Богатых убивают чаще

— Мы шутить не будем.

— Кому обязан? — мрачно озираясь, спросил авторитет.

— Узнаешь позже.

— Я буду жаловаться!

— Только господу Богу и то при личной встрече. Ты в руках федеральной секретной службы при президенте. Так что не дергайся.

— Так это вы меня включили в список? — с горечью догадался Цунами. — Взяли, как мальчишку, на живца.

— Играем на человеческих слабостях, — подтвердил Дан.

Они прошли вперед к кабине пилота, где был еще один выход. По трапу спустились на летное поле и втолкнули Цунами в черную «Волгу». Ехали молча. Дан гордился удачно осуществившимся планом, а

Цунами внутренне матерился, все глубже осознавая совершенную ошибку. Как он мог поверить, что вице — премьер пригласит его в официальную поездку? С таким криминальным прошлым, как у Цунами, пусть даже отмытым и трактуемым как произвол коммунистического режима по отношению к «узнику совести», глупо было надеяться на официальное признание его в качестве бизнесмена. Подвело тщеславие… Цунами с тоской вспомнил об оставшейся в аэропорту охране. Никакая спецслужба не решилась бы вот так бесцеремонно запихнуть его в «конторскую» «Волгу». Ребята бы жизнь положили за своего хозяина, но не допустили бы такого позора.

Он тяжело вздохнул. Машина беспрепятственно покинула летное поле и вырулила на трассу в сторону Москвы.

— Куда едем? — спросил Цунами.

— На Каширку. Зададим тебе несколько вопросов и, если будешь вести себя благоразумно, отпустим. Особой ценности ты не представляешь, — откликнулся Дан, сидевший рядом с водителем.

— Могли бы и не устраивать весь этот цирк.

— Могли бы. Но раз ты ударился в шоу — бизнес, то и нам отставать не захотелось. Тоже кое — что умеем…

Этой фразы было достаточно, чтобы Цунами догадался, о чем пойдет речь. Неясной для него оставалась роль, которую играло ФСОСИ в деле Петелина. Дан специально проговорился, рассчитывая на его непроизвольную реакцию. Но он сделал вид, будто не понял намека.

— Я — то был уверен, что ты давно отошел отдел, сидишь где — нибудь на Лазурном побережье в окружении нимфеток, балуешь свою плоть, тешишься воспоминаниями… а ты, оказывается, никак не угомонишься. Зря… Времена изменились. Закончилось ваше криминальное царствование. Мы не глупее вас, поэтому ни одного лакомого кусочка больше не получите. Имейте совесть! Взяли свое и мотайте на покой!

Так нет же — жадность душит… — глядя в окно автомобиля, с досадой рассуждал Дан. Его соратники одобрительно посмеивались, держа пистолеты со спущенными предохранителями.

* * *

Впереди за высоким кирпичным забором показалось высокое здание с зеркальными окнами. Тяжелые железные ворота бесшумно раскрылись, и машину пропустили на пустынную территорию федеральной спецслужбы. За время поездки Цунами несколько пришел в себя. Он не боялся никаких официальных разборок, поскольку считал себя чистым перед законом. Но то, что его арестовали не менты, не эфэсбэшники, настораживало. За воротами дома, куда его привезли, можно было пропасть навсегда без суда и следствия. Тут никакой адвокат не поможет. Поэтому проявлять характер, а тем более апломб было глупо.

Машина въехала в глухой бокс, откуда Цунами на лифте подняли прямо в кабинет дознавателя. Помещение впечатляло своим аскетизмом. В центре комнаты стоял стул с прикрученными к полу ножками. Напротив железный стол с лампой и креслом. Не успел Цунами осмотреться, как получил сильнейший Удар по шее и, потеряв равновесие, повалился на цинковый пол. Его подняли и, держа под руки, принялись избивать специальными дубинками. Цунами с трудом подавлял стоны, стараясь как можно больше расслабиться и гасить удары легким вибрированием тела.

— Достаточно, — наблюдая за избиением, приказал Дан. Сев в кресло, он достал сигару и закурил. — Оставьте нас.

Цунами опустили на стул и напоследок дали еще несколько крепких пощечин.

— Это так… для профилактики, — выпустив дым, объяснил Дан. Его каменное неподвижное лицо лишено было хоть каких — нибудь признаков сострада — ния. — Раздавить тебя, гниду, надо, чтобы не воображал, что ухватил бога за яйца. Совсем ошакалился?! Решил — все дозволено? Да кто ты есть? Авторитет херов. Хозяином себя почувствовал? Лох ты последний. Хозяева здесь мы! И не позволим высовываться!

Слова его разрезали тяжелый воздух комнаты и проносились мимо ушей Цунами, пытавшегося восстановить дыхание и побороть головокружение.

Дан выдержал паузу. Немного успокоившись, задумался.

— Ладно, дружище, давай рассказывай, кто тебя надоумил штурмовать особняк на Арбате, — наконец проговорил он.

— Понятно… — глухо произнес Цунами, — Петелин — ваших рук дело… И особняк ваш, да?

— Вопросы здесь задаю я.

— Значит, меня подставили…

— Это точно. Кто?

— Смеян.

— Полковник Смеян? Не может быть! — наигранно удивился Дан. — Как же он мог узнать про особняк? Ты что — то путаешь.

— Мне путать нечего. Смеян дал наводку, сказал, что особняк принадлежит каким — то залетным. Мои проверили — особняк ни на ком не висит, поэтому решили брать.

— Молодцы. Удачно получилось, — подтвердил Дан. — Честно признаюсь, не ожидал такой прыти. Да, Цунами, как же ты так накололся? Мне казалось, у тебя серьезная команда.

— Смеян подвел…

— У тебя с ним дела?

— Нет. Старые отношения.

— Не ври, дружище, не надо. В этой истории много глупостей, но за ними кое — что скрывается. Еще раз напоминаю, сам по себе ты нам не нужен. Но это совсем не означает, что я тебя отпущу. Отсюда уходят либо на задание, либо на тот свет. Поэтому соберись с мыслями и рассказывай. Все, что знаешь, и даже желательно больше того. А понадобится, мы тебе активизируем этот процесс. Ребята у меня бить умеют. Убить не убьют, а вспомнить что угодно заставят.

Всегда подавляемое бешенство ударило в голову Цунами. Он зажал кулаками рот, чтобы приглушить душераздирающее рычание попавшего в капкан хищника. Теперь ему стало совершенно очевидно, что Смеян знал, кому принадлежал особняк и кто стоял за похищением Петелина. А значит, сознательно подставил его.

— Сам! Сам отверну ему башку!

— Похвальное решение. Но прежде давай по порядку.

Возбуждение, охватившее Цунами, выразилось в беспорядочном поиске по карманам пачки сигарет скованными наручниками руками.

— Где мои сигареты?!

Дан нажал на кнопку, расположенную под железной крышкой стола. Вошел оперативник.

— Сними с него наручники и верни сигареты. Цунами жадно закурил. Его обуревало чувство мести. Побои и унижения отступили на второй план. Нужно было как можно быстрее дотянуться до Смеяна. В этом он готов был сотрудничать хоть со спецслужбами, хоть с самим чертом — дьяволом. Сейчас Цунами уже не был похож на среднестатистического младшего научного работника с интеллигентной бородкой и старательно зачесанными назад светлыми волосами. Впавшие щеки пламенели лихорадочным румянцем. Глаза источали мертвенный голубовато — свинцовый свет.

— Значит, так… Смеяна я знаю давно…

— По КГБ?

— Раньше, по ментовке. Он меня подставил впервые. Постарел, значит… Нельзя было ему доверять. Мент, он и мертвый — мент. Как я лохонулся!

— Мы дадим тебе возможность отыграться. Не отвлекайся.

— Он познакомил меня с банкиром Давыдовым, ну с этим, которого убили. Несколько раз встречались… Короче, перевели туда деньги.

— Кто?

— Авторитетные люди…

— Общак?

— По — разному. Сейчас эти деньги накрылись. А между прочим, немалые!

— Догадываюсь.

— Тогда Смеян и предложил освободить этого козла — Петелина. Они хотели сделать его главным в банке и после этого вернуть нам все деньги.

— Вернули?

— Самим вынимать придется, — зло усмехнулся Цунами.

Признания авторитета становились лишь первой цепочкой в установлении утечки информации. Следующим должен был заговорить полковник Смеян. У Дана уже созрел план дальнейших действий.

— Как думаешь, Смеян знал, кому принадлежит особняк?

— В натуре! Я еще тогда почувствовал, что он чего — то недоговаривает.

— Придется его расспросить. Кто это может сделать?

— Мое дело. Выпусти и засекай время.

— Нет. Отдохнешь здесь. Не с таким комфортом, как в Кельне, но раны залижешь. Иначе на кой хрен нам было огород городить?

По мнению Дана, которым он не спешил делиться с Цунами, ни один человек, причастный к нападению на особняк, не должен был остаться в живых. Опыт подсказывал, что никакие пытки, никакие обеты молчания не способны заткнуть рты лучше, чем это сделает свинец. Поэтому утомительному расследованию Дан предпочитал быстрое уничтожение людей, мало — мальски попавших под подозрение.

— Кто же займется Смеяном? — не сдавался Цунами, понимая, что для него это единственный шанс выбраться на волю.

— Кто — нибудь из тех, кто штурмовал особняк.

— Исключено. В таком случае занимайтесь им сами. Но учтите, если сегодня вечером я не свяжусь с охраной, станет понятно, что со мной что — то случилось. Начнутся выяснения и прежде всего будут проверяться мои недавние контакты. На Смеяна выйдут быстро. Он сразу смекнет, чьих рук это дело, и заляжет на дно.

— А если нет?

— Заляжет. Он такой вариант просчитал еще тогда, когда просил достать Петелина.

— Да… единственный, кто выиграл в этой ситуации, — Арий Шиз.

— Чего ему… артист.

— Ты у нас сегодня тоже сыграешь — позвонишь охране и передашь привет из Кельна.

Губы Цунами растянулись в напряженной улыбке.

— Неужели я похож на лоха?

— На кого скажу, на того и будешь похож, — в ответ ему улыбнулся Дан своей каменной улыбкой.

— Не получится. Я себе приговор не подпишу.

— Тебе ничто не угрожает. Поверь мне.

— Не поверю… — отрицательно помотал разбитой головой Цунами.

— И не надо, — пожал плечами Дан. — Я пойду перекушу, а тебя тут еще немного разомнут. Бог даст, Дружище, одумаешься.

— Не порть себе аппетит. Меня за двадцать лет на зоне козлом не сделали. Цунами сломать невозможно.

Дан вперился в него давящим взглядом из — под набрякших век. Цунами не отвел в сторону свои мерцавшие свинцовым светом глаза. Это была дуэль, которой комната дознания еще не знала. Даже звуконе — проницаемые стены могли рухнуть от напряжения. Но ни Дан, ни Цунами не шелохнулись. Каждый обладал железной силой воли и уверенностью в своем превосходстве. Они оба хорошо знали, что значит идти до конца. В их судьбах было немало случаев, когда жизнь зависела только от непрогибаемой силы характера. Они знали — выигрывает не тот, кто бьет, а тот, кто держит удар до конца.

Мертвую тишину прервала трель звонка мобильного телефона, прицепленного к широкому кожаному поясу Дана. Не меняя позу и не отводя взгляда, он поднес телефон к уху:

— Да…

В динамике послышался взволнованный визгливый голос Вольных:

— Ты чем, твою мать, занимаешься?!

— Работаю, — промычал Дан.

— У Сурова возникли проблемы… Срочно нейтрализуй Смеяна!

— Этим и занимаюсь. Возникают интересные эпизоды…

— Мой приказ — срочно нейтрализовать! Понял?!

— Так точно, — рявкнул Дан и в сердцах бросил телефон на железный стол, отчего аппарат разлетелся на множество кусков.

Последовавшее за этим гробовое молчание нарушил Цунами, предложив почти сочувственно:

— Давай закурим.

Дан пыхнул сигарой, откинулся в кресле, прикрыл глаза.

— Пожалуй, придется тебя отпустить. Даю сутки на разборку со Смеяном. Перед тем как вышибить из него мозги, выясни, откуда он узнал, кто похитил Петелина, и кто его вывел на особняк.

— Не учи, сам знаю.

— Смотри, дружище, иначе сам станешь крайним. Жду завтра вечером в твоем излюбленном месте — «Пекине». В восемь ноль — ноль.

— Мало времени.

— Больше не получается. И не вздумай нарушить договор. Не с братками имеешь дело. Я тебя на краю света найду.

Затушив сигару о стол, Дан нажал на кнопку звонка и, не простившись, исчез за приоткрывшейся в стене дверью.

Глава 32

Цунами так и не узнал, благодаря чему был обязан своим внезапным освобождением. А произошло следующее. После того, как агентам Смеяна удалось отследить сходку в Измайловском парке, на стол полковника легла магнитофонная запись всех разговоров, состоявшихся между участниками импровизированного пикника. Прослушав их, Смеян чуть не выронил дымящуюся трубку изо рта. Наконец — то все нити заговора оказались у него в руках. Полковник торжествовал. У него появились реальные доказательства, подтверждавшие его логические умозаключения. Теперь старухе придется признать его огромный криминалистический опыт и больше не вмешиваться в ход расследования. Но прежде всего нужно было предотвратить поездку Киры и Сурова в Амстердам.

Смеян задумчиво постучал мундштуком трубки о верхние, пожелтевшие от курения зубы. Он всегда с недоверием относился к Кире и радовался, как желторотый опер, тому, что эти подозрения оправдались. Смущало лишь то, что нити заговора вели к руководству банка. Это косвенным образом бросало на него, как на руководителя службы безопасности, тень. Заговорщики действовали под самым его носом, а он не смог их вовремя выявить. Следовательно, убийство Артема целиком и полностью было на его совести. От такого признания на душе у полковника заскребли кошки. Можно было оправдывать себя тем, что Ар — тем не позволял вмешиваться во взаимоотношения со своими сотрудниками. Устанавливал с ними доверительные отношения, верил на слово, никогда не соглашался на внедрение систем прослушивания телефонных разговоров и проверки контактов служащих банка.

Артем был из первой волны банкиров. В нем еще не было приземленности бездушных олигархов, которых теперь поливали грязью по всем телевизионным каналам. Ему был свойственен романтизм первооткрывателя. Он считал людей, окружавших его, не служащими и подчиненными, а соратниками. Артем был убежден, что участвует в создании нового цивилизованного общества, и стремился стать одним из его финансовых столпов. Все предупреждения Смеяна о необходимости укреплять личную безопасность пропускал мимо ушей, полагая, что занимает слишком высокое государственно значимое положение, недосягаемое для возникающих вокруг криминальных разборок.

Жизнь опровергла его заблуждения. Он оказался одним из последних романтиков переходного периода. Сколько раз Смеян советовал Артему перейти на работу в правительство, чтобы обезопасить свой бизнес! Но банкир считал, что не он должен служить чиновникам, а они таким, как он. То, что ему помогал вице — премьер Суховей, долгое время поддерживало эту иллюзию. Возможно, поэтому Смеян и проморгал заговор…

Сама судьба давала ему шанс отомстить. Связываться с Суровым было чрезвычайно опасно, особенно после освобождения Петелина. Смеян понимал, что просто так Вольных не проглотит нанесенное его ведомству оскорбление. Поэтому предстояло действовать через Киру. В отношениях со слабым полом он привык действовать нагло и решительно. Но Кира терялась от столкновения с хамством. Ее надменность и самоуверенность моментально улетучивались. Оставалось лишь беспомощное выражение подернутых слезами огромных глаз и полнейший отказ от каких — либо действий. Она впадала в тупое упрямство, вывести из которого ее было чрезвычайно трудно.

Учитывая эту особенность характера, Смеян решил заманить ее в ловушку. За помощью он обратился к близкой подруге Киры — Майе, вдове известного кинорежиссера Зарубина. Та, обладая немыслимой тягой ко всяческим интригам, откликнулась немедленно.

— Нет, если вы утверждаете, что Кире грозит опасность, — тягуче, словно смакуя начало интриги, согласилась она, — то я, разумеется, помогу. Суров?! Он же испортил ей первую половину жизни, зачем же превращать в ад вторую? Хотя я к нему отношусь хорошо и считаю, что Кире не следовало его бросать, но ведь она и Артема бросила, значит, все дело в ней. Женская душа — совершенно неизведанна и неисчерпаема, как атом… Впрочем, вам, полковник, это не понять. Для вас намного важнее, какого цвета на женщине трусики, чем то, что у нее на сердце…

Смеян стоически выслушал этот монолог давно не игравшей актрисы и со вздохом польстил:

— До чего же ты умна, Майя.

— Да нет, просто вы — глупы.

— Тогда возьми на себя заботу о Кире.

— Нигде без Майи не обходится. Ладно. Завтра День поминания моего мужа, между прочим, выдающегося кинорежиссера… На кладбище не поеду — слишком холодно, — а помянуть необходимо. Надеюсь, Кира мне не откажет.

— Где это состоится?

— Дай подумать… У Грача на «Аэропорте».

— Спасибо, Майя. Как обо всем договоришься, сразу перезвони мне.

— С кем только не спутаешься ради подруги, — горько посетовала Майя и положила трубку.

Самолет авиакомпании «Айр Франс» вылетал в Амстердам в восемнадцать сорок. Суров, зная привычку Киры всюду опаздывать, решил заехать за ней за ранее. Каково же было его удивление, когда он обнаружил ее в траурном облачении.

— Это произведет впечатление на голландских адвокатов, — сощурившись, одобрительно оценил он.

— При чем тут твои долбаные адвокаты! Я должна на полчаса заехать к Сергею. Сегодня годовщина смерти Зарубина.

— Какие к черту поминки?! У нас же самолет!

— Я не могу отказать Майе. Зарубин очень любил меня. Ценил. И даже снимал в эпизодах.

— Помню. Особенно тебе удалась роль стервы.

— Он мог бы сделать из меня настоящую актрису. Но я, дура, поехала с тобой в Париж!

— А сейчас, как умная, летишь в Амстердам. Поэтому никаких поминок.

Не обращая внимания на слова бывшего мужа, Кира надела шубу, набросила на плечи черную шаль, закурила и толкнула ногой дорожную сумку:

— Если мы будем спорить, то обязательно опоздаем. Все равно завозить Мальчика. Не останется же он один дома. А чтобы ты не ныл, познакомлю тебя с человеком, который сообщил мне, где скрывали Петелина.

— Он тоже будет у Грача?

— Не он, а она.

Суров бросил взгляд на настенные часы, подсчитывая, хватит ли им времени. До начала регистрации было около двух часов, но свои коррективы должна была внести пробка на Ленинградском шоссе. Желание узнать источник информации взяло верх. Суров, молча подхватив сумку, подождал, пока Кира вытащила из шкафа заспанного Мальчика, и быстрым шагом направился к лифту.

Сели в поджидавшую их «Волгу». Водитель, молодой парень в кожаной куртке, спросил:

— В Шереметьево, Алексей Гаврилович?

— Сначала на Красноармейскую, — мрачно приказал Суров.

Кира не проронила ни слова. Она находилась в предвкушении встречи Сурова с Ядвигой Ясной. Любой человек, хоть раз пообщавшийся с ней, переставал сомневаться в ее сверхъестественных способностях. Это действовало намного убедительней, чем неопровержимые факты, подтверждавшие ее дар прорицания.

Они быстро доехали до Красноармейской. «Волга» въехала во двор и остановилась возле подъезда престижного дома, покой которого охраняла консьержка, одним глазом смотревшая в телевизор, а другим — на широкие стеклянные входные двери. Как только Суров и Кира вошли в вестибюль, она поднялась со своего кресла и преградила им дорогу.

— Мы к Сергею, — приветливо кивнув, сказала Кира, прижимая к себе Мальчика.

— Вас я знаю, а про мужчину ничего не говорено.

— Что ж, я не имею права войти? — не понял Суров.

— Имеете, если вас приглашали. Такие времена, домком настрого запретил пропускать неизвестных личностей.

— Мы же вместе, — впервые столкнувшись с такой тупой принципиальностью, удивилась Кира.

— А хоть и вместе. Вы, гражданочка, идите, и пусть мне Грач позвонит сам. А иначе с милицией будем разбираться.

— Да какое вы имеете право?! — не на шутку разозлился Суров.

На его громкий окрик из комнатки консьержки вышел огромного роста милиционер и встал перед Суровым.

— Документы! — рявкнул он.

Суров, не привыкший к подобному обращению, слегка опешил.

— В машине… а собственно, кто ты такой?

— Вы мне не тыкайте! Пройдемте! Детина крепко ухватил его за локоть.

— Да я с тебя лычки сорву! — попытался вырваться Суров.

Но не тут — то было. Сопротивляться было бесполезно. Кира, не желая скандала, согласилась.

— Подождите, я съезжу за Сережей, он спустится и все решит.

— Идите… а гражданин ответит за угрозы представителю власти.

Кира, не спуская Мальчика на пол, отправилась к лифту, а Суров в сопровождении милиционера вернулся к машине, рассчитывая немедленно связаться с приятелями из МВД. Но не успел он достать из салона кейс, как к нему подошел Смеян.

— Что происходит? — спросил он.

— Разберемся в отделении, — огрызнулся набычившийся милиционер.

— А что вы здесь делаете, Алексей Гаврилович?

— Вам — то, полковник, какое дело?

— Моя обязанность охранять Киру Юрьевну. В том числе и от вас, — попыхивая трубкой, ответил Смеян и обратился к милиционеру: — Спасибо, сержант, я ручаюсь за то, что господин Суров не будет предпринимать противоправные действия.

— Пусть язык не распускает, а то быстро в обезьянник определим.

— Ну, ну… Не будем, сержант, осложнять ситуа цию. Все в порядке.

Детина отпустил локоть Сурова и вернулся в вестибюль. И только тут до Алексея Гавриловича дошло, что нелепое задержание было подстроено Смеяном.

— Что вы себе позволяете, полковник?! — тихо, ] но с явной угрозой спросил он.

— А то, что вам не следует поддерживать отношения с Кирой Юрьевной. Во всяком случае, сейчас, | когда решается вопрос о наследстве. И ни в какой Амстердам она с вами не полетит.

— Кто вам сказал?! — напрягся Суров.

— Меня попросила передать это вам Кира Юрьевна, — соврал Смеян.

Такого предательства от бывшей жены Алексей Гаврилович не ожидал. Внимательно, с прищуром посмотрел на полковника. Тот держался уверенно.

— Сейчас спустится Кира, и мы проясним этот вопрос, — стараясь держать себя в руках, ответил Суров.

— Во — первых, она не спустится, а во — вторых — вам лучше отсюда уехать.

— Исключено. Через два часа у нас рейс.

— Приятного полета в одиночестве.

Смеян сделал жест рукой, и рядом с Суровым оказалось трое охранников.

— Я поднимусь наверх, а вы, Алексей Гаврилович, посидите в компании моих орлов. И не вздумайте делать резких движений. Они могут этого не понять.

Суров, молча сев в машину, заблокировал обе двери со своей стороны. Его водитель сделал то же самое. После чего Алексей Гаврилович позвонил по мобильному телефону генералу Вольных с настойчивой просьбой срочно избавить его от опеки Смеяна.

* * *

А тем временем в квартире Сергея Грача за накрытым столом под старинной люстрой собрались Друзья и близкие кинорежиссера Игоря Зарубина. Шампанское пенилось в высоких фужерах из помутневшего от времени хрусталя конца прошлого века. Пузатились запотевшие графины с водкой. Стол, благодаря усилиям Барина, ломился от икры, лососины, королевских креветок и маринованных фиолетовых осьминогов. Особым вниманием пользовались лангусты.

Сергей уже с утра находился в питейном настроении. Был словоохотлив, суетлив и невнимателен. Он долго не мог понять из рассказа Киры, как это к нему не пропустили Сурова. Тут же вспомнил, что ее бывший муж — кагэбэшник и стукач, поэтому зря она его с собой прихватила.

— Мне нужно познакомить его с Ядвигой! — нервно объясняла Кира.

— А ты спросила у Ядвиги — хочет ли этого она? — резонно задал вопрос Сергей.

Вместо Киры на него ответила сама прорицательница:

— Ни в коем случае! — громко откликнулась она из — за стола.

Грач, довольный полученным подтверждением, потерял интерес к этой проблеме. Взяв за холку Мальчика, он опустил его на пол. Получивший свободу песик с лаем рванул под стол, в надежде на лакомые кусочки из рук гостей. Проводив его взглядом, Сергей заключил:

— Черт с ним, пусть сам разбирается. Пойдем выпьем. Смотри, сколько народа набилось! Все наши!

При появлении Киры за столом возникло оживление. Первой подняла свое располневшее дебелое тело Майя Зарубина. Легкий румянец покрывал ее некогда пикантное лицо с умными ироничными глазами, с тонким красивым носом, придававшим ее профилю все еще девичью взбалмошную прелесть.

— Надо ж умудриться притащить живого мертвеца на чужие поминки! — выразила она общее мнение по поводу Сурова.

— Он настаивал, — оправдывалась Кира.

— А не боится, что его тоже… того? — смеясь, предположила Света Лещинская.

— Суров — мужик серьезный, — со знанием дела заключил Баринов.

Ядвига подняла на Киру свои немигающие глаза и властно попросила:

— Избавь меня от знакомства с ним.

— А… — Кира махнула рукой, — подождет внизу! У нас через два часа рейс в Амстердам. Сережка, наливай!

— Это другое дело! — засуетился Грач. Усадил

Киру рядом с собой и налил водку. — Догоняй!

Выпив пару рюмок, Кира пришла в себя и с удивлением обнаружила среди гостей, сидевших за большим круглым столом, Егора Вакулу. Он был похож на Гулливера, терпеливо выдерживавшего нападки лилипутов, полчища которых с лихвой заменяла собой одна маленькая настырная Ира Мирова. Она, не притрагиваясь к закускам и игнорируя выпивку, без умолку объясняла нефтяному барону, насколько выгодно вкладывать деньги в кинематограф.

Поймав недоуменный взгляд подруги, Майя капризно пожала плечами:

— А что тут такого? Егор Пантелеймонович — наш старый друг. Он приглашал Игоря снимать в Сибири…

Тонкие губы Киры скривились в понимающей скептической улыбке. Она знала за своей подругой слабость к богатым мужикам. Еще при жизни Зарубина Майя очень любила заводить нужные знакомства. Бизнесмены, особенно из провинции, теряли от нее голову. До денег на кино Зарубину, как правило, не Доходило, но подаркам и подношениям не было числа. При этом Майя умудрялась избегать интимных отношений, ссылаясь на очередную смертельную болезнь. Потеряв достаточно денег, времени и терпения, бизнесмены возвращались к своим семьям, увозя на память лишь фотографии, на которых они были запечатлены в кругу знаменитостей, и ресторанные счета, по которым сами же и заплатили.

— Мы с Майей встретились в вашей клинике, когда я навещал Ариадну Васильевну, — просипел Вакула, обрадовавшись возможности отвязаться от назойливого напора Иры Мировой.

— Помню, — кивнула Кира. — Давайте помянем Игоря. Он любил в жизни все, что любим мы, только сильнее, лучше и чаще!

— Да уж, было время… погуляли, — вздохнул Баринов.

Присутствовавшие потупили взгляды, понимая, что имел в виду Барин. Приторно — сладкая улыбочка Игоря Зарубина предназначалась каждой женщине, попадавшей в поле его зрения, и редкая красавица могла устоять перед его навязчивыми ухаживаниями. Он тратил столько сил и таланта ради одной ночи любви, что наутро полностью терял интерес к предмету своей недавней страсти. В его записной книжке не осталось ни одного номера телефона, ни одного адреса мимолетных возлюбленных. Даже романы с актрисами, которых он снимал в своих фильмах, не имели продолжения. Этим он облегчал участь Майи, всегда реагировавшей на сплетни одним вопросом: «А кто это такая?» Женщины, крутившиеся возле Зарубина, напоминали мотыльков, мечущихся вокруг яркой лампы. Подлетали, подпаливали крылышки, падали и пропадали в темноте.

Собственно, этим воспоминанием и закончились поминки. Внимание застолья, как это обычно бывало, сконцентрировалось на Ядвиге Ясной. Она не была знакома с Зарубиным, поэтому казалась несколько отстраненной, углубленной в себя, отчего становилась еще более притягательной. Белый с серебряной отделкой костюм удачно открывал ее длинную без единой морщинки шею, украшенную изысканным бриллиантовым колье. Роскошные платиновые волосы на этот раз были распущены и свободно стекали на плечи. Породистое лицо с благородно очерченным ртом хранило холодную невозмутимость и глубокую тайну.

Грач шепнул на ухо Кире:

— Все пытаюсь представить выражение ее лица, когда они трахаются с Барином… и не могу!

— А спроси у него.

— Опасно. Он мне обещал дать денег на кино.

— Как? Еще не дал?

— На другое… — уклонился от темы Грач и предложил выпить за Ядвигу.

Прорицательница милостиво позволила это сделать и, подняв рюмку с водкой, в свою очередь произнесла низким грудным голосом:

— Мне приятен повод, по которому мы собрались. Обычно принято приглашать друзей на дни рождения и юбилеи. Ничего глупее быть не может. Радоваться тому, что ты еще на год приблизился к смерти, — смешно. Желать счастья, здоровья, успехов человеку, на голову которого завтра может упасть кирпич, — просто кощунственно. Другое дело — день поминания. Человека нет, а вы говорите о нем, как о живом. Без всякого насилия, без лицемерия. Без обиды и зависти… Давайте отмечать не дни рождения, а дни смерти. И тогда наши друзья, родственники, любимые всегда будут с нами…

— Действительно… — задумчиво произнес Грач. — Я тут намедни пил с одним сценаристом, желал ему здоровья, а он на следующий день окочурился.

— Что — то не понял, — признался Вакула. Встряхнул своими длинными русыми волосами и поднялся из — за стола во весь свой гигантский рост. — Ничего не хочу сказать про поминки… штука православная, народная, а вот дни рождения для меня большая радость. Народу сбегается целая куча, и гуляем дня три. А почему? Потому что благодарю Господа нашего за то, что позволил прожить мне еще один год. Как же не возрадоваться?

— Вот видите, и вы пьете за прошлое, — спокойно заключила Ядвига.

Егор Пантелеймонович уставил на нее недоверчивый таежный взгляд.

— Вы и впрямь такая странная? Или рисуетесь? — откашлявшись, неожиданно произнес он.

Присутствовавшие замерли от такого непочтительного обращения к прорицательнице. Все взгляды устремились на Ядвигу. Она даже не повернула голову в сторону нависшего над столом Вакулы. Глядя перед собой, Ядвига тихо произнесла:

— Я имела в виду поминки по друзьям и родственникам, а не по жертвам…

Такого ответа не ожидал никто.

— Не понял… — громко проревел Вакула. Но тут же попал в объятия Баринова, который насильно усадил его на место и прошептал на ухо:

— Гоша, не искушай судьбу, она знает о каждом из нас больше, чем нам хотелось бы.