Троецарствие - Год Мамонта

      — Интересно, — сказал князь. — Так он сегодня приезжает, Волшебник?
      — Да, — ответил Хок. — Странно, что вы о нем никогда не слышали. Впрочем, вы, наверное, правы. Какое цивилизованному человеку дело до суеверий? Беда в том, что цивилизация всегда поверхностна, а суеверия так или иначе составляют почти всю сущность большинства людей. Уж сколько, казалось бы, глумились над религией, высмеивали ее, а в храмах все еще народ толчется, думает, что Создатель почтит думами о них.
      — Да, предрассудков много, — согласился князь. — Не поверите, Хок, у меня в княжестве… бывшем моем княжестве… все фермеры — верующие. А священник — такой прощелыга, такой прощелыга.
      — Да, — сказал Хок. — Все священники прощелыги. Ну-с, зайдем.
      Сейская Темница показалась князю после окраинной улицы адом. Тем не менее, уже не надежда, но уверенность в скорой свободе и жизни на юге, у живописных скал, где в теплой прибойной волне плещутся толстые дети виноделов, скрасила впечатление.
      Камера, то бишь пещера, была не очень ярко, но освещена масляными светильниками. В углу стояла кровать с балдахином и свежим бельем. Рядом помещались умывальные принадлежности. Дубовый, хорошей отделки, стол был накрыт и сервирован. По центру дымилось блюдо с глендисами. С краю стола стопкой лежали бумаги. Рядом с бумагами помещались чернильница и перо. У левой стены высился шкаф — семь смен одежды и белья, халаты, и обувь.
      У входа в пещеру сидели на новой деревянной скамье двое — они пришли сразу за князем и Хоком — неприветливый лысый и благообразный причесанный.
      — Замок поменяли, — сказал Хок. — Решетка теперь отпирается изнутри. И только один ключ. Вот он.
      Князь благодарно взял у Хока ключ.
      — Поешьте, успокойтесь, оденьтесь в чистое. Вот чернильница, вот перо, здесь документы, нужные вам для запоминания. Делайте записи. Через три-четыре дня я вас навещу. Те двое — крысолов и слуга. Крысолов глухонемой. У него только одно назначение — делать так, чтобы крысы сторонились этого помещения. Он это сделает, не сомневайтесь. А слуга будет выполнять малейшие ваши пожелания и прихоти. Кстати, если вам захочется еще прогуляться, а меня в этот момент не будет, возьмите с собой слугу. Нужному поведению он обучен. Я его предупрежу. Суд состоится на восьмой день, в среду, так что времени не так уж много. Кстати, я должен вам кое-что сказать, секретное. — Хок понизил голос. — Дело такое. Крысолов, естественно, не опасен, поскольку не говорит, а грамоты не знает. Дворецкого пришлось посвятить в некоторые детали. Он знает, кто вы такой.
      — Да? — спросил князь с готовностью. — Так что же?
      — Его по окончании вашего здесь пребывания придется убить. Вы понимаете — это очень неудобно и негуманно, какая уж там гуманность, но это совершенно необходимо. Речь идет о безопасности государства.
      — Конечно, — сказал князь, сокрушенно качая головой. — Очень жаль, на вид он славный малый. Но необходимость есть необходимость.
      — В том-то и дело, — заключил Хок. — Ну, князь, увидимся скоро. Поздравляю вас. Вы выполняете дело, ну, небывалой просто важности. Желаю успеха.
      Они молча и торжественно пожали друг другу руки.
      Было холодно. Хок закутался в плащ и быстрым шагом направился к брошенному храму, за углом которого ждали его карета, лошади, и четыре охранника. Охрана Хоку была не нужна. Она нужна была, учитывая особенности поведения людей в этом районе, карете и лошадям.
      — Дрянь место, — сказал Хок, не в первый раз оглядывая дома вокруг. Он сел в карету.
      Ближе к центру, он велел охраннику остановиться и сказал, что дальше пойдет пешком. Ему хотелось посмотреть на представление Волшебника. Просто из любопытства, хоть он уже и видел эти представления раньше.
      В этот свой приезд в Астафию Волшебник, вместо обычного выступления на площади, абонировал правое крыло Форума, установив плату за вход и уплатив соответствующую мзду в государственную казну. Вспомнив об этом, Хок решил, что у Волшебника совсем плохи дела — раньше он, по крайней мере, создавал какую-то видимость бескорыстности.
      У Форума, где Хок был частым гостем, слушая в основном речи политического содержания, но и захаживая иногда на художественные представления, иногда с дамой, была огромная толпа. Желающих лицезреть Волшебника было раз в десять больше, чем мест в правом крыле Форума.
      Хок прошел через толпу, бесцеремонно расталкивая чернь и не отвечая на ругательства, и втиснулся в вестибюль. Здесь была уже не толпа, но давка. Хок снова вышел на площадь, огляделся на всякий случай, разбежался, и прыгнул, достав рукой небольшой выступ между декоративной колонной и стеной. Подтянувшись, он полез вверх, используя выступы, трещины, стену и колонну для опоры. Под фронтоном, он протянул руку, ухватив узкий край, оторвался от стены, закинул ногу на карниз, вскарабкался, взошел по крутой левой стороне фронтона на крышу, перебежал, балансируя, к одному из дормеров, и влез внутрь. Миновав несколько служебных помещений, в одном из которых обнаружена была им совокупляющаяся пара из обслуги Форума, Хок вышел в последний ряд амфитеатра и, согнав в проход какого-то восторженного простолюдина, сел на его место.
      Волшебник был великолепен. В темно-синей мантии с серебряными астрономическими знаками, он возвышался на подиуме, скандируя — некоторые слова расползались в вибрирующее эхо, поскольку акустика амфитеатра была рассчитана Зодчим Гором на обыкновенный и спокойный голос, но это совершенно не вредило эффекту. Зал завороженно ловил фразы.
      — …дабы не скапливалась в носу всякая дрянь. А лохань ту поверните торцом к окну, дабы свет дневной солнечный проникал, и думайте обо мне, ибо когда вы думаете обо мне, я думаю о вас, а иначе никто не думает. А теперь я вам покажу несколько чудес, дабы знали вы мою силу. Вот обыкновенная лягушка…
      Удивительно, как все лжепророки и бессовестные имитаторы начинают именно с лягушек или рептилий, подумал Хок. Млекопетающие часто вообще отсутствуют в их репертуаре. Изначальное Учение, которые они все имитируют, как умеют и понимают, намного стройнее, надо отдать должное жадным попам. Но, конечно, Фалкон не зря их не трогает, этих комедиантов — пока что. Чем больше эта темная, нищая публика верит шарлатанам, показывающим чудеса, тем меньше она ходит в храмы, и незыблемое когда-то влияние монотеизма слабеет год от года. Мудрый Фалкон не забывал заодно следить, чтобы священников подкармливали, и не жалели средств. В один прекрасный день можно будет запросто показать на какого-нибудь жирного попа, который давно не верит ни в Создателя, ни в Спасителя, а если и верит, то скорее как в конкурента, показать пальцем на лоснящиеся щеки, огромный живот и жирный зад, и сказать — вот кто виноват, посмотрите, люди, на этого лицемера, он вам про Создателя говорит, а сам ворует, причем ворует ваши же деньги! Обжирается, сволочь, за ваш счет! И влияние храмов исчезнет навсегда. Да, с уважением подумал Хок, Фалкон знает, что делает.
      Не досидев до конца, он вышел в вестибюль. Давки уже не было. На выходе его остановил один из охранников Форума.
      — Стой, — сказал он совершенно автоматически, очевидно в сотый раз за вечер. — За вход платил?
      — Очнись, — брезгливо ответил Хок.
      — О! Прошу прощения, господин мой. Я вас не узнал.
      — Не узнал, — проворчал Хок. — Не узнал он, видите ли.
      Охранник вытянулся и мелко задрожал. Он был на голову выше Хока и в полтора раза тяжелее. Но все охранники в городе, и не только они, испытывали ужас при мысли о возможности вызвать недовольство Хока, всесильного и справедливого соратника Фалкона.
      В особняке Фалкона слуга, не задавая вопросов, подал Хоку кружку с вином.
      — Он занят? — спросил Хок.
      — Принимает двоих, — ответил слуга. — Нищего музыканта и жадного попа.
      Не все музыканты были нищими, и не все попы жадными, но народ очень восприимчив к словосочетаниям, которые ему каждый день повторяют.
      Хок не обиделся. Фалкон знает, что делает, а его, Хока дело, не было очень срочным. Собственно, совсем не срочным, если вспомнить о другом деле, о котором лучше не вспоминать. Но Фалкон вспомнит обязательно. Великий Князь Зигвард был упущен во второй раз. Правда, вторая ошибка была связана с первой, и их можно было объединить в одну большую ошибку, за которую Хок уже получил нагоняй. Но все-таки.
      В приемной сидел еще один человек, маленький и тощий, лет двадцати восьми. Хок подмигнул ему, и молодой человек ответил ему неуверенной улыбкой с долей развязности.
      Тем временем Фалкон разговаривал в своем кабинете с музыкантом, а священник ждал. Таким образом священнику давали понять, что музыка, хоть и легкомысленный жанр, все же намного важнее дурацких суеверий. Надо было еще и колдуна сюда какого-нибудь, подумал Фалкон, тогда бы поп понял, что и суеверия разные бывают.
      — Так в чем же состоит твоя идея, милейший? — спросил он учтиво, даже ласково.
      — Да вот, — объяснил музыкант, — если, к примеру, струнные… лютни или лиры… играют, к примеру, мелодию, а рожок, значит, играет контрапункт, получается фуга. Это такой вид музыкального произведения.
      — Я знаю, что такое фуга, — сказал Фалкон спокойно.
      — Да? — музыкант удивился. — Знаете?
      Фалкон кивнул.
      — Ну, тогда что же… да… — продолжал объяснять музыкант, — я тогда, чего-то… эта… но вот представьте себе тогда, господин мой, что в это же самое время медные… типа трубы и горны, ту-ту-ту такие, типа… тоже играют, но не основную мелодию, а некоторые ее части, подчеркивая таким образом некоторые места. Пусть грубо, но подчеркивая. Ту-ту. Получается очень торжественно.
      — Торжественно — это хорошо, — сказал Фалкон. — Я люблю, когда торжественно. — Он действительно любил, когда торжественно. — Но что же дальше?
      — Дальше? — музыкант опять удивился и даже слегка растерялся. — Ну, можно еще, чтобы в это время пели хором. Или подпевали.
      — Так. Ну-ну?
      — Ну-ну? Ну-ну. Ну, у меня есть несколько… — музыкант взъерошил волосы, — … э… набросков, что ли. Как это должно все звучать. На, там, не знаю, праздненстве или торжествах. Но, видите ли, господин мой… где их столько найти… чтобы все приехали одновременно, отрапортовали, отрепетировали, отыграли. Им где-то жить надо. Чем-то питаться. И так далее.
      — Да, надо, — согласился Фалкон. — То есть, тебе средства нужны.
      — Страсть как нужны, господин мой.
      — А покажи-ка наброски.
      — А?
      — Наброски покажи.
      Музыкант смутился.
      — Что, вот прямо сейчас?
      — Да. Они у тебя с собой?
      — С собой, а как же… вот только…
      — Что?
      — Они у помощника моего. Он там сидит, в приемной. Собственно, он и сочиняет. Наброски.
      — А ты просто играешь?
      — Как могу. Упрощенно.
      — Ну, позови его сюда.
      — Да зачем же, господин мой. Ведь они у него на бумаге написаны, а вы ведь… там нотная грамота.
      — Я знаю нотную грамоту, — спокойно ответил Фалкон. — Зови его сюда, зови.
      Музыкант открыл дверь в приемную и позвал помощника. Тощий маленький человек развязной походкой вошел в кабинет Главы Рядилища и развязно наклонил голову в знак приветствия. В руке у него был свиток. Пряжка на левом башмаке была ржавая, а на правом отсутствовала. Глаза были наглые.
      — Подай наброски господину моему.
      Тощий нахмурился недоуменно.
      — Подай, тебе говорят, — зашипел музыкант.
      Тощий приблизился и небрежно бросил свиток на стол. Музыкант пришел в ужас, но Фалкон спокойно взял свиток, развязал тесемки, и всмотрелся в первую страницу.
      — Интересно, — сказал он некоторое время спустя. — Очень интересно.
      Он некоторое время просматривал листы. Свернув их опять в свиток и завязав тесемки, он наклонил голову, приглашая музыканта приблизиться. Музыкант приблизился, а лицо тощего вытянулось.
      — Мне очень нравится, — сказал Фалкон. — По-моему, в этом что-то есть. Нужно тебе, стало быть, человек пятнадцать, да помещение. А то на улице мороз.
      Он пододвинул себе лист, начертал на нем несколько слов, присыпал песком, сдул песок на пол, и протянул лист музыканту.
      — Отнесешь к королевскому казначею. Он выдаст тебе три тысячи золотых. На нахождение музыкантов и репетиции даю четыре месяца. Сыграешь на Весеннем Карнавале. Если хорошо сыграешь, я дам тебе и музыкантам хорошее место при дворце.
      — Три тысячи… — пробормотал музыкант, ранее не смевший даже мечтать о таких суммах.
      — И еще одно. Как спуститесь вниз, помощника своего заведи во вторую дверь слева от входной. Там человек сидит, скажи ему, что помощнику требуется пятнадцать розог. Музыкант он хороший, и сочиняет очень увлекательно, а вот манеры у него дурные. Перед членами Рядилища стоять следует подобострастно и свитки на стол не кидать. И вообще на людей быть похожими, волосы причесывать, и башмаки носить одинаковые. Иди.
      Тощий побелел. Музыкант, низко поклонившись, взял тощего под локоть и вывел из кабинета.
      — Лихой народ, музыканты, — задумчиво сказал Фалкон, глядя на священника. — Все как есть потенциальные оппозиционеры. Но… впрочем, давайте обсудим ваше дело.
      В приемной Хок с удивлением наблюдал сцену выхода музыканта с помощником. У обоих глаза были совершенно круглые.
      Принимает у себя всякую чернь, подумал Хок. Испытывает, видите ли, слабость к музыкантам.
      Хок ошибался. Фалкон испытывал слабость не к музыкантам, а к любым профессионалам высокого класса, и мог с первого взгляда их определить.
      — Да, — сказал священник, подходя к столу.
      — Вы сядьте, — порекомендовал Фалкон.
      — Нет, я лучше постою.
      Священнику было двадцать два года и звали его Редо. Год назад, Советом Религиозных Вождей, он был выбран Главным Священником Астафии. Вопреки своему обычаю выбирать на эту пожизненную должность пожилых людей, Совет, напуганный разложением в своих рядах и откатом прихожан, паниковал и метался. Все подходящие кандидатуры были слишком рутинны, неповоротливы, слишком бюрократы. Разлад был неминуем, и за разладом крах. И тогда Редо поднялся с места и произнес убийственную речь. Он перечислил все до единой проблемы храмов, чего до него сделать никто не решался, ни в слух, ни на письме, и предложил для каждой проблемы остроумное решение. А выгоду от избрания его Главным Священником он объяснил своей способностью привлекать молодежь на свою сторону. И действительно, храм, в котором он служил, находящийся на глухой окраине, имел наибольшее количество молодежи среди прихожан. Преобладали, правда, девушки. Но, во-первых, Редо был женат, а во-вторых, триста любовниц много даже для очень молодого священника.
      В первый же год правления Редо храмы прошли через несколько скандалов, что привлекло внимание публики к ним. Скандалы вызвали насмешки и недоумение, и Редо должен был в каждой второй проповеди находить оправдания своим подчиненным. Оправдания он находил так ловко, и так умело вплетал их в проповедь, что вскоре речи его стали пользоваться успехом. Некоторые шли в Главный Храм только для того, чтобы послушать, как Редо оправдывает того или иного священника, а уходили заинтересованные самой идеей веры и Третьей Ипостаси.
      — Редо, вы склочный человек? — спросил Фалкон.
      — Нет, — ответил Редо. — Насколько я знаю — нет.
      — Зачем же вы хотите непременно со мной поссориться?
      — А я разве хочу?
      — Да, хотите.
      — Ничуть, господин мой. Я хотел бы поссориться со своей женой, но она каждый раз это чувствует и предупреждает всякие поползновения с моей стороны ласками обильными и добродушием безграничным.
      — Обильные ласки обещать вам не могу, а добродушие политикам не свойственно, мы, политики, люди подозрительные просто по должности, везде ищем подвох. — Фалкон улыбнулся одними губами. — У вас хорошие, логичные проповеди получаются, милейший Редо. Приятно слушать.
      — Благодарю. У вас тоже получаются гармоничные, стройные речи в Рядилище, господин мой.
      — Да, недурные, — согласился Фалкон.
      — У вас, правда, есть преимущество.
      — Вот как? — удивился Фалкон. — Какое же, не соизволите ли сказать?
      — Вы в своих речах можете сколько вам угодно льстить подданым. Народ любит, когда ему льстят высокопоставленные. А я вот такой роскоши позволить себе не могу. В мои обязанности входит напоминать им, что все они грешны, мелочны, завистливы, и мстительны. Так что приходится на одном красноречии выезжать.
      — Да, но ведь вам помогает Создатель, — возразил Фалкон. — Во всяком случае, вы верите, что он вам помогает. А мне вот никто не помогает, до всего приходится доходить своим умом.
      — Создатель помогает всем, кто просит у Него помощи, — заметил Редо. — Во всяком случае, если в Него верят.
      — Давайте не будем зацикливаться на теологии, — Фалкон улыбнулся, на этот раз глазами. — И на политике тоже. Вчера вы изволили заявить в своей проповеди, что всякая власть есть насилие.
      — Ничего подобного, — сказал Редо.
      — То есть, меня неправильно информировали?
      — Вас невежественно информировали. Тот, кто вас информировал, перепутал все, что можно было перепутать. Рекомендую вам в следующий раз выбирать информаторов хотя бы с начатками образования. Или понимания.
      — Рекомендация принята, — заверил Фалкон. — Так что же именно вы говорили на самом деле?
      — Вам всю проповедь прочесть?
      — Нет, только основные места.
      — Ну, в частности, я сказал, что Рядилище у нас выборное.
      — Это не совсем так. Выбирать в Рядилище и назначать на должности могут только высокопоставленные особы. А вы обратились к народу.
      — Позвольте не согласиться. Все эти высокопоставленные особы сидели в первых рядах Храма и, в отличие от простого народа, не перешептывались. Слушали очень внимательно.
      — Ага. Ну, с ними мы еще поговорим. Так что же следует из того, что Рядилище у нас выборное?
      — А то, что к выборной власти у нас предъявляют слишком большие требования, заведомо невыполнимые.
      — Вот как? — заинтересовался Фалкон. — Какие же?
      — Судите сами, — сказал Редо. — Вот выбрали они, допустим, кого-то в Рядилище. А потом вдруг требуют, чтоб он, выбранный, устроил им в городе и стране рай земной. А если не может, то им недовольны. Это совершенно несправедливо.
      — Почему же?
      — Как почему? Вы меня удивляете, Фалкон. Не может же человек, обремененный властью над ближними и старающийся всем угодить, устраивать одновременно рай? Ему просто дня не хватит. С таким же успехом можно попросить фермера устроить рай земной. Он скажет — с утра и до ночи я то в хлеву, то на поле, то в огороде, то почини, там подои, здесь пособирай, а яблоки все червивые — когда же мне рай устраивать? Мне ведь спать когда-то надо.
      — С вами не сговоришь, — сказал Фалкон, недовольно улыбаясь. — Но при чем тут насилие?
      — Да какое насилие, помилуйте, — поморщился Редо.
      — Всякая власть…
      — Всякая власть, помимо власти Создателя, есть просто власть над себе подобными. Поэтому обижаться на власти глупо. Примерно так я и сказал.
      Играет, подумал Фалкон. Пытается вычислить степень наглости, которую он может себе со мной позволить. Из него бы вышел хороший дипломат для переговоров с внешними врагами, возможно даже лучше Комода.
      — Скажите, Редо, вы знаете архитектуру?
      Редо подумал и пожал плечами.
      — По верхам, — сказал он. — На курсе архитектуры в Кронинском Университете я, честно говоря, читал саги. Меня тогда саги очень увлекали.
      — Вы учились в кронинском университете?
      — Да.
      — Я тоже.
      — Да? Удивительно. Как тесен мир.
      — Не очень, — сказал Фалкон. — Просто университетов мало. Кронинский отстраивается, но медленно. Надо бы съездить, научить их уму-разуму. Ну так вот. Насчет архитектуры. Вам известна планировка Сейской Темницы?
      Редо побледнел. Никакой выдержки, подумал Фалкон. Все служители храмов слишком эмоциональны. Это надо учесть.
      — Нет, не известна, — сказал Редо. — А вам?
      — А мне известна, — ответил Фалкон. — В этом мое перед вами преимущество. Но наши шансы можно уравнять. Лет пять у вас уйдет на близкое знакомство с планировкой, а потом вы придете сюда опять, и мы еще раз поговорим, уже как равные. Как вам?
      — Мне равенство ни к чему, — сказал Редо. — Слугам Создателя вменяется быть кроткими.
      — Это хорошо, — сказал Фалкон. — Посему в следующий раз вы будете очень кротки при произнесении своих проповедей и наставлений. И тогда мы с вами будем лучшими друзьями. И, встречаясь на улице, будем обмениваться любезными улыбками. — Некоторое время он молчал. — Когда представители вашей профессии жгли еретиков на площадях, хоть какая-то польза была! — сказал он в сердцах. — Строгость, учет, порядок! А сейчас — только разложение. Где ваши миссионеры? В старые добрые времена, они шли, рискуя жизнью, в чужие земли — обращать язычников! Их хватали, пытали, убивали, а они все равно шли. Верили в свое дело! Их можно было за что-то уважать! Не то, что вас, стоящего передо мной, дрожащего, и вычисляющего степень моей толерантности. Запомните, Редо — мое терпение не бесконечно. Крамола придает вашим пошлым проповедям определенный шарм, на который так падки женщины и подростки. Вы этим пользуетесь, и я это терплю. Пока терплю. Но советую вам впредь быть более осторожным. На мелкую крамолу я смотрю сквозь пальцы. Крупной я не допущу. Можете идти.
      — Благодарю вас, — пробормотал Редо и поклонился.
      Он вышел. В передней он поймал неприятный взгляд Хока. Что-то будет, подумал он. Что замышляет Фалкон? Что за провокации? Степень толерантности… И куда делся Великий Князь? Что-то не так. Что ж, возвращаются старые добрые времена гонений на храмы. Времена язычества, народного и государственного. Во времена борьбы Храм сильнее всего. Когда нас давят, выявляются лучшие, помогающие худшим. Помилуй нас всех Создатель. И дай мне силы.
      Тем временем Хок вошел в кабинет Фалкона, прикрыл дверь, и молча поклонился. Фалкон указал ему на кресло.
      — Докладывайте.
      — С Князем Шиирским все в порядке, — сказал Хок.
      — В этом я не сомневался. А с другим князем? Который Великий?
      — Он скорее всего в Славии, у Забавы, — ровно произнес Хок, вперяя честный взгляд в Фалкона. Будь что будет.
      — У Забавы?
      Фалкон задумался. Нагоняй отменяется. Если Зигвард у Забавы, это кардинально меняет дело, ибо открываются несколько интересных возможностей, и время не ограничено. Забава — вредная бабенка, она тоже попытается использовать все шансы. Сколько ее шпионов шляется по Астафии, и вообще по Ниверии — уйма целая. Даже больше, чем наших по Славии. Зигвард у Забавы — это козырь. Он, конечно, наделает там дел, будет путаться с бабами, но нам это только на руку. Надо будет подослать к нему нескольких, попредставительнее.
      — Завтра, — сказал Фалкон, — вы представите мне списки славских девушек и дам, нами руководимых. — Хок кивнул. — Заодно списки ниверийских дам, руководимых Забавой. — Хок недоуменно поднял брови. — Шучу, — сказал Фалкон. — Они каждую неделю сменяются, всех идентифицировать — пустая трата времени. В общем, я очень недоволен вами, Хок. Зигварда упускать не стоило. Его можно было бы убрать прямо в Висуа, но мы этого делать не будем. Мы проявим гуманность.
      Впрочем, надо будет вербовать новых, подумал Фалкон. Или даже засылать. Русоволосых славоговорящих много на севере, в окрестностях Беркли, оттуда и вербовать. Беркли — богатое княжество, но деньги все любят, вне зависимости от доходов.
      Хок втянул ноздрями побольше воздуха. Облегчение. Ошибка Фалкону только на руку.
      — Вы любите деньги, Хок? — спросил Фалкон.
      — Обожаю. А что?
      Фалкон хмыкнул. Хок остался невозмутим.
      — Завтра отправите Риту в Беркли. Я дам ей инструкции.
      — Риту? — переспросил Хок, наклоняя голову.
      — Чем вам Рита не приглянулась? Рита — верный человек. Чего скажешь, то и сделает.
      — Да, но ее методы вербовки как-то…
      — Ваше мнение меня в этом случае не интересует.
      — Хорошо.
      Рита, подумал Хок. Опасная дама. Недобрая. Попасть ей в руки — хуже не придумаешь. Как же она будет вербовать? Поймает какую-нибудь бабенку и будет ее мучить, пока та не согласиться?
      — А теперь посидите покамест в приемной, — сказал Фалкон. — Я сейчас переоденусь, и вы будете меня сопровождать кое-куда.
      Хок встал и вышел.
      На переодевание ушел час. Когда Фалкон появился снова, Хок едва его узнал. Рыжий парик, накладной нос, огромная меховая шуба, как у обыкновенного мещанина, сапоги рыхлые. Воротник поднят.
      — Возьмите на всякий случай меч, — посоветовал Фалкон.
      Хок подошел к стенному шкафу и выбрал средних размеров клинок. Опоясался. Накинул плащ.
      — Делайте вид, что вы меня арестовали, но я не оказываю сопротивления, и теперь вы ведете меня на очную ставку, — сказал Фалкон.
      На улице крупными хлопьями падал снег. Было теплее, чем раньше. Редкие прохожие, видя Хока, ведущего арестованного горожанина, обходили их и даже переходили на другую сторону улицы, не желая быть замешанными в чужое несчастье. Через несколько кварталов Фалкон повел локтем, давая Хоку знать, что они прибыли.
      Дом, в который они зашли, был самый обыкновенный, трехэтажный, квартирный. На второй этаж вела грязная лестница. У двери квартиры сидел, съежившись, закутанный в плащ человек.
      — Ну? — сказал он.
      Хок наклонился и посмотрел ему в глаза.
      — Понял, — сказал человек. — Прошу прощения, господин мой.
      Он сам открыл перед ними дверь.
      Квартира была уютно обставлена. Фалкон снял шубу и бросил ее на пустое кресло. В передней не было ни души. Посетители недавно разошлись по домам. Фалкон подошел к двери кабинета и постучал.
      — Да? — раздался голос.
      — Хок, подождите меня здесь, — сказал Фалкон.
      — Хорошо.
      — Не торопитесь?
      — Нет.
      — Вот и отлично.
      Фалкон вошел в кабинет Волшебника и прикрыл дверь.
      Волшебник помещался в кресле у окна, ноги на подоконнике. На столе горели свечи и стояла бутыль с вином. Реквизит — разноцветные плащи, шляпы, кинжалы, клетки с кроликами, и так далее — присутствовал по всей комнате.
      — Так и знал, что ты придешь, — сказал Волшебник.
      — Навещаю старого друга, — ответил Фалкон, садясь у стола. — Не очень гостеприимного.
      — Нам не о чем говорить, — сказал Волшебник.
      — Тогда просто посидим, помолчим.
      Фалкон налил вина в кружку.
      — Не отравленное? — спросил он.
      — Ты, кажется, хотел помолчать, — сказал Волшебник.
      — Но все-таки?
      — Пей смело.
      Фалкон глотнул вина. Отменное вино. Он глотнул еще. Просто замечательное. Он помолчал.
      — Как дела в доброй старой Стране Вантит?
      Волшебник даже не удивился бестактности. Он просто промолчал, глядя в окно.
      — Существует договор, — сказал Фалкон. — Согласно договору, души отданы тебе, а мне сердца. Согласно тому же договору, мы должны друг другу помогать, когда помощь нужна. В этом состоит главная особенность Триумвирата.
      — Тебе, всесильному, нужна помощь? — удивился Волшебник, не оборачиваясь. — Тебе, повелителю сердец? Зачем же? Ты только бровью поведешь, вся страна пляшет. А мне, чтобы один-единственный амфитеатр расшевелить, нужно два часа руками размахивать.
      — Это потому, что ты дурак, — сказал Фалкон. — Надо было сразу завоевывать внимание аристократии. А ты их отдал Базилиусу.
      — С Базилиусом я еще разберусь, — мстительно сказал Волшебник. — Я Базилиуса еще выведу на чистую воду.
      — Ты его боишься.
      — Ну, боюсь. Ты бы тоже боялся. Он изначально неизвестно откуда взявшаяся особь. По Вантиту прошел — как стадо слонов пробежало. Деревья повалены, озера вскипятились. В портале такую дыру протаранил — целый обоз пройдет. Чего бы тебес ним не поговорить.
      — Может, я тоже его боюсь.
      — Так тебе и надо.
      — Дело не в Базилиусе, — сказал Фалкон. — Есть одна женщина.
      Волшебник повернулся к Фалкону и уставился на него.
      — Женщина? Тебе нужна помощь, потому что есть женщина?
      — Не совсем так. Дело здесь не в пошлых любовных похождениях, дело в принципе и амбиции.
      — О!
      — Да, представь себе. Мне нужно, чтобы она ни под каким предлогом не смогла выехать из Астафии. Ни на какой срок.
      — Приставь к ней стражников.
      — Нет. Я не хочу в данном случае применять силу. Стражников я, конечно, приставлю, но не для этого. У них будет другая функция, они будут отпугивать потенциальных ухажеров.
      — И это, в твоем представлении, не является применением силы, да? — спросил Волшебник. — Ладно, не обращай внимания. Я просто из любопытства спросил.
      — Я не собираюсь ее любить, — сказал Фалкон. — Но она будет моей женой.
      Волшебник покачал головой.
      — Странный ты. И фантазии у тебя странные. А ты ведь ей совсем не нравишься. Речь идет о Великой Княгине, разумеется?
      Дешевый трюк, на который так падки простолюдины, трюк, заключающийся в якобы чтении мыслей, не произвел на Фалкона никакого впечатления.
      — Я многим не нравлюсь. И многих заставляю меня любить. Обычно обхожусь без твоей помощи. Но в данном случае, похоже, это невозможно.
      Волшебник прикрыл глаза.
      — А если я откажусь? — спросил он тихо.
      — Не откажешься.
      — Ты уверен?
      Фалкон запустил руку в карман и выволок длинный, туго набитый кошелек.
      — Пять тысяч задатка. Все должно быть исполнено послезавтра.
      — Я должен буду вернуться в Вантит, — сказал Волшебник, уставясь на кошелек.
      — Да. Заедешь, потом опять приедешь сюда, и получишь еще тридцать тысяч.
      — Тридцать тысяч!
      — Представь себе. И будешь получать еще по тридцать тысяч раз в пять лет. В последующие двадцать. Если за двадцать лет она меня не полюбит, что ж, видно, не судьба. Хотя кое-кому наверняка придется плохо. Должен же я выместить на ком-нибудь свое неудовольствие.
      — Двадцать лет? — спросил Волшебник, все еще смотря на кошелек. — Далеко идущие планы. — Он взял кошелек в руки и любовно его помял.
      — Золото, — сказал он. — Правы жадные попы, от него все зло. Я сделаю все, как ты хочешь. Увы.
      — Увы там или не увы, мне нужно именно к послезавтра.