Швед­ские спич­ки - Шведские спички

      У Оли­вье не бы­ло де­нег, чтоб ку­пить се­бе ба­ноч­ку это­го сна­до­бья, но на­зав­тра Туд­журь­ян дал ему вы­год­ный со­вет: ку­пив у ап­те­ка­ря ад­ра­гант, Оли­вье су­ме­ет сам из­го­то­вить се­бе хоть це­лый гор­шок по­ма­ды. Не­ко­то­рое не­удоб­ст­во со­стоя­ло в том, что, ко­гда го­ло­ва вы­сы­ха­ла, ос­та­ва­лись за­мет­ные сле­ды бе­ло­го по­рош­ка и при­хо­ди­лось все вре­мя сма­чи­вать во­ло­сы. Ра­ме­ли со­об­щил ре­цепт: для при­да­ния им бле­ска к сме­си сле­ду­ет до­ба­вить од­ну лож­ку мас­ла и шесть ло­жек оде­ко­ло­на. Но Оли­вье пе­ре­пу­тал про­пор­ции, и его жир­ные во­ло­сы рас­про­стра­ня­ли силь­ный за­пах ара­хи­со­во­го мас­ла. Же­лая ута­ить от ку­зе­нов ре­зуль­та­ты этих до­сад­ных опы­тов, он так глу­бо­ко над­ви­гал на го­ло­ву бе­рет, что его внут­рен­няя ко­жа­ная кай­ма вы­ле­за­ла на­ру­жу и при­да­ва­ла маль­чи­ку жал­кий вид.
      Си­дя у ок­на пе­ред зер­ка­лом, при­вя­зан­ным к шпин­га­ле­ту, Аль­бер­ти­на Хак то­же во­зи­лась со сво­ей при­чес­кой, на­кру­чи­вая во­ло­сы на­гре­ты­ми на ог­не же­лез­ны­ми щип­ца­ми и про­буя их жар на об­рыв­ках га­зет­ной бу­ма­ги, от­че­го раз­но­сил­ся за­пах го­ре­ло­го. Оли­вье с ин­те­ре­сом на­блю­дал за тем, с ка­кой лов­ко­стью она все это про­де­лы­ва­ла. Ко­гда Аль­бер­ти­на за­кон­чи­ла, она над­мен­но ска­за­ла:
      — Зай­ди ко мне, не­ве­жа ты эта­кий! Я для те­бя ос­та­ви­ла две ола­дьи с яб­ло­ка­ми.
      Аль­бер­ти­на при­дви­ну­ла маль­чи­ку та­рел­ку, по­сы­па­ла ос­тыв­шие ола­дьи са­хар­ным пес­ком и за­ме­ти­ла:
      — Ко­гда на­хо­дят­ся у да­мы в гос­тях, не си­дят в бе­ре­те!
      Оли­вье вспом­нил, что Прин­цес­са та­кое же точ­но за­ме­ча­ние сде­ла­ла Кра­сав­чи­ку Ма­ку. Он счел его обос­но­ван­ным, но при­тво­рил­ся, что у не­го на­сморк, и от­ве­тил:
      — Хе… у ме­ня го­ло­ва мерз­нет…
      Аль­бер­ти­на ос­корб­лен­но со­рва­ла с не­го бе­рет и уви­де­ла все это без­обра­зие… Во­ло­сы, лоб, уши бы­ли мас­ля­ные и пах­ли, как то­п­ле­ный жир. Она бы­ла по­ра­же­на. Оли­вье по­ста­рал­ся объ­яс­нить са­мым не­при­ну­ж­ден­ным то­ном:
      — Это про­сто брил­ли­ан­тин…
      Но ему при­шлось при­знать­ся, что тут по­шла в ход по­ма­да соб­ст­вен­но­го из­го­тов­ле­ния.
      Аль­бер­ти­на по­ста­ви­ла греть во­ду, бро­си­ла в нее жел­тый по­ро­шок шам­пу­ня и зая­ви­ла, что сей­час вы­мо­ет ему го­ло­ву. При­сты­жен­ный Оли­вье на­гнул­ся над та­зом и по­зво­лил ей этим за­нять­ся. По­том она при­че­са­ла маль­чи­ка по-сво­ему, за­гла­див во­ло­сы на­зад и ска­зав, что так ему боль­ше идет.
      По­сле все­го это­го Оли­вье еще с мок­рой го­ло­вой уп­ле­тал яб­лоч­ные ола­дьи, а Аль­бер­ти­на на­ста­ви­тель­но по­вто­ря­ла:
      — А ос­тат­ки то­же слад­ки.
      Оли­вье утер ла­до­нью рот, по­бла­го­да­рил, за­ве­рив, что в жиз­ни не ел столь вкус­но. То­гда ма­дам Хак по­гла­ди­ла его по ще­ке и ска­за­ла:
      — Ну, раз­бой­ник, бе­ги! — и тут же до­ба­ви­ла: — Уби­рай­ся, хва­тит ду­ра­ка ва­лять, на­до­ел ты мне!
      Он на­ме­рен­но за­был у нее свой бе­рет и при­сое­ди­нил­ся на ули­це к Лу­лу и Кап­де­ве­ру, ко­то­рые про­гу­ли­ва­лись с ви­дом со­общ­ни­ков. За­су­нув ру­ки в кар­ма­ны, на­кло­нив­шись впе­ред и ссу­ту­лив пле­чи, они на­ро­чи­то по­ка­зы­ва­ли, что у них на­зре­ва­ют серь­ез­ные за­мыс­лы. Оли­вье то­же за­су­нул ру­ки в кар­ма­ны, по­скри­пел там свои­ми баб­ка­ми и по­шел ря­дом, изо всех сил под­ра­жая при­яте­лям. Ре­бя­та сде­ла­ли два ту­ра во­круг квар­та­ла в пол­ном мол­ча­нии.
      К кон­цу про­гул­ки они ос­та­но­ви­лись на ули­це Баш­ле пе­ред ба­ка­лей­ной лав­чон­кой с гряз­ны­ми ок­на­ми. Они со­зер­ца­ли весь­ма серь­ез­но и сте­пен­но, но с не­ко­то­рой хит­ре­цой ко­ро­боч­ки с ка­мам­бе­ром фир­мы Ле­пе­ти, би­тые яй­ца в круг­лом со­су­де, уже по­ча­тый паш­тет в гли­ня­ной мис­ке, го­лу­бой оверн­ский сыр со сле­зой, под кол­па­ком, сыр грюй­ер с глаз­ка­ми, яр­лыч­ки плав­ле­но­го сы­ра « Смею­щая­ся ко­ро­ва»: ко­ро­ва бы­ла с серь­гой, в ко­то­рой стоя­ла вто­рая, точ­но та­кая же ко­ро­ва, а в ее серь­ге — тре­тья, а за той… и так да­лее до бес­ко­неч­но­сти, таб­лет­ки шо­ко­ла­да Ме­нье, взды­маю­щие­ся вин­то­вой ле­ст­нич­кой, ко­роб­ки кон­сер­вов из тун­ца в на­ту­раль­ном со­усе, уло­жен­ные в шах­мат­ном по­ряд­ке, про­дол­го­ва­тые пач­ки лап­ши фирм «Ри­ву­ар», «Кар­ре» и «Во­зон-Вор­дю­раз», рас­став­лен­ные сол­да­ти­ка­ми, бу­тыл­ки ви­на, по­кры­тые пы­лью, чтоб они вы­гля­де­ли вы­дер­жан­ны­ми… Ре­бя­та про­шли ми­мо две­рей лав­ки с пе­ре­вод­ны­ми рек­лам­ны­ми кар­тин­ка­ми на стек­ло: рыб­ка для за­ку­сок из кон­сер­вов Амье (все­гда « са­мая от­лич­ная»), Пьер­ро с кон­фет­ных фан­ти­ков, ку­бик с оберт­ки су­хо­го буль­о­на; по­том по­до­шли ко вто­рой вит­ри­не — вот эта уж бы­ла бо­лее ин­те­рес­ной, со все­ми ее кну­ти­ка­ми и ко­ле­си­ка­ми из со­лод­ко­во­го кор­ня, ко­ро­боч­ка­ми с яр­ко-оран­же­вы­ми ла­ком­ст­ва­ми из ко­ко­со­во­го оре­ха, це­лым ле­сом ле­ден­цов, во­ткну­тых в де­ре­вян­ные под­став­ки, как то­поль­ки, с ее па­ке­ти­ка­ми же­ва­тель­ной ре­зин­ки, chew­ing gum (де­ти на­зы­ва­ли ее «сем-сем-гум»), ку­соч­ка­ми ну­ги, яб­лоч­ны­ми по­мад­ка­ми, бу­ты­лоч­ка­ми с со­ска­ми (толь­ко вме­сто мо­ло­ка они за­пол­ня­лись мел­ким дра­же), ме­шоч­ка­ми ва­ниль­ной са­хар­ной пуд­ры и сви­рель­ка­ми из слад­ко­го кор­ня…
      Де­ти об­ли­зы­ва­лись и ти­хо мур­лы­ка­ли: мяу-мяу. По­том Лу­лу ти­хонь­ко на­жал руч­ку две­ри и не­гром­ко по­звал: «Эй! Эй!» Ры­жая де­воч­ка, же­ма­нясь, по­до­шла к две­ри.
      — Ты что, од­на? — спро­сил Лу­лу. — Ста­щи-ка нам че­го-ни­будь вкус­нень­ко­го…
      Она обер­ну­лась, по­смот­ре­ла в глубь лав­ки, по­том, за­су­нув ру­ку в ва­зу, вы­та­щи­ла горсть цвет­ных ле­ден­цов и про­тя­ну­ла их маль­чи­ку. Ре­бя­та пом­ча­лись к ули­це Ни­ко­ле, ос­та­но­ви­лись у оте­ля, в ко­то­ром жи­ли се­ве­ро­аф­ри­кан­ские ра­бо­чие ( во­да и газ на всех эта­жах), и, раз­де­лив ме­ж­ду со­бой слад­кую до­бы­чу, при­ня­лись энер­гич­но пе­ре­ма­лы­вать зу­ба­ми твер­дые кон­фет­ки.
      Лу­лу на ра­до­стях дал Оли­вье «ле­ща», то есть по­про­сту шлеп­нул его по за­ду. Оли­вье по­пы­тал­ся схва­тить Лу­лу од­ной ру­кой за ши­во­рот, а дру­гой за брю­ки, что­бы за­ста­вить бе­жать пе­ред со­бой на ма­нер «ска­чек за чес­но­ком», но ему это не уда­лось. То­гда он ткнул паль­цем в грудь Кап­де­ве­ру и ска­зал: «А у те­бя пят­но!» — и, ко­гда тот на­кло­нил го­ло­ву, по­ще­ко­тал ему кон­чик но­са. Все ста­ли ба­ло­вать­ся по обыч­ной «про­грам­ме», хва­тать друг дру­га, ра­зыг­ры­вать, пи­хать, го­нять­ся и шле­пать, при­го­ва­ри­вая на хо­ду: «Ты кош­ка, те­бе во­дить».
      Оли­вье ве­се­лил­ся до упа­ду. Ря­дом с друзь­я­ми он за­бы­вал обо всех сво­их не­сча­сть­ях. Они стя­ну­ли рас­кра­шен­ный звез­доч­ка­ми мя­чик у ма­лень­кой На­на, ко­то­рая иг­ра­ла, бро­сая его об стен­ку и вы­пол­няя все тре­бую­щие­ся «ко­лен­ца» — часть пер­вая, лег­кий удар, силь­ный удар, ма­лень­кая спи­раль, боль­шая спи­раль, под од­ну нож­ку, под дру­гую нож­ку, мол­ча, без шу­ток… — и ста­ли го­нять мя­чик из рук в ру­ки, а по­том за­пус­ти­ли его вниз по ули­це, за­ста­вив дев­чон­ку бе­жать вслед, гро­зить ку­лач­ком и прон­зи­тель­но кри­чать: «Бан­да кре­ти­нов!»
      На ули­це Лам­бер дру­гие дев­чон­ки пры­га­ли че­рез ска­кал­ку и на­пе­ва­ли:
 
Па­ле-Рой­яль — пре­крас­ный квар­тал.
Де­вуш­ки там на вы­да­нье все.
«Я же­нюсь на вас», — од­на­ж­ды ска­зал
Ми­лой Ивон­не… мсье Оли­вье!
 
      И вдруг Кап­де­вер за­во­пил:
      — Ой не так, де­воч­ки! Оли­вье ведь влюб­лен в Прин­цес­су, да-да, в эту здо­ро­вен­ную жердь с во­ло­са­ми из пак­ли!
      Взбе­шен­ный Оли­вье сме­рил его взгля­дом и от­пих­нул. Они ис­ко­са по­смат­ри­ва­ли друг на друж­ку, слег­ка за­ди­ра­лись, но ни­кто не ре­шал­ся ввя­зать­ся в дра­ку.
      — А ну от­ка­жись от сво­их слов!
      — Еще че­го!
      Как ко­ты, стоя­ли они друг про­тив дру­га и ши­пе­ли, по­том бо­лее доб­ро­душ­ный Лу­лу раз­нял их: «Иди­те, ре­бя­та, иди­те от­сю­да…» День не го­дил­ся для дра­ки.
      На ули­це Ла­ба, при­сло­нив­шись к по­ли­ро­ван­ной две­ри га­лан­те­рей­ной лав­ки, сто­ял Па­ук — свои­ми изу­ро­до­ван­ны­ми но­га­ми и куль­тя­ми рук, раз­ве­ден­ны­ми в сто­ро­ны, он на­по­ми­нал ог­ром­ную ле­ту­чую мышь, за­мер­шую на во­ро­тах де­ре­вен­ской фер­мы.
      Га­лан­те­рей­ная ла­воч­ка, по-преж­не­му за­пер­тая, вы­гля­де­ла не­ле­по на этой ожив­лен­ной ули­це. В двер­ные ще­ли на­би­лась пыль, де­ре­во бы­ло ис­чер­ка­но ме­лом, да­же со­ба­ки ос­та­нав­ли­ва­лись тут под­нять ла­пу — все при­хо­ди­ло в упа­док. Лег­ко бы­ло пред­ста­вить се­бе там, за став­ня­ми, это за­му­ро­ван­ное про­стран­ст­во, став­шее бес­по­лез­ным и ни­ко­му не нуж­ным. Чтоб при­вес­ти в по­ря­док на­след­ст­вен­ные де­ла, род­ст­вен­ни­ки ожи­да­ли се­мей­но­го со­ве­та, а он все вре­мя от­кла­ды­вал­ся, ибо друг к дру­гу все от­но­си­лись не­до­вер­чи­во. Как-то при ре­бен­ке про­из­нес­ли сло­во «опе­кун», но ему по­ду­ма­лось, что оно оз­на­ча­ет что-то вро­де под­пор­ки для ро­зо­вых кус­тов или для стеб­лей фа­со­ли. По­рой ка­кие-то об­ра­зы преж­ней жиз­ни сно­ва воз­ни­ка­ли в его па­мя­ти; зна­ко­мый стол, бу­фет, гор­ка со свер­каю­щей по­су­дой, швей­ная зин­ге­ров­ская ма­ши­на, его кро­ват­ка, бес­чис­лен­ные ящич­ки для га­лан­те­рей­ных то­ва­ров. Как, на­вер­ное, рез­вят­ся сей­час мы­ши сре­ди всех этих со­кро­вищ! А ве­щи спят бес­про­буд­ным сном, как в за­ча­ро­ван­ном зам­ке спя­щей кра­са­ви­цы. По­том пе­ред маль­чи­ком по­яв­лял­ся при­зрак Вир­жи­ни, за­пер­той там, за став­ня­ми: Вир­жи­ни ле­жа­ла на смерт­ном од­ре, ее ру­ка бы­ла бес­силь­но от­ки­ну­та в сто­ро­ну.
      А тут еще этот Па­ук, не­дви­жи­мый, как вер­ный страж.
      Де­ти, все трое, по­до­шли, вы­ню­хи­вая, чем бы им по­за­ба­вить­ся.
      — А ну, пар­ни, — на­смеш­ли­во ска­зал Кап­де­вер, — при­цель­тесь-ка в Пау­ка.
      Лу­лу и Оли­вье с воз­му­ще­ни­ем пе­ре­гля­ну­лись. Из­де­вать­ся над ка­ле­кой, на ви­ду у всей ули­цы? Нет, так не по­сту­па­ют. Лю­ди обыч­но ог­ра­ни­чи­ва­лись тем, что ста­ра­лись не за­ме­чать его убо­же­ст­ва. Мож­но бы­ло под­шу­тить над та­ким, как Люсь­ен Заи­ка, над ка­ким-ни­будь глу­хим или гор­ба­тым че­ло­ве­ком, но не из­мы­вать­ся же над Пау­ком — ведь его и так уже горь­ко оби­де­ла судь­ба. Лу­лу раз­во­ро­шил свою лох­ма­тую чер­ную ше­ве­лю­ру, ко­то­рая рез­ко кон­тра­сти­ро­ва­ла со свет­лы­ми куд­ря­ми Оли­вье, и на­нес Кап­де­ве­ру креп­кий удар ку­ла­ком в пле­чо.
      — Ты что, обал­дел, а? Си­няк же бу­дет!
      Но Лу­лу уже уг­ро­жал «на­ве­сить ему фо­нарь», чтоб и под гла­зом ос­тал­ся ог­ром­ный си­няк. А Оли­вье при­ба­вил:
      — Па­ук — мой при­ятель.
      — Ах! Ах! Ска­жи­те по­жа­луй­ста! — за­орал Кап­де­вер. — Па­ук — твой при­ятель, а Прин­цес­са — твоя под­руж­ка… — И он сплю­нул се­бе под но­ги, под­тя­нул шта­ны и уда­лил­ся, по­ка­чи­вая го­ло­вой и ужас­но гри­мас­ни­чая.
      — Вот уж на­стоя­щий по­ли­цей­ский сы­нок, — ска­зал Лу­лу.
      — Ни­че­го, это у не­го ско­ро прой­дет… — от­ве­тил Оли­вье.
      Маль­чи­ки веж­ли­во по­здо­ро­ва­лись с ма­дам Оду­ар, ко­то­рая на свои уже силь­но по­ре­дев­шие во­ло­сы все-та­ки ухит­ря­лась на­кру­тить би­гу­ди. По пу­ти они при­лас­ка­ли ры­жую со­ба­ку Аль­бер­ти­ны и по­ма­ни­ли ее не­су­ще­ст­вую­щим са­хар­ком, чтоб она по­стоя­ла на зад­них ла­пах.
      — А что, ес­ли по­го­во­рить с Пау­ком? — спро­сил Лу­лу.
      — Ты что, очу­мел? — ска­зал Оли­вье.
      — Глу­по­сти! Сей­час уви­дишь!
      Лу­лу по­до­шел к Пау­ку и ска­зал:
      — До­б­рый день, мсье!
      Ка­ле­ка от­ве­тил не сра­зу. Его за­стыв­шие в пол­ной не­под­виж­но­сти ко­неч­но­сти вдруг ше­вель­ну­лись, а гла­за при­от­кры­лись — они по­ка­за­лись ре­бя­там без­дон­ны­ми. Он по­смот­рел на де­тей и от­ве­тил сво­им ус­та­лым го­ло­сом:
      — При­вет, Серж. При­вет, Оли­вье.
      — Ну и ну! — вос­клик­нул Лу­лу. — Вы знае­те, как ме­ня зо­вут?
      Па­ук улыб­нул­ся и уточ­нил, же­лая рас­се­ять со­мне­ния:
      — Да, знаю, ты Серж, а для дру­зей — Лу­лу, так они те­бя на­зы­ва­ют.
      Оба маль­чи­ка стоя­ли ря­дом, не на­хо­дя слов. Им хо­те­лось вы­гля­деть лю­без­ней, и, пе­ре­сту­пая с но­ги на но­гу, они пе­ре­гля­ды­ва­лись, под­за­до­ри­вая друг друж­ку на­чать раз­го­вор. На­ко­нец Оли­вье ри­ск­нул, про­ро­нив:
      — Как вы се­бя чув­ст­вуе­те?
      Ка­ле­ка от­ве­тил:
      — Не­пло­хо, — а по­том дви­же­ни­ем под­бо­род­ка ука­зал на кар­ман сво­ей си­ней курт­ки: — Там внут­ри си­га­ре­та. Не мо­жешь ли су­нуть ее мне в рот?.. Да еще огонь­ку бы.
      Оли­вье за­лез в кар­ман Пау­ка, вы­та­щил смя­тую си­га­ре­ту и ста­ра­тель­но вы­пря­мил. По­том вста­вил ее в рот Пау­ку и с гор­до­стью вы­нул из сво­его кар­ма­на ко­ро­бок швед­ских спи­чек. Па­ук по­бла­го­да­рил и с на­сла­ж­де­ни­ем за­тя­нул­ся, от­ки­нув го­ло­ву, чтоб дым не ел ему гла­за.
      Дви­же­ни­ем губ он ото­дви­нул си­га­ре­ту в уго­лок рта и, как бы при­но­ся из­ви­не­ние, ска­зал:
      — А ме­ня зо­вут Да­ни­эль.
      Лу­лу и Оли­вье не мог­ли скрыть сво­его удив­ле­ния — они уже так свык­лись с тем, что все зо­вут ка­ле­ку Пау­ком, что да­же не мог­ли и пред­по­ла­гать, что у не­го, как у всех лю­дей, есть имя. И Лу­лу глу­по про­ле­пе­тал:
      — Рад зна­ком­ст­ву!
      Оли­вье улыб­нул­ся и мяг­ко по­вто­рил:
      — Да­ни­эль… Да­ни­эль…
      По­сле то­ми­тель­ной пау­зы по­сле­до­ва­ло про­ща­ние: «Ну лад­но, все­го хо­ро­ше­го…» — и де­ти сму­щен­но уда­ли­лись, а Да­ни­эль-Па­ук по­тряс под­бо­род­ком, чтоб сбро­сить пе­пел сво­ей си­га­ре­ты.
      Но на ули­це сцен­ки бы­ст­ро сме­ня­ли од­на дру­гую. А вот и ма­дам Па­па; ее ма­лень­кое, как у по­ле­вой мыш­ки, ли­цо со­вер­шен­но ис­чез­ло под ук­ра­шен­ной виш­ня­ми боль­шой шля­пой, зон­тик со стек­лян­ной круг­лой руч­кой сви­сал с лок­тя; в ру­ках она не­сла тес­то, за­вер­ну­тое в ку­хон­ное по­ло­тен­це, чтоб бу­лоч­ник ис­пек ей пи­рог. По до­ро­ге она без кон­ца ос­та­нав­ли­ва­лась, же­лая ка­ж­до­му встреч­но­му разъ­яс­нить: «Зав­тра прие­дет ма­лыш, мой ма­лыш явит­ся…»
      Эр­нест, уса­тый хо­зя­ин ка­фе « Транс­ат­лан­тик», пус­кал струю из си­фо­на в двух «сле­пив­ших­ся», смеш­но пе­ре­дви­гаю­щих­ся со­ба­чо­нок. Туд­журь­ян с третье­го эта­жа сбро­сил в кон­вер­те во­дя­ную бом­бу, гул­ко взо­рвав­шую­ся пе­ред при­врат­ни­цей из до­ма но­мер 78, ма­дам Гро­ма­ляр, ко­то­рая страш­но обоз­ли­лась и по­гро­зи­ла ку­ла­ком в не­бо. В дру­гом ок­не Джек, млад­ший сын порт­но­го, пы­тал­ся пой­мать кар­ман­ным зер­каль­цем сол­неч­ный луч и на­пра­вить его пря­мо в ли­цо прач­ке, жи­ву­щей на­про­тив. Маль­чиш­ка с длин­ны­ми, как у дев­чон­ки, во­ло­са­ми, объ­е­дал ку­ри­ную нож­ку, с трес­ком раз­ди­рая ее су­хо­жи­лия.
      Взгля­дом зна­то­ков Оли­вье и Лу­лу обо­зре­ва­ли эти при­выч­ные сцен­ки и пе­ре­гля­ды­ва­лись, чтоб вы­яс­нить от­но­ше­ние друг дру­га к то­му или ино­му со­бы­тию. Под лу­ча­ми за­хо­дя­ще­го солн­ца кры­ши до­мов ста­но­ви­лись си­ре­не­вы­ми; зной­ный воз­дух, ка­за­лось, дро­жал и стру­ил­ся; сно­ва­ли му­хи… Лу­лу по-сво­ему вы­ра­зил то, что чув­ст­во­вал:
      — Кра­со­ти­ща на ули­це!
      — Да, здо­ро­во! — как эхо, от­клик­нул­ся Оли­вье.
      Они опять вни­ма­тель­но ог­ля­де­лись кру­гом, слов­но пен­сио­не­ры, вы­шед­шие на про­гул­ку. Все уже ды­ша­ло иным рит­мом — ве­чер­ним. В горш­ке на по­до­кон­ни­ке у ма­дам Аль­бер­ти­ны яр­ко цве­ли на­стур­ции. Про­шла де­вуш­ка в пла­тье с зе­ле­ны­ми раз­во­да­ми, ли­цо ее бы­ло та­ким юным и чис­тым. В од­ной из квар­тир до­ма но­мер 75, ста­ра­тель­но под­ра­жая го­ло­су Жо­зе­фи­ны Бек­кер, ка­кой-то муж­чи­на на­пе­вал: « У ме­ня две люб­ви». Из ок­на ма­дам Ша­минь­он ка­па­ла во­да — она по­ли­ва­ла цве­ты. Лю­ди уже воз­вра­ща­лись с ра­бо­ты.
      Ка­кая-то тень ом­ра­чи­ла гла­за Оли­вье, и он при­сталь­но по­смот­рел на дру­га, слов­но же­лая по­де­лить­ся с ним вне­зап­ным опа­се­ни­ем. И Лу­лу Вши­вая Баш­ка, долж­но быть по­няв, в чем де­ло, взъе­ро­шил ру­кой свои во­ло­сы цве­та во­ро­но­ва кры­ла и дру­же­ски шлеп­нул при­яте­ля по пле­чу:
      — Не гру­сти, Олив! Мо­жет, ты еще и ос­та­нешь­ся здесь…
      Оли­вье в от­вет толь­ко вздох­нул, и они дви­ну­лись вверх по ули­це, ох­ва­чен­ные за­дум­чи­во­стью, слов­но фи­ло­со­фы пе­ред ли­цом ми­ро­вых про­блем.

Глава шестая

      Ра­бо­ты в ти­по­гра­фии ста­но­ви­лось все мень­ше, и Жа­на на не­де­лю уво­ли­ли. В пер­вый же день сво­его вы­ну­ж­ден­но­го от­ды­ха он дол­го ва­лял­ся в кро­ва­ти, чи­тая ста­рый вы­пуск де­тек­ти­ва « Ник Кар­тер», из­дан­но­го еще во вре­ме­на его дет­ст­ва. На вто­рой день Жан, на­про­тив, под­нял­ся чуть свет, ста­ра­тель­но вы­мыл­ся и ве­лел Оли­вье за­нять­ся тем же. По­ка ре­бе­нок на­мы­ли­вал се­бе шею, Жан на­дел кос­тюм, в ко­то­ром был на свадь­бе — по­ло­са­тые брю­ки и пид­жак, об­ши­тый по бор­там ат­лас­ной тесь­мой, — а го­ло­ву по­крыл ко­тел­ком. На­ря­див­шись, он со­об­щил Оли­вье, что они по­пы­та­ют сча­стья на ки­но­съем­ках. Маль­чик одел­ся в кос­тюм­чик с голь­фа­ми, с ко­то­ро­го Эло­ди по так­ти­че­ским со­об­ра­же­ни­ям спо­ро­ла тра­ур­ную по­вяз­ку, и, на­ско­ро по­зав­тра­кав, Жан и Оли­вье на­пра­ви­лись в ки­но­сту­дию на ули­цу Фран­кер, не­по­да­ле­ку от них.
      Хо­тя бы­ло все­го семь ча­сов ут­ра, тут ви­лась уже оче­редь дли­ной мет­ров в два­дцать, и она очень бы­ст­ро вы­тя­ги­ва­лась. Ме­тал­ли­че­ские во­ро­та, че­рез ко­то­рые обыч­но про­пус­ка­ли мас­сов­ку, бы­ли еще за­пер­ты, и ни­что не пред­ве­ща­ло ну­ж­ды в ста­ти­стах. Од­на­ко не­ко­то­рые из ожи­даю­щих со зна­чи­тель­ным ви­дом ут­вер­жда­ли, буд­то боль­шую часть со­ис­ка­те­лей, хо­тя бы на день, но при­гла­сят по­ра­бо­тать — им кто-то со­об­щил об этом. А по­ка тща­тель­но вы­бри­тые муж­чи­ны, иные в спор­тив­ных кеп­ках, слег­ка от­тал­ки­ва­ли друг дру­га пле­ча­ми, чтоб со­хра­нить свое ме­сто в оче­ре­ди, и сви­ре­по раз­гля­ды­ва­ли но­вых при­шель­цев, ви­дя в них воз­мож­ных по­сле­до­ва­те­лей Жор­жа Миль­то­на, Ко­ро­ля мо­шен­ни­ков. Здесь бы­ли, ви­ди­мо, и без­ра­бот­ные ак­те­ры — их уз­на­ва­ли по тще­душ­но­му об­ли­ку, жел­тиз­не ко­жи, тща­тель­но при­ли­зан­ным во­ло­сам, а так­же по их пре­неб­ре­жи­тель­но­му от­но­ше­нию ко всем про­чим и по яв­но­му же­ла­нию ка­зать­ся за­га­доч­ны­ми; бы­ли и та­кие, как Жан, ко­то­рых толь­ко что от­ку­да-то уво­ли­ли; бы­ли и прoфессиональные без­ра­бот­ные; и сре­ди всех — толь­ко од­на жен­щи­на с ко­рот­ко ост­ри­жен­ны­ми во­ло­са­ми, она с рас­се­ян­ным ви­дом ку­ри­ла си­га­ре­ту.
      Так как ко­те­лок Жа­на вы­звал не­сколь­ко на­смеш­ли­вых за­ме­ча­ний, вро­де «Глянь­те-ка на это­го шля­пу-рас­тя­пу!», он ре­шил его снять и дер­жал в ру­ках, при­жав к жи­во­ту и ожи­дая, по­ка о нем по­за­бу­дут. Его сму­ще­ние и ро­бость ска­зы­ва­лись в при­выч­ном жес­те — он за­стен­чи­во тер нос ука­за­тель­ным паль­цем. Оли­вье, на­обо­рот, чув­ст­во­вал се­бя весь­ма не­при­ну­ж­ден­но. Для не­го «ки­но» уже на­ча­лось.
      Дол­го­вя­зый тип с уса­ми под Чар­ли Ча­п­ли­на спро­сил, ка­кой фильм бу­дут сни­мать, и ры­жий па­ре­нек ему от­ве­тил: «А нам пле­вать, не все ли рав­но?» Но тут один па­риж­ский га­мен тор­же­ст­вую­ще вы­па­лил сво­им ха­рак­тер­ным сто­лич­ным го­вор­ком: «Бу­дут сни­мать « Мил­ли­он» Ре­не Кле­ра с Ре­не Ле­фев­ром и Ан­на­бел­лой в глав­ных ро­лях». Имя ак­три­сы вы­зва­ло в пуб­ли­ке вос­тор­жен­ный свист, и бе­се­да по­шла о ки­но­звез­дах, ко­то­рых, «на­вер­но, уда­ст­ся уви­деть»: Мег Ле­мо­нье, Ли­ли­ан Хар­вей, Сю­зи Вер­нон, Бет­ти Сто­кфельд или Джи­ну Ма­нес.
      В ожи­да­нии про­шел час, не та­кой уж тя­го­ст­ный для Оли­вье, ко­то­ро­го жи­во ин­те­ре­со­вал раз­го­вор ме­ж­ду эти­ми «ар­ти­ста­ми». А по­том из ка­фе « Ле Бал­то» поя­вил­ся тол­стяк с пло­ским, как у бок­се­ра, но­сом; он от­крыл во­ро­та ки­но­сту­дии и че­рез чет­верть ча­са вер­нул­ся с си­га­рой во рту, дер­жа в ру­ках блок­нот и ка­ран­даш. Тол­стяк ог­ля­дел од­но­го за дру­гим с го­ло­вы до ног и со­об­щил, что вы­бе­рет че­ло­век пят­на­дцать, «на­чи­ная с на­ча­ла оче­ре­ди». Все тут же на­ча­ли охо­ра­ши­вать­ся, улы­бать­ся, что­бы вы­гля­деть по­сим­па­тич­ней. Тол­стяк, по­же­вы­вая си­га­ру, ты­кал паль­цем и нев­нят­но про­из­но­сил: «Ты, ты… нет, не ты… ты», а от­верг­ну­тые зло бур­ча­ли: «Ну и скот­ст­во же!» — ру­га­лись во­всю, про­кли­ная и свой удел и то­го, кто им от­ка­зал.
      Жан роб­ко за­ме­тил, что он друг не­кое­го Крош­ки Луи, но был при­гла­шен ско­рей из-за сво­его кос­тю­ма и шля­пы, а кро­ме то­го, по мне­нию ти­па, от­би­рав­ше­го ста­ти­стов, у не­го был «вид со­вер­шен­но­го олу­ха». Что же ка­са­ет­ся Оли­вье, то тол­стяк зая­вил, что «мел­ко­та им не по­тре­бу­ет­ся».
      Но Жан си­ял. Ес­ли бы его за­ня­ли на съем­ке до кон­ца не­де­ли, он бы за­ра­бо­тал боль­ше, чем в ти­по­гра­фии. Он да­же за­был о при­сут­ст­вии Оли­вье, по­ка маль­чик не спро­сил у не­го:
      — Ну как, я мо­гу уй­ти?
      Жан хлоп­нул его по за­тыл­ку и вы­ра­зил свою ра­дость, на­хло­бу­чив на маль­чи­ка ко­те­лок.
      А Оли­вье так хо­те­лось по­гля­деть на Ан­на­бел­лу! Ни­че­го не по­де­ла­ешь, не вы­шло! Он вер­нул­ся на ули­цу Ла­ба, ре­шив не пе­ре­оде­вать­ся в ко­рот­кие шта­ниш­ки. Ска­зал Эло­ди:
      — Жа­ну-то под­фар­ти­ло, но я то­же хо­тел бы под­за­ра­бо­тать па­роч­ку круг­ля­шей…
      Мо­ло­дая жен­щи­на тот­час сде­ла­ла ему за­ме­ча­ние — сле­ду­ет го­во­рить: «не­мно­го де­нег».
      Маль­чик вы­ско­чил на ули­цу поч­ти од­но­вре­мен­но с Бу­гра, ко­то­рый вы­шел с рас­че­сан­ной бо­ро­дой, с труб­кой в зу­бах, в сво­ем си­нем ра­бо­чем фар­ту­ке с за­вяз­ка­ми сза­ди и кар­ма­ном на жи­во­те. Он ве­се­ло ок­лик­нул Оли­вье:
      — Пой­дем-ка со мной, по­шу­ру­ем вме­сте.
      — Ко­неч­но, хо­зя­ин.
      — Хо­зя­ин, хо­зя­ин, — про­вор­чал ста­рик. — Не смей го­во­рить эта­кие сло­ва!
      По­ка они шли вниз по ули­це, Бу­гра рас­ска­зал Оли­вье, что вла­де­лец та­бач­ной лав­ки и ка­фе « Ори­ен­таль» пред­ло­жил ему раз­лить по бу­тыл­кам боч­ку ви­на «Сент-Эмиль­он». Бу­гра это ка­за­лось про­сто по­те­хой и он по­вто­рял:
      — Нет, ты от­да­ешь се­бе от­чет? Та­ко­му пья­ни­це, как Бу­гра, по­ру­ча­ют раз­ли­вать ви­но по бу­тыл­кам.
      При­дя в « Ори­ен­таль», Бу­гра ска­зал оверн­цу в чер­ном жи­ле­те, что, ес­ли им до­ба­вят ка­кую-ни­будь «ме­ло­чиш­ку», маль­чик ему то­же по­мо­жет в ра­бо­те. Им вы­да­ли ло­хань с те­п­лой во­дой, в ко­то­рой пла­ва­ли проб­ки, при­спо­соб­ле­ние для за­ку­по­ри­ва­ния, крас­ные ме­тал­ли­че­ские кол­пач­ки и эти­кет­ки с на­зва­ни­ем ви­на. Гру­зо­подъ­ем­ник спус­тил их обо­их в по­греб, ос­ве­щен­ный пе­ре­нос­ной элек­три­че­ской лам­пой.
      Ка­кое чу­дес­ней­шее ут­ро! Оли­вье под­став­лял ка­ж­дую бу­тыл­ку под кран боч­ки, по­во­ра­чи­вал его и сле­дил за тем, как льет­ся, пе­нясь, ви­но, по­ка па­па­ша Бу­гра, за­жав пре­ды­ду­щую бу­тыл­ку ме­ж­ду ко­ле­ня­ми, за­ку­по­ри­вал ее, ком­мен­ти­руя на хо­ду ка­че­ст­ва проб­ки. Ес­ли бу­тыл­ка бы­ла пе­ре­пол­не­на и это ме­ша­ло во­ткнуть проб­ку, Бу­гра бы­ст­рень­ко от­пи­вал из гор­лыш­ка, взды­хал и вы­ти­рал рот ру­кой. Про­де­лав так с не­сколь­ки­ми бу­тыл­ка­ми, он за­ме­тил:
      — Смот­ри! Ты че­рес­чур пол­но их на­ли­ва­ешь!
      То­гда Оли­вье стал сле­дить, чтоб ви­но до­хо­ди­ло толь­ко до се­ре­ди­ны гор­лыш­ка. Но че­рез не­сколь­ко ми­нут ста­ри­ка опять одо­ле­ла жа­ж­да, он под­миг­нул маль­чи­ку и по­про­сил:
      — А ну-ка, под­лей в бу­тыл­ки не­мно­го лиш­ку…
      Кто-то из офи­ци­ан­тов за­бе­жал к ним и пред­ло­жил си­га­рет, но Бу­гра от­ка­зал­ся, ска­зав, что он ве­рен сво­ей труб­ке. Оли­вье все же да­ли си­га­ре­ту « High Life», и он ее охот­но взял, бы­ст­рень­ко гля­нув на Бу­гра, ко­то­рый за­ку­по­ри­вал бу­тыл­ки, но тот и бро­вью не по­вел. То­гда Оли­вье ос­ме­лел, чирк­нул швед­ской спич­кой, вы­тя­нул гу­бы тру­боч­кой, за­жму­рил­ся и за­тя­нул­ся, на­дув ще­ки, а за­тем бро­сил на­земь спич­ку, ко­то­рая, по­пав в лу­жи­цу, угас­ла с лег­ким ши­пе­ни­ем. Оли­вье сно­ва на­чал ра­бо­тать, но си­га­ре­та вы­зва­ла у не­го ка­шель, он бы­ст­ро за­топ­тал ее, ста­ра­ясь, чтоб Бу­гра ни­че­го не за­ме­тил, ина­че бы он на­вер­ня­ка над ним по­сме­ял­ся.
      В пол­день тот же офи­ци­ант при­нес им два боль­ших бу­тер­бро­да с кус­ка­ми сви­ни­ны и по­шу­тил:
      — А вин­ца я не взял с со­бой!
      Они с ап­пе­ти­том ели хру­стя­щий хлеб с жа­ре­ным мя­сом, как вдруг Бу­гра креп­ко шлеп­нул Оли­вье по пле­чу и ска­зал:
      — Уви­дишь, сы­нок, жизнь не так уж пло­ха…
      На­ко­нец-то они опо­рож­ни­ли эту без­дон­ную боч­ку, ко­то­рую па­па­ша Бу­гра с тру­дом на­кло­нил, чтоб слить ос­тат­ки ви­на. По­след­ние бу­тыл­ки бы­ли уже за­мут­не­ны осад­ком, и хо­зя­ин ка­фе ска­зал Бу­гра, что он их ему да­рит: ес­ли про­фильт­ро­вать ви­но че­рез про­мо­ка­тель­ную бу­ма­гу, то у Бу­гра бу­дет не мень­ше трех бу­ты­лок хо­ро­ше­го ви­на. По­сле обе­да ста­рик и ре­бе­нок на­де­ва­ли на бу­тыл­ки ме­тал­ли­че­ские кол­пач­ки, сна­ру­жи крас­ные, внут­ри се­реб­ри­стые, по­том клеи­ли яр­лыч­ки и ус­та­нав­ли­ва­ли бу­тыл­ки в ме­тал­ли­че­ские ящи­ки с гнез­да­ми.
      Ко­гда Оли­вье и Бу­гра вы­шли из по­гре­ба, ста­ри­ка не­мно­го по­ша­ты­ва­ло. Он нес три пол­ных бу­тыл­ки и од­ну по­ча­тую, ко­то­рую при­жи­мал к гру­ди. Хо­зя­ин его уго­стил еще ста­кан­чи­ком бе­ло­го ви­на, иро­ни­че­ски за­ме­тив, что это «для сме­ны ощу­ще­ний», про­тя­нул не­сколь­ко кре­ди­ток и в при­да­чу дал пач­ку се­ро­го та­ба­ка круп­ной рез­ки, а маль­чи­ку су­нул в ру­ку две-три мо­нет­ки. В ка­фе уже за­хо­ди­ли пер­вые ве­чер­ние по­се­ти­те­ли, чтоб для ап­пе­ти­та хлеб­нуть че­го-ни­будь пе­ред ужи­ном. Офи­ци­ан­ты, по­бро­сав свои си­га­ре­ты в боль­шие пе­пель­ни­цы с рек­ла­ма­ми, при­ня­лись сно­вать ме­ж­ду сто­ли­ка­ми, пре­ду­пре­див ре­бен­ка: «А ну, за­пя­тая, ша­гай от­сю­да, а то те­бя вы­черк­нут!»
      Они под­ни­ма­лись вверх по ули­це Ла­ба, и ка­ж­дый нес в ру­ках по две бу­тыл­ки. При­дя к Бу­гра, они с по­мо­щью во­рон­ки и лос­ку­тов ста­ро­го бе­лья про­фильт­ро­ва­ли ви­но и по­про­бо­ва­ли его. Бу­гра сде­лал Оли­вье по­да­рок — дал ему од­ну бу­тыл­ку, на­ка­зав од­но­му не пить, а так как ста­ри­ку хо­те­лось по­спать (ли­цо у не­го бы­ло баг­ро­вое), он под­толк­нул маль­чи­ка к две­ри и креп­ко по­жал ему ру­ку.
      У Оли­вье не­мно­го кру­жи­лась го­ло­ва. Он шел до­мой по те­не­вой сто­ро­не и при­ки­ды­вал, хва­тит ли по­лу­чен­ных де­нег на по­куп­ку швей­цар­ско­го но­жа. Он еще по­ду­мал о двой­ной пор­ции ма­ли­но­во­го мо­ро­же­но­го. Жан, на­вер­ное, уже вер­нул­ся из ки­но­сту­дии. Сколь­ко же он рас­ска­жет ин­те­рес­но­го о са­мом филь­ме, о Ре­не Кле­ре, в кас­кет­ке и со сви­ст­ком в ру­ках сни­маю­щем сце­ну, и о сим­па­тич­ном Ре­не Ле­фев­ре, и об Ан­на­бел­ле, та­кой кра­си­вой, та­кой кра­си­вой! Но у Оли­вье то­же най­дет­ся о чем со­об­щить, он им ска­жет:
      — Мы с Бу­гра по­гну­ли-та­ки спи­ну!
      Вдруг маль­чи­ка осе­ни­ло. Он спус­тил­ся на ули­цу Ра­мей, все еще дер­жа в ру­ках свою бу­тыл­ку, и ку­пил там бу­ке­тик мар­га­ри­ток для Эло­ди. Рас­пла­чи­ва­ясь, он по­про­сил у цве­точ­ни­цы дать ему не­сколь­ко раз­дво­ен­ных иво­вых по­бе­гов, из ко­то­рых де­ла­ют цве­точ­ные кор­зин­ки. Для из­го­тов­ле­ния лу­ков они боль­ше под­хо­дят, при­чем да­ле­ко не так опас­ны, как ста­рые спи­цы от зон­ти­ков. Те­перь ему нуж­на еще хо­ро­шая ве­рев­ка.
      На­гру­жен­ный всем этим доб­ром, Оли­вье во­шел в квар­ти­ру, где уже чу­дес­но пах­ло ту­ше­ной ка­пус­той с мя­сом. Жан был до­ма, в до­маш­них брю­ках и май­ке, он до­воль­но по­ти­рал ру­ки, ви­ди­мо, на­строе­ние бы­ло хо­ро­шее. Эло­ди из кух­ни крик­ну­ла, что Оли­вье на­стоя­щий без­дель­ник, что весь день она его в гла­за не ви­де­ла, что его голь­фы ужас­но за­пач­ка­ны, но ко­гда маль­чик пре­под­нес ей цве­ты, она рас­це­ло­ва­ла его и бы­ла очень рас­тро­га­на. Оли­вье гром­ко при­стук­нул сво­ей бу­ты­лью о стол и зая­вил:
      — Это «Сент-Эмиль­он», ко­то­рый я раз­ли­вал по бу­тыл­кам в ка­фе « Ори­ен­таль»! Да, уж мы с Бу­гра по­гну­ли-та­ки спи­ну!
      По­сле ужи­на, уже за де­сер­том — это был рис с шо­ко­лад­ным со­усом, — Эло­ди за­ве­ри­ла маль­чи­ка:
      — Будь мы по­бо­га­че, ты бы не­пре­мен­но ос­тал­ся у нас…
      — Но ес­ли те­бя возь­мет дя­дя, у не­го те­бе то­же бу­дет не­пло­хо, ты зна­ешь, и да­же… — до­ба­вил Жан, но так и не за­кон­чил сво­ей фра­зы.
      Он за­ме­тил, что Оли­вье слу­шал его, низ­ко опус­тив го­ло­ву. Жан от­каш­лял­ся и по­шел к Эло­ди на кух­ню. Маль­чи­ку хо­те­лось за­пла­кать, ска­зать им, что он толь­ко и меч­та­ет ос­тать­ся с ни­ми, что он бу­дет по­слуш­ным, ста­нет де­лать все, что на­до… По­том Жан вер­нул­ся, при­нял­ся об­ры­вать ле­пе­ст­ки мар­га­рит­ки, и они все трое дол­го за­бав­ля­лись этой иг­рой. Чтоб не при­кон­чить весь бу­ке­тик, Жан взял ко­ло­ду карт и ска­зал:
      — Нау­чу вас обо­их иг­рать в ма­ни­лью.
      И Оли­вье был в вос­тор­ге от его уме­нья та­со­вать кар­ты. Нет, Жан ре­ши­тель­но все умел де­лать.

*

      Об­ще­ст­вен­ная пра­чеч­ная на ули­це Баш­ле бы­ла обо­зна­че­на свое­об­раз­ным, сде­лан­ным с не­ко­то­рой фан­та­зи­ей трех­цвет­ным фла­гом с за­круг­лен­ны­ми края­ми, вы­ко­ван­ным из ме­тал­ла и уже ус­пев­шим об­лу­пить­ся и за­ржа­веть, а сло­во Пло­то­мой­нябы­ло вы­пи­са­но на по­жел­тев­шем фо­не не­сколь­ко сли­няв­шей чер­ной крас­кой. Та­ким об­ра­зом, стир­ка бе­лья вы­гля­де­ла здесь не­ким ис­пол­не­ни­ем рес­пуб­ли­кан­ско­го и на­цио­наль­но­го дол­га.
      Оли­вье нра­ви­лось сю­да хо­дить и, при­тво­рив­шись, буд­то он со­всем ма­лень­кий, по­дол­гу раз­гля­ды­вать жен­щин в ожив­лен­ной ат­мо­сфе­ре пра­чеч­ной — как они за­ма­чи­ва­ют бе­лье в де­ре­вян­ных уша­тах, на­кло­ня­ют­ся над мос­тка­ми, на­мы­ли­ва­ют, трут ру­ка­ми бе­лье и, энер­гич­но гри­мас­ни­чая, ко­ло­тят его валь­ком, за­тем, вски­нув лок­ти, вы­жи­ма­ют, про­вор­но дви­га­ясь в клу­бах па­ра. Маль­чик был в вос­тор­ге от скольз­ко­го мы­ла, от сло­жен­но­го в стоп­ки бе­лья, от синь­ки, ко­то­рая при по­лос­ка­нии рас­те­ка­лась из по­лот­ня­но­го ме­шоч­ка, го­лу­бая, точ­но ос­ко­ло­чек лет­не­го не­ба, и чем-то род­ст­вен­ная той, дру­гой «синь­ке», ко­то­рой иг­ро­ки в биль­ярд на­ти­ра­ют кон­чи­ки ки­ев из ясе­не­во­го де­ре­ва.