел и де­лал. Вне­зап­но, слов­но спа­са­ясь от ско­вав­шей его мыс­ли о не­по­пра­ви­мо­сти про­ис­шед­ше­го, Оли­вье по­бе­жал, все бы­ст­рей и бы­ст­рей, рас­ки­нув ру­ки, под­няв ли­цо к не­бу, как буд­то в спи­ну ему дул ве­тер бе­зу­мия.
      На ули­це Баш­ле он по­про­бо­вал про­скольз­нуть ме­ж­ду «дву­мя да­ма­ми», ко­то­рые шли на­встре­чу, но это не уда­лось, и он толк­нул их, не най­дя слов для оп­рав­да­ния и ог­ра­ни­чив­шись фра­зой: «Я иг­раю в аэ­ро­план…» По­смот­рев вслед маль­чи­ку, за­лю­бо­вав­шись его раз­ве­ваю­щи­ми­ся свет­лы­ми ло­ко­на­ми, да­ма, что шла спра­ва, ска­за­ла спут­ни­це:
      — До че­го же хо­ро­шень­кий ма­лыш!
      Дру­гая да­ма стро­го по­смот­ре­ла на нее, по­жа­ла пле­ча­ми, взя­ла под ру­ку и вла­ст­но по­ве­ла даль­ше.
      Оли­вье эти «две да­мы» ка­за­лись та­ин­ст­вен­ны­ми. Обе они — брю­нет­ки, у обе­их су­ро­вые ли­ца, оди­на­ко­вая стриж­ка под Жан­ну д'Арк, оди­на­ко­вые дву­борт­ные кос­тю­мы весь­ма «стро­го­го сти­ля», оди­на­ко­вые, с гал­сту­ком, блуз­ки мо­де­ли «Клуб» и баш­ма­ки на низ­ких каб­лу­ках; они бы­ли по­хо­жи на близ­не­цов и рез­ко от­ли­ча­лись от дру­гих жен­щин этой ули­цы. Од­на­ж­ды Оли­вье ус­лы­шал сло­ва Люсь­е­на Заи­ки: «Ах эти, ну, сло­вом, ма­лень­кая се­мей­ка», — что вы­зва­ло у ре­бен­ка пу­та­ни­цу в мыс­лях, все сме­ша­лось у не­го в го­ло­ве: «Жить сво­ей семь­ей», «Гла­ва се­мьи», «Се­мей­ная об­ста­нов­ка», «Се­мей­ное тор­же­ст­во»… Од­на из этих дам, та, что бы­ла ме­нее му­же­по­доб­на, ино­гда за­хо­ди­ла в га­лан­те­рей­ную ла­воч­ку и ка­ж­дый раз по­гла­жи­ва­ла маль­чи­ка по ще­ке, при­сталь­но раз­гля­ды­вая его и срав­ни­вая его зе­ле­ные гла­за с ма­те­рин­ски­ми.
      — Су­дя по ее по­ве­де­нию, ре­бе­ноч­ка у нее так и не по­лу­чит­ся, — об­ра­ща­ясь к Вир­жи­ни, на­смеш­ли­во го­во­ри­ла Аль­бер­ти­на.
      И обе пры­ска­ли со сме­ху.
      «Бе­гать» для Оли­вье зна­чи­ло обя­за­тель­но обой­ти весь квар­тал, про­мчать­ся по ули­цам Баш­ле, Ни­ко­ле и Лам­бер, чтоб вер­нуть­ся на ули­цу Ла­ба — к мес­ту стар­та. Та­кой мар­шрут был для ре­бят квар­та­ла по­сто­ян­ной го­ноч­ной трас­сой; обыч­но так и го­во­ри­лось: «Я сде­лал два (три, че­ты­ре…) кру­га!»
      На ули­це Лам­бер он про­бе­гал ми­мо кра­силь­щи­цы с ее гор­ба­той по­мощ­ни­цей, лу­щив­ших зе­ле­ный го­рох, струч­ки ко­то­ро­го па­да­ли им на пе­ред­ни­ки, на­тя­ну­тые на ко­ле­нях, а ма­лень­кие зе­ле­ные ша­ри­ки они ло­ви­ли рас­то­пы­рен­ны­ми ла­до­ня­ми, сбра­сы­вая их с та­ким на­все­гда за­пом­нив­шим­ся ему сту­ком в эма­ли­ро­ван­ный та­зик.
      По­даль­ше, на уг­лу ули­цы Ла­ба, сто­ял ве­те­ран вой­ны Гас­ту­не и бе­се­до­вал о по­ли­ти­ке с ка­на­ли­за­ци­он­ным ра­бо­чим в чер­ных ре­зи­но­вых са­по­гах. Чтоб при­дать си­лу сво­им до­ка­за­тель­ст­вам, Гас­ту­не, с тор­ча­щи­ми сви­ре­по уса­ми и про­ни­зы­ваю­щим взгля­дом, тряс под­зем­но­го мас­те­ра за от­во­ро­ты курт­ки и од­но­вре­мен­но ты­кал ему в грудь, как кин­жа­лом, ука­за­тель­ным паль­цем. Ко­гда Оли­вье про­бе­жал ми­мо, Гас­ту­не пе­ре­нес свой ука­за­тель­ный па­лец к вис­ку и по­кру­тил им: ну и псих же этот маль­чиш­ка!
      Оли­вье, за­дох­нув­шись, ос­та­но­вил­ся ря­дом с га­лан­те­рей­ной лав­кой, тем бо­лее что за­ме­тил здесь сво­его дру­га Лу­лу, с ко­то­рым ни ра­зу не го­во­рил со дня смер­ти Вир­жи­ни, — они лишь сте­пен­но здо­ро­ва­лись друг с дру­гом. Лу­лу шел де­ся­тый год. Он был ро­вес­ни­ком Оли­вье. Маль­чи­ку да­ли про­зви­ще Лу­лу Вши­вая Баш­ка из-за куд­ря­вой шап­ки во­лос, на­ви­саю­щих, как у мо­ло­до­го ба­ран­чи­ка, над смеш­ной мор­доч­кой с жи­вы­ми глаз­ка­ми и вздер­ну­тым но­сом. Сын бе­ло­эмиг­ран­та, во­ди­те­ля жел­то­го так­си, в про­сто­ре­чии име­нуе­мо­го Ли­мо­ном, Лу­лу об­ла­дал ха­рак­тер­ны­ми чер­та­ми па­риж­ско­го га­ме­на. На­стоя­щее его имя бы­ло Серж, но ни­кто его так не звал.
      В эту ми­ну­ту Лу­лу ти­хонь­ко при­бли­жал­ся к сте­не, ис­пещ­рен­ной над­пи­ся­ми. Он за­стыл, как ле­га­вая на охо­те, ок­руг­лил ла­донь и при­го­то­вил­ся пой­мать му­ху, ко­то­рая си­де­ла на сте­не и по­ти­ра­ла пе­ред­ние лап­ки од­на об дру­гую. Мгно­вен­ным дви­же­ни­ем Лу­лу схва­тил ее и втолк­нул в от­вер­стие, про­де­лан­ное в слю­дя­ной ко­ро­боч­ке, ко­то­рую он ку­пил у тор­гов­ца крас­ка­ми. Че­рез про­зрач­ную жел­то­ва­тую крыш­ку ко­роб­ки мож­но бы­ло уви­деть пол­дю­жи­ны на­се­ко­мых, об­ле­пив­ших гряз­ный ку­со­чек са­ха­ру. Оли­вье, по­мор­щив­шись, ска­зал:
      — Ну и про­тив­но!
      — А твоя се­ст­ра? — ог­рыз­нул­ся Лу­лу, под­ста­вив свою слю­дя­ную тюрь­му под сол­неч­ные лу­чи.
      На та­кой во­прос по­ла­га­лось от­ве­тить: «Она мас­ло сби­ва­ет», — и про­дол­жать на­ни­зы­вать все­воз­мож­ные пред­ме­ты, под­ле­жа­щие би­тью пал­кой. Или же на­до бы­ло ска­зать: «Она мо­чит­ся синь­кой. У те­бя есть что по­кра­сить?» — а уж та­кое ра­зом пре­се­ка­ло про­дол­же­ние пре­ний. Оли­вье, по­жав про­тя­ну­тую ру­ку Лу­лу, от­ве­тил ина­че:
      — Нет у ме­ня се­ст­ры!
      Они по­шли ря­дом, по­том Лу­лу за­ме­тил:
      — У те­бя ни­ко­гда и не бу­дет се­ст­ры…
      И так как Оли­вье уди­вил­ся: «От­ку­да ты зна­ешь?», — Лу­лу ска­зал: «По­ду­май — пой­мешь!»
      Они усе­лись на ниж­них сту­пень­ках ле­ст­ни­цы. Оли­вье и в са­мом де­ле за­ду­мал­ся. Он уже дав­но был при­об­щен к тай­не ро­ж­де­ния. Его дру­жок Кап­де­вер от­крыл ему суть фи­зи­че­ско­го об­ще­ния ме­ж­ду по­ла­ми са­мым вуль­гар­ным об­ра­зом, с по­мо­щью ши­ро­ко из­вест­но­го не­при­стой­но­го жес­та. С тех пор Оли­вье с от­вра­ще­ни­ем по­смат­ри­вал на ка­ж­дую че­ту, про­жи­вав­шую на их ули­це, пы­та­ясь во­об­ра­зить се­бе по­доб­ную «шту­ку». На­при­мер, ему ка­за­лось не­мыс­ли­мым, чтоб гнус­ный па­па­ша Гро­ма­ляр мог «де­лать это» со сво­ей не­ря­хой же­ной. И как-то раз до­ма, ве­че­ром, во вре­мя кар­точ­ной иг­ры с Вир­жи­ни, он что-то спро­сил на­счет взаи­мо­от­но­ше­ний ко­ро­ля с ко­ро­ле­вой, и его мать со­об­ра­зи­ла, что при­шло вре­мя кое-что разъ­яс­нить. Сде­ла­ла она это без вся­ких ссы­лок на цве­ты и ба­бо­чек, а про­сто ска­за­ла маль­чи­ку, что лю­бовь дос­тав­ля­ет та­кую же ра­дость, как и пи­рог со сли­ва­ми, а кро­ме то­го, еще и де­тей при­но­сит.
      Маль­чик го­ре­ст­но по­ка­чал го­ло­вой при мыс­ли, что се­ст­ры у не­го ни­ко­гда не бу­дет, и эта бе­зыс­ход­ность его ра­ни­ла и ка­за­лась ужас­но не­спра­вед­ли­вой.
      Он рас­спро­сил Лу­лу про школь­ные но­во­сти, про при­яте­лей, про учи­те­ля Би­би­ша, про иг­ры на пе­ре­мен­ке, про ди­рек­то­ра. По­ка Лу­лу ост­ро­ум­но рас­ска­зы­вал о раз­ных вы­ход­ках на школь­ном дво­ре, о ро­зы­гры­шах, за­те­вае­мых уче­ни­ка­ми, о ку­че вся­ких не­вин­ных пус­тя­ков, чуть глу­пень­ких, но вы­зы­вав­ших у обо­их смех, в па­мя­ти Оли­вье воз­ни­ка­ли уже да­ле­кие по­лу­за­бы­тые кар­тин­ки, скрип ме­ла на боль­шой чер­ной дос­ке, бе­лая пыль на тряп­ке, ко­гда ка­ко­му-ни­будь уче­ни­ку по­ру­ча­лось сте­реть с дос­ки при­ме­ры по ариф­ме­ти­ке или по грам­ма­ти­ке, вспо­ми­на­лись за­руб­ки на пар­тах с крас­но­ва­то-ко­рич­не­вы­ми от­бле­ска­ми от чер­ниль­ных пя­тен, бле­стя­щих, как боль­шие си­ние му­хи, гу­ща на дне свин­цо­вых чер­ниль­ниц, ко­то­рые убор­щи­ца на­ли­ва­ла слиш­ком пол­но… А сво­бод­но ли его ме­сто в клас­се, третье во вто­ром ря­ду, око­ло тол­сто­го маль­чи­ка по клич­ке Бу­буль, или там уже по­са­ди­ли дру­го­го школь­ни­ка?
      — По­че­му ты боль­ше не хо­дишь в шко­лу? — спро­сил Лу­лу.
      Оли­вье за­пус­тил ру­ку в во­ло­сы, по­че­сал ви­сок и от­ве­тил:
      — Ну, по­че­му… ведь я в трау­ре.