Го-го-го-го, ступенчатые гребни!
      Го-го-го-го, ступенчатые гребни!
      Го-го-го-го, ступенчатые гребни!
      Глядят на нас зеленоваты блестки!
      Совсем недавно, в исполнении фрондирующих уличных певцов, слова песни приобрели новый, неожиданный смысл. Подразумевалась странная прическа и мрачный взгляд любимца и защитника простых людей Фалкона. Публика восхищенно слушала.
      Певец, оказывается, несмотря на кажущуюся окулярную отстраненность, следил за событиями. И когда в тридцати шагах, на углу, появилась группа охранников порядка в бело-голубых плащах, он пение свое немедленно прекратил и заиграл веселую, задорную мелодию на одной струне. Публика разошлась, бросив ему в лежащую рядом широкополую шляпу несколько монет. Волчонок снова пересек проезжую часть и зашагал по центральной аллее дальше.
      Через два квартала слева по ходу показался Храм Доброго Сердца. Волчонок много раз видел его снаружи, но никогда не бывал внутри. Раз уж я на долгие годы покидаю этот город, подумал он, надо зайти и посмотреть, чего там. Вдруг интересно.
      Огромная тяжелая двойная дверь храма оказалась незапертой. С натугой Волчонок отворил створку и скользнул внутрь. Дверь, снабженная пружиной, затворилась за ним сама.
      Первое помещение было большим и темным. В следующем, центральном, помещении горели масляные светильники. Размеры зала поражали воображение. В зале никого не было. На всякий случай Волчонок снял башмаки. Медленно, озираясь, приглядываясь к высоким сводам, к поддерживающим своды кряжистым колоннам, с рядам скамеек по бокам, он двигался по главному проходу к ярко освещенному алтарю. На полпути он понял, что он в храме не один. У самого алтаря суетился одетый в длинное, белое с золотом, жрец, или, на местном жаргоне, священник. Волчонок не заметил его раньше потому, что неправильно оценил расстояние от входа до алтаря. Священник казался, по сравнению с окружающей обстановкой, совсем маленьким.
      Волчонка окликнули шепотом справа.
      — Эй!
      Он вздрогнул, отскочил, и повернулся. Это была женщина.
      — Иди сюда, — так же шепотом.
      Он подошел. Кивком головы она предложила ему сесть рядом с собой. Держась за спинку передней скамьи, он скользнул и сел, держа одной рукой башмаки.
      — Поставь башмаки на пол, — шепнула женщина.
      Он послушался. Она улыбалась. Он рассмотрел ее внимательно. Жизнь женщины несомненно клонилась уже к старости, о чем свидетельствовало наличие небольшой но вполне оформившейся груди и взрослого, хоть и приятного, запаха кожи, смешанного с запахом духов. Лицо у женщины было некрасивое и доброе. Волчонку женщина очень понравилась.
      — Я не буду тебя спрашивать, что ты здесь делаешь в такое время, — сказала женщина очень тихо. — Если, конечно, ты сам не захочешь рассказать. Как тебя зовут?
      Волчонок мотнул головой.
      — Правильно, — сказала женщина. — Имена в данном случае не имеют никакого значения. Мы здесь в этот час, потому что мы оба по-своему напуганы и несчастны, и пришли просить помощи у Бога.
      — У какого бога? — неожиданно спросил Волчонок. Он и сам удивился. Он знал, что умеет говорить, но не думал, что это будет так легко после двухлетнего перерыва.
      — У Создателя. В школе этому больше не учат, да? Бог един, но у него есть разные ипостаси. Формы. Понимаешь?
      — Нет.
      — Возможно, ты слишком мал еще. Поймешь когда-нибудь. Но ты сюда пришел. — Она покачала головой. — Наверное, тебе хуже, чем мне. Детские трагедии сильнее взрослых, просто у детей крепче нервы. Дети многое могут перенести. Тебе сколько лет?
      — Не знаю.
      — Ну, перестань. Честно, сколько?
      — Девять.
      — Да. А мне восемнадцать. Я намного старше тебя.
      — Да, я заметил сразу, ты очень старая, — убежденно сказал Волчонок. — Это хорошо. Ты не расстраивайся.
      Женщина хихикнула, глаза ее заискрились.
      — Хочешь, я расскажу тебе о своем горе? — спросила она почти весело.
      — А это интересно? — спросил он с сомнением.
      — Наверное. Не знаю. Только ты потом никому не говори, ладно? А то будет еще хуже.
      — Ладно, рассказывай, что ж с тобой поделаешь, — согласился Волчонок.
      Женщина чуть не рассмеялась.
      — Хорошо, — сказала она. — Я вышла замуж за человека, который меня не любит. И который меня сторонится. Твой папа любит твою маму?
      — Мой папа далеко, — сказал Волчонок. — Очень, очень далеко. И мама тоже очень далеко, но она женщина и мало понимает.
      Собеседница прыснула, зажмурила глаза, прижала кулак ко рту, и плечи ее заходили вверх и вниз. Она опустила лоб на спинку передней скамьи.
      — Что ты ржешь, — сказал Волчонок. — Я не вру.
      Плечи женщины заходили вверх и вниз быстрее, чем раньше. Затем она взяла себя в руки. Лицо у нее в свете масляных светильников было теперь красное, а глаза сияли.
      — Ладно, — сказала она. — Так вот. Не любит он меня. А я его люблю. Наверное. Я теперь и сама не знаю. Я была очень наивная, когда выходила за него за муж.
      — Целовались небось? — спросил Волчонок. — Фу. Гадость какая.
      — Почему же гадость, — обиделась вдруг женщина. — Женщины, когда любят, всегда целуются с мужчинами. — Она поразмыслила над тем, что только что сказала и хихикнула, поспешно прикрывая рот рукой. — Ну так вот. Я думала, что он меня полюбит, когда пройдет какое-то время. А он — нет. Он очень слабохарактерный и капризный. Но очень добрый. В первую брачную ночь он подарил мне ребенка. Во всяком случае, так думают все.
      — Где же он его купил, этого ребенка? — спросил Волчонок с большим сомнением. — Детей не дарят, это тебя обманули. Детей зачинают.
      — Ой, правда? — спросила женщина недоверчиво. — А я и не знала. Ну да ладно. В общем, у нас есть дочь, и ей уже целый годик. Но муж мой ее не любит и видеть не хочет. А теперь вот у меня появился враг.
      — Мне бы твои заботы, — сказал Волчонок. — У меня знаешь сколько врагов? — Он прикинул в памяти, сколько. Получалось, их вообще нельзя было сосчитать. — Сосчитать нельзя, — сообщил он.
      — Это может быть, но мой враг очень страшный. Самый страшный враг, который только бывает. Он хотел, чтобы я стала его женой, а я ему отказала, и теперь он меня ненавидит.
      — Бьет? — спросил Волчонок.
      — Нет, конечно, — сказала женщина. — Только этого не хватало. Не бьет. Но гораздо хуже. Он меня погубит. Я его боюсь. Прихожу домой, иду к себе, и вся дрожу. Он очень скрытный и могущественный. Я бы мужу сказала, но муж меня слушать не будет. Что мне делать я не знаю. Вот я и пришла попросить о помощи. У Создателя.
      — А как тебе Создатель поможет? — спросил Волчонок. — Придет к твоему врагу и даст ему по морде, или чего?
      — Нет, — сказала женщина. — Хотя, наверное, хорошо бы было. Создатель помогает вовсе не так. Никто не знает как, пока Он не помог. А когда помог, многие догадываются.
      — Я тебе помогу, — сказал вдруг Волчонок.
      — Спасибо, — сказала она грустно. — Ты хороший.
      — Не веришь? Я точно тебе помогу, вот увидишь. Но не сейчас. Сейчас я еще недостаточно вырос. Но когда я достаточно вырасту, я вернусь и тебе помогу. Может, именно этого и хочет Создатель.
      — Устами младенца, — сказала женщина. — Ладно. Уже поздно, тебе давно спать пора. Хочешь, я тебя провожу? А то опасно нынче на улицах.
      — Нет, не надо, — сказал Волчонок. — Но ты мне верь. Я, если чего сказал, сделаю. Я всегда такой. Ты не смотри, что я такой худой и маленький. Я упрямый очень, и подлый. И сладу со мной нет никакого. Ты только не очень горюй, хорошо? Ты жди. Я приду и помогу. Набью твоему врагу морду. А мужу твоему скажу, чтобы не смел тебя не любить.
      Он думал, что она сейчас опять заржет, но она только грустно улыбнулась. Тогда он двумя руками взял ее руку и неожиданно для себя поцеловал, между локтем и запястьем. Это ее рассмешило. Она наклонилась и поцеловала его в щеку. Он вдохнул запах ее кожи, смешанный с запахом духов. Ему понравилось.
      — Ты только не очень горюй, — сказал он, вставая и вылезая в центральный проход. Пройдя через половину залы, он остановился и вернулся — забрать башмаки. Женщина улыбалась. И, показалось ему, плакала. Он испугался и побежал прочь.

* * *

      Великий Князь Зигвард облачился в легкие послекупальные одежды и вышел в гостиную, где его ждал дворецкий, тупой и неприятный тип, навязанный Зигварду Фалконом год назад. Он несомненно доносил Фалкону обо всем, что происходит в княжеских апартаментах.
      — Ну, как дела, старина? — спросил Зигвард. — Все шпионим помаленьку, а?
      — Князь, вас ждет делегация историков. Второй день ждет.
      — Ах да, действительно. Я и забыл.
      — Я спрашивал, что им нужно. Они отказываются отвечать прямо.
      — Ну как что. Денег им нужно, как всем. Чего же еще. Много их там?
      — Человек пятнадцать, не меньше.
      — И все историки?
      — Да, князь.
      — Популярная наука стала, история, — сказал Зигвард, подмигивая. — Девушек нет среди них?
      — Нет, — холодно сказал дворецкий, поджав губы. — Князь, я предан вам всей душой…
      — Да, ты уж докладывал. Ладно. Пятнадцать человек, ни одной девушки. Разговор будет долгим. Тогда вот что. Чтобы соблюсти приличия, сделай так, чтобы никто во время нашего разговора не входил и не задавал несуразных вопросов. И не стучал в дверь. И чтобы никого не резали под окнами и не скидывали с крыши. Хорошо? Ну, иди, зови.
      Историки гуськом вошли в гостиную. Выглядели они почтительно. Одеты они были чисто.
      — Добрый вечер, господа, — сказал Зигвард, садясь в кресло. — Я надеюсь, дело не очень серьезное. Серьезные дела так скучны. Если вы пришли мне доложить о только что открытых вами сведениях о романе какого-нибудь моего предка с какой-нибудь веселой потаскухой, я с удовольствием вас выслушаю. Но только не о войне. Сегодня все говорят о войне, а это глупо. Войн из-за этого не становится ни больше, ни меньше. Они были и есть. Чего ж болтать попусту.
      Слегка ошарашенные такой развязностью, историки притихли, переглядываясь. Наконец главный историк, солидный господин с седой бородой, выступил вперед и заявил:
      — Князь, у нас есть достоверные сведения об историческом конфликте с Артанией.
      — Конфликты с Артанией у нас каждые десять лет. И все исторические.
      — Князь, я имею в виду самый главный конфликт, до сих пор считавшийся мифическим. Я говорю, князь, о временах Придона и Скилла.
      — Жаль, — сказал Зигвард. — У вас дурные манеры. О временах Придона и Скилла в приличном обществе говорить не следует. Черт знает, что такое — завоевание Ниверии какими-то неграмотными дикарями. Абсурд.
      — Именно об этом мы имеем честь доложить вам, князь. В архиве найдены сведения, которые точно указывают на месторасположение самых знаменитых сражений того времени.
      — Не надо, — сказал Зигвард. — Господа, это безответственно с вашей стороны. Попробуйте рассказать моим подданым, что их предки были завоеваны артанцами. Они ведь обидятся. А вдруг еще и возмутятся!
      — Но почему же, князь? Ведь это правда.
      — То, что это правда, не доказано. А обидятся и возмутятся они потому, почему бы возмутились славы, узнав, к примеру, что историческое название их народности происходит от слова раб. Еще можно рассказать артанцам, что дверь изобрели вовсе не они. Детство.
      — У нас есть доказательства…
      — Ну и держите их при себе. И никому не показывайте. Что ж вам еще-то нужно?
      — Нам нужны деньги…
      — Ну, это я знаю. Мне тоже деньги нужны.
      — …на археологические исследования.
      — Это что такое?
      — Раскопки. Всего в ста верстах к западу от Астафии обнаружены некие предметы. Их форма точь-в-точь совпадает с описанием формы…
      — Копать будете?
      — Да, князь. Мы подозреваем, что на сравнительно небольшой глубине похоронен под землей целый город.
      — Тот, что артанцы называют Куябой?
      Историк смутился. — Да, князь, — сказал он не очень решительно. — Я не знал, что Вам это известно.
      Князь вдруг встал и быстро подошел к историку.
      — Слушайте меня внимательно, — сказал он. — Денег я вам дам сколько хотите. Исследуйте что вам угодно. Но для этого вы должны провести здесь, со своими коллегами, три часа. Разговаривайте не понижая голоса. Обсуждайте. Представьте себе, что я здесь. Через три часа я вернусь и выдам вам письмо к казначею. Согласны?
      — Согласен, — поспешно сказал историк.
      — Замечательно, — сказал Зигвард и быстро вышел из гостиной, но не через главную дверь, а через боковую. Пройдя обходным коридором в спальню, он надел сапоги и охотничью куртку, повязал волосы шелковым шнурком и поверх нахлобучил большой бархатный охотничий берет. Бесшумно открыв окно, он соскользнул по стене в дворцовый сад. Оглядевшись, он пересек сад, перелез через ограду, и бегом побежал к конюшням.
      Ночной сторож мирно спал. Да и кому может придти в голову красть коня из княжеской конюшни. Князь вывел гнедого скакуна из стойла, оседлал его, и шагом выехал на улицу. Не очень торопясь, но и не медля, он направил скакуна вдоль реки, но не по набережной, а по узким и темным параллельным реке улицам. Доехав до Восточной Заставы, он помахал стражникам в будке.
      — Стой, кто идет? — спросил один из стражников, жуя репу и чавкая.
      Князь снял берет. Стражник чуть не подавился репой.
      — Великий…
      — Тихо, — сказал князь. — Открывай ворота. Через полтора часа впустишь меня обратно. Не вздумай уснуть. Сошлю в Славию.
      Едва выехав за пределы города, Зигвард пустил коня галопом. Мелькнул ручей, затем роща, и вскоре на фоне ночного неба зачернел горный склон. Князь остановил коня у одиноко стоящего на обочине небольшого деревянного дома. Он спешился, привязал коня к дереву, и постучал в дверь. Внутри вдруг раздался демонический хохот.
      — Базилиус, открой, это Зигвард, — сказал князь, нетерпеливо хлопая хлыстом по сапогу.
      Хохот прекратился. Дверь приоткрылась и в щели появился настороженный глаз, отражая лунный свет. Дверь распахнулась.
      — Я радостен, — сказал Базилиус.
      — Пойдем в пещеру, — сказал Зигвард.
      — Пойдем? Ну тогда пойдем, — сказал Базилиус.
      Он вышел, тщательно запер дверь, потом отпер, вернулся в дом, долго искал что-то, вышел опять, неся на плече кожаную суму, и снова запер дверь. По узкой тропе они спустились вниз, к ручью, повернули, потом еще повернули, и вышли к пещере. Зигвард наощупь нашел у правой стены бочонок с факелами, запалил один, и при его свете Базилиус сложил по центру пещеры небольшой костер.
      Стены пещеры были разукрашены дилетантскими рисунками и непонятными надписями, пол исцарапан знаками и символами, а потолок был просто грязный и замшелый.
      Сам Базилиус был весьма странный тип. Во-первых, он был очень высокого роста. Во-вторых, он иногда бормотал что-то себе под нос, и это бормотание не связывалось ни с одним из языков, известных Зигварду, а основные языки были известны Зигварду все. В третьих, Зигвард нашел Базилиуса около десяти лет назад на обочине дороги. Тот был одет в какие-то очень странные одежды и вид имел ошарашенный. Зигвард привел его тогда к себе во дворец, дал поесть и поспать, и приступил к расспросам, из которых ничего не вышло, ибо ниверийского языка Базилиус не знал. Вообще не знал. Зигвард попробовал заговорить с ним по-артански, с тем же результатом. Тогда Зигвард с напряжением вспомнил свои ранние детские уроки языка славов, но и с этим языком Базилиус знаком не был. В горном регионе под названием Кникич было свое загадочное наречие, но все без исключения кникичи свободно изъяснялись по-ниверийски. Языка загадочной страны Вантит не знал никто, поэтому Зигвард решил, что именно из Вантита прибыл Базилиус. По своей привычке рационализировать все подряд, Зигвард убедил себя, что Базилиус великий астролог и, по совместительству, колдун. Колдунов в Астафии не любили, хотя некоторые зажиточные мещане частенько захаживали к предсказателям в предместьях. Зигвард решил, что у него теперь будет личный астролог, и в очень короткий срок построил этот самый дом на обочине. Он проводил у Базилиуса много времени, и постепенно, пока Базилиус учился языку Ниверии, стало выясняться такое, во что поверить было совершенно невозможно. И Зигвард не поверил. Он до сих пор не верил, несмотря на то, что Базилиус говорил теперь по-ниверийски бегло, хоть и не очень грамотно, и проявлял дичайшую некомпетентность в самых повседневных мелочах. Например, он не умел пользоваться огнивом. Плохо держался в седле. Не умел починить, если нужно, стол или стул, не умел заточить нож, не умел готовить еду. Как он, на вид как минимум тридцатилетний, умудрялся выживать все это время, пока его не нашел Зигвард, было совершенно непонятно.
      Одежду, которая на нем была в момент обнаружения Зигвардом, долго изучал княжеский портной, который в конце концов сказал, что она волшебная. По-другому нельзя было объяснить происхождение таких мелких стежков и такого странного материала, который не намокает и не горит, но плавится и плохо пахнет. А обувь была совсем странная, и описать ее было нельзя никак. В мире не было аналогов, обувь не с чем было сравнить.
      Астролог он был тоже совершенно некудышный, как Зигвард убедился впоследствии. Он придумывал какие-то странные названия звездам и планетам, находил между ними непонятные связи, и утверждал, что за видимыми планетами находятся также невидимые, далекие и совсем маленькие, и что там, на этих планетах, никогда не рождается ржавчина. А где рождается ржавчина, спросил его однажды Зигвард? Здесь, ответствовал Базилиус. На том и поладили.
      Тем не менее, дом Базилиуса, и эта самая пещера, стала вдруг пользоваться у придворных небывалой популярностью. Кто-то выследил, куда иногда отлучается Зигвард, и совершил проверку. К Базилиусу стали регулярно ездить, задавая дурацкие вопросы о будущем, на которые Базилиус давал не менее дурацкие, и очень туманные, ответы на ломаном ниверийском. Легенда о том, что он происхождением из Вантита, распространилась быстро, и Базилиус ее не опровергал.
      — Слушаю, о князь, — сказал Базилиус.
      — Попал я в переделку, Базилиус, — сказал Зигвард, садясь на землю перед костром и скрещивая ноги. — Расскажи-ка мне о будущем этой нашей замечательной страны.
      — Именно что князь интересует?
      — Когда моя дочь достигнет совершеннолетия.
      — Через семнадцать лет.
      — Это я и так знаю, — сказал Зигвард. — Что будет со страной через семнадцать лет? А?
      — Будет со страной?
      — Что тебе вообще известно о стране? Я до сих пор не знаю, когда ты врешь, когда темнишь, когда правду глаголешь. Говори. Что ты знаешь о Ниверии?
      Базилиус выглядел озадаченным.
      — О Ниверии? Что я знаешь о Ниверии. Немного. Мало. Ну, скажием. Арабские сурсы ее упоминать.
      — Птица и камень! Что такое арабские сурсы?
      — Арабские — это такие лиуди. Сурсы же — просто сурсы. Не знаю, как сказать. Ну, фолианты.
      — И ты читал эти фолианты?
      — Нет. Я читал фолианты об этих фолиантах. Понимать? Фолианты.
      — Ладно, так и быть, не надо об этом. Все равно не пойму. В общем, рассказывай, что будет через семнадцать лет.
      — Я готовый, — сказал Базилиус.
      Он вынул из мешка и разложил на полу свои таблицы и таблички. Зигвард всегда сомневался в нужности этого инвентаря, но, как истый прагматик, понимал, что любая система включает в себя набор ритуалов, которые необходимо выполнить, чтобы система заработала, даже если они и кажутся кому-то, кто не знаком с системой, абсурдными. Базилиус бормотал себе под нос на непонятном языке, некоторые слова которого после многократного повторения в течении многих лет были Зигварду известны.
      — Если бы только, — сказал Базилиус.
      — А?
      — Знать бы я, какой год. Какой вот это год. Прямо сейчас.
      — Семь тысяч триста восемьдесят второй, — сказал Зигвард. — От Сотворения.
      — Нет, — раздраженно отмахнулся Базилиус. — Не тот год. А этот… Придон? Придон. В каком году?
      — Около семисот лет назад. Дался вам всем этот Придон.
      — Дался? Дался. Семьсот назад. Сурсы упоминаются. Двести и двести, и триста. Ну, значит сейчас год восемьсот десятый. Гипотетический. Добавливайем семнадцать. Добав…
      Базилиус добавлял семнадцать в течении следующих десяти минут.
      — А князь родился в лето, — сказал он вдруг.
      — Ты про меня?
      — Да.
      — Да. Летом.
      — Яблони цветать? Цвести?
      — Когда я родился? Вроде да.
      — Близнецы, — сказал Базилиус.
      — Какие еще близнецы?
      — Знак такой. Зодиачный.
      — А это что значит?
      — Не мешать. Какой год получиается по календарь шинуа?
      — Не знаю.
      — Без значимости. Гипотетически, свинья.
      — Сам ты свинья.
      — Не я. Год. Год свинья. Когда князь приезжать сюда, видна была Урса Минор?
      — Что такое Урса Минор?
      — Много звезды вместе. Похожий на ковш.
      — Созвездие. Большой Ковш! Конечно. Была.
      — Большой? Ну, пусть.
      Астролог некоторое время сидел, задумавшись.
      — Ну, гипотезируем, что каждая карта соответствовала каждый год календарь шинуа, помимо двух. Гипотезируем дальше, что бубны и черви фаворабль, а трефы и пики не фаворабль. Пять — свинья, еще пять уходием, семь — дракон, Князь — Крыса, Княгиня — Лошадь, Туз… Семнадцать лет?
      Князь кивнул.
      — Крыса, свинья… а семь что?
      — Дракон, — подсказал Зигвард.
      — Дракон, — подтвердил Базилиус, радуясь. — Дракон, Лошадь. Дракон опять. Как много карты?
      — Шестнадцать, — подсказал Зигвард.
      — Означает, что следуйет наша карта. Ну вот. Батс!
      Он бросил карту наземь. Оказалось — джокер. Базилиус недоуменно смотрел на карту. Зигвард улыбнулся. — Нет такого года, да? — спросил он.
      — Нет, — сказал Базилиус сокрушенно.
      — Ну, нет, так нет.
      — Что же это означайет?
      — Возможно, Создатель не хочет, чтобы я знал будущее.
      — Нет. Может. Подождать. Я узнал! О да. — Базилиус помотал головой. — Все календари неверно. Все. И твой неверно. И шинуа. Каждый четвертый год лишний день. Каждый четвертый сто лет лишний год.
      — Ну-ка, ну-ка, — сказал Зигвард насмешливо. — Ты хочешь сказать, что все, что мы должны сделать — придумать этому лишнему году название? Какое-нибудь животное, да?
      — Да. Исключийтельно, да?
      — Совершенно исключительно, — подтвердил Зигвард. — Ну, давай придумаем. Ну, скажем, год крокодила. Как тебе?
      — Нет, — сказал Базилиус. — Слишком… слишком…
      — Слишком очевидно, — предположил князь.
      — Да. Нужно тайное.
      — Таинственное?
      — Да. Какого больше нет. Было, теперь нет.
      — Хм. Вымершее животное какое-нибудь.
      — Да. Вот, я знаю! Мамонт.
      — Это что такое?
      — Это слон такое. Но с волосом.
      — С одним волосом?
      — Нет. Много волосов.
      — И где же такое было?
      — Было, — уверенно сказал Базилиус. — Было. Слушай меня, о Великий Князь! Год Мамонта не имейет масть. — Он снова поразглядывал таблички. — В Год Мамонта, который будет наступить через семнадцать лет, большие изменять произойти в стране твоей, о Зигвард! Достойнейший победил жестокого! Сын новый правитель женить на жене. Честь спасейн.
      Помолчали.
      — И это все? — спросил Зигвард. — Сын нового правителя женится?
      — На жене.
      — Не на теще же ему жениться. Конечно на жене.
      — На твоей жене, о князь. — Астролог потупил глаза. — Я жалок. Так по астрологии. Это будет сын. Твой сын.
      — По-моему, ты все-таки дурак, — сказал Зигвард задумчиво. — Что ты плетешь, какой сын, какая жена. Инцест?
      — Нет. Совсем нет.
      — Ничего не понимаю. Ладно. Вот тебе за труды. Пойди поспи, что ли.
      Зигвард бросил мешок с золотыми радом с Базилиусом и вышел.

* * *

      Было раннее утро. Похолодало.
      Постучав и получив разрешение, камердинер вошел к Фалкону в опочивальню. Фалкон был уже одет.
      — Да?
      — Извините меня, мой господин. Мальчишка пропал.
      — Какой мальчишка?
      — Волчонок. Сын артанской сволочи. Вчера был, а сегодня его нет. И дети говорят, что он сбежал ночью через окно. Простите меня, господин мой. Мы уж обращались к колдуну.
      Фалкон поморщился.
      — Сколько раз вам говорить, камердинер. Вы живете в просвещенное время, в просвещенном городе. Ну, какие колдуны? Что за глупые суеверия?
      — Да уж самый лучший колдун, господин мой. Самый дорогой. Он говорит, я вам его найду скоро. Я его, говорит, вижу. Как он бежит по дороге, все бежит, бежит…
      Фалкон знал, что за колдун. Хок несколько раз использовал его, как осведомителя. К колдуну ходила знать.
      — Ну, что делать, — сказал Фалкон. — Далеко он не уйдет, холодно. Надо искать. Не так уж это и сложно. Шел бы ты к охранникам, пусть ищут чернявого паренька лет девяти или десяти. Сколько таких в столице? Два десятка.
      — Чернявого? — переспросил камердинер.
      — Да. А что?
      — Он беленький.
      — Как беленький?
      — Совсем светленький. Белее, чем мои дети.
      Фалкон присел на край кровати. Некоторое время он молчал.
      — И никого не насторожило, что сын артанского князя — блондин? — спросил он. Он протянул руку, схватил колокольчик и раздраженно позвонил. Вбежал охранник. — Комод пусть приедет. Прямо сейчас, — сказал Фалкон.
      Комод слегка успокоил Фалкона, сказав, что было много случаев, когда артанские князья путались с пленными женщинами, и славскими, и ниверийскими, и оставляли их у себя в домах наложницами, а детей признавали, как своих.
      — Слушайте, Комод, — сказал Фалкон мрачно. — Вы, когда везли его два года назад в Астафию, а потом раз в месяц навещали… У вас мыслей не возникало? По поводу неких странностей наследственности?
      — Я думал, что вам с Хоком лучше знать.
      — По-моему, у вас мозги жиром заплыли. Вы страшный обжора, Комод.
      — Это чистая правда, Фалкон.
      На это сказать было нечего. Фалкон отпустил Комода, который немедленно направился в заведение на противоположной стороне улицы. В общем, объяснение, предложенное Комодом, было вполне логичным. Но нужно было навести справки.
      Еще можно было, конечно, казнить камердинера и половину слуг, тогда оставшиеся в живых в полчаса нашли бы мальчишку и привели домой. Но город не был пока готов к таким простым и эффективным мерам и методам. Город был слишком сложен, слишком многогранен, и очень плохо управляем. Следовало упростить.

* * *

      Был день Речи Великого Князя В Рядилище. С утра было солнечно. На форуме произносились пламенные речи против военщины. Ораторы издевались над «преувеличенной угрозой» нападения со стороны Артании и уверяли слушающих, что сожженный два года назад Кронин — результат политики Рядилища, постоянно обижающего Артанию и вообще всех. Фалкона упоминать опасались. Люди Фалкона, присутствующие на форуме, незаметно записывали, а то и просто запоминали, имена ораторов.
      Первый Наследник с большой неохотой отодвинул хорошей работы статуэтку, изображающую историческую дуэль Придона с Сарояном, и мрачно посмотрел на отца.
      — Слушаю.
      Зигвард огляделся по сторонам. Апартаменты Первого Наследника были распланированы и меблированы нелепо и непрактично. Много углов, много занавесей, много уровней. Здесь можно было расположить целую дружину подслушивающих без боязни, что они будут обнаружены. Сам Фалкон не распланировал бы лучше. Впрочем, возможно, именно он и распланировал.
      — Тебе хочется быть Великим Князем? — спросил Зигвард.
      Первый Наследник, восемнадцати лет от роду, по имени Бук, сдвинул брови и насупился.
      — Надо, так буду, — сказал он угрюмо.
      — Прямо сейчас.
      — Что прямо сейчас?
      — Хотелось бы тебе стать Великим Князем прямо сейчас?
      — Что это ты такое говоришь, папа? Как я могу им стать прямо сейчас? Прямо сейчас — ты и есть Великий Князь.
      — А если я откажусь от престола?
      — А если наши подданые будут все поголовно ходить на карачках? Зачем обсуждать заведомо невозможное?
      — В данном случае вовсе не невозможное. Отказ от престола я рассматриваю именно как одну из возможностей.
      Бук отодвинулся от стола вместе с креслом, закинул ногу на ногу, и принял глубокомысленную позу. Захотелось дать ему по шее.
      — Надо, наверное, обсудить это с Фалконом, — сказал он.
      — При чем тут Фалкон?
      — Фалкон — великий человек. Единственная надежда государства. Как он скажет, так я и сделаю. Я ему верю.
      — А мне нет?
      — А ты себя ничем в этих делах не проявил. Раз в три месяца сказать в Рядилище речь каждый может. А политика — дело серьезное.
      Он продолжил и развил эту мысль, выдав целый набор напыщенных пошлостей, но Зигвард не слушал и не возмущался. С Буком не сладишь, понял он, Первый Наследник — не больше, не меньше — человек Фалкона. Нынче куда ни пойдешь — везде люди Фалкона. Каким образом у Фалкона появилось столько власти? Когда?
      Он почти физически почувствовал нависающую над ним тень, облако опасности. Над кем еще? Ну, хорошо. Раз Бук слушает Фалкона, как бобик, значит для него никакой опасности нет. За кого мы еще ответственны?
      Он поднялся и не обращая больше внимания на сына, вышел. Прошел через центральный, выложенный мрамором, коридор в противоположную часть дворца. Служанка княгини состроила ему глазки. Ничего интересного. С ней он уже переспал. Абсолютно ничего интересного.
      Он зашел в детскую — поцеловать спящую дочь. Дал няньке золотую монету, и потом еще одну. Нянька обрадовалась очень.
      Княгиня была, по обыкновению, в библиотеке.
      — Фрика, мне нужно с тобой поговорить.
      — Я вас слушаю, господин мой.
      — Ты всегда будешь называть меня на вы?
      — Простите, князь. Сядьте. Вы возбуждены. Хотите пить? Служанка только что принесла из погреба клюквенный морс. И еще журба есть в кувшине.
      — Морс, — сказал Зигвард. — Нет, не надо морс. Фрика, что, если мы уедем куда-нибудь? Возьмем дочь и уедем?