— Вот оно как, — прошептал Алексей, пристально глядя на Меченого.

Тот только пожал своими острыми плечами…

…И вот… Пролетели как миг, прошли словно вечность эти семь лет… Март 1999 года. Холодный, мрачный, вьюжный в этих затерянных в лесах глухих краях… Ему идёт сорок второй год, нет у него ни дома, ни семьи, ни денег… Ничего нет. Нет любимой женщины, нет единственного верного друга… Все надо начинать сначала. Сумеет ли он?

Закутанный в телогрейку, с кургузой ушанкой на голове и с сумкой на плече, он поёжился от холодного ветра, оглянулся на тюремные ворота и глухой забор с колючей проволокой над ним, на вышку с охранником и ответил самому себе:

— Сумею… Есть у меня ещё дела на этой земле.

Стиснул зубы и пошёл к железнодорожной станции…

…На Казанском вокзале, куда он прибыл через сутки, его останавливали несколько раз, требовали предъявить документы, спрашивали, куда он следует. Он отвечал, что едет по месту прописки в Сергиев Посад…

И впрямь, он перешёл Комсомольскую площадь и направился к Ярославскому вокзалу. Сел на электричку, следующую до Сергиева Посада. Но до конечной станции не доехал и вышел на станции Радонеж. Именно там обитал кореш Меченого Барон. И к нему он держал путь. Его дача должна была стать отправной точкой его жизни. А затем он должен был поехать в Нижний Новгород и навестить сына Меченого. Это был наказ его единственного на это время друга — старого вора в законе…

Он вышел на станции. Было десять часов утра. Этот день в Подмосковье выдался довольно тёплым, и, хоть солнца не было, Алексею даже стало жарко в его телогрейке и ушанке. Топая кирзовыми сапогами по свежевыпавшему снегу, он поглядывал на план, нарисованный ему Меченым. «Как он меня встретит? — думал Алексей. — Меченый есть Меченый, друг есть друг, а я ему кто? Так, протеже, проситель… Вполне возможно, и отфутболит, что ему со мной возиться, помогать мне? Ладно, как встретит, так и встретит. Пока мне больше идти некуда. Подамся к сеструхе, в крайнем случае…»

Алексей вышел на протоптанную снежную дорожку и пошёл по ней направо. Дача Барона должна быть минутах в пятнадцати ходьбы от станции, с левой стороны. Меченый подробно описал его глухой забор, выкрашенный в бордовый цвет, и какие-то резные украшения на черепичной красной крыше, которые хорошо видны с тропинки. Ну и лай собак, понятно. А их у него тогда было девять…

Так, вот это, кажется, она и есть… Алексей подошёл к калитке и стал стучать. Послышался оголтелый лай собак. Они подбежали с той стороны к калитке и остервенело бросались на забор. Но никто не открывал. Алексей продолжал стучать.

— Вам кого? — послышался сзади старушечий голос.

— Мне… Б-б… Как его? — У Алексея из головы совершенно вылетело имя-отчество Барона. А оно было довольно сложное — Кирилл Игнатьевич Петрицкий.

— Так кого же вам надобно? — нахмурилась круглая словно мяч старушонка в ватнике и оренбургском пуховом платке, туго замотанном вокруг мячеобразной головы. Очень уж ей не нравился пришелец уголовного вида. Частенько в последнее время совершались налёты на пустые дачи. Впрочем, на дачу Петрицкого вряд ли кто-нибудь покусится, себе дороже. И тем не менее бдительность есть бдительность… — Сами, что ли, не знаете? Так можно и у участкового спросить, — пригрозила старушка.

— Да мне Игнатия Петровича, — ляпнул вдруг Алексей, припомнив что-то из имени-отчества-фамилии Барона.

— Эвона как, — хитренько улыбнулась старушка. — Игнатия Петровича, говоришь? Слышал звон, да не знаешь, где он? Ну, обожди, незваный гость, — произнесла она и быстро засепетила валенками куда-то.

«А черт бы тебя побрал», — подумал Алексей, проклиная себя за провал в памяти.

Но тут сзади послышался собачий лай, и приятный басистый голос крикнул вдогонку старухе:

— Эй, Дорофевна! Не шустри, гость ко мне. Жду я его, пошёл вот с Бураном погулять…

— А что же твой гость тебя по имени не знает, Кирилл Игнатьич? — обернулась старушка. — Моё дело маленькое, а вот надысь Дресвянниковых дочиста всякие незваные гости обокрали, они приехали, а в доме шаром покати. Ты Дресвянниковых знаешь, Игнатьич? Там, за углом, рядом с Сычихой…

Алексей обернулся и увидел идущего в его сторону высокого, за метр восемьдесят ростом, худощавого загорелого человека с окладистой чёрной бородой с проседью. Одет он был в обливную жёлтую дублёнку и кожаную кепочку такого же цвета, из-под которой торчали седые кудри. Рядом с ним на поводке шагала чудовищного размера среднеазиатская овчарка.

— Не знаю я никаких Дресвянниковых и никакой Сычихи, — пробасил он. — И знать не желаю. Тебя только знаю, Дорофевна, поскольку ты снабжаешь меня чудесным парным молочком и домашним творожком. А человек этот — друг моего друга, приехал с доброй весточкой, а моего имени-отчества он может и не знать. Ты сама сколько лет выговорить не могла…Так что ступай с миром, Дорофевна, и завтра утречком нацеди нам молочка. Да и творожку принеси побольше. Гостю отъесться надо, кальций нужен, поняла?

— Принесу, — разулыбалась беззубым ртом Дорофевна. — Мы что, мы завсегда… Ежели так… По-нашенски… Молочко, оно пользительно… Витамин в нем… А ить, глянь, Игнатьич, солнышко выглянуло…

— Да? — сурово взглянул на неё Петрицкий. — Что-то я не замечаю никакого солнышка, напротив, похоже, снова снегопад будет.

Он открыл ключом калитку, и свора азиатов разных размеров бросилась к хозяину.

— Обождите, — сказал он Алексею.

Через несколько минут он куда-то убрал собак и открыл гостю калитку.

— Проходите, — пригласил он.

Алексей прошёл. Оказался на просторном, довольно чистом участке. Перед ним был большой рубленый двухэтажный дом с резными украшениями на черепичной крыше. Хозяин прошёл вперёд и открыл перед ним входную дверь.

Приятно пахло деревом. Было чисто и уютно. Они сразу очутились в большой горнице, посередине стоял красивый стол из светлого дерева. С левой стороны русская печь, справа батареи водяного отопления. Тепло и уютно. Кроме дерева, пахло чем-то вкусным, кофе, пирожками.

— Снимайте ваш анарак, — предложил Барон. — И цилиндр тоже. В баньке попаримся, смоем с вас тюремное амбре… Согласны? — внимательно поглядел на Алексея он. Тот молча кивнул, снял ватник и ушанку, повесил на вешалку около входа.

— Кирилл Игнатьевич, — протянул хозяин ему свою мощную ладонь.

— Алексей Николаевич, — ответил Алексей.

— Петрицкий.

— Кондратьев.

— Барон, — блеснул чёрными глазами хозяин.

— Капитан, — едва заметно усмехнулся Алексей.

— Погоняло Меченый дал? — догадался Барон.

— Он.

— Мне тоже. Только лет эдак тому назад… Садитесь на лавку, кофейку попьём. Давненько не пили хороший кофе?

— Семь лет, с марта девяносто второго. Как раз горячего заглотнул, обжёгся даже второпях, и вторую чашку не успел допить, спешил на встречу с клиентом. Знал бы, что семь лет не придётся, обязательно бы допил и вторую… А теперь отвык… Первое время трудно было, так любил…

— Поблаженствуете зато теперь, по себе знаю… Я умею заваривать, — похвалился Барон.

Алексей сел на резную лавку, а Барон пошёл на кухню заваривать кофе. От чудесного ароматного запаха, распространяющегося по всему дому, у Алексея закружилась голова.

— А? — улыбнулся белыми зубами Барон, внося в горницу турку с дымящимся кофе. — Хорош запашок? Лучше, чем от тюремных портянок, не правда ли?

Алексей только вздохнул в ответ. А когда он отхлебнул из керамической чашки ароматного напитка, почувствовал себя наверху блаженства.

— Закурим, — предложил хозяин, вытаскивая из кармана вязаной куртки пачку «Вирджинии-Слим» с ментолом. — С кофе-то так хорошо… Вообще, вам предстоит большое удовольствие осваивать прелести жизни сначала. Да, — произнёс он, пуская в потолок клубы ароматного дыма и делая глоток кофе, — тот, кто не сидел в тюрьме, не поймёт всех прелестей простой цивильной жизни, не сумеет порадоваться и голубому небу без клеточек, и хорошей пище, и глотку кофе, и затяжке хорошей сигаретой. А вечером мы с вами попьём чудесного виски, зажжём камин, и у нас станет просто замечательно на душе… С утра не пью, и вам не советую, а вот во второй половине дня покайфуем… Надо уметь радоваться всем проявлениям жизни, Капитан… Далеко не все это умеют, живут как с похмелья.

Алексей ждал, что Барон будет расспрашивать его о прежней жизни и злоключениях, но тот не задал ни одного вопроса. Он вообще больше философствовал, говорил о вечных проблемах, изредка делал остроумные замечания насчёт политики.

Они позавтракали, попили кофе, потом Барон предложил Алексею прогуляться по зимнему лесу. Он взял с собой двух огромных собак, которые сразу как-то прониклись к гостю и весело виляли хвостами. Алексей представил, как бы они вели себя, если бы он открыл калитку и вошёл во двор Барона без приглашения, и невольно поёжился.

Барон был человеком лёгким в общении, остроумным и очень философски настроенным. О чем-то конкретном он говорил крайне мало. Наконец задал вопрос и о Меченом.

— Как он там, мой добрый кореш Степан Аркадьевич Дзюбин? Как его здоровье? Наверняка высох, как мумия…

— Это точно, похудел до кошмара, — подтвердил Алексей.

— Плохо, плохо, сколько раз я говорил ему, чтобы он бросил курить. Шмалит свой «Беломор» до умопомрачения, кашляет так, что слушать страшно. А ведь ему уже шестьдесят третий годок идёт, да какой жизни годок… Как он вообще ещё жив, понять не могу…

— А, однако, крепок, — заметил Алексей. — Как-то года два назад одному так заехал своим костлявым кулаком, что тот чуть не загнулся…

— Силён, силён физически, знаю, знаю, — подтвердил Барон, и его красивое бородатое лицо озарилось воспоминанием о чем-то полузабытом, давно прошедшем…

Когда они вернулись с прогулки, уже кем-то была растоплена баня. И они долго парились, а потом стояли под холодным душем. После этого Барон предложил Алексею чистое бельё. Они были примерно одного сложения, только Барон немного повыше и помощнее.

А вечером под рюмочку виски у камина Барон закурил сигарету и спросил напрямик:

— Скажи теперь, дорогой Капитан, что тебе от меня нужно, кроме уюта моего прекрасного дома, кроме тёплого слова и моральной поддержки?

Алексей замялся. Ему много чего было нужно. Но больше всего он хотел отомстить тем, кто так жестоко распорядился его единственной жизнью. Михаилу Лычкину, Гнедому и адвокату Сидельникову. Но для этого нужны были деньги, помощь людей, транспорт… Вообще, нужно было иметь точку опоры. Он хотел было рассказать Барону свою историю, но хозяин, блестя чёрными глазами, предупредил его желание.

— Не надо долгих предысторий. Люблю поговорить о непреходящих ценностях, а всякие там душещипательные истории о человеческой подлости и предательстве меня не так чтобы очень занимают. К тому же я про вас практически все знаю. Меченый мне писал, а он умеет написать коротко, но ясно, хоть университетов не кончал. Я даже, честно говоря, не знаю, учился ли он в школе. Его школьные годы пришлись на конец войны, так что, сами понимаете… Но он из молчунов, ничего никому про себя не рассказывает…

— Почему? — улыбнулся Алексей. — Про сына Славика рассказал, просил съездить к нему в Нижний Новгород.

— А это да, это он любит… Гордится, что у него сын есть. И правильно, вот у меня никого нет, ни жены, ни детей… А у него есть. И мы с вами обязательно съездим к этому Славику в Нижний Новгород. А сейчас я вижу, что вы устали и хотите спать. Так идите на второй этаж, пока мы с вами гуляли, вам приготовили постель в уютной спаленке. Ко мне приходят посменно две домработницы, прекрасные женщины. А то я бы один не справился с таким хозяйством. У меня ведь и огород есть, и яблоневый сад, и малина, и смородина… Все своё… Так хотелось всю жизнь чего-то своего… Я ведь сирота, детдомовец. Из детдома попал в колонию для малолетних преступников, а потом дед меня отыскал. Знали бы вы, какой у меня был замечательный дед, кстати, тоже Петрицкий Кирилл Игнатьевич, дворянин, аристократ, полиглот, знал шесть языков, от английского до фарси… Учился до революции в кадетском корпусе, потом закончил Ленинградский университет, а потом… Пятнадцать лет отсидел при Сталине и был как огурчик, казался таким, по крайней мере… Мы с дедом жили в Москве на Мытной улице в коммунальной квартире. И он дал мне настоящее образование… Мы жили с ним пять лет в этой семиметровой комнатушке. А когда мне стукнуло восемнадцать, дед умер. Внезапно. Заснул и не проснулся, как настоящий праведник. Что мне было делать? Снова пошёл воровать… И закрутилось, завертелось… Украл, покайфовал, сел, вышел, украл, покайфовал и снова сел… Ладно, пошли спать, Капитан. Я рано ложусь и очень рано встаю, жаворонок с детства…

Алексей поднялся на второй этаж и вошёл в небольшую уютную спальню. На деревянной кровати было постелено белоснежное бельё. Он снял с себя одежду и лёг в постель. От этого давно забытого запаха чистоты у него закружилась голова, и волной нахлынули воспоминания… Такое белоснежное бельё было у них там, в гарнизоне, в Душанбе… Лена стелила постель Митеньке, он жмурился от ощущения заботы и счастья, родители целовали его в крутой лобик и шли спать в свою такую же белоснежную постель… А потом дома у Инны была такая же постель, так же чудно пахнущая. Инна, Инна… Где она теперь? Что с ней? Вышла ли замуж?

Спал он крепким сном без единого сновидения. Проснулся довольно поздно, так как уже было светло. Оделся и вышел из спальни. На столе стояла крынка с парным молоком, рядом нарезанные ломти свежей сдобной булки, масло, творог в керамической мисочке. Никого не было. Алексей успел проголодаться и сел завтракать. Но только успел выпить стакан вкусного жирного молока, как за окном послышался шум двигателя машины и весёлый лай собак.

Вскоре в комнату вошёл Барон в короткой куртке «Пилот» и норковой шапке.

— Вижу, вижу, только сели завтракать… Отсыпаетесь после цугундера, и это правильно. Вы машину хорошо водите? — неожиданно спросил он.

— Конечно… Я же танкист. И своя машина была до ареста. «Шестёрка». Сгнила небось вся около дома. Или угнал кто-нибудь. Я не узнавал, мне все равно…

— Одевайтесь, выйдем покурим на воздух. А кофе потом будем пить.

Алексей накинул ватник, натянул ушанку на стриженую седую голову. Они вышли во двор. Там стояла новенькая «девяносто девятка» вишнёвого цвета.

— Как она? — улыбаясь, спросил Барон, закуривая «Вирджинию» с ментолом.

— Машину приобрели? Поздравляю! Новенькая, так славно блестит на снегу…

— Славно блестит. Только это я вас поздравляю. Это ваша машина. Садитесь и прокатитесь…

— Да вы что, шутите?

— Нисколько. Это мой подарок вам. К освобождению…

— Да с какой стати я от вас буду принимать такой подарок? — не понимал Алексей.

— Вы полагаете, я буду неизвестно кому дарить новую машину? Почти новую, точнее — она прошла двадцать тысяч. Раз я дарю, значит, для этого есть основания, Капитан.

— Какие основания? Я не нищий, я сам заработаю себе на машину, когда время придёт. А от вас мне нужна иная помощь… Я хотел рассказать вчера, но вы спать так захотели…

— Вам всякая помощь нужна, — нахмурил тонкие чёрные брови Барон. — Вам транспорт нужен, вам связь нужна, вам деньги нужны, не говоря уже о крыше над головой. И все это я вам дам, Капитан. Для меня это не составляет труда. Вы за меня не беспокойтесь, я последнего-то не отдам, самому нужно… Пошли в дом, кофейку вмажем. И я вам кое-что расскажу…

После второй чашки кофе Барон закурил, поглядел куда-то в сторону и заговорил:

— В тысяча девятьсот семьдесят втором году один бывалый зэк решил устроить побег из зоны, затерянной в сибирской тайге. Ему было тридцать пять лет, а вместе с ним сидел один парень, ему тогда было двадцать три. Первый был опытным квартирным вором, второй — просто уличной шпаной, осуждённым за попытку ограбления. Вору оставалось сидеть три года, шпане — два. И ни одному ни другому этого не хотелось. Было лето, тянуло на волю, хотелось вина, тёплого моря, девочек, солнышка, шашлычков… Итак, вор устроил себе побег, его ждала машина… А шпана, неумный, но отчаянный, увязался за ним, и вертухай с вышки саданул ему из автомата в плечо. Но вор помог ему добежать до машины за оградой. И они-таки оторвались от погони… Представляете себе, Капитан? Вор классно вёл машину, а шпана рядом истекал кровью. Вор гнал по лесным дорогам грузовик и довёз своего глупого спутника до больницы. И заставил врачей делать перевязку под пистолетом. Взял у них медикаменты, снова усадил шпану в машину и повёз дальше. Потом их взяли, но они успели погулять на воле, шпана полтора месяца, а вор целых полгода, его взяли на другом деле, ну и добавили за побег, конечно… Поняли, кто были эти люди?

— Разумеется. Помню в бане шрамы на вашем правом плече.

— Да, была операция в томской больнице. Тоже он все устроил… Степан Аркадьич Дзюбин, Меченый… Я для него все сделаю, что он попросит. А то, что он абы за кого просить не станет, в этом я уверен, Капитан. Да я вас вижу насквозь — вы честны до какого-то безобразия. Но… — сузил глаза он. — На вас уж мокруха, я в курсе. Я знаю все, что нужно. За вами охотились, вы оборонялись. За вами и теперь будут охотиться. И ваша задача своих врагов уничтожить раньше, чем они вас… И я вам в этом помогу. Машина ваша, вот вам ещё достижение техники. — Он вытащил из кейса, стоявшего у двери, мобильный телефон. — Великая вещь, таскаете с собой и звоните куда хотите, хоть мне, хоть в милицию, хоть в больницу. А при ваших планах просто-таки незаменимая… И ещё — знаю, вы без денег, вот вам на первое время две тысячи долларов. — Он вынул из кармана пачку долларов и положил на стол перед Алексеем. — А жить будете пока у меня. Да берите, берите же, говорю вам, последнего не отдам, даю, значит, в состоянии дать. А благодарность Меченому — для меня главная ценность. Так мало в жизни порядочных людей, что каждому из них готов и последнее отдать, между прочим… А я человек зажиточный, хорошее дельце провернул пару лет назад, — усмехнулся он, вспоминая что-то интересное. — Мне на всю жизнь теперь хватит, могу вот сидеть здесь, в глуши, и выращивать среднеазиатских овчарок. Почему-то мне эта порода нравится — не кавказских, не немецких, а именно среднеазиатских. О них мне много рассказывал покойный дед… А в принципе, мне не так уж много нужно для счастья. Хорошая пища, добротный тёплый дом, покой и воля, как говорил поэт. Так что берите и действуйте. Удачи вам. Если нужно что-нибудь ещё, говорите и не стесняйтесь.

Алексей задумался.

— Ладно, — сказал он. — Будь по-вашему. Машину я у вас беру напрокат, телефон тоже, а деньги взаймы. Спасибо вам большое, Кирилл Игнатьевич. А ещё я попросил бы у вас радиоуправляемый фугас, если, разумеется, сумеете достать. — Он вопросительно поглядел на Барона. Тот едва заметно усмехнулся.

— Я все могу достать, связи имею, с кем нужно, — ответил он. — Вижу, крутое дело вы затеваете, Капитан…

— А как же? — усмехнулся в ответ и Кондратьев. — Если вы знаете от Меченого мою историю, что же вас удивляет? Я жил честно и порядочно. Был женат, имел замечательного сына. От них остались только кепочка и босоножка на вокзале в Душанбе. Я вернулся в Москву и принял предложение своего покойного ныне друга Сергея заниматься бизнесом. Что в этом плохого? Да, разумеется, я лох и простофиля, и не моё дело заниматься этим. Я был хорошим командиром танкового батальона, выполнял свой долг, рисковал жизнью, хоронил боевых товарищей. А торговля — это не моё… Но занялся, короче, работал, не покладая сил. Полюбил женщину… — потупил глаза он. — А что получилось? Лычкин затеял против меня коварную игру, спелся с отморозком Гнедым, они дважды ограбили наш склад, убили Бориса Викторовича Дмитриева, представителя тюменской торговой компании, затем подослали киллера убить меня. Затем кто-то задушил неудачника-киллера, кстати, до сих пор никто не знает, кто это сделал. Затем Лычкин нанял подлеца адвоката Сидельникова, чтобы он заморочил мне голову и потопил меня окончательно. Параллельно подстроили вечеринку у сестры моей женщины Ларисы и поссорили меня с ней. Затем подбросили в тюрьму фотографию, чтобы выбить меня из колеи. И в результате я оказался совершенно один, в тюрьме, осуждённый на семь лет усиленного режима, без семьи, без дома… Сейчас мне сорок один год, и все мне приходится начинать с нуля. А начать я хочу с мести этим людям. Потому что иначе я просто не смогу жить. Я им не ягнёнок и не подопытный кролик для их мерзких опытов. Так что поймите меня, Кирилл Игнатьевич.

— Вижу в ваших глазах здоровую злость, и в то же время не вижу излишней горячности и запальчивости, — сказал Барон. — И мне нравится то, что вы говорите. Я одобряю ваше решение. И помогу вам, чем могу… А Гнедого и впрямь давно пора отправить в ад. Самое ему там место… Будет вам и фугас, и что угодно…

— Спасибо, Кирилл Игнатьевич. А теперь, с вашего позволения, я поеду в Москву и навещу вдову своего друга Сергея Фролова. Это мой долг, и с этого надо начинать новую жизнь…

— Так в час добрый, — улыбнулся Барон. — Садитесь в вашу машину, вот вам доверенность на ваше имя, и езжайте к вдове. Дело святое… А я вас буду ждать, когда хотите, тогда и приезжайте. Двери моего дома всегда открыты для вас, Капитан… А вот вам ещё джинсы, свитер и куртка. А то больно уж ваша серая униформа для ментов примечательна…

Через полчаса машина несла Алексея по Ярославскому шоссе в сторону Москвы… Он легко держал баранку, словно сидел за рулём только вчера, а не семь лет назад, нажимал на педаль акселератора, слушал музыку, и у него яростно билось сердце. Мимо проплывали заснеженные поля, вокруг были простор и свобода, он ещё достаточно молод и полон сил. И он верил, что его час пробьёт, что лучшее впереди… Он почувствовал, что ему снова хочется жить…