Книга жизни

Он вспоминал, наверно, свои прошлые дни, вспоминал полные гнева слова своего свободолюбивого отца, который тем не менее призывал к выдержке и спокойствию. Перед глазами его оживало прекрасное, мужественное лицо его брата Исмаила, убитого властями, Ирана в Тебризе за то, что он укрыл у себя знаменитого Гачага Фархада, перебравшегося из Северного Азербайджана. Всю жизнь он мстил за брата, но потом понял, что, в сущности, мстит за свою родину, за свой Азербайджан. Мировая печать называла его "азербайджанским Пугачевым", "Иранским Ганнибалом"... В честь каждой его победы приходили поздравительные письма из Парижа, Стамбула, Тифлиса, Баку.
      Фарсидские шовинисты и реакционное иранское правительство откровенно признавали, что пока Саттархан находится на азербайджанской земле, смерть над ним не властна. Поэтому главное - вырвать, из-под его ног родную почву, оторвать его от родной земли...
      В марте 1910 года, в преддверии Новруз-байрама, после множества телеграмм, бесконечных приглашений у упрашиваний, Саттархан, вместе со своим ближайшим соратником Багирханом, отправился в Тегеран Встреча их в Тегеране, состоявшаяся приблизительно через месяц, превратилась в невиданный в истории этого города праздник. По всем дорогам, по которым двигался Саттархан, стелились ковры, его осыпали цветами. Меджлис расщедрился на ценные подарки.
      Однако власти вновь пошли на вероломство. Саттархан и Багирхан были жестоко обмануты. В Тегеране, в парке Атабеков, на них было совершено нападение. Против трехсот человек было брошено шесть тысяч вооруженных солдат. В этом бою погибло восемнадцать сподвижников Саттархана. Саттархан был ранен, масса федаинов была взята в плен. Раненый Саттархан был отправлен в больницу и здесь умерщвлен с помощью "лекарств"... Через некоторое время тайно убрали и Багирхана...
      К концу 1911 года революционеры были уничтожены или изгнаны из страны. Согласными усилиями вероломного правительства и международной реакции пламя революции было погашено.
      Десятки тысяч азербайджанцев бежали из страны и рассеялись по всему миру. Достаточно сказать, что в 1913 году 30,4 процентов бакинского пролетариата, или одну треть составляли эмигранты из Южного Азербайджана. В 1917 году эмигранты и их лидеры Асадулла Кафарзаде и Бахрам Агаев создали организацию "Адалет" (Справедливость), началось издание специальной газеты.
      По приговору инспирированного царскими офицерами (по какому праву!) в Тебризе военного суда были казнены сотни революционеров-азербайджанцев.
      Царскими чиновниками были взорваны дома Али Мусье, Саттархана, Багирхана и других предводителей азербайджанских социал-демократов, а также здание, в котором помещался азербайджанский Совет социал-демократов...
      Участник революции 1905-1911 годов Шейх Мохаммед Хиябани впоследствии писал: "Массовые погромы, грабежи, бесчинства, жестокости не смогли уничтожить движение за независимость и свободу Азербайджана...
      Азербайджан мой, демократический Азербайджан! Подними свою голову! Самые крамольные повстанцы всего мира сумели спастись, ты же все еще в заточении. Если совершенно погас и уничтожен эликсир жизни и пламень деяния в генах твоих, если ты уже не прежняя сущность, то тебя впору отпевать. Но если сохранился признак искрометного эликсира, тепло того общего огня в жилах твоих, то тебя ожидает счастливый рассвет. И да будет благословенным это желанное утро, это ожидаемое завтра, о, демократический Азербайджан!
      ... Ты одинокий путник на широком поприще обновления и прогресса, ты обрел опыт, выдержал испытание, к вот перед тобой открывается новая эпоха...
      О, милый Азербайджан, ты остро видящее око, которым Иран смотрит... на культуру. Ты впечатлительное и чуткое сердце, которым отечество ощущает свечение мира.
      О, бессмертный мой Азербайджан, оправдай эти надежды, выше держи свою голову, здравствуй, навеки здравствуй!".
      Автору этих строк судьба уготовила тернистую трагическую стезю, подобную участи его народа.
      Человек великого сердца, несгибаемый борец. Жизнь этого великого человека, ставшего в 1917-1920 годах во главе очередного революционного движения в Южном Азербайджане, и была несравненным подвигом, интеллектуальным и физическим борением.
      Революционное мировоззрение Шейха Мохаммеда Хиябани сформировалось в годы, когда он жил на Кавказе (некоторое время он жил в Махачкале, где отец его занимался торговлей). Он внимательно следил за событиями, происходящими в Баку; с помощью русского языка, который он хорошо знал, приобщался он к передовой русской революционной мысли.
      Все, кто знал Хиябани, с огромной симпатией говорили о его необыкновенной цельности, глубине ума, убежденности, скромности, нравственной чистоте, благородстве и готовности к самопожертвованию. В народе его почитали как пророка.
      Вскоре после февральских событий в России, в 1917 году, Хиябани и его сподвижники созвали конференцию Азербайджанской Демократической партии. Газета "Теджеддуд", которая начала выходить с 9 апреля 1917 года, стала громогласной трибуной Хиябани. Песня независимости, которая была напечатана в газете, была подхвачена народом и стала национальным гимном.
      Вся нация - собратья,
      Победе быть за нами.
      Земля с ее дарами
      - Все наше, все мы сами.
      - Да здравствует свобода!
      Для упрочения связей, глубокого изучения положения в России, определения путей будущего движения Хиябани в мае 1917 года приехал в Тифлис и встретился с большевиками. Благодаря его деятельности в Тебризе к русским солдатам было проявлено братское уважение, в их честь были устроены торжественные приемы. Солдатские комитеты обратились к населению с призывом: "Давайте протянем друг другу руки, побратаемся!".
      В июне, когда русские солдаты вышли на демонстрацию вместе с населением Тебриза, над их головами развевался лозунг: "Да здравствует единство русского и азербайджанского народов!".
      В Национальном саду каждый вечер тысячи людей собирались, ожидая нового выступления Хиябани. Его речи были выражением воли азербайджанского народа к свободе, его верности делу революции... Эти речи призывали народ к свержению тирании.
      Тем, кто близость Хиябани к русским солдатам клеветнически выставлял как заигрывание с иностранцами и двурушничество, он давал отповедь: "Наша враждебность направлена против николаевской тирании и геге монизма. Но независимо от национальной принадлежности, мы считаем демократов всего мира братьями".
      Народ Южного Азербайджана объявил о создайии своего национального правительства во главе с Хиябани и приступил к серьезным революционным реформам.
      И вновь метрополия вступила в сговор с английскими агентами. Были выделены огромные средства, чтобы убрать Хиябани.
      Враждебные силы, не гнушаясь в средствах, пытались очернить Хиябани.
      Хиябани не верил пустым обещаниям властей, не обращал внимания на клевету в адрес национального правительства, которая захлестнула страницы печати. Он отвергал любые предложения центрального правительства: "Мы сами достойны, и в состоянии управлять Азербайджаном!".
      Новоназначенному наместнику Азербайджана удалось подкупить и склонить к измене начальника жандармерии национального правительства Мирзу Гусейн-хана Мажора. Это тот самый Мирза Гусейн-хан, который в 1944 году повторит свою вероломную палаческую роль и будет направлен в Тебриз во главе шахских войск...
      Мирза Гусейн нашел предлог, чтобы вывести из Тебриза вооруженные силы национального правительства - Хиябани оказался беззащитным. 14 сентября 1920 года в доме Гасана Мияначи казаки окружили Мохаммеда Хиябани. Шейх в одиночку долго отстреливался, однако казаки ворвались в дом, застрелили его, а затем изрубили шашками.
      Так был погашен новый огонь революции, а азербайджанский народ потерял одного из самых блистательных своих сыновей.
      Хиябани был социальным мыслителем: "Настроение общества есть конечный итог настроения индивидов".
      Хиябани был провозвестником свободы: "Первое условие славы народа - его независимость. У народа, лишенного независимости, нет достоинства и престижа. Независимость народу может обеспечить сила его духа. Независимость каждого народа защищаема его мужеством и доблестью".
      Хиябани верил в силу своего народа: "Народ сам должен определять свою участь... Горе народам, потерявшим свою самостоятельность в результате равнодушия, нерадивости и безответственности!".
      Хиябани видел смысл жизни в служении отечеству: "Женщины наши должны посвятить свои усилия и доблесть, силы и энергию таким делам, которые были бы во благо родине и народу".
      Хиябани призывал народ к солидарности: "В вопросах идейных и мировоззренческих, основное условие - дисциплина. Доныне в нашей стране идеалы и идеи являлись весьма разноречивыми и хаотическими. Например, кто-то приехал из Парижа и пытается внедрить здесь парижские идеи. Другой приехал из Лондона и насаждает лондонские уставы. Третий привез из Берлина берлинские теории и здесь распространяет их.
      ... В результате этого появляется отчужденная масса, которой трудно управлять".
      Хиябани проповедовал высокую нравственность: "Вра го народа, которые хотят всегда видеть народ в темноте, забитости, бедствиях и униженности, как только появляется возможность и повод, стремятся подорвать нравственность народа".
      Хиябани был правдолюбцем: "Ученые говорят: "Сила сможет оказаться впереди правды; но она не в состоянии заменить ее".
      С подавлением движения Хиябани в Южном Азербайджане начался невиданный по своей жестокости разгул реакции.
      Трагедию этих дней описал народный писатель Мирза Ибрагимов: "Сотни сыновей Азербайджана были расстреляны, повешены, тысячи... были посажены в тюрьмы... высланы в сухие, жаркие, напоминающие ад пустыни на юге Ирана. Было запрещено читать и писать на азербайджанском языке. Все учреждения Азербайджана большие и малые, были заполнены фарсидскими чиновниками. Рза-шах сделал все от него зависящее, чтобы стереть с карты название Азербайджан. В годы правления Рза-шаха города Азербайджана превратились в пустоши. Доходы от азербайджанской земли выкачивались за его пределы. Страна погрязла в безработице, бедности и нищете. Кроме всего прочего, еще более усугубилось недоверчивое и оскорбительное отношение к азербайджанскому народу.
      ... Те, кто говорил на азербайджанском., были изгнаны из учреждений. Суды велись на фарсидском языке... Предосудительным считалось читать литературу, писать стихи или слушать песни на азербайджанском языке...".
      * * *
      Бежит поезд у Аракса... И я вспоминаю, сколь большую миссию исполнила наша художественная литература в демократическом движении в Иране. Как писала иранская печать, "Хопхопнаме" Сабира сыграла в те дни такую же роль, какую способна сыграть целая армия. В связи с этим был принят специальный "черный закон" шаха: кто читает или декламирует "Хопхопнаме", безе всякого суда обрекается на десять лет заточения в Гасри Каджар. Книга великого Сабира доныне запрещена в Иране. И сегодня в Иране боятся великой, поэтической правды Сабира, которая, как известно, глаза колет.
      Мчится поезд... В моем воображении открывается третья глава книги трагедий народа Южного Азербайджана в двадцатом веке. Судьба азербайджанского национального правительства, созданного в декабре 1945 года, очень похожа на участь революционных движений под руководством Саттархана и Хиябани. Атмосфера новой борьбы родила своего лидера, своего руководителя и по печальной, трагической традиции, новую жертву: Сеида Джафара Пишевари...
      Из обращения Азербайджанской Демократической партии: "Мы говорим: на земле Азербайджана живет пятимиллионный народ, который заявил о своем существовании. У народа этого есть свой язык, свои традиции и обычаи. Народ этот заявляет: мы хотим, наряду с защитой независимости и целостности Ирана, быть автономными и свободными в управлении своими внутренними делами...".
      Эти требования перекликаются с программами Саттархана и Ш.М.Хиябани, показывают единство цели, не алтарь которого народ принес столько жертв.
      ... Народ, наконец, создал свое национальное правительство, достиг своей мечты. Всюду открывались азербайджанские школы, в короткое время были выпущены учебники, уроки проходили на родном языке, невиданный размах получили книгоиздание и пресса на родном языкв. Подлинным национальным праздником стало открытие Тебризского университета и Тебризской филармонии.
      Начиная с первых дней национальной автономии, особое внимание было уделено национальным меньшинствам - курдам, армянам: открывались школы, создавались условия для развития своей печати.
      За один год народ Южного Азербайджана совершил столетний рывок и пришел к выстраданным идеалам национального возрождения.
      Отступление: 8 декабре 1976 года., со своим другом со студенческих лет Сейраном Сахаватом, мы поехали в Физули, откуда он родом. Я слышал, что в приречье у Аракса телевизор иногда принимает передачи из Ирана. Мы включили телевизор, чтобы узнать, что нового на той стороне Аракса. Из Тегерана показывали какое- то торжественное мероприятие. Шах стоял на трибуне. Торжества были посвящены 30-летию разгрома Демократической партии Южного Азербайджана или, говоря словами шаха, "Азербайджанской реакции". Слова "Азербайджанская реакция" как молния пронзили меня. Праздник правящего народа являлся трауром Южного Азербайджана! Так сталкиваются в одной стране судьбы правящей нации и порабощенного народа...
      Шах взирал с трибуны. Однако на лице его сквозила не радость, а смятение и беспокойство. Казалось, узоры азербайджанского ковра, на который он возложил державные длани, вспыхнут сейчас жарким огнем. Не так-то-просто дается кощунственная радость по поводу злосчастья древнего народа, составляющего большинство населения страны! Шах хорошо знал, что среди марширующих перед ним солдат, офицеров и даже генералов - большинство азербайджанцы! - Также тиран должен был чувствовать, что не пройдет без последствий и то, что он заставил нацию "пировать во время чумы Тебризское восстание, давшее толчок революции 1979 - года, подтвердило это.
      "Азербайджанская реакция"... Стоило народу Южного Азербайджана чуть-чуть высунуть голову из-под "иранского одеяла" и поглядеть на свет божий, как иранские шовинисты заклеймили ослушников: "реакция!.."
      Из услышанного. Жил в одном селе болтун. Как-то, с одним из, сельчан отправился он в райцентр, путь неблизкий, и всю дорогу он молол языком. Ему и дела нет, соглашался или не соглашался его спутник - знай, несет свое. К исходу пути наш говорун решил напиться из родника. Когда он приложился губами к воде, спутник пытался воспользоваться заминкой и вставить словечко, но не тут-то было - болтун задрыгал ногой: погоди, я еще не досказал...
      ... Как только Азербайджан пытается заикнуться о своих правах, тут же фарсидская реакция обвиняет его в попытке "нарушить целостность Ирана". Получается, что за счет изничтожения одного народа можно защитить, чью-то целостность...
      "Азербайджанская реакция"... В народе говорят: вор поднял ор, чтоб честного кондрашка схватила. Еще говорят: вот прикинусь непонятливым предок твой в гробу перевернется. В нашем случае: свалю на тебя свои грехи вот и мучайся... Нас нет, мы никто, мы не в счет, подадим голос - накажут... Говоря словами Мирзы Джалила: "Стоит нам только пикнуть, как нас начинают стращать вурдалаком". И... выставят на посмешище, да еще заставят самим на себя поклеп возвести...
      На деле же то, что в 1946 году шахская тирания потопила в крови национальное движение в Южном. Азербайджане, было варварством, которое не выразить, даже словами "вероломство", "реакция", "погром". Тогдашние правящие круги США и Англии исполнили роль "шаферов" шахских палачей со сноровкой многоопытных международных жандармов. В ирано-азербайджанских событиях лицо заокеанского империализма предстало без маски и во всей неприглядности. Как позднее - во Вьетнаме, у берегов Кубы, Гренаде, Ливии...
      С благословения США в 1946 году в ООН обсуждалась жалоба Иранского правительства. Организация Объединенных Наций не приняла во внимание трагическую участь целой нации. Можно сказать, что не только Иран, а вся международная реакция ополчились на Азербайджан. Вооруженная до зубов иранская армия двинулась на оставленный без помощи народ. Первого сентября 1946 года, когда холеные дети господ из метрополии поспешили в школу, на детей революции пошли танки. Чтобы избежать новых жертв, азербайджанские организации демократов призвали народное ополчение прекратить вооруженное сопротивление. "Во имя свободы Азербайджана, во имя человечества мы восстали, и сегодня во имя свободы и во имя будущего человечества мы призываем отступить, вытерпеть все мытарства и лишения".
      Чем же ответили власти на этот подлинно гуманный шаг? Правительственные войска, которые прибыли якобы для обеспечения порядка при выборах в национальный меджлис, прибегли к невиданным зверствам. Передовая группа армии расстреляла пятьдесят крестьян и выбросила их тела в реку. Танковые части смешали с землей сотни сел...
      В Серабе участвовавший в национальном движении рабочий Махбуб был забит камнями насмерть и его останки были выставлены на площади. Сотни крестьян были загублены самыми изуверскими способами.
      В Ардебиле было убито столько людей, что трупы загромоздили дороги.
      Халил дайи. Этого известного революционера казнили трижды: каждый раз, когда его дыхание почти останавливалось, его снимали с петли, приводили в сознание и вновь подводили под петлю...
      Нет предела низости. Среди повешенных на площадях Ардебиля были и подростки...
      Сария. Эта смелая женщина, дочь из рода Шахсеван, уроженка села Самари, сражалась вместе со своим мужем Али и другими борцами на одной из баррикад. Смолкли ружья рядом с ней, навсегда остановились сердца соратников. Только Сария осталась в живых и пять суток одна продолжала отстреливаться. Патроны были на исходе. Но враг не мог заставить отважную женщину сдаться. Наконец, они послали посредника и поклялись на Коране, что если она сложит оружие, ее пощадят. Но этот Коран был запятнан кровью Сарии... Во время казни Сария сказала, обратившись к своим врагам: "Сыновья Азербайджана отомстят за меня! Чем обильнее дерево свободы поливается кровью мучеников, тем больше оно даст плодов".
      Первобытная жестокость в XX веке: Фарсидские сарбазы (солдаты) надели на копье отрубленную голову Али Гахрамани и с дикими воплями плясали вокруг. Наверно так "развлекались" первобытные люди, когда охота оказывалась удачной, и им удавалось добыть дикого зверя. В Тебризе дом доктора Багири был раздавлен под гусеницами танка. На глазах его детей тело отца превратили в мишень для упражнений в стрельбе.
      Фарсидский муджахед Гасан Касыми, участвовавший в революционной борьбе азербайджанского народа, писал отцу за день до своей казни: "Завтра с высоко поднятой головой, с достоинством, я пойду на смерть, не горюй!".
      Хойские революционеры бесстрашно, плечом к плечу, шли на эшафот.
      В самые роковые минуты в Урмии не расставались азербайджанцы, армяне, курды, айсоры. Обнявшись по-братски, они принимали смерть.
      Одна из потрясающих сцен тех кровавых дней Тебриза - последние шаги двадцати семи офицеров-смертников - на плаху... Враз стихла стрельба, дома, улицы и площади погрузились в тишину. Над древним городом взвился гимн Азербайджана.
      О, славная Отчизна, мой родимый край,
      Живи и здравствуй вечно, Азербайджан...
      Бессмертный гимн свободы прервали залпы, но героический дух народа не расстрелять.
      Отступление: Белобородый старец с Юга рассказывал, как во время последней революции он ездил в Тебриз, чтобы поклониться могиле расстрелянных офицеров. Мурдашир (совершающий омовение покойников) неграмотный мужчина, сохранил в памяти, под каким порядковым номером похоронен тот или иной покойник. После исламской революции, благодаря его свидетельству, на могилах были начертаны имена павших.
      Главный прокурор национального правительства Фируддин Ибрагими в течение шести месяцев мужественно выдерживал пытки; жандармы ни слова не добились от него. Ф. Ибрагими отказался дать интервью американскому корреспонденту, заявив: "Я не хочу разговаривать с врагами моей нации".
      В мае 1947 года Ф. Ибрагими, одевшись, как на торжественную церемонию, с высоко поднятой головой взошел на эшафот. Труп его три дня висел на виселице, дабы шах смог насмотреться...
      Строки тебризского поэта Али Фитрата - отзвук чаяний миллионов самоотверженных сердец:
      Язык мой-Азер, народ мой-Азер, мой край-Азербайджан,
      Будь жизней тысяча - я все б тебе отдал...
      ... В Тебризе были разгромлены библиотека Меджлиса, национальный оркестр, Государственная филармония и театр. По воле генерала Хашими (Мирзы Гуеейн-хана Мажора) были снесены памятники Саттархана и Багирхана, на их месте установили портрет Рза-шаха.
      Были разрушены все культурно-просветительские очаги, созданные за год. Тысячи членов Азербайджанской Демократической партии были расстреляны без суда и следствия.
      Шила в мешке не утаишь. Движение 21 Азера, руководимое Азербайджанской Демократической партией, в 1945 году заключило с иранским правительством соглашение из 15 пунктов. (Это соглашение и сегодня существует де-юре, хотя ни один из его пунктов не был выполнен!), Этот документ был нужен только для отвода глаз! Через два месяца шахские власти приобрели 40 самолетов и 60 танков, чтобы направить их на Азербайджан. "Для укрощения Азербайджана" из государственного бюджета было выделено 1 миллион 250 тысяч туменов. Кроме того, на эти цели были израсходованы большие суммы из отраслевых бюджетов и из доходов шахской семьи.
      Напутствуя армию, направлявшуюся в Азербайджан, шах изрек: "Идите, подавите Азербайджан огнем, сравняйте его с землей".
      Из воспоминаний шаха: "Я лично руководил подавлением Азербайджанской революции и на самолете часто облетал поле боя, сам контролировал военную операцию".
      Вот оно, истинное лицо шаха!
      Героический сын фарсидского народа Хосров Рузбех говорил: "Как любое другое дело, надо уметь и хорошо умереть!".
      В событиях 1946 года сыновья и дочери Азербайджана показали, что умеют умирать с достоинством, как и умели достойно сражаться.
      Из статьи народного писателя Мирзы Ибрагимова "О национально-демократическом движении в Южном Азербайджане в 1945-1946 годах": "И вот иранские войска захватили Тебриз!... Одописцы реакционеров не осознавали, что слова эти, произносимые во хвалу, с гордостью, история вспомнит с проклятьем. Иранские войска! Слова эти для азербайджанских сыновей, курдских и армянских парней будут напоминать проклятый призрак гнета и насилия, и звать их к борьбе за свободу.
      ... Жестокости и беды, которые выпали на долю азербайджанского народа, превзошли зверства таких кровавых завоевателей средневековья, как Чингисхан и Тамерлан. Вот несколько примеров кровавых изуверств: в Меренде реакционеры вывели на площадь горстку демократов и камнями забили их насмерть. Там же, в Меренде, нескольких федаинов, в том числе одного седобородого старца, привязали к хвосту лошади и волокли по площади, пока они не погибли мучительной смертью. 16 декабря, там же, подкинули в воздух сержанта Алами, как мяч, подстрелили на лету, затем облили труп бензином и стали носить по городу как факел.
      ... В Хое был зверски убит активный демократ Исмаил. С последним вздохом он воскликнул: "Да здравствует Азербайджанская Демократическая партия!". Изверги изрубили его на куски, погрузили месиво на арбу и возили по городским улицам.
      ... Когда в Тебризе окружили лейтенанта Сартиба в его доме, он застрелил свою жену и детей-младенцев, сразил нескольких палачей, а последнюю пулю пустил в себя.
      ... Председатель Хойского провинциального комитета Азербайджанской Демократической партии Ахмед сказал перед смертью допрашивавшим его тегеранским мучителям: "Я не буду отвечать на вопросы представителей Тегерана, вам известны мои ответы. Я не хочу видеть ваши гнусные лица. Последние два года жизни я посвятил борьбе с предателями и реакционерами, за свободу азербайджанского народа. В 1911 году таким же образом вы убили моего отца. Ибо и он сражался за свободу народа, в отряде Саттархана, Убейте и меня. Но помните, что грядет день великого возмездия",
      ... Ахмеди перед смертью попросил расстрелять его. Но палачи умертвили его, нанося побои, изрубая ножом и кинжалом.
      Воспоминание участницы. Молодая девушка, участница и свидетель этих событий, по прошествии многих лет вспоминала те кровавые, декабрьские дни в Тебризе: "Прошло всего несколько месяцев, как мы поженились. Муж мой был одним из активистов национального правительства. Когда иранские войска вошли в Тебриз, его безо всяких разговоров расстреляли. Чтобы не попасться врагу, мы вынуждены были бежать из Тебриза. Моя свекровь наняла фаэтон, чтобы вывезти нас. Ночью в страхе мы выехали из дома. Фаэтон медленно двигался по замерзшим, заледенелым дорогам. Мы сидели, прижавшись друг к другу. Очень волновались. Фаэтон, можно сказать, останавливался через каждые пять-десять минут, фаэтонщик куда-то исчезал, потом возвращался. Прошло несколько часов, а мы еще не выехали из города. Наконец, свекровь не выдержала: "Слушай, мы женщины, и мы торопимся. С каким умыслом ты то и дело останавливаешь фаэтон, куда-то исчезаешь и вновь заявляешься?" Фаэтонщик помолчал, потом тихо ответил: "Не беспокойтесь, ханум! У меня нет никакого умысла. А часто я останавливаюсь потому, что улицы завалены трупами, Невозможно проехать. Примерзли к земле. Не могу же я проехать через них! Я спускаюсь, чтобы как-нибудь отодрать их от асфальта, оттащить в сторону и вновь продолжить путь".
      В продолжение последующих нескольких месяцев, можно сказать, любая общественная площадь в Азербайджане и Курдистане была заполнена рядами виселиц, на которых висели тела повстанцев. Это - слова американского консула, ставшего свидетелем событий тех дней. (См.: М.М.Д.Чешмазер, Создание и деятельность Азербайджанской Демократической партии. Издательство "Э л м", Баку, 1968, с.146). "По указке американо-английских империалистов шахские войска уничтожили двадцать тысяч азербайджанцев: стариков, молодежь, мужчин и женщин, которые требовали своих прав. Дома были сожжены, семьи обречены на скитания. Поколение честных и самоотверженных муджахедов конституционной революции, отряд за отрядом, отправили на эшафот, сослали в Бадрабад и другие лагеря". Тегеранская печать преуменьшала подлинные размеры репрессий. В действительности же жертв революции было во много раз больше. Только в конце декабря 1946 года в Азербайджане было убито более 30 тысяч человек. Еще большее количество было выслано.
      Была предрешена и судьба лидера национально-освободительного движения в Азербайджане С. Дж. Пишевари. Эмигрировав из Южного Азербайджана в СССР, он погиб здесь в результате "несчастного случая" в подстроенной автокатастрофе, способом, присущим стилю сталинско-бериевской репрессивной машины...
      Но разве жертвы революции измеряются только физически истребленными? Какими цифрами можно измерить растоптанные судьбы, обманутые мечты, подорванную веру и копившуюся многие годы духовную энергию народа? И наконец, сотни тысяч эмигрантов - сотни тысяч скитальцев, целое поколение, распыленное по миру, от Китая до США, вынужденное скитаться на чужбине... Истерзанные сердца, разбитые семьи... Чем измерить меру их страданий?
      Судьба жены революционера. Невестка и свекровь, о судьбе которых мы поведали выше, некоторое время прятались в селе. Потом невестка была арестована и подобно тысячам других членов семей революционеров, сослана на юг Ирана, в пустынную глушь. Непрекращающийся поток высланных перекрыл весь Иран с севера на юг.
      Потерявшая любимого мужа, всех своих близких, молодая вдова плелась среди таких же несчастных изгнанников, без хлеба и воды, испытывая немыслимые унижения. Но здесь с ней приключилась невероятная и романтическая история: по дороге ее увидел и влюбился некий отпрыск родовитой семьи, последовавший за ней в своем фаэтоне. Договорившись с офицерами, он приглашал ее в свой фаэтон, желая избавить от этих мучений. Столковаться с государственными чиновниками, падкими до денег, было немудрено, - но молодая женщина была непреклонна: "Я не могу предать память моего мужа. У жены революционера нет иной участи!"
      Азербайджанская женщина! Склоняю голову перед твоим величием, перед твоей верностью и преданностью! Откуда ты черпала силы, откуда в тебе столько стойкости и выдержки? Что за судьба была у тебя, много или мало было у тебя счастливых дней, не знаю, но как бы то ни было, ты и после гибели мужа осталась верна его имени, его помыслам, его вере - каким непостижимым способом сочетаются в тебе, азербайджанская женщина, ранимость цветка и несокрушимость скалы?!
      Бесконечные дороги с севера на юг - дороги унижений и страданий! И наряду с этой дорогой - миражи надежды, иллюзия спасения, вера в добрые дни, новую жизнь!..
      Для человека чести, человека идеи есть только одна стезя... Молодая женщина ступила на эту стезю и шла навстречу смерти: она шла и шла по раскаленным пескам, и в ее воспаленном сознании переплетались, смешивались холеное лицо увещевателя из фаэтона и пугающий вид притаившихся у обочины, готовых в любую минуту ужалить змей...
      Спустя много лет - может быть, спустя целую жизнь, - уже в Баку, эта женщина жила с таким же неистребимым чувством собственного достоинства, непреклонная и ни о чем не сожалеющая.
      Ее рассказ невольно напоминал подвиг жен и сестер русских декабристов, последовавших за тысячи верст, в сибирскую глушь за сосланными, но даже в этих лишениях, страданиях считавших себя "самыми счастливыми в мире женщинами".
      Есть ли пример красноречивее являющий духовное родство доблестных сынов и дочерей разных народов?
      * * *
      Еще одна трагедия. Один из моих друзей из Южного Азербайджана оказался свидетелем злосчастий, приключившихся с одной семьей, которая вынуждена была бежать на Север, и рассказывал об этом, с трудом сдерживая слезы. Муж и жена, вместе с детьми, отправляются в Ленкорань, чтобы найти там убежище у своих родственников. Голодные, они пробирались много дней по очень трудным, непролазным дорогам. Впереди женщина на лошади, с грудным ребенком на руках, за ней влачился муж, изнемогая от усталости, неся маленького больного сына. Он готов был проклясть все на свете, даже самого всевышнего,. А тут еще душераздирающий стон мальчика: "Есть хочу...". Терпеть мольбу несчастного сыне он больше не мог. Все потонуло в этом крике: прошлое, будущее, семья, дети. Казалось, существовал только этот голос, этот вопль, от которого холодело отцовское сердце. И он не выдержал, обезумев от отчаянья, бросился в пропасть, чтобы уйти от этого крика...