— Какие женщины?
      — Не знаю, — честно сказал Нико. — Одна помоложе, плотная, другая постарше, тощая, и нужен лекарь, все равно какой толщины. Думаю, что все равно. Во всяком случае, про толщину никаких инструкций нет. Так пошлете, или мне самому бежать?
      — Где женщины?
      — Вон, в карете, здесь. Лежат.
      Зигвард посмотрел на закрытую дверь кареты. Может и женщины. А может трое фалконовцев с арбалетами.
      Зигвард кивнул ординарцу.
      — Открой.
      — Правду говорит.
      — Иди за лекарем, — сказал Зигвард, подходя к карете. — А где Хок?
      — Остался в замке ждать, — ответил Нико. — Не выходил. Я бы запомнил.
      — Каком замке?
      — Не помню, как называется. Я не обязан все помнить.
      Несколько дежурных воинов с факелами столпились возле. Зигвард взял у одного из них факел и посветил. Ага, вот, что за женщины. Та, что старше — Фрика. Как зовут дочь, он что-то не помнил. Ну, это простительно — он только проснулся. Еще вспомнит.
      Лекарь появился через десять минут, заспанный и злой, и велел перенести женщин в шатер.

* * *

      В соответствии с договоренностью, Рита спешилась напротив замка за полчаса до рассвета, велела слуге спешиться тоже и привязать коней. Луна зашла, а звезды освещали местность плохо. Лодку в камышах пришлось искать долго. Наконец они ее нашли, и Рита уселась на корме, а слуга взялся за весла. Они за несколько минут достигли противоположного берега и привязали лодку рядом с другой, такой же. Дверь оказалась незапертой, хотя в любом случае у Риты был ключ. Она велела слуге остаться снаружи и вошла в замок.
      В условленной зале на втором уровне никого не оказалось. Само по себе это не было поводом для треволнений — мало ли, куда мог на короткое время отлучиться Фокс. Рита стала ждать. Через десять минут абсолютной, если не считать потрескивания факела в руке, тишины, началось время первой, легкой тревоги.
      Куда мог запропаститься Фокс? Он мог выйти поссать. Десять минут — слишком долго. Его мог позвать кто-то из охраны по приказанию Фалкона. Ну, это — третий уровень.
      Прекрасно зная замок и легко ориентируясь, Рита направилась к ближайшей лестнице, поднялась, и зашагала к «апартаментам». До самых дверей она никого не встретила. Дверь в гостиную стояла распахнутая. Апартаменты были пусты. На столе стояли две кружки и кувшин с журбой. Осмотрев спальню, Рита вернулась и понюхала журбу. Ей очень многое сразу стало понятно. Но куда же все испарились? И зачем было ее сюда звать и говорить, что она будет «сопровождать» княжну на восток, в другой замок, если они все рассчитывали уехать? Взгляд ее упал на странное пятно на столе. Рита обошла стол и, поднеся поближе факел, обнаружила такое же пятно на стуле и целую лужу засохшей крови на полу. Здесь кого-то резали. Кого?
      Приглядевшись, она заметила, что от лужи ведет к двери цепочка кровавых пятен. Рита пошла по этому следу, и он вывел ее в коридор и привел к стене и уступу, за которым можно было прятаться, и в этом месте кончился.
      На всякий случай Рита вытащила из-за пояса кинжал и сунула его в рукав. После этого она методически исследовала две следующие залы, а в третьей обнаружила нечто, ближе к окну.
      Недалеко от стены и смотрового окна лежали два неподвижных тела, оба в кровавой луже. В одном из них теплилась жизнь. Рита присела рядом. Тело лежало на боку, из груди торчал меч. Рита повернула тело на спину. Изо рта Фалкона вылетел стон, похожий на злобный животный вой, глаза Главы Рядилища широко раскрылись и снова закрылись. Рита потрогала жилистую шею, послушала дыхание. Фалкон был мертв.
      Второе тело лежало на спине и было на ощупь холодным. Хок тоже погиб. Шея у него была покрыта коркой засохшей крови, а правая рука протянута вперед — у Риты не возникло никаких сомнений, что меч в грудь Фалкону всадили именно он. Другое дело — рана у Хока на шее. С такой раной не ходят. Значит, кровавый след оставил именно Фалкон. Кто-то его ударил мечом или кинжалом, там, в «апартаментах», и он после этого сюда пришел.
      В общем, все понятно и нужно искать либо новое начальство, либо новое занятие, последнее предпочтительнее. Но все-таки — Рита была девушка обстоятельная. Для начала она выглянула в смотровое окно.
      Занимался рассвет, и были видны кое-какие силуэты, очертания, и даже детали.
      Деталь — мост, который пять лет не опускали, опущен.
      Деталь — на камнях слева от моста, на ближней стороне рва, тело.
      Деталь — на противоположной стороне, у моста, тело.
      Рита быстро пошла к лестнице и спустилась на второй уровень. Еще тело. Она перевернула его на спину ногой. Какой-то охранник.
      Спустившись еще на один уровень и безошибочно ориентируясь в путаных коридорах, она вышла к подъемному мосту. Выйдя на сам мост и взявшись за цепь, она наклонилась к камням, всматриваясь. Фокс. Перейдя мост, она присела на корточки. Брант.
      Брант!
      Она приложила ладонь к его щеке. Щека была холодная, но не ледяная. А кровищи-то сколько.
      Возле Бранта лежали арбалет и колчан. Рита схватила и то, и другое, и побежала вдоль рва, заряжая оружие на ходу. Добежав до задней стены, она крикнула:
      — Эй!
      Слуга дремал возле лодки, на ступеньке, закрыв лицо нелепой шляпой. Рита прицелилась и выстрелила. Стрела снесла со спящего шляпу. Он вскочил.
      — В лодку и вокруг замка, к мосту! — крикнула Рита. — Живо! Шевелись, а то убью, как мерзкую крысу! Да шевелись же, подлец!
      Слуга прыгнул в лодку и заработал веслами. Рита побежала обратно. Брант лежал в той же позе. Она рухнула возле него на колени.
      Почти всю кровь потерял мальчик. Чудо, что жив.
      Лодка подошла к краю рва.
      — Веревку давай, — сказала Рита, сдерживая рыдания. «Не все сразу». Совсем недавно она не могла даже заплакать. С тех пор многое изменилось.
      Вбив в землю колышек, Рита снова посмотрела на слугу.
      — Раздевайся, — сказала она.
      — А?
      — Снимай дублет и рубашку.
      — Я простужусь, — пожаловался слуга.
      — Убью, — холодно сказала Рита.
      Он знал, что она не шутит. Он скинул дублет и стянул рубашку через голову.
      — Рубашку сюда, — сказала Рита. — Дублетом подавись. Простудится он. Гад.
      Она быстро разорвала рубашку на бинты.
      Переместив Бранта с помощью слуги на дно лодки, Рита внимательно осмотрела рану, вынула из кармана именно для таких случаев предназначенную походную флягу, освободила пространство вокруг раны от запекшейся крови, и сказала:
      — По реке вниз, быстро. Выйдешь на самую середину, там течение сильнее.
      Некоторое время ушло у нее на перевязку. В общем, поняла она, никакие важные органы, вроде бы, не задеты, во всяком случае сильно, и сама по себе рана, возможно, не смертельна. Возможно. Оставались две опасности — потеря крови и заражение, которое в наше время называют вычурно — сепсис.
      Очевидно, сын ее был очень здоровый человек. Провалявшись столько времени в беспамятстве, он вдруг пришел в сознание — лодка была уже на полпути к морю — и вполне осмысленно поводил глазами, рассматривая окружающую обстановку. Правда, он не узнал Риту и не понял, что находится в лодке.
      — Фрика, — сказал он, помолчал, и добавил, — Бараны.
      Он закрыл глаза, но продолжал время от времени произносить не относящиеся к делу слова.
      — Педимент… Ионическая… На север… Редо не знает…
      Очень плохо, когда сидишь вот так, а делать ничего нельзя, даже грести нельзя. Сперва Рита хотела отобрать у слуги весла, но потом вспомнила, что она — женщина. Шею свернуть этому негодяю она могла запросто, и четверым таким негодяям могла, а вот чистой мускульной силы у негодяя было больше, и будет лучше для Бранта, если лодка прибудет по назначению быстрее.
      Брант опять открыл глаза и попросил пить. Рита подняла со дна черпак, каким обычно вычерпывают воду из лодок при кораблекрушениях, сразу перед тем, как лодку накрывает целиком рычащий брызгающийся шквал, зачерпнула воды и, приподняв Бранту голову, приложила край черпака к его губам. Край был толстый и неудобный, а на глотательные движения у Бранта не было сил. Тогда Рита набрала в рот воды, снова приподняла ему голову, и приникла губами к его губам, отпуская воду ему в рот малыми дозами.
      — Помрет скоро, — равнодушно сообщил слуга.
      Надо было его прирезать, привязать камень к шее, и выкинуть за борт, но, во-первых, под рукой не было подходящего камня, а во-вторых он был в данный момент — необходимое перевозочное средство, посему Рита подавила в себе ярость и отчаяние и ограничилась тем что, развернувшись, хлестнула его наотмашь по небритой щеке.
      — Греби быстрее, мерзавец, — сказала она.
      — Я уж и так стараюсь, — оправдался он, и получил вторую пощечину.
      В дельте многочисленные течения мешали продвижению лодки, толкая ее, казалось, в нескольких направлениях сразу.
      — Направо и вдоль берега, — сказала Рита.
      — Помилуйте, госпожа моя, там прибой.
      — Не помилую. Греби.
      К счастью, море в тот день было спокойное, почти штильное, да еще помогло морское течение, потащившее лодку к западу — то есть, именно туда, куда нужно. Через четверть часа показалась череда прибрежных вилл.
      — Эй, — сказала Рита. — Видишь вон тот дом? — она кивнула на первую виллу. — К нему. Быстро.

* * *

      Оглушенный охранник пришел в себя, ударенный в морду тоже. Найдя друг друга, они обошли замок, оценивая обстановку. Трудности с планом дальнейших действий начались сразу. Пленницы отсутствовали, трупы наличествовали, и оба воина уверились, что за верную службу их никто не похвалит — охранять пленниц и Фалкона входило, вроде бы, в их обязанности, и лучшее, что их ждало в Теплой Лагуне, в воинском режиме, который не перестал быть фалконовским, было заключение в темницу на неопределенный срок. О худшем не хотелось даже думать. Оглушенный предложил ударенному отрезать голову диктатора и принести ее в стан мятежников. После некоторого раздумья, ударенный согласился. Вытащив мечи, они вошли в зал, освещенный дневным светом, и приблизились к трупам. Им показалось, что трупы шевелятся, и, охваченные суеверным страхом, охранники, не сговариваясь, бросились бежать. Выскочив по опущенному мосту в поле, они остановились, и ударенный предложил просто придти в стан Лжезигварда и заявить, что они только что убили Фалкона, труп в Замке Оранжевых Листьев. За это Лжезигвард наградит их чинами и сделает своими неотлучными верными адьютантами. План был хорош, но рядом с трупом Фалкона валялся также труп Хока. Охранники не знали, что Хок — перебежчик. Можно было вернуться, вынести Хока, и закопать — но нет, при мысли о возвращении в замок обоих пробрала дрожь. В общем, про Хока надо молчать — авось обойдется. На том и порешили.
      Третий охранник, раненый Брантом в бедро и пролежавший всю ночь в темном углу, утром встал и обнаружил, что вполне может передвигаться. Он тоже, пройдя по залам, нашел трупы, испугался, выбрался из замка со стороны реки, сел в лодку, и поплыл вниз по течению. добравшись до моря, он вышел в его просторы и повернул на запад, к Теплой Лагуне. Море проснулось, лениво потянулось, и перевернуло лодку. Держась одной рукой за киль, охранник изо всех сил работал остальными конечностями, включая раненую, и сознавал, что не успевает — берег был далеко. Терпящим крушение заинтересовалась стая дельфинов. Они тыкали в него носами и пищали, радуясь. К праздненству присоединилась было молодая акула, но дельфины, возмутившись, убили ее и опять стали заигрывать с раненым. Он пытался их просить, потом стал на них кричать, и, отчаявшись, начал с ними сражаться, проявляя доблесть. Дельфины очень удивились такому недоброжелательному к ним отношению и за четверть часа дотолкали лодку с неприветливым, цепляющимся за нее, существом до берега, и оставили там это сквернохарактерное существо с тем, чтобы оно никогда больше к ним не возвращалось. Даже если оно, существо, одумается и подобреет, все равно они с ним играть больше не будут, они обиделись, вот и все.
      Существо полежало некоторое время на песке, бормоча и вздрагивая, а потом встало и заковыляло в сторону Теплой Лагуны. Пройдя мимо череды прибрежных вилл, из которых ни один гад не вышел, чтобы поинтересоваться, не нужна ли помощь попавшему в несуразную беду, существо приплелось на окраину, где в обшарпаной таверне угостил его полным кубком мерзкой браги какой-то русоволосый драконоборец, рассказавший существу несколько диких историй про эльфов и Страну Вантит. За два часа, взбодренный брагой, враг дельфинов добрался до северной окраины, пришел в войско, и сообщил, что Фалкон мертв. После этого ему не понадобилось даже просить аудиенции у командования — командование, страдая одышкой, прибежало к нему само в полном составе. Он поведал им обо всех своих впечатлениях и был слегка задет тем, что про дельфинов слушали рассеянно. Десять всадников под началом опытного капитана устремились к Замку Оранжевых Лисьтев. Замок они не нашли и вернулись ни с чем. Тут же раненого бражного обвинили в измене, но, на его счастье, кто-то из военачальников вспомнил, что играл в детстве в разбойников в окрестностях замка, который, вроде бы, так и назывался — Замок Оранжевых Листьев. Наконец кому-то пришло в голову найти карту и посмотреть, что и как. Еще десять всадников, на этот раз вооруженные картой, устремились в правильном направлении и вернулись через три часа, к вечеру уже, и подтвердили, что все так и есть, как изменник рассказал. Изменника освободили из-под стражи, но доверие к нему было тем не менее потеряно навсегда.
      В стане мятежников тем временем искали Нико, чтобы его расспросить, но он исчез также внезапно, как появился. Фрика и Шила в сознание не приходили, несмотря на усилия лекаря.
      Продвижение ударенного и оглушенного по суше заняло больше времени, чем продвижение раненого по воде. Частично сказалось отсутствие дельфинов. Они прибыли в стан Зигварда чуть за полдень и потребовали аудиенции с «зурпатором».
      Зигвард вышел к ним из шатра, брезгливо оглядел обоих, и спросил, что им нужно.
      — Великий Лжезигвард! — высокопарно обратился к нему ударенный. — Твой час зазвонил. Мы доставляем тебе честь доброй вести.
      Зигвард засмеялся.
      — Ну, ну? — сказал он.
      — Мы призрели нечеловечные поступки жестокого Фалкона, обижателя и расстраивателя ниверийского народа и больше не намерены терпеть. Нам не нужно обещанное им великое будущее и свобода духа, мы хотим, как продажные кронинцы, жить под властью вероломного зурпатора, ибо оно нам мило, как всем. Мы требуем порабощения никчемной династией! И мы согласны об этом всенародно публиковать!
      Помолчали.
      — И что же? — спросил Зигвард.
      — Теперь ты, — сказал ударенный оглушенному.
      — Нет, говори ты, ты красиво говоришь, я так не умею.
      — Хорошо. Великий Лжезигвард! Дабы доказать тебе, о коварный владыка, свидетельство верности нашей неслабой, рапортуем мы тебе гласно, что ассассинирован нами негуманный Фалкон.
      — А ну, еще раз, если вас не затруднит, — сказал Зигвард. — Что с Фалконом?
      — Мы его… того… убрали.
      — Куда убрали?
      — К чертовой бабушке. Закололи.
      — Ого, — сказал Зигвард. Он хотел было завести их в шатер, но кругом было много воинов, и все они, конечно же, все слышали. — Так. Вы вдвоем?
      — Да.
      — В стане?
      — Нет.
      — По поручению Хока?
      — Нет, Хока мы тоже убрали, когда он его защищал, — ляпнул оглушенный, а ударенный толкнул его локтем и сделал ему страшные глаза.
      Что-то случилось, это точно, подумал Зигвард. Но что? Что он такое плетет? Фалкон убит — это возможно. Эти двое, кстати говоря, вполне могли это сделать — вон какие у них лица дубовые. Но то, что они заодно убили Хока — возможным не представлялось. Хок защищал Фалкона? Зачем? И куда пропал этот подлец Нико? И где тот, который с ним был?
      — И где теперь Фалкон? — спросил он.
      — Все там же, — сказал ударенный. — В Замке Оранжевых Листьев.
      Зигвард разбирался в людях гораздо лучше, чем все фалконовы советники вместе взятые, лучше, чем сам Фалкон, поэтому трое всадников, которых он отправил в Замок Оранжевых Листьев, нашли и замок, и трупы, и вернулись через два часа. Зигвард тут же послал в замок карету. Вывоз трупов не занял много времени. Запертых повара и служанку выпустили и отпустили, и они куда-то ушли пешком, возможно в Артанию, хотя вряд ли, ибо прожившие на ниверийской территории более двух лет артанцы, несмотря на горячие симпатии по адресу степного своего края, редко возвращались домой.
      Ночью в стан фалконовцев пробрался лазутчик, и, прибыв обратно, рапортовал лично Зигварду. Враг не то, чтобы растерян, но как-то не уверен в себе. Патрули частично спят. Бочки с сыпучей смесью для огнестрелов располагаются на пяти телегах вправо от шатра командования.
      Зигвард произвел простой логический анализ ситуации. Смесь — это то, что заставляет огнестрелы работать, без смеси огнестрелы — просто чугунные болванки, от поленьев отличаются тем, что ночью на них сидеть холодно.
      Он снарядил отряд из двадцати человек и вооружил их вместо арбалетов простыми луками, а наконечники стрел они обмотали паклей и окунули в смолу, а к седлам привязали по нескольку факелов. Чтобы в последствии о нем не говорили гадости, Зигвард возглавил отряд сам.
      Шагом, гладя коней по холкам, чтобы они не ржали и не рыпались, всадники приблизились к неприятельскому стану. Небо покрыто было облаками, и виден был лишь огонь костров фалконовской стражи. Следуя методу Кшиштофа, Зигвард передал приказ шепотом по цепочке. Всадники зажгли факелы и вонзили шпоры в бока коней. Пролетев галопом короткое расстояние, отделяющее их от неприятеля, они ворвались в стан. Только один огнестрел успел выстрелить.
      Фалконовцы сперва растерялись, а когда опомнились и дали сигнал тревоги, было уже поздно — на бочки со смесью посыпались зажженные стрелы. В два ряда отряд Зигварда прошел мимо телег, забросав их поверх стрел горящими факелами.
      Сыпучая смесь была внове, и о ее действии, и особенно действенности, никто ничего толком не знал.
      Некоторые особенно ретивые фалконовцы кинулись тушить телеги, а всадники Зигварда и сам Зигвард, хоть и уходили, но не очень торопясь, рассчитывая заодно помахаться со стражей и подождать, пока проснется остальное войско.
      Рвануло так, что, казалось, земля, наконец, проснулась и зарычала, и сейчас всех проглотит. А потом рвануло еще раз.
      Сообразительный Зигвард крикнул «Галопом!» и опустил повод. Отряд устремился за ним, и тут рвануло в третий, четвертый, и пятый раз. Зигвард потерял треть отряда, уцелевшие осыпаны были пеплом и сажей, плащи обгорели, у некоторых обгорели волосы. Обезумевшие от грохота, боли, и сыпавшихся с неба искр, кони полетели стрелой. Плащ Зигварда горел, и его пришлось скинуть.
      Войдя в шатер, Зигвард сорвал дублет, рубашку, вылил на себя бочонок воды, стирая с лица сажу, и первым делом ощупал волосы. На месте. И то ладно. Спину саднило от ожога, пусть и легкого. А нечего быть таким самоуверенным! Война — она война и есть. Решил покрасоваться, изобразить рыцаря, отца солдат? Полководцы, пусть и великие, панибратствуют с подчиненными. Обязанность императора — держать дистанцию!
      Впрочем, миссия удалась.

* * *

      Наутро всадник с белым флагом торжественно въехал в стан фалконовцев. Его хотели застрелить, но он умолил их сперва выслушать некие предложения, выдвинутые Великим Князем Зигвардом, и его отвели в шатер командования. Парламентер был молод, симпатичен, обаятелен, и уверен в себе.
      — Господа мои, — сказал парламентер, улыбаясь лучезарно. — Мой повелитель старина Зигвард, о котором вы все, возможно, слышали, находится в состоянии дичайшей ярости из-за того, что ему подали сегодня отвратительный, по его словам, завтрак. Полуголый, непричесанный, злой, он изволил в течении получаса гоняться за своим ординарцем, который, по его словам, ничего не понимает в омлетах, журбе, атасах, и вообще ни в чем, с кинжалом. Вообще, если разобраться, Зигвард — весьма неприятный и взбалмошный тип. И я бы с удовольствием оставил бы его и перешел бы на вашу праведную сторону, господа мои, но — не могу. Не могу я к вам перейти. Поскольку вашей стороны, как оказалось, более не существует. И мне лично очень жаль, очень. Замучает меня старина Зигвард, помяните мое слово.
      — Как вас зовут, юноша? — спросил, морщась, один из фалконовых военачальников.
      — Стыдно признаться, но зовут меня Хорс. Ужасно, правда? Все эти клички, давно утратившие всякий смысл кронинско-университетские традиции, вся эта труха и пыль, ничего кроме трухи и пыли, но, да, Хорс меня зовут. Ужас, правда?
      — Ну так вот, Хорс, — сказал военачальник. — Передайте своему узурпатору, что за вчерашнюю выходку он поплатится.
      — Чего там передавать! Я ему раз десять уже сказал.
      — Далее. Если вы, Хорс, хотите перейти к нам, вы можете это сделать. Но сперва вам нужно…
      — Да я ж только что объяснил — не к кому больше переходить! Фалкона нет, а вас вот всех, здесь сидящих, никто слушать не будет. Это же понятно всем, очевидно. Фалкон специально вас таких подбирал, чтобы никакой самостоятельности, вы были просто куклы говорящие у него в руках, без него, простите за неприятную откровенность, вы вообще-то ничто.
      — Что вы имеете в виду, когда говорите, что Фалкона нет?
      — Помер, как есть помер Фалкон.
      Командир, изображая удивление, повернулся к другим командирам.
      — Господа мои, что он такое говорит? — он повернулся к Хорсу. — Что вы такое говорите? Кто вам это сказал? Фалкон жив-здоров, сейчас только отлучился в город, прибудет к вечеру.
      — К вечеру его уже успеют отпеть и закопать неподалеку от нашего стана, — сказал Хорс. — Кстати, вы все приглашены, можете поехать со мной. И Фалкон, и Фокс, и Хок — будут рядышком лежать.
      — Фокс? — воскликнул военачальник.
      — Увы.
      Возникла тяжелая пауза. Некоторые из командиров заметно побледнели.
      — В общем, — сказал Хорс, — дело ваше дрянь, господа мои. У вас есть два выхода. Первый — присягнуть на верность Великому Князю Зигварду. Вот все вы со мной как раз и поедете, много времени это не займет. Но можете и не присягать. Можете просто сдаться в плен, и тогда вас будут судить, как изменников. Это второй выход.
      — Есть еще и третий, — сказал кто-то из младших командиров. — Дать бой этому самозванцу!
      — Силы Зигварда, — сказал Хорс, — в три раза превосходят ваши. Именно поэтому я и не перехожу на вашу сторону, господа мои, а иначе бы перешел непременно. Что ж, давайте бой. За что вы собираетесь драться? За память о Фалконе? Что вы скажете своим воинам? Что, раз Фалкон мертв, им тоже полагается быть мертвыми?
      — Наши воины ничего не знают, — сказал угрожающе один из командиров.
      — Ну да? — удивился Хорс. — Всю ночь им раздавали прокламации, а они не знают?
      — Кто раздавал?
      — Люди Зигварда, — ответил Хорс. — Подлость, а? Я ж говорю, доведет меня этот невежа. Уеду я от него в Артанию. Воины ваши тоже хороши, конечно. Вместо того, чтобы усомниться в правдивости прокламаций, полвойска возьми да и разбегись! Что ж, давайте бой. Через час вы будете разбиты на голову и, опять же, арестованы и преданы суду, но судить вас будут не только, как изменников, но и как дезертиров, военным трибуналом. Сейчас я выйду из этого шатра, сяду на лошадь и буду вас ждать. Если через четверть часа ко мне никто не присоединиться, я уеду один, вернее, не один, но с теми из ваших воинов, которые не хотят сражаться за недобрую память о Фалконе, то есть со второй половиной вашего войска. Кстати, в бою, если таковой будет, все они сразу же перейдут на сторону Зигварда. До свидания, господа мои, до скорого свидания — либо под флагом Ниверии, либо на Площади Правосудия. Терпеть я не могу эту привычку Зигварда — как вобьет себе чего в голову, так уже тараном не выбьешь. Сегодня после завтрака только и долдонил, что о Площади Правосудия, причем именно в связи с вами. Я его еле уговорил дать вам шанс присягнуть ему.
      Он поклонился и вышел.

* * *

      Шила пришла в сознание с головной болью такого масштаба, что тут же дала себе слово, если выживет, никогда ничего больше не пить кроме холодной воды из артезианского колодца. Вокруг были какие-то подозрительные полотнища и драпировки, и где-то бессвязно говорили, и каждое слово звучало, как хриплый горн у самого уха, и отдавалось ударами пульса в затылке, во лбу, в глазах, и где попало. Язык был — будто сделан из обоссанной кошками коры вяза. По жилам распространилась тропическая жара, а ноги холодели полярным холодом. Правая рука отсутствовала начисто. Шила скосила глаза, тут же отозвавшиеся болью, и увидела, что рука на месте. Убрав голову с бицепса (голова болела, когда ее перемещали и когда ее не перемещали тоже болела, поэтому разницы не было никакой) и вскоре, хоть и с пугающей задержкой, по руке побежали уколы и щипки, а потом в локте и кисти так засвербило и засверлило, что Шила подумала — надо было оставить все как есть.
      Коль скоро боль не унималась, как не лежи, следовало встать и идти искать артезианский колодец.
      Она встала, качнулась, удержала равновесие, и огляделась, медленно поворачивая голову. Она была в шатре. На плетеной подстилке у самых ее ног лежала Фрика.
      — Эй, — сказала Шила хрипло. — Эхх… Эй!
      Она опустилась на колени рядом с матерью и дотронулась до ее плеча. Обычно Фрика спала очень чутко, а сейчас даже не пошевельнулась. Шила решила ее не будить.
      Внезапно она вспомнила, что произошло. Их опоили зельем, и ее, и Фрику. А потом был Фалкон. И она его ткнула кинжалом под лопатку. А потом потеряла сознание. И вот она здесь. Кто-то пробрался в замок, и привез их сюда. Слуги Фалкона? Вряд ли. Будь это слуги Фалкона, они бы сейчас были не в шатре, а в каком-нибудь, опять же, каменном мешке. Почему шатер?
      Шила снова поднялась на ноги и вышла из шатра, покачиваясь. Дело шло к вечеру, солнце желтело над кронами каких-то хилых деревьев, а кругом стояли шатры, и шастали туда-сюда какие-то редкие воины. Кто-то что-то закричал, вроде «едут, едут!», и все засуетились еще больше. Шила отошла от шатра и огляделась. С юга к шатрам двигалось войско.
      Приблизившись, воины начали спешиваться у шатров, мрачно обмениваясь репликами, стирая со лбов пот, черпая из бочонков воду. Один из воинов подъехал прямо к шатру Шилы и спешился.
      — Ого, — сказал он без особого энтузиазма. — Как ты выросла, девочка моя.
      Как-то неестественно у него это получилось, будто хотел он быть искренним, но не мог в силу каких-то неведомых ей причин.
      — Мы разве на ты? — спросила Шила.
      — Вроде да, — сказал воин. — Впрочем, как хочешь. Фрика тоже очнулась?
      — Кто вы такой?
      — Я, в общем-то, твой отец.
      — Зигвард?
      — Да.
      — Ага, — она смерила его взглядом. — Ничего, симпатичный.
      Он наконец-то улыбнулся, но улыбка быстро сошла с его лица.
      — Мне надо… — сказал он. — В общем, я сейчас пойду вон туда, где эти свиньи моются, помоюсь сам, и выскажу им кое-что. Извини, что я такой хмурый. Может… Ну, иди сюда, я тебя обниму.
      Никакой особой нежности в его объятиях не было, а потом от него несло очень сильно.
      — Да… — сказал он. — Ну, ладно. Понимаешь, войско-то сдалось, а вот горожане… В общем, мне только что пришлось подавлять восстание, и дело это, скажу тебе по очень большому государственному секрету, не из приятных. Я сейчас вернусь, только умоюсь и всыплю им… скотам… птица и камень…

* * *

      Отец ее оказался веселым дядькой, когда слегка развеялся. Умытый, в чистой одежде, побритый и причесанный, он выглядел очень импозантно, что весьма импонировало Шиле. Они проболтали весь вечер о всякой ерунде, об отношениях мужчин и женщин, об искусстве, о Славии, и прочем. Вот только каким образом она, Шила, и Фрика, попали из Замка Оранжевых Листьев сюда, в стан — уже не мятежников, но победоносного войска Великого Князя Зигварда, повелителя Ниверии, Зигвард уточнять отказывался. Что-то его во всем этом деле смущало. А может просто скромничал. Фрика в себя не приходила.
      На следующее утро Зигвард съездил в Теплую Лагуну, произнес там две речи — одну в ратуше, другую на площади, и, оставив в городе значительный гарнизон, состоящий преимущественно из кронинцев и астафцев, двинулся с остальным войском в столицу. Собственно местных воинов, перешедших на его сторону, пришлось взять с собой — здесь он им не доверял. В Астафии он намеревался перераспределить их, частично в Кникич, частично на запад, к горам.
      На подходах к Астафии дороги оказались завалены снегом, что всех очень смутило и расстроило. Зато сама Астафия встретила Зигварда радостно и помпезно. Распространился, правда, слух, что он, Зигвард, не просто Великий Князь, но заодно еще и славский конунг, но, даже если правда — что в этом плохого? Меньше опасности со стороны Славии, вот и все. Он же наш, плоть и кровь. По нам, так пусть и Артанию присоединит.
      Сразу по прибытии Зигвард первым делом разослал курьеров к членам Рядилища, призвав их собраться через три часа, а сам посетил Улицу Святого Жигмонда, в одном из домов которой провел эти же три часа в обществе двух изображающих сладострастие проституток, а затем, захватив с собой две дюжины охранников, явился с небольшим опозданием в Рядилище, где все были в сборе. Взбежав на подиум, Зигвард сказал:
      — Здравствуйте, господа мои. Вас тут слишком много. Я хочу видеть комиссионера фермерских хозяйств, комиссионера ремесел, комиссионера по вопросам культуры, главу управления регионами, главу судопроизводства, главу легислатуры, и комиссионера иностранных дел, итого семь человек. К остальным нижайшая просьба не побрезговать выйти вон и больше никогда сюда не приходить, ни под каким предлогом.
      После короткой паузы в зале зашептались. Никто не поднялся с места. Зигвард поднял руку, восстанавливая тишину.
      — Я прекрасно понимаю, — сказал он, — что, вальяжно расположив афедроны свои в этих креслах, многие из вас опасаются, что жизнь вне этих кресел окажется менее комфортной. Я не Фалкон, я человек гуманный и сочувственный. Поэтому заверяю вас, господа мои, что Сейская Темница в ближайшее время будет переоборудована, чтобы создать максимально комфортабельные условия для тех из вас, кто не является одним из ранее мною упомянутых и не покинет зал в течении следующих двух минут. Конвой!