И Джаваншах Хагиги, и Шах Исмаил Хатаи, и Кероглу, и Гази Бурханаддин, выражали пером то, что не могли выразить мечом.
      Перед самыми тяжелыми битвами Хатаи слушал народные напевы в исполнении тридцати ашугов.
      На протяжении всей своей истории наши полководцы держали в одной руке меч, а в другой перо, книгу.
      Слово, книга всегда были священными для азербайджанского народа.
      "Клянусь книгой". Так звучала и звучит одна из самых великих клятв азербайджанцев.
      Может быть поэтому не останавливалась ни на миг наша "мельница печали", все крутились и крутились ее жернова: только-только намеревались мы взять в руки перо и бумагу, как жизнь заставляла взять в руки меч. Сколько раз случалось в истории - мы призывали к миру, добрососедству, дружбе, а предательский нож вонзался нам в спину. И перо останавливалось, замирало в наших руках.
      Великий азербайджанский философ и математик, основатель Марагинской обсерватории Насреддин Туси делил общество на четыре класса и эти четыре класса уподоблял четырем элементам природы.
      Первый: Люди пера (интеллигенция) - "вода", "Их существованием определяется крепость мира и прочность религий".
      Второй: Люди меча - "огонь". "Их существованием определяется порядок в мире".
      Третий. Люди торговли - "воздух". "Без их помощи невозможно обеспечить быт людей и их снабжение".
      Четвертый. Люди ремесла (пахари, скотоводы) - "земля". "Без их труда невозможна жизнь человека".
      Однако я не могу согласиться с тем, чтобы быть только "водой". В душе моей неразлучно соединены и "вода" и "огонь".
      Трагедия веры. Кровавые страницы нашей истории часто написаны нашими собственными руками.
      Мужественные, чистые, сердцем, не знающие хитрости, простодушные как дети, способны поверить даже врагу. Мы гордились славной смертью, на протяжении всей своей жизни мы будто жаждали подобной смерти. Порой одно неосторожно оброненное слово, одна фраза, приводили нас к краю пропасти. Сколько раз мы наталкивались на предательство, на продажность, сколько раз терпели мы поражение. Но самое удивительное, то, что и пройдя через эти испытания, через эти бедствия, мы не отступали от своей веры.
      Тысячелетнее соседство и история взаимоотношений наших предков с китайским и иранским императорами говорят о множестве фактов доверчивости к слову врага и столько же разочарований, когда враг проявлял коварство и предательство, когда данным словом заманивал как в ловушку.
      Сладкоречивость и красивые обещания китайских хаганов проглотили на Востоке множество турок.
      Алл Эр Тунга и Бабек поверили Кей Хосровам и Сахл ибн Сумбатам, - еще недавно лучшие представители нации столь же безоглядно верили в Сталина. Верили, хотя это порой наносило урон нашему единству, нашей земле, нашему имени, нашему алфавиту, нашей истории, хотя это уносило лучших наших людей! Убеждая - заманивали нас, но мы продолжали верить.
      "Бремя понимать" (Анар). И еще в нас живет боль от понимания. Мы несем тяжкое бремя понимания того, что мир преходящ, что судьба чаще всего не благосклонна, протянешь в надежде руки и она отрубит ее, ухватишься за кого-нибудь, но тебя резко оттолкнут, осветивший тебе дорогу сам может потушить свет - мы несем это бремя и все тяжелее и тяжелее нагружается наш караван печали.
      ... Я шагаю, присоединившись к каравану печали. Я слышу как в такт звону колокольчика впереди бьются сердца наших старцев.
      Сколько горя испытал мой народ! Все наши гении, кажется, впитали вселенскую печаль с молоком матери.
      Сад увял, печальный вид.
      Бор весь иглами увит.
      Вся душа - как решето,
      Впору пчелам соты вить.
      Можно ли больнее сказать об истерзанной, разбитой душе!
      Горе мне.
      Сеял радость, горе мне.
      Горе выросло горой,
      Застонало: "Горе мне!"
      Стон и крик,
      Кто увидел благо в них?
      Сеял грусть - пожал разлуку.
      Сто стогов скорбей моих...
      Нет отрад,
      Вперемешку мед и яд,
      Я запряг в соху печали.
      За бедой беда подряд...
      "Поэты печали", подобные Фиэули, выросли на этой ниве народной поэзии...
      Если извлечь "проекцию" печали из нашей литературы - мы получим выхолощенную, обескровленную картину. Поэзия печали противостояла насилию, нашей расколотости, разобщенности, различным формам гнета - на этой гражданской печали замешено творчество Закира, М. Ф. Ахундова, Г. Зардаби, Сабира, Джалила Мамедкулизаде, Кади, Узеира Гаджибекова, Гусейна Джа-вида...
      И корни их печали в том, что как говорил великий Вагиф - все в этом мире криво и косо, что истина растоптана, высокие духом под ногами, а глупцы на самом верху.
      Начиная с первой половины XIX столетия боль за Родину перевешивает другие боли - мировая, вселенская печаль обретает конкретный адрес. Раздробленная, униженная, колонизированная Родина стала "обителью печали" и ни один гражданин, ни один человек, в котором есть хоть капля национального чувства, не мог не кричать, не мог не искать выхода, не мог не призывать к освобождению нации от этих оскорблений, от этих лживых "ярлыков".
      Порой все мерзости истории, все гнусности времени приписывались самому народу и многие из тех, кто видел народ в таком состоянии, забитости и униженности, не могли разобраться в истинных причинах такого положения. Они не могли понять, неужели это та самая нация, которая была известна на Востоке своей силой, мощью, героическим духом, неужели это та славная нация: политический аппарат день и ночь без устали внушал всем, что мы "мелки, ничтожны, что у нас рабская психология, что бескультурны, что у нас нет ни прошлого, ни будущего, что мы ни на что не способны; нам со стороны привносят разум, выход из тупика, только другие сделают нас людьми..."
      Мировая печаль, гражданская печаль, личная печаль - так тесно переплелись, что их не отделить друг от друга.
      Как проникли в дух народа ложь, обман, взяточничество, как происходило это намеренное обескровливание народа? Эти изменения, эти метаморфозы народ впервые видел, посмотрев на себя в зеркале газеты "Экинчи". Это зеркало, как и многие другие, в последующем стало рождать в нас чувство протеста, народ не мог смириться с нравственным растлением, с духовным подавлением, в нем все больше и больше росло чувство недовольства и это недовольство разрешалось в атмосфере революционных эпох.
      Караван печали...
      У каждого народа есть гражданские песни и песни; повествующие о хороших и плохих днях прошлого, эти песни, передаваясь от человека к человеку, способствуют единению нации. Однако, если посмотреть на наши песни, то придешь в удивление, боже, кто и для чего их придумал. Большинство из них поют невежды, они лишены смысла. Например:
      Воробей сел на шесток,
      Что длинна так ночь дружок?
      Где пропал ты, петушок,
      Милый, черноглазый мой.
      "... Братья мои, не по причине ли бескультурье, бесхлебья на нашей прекрасней родине народ пускается бродить по свету, и гибнет, как мухи, отторженный от своей семьи, своей нации, своей веры!"
      (Гасанбек Зардаби).
      * * *
      Kто же веками затыкал нам рот! Кто оторвал нас от родного языка! Кто последовательно разрушал наши национальные чувства! (...) кто заставил священную историю изучать на иностранном языке! Кто отнял у тебя все права и сделал своим рабом! Мы или кто-то другой!
      ... Вы изнутри знали об этих бедах, видели, что погибает ваш язык и ваша религия, но когда народ ваш задыхался в темноте, вы занимались только удовлетворением собственных желаний...".
      ..."Не зная языка нации трудно понять его беды".
      ..."Если у какой-либо нации не будет определенного пути, определенной цели, будущее этой нации будет подвержено сильнейшим бурям, разве не так! От кого ждать правильного пути, чистой, здоровой, твердой веры!"
      (Нариман Нариманов).
      "Клянусь, что одна из причин того, что наша нация так отстала, являются сами эти слова "нация отстала", которые надоело слышать каждый день... В действительности эти люди не разбираются в том, что значит отставать или идти вперед и у подобных людей не бывает веры, идеалов и хотя они талдычат о свободе и справедливости, но в сущности не понимают о чем идет речь и во всех своих поступках действуют наоборот... Я объявляю народу, что надо стараться быть как можно дальше от подобных людей и когда они вновь повторяют, "нация отстала" - не слушать их".
      "Телеграф. Петербург. В клубе интеллигентов один из членов клуба в продолжение двух часов сделал выигрыш 23 тысячи 894 рубля и ночным поездом отправился в Америку. Тот, кто проиграл эти деньги, сначала хотел застрелиться, но потом раздумал". "И статья". Ну и бестолковы наши мусульмане! Честное слово, со стыда перед русскими, хоть сквозь землю провались!
      Бывают случаи, выходишь на гулянье и видишь, навстречу человек понесся, голова острижена, борода красная, руки покрашены хной, я шарканье башмаков слышно за версту".
      (Узеир Гаджибеков).
      * * *
      В голосах бытия бесконечный содом предстает.
      Человек человеку собрат, но врагом предстает.
      На угодьях кровавой земли он стрелком предстает.
      Всюду рознь и вражда, милосердие сном предстает.
      Этот мир искони мне в страданья сплошном предстает.
      Лишь терзаньям и бедам вольготно крутом, предстает.
      Радость узница в нем, горе вольным во всем предстает.
      Мир сердец, опаленных бедой и огнем, предстает. (Мохаммед Хади).
      "Уважаемые читатели. Не ругайте меня за то, что в наше время, в этой круговерти, когда нации в крови и в огне, я заполняю свое время вопросами "языка"... Может быть вы скажете, какое отношение имеет язык к национальному патриотизму! Некий муж намеренно не разговаривает по-тюркски, а в душе является националистом. Может быть и есть подобные двуличные. Однако я не представляю себе, что тот кто не любит свой язык, может любить свою нацию. Потому что язык основной признак нации, первый показатель любви к нации.
      ... Тюркский язык, пусть даже он плох, - это наш язык. Хотя в действительности язык наш один из самых простых и самых прекрасных в мире. Как раз благодаря простоте его, он стал общим языком для ряда наций. Вы никогда не увидите, что византиец с армянином говорили на каком-либо ином языке. В то же время некоторые наши господа, ссылаясь на трудность нашего языка, дома с женой и детьми считают необходимым говорить на другом языке. В Тифлисе, если встретится пять интеллигентов, вы не услышите чтобы они говорили на своем языке... Наши ханумы, кажется, враги своего языка, Имена у них чужие, язык чужой, привычка чужие, намерения чужие, воспитание чужое, будущее чужое, любовь чужая. Не пойму, куда мы придем таким путем!.. Я в полной растерянности. Совсем маленькая нация старается, чтобы ее стало больше, хочется показать другим свое существо, свою данность. Сохраняет уважение к себе, заставляет считаться с собой. А мы. Совсем наоборот, в наибольшей степени мы не признаем самих себя. Своими руками роем себе могилу.
      ... В мире есть простой и естественный порядок и заключается он в том, что каждое существо, каждый человек, каждая группа, и каждая нация трудится ради своей пользы, ради своего здоровья... А теперь давайте взглянем на наших мусульманских чиновников... разве можно найти в мире более бездарных, более несчастных, более отсталых: ни сами они для себя не в состоянии извлечь пользу, ни нации не могут пользу принести".
      (Омар Фанк Нейманзаде).
      * * *
      Предки худо-бедно прожили свой век. Я их наследник. Точно так, как мы разделяем их славу, мы несем груз их ошибок. Мы справедливо гордимся их героическими традициями, но нам достались "заработанные" ими в результате их мягкотелости, вечных уступок, - горести и беды.
      Я далек от мысли упрекать кого-либо за нашу судьбу, за сложные и темные места нашей истории. Что же, на нашу долю выпало такое: эта родина, это время, эта дорога, эта боль...
      Увидим ли мы то время, или не увидим, доживем или не доживем, но дети нашей отчизны сумеют довести этот караван печали к обители радости. Кровь, пролитая нашими предками, слезы, пролитые нашими матерями, не пропадут даром!
      Я устал от ахов и вздохов, от бесконечных слез, от самоупреков.
      Последнее отступление. Юсиф Везир Чеменземинли как-то в разговоре с Джалилом Мамедкулизаде посетовал: мол, хватит Мирза Джалил, достаточно ругали вы нацию, признавали ее невежественной, непросвященной. Эти новрузали, которых ты изображаешь, имеют высокую культуру, которая не ниже европейской, что из того, что они безграмотны? Естественная культура народа очень высока. Обратил ли ты внимание, что азербайджанец верхом не проедет через село. Если даже это будет незнакомое для него место, он спустится с коня, возьмет его за уздечку, - а вдруг ему встретится мать или аксакал, и он будет вынужден смотреть на них сверху вниз. Это ведь тоже качество нашей нации! Давай будем писать и о хороших качествах народа.
      ... Под стать цветку, раскрывшемуся к солнцу,
      Распахнута душа моя добру.
      Эти две строки я назвал "самыми длинными моими стихами". Потому что хороший поступок есть наша самая дальняя дорога и самый надежный спутник. Мы созданы для того, чтобы быть чистыми и творить добрые дела!
      Я поспешаю, присоединившись "к каравану печали"! По миру "бренному, исходом неизменному"... Но кажется мне, что если жизнь наша проникнута любовью к родине, она никогда не иссякает: даже когда приходит смерть, начинается новая глава "Книги жизни", которая будет написана после нас...
      * * *
      Прекрасный гимн отчизне - впереди
      Еще она не создана, не спета.
      И муза вдохновенная - в пути,
      Еще струна златая не задета.
      Высокая народная стезя
      Должна исторгнуть песни восхожденья.
      Меня через Аракс перенеся,
      Отдаться звонкой одой единенья.
      Растет надежда - сверстница души,
      И в горьких днях сквозит глухая сладость,
      И песни сопрягают рубежи,
      И Север с Югом, - прозреваю радость.
      Отважные в грядущее идут.
      Свиданья ждут красавиц наших милых
      Точнейшие слова мои - мой труд
      Еще восходят в напряженных жилах.
      Резвится у дороги ребятня,
      Босые ноги, по глаза - папахи.
      Земля, от этих ног босых звеня,
      Предстанет в новой силе и размахе...
      Ликует луг, клокочут родники,
      Взгляни на море, что зовем Отчизной!
      И всем шагам попятным вопреки.
      Она вперед рванется, полной жизни!
      И пусть простит мой пращур Физули,
      Сочтя недолговечным башню слова,
      Слова мои из сердца проросли,
      И ждет их чудо неба голубого.
      Прекраснейшие в мире города
      И лучший путь - пока еще в работе,
      Созреет слово лучшее - тогда
      Утихнут раны и уйдут невзгоды.
      И стих, и вера - меч мой и стрела.
      Я глас земли на вековечных кручах,
      Сгорая в днях насущных, я - зола.
      Но - мотылек в сиянье дней грядущих!..
      Эту книгу я дарю Наргиз, Гюндузу, Саадат, Тахиру, Орману, Решаду, Аразу, Намику, Анару, Эмину, Рамину, Тебризу, Ифтихару, Орхану... тем, кому жить на этой земле, и нести в грядущее наши надежды, - всем детям моей земли.