Стальная гвардия

      Продолжительное время 7-й танковый корпус вел бой в одиночку. Пытаясь оказать ему помощь, командарм ввел в сражение на левом фланге 4-й, на правом 16-й танковые корпуса. Но они не смогли добиться сколько-нибудь заметного успеха, так как больше чем наполовину имели легкие танки, без труда поражаемые артиллерийским огнем.
      Танкисты и мотострелки нашего корпуса проявили в этой схватке высокое мужество, бились насмерть. Танковый батальон 87-й танковой бригады, имевший всего лишь 8 боевых машин, достигнув разъезда Конный, был контратакован 20 танками противника. В яростной схватке наши бойцы уничтожили более половины фашистских танков, не отошли ни на шаг и пали смертью героев. Такой же массовый героизм проявил и личный состав соседнего танкового батальона. В течение четырех часов он сдерживал натиск превосходящих сил гитлеровцев. Оставшись без боевых машин, танкисты дали клятву: "Ни шагу назад, биться до последнего вздоха!" И они до конца остались верны этой клятве. Когда подоспела помощь, в живых из батальона было лишь несколько человек, да и то все раненные. Командир 1-й роты 7-й мотострелковой бригады капитан Бондаренко первым с группой бойцов ворвался на передний край вражеской обороны. В короткой рукопашной схватке они истребили расчет противотанкового орудия, затем захваченное орудие повернули в сторону противника и открыли огонь по контратакующим фашистам. В течение часа рота сдерживала натиск гитлеровцев и, даже потеряв в ожесточенном бою своего отважного командира, не оставила захваченных позиций.
      Но прав был Г. К. Жуков, что на одном патриотизме, который порождал массовый героизм наших бойцов, готовность сражаться, пока руки могли держать оружие, нельзя было одолеть сильного, упорного, превосходящего нас численностью и вооружением врага, занимавшего к тому же выгодную для обороны местность, командные высоты, с которых хорошо просматривались на открытой равнине все передвижения наших войск, и он, пользуясь абсолютным господством в воздухе, обрушивал на нас массированные удары своей авиации и артиллерии.
      Продолжение наступления в этих условиях для соединения с 62-й армией привело бы к большим жертвам и неоправданному расходу резервов Ставки. Наиболее целесообразным в той обстановке было усиление войск в районе Сталинграда путем переброски подкреплений через Волгу с задачей перемолоть как можно больше живой силы и боевой техники противника непосредственно в руинах Сталинграда, выиграть время для подготовки решительного контрнаступления.
      Это, конечно, не означало, что войска, действовавшие севернее и северо-западнее Сталинграда, должны были оставаться пассивными. Напротив, им надлежало и впредь вести активные боевые действия с тем, чтобы как можно больше приковать к себе сил и средств гитлеровцев, штурмующих Сталинград.
      В решении этой задачи принял участие и наш 7-й танковый корпус, который вел активные бои до конца сентября в районе Ерзовки.
      О том, как в те дни сражались наши танкисты, неоднократно рассказывалось на страницах фронтовой газеты "Красная Армия".
      "Славные богатыри полковника Вовченко, - сообщала газета, - сломив сопротивление врага и углубившись в его оборону, не потеряли ни одного своего танка. Сами же уничтожили 10 немецких машин, более 20 противотанковых пушек. Успех танкистов - это результат умелого маневра, стремительной, смелой, дерзкой атаки".
      В заметке "Сражаться с врагом так, как экипажи Потехина и Плаксина" рассказывалось, что в жарком бою был контужен механик-водитель Осипов из экипажа младшего лейтенанта Потехина. Но он отказался уйти с поля боя, а вышел из машины только после того, как его танк поджег 3 вражеских танка и уничтожил до 100 гитлеровцев. Экипаж танка под командованием младшего лейтенанта Плаксина в тот же день подбил 4 немецких танка, уничтожил противотанковое орудие и автомашину с пехотой. В ходе боя танк попал под сильный артиллерийский огонь, получил 3 пробоины и 17 вмятин, однако продолжал вести бой до наступления сумерек.
      Награжденный орденом Красного Знамени гвардии старший лейтенант Селих Мингазович Файзиев в боях севернее Сталинграда огнем и гусеницами своего танка уничтожил 11 фашистских танков, 15 орудий, 10 автомашин с боеприпасами и до двух взводов вражеской пехоты.
      Гвардии рядовой Иван Илларионович Фоменко истребил 20 гитлеровцев, 7 солдат и офицеров взял в плен. Он был 10 раз ранен, но остался в своей части и здесь же лечился.
      Перечислить героев этих упорнейших боев и тем более рассказать обо всех их подвигах - дело непростое. Ими были сотни танкистов, артиллеристов, мотострелков и даже воинов подразделений технического обслуживания, которые, например, под вражеским огнем отбуксировали поврежденные танки, ночью ремонтировали их и снова вводили в строй. Благодаря их мужеству и самоотверженному труду мы, как правило, довольно быстро восстанавливали потери в танках.
      * * *
      6 октября 1942 года 7-й танковый корпус был выведен в резерв Ставки и переброшен в Саратов для пополнения новой материальной частью и личным составом.
      Пребывание в тылу мы старались также максимально использовать для боевой подготовки. Изучали опыт минувших боев, критически, всесторонне анализировали все наши неудачи, вскрывали их причины и делали для себя необходимые выводы.
      Впервые корпус вступил в бой севернее Сталинграда, по существу, с ходу, даже не зная, где передний край обороны неприятеля, не говоря уже о расположении его противотанковых средств. Это привело к излишним потерям. Однако и в последующих боях, даже имея данные о противнике, основные потери мы несли не во время прорыва переднего края вражеской обороны, а при бое в ее глубине, когда нарушалось взаимодействие танков с артиллерией и пехотой и отсутствовала авиационная поддержка. Беда здесь состояла прежде всего в том, что наши артиллеристы из-за неудовлетворительно налаженной разведки или недостатка тяжелых пушек в период короткой огневой подготовки атаки полностью не подавляли противотанковые средства гитлеровцев. Не оказывали в этом им помощи и авиаторы. Прорвав вражескую оборону, танки сразу же наталкивались на мощный огонь артиллерии и танков противника из глубины его обороны, при этом оставались в одиночестве, поскольку гитлеровцы отсекали пашу пехоту пулеметным и минометным огнем, прижимали ее к земле непрерывной бомбежкой.
      Но надо признать, что в отсутствии надежной артиллерийской поддержки была доля вины и танкистов. Готовясь к бою, они лишь информировали артиллеристов о своих задачах, а не согласовывали взаимодействие по рубежам, пристрелянным артиллерией, не устанавливали сигналов вызова артиллерийского огня, не поддерживали постоянной связи с командными и наблюдательными пунктами артиллеристов.
      Большое внимание на проводимых занятиях нами было уделено вопросам управления войсками в бою, поддержанию постоянной связи между частями и подразделениями. В боях под Сталинградом радиосвязь командиров 87-й и 62-й танковых бригад с командирами батальонов часто нарушалась. Вследствие этого командный состав не имел возможности должным образом влиять на ход боя.
      * * *
      В первой половине ноября 1942 года меня вызвали в Генеральный штаб, при этом не предупредили, по какому делу. На всякий случай взяв с собой необходимый материал по действиям корпуса, я вылетел в Москву. На Центральном аэродроме столицы ко мне подошел молодой, бравый майор я пригласил в машину, которая быстро доставила нас к известному массивному зданию.
      Через несколько минут я был принят заместителем начальника Генерального штаба генерал-лейтенантом Ф. Е. Боковым.
      С Федором Ефимовичем мы познакомились и прониклись чувством взаимного уважения еще до войны. Он тогда возглавлял нашу прославленную Военно-политическую академию имени В. И. Ленина, а мне довелось выступать перед ее слушателями с лекциями о роли бронетанковых войск в современной войне. Он проявлял живой интерес к теории применения танков в бою и операции, поскольку многим выпускникам академии предстояло служить в танковых войсках.
      В августе 1941 года Ф. Е. Бокова назначили военным комиссаром, а через год - заместителем начальника Генерального штаба по организационным вопросам. Рослый, подтянутый, с приветливой улыбкой на мужественном лице, Федор Ефимович дружески обнял меня и шутливо приказал:
      - Марш в столовую! Перекуси, отдохни с дороги. Вечером едем в Кремль.
      - Зачем?
      - Там узнаешь, - загадочно улыбнулся Боков.
      - Так это что - военная тайна?
      - Может быть. Да не волнуйся! - засмеялся Федор Ефимович. - Так и быть, скажу: тебя хочет видеть товарищ Сталин.
      Да как же тут не волноваться! За обедом и после обеда меня неотступно терзал неразрешенный вопрос: по какому поводу вызывали к самому Верховному?
      Вечерело, когда мы с Ф. Е. Боковым подъехали к Кремлю. Проверив пропуска, охрана пропустила нашу машину, мягко подкатившую к подъезду здания, в котором находился кабинет Верховного Главнокомандующего.
      В приемной нас встретил человек среднего роста с усталым, озабоченным лицом. Это был А. Н. Поскребышев. Он официально поздоровался со мной и молча начал собирать в папку разложенные на столе документы, потом, взглянув на Ф. Е. Бокова, сказал:
      - Вы можете возвращаться в Генштаб, а мы с товарищем Ротмистровым поедем на моей машине.
      Уже стемнело. По опустевшему Арбату машина с включенными фарами мчалась к Бородинскому мосту, а затем, миновав окраину Москвы, повернула к лесному массиву. Вскоре дорога уперлась в ворота, которые тут же раскрылись, и мы подъехали к небольшому двухэтажному особняку. Это была так называемая "ближняя" дача И. В. Сталина.
      Я не без трепета вошел в вестибюль.
      - Раздевайтесь и проходите в эту комнату, - показал рукой Поскребышев.
      Я снял шинель, мельком оглядел себя в стоявшем рядом трюмо и тихонько приоткрыл дверь, полагая, что она ведет в приемную. Однако за дверью почти столкнулся со Сталиным. Не успел еще открыть рта, чтобы представиться, как Верховный протянул руку.
      - Здравствуйте, товарищ Ротмистров, - проговорил он приглушенным голосом с заметным кавказским акцентом и жестом пригласил садиться.
      Я подошел к указанному стулу у небольшого стола, но сесть не решался. Сталин заметил это и, улыбнувшись в седеющие усы, сказал:
      - Садитесь, садитесь, не стесняйтесь... А мне полезно немного поразмяться...
      Пришлось сесть.
      - Как у вас дела в корпусе? Всем ли вы обеспечены?-" спросил Сталин, прохаживаясь по комнате.
      Я доложил, что все идет нормально, корпус готов к новым боям. Вот только малочисленность штаба и недостаток средств радиосвязи могут осложнить управление частями в бою.
      - А вы кому-нибудь говорили об этом?
      - Да, докладывал товарищу Федоренко.
      Верховный с минуту помолчал и снова заговорил, чеканя каждую фразу:
      - Я читал ваши статьи в "Правде" и "Красной звезде". Это хорошо, что вы делитесь боевым опытом, учите своих танкистов, как надо воевать, анализируете минувшие бои и высказываете свои взгляды о принципах применения крупных танковых соединений{30}. - Верховный подошел, пристально посмотрел на меня и вдруг перешел на другую тему: - Русский солдат всегда славился необычайной выносливостью, храбростью и отвагой. Суворов называл своих солдат чудо-богатырями. Он же говорил: "Русские прусских всегда бивали". Наш красноармеец еще сильнее старого русского солдата, поскольку защищает свою, народную власть, свое, Советское Отечество. И в этом я убедился еще в годы гражданской войны. - Сталин опустился в кресло и продолжал: - Мне известно, что вам довелось преподавать в академии. Значит, в военном отношении вы грамотный человек. Скажите мне, товарищ Ротмистров, честно и откровенно, как коммунист коммунисту, почему у нас столько неудач? Почему мы отступаем?
      Вопрос был трудным. На него нельзя было дать однозначный ответ, тем более Верховному Главнокомандующему.
      Я задумался. Но Сталин не торопил с ответом. Склонившись, он облокотился на колено и, прищурив глаза, попыхивал трубкой.
      - Товарищ Сталин, - собрался я наконец с мыслями, - могу доложить вам сугубо личное мнение, основанное на опыте боев с фашистами. Конечно, наш красноармеец по своим морально-боевым качествам выше солдата царской армии и тем более немецкого. Но дело в том, что в этой войне столкнулись две различные по технической оснащенности армии.
      Сталин встал и жестом велел продолжать.
      - Почти все немецкие дивизии, даже пехотные, моторизованы. Они быстро передвигаются на автомашинах, бронетранспортерах, мотоциклах, имея широкие возможности для маневра. У нас же стрелковая дивизия летом в лучшем случае, и то частично, следует на повозках, зимой - на санях. Используя высокую подвижность, противник легко обходит наши фланги, прорывается к нам в тыл, создает иногда даже видимость окружения, зная, что такая угроза психологически действует на войска. И второе. Немцы располагают превосходством в танках, тяжелой артиллерии и авиации. К примеру, мы не смогли пробиться к Сталинграду с севера прежде всего потому, что гитлеровцы организовали мощную противотанковую оборону и буквально подавляли нас огнем тяжелой артиллерии и ударами с воздуха.
      - Да, мы пока уступаем немцам по количеству и даже в некоторых видах по качеству боевой техники и вооружения, - тихо произнес Сталин. - Но уже сейчас можно с уверенностью сказать, что в сорок третьем году наша промышленность догонит фашистскую Германию по выпуску самолетов, танков, орудий и минометов, а может быть, и превзойдет ее в этом отношении не только количественно, но и качественно. Партия верит, что это сделает наш рабочий класс.
      Беседа наша затянулась. Вдруг в комнату без стука вошел Г. К. Жуков. Георгий Константинович поздоровался с И. В. Сталиным, потом протянул руку мне, окинув меня холодновато-суровым взглядом.
      - А мы тут с товарищем Ротмистровым хорошо побеседовали. Думаю, что не будем его больше задерживать, - ска-вал Сталин и, прощаясь, добавил: - Скоро развернутся большие события, в которых, возможно, примет участие и ваш корпус...
      О предстоящих событиях, упомянутых И. В. Сталиным в разговоре со мной, я узнал уже в Саратове.
      19 ноября 1942 года в 7.30 войска вновь созданного северо-западнее Сталинграда Юго-Западного фронта под .командованием генерал-полковника Н. Ф. Ватутина внезапным ударом прорвали оборону противника одновременно на двух участках: 5-я танковая армия генерал-лейтенанта П. Л. Романенко - с плацдарма юго-западнее Серафимовича и 21-я армия генерал-майора И. М. Чистякова - из района станицы Клетская. Попытки врага остановить продвижение наших войск были сорваны введенными в прорыв 1-м и 26-м танковыми корпусами генералов В. В. Буткова и А. Г. Родина. Эти соединения, а затем и 4-й танковый корпус генерала А. Г. Кравченко стремительно двинулись в направлении города Калач и с ходу форсировали Дон.
      Через сутки Сталинградский фронт силами ударных группировок 51, 57 и 64-й армий генералов Н. И. Труфанова, Ф. И. Толбухина и М. С. Шумилова перешел в наступление с юго-востока, из района озер Сарпа, Цаца, Барманцак, на северо-запад и, смяв вражеские оборонительные позиции, двинул вперед механизированные корпуса.
      23 ноября 4-й механизированный корпус под командованием генерала В. Т. Вольского, ломая упорное сопротивление противника, соединился с 4-м танковым корпусом Юго-Западного фронта в районе хутора Советский, замкнув кольцо окружения многотысячной группировки немецко-фашистских войск в междуречье Волги и Дона.
      Это было грандиозно! Впервые Красная Армия блестяще провела столь гигантскую по размаху стратегическую операцию, которая внесла решающий вклад в достижение коренного перелома не только в Великой Отечественной, но и во всей второй мировой войне.
      Никогда не забыть того бурного ликования, как пламя вспыхнувшего на улицах Саратова, когда по радио было передано сообщение Совинформбюро об окружении гитлеровцев под Сталинградом. Саратовцы обнимали, целовали, качали каждого встречного военного, ликующе выражая восторг этой славной победой. К нам в части корпуса прибыли делегации шефов - коллективов рабочих саратовских заводов. Состоялись импровизированные митинги, на которых трудящиеся города заверяли Коммунистическую партию, Советское правительство, Красную Армию, что отдадут все силы ударному стахановскому движению под девизом "Все для фронта! Все для победы!". Это поднимало ратный дух наших воинов, и они неудержимо рвались в бой.
      Ко мне приходили командиры, политработники, рядовые танкисты и мотострелки, радостные и возбужденные, и все, как один, спрашивали: когда же на фронт, и именно в район Сталинграда?
      Особенно высокий боевой настрой был у моих соратников, которые сражались против фашистских захватчиков с первых дней войны. А ими были почти все командиры бригад и батальонов, многие командиры рот, да и рядовые танкисты.
      - Товарищ генерал, - запальчиво говорил темпераментный командир 3-й гвардейской тяжелой танковой бригады гвардии полковник И. А. Вовченко, - до каких пор мы будем принимать подарочки женщин и пацанов, которые сейчас больше делают для победы над врагом, чем мы вдали от фронта? Это невыносимо - вот так ждать, когда там такие дела!
      Можно было одернуть комбрига, но, уважая этого боевого, отлично подготовленного командира и в душе разделяя искренне высказанные им мысли, я спокойно отвечал:
      - Слушай, комбриг, ведь тебе же хорошо известно, что наш корпус находится в резерве Ставки. А она, Ставка, знает, когда и куда нас направить.
      Вовченко уходил, а вслед за ним появлялись другие командиры бригад. Иногда я не выдерживал, срывался:
      - Да вы что, сговорились?! Или не понимаете, что не от меня зависит отправка корпуса на фронт?!
      Смущенные, а то и раздраженные, они уходили, затем посылали своих замполитов "терзать" бригадного комиссара Н. В. Шаталова.
      Можно было их понять, особенно тех, кто испытал мучительный до боли в сердце наш отход под напором стальной армады гитлеровцев в 1941 году, горечь наших неудач летом 1942-го. Тогда у нас не хватало умения и техники. Теперь мы имели опыт, корпус получил новые боевые машины, больше того, нас даже обеспечили несколькими сверхштатными радиостанциями. Видимо, в этом сказался мой разговор с И. В. Сталиным.
      Но следовало ждать приказа и еще упорнее готовиться к предстоящим боям и сражениям, которые конечно же не будут легкими, особенно в районе Сталинграда: окруженных гитлеровцев еще надо разгромить, а они, как и следовало ожидать, будут яростно сопротивляться.
      Я так и предполагал, что мы примем участие в ликвидации окруженной сталинградской группировки немцев, когда получил директиву Ставки погрузить корпус в эшелоны и следовать на станцию Качалинская, северо-западнее Сталинграда. Однако получилось несколько по-иному...
      Надо было видеть, как танкисты спешили с погрузкой, как горячо возмущались, когда по каким-то причинам задерживалась подача вагонов или железнодорожных платформ.
      Наконец 29 ноября погрузка была полностью закончена.
      От Саратова до Качалинской не так уже далеко. Но железная дорога была забита эшелонами, и двигались мы очень медленно. Порой стояли на разъездах часами: то ли потому, что впереди железнодорожное полотно было разрушено вражеской авиацией, то ли где-то не могли разойтись встречные эшелоны.
      Я сидел с Н. В. Шаталовым в купе довольно холодного вагона, то и дело протирая платком запотевшие очки. Изредка дышал на изрисованное затейливыми кружевами оконное стекло, очищая его от изморози. На необозримом пространстве простирались заснеженные приволжские степи, подернутые игривой поземкой. Меня интересовала толщина снежного покрова, так как корпусу после выгрузки на станции Качалинская предстоял еще более чем 100-километровый марш для сосредоточения в районе населенных пунктов Ляпичево, Горин, Вербовсйий, Ново-Петровский юго-западнее Сталинграда.
      3 декабря мы благополучно завершили выгрузку и, построившись в бригадные колонны, двинулись на юг. Хотя снег не был глубоким, но все-таки тормозил движение, особенно артиллерии и колесного транспорта. Приходилось тяжелым и средним танкам брать на буксир пушки и автомашины. Погода стояла пасмурная, и это нас спасало от налетов вражеской авиации.
      На полпути к району сосредоточения нас догнал адъютант представителя Ставки генерал-полковника А. М. Василевского и доложил, что меня срочно вызывает Александр Михайлович.
      Я приказал остановить корпус, дозаправить машины, накормить людей и продолжить движение в район сосредоточения.
      А. М. Василевский находился в штабе Донского фронта в поселке Заварыкин. Я застал его явно чем-то расстроенным. Поздоровавшись, но не предложив мне сесть, он сказал:
      - Звонил Верховный Главнокомандующий и выразил крайнее недовольство, больше того, возмущение, что мы вот уже в течение двух недель не можем ликвидировать плацдарм немцев в районе хутора Рычковский. Два корпуса стрелковый и кавалерийский - пытались овладеть им, но безуспешно. Товарищ Сталин поручил возложить решение этой задачи на ваш корпус. Поэтому я и вызвал вас. Сколько вам потребуется времени для подготовки удара по Рычковскому?
      - Не меньше двух суток.
      - Много. Противник может упредить ваш удар.
      - Но, товарищ генерал, корпус еще не завершил марта, и к тому же мне совершенно не известна обстановка в районе Рычковского.
      Мой, очевидно, резковатый ответ вывел из равновесия обычно выдержанного и любезного Александра Михайловича.
      - Вам приказано немедленно ликвидировать этот чертов плацдарм лично товарищем Сталиным! Понимаете вы это? - повысил он голос и даже встал со стула.
      - Прошу доложить товарищу Сталину, что мне нужно два дня, чтобы подготовиться к операции, - стоял я на своем.
      Василевский посмотрел на меня так, как будто видел впервые, минуту подумал и уже спокойным тоном проговорил:
      - Хорошо... Возвращайтесь в свой корпус и свяжитесь с командующим пятой ударной армией генералом Поповым, которому вы подчинены в оперативном отношении.
      ...Вечером 9 декабря я прибыл со штабом корпуса на хутор Малая Лучка. Почти одновременно приехал сюда и командующий войсками 5-й ударной армии, он же заместитель командующего Сталинградским фронтом генерал-лейтенант М. М. Попов.
      Фамилия Попов - широко распространенная в России. При разговоре с А. М. Василевским я не уточнил, какой из двух известных мне генералов Поповых командует 5-й ударной армией. И какова же была моя радость, когда я увидел своего старого сослуживца и друга Маркиана Михайловича Попова. Еще в двадцатых годах нам довелось командовать ротами в одной дивизии. Я знал его как отличного строевого командира, превосходного спортсмена, остроумного и неизменно жизнерадостного человека. Это был, без преувеличения, один из талантливых военачальников. Не случайно уже в предвоенные годы он командовал Отдельной Краснознаменной Дальневосточной армией, затем войсками Ленинградского военного округа, а с началом войны - Северным фронтом.
      Мы крепко обнялись. Оба были взволнованы этой фронтовой встречей. Но предаваться воспоминаниям о довоенной службе времени не было. Я рассказал о разговоре с А. М. Василевским и поставленной корпусу задаче. Маркиан Михайлович в свою очередь сообщил, что Ставка и командующий войсками фронта возложили на него организацию всех мероприятий по разгрому противника в районе нижнего течения реки Чир, в том числе на рычковском плацдарме. Проведение их в жизнь начиналось для него в очень неблагоприятных условиях. Армия только начала формироваться. Штаб прибывал по частям, не было еще собственных средств связи и органов снабжения. Вся связь, как и снабжение, осуществлялась через соседние армии.
      Но командарм был настроен оптимистически, считая, что уже были возможности взяться за выполнение ближайших боевых задач, особенно с завершением марша 7-го танкового корпуса. В частности, ему удалось ознакомиться с обстановкой в районе хутора Рычковский, правда, по докладам из переданных армии 4-й гвардейской и 258-й стрелковых дивизий, которые неоднократно, но безуспешно пытались выбить противника с плацдарма.
      - Атаковали, - рассказывал Маркиан Михайлович, - вроде бы по всем правилам военного искусства, били днем и ночью по флангам, под основание плацдарма. Но немцы неизменно отражали все атаки.
      Я доложил ему о состоянии 7-го танкового корпуса, что все его части уже выходят в назначенные районы сосредоточения и приводят себя в порядок. Договорились, что М. М. Попов поедет на свой КП в Ляпичево, а я с командирами бригад проведу рекогносцировку района предстоящих действий корпуса и завтра доложу ему свое предварительное решение.
      Укрываясь за складками местности и пользуясь тем, что погода стояла пасмурная, для вражеской авиации нелетная, мы относительно близко подобрались к хутору Рычковский и изучили подходы ко всем его окраинам. В бинокль хорошо просматривалась оборона противника. Гитлеровцы обосновались в своеобразном треугольнике, образуемом реками Чир и Дон и прикрытом с севера небольшой, но, видимо, хорошо укрепленной высоткой. Эта высотка, как мы убедились, побывав затем на наблюдательных пунктах командиров стрелковых дивизий и выслушав их информацию о ходе боевых действий, являлась ключом к устойчивости вражеской обороны. На ней была расположена значительная часть огневых средств противника, которые срывали все обходные маневры нашей пехоты.
      - А где ваша артиллерия? - спросил я командира 4-й гвардейской стрелковой дивизии генерал-майора Г. П. Лиленкова.
      Он, конечно, понимает суть вопроса: прежде чем атаковать, надо мощным артиллерийским огнем и бомбовыми ударами авиации подавить огневые средства противника -артиллерию, минометы, пулеметы.
      - Артиллерии у нас достаточно, - ответил генерал. - Правда, вся она легкая, не способная разрушить прочные укрепления немцев. Авиационной поддержки мы не имеем. Говорят, что вся наша авиация занята уничтожением противника, окруженного под Сталинградом, и ликвидацией близлежащих вражеских аэродромов. А главное - не хватает боеприпасов, прежде всего снарядов и крупнокалиберных мин. Подвозят их, как говорится, в час по чайной ложке, в основном на санях. Надо бы накопить снаряды и ударить по немцам покрепче. Но начальство сверху ежедневно требует наступать... - Лиленков глубоко вздохнул: - Вот и наступаем. Пугнем фашистов слабеньким артналетом, они отсидятся в глубоких укрытиях, а затем отбивают наши атаки ураганным огнем из всех видов оружия.
      Все ясно. Теперь знаем, почему так случилось, что значительные силы нашей пехоты и кавалерии в течение многих дней не могли ликвидировать небольшой плацдарм противника. Многократные атаки стрелковых и кавалерийских частей, проводимые, как говорил М. М. Попов, по всем правилам военного искусства, в конкретно сложившейся обстановке превратились в некий шаблон и не являлись для гитлеровцев неожиданностью.
      Уже по пути в штаб корпуса у меня четко определилась основная идея главный удар нацелить на высоту по кратчайшему направлению, вспомогательный правым флангом, в обход высоты, чтобы отрезать противнику пути отхода к переправе и парализовать его огонь из глубины. Удар должен быть внезапным, мощным и без артподготовки. В интересах внезапности атаку следует начать на рассвете, когда уже можно ориентироваться на местности.
      О своем замысле я доложил прибывшим на мой командный пункт М. М. Попову и А. М. Василевскому. С ними приехали также член Военного совета Сталинградского фронта генерал-лейтенант Н. С. Хрущев и командир 3-го гвардейского кавалерийского корпуса генерал-майор И. А. Плиев.
      Александр Михайлович на этот раз был приветлив, сказал, что докладывал И. В. Сталину мою просьбу о предоставлении необходимого времени для подготовки к операции и получил на это разрешение.
      Все внимательно выслушали меня. Только когда я доложил, что артиллерийскую подготовку атаки мы проводить не будем, А. М. Василевский спросил:
      - Вы что, не признаете артиллерии?
      - Признаю, - ответил я. - Но как показали бои за плацдарм, немцы уже привыкли к тому, что после нашей артподготовки обязательно последует атака, и успевали подготовиться к ее отражению.
      - С Павлом Алексеевичем, пожалуй, следует согласиться. Действительно, артподготовка, да еще слабая, только предупреждала, противника о начале нашей атаки, - поддержал меня М. М. Попов.
      - Артиллерия не останется без дела, - продолжал я. - Как только танки перейдут в атаку с исходных позиций, начнут работу и артиллеристы. Сигналом для открытия артиллерийского огня будет залп дивизиона РС нашего корпуса.
      Представитель Ставки согласился с нашими доводами, а М. М. Попов пообещал договориться с командармом 5-й танковой об артиллерийской поддержке наших действий.
      - Ну что же, пусть будет так, - сказал Александр Михайлович и предложил как можно тщательнее согласовать вопросы взаимодействия между танками, пехотой и артиллерией.
      Подводя итоги этого совещания, А. М. Василевский указал на важную значимость нашей небольшой по глубине и размаху операции, потребовал от нас проявить бдительность и быть в постоянной готовности к отражению возможного контрудара противника. В этом случае на войска первого эшелона 5-й ударной армии возлагалась задача упорно оборонять занимаемые рубежи, а 7-му танковому корпусу решительными контратаками из глубины разбить врага и отбросить его за Чир.
      У нас закипела работа. Ко мне на КП были вызваны командиры бригад и батальонов. Я ознакомил их с местностью и обстановкой, поставил конкретные задачи, указал боевые курсы и исходные позиции для атаки, на которые танки в ночь на 13 декабря, совершив 30-километровый марш, должны были выйти к утру.
      Ночью немцы на плацдарме вели себя спокойнее, чем обычно, даже почти не пускали осветительных ракет. Такое поведение противника настораживало. "Что это? Стремление усыпить нашу бдительность или игнорирование возможности нашего наступления?"
      Мои сомнения разрешила разведка. Захваченные "языки" показали, что фашистское командование не знает о сосредоточении нашего корпуса и что какой-либо подготовки к наступлению их войск с плацдарма не проводится.