— А что мне делать? — спросила Шила, когда они вышли на набережную.
      — Быть в «Дикости Какой» каждый день в полдень, — сказал Брант, — и не трепать языком.
      Сейчас заплачет, подумал он. Дура. Сама виновата.
      — Я что-нибудь придумаю, — пообещал он. — Не сегодня, так завтра. Все, что от нас зависит, мы сделаем. Не отчаивайтесь.
      — А если меня тоже похитят?
      — Не думаю.
      — Я не могу вернуться во дворец! — сказала она. Неужели вы не понимаете! Апартаменты Фрики стоят пустые! Как я должна себя вести? Делать вид, что ничего не произошло?
      — Делать обиженное и растерянное лицо и молчать. Закрыться у себя.
      — Легко вам говорить!
      Брант мрачно посмотрел на нее и ничего не сказал.
      Он довел ее до площади перед дворцом, убедился, что она вошла внутрь, и зашагал обратно к набережной.
      Тревожное настроение города не проходило, многие из переулков стояли пустые.

* * *

      Благообразный и Боар тем временем вышли из кафе и повернули за угол. Там их ждали еще двое — всадник и пеший с арбалетом в руке.
      — Он отказался, — сказал благообразный.
      — А она?
      — Она ему подчиняется, по-видимому.
      — Значит, он нам не нужен, — резюмировал всадник. — Можете идти.
      Он спешился, подождал, пока Боар и благообразный скроются, и тихо сказал пешему:
      — Действуй.
      — А Боар?
      — Боар тебя не касается.
      — Но, Фокс, господин мой…
      — Поменьше имен. Иди, тебе говорят.
      Пеший почти бегом достиг набережной, повернул, и увидел удаляющихся Бранта и Шилу. Тем же быстрым шагом он сократил расстояние между собой и преследуемыми до одного квартала, и перешел на шаг обычный. Он видел, как Брант остановился, а Шила вошла во дворец. Спрятавшись за колонной одного из переулочных портиков, он подождал, пока Брант проследует обратно и пошел за ним. Брант свернул в безлюдный переулок. Человек с арбалетом огляделся, взвел арбалет, и прицелился. Расстояние было никакое, и стрелок не беспокоился, что промахнется, но на всякий случай целился в спину, а не в голову. Тут сзади его ударили по голове, выхватили у него арбалет, сломали ему руку, и впечатали его в известняковую стену.
      Рита разрядила арбалет, подождала, пока Брант скроется из виду, жахнула арбалетом о мостовую, приводя его в нерабочее состояние, и двинулась дальше за тупым и упрямым своим сыном.
      Никаких трудностей с влезанием в окно, через которое когда-то вылез Волчонок, не возникло. Флигель слуг никем не охранялся.
      Попасть в основную часть особняка из флигеля тоже не составляло труда. Брант прекрасно знал, кого ищет — это Фалкон никогда не видел Волчонка, а Волчонок видел Фалкона множество раз, с разных ракурсов, из-за колонны, из темного угла, в замочную скважину, и прекрасно его запомнил, равно как и коридоры особняка и места, где можно прятаться от слуг, посетителей, и — в случае Волчонка — сверстников.
      Брант проник в апартаменты Фалкона с потайного хода, известного только Фалкону, охране, и всем детям слуг, жившим и живущим в особняке. Кабинет Фалкона соседствовал с гостиной. Солнце клонилось к закату, окна гостиной выходили на восток, и в комнате было темновато. Изменилась обстановка. Стулья стояли не там, где они стояли семнадцать лет назад, а может дело было в том, что Волчонок здорово вырос за эти годы, и расстояния для него сократились, но Брант зацепился за один из стульев ногой. Ножны меча хлопнули по краю стола, и он чуть не въехал лбом в мраморную полку над камином.
      Дверь в кабинет распахнулась и на пороге встал Хок с мечом в руке. За его спиной появился Фалкон.
      — Э! — сказал Хок. — Как я погляжу, молодой человек, путаться у меня под ногами — цель вашей жизни!
      Кто-то постучал в дверь кабинета.
      — Странно, — сказал Фалкон, снимая со стены кабинета меч. — Кто там? — крикнул он.
      Дверь открылась и секретарь просунул голову в кабинет.
      — К вам Рита по срочному делу, — сказал он виновато.
      Фалкон положил меч на стол.
      — Зовите, — сказал он с облегчением. — Хок, введите сюда этого человека, узнаем, что ему нужно.
      — Меч давай сюда, — холодно сказал Хок Бранту. — Без глупостей. Шею сверну.
      Брант помедлил но, пожав невозмутимо плечами, снял меч вместе с перевязью и протянул Хоку.
      — Зайди, — сказал Хок.
      В этот момент Рита вошла в кабинет.
      — Господин мой, — сказала она Фалкону, одним взглядом оценив обстановку, — этот человек…
      — Мы сейчас как раз это выясняем, — сказал Фалкон. — Тише. Сядьте. Итак, молодой человек, как ваше имя и с какой целью забрались вы ко мне в гостиную?
      — Меня зовут Брант, — сказал Брант. — А в гостиную я к вам забрался потому, что обычным способом аудиенции у вас не допросишься. Люди годами ждут. А мне некогда.
      — Господин мой…
      — Тише, Рита. Это становится интересным. Почему же вы так спешите, Брант? — спросил Фалкон.
      — Дело стоит потому что, — сказал Брант серьезно. — Я всегда думал, что Глава Рядилища имеет кое-какой вес в этом городе. А вы меня разочаровали.
      — Вот как?
      — Да. Я — лучший зодчий страны. За время моего пребывания в Астафии я получил один-единственный заказ, и даже не на постройку, а на ремонт, и мне, верующему, пришлось взять деньги у священника, и все потому, что каждый купчик тут интригует против каждого купчика и все хотят строить себе особняки. С души воротит! Столица нуждается в величественных зданиях! А Глава Рядилища спокойно смотрит, как лучшему зодчему пудрят мозги какая-то мэрия и какие-то потные торгаши, и на прием к нему не попасть!
      Помолчали.
      — Это вы реставрировали Храм Доброго Сердца? — спросил Фалкон.
      — Да, я.
      Фалкон с интересом рассматривал Бранта. Знакомое лицо. Где он его видел? Крупный нос и глубоко посаженые пронзительные глаза, а над ними мрачноватые брови. Парень не промах. Наглец. Но что-то в нем есть.
      — Хорошая работа, — серьезно сказал Фалкон. — Храм действительно очень похорошел.
      — Еще бы, — надменно откликнулся Брант.
      — Какие же здания хотели бы вы строить?
      — Ну, какие… Дворцы, собрания, театры. Храмы. Новый Форум.
      — Так. А почему вы решили, что вы — лучший зодчий страны? Кронинский Университет каждый год выпускает два десятка зодчих.
      — И где же результаты? — насмешливо спросил Брант. — Видел я, что они строят. Известняковые коробки.
      — А вы у кого учились?
      — У Гора. Я — единственный ученик великого зодчего.
      — Где это он вас учил?
      — В Колонии Бронти.
      Ну все, подумала Рита. Теперь его точно колесуют.
      Блеск, подумал Хок мрачно. Теперь мне и стараться не надо — палачи за меня постараются.
      — А ну-ка, оставьте нас наедине, — сказал вдруг Фалкон. — Рита, Хок, подождите в приемной.
      Пропади оно все пропадом, подумала Рита. Будь что будет.
      — Господин мой, этот человек — мой сын.
      Фалкон и Хок удивленно на нее посмотрели.
      — Умоляю вас, если он заслужил наказание, предоставьте мне самой его наказать. Он вспыльчивый, не очень умный, но верный, и он будет вам служить.
      — Об этом я еще подумаю, — сказал Брант. — Сделайте милость, матушка, не говорите за меня, я сам умею.
      — Заткнись, дурак! — сказала Рита, делая страшные синие глаза. — Сейчас же замолчи, слышишь?
      Фалкон вдруг рассмеялся. Хок улыбнулся неприятной улыбкой.
      — Семейные ссоры бывают порою так умилительны, — сказал Фалкон, — прямо сердце радуется. И тем не менее, Рита, прошу вас дать мне возможность поговорить с вашим сыном наедине.
      — Боюсь, — сказала Рита. — Он очень несдержан и хамоват. Он вам тут такого наговорит…
      — Ничего страшного, — заверил ее Фалкон. — Я не настолько примитивен, чтобы путать хамство с недостатком лояльности. Прошу вас.
      Когда они остались одни:
      — Что-то лицо ваше мне знакомо, Брант, — сказал Фалкон.
      — Да, мне это все говорят, — сказал Брант. — Я уж привык.
      — Безусловно, сходство с вашей матушкой явное, но… Впрочем, оставим это. Итак, вы реставрировали Храм Доброго Сердца.
      — Да.
      — Никого не спросясь.
      — Почему же. я спросил Главного Священника, и он подтвердил, что реставрировать нужно, и согласился меня нанять. Правда, против него интриговал один купец по имени Бош, хотел Храм снести, а не его месте построить дом для своих богатых коллег, но мало ли, чего хотят купцы.
      — Действительно. Дрянное сословие.
      — И не говорите! — горячо согласился Брант. — Мошенники, проходимцы, все до одного, а деньжищь столько, что о совести говорить не приходится. Всю страну держат за горло, везде навязывают свои мещанские вкусы. Одни наряды чего стоят, смотреть противно.
      Помолчали.
      — Давно вы в Астафии? — спросил Фалкон.
      — Месяц.
      — А из Колонии вы уехали?…
      — А это, знаете ли, я не виноват. Я там жил, никого не трогал, учился зодчеству у Гора, а потом зодчествовал. И если они там прятали целую кучу предателей и получали с них деньги, то моей-то вины в этом как раз никакой нет.
      — Вы специально поехали в Колонию, чтобы учиться у Гора?
      — А что же? В Кронинском Университете неучи учат неучей, а потом выученные сами становятся учителями. Гор — строит, этого у него не отнимешь.
      — Это правда. А он…
      — Он жив, да.
      — Я рад. Он тоже был совершенно не при чем. В Астафию не собирается?
      — Не знаю. Но я не хуже, уверяю вас. То есть, конечно, если вы решите все строительство в Астафии передать Гору, дело ваше. А только это не честно. Гор и так много везде настроил, и здесь тоже. А теперь я сюда первый приехал. Я не позволю собой помыкать, даже в пользу Гора, так и знайте. Сидите здесь себе и решаете спокойно, кого взять, а я туда-сюда рыскаю, заказчиков ищу.
      — Вы не считаете ли, что я только и думаю, что об архитектуре, и что помимо архитектуры у меня дел нет? — спросил Фалкон с отеческой иронией.
      — А разве есть? — нагло парировал Брант. — Вы, какой великий и предусмотрительный не были бы, вы все равно смертны. И о вас будут судить по делам вашим. Как вы о стране заботились и благе народном — все равно ведь забудут, учитывая короткую память народную и обычную народа неблагодарность. Поэты и драматурги пишут о вас хорошо только из-под палки, не потому, что вы плохой человек, а потому, что поэту или драматургу о ком-нибудь сказать доброе слово — легче вообще молчать. Портретисты пытаются вам льстить, и получается у них жеманно и глупо. Вот только архитектура и остается. И лет через триста кто-нибудь, проходя по красивой улице, скажет — вот, видите, вот это, и вон то, построено было при Фалконе.
      Некоторое время Фалкон молча, не мигая, смотрел на Бранта. Невозмутимое лицо молодого зодчего ничего особенного не выражало.
      — Не знаю, — сказал Фалкон, — дурак вы или умны не по годам, но талант у вас есть, и строить вы будете. В данный момент нужно построить новый театр для пьес с музыкальным сопровождением и новую тюрьму.
      — Тюрьму я строить не буду, — отрезал Брант.
      — Это не разговор, — сказал Фалкон.
      — Нет, разговор, — возразил Брант.
      — У вас предубеждения против государственной необходимости.
      — Нисколько.
      — У вас какие-то принципы…
      — Я человек в высшей степени непринципиальный, — заявил Брант. — Тюрьму я строить не буду потому, что здания тюремного типа слишком примитивны. Эта работа как раз кронинским выпускникам по плечу, вот пусть они и строят прямоугольные коробки. Никакой инженерии, никаких придумок — это по ним. Я свой талант на это дело разбазаривать не собираюсь. А новый театр — это пожалуй. На сколько мест?
      Фалкон опять улыбнулся. Сын Риты — обаятельный тип. Обаятельный и, возможно, опасный.
      Брант с серьезным видом ждал ответа. Жалко, что Рита в передней, с Хоком. Будь она здесь, а Хок еще где-нибудь, разговор бы велся в совсем другом ключе. Взять этого гада за ворот, хрястнуть в морду локтем, а когда он ляжет на пол, дать Рите знак, и через минуту будет известно, где находится Фрика и как ее оттуда извлечь.
      — Ну, хорошо, — сказал Фалкон. — На полторы тысячи мест. Во сколько вы оцениваете свои услуги?
      — как-то это унизительно, — сказал Брант. — Я, видите ли, человек дела, и свое дело я знаю. А остальное — не мое дело.
      — Что вы болтаете! — возмутился Фалкон.
      — Вовсе я не болтаю. Я зодчий, а не коммерсант какой-нибудь или проститутка. Мне претит каждый раз продавать свой труд, а потом искать новых клиентов. Нет уж. Уж коли вы государственный муж, то извольте назначить мне постоянный доход, чтобы я не терял времени на куплю-продажу. Скажем, пять тысяч в месяц. Каждый месяц. Все время. А я в благодарность за это буду время от времени строить чего-нибудь шедевральное. И, естественно, мне нужен для этого, помимо собственно ежемесячного дохода, неограниченный кредит у казначея. Чтобы со мной никто по поводу сметы не торговался, никогда. Я достаточно бережлив по натуре, чтобы не допускать перерасхода, мне надсмотрщики не нужны. И я достаточно совестлив и деятелен, чтобы не облениться и не почить как на лаврах на этих пяти тысячах, и ничего не делать.
      — Вы, молодой человек, наглец, — заметил Фалкон.
      — Это да, это есть, — согласился Брант. — А только что же мне делать? Скромничать Так ведь никто не заметит. Нынче время такое.
      — Вам многое можно простить за то, что вы сделали с Храмом, — продолжал Фалкон. — Но прошу вас быть впредь повежливее. Касательно вашей просьбы — видите, я смягчаю, я не говорю «касательно вашего хамского требования» — нет, касательно вашей просьбы, вы не так уж не правы. И я назначу вам эту вашу пенсию. Правда, пять тысяч — это слишком, но три вам будут выдавать, ежемесячно, а чтобы у вас был стимул, я буду назначать вам премии за каждую удачную, на мой взгляд, постройку. Обещания свои я всегда выполняю.
      — Мне не нужны стимулы, и уж тем более не нужны обещания, — сказал Брант.
      — Что же вам нужно?
      — Письмо к казначею, написанное вами, которое я мог бы ему показывать каждый месяц.
      — Хорошо, придите завтра, я подумаю.
      — Нет, — сказал Брант. — Вы уж потрудитесь, господин мой, напишите четыре строчки. Прямо сейчас.
      — Вы что, Брант, не верите моему слову? Слову Фалкона?
      — Я-то верю. А вот казначей моему слову поверит ли? И вообще, господин мой, с бумагой и подписью оно как-то приличнее выглядит.
      — Что — оно?
      — Да все. Это ведь только купцы скрепляют договоры рукопожатием, а не подписью, ибо в большинстве случаев деньги в этих сделках принадлежат не им, а сторонним вкладчикам. Но мы-то с вами люди серьезные, и занимаемся настоящим делом, а не куплей-продажей уже созданного. А серьезные дела требуют серьезного подхода и серьезной оплаты. Как Глава Рядилища, вы должны это понимать.
      — Вы не хотите ли мое место занять? — спросил Фалкон. — А то, как я погляжу, у вас весьма обширные представления о том, что подобает делать Главе Рядилища и, судя по тону, представления эти не всякий раз совпадают с моими действиями.
      — Нет уж, спасибо, — сказал Брант. — Меня и две дюжины моих рабочих порой так раздражают своей тупостью и вороватостью, что я их просто убить готов. А дайте мне Рядилище и всю страну, я просто не выдержу — а ведь в моем распоряжении окажутся и армия, и охрана. Уж я-то сразу таких дров наломаю, полстраны от страха за год вымрет. Как вам на вашем месте удается держать себя в руках — совершенно не понимаю. Вы, наверное, каждый вечер три кувшина вина выпиваете при таком раскладе.
      Фалкон не был неординарно умным человеком, но недостатком ума тоже не страдал. За свою жизнь он повидал, по собственному почину и по роду занятий, много разных людей, и неплохо разбирался в человеческой психологии. Льстили ему постоянно, каждый день, изобретая все новые способы и грани. Люди льстят ближним своим по нескольким причинам. Льстят, когда хотят задобрить, льстят, когда хотят использовать, льстят, когда хотят отвлечь внимание. Иногда льстят просто чтобы сделать человеку приятное, но редко, ибо в заботах о хлебе насущном, делание приятного как правило откладывается на неопределенный срок, обозначающийся в просторечии словом «потом».
      Лесть бывает грубая, неумелая, вульгарная, изящная, наглая, тайная, издевательская, глупая, безудержная, и даже чистосердечная. Качество лести зависит от степени присутствующего в ней ханжества. Идеальный льстец — тот, кто умеет заставить себя поверить в то, что он говорит объекту лести. Самая грубая лесть бывает самого высшего качества, если льстец искренен.
      Лесть Бранта была явно издевательская — Фалкон понял, что этот человек нагло изображает перед ним дурака, но в тоже время была она, брантова лесть, очень искренней. Да, подумал Фалкон, сын Риты — сложная личность.
      Он пододвинул к себе лист бумаги, обмакнул перо, и написал несколько слов. Собственноручно присыпал он письмо свое песком. Сдув песок на пол, он протянул лист Бранту.
      «Предъявителю сего выдать три тысячи золотых, и выдавать впоследствии каждый месяц вплоть до дальнейших распоряжений. Фалкон».
      Число стояло сегодняшнее. Брант сложил лист и сунул его себе в карман.
      — Когда будет готов проэкт нового театра? — осведомился Фалкон.
      — Через три дня.
      — Не слишком ли быстро?
      — Нет.
      — Хорошо. Приходите сюда в это же время, через три дня. На этот раз потрудитесь воспользоваться главным входом.
      — И вот еще что, — сказал Брант. — У меня есть на примете бригада строителей…
      — Та, что ремонтировала Храм?
      — Она самая. Хорошо бы было, если бы через час примерно после того, как я сюда приду, их управляющий тоже пришел бы. Сначала мы бы с вами вдвоем порассматривали проэкт, вы бы сделали замечания и высказали пожелания, а потом он бы сделал постное лицо и высказал возмущение. Из собственного опыта говорю — так оно лучше пойдет.
      Фалкон рассмеялся.
      — Да, вы малый не промах, — сказал он. — Но, очевидно, знаете свое дело, а я таких людей очень ценю. Делайте то, что считаете нужным, а неограниченный кредит на материалы и оплату рабочих я вам гарантирую. Когда будете выходить, пришлите мне Хока, пожалуйста. А ваша матушка пусть идет с вами домой.
      — Всего доброго, — сказал Брант, поклонился, и быстро вышел.
      В приемной Хок и Рита о чем-то возбужденно спорили. Хок потрясал брантовым мечом в ножнах, перевязь болталась из стороны в сторону. Появление Бранта заставило их замолчать.
      — Мне очень жаль прерывать ваши эксерсисы, — сказал Брант Хоку, — но меч мой мне нужен. Без меча я чувствую себя на улице голым. Вы когда-нибудь ходили по улице голым? Нет? А вы попробуйте, тогда и узнаете, как я себя чувствую на улице без меча. А вас просит к себе ваш добрый старикан Фалкон. Возможно, у него завалялся где-нибудь кувшин какого-нибудь вина и ему не с кем больше его распить.
      Он протянул руку.
      Рита с размаху залепила ему пощечину. Брант опешил, держась за щеку. Рита взяла у Хока брантов меч.
      — Мы с тобой дома поговорим, скотина, — сказала она. — Простите меня, Хок, я не сдержалась.
      — Ничего страшного, — сказал Хок, странно улыбаясь и глядя на Бранта. — Непослушным сыновьям только на пользу.
      Оторвав наконец взгляд от Бранта, Хок вошел в кабинет. Рита направилась к выходу, и Брант пошел за ней.
      — Какого лешего! — сказал он возмущенно, когда они вышли из особняка.
      — Ты предпочел бы, чтобы тебе врезал по роже Хок? Уверяю тебя, это было бы гораздо неприятнее. Все. Чтоб ноги твоей возле этого дома не было! Понял?
      — Э…
      — Что еще?
      — Фалкон назначил мне аудиенцию.
      — Час от часу не легче. Когда?
      — Через три дня.
      — Зачем?
      — Я буду строить для него театр.
      — Какой еще театр?
      — С музыкальным сопровождением.
      — Зачем?
      — Не знаю. Может, он хочет отойти от дел и стать актером.
      Рита схватилась за голову.
      — Ты это серьезно? Аудиенцию? Строить?
      — Куда уж серьезнее. Я в следующие три дня из дому не вылезу, есть буду у себя в комнате. Мне нужна бумага, карандаши, перья, чернила, линейки, циркуль, и так далее.
      — Зачем?
      — Проэкт театра. За три дня нужно успеть. Чем подробнее, тем лучше.
      Они свернули с площади в безлюдный переулок. Рита остановилась и повернулась лицом к Бранту.
      — Брант, скажи мне правду. Ты — любовник Неприступницы?
      Он помолчал, посмотрел на небо, потом на стену дома.
      — Ее похитили, — сказал он.
      — Это я знаю.
      — Откуда ты знаешь?
      — Я человек Фалкона. О таких вещах нас осведомляют.
      — Ты знаешь, где она?
      — Ты не ответил на мой вопрос.
      — Я люблю ее.
      Рита вцепилась пальцами в борта охотничей куртки. Охотничий костюм был единственным типом мужского костюма, который не возбранялось носить и женщинам.
      — Дурак, — сказала она с чувством.
      — Ну и что, что дурак…
      — Кто еще знает об этой замечательной любви?
      — Э… Шила знает. Дочь. Вроде, больше никто. Ах нет, служанка еще знает.
      Рита пожалела, что просто оглушила, а не убила, служанку.
      — Она знает твое имя?
      — Не думаю.
      — И то хорошо. Но Шила, естественно, знает.
      — Да.
      — Значит, об этом знает весь город, в той или иной форме.
      — Имени не знают. Знают, что я есть. Лицо мое никто не видел… там.
      — Как ты к ней попадал?
      — Через окно.
      — Окно на третьем этаже!
      — Веревка и абордажный крюк.
      — Фалкон все выведает, до всего докопается.
      — Не думаю. Слишком очевидное редко бросается в глаза. Ты знаешь, где ее прячут?
      — Нет, — сказала Рита.
      — Но можешь узнать.
      — Подумаю. Постараюсь.
      — Уж постарайся, матушка, — сказал Брант. — А то ведь всякое может быть.
      — Ты мне угрожаешь?
      — Нисколько. — Брант помолчал. — У Фалкона на столе лежал обнаженный меч.
      — И что же?
      — Мы были одни.
      — Так. Дальше.
      — Его спасло только то, что мертвый он мне не нужен. Мне нужно знать, где она.
      — Куда ты ездил по ее делам?
      — В Вантит.
      — Нет такой страны.
      Брант невесело рассмеялся. Он сунул руку в карман и вытащил кожаный мешок. Заглянув в него, он застыл на месте. Кубик светился — не очень ярко, не так ярко, как после сжимания в кулаке, но светился, тихим изумрудным светом.
      — Что там у тебя? — спросила Рита.
      Он не ответил. Догадка подразнила и ушла, но вернулась снова, и он ее поймал и развил.
      — Стой здесь, — сказал он Рите.
      Он повернулся и сделал несколько шагов в обратном направлении, к особняку Фалкона. Нет, никаких изменений — мягкий изумрудный свет. Он сделал еще несколько шагов, и кубик засветился ярче. Рита уже бежала к нему. Брант шагнул на площадь и быстро направился к особняку. Кубик сверкал ярким светом. Тогда Брант остановился, чуть не налетел на Риту, и побежал в переулок. Свет в мешке потускнел. Брант бежал, Рита бежала за ним. Через два квартала свечение пропало совсем. Брант остановился. Рита остановилась рядом.
      — Она в особняке, — сказал Брант.

* * *

      — Созовите совет военачальников, — сказал Фалкон Хоку. — Чтобы через полчаса все были здесь.
      Хок вышел из кабинета.
      То, что не удавалось ни артанским князьям, ни великому Кшиштофу, удалось легкомысленному Зигварду. Кронин взят — не сожжен, но взят, и Кронин перешел на сторону врага. Гражданской войны еще нет, кронинские силы малочисленны, но вдоль северных границ есть много недовольных, недовольных тайно, но тем не менее недовольных, и у них есть свои войска. И они в любой момент могут присоединиться к мятежному Кронину.
      Совет из десяти военачальников собрался в кабинете.
      — Господа мои, — сказал Фалкон. — Положение в стране дает мне право меня принимать решения, не согласуясь с Рядилищем. В данный момент я — ваш главнокомандующий. Мои решения и приказы обсуждению не подлежат. Те, кто считает, что это не так, пусть выскажутся прямо сейчас.