— Я иной раз умираю со смеху, слыша ее.
— Мы получили с десяток писем и полдюжины звонков с жалобами. Мол, иной раз шутки излишне фривольны.
— Меня заинтересовало твое утверждение, что у WCHS больше постоянных слушателей, чем у любой другой радиостанции. Тем более что опрос проводили Лэнгдон и Лебентал. Твои рекламодатели…
— Мы чуть передернули, — усмехнулся Джек. — Мы действительно наняли Лэнгдона и Лебентала для проведения опроса, но не просили их проанализировать результаты. Это мы сделали сами.
— Но ты приглашал рекламодателей, показывал им опросные карточки.
— По результатам выходило, что мы третьи. Поэтому мы взяли половину карточек с упоминанием других радиостанций и сожгли их в печи. И сразу стали фаворитами… Мы всегда готовы показать эти карточки тем, кто хочет на них взглянуть.
— Лэнгдон и Лебентал…
— Сделали то, за что им заплатили. Как мы и договаривались, оба принесли карточки в конце дня. Пока ни один из них не удосужился спросить, кто подсчитывал результаты.
Уолкотт нахмурился.
— Все-таки будь осмотрительнее, мой мальчик. Так можно и оступиться.
Джек улыбнулся:
— Есть старая поговорка: робостью сердце красавицы не завоюешь. В бизнесе робость тоже не принесет прибыли. Как и абсолютная честность. Кое-чему я у своего отца все же научился.
— Позаботься о том, чтобы этот секрет секретом и остался.
— Он известен только троим. И третий — вы.
Харрисон Уолкотт улыбнулся и подал бармену знак наполнить их стаканы.
— У меня такое ощущение, что ты станешь удачливым бизнесменом, Джек.
— К тому и стремлюсь.
Уолкотт посмотрел направо, потом налево, чтобы убедиться, что рядом никого нет.
— Джек… хочу поговорить с тобой об очень личном.
Джек кивнул.
— Э… Кимберли — прекрасная девушка, я в этом уверен. Но она, как ты только что сказал, миниатюрная. А миниатюрные девушки иногда… Ну ты знаешь, о чем я. Вы едва успели пожениться, как она забеременела. И это прекрасно. Но я надеюсь, ты понимаешь, что какое-то время не должен требовать от нее выполнения супружеских обязанностей. Это может причинить вред и ей, и ребенку.
— Я понимаю.
Уолкотт сунул руку в карман и достал визитную карточку.
— Вот телефон одной женщины, на молчание которой ты можешь рассчитывать, если тебе понадобятся ее услуги. Клиентура у нее очень ограниченная, лишь несколько бизнесменов. Она ожидает щедрого вознаграждения.
Джек сунул визитку в карман, даже не взглянув на нее.
— Спасибо за заботу, но скорее всего звонить я не буду.
2
Домой Джек и Кимберли вернулись в половине одиннадцатого, съев ростбиф в «тихом» баре[13] на северном берегу Чарлза, хозяин которого угощал своих гостей настоящим бургундским. Кимберли выпила полтора бокала, хотя практически отказалась от спиртного, как только узнала, что забеременела. Прежде чем лечь к ней в постель, Джек настроил радио на волну WCHS. Джазбенд играл на Копли[14]. Музыка по телефонным проводам передавалась в студию и транслировалась в эфир.
Джек отшвырнул пижаму и лег голым. Кимберли еще не сняла шелковые трусики, пояс и чулки. Они принялись ласкать друг друга и возбудились до такой степени, что Кимберли раскраснелась, а во рту у нее пересохло.
— М-м-м… ты этого хочешь, не так ли? — С улыбкой она взирала на стоящий торчком член мужа.
К словам тестя, сказанным в баре, Джек отнесся со всей серьезностью. Хотя он не сказал об этом Харрисону, но уже несколько недель Джек не ложился на Кимберли и не загонял в нее своего «молодца» по самые уши. Доктор сказал, что делать этого не стоит. Сложение у нее хрупкое, и хотя вероятность того, что они повредят зародыш, ничтожно мала, будет лучше, если они снизят сексуальную активность. Джек и Кимберли испробовали другие способы, к примеру, потрахались, как собачки, но полного удовлетворения не получили.
Джек кивнул. Конечно, он хотел.
— Крошка, ты согласна вновь совершить этот ужасный грех, пойти против природы? Я полагаю, для тебя это пустячок, но мне очень приятно.
— Второй раз за день? — Ее улыбка стала шире.
— В первый раз все произошло очень уж быстро.
— И я словно наелась чеснока. Если уж мне придется тебя сосать, перестань есть чеснок.
— Клянусь, больше не прикоснусь к нему. С другой стороны, новые вкусовые ощущения…
Она решительно мотнула головой:
— Шоколад. Бренди. Ростбиф и бургундское. Но не чеснок!
— Считай, что мы договорились.
— Отлично.
Кимберли наклонила голову и начала вылизывать его мошонку.
— Если бы два года тому назад кто-нибудь сказал мне, что я буду лизать мужчине яйца, я бы назвала его сумасшедшим.
— Если бы кто-нибудь сказал мне, что самая красивая дебютантка Бостона 1929 года будет в 1931 году лизать мои яйца, я бы назвал его сумасшедшим мечтателем.
— Мама и папа не готовили меня в членососки.
— Я хочу получить от тебя прямой ответ на прямой вопрос, дорогая. Тебе это нравится? Хоть немного, а?
Кимберли подняла голову и улыбнулась:
— Ну… сейчас более или менее. А в первый раз меня чуть не вырвало.
— Я помню.
Джек помнил, очень хорошо помнил. Предложил он ей это застенчиво, скрепя сердце. Боялся, что оскорбит ее. А еще больше страшился другого: вдруг Кимберли подумает, что такое предложение могло поступить только от сладострастного калифорнийского еврея, а отнюдь не от джентльмена, каким ему надлежало стать.
Поначалу Кимберли осторожно поцеловала «молодца» где-то посередине, потом добралась до серовато-розовой головки. Посмотрела на Джека и смущенно улыбнулась. Он прошептал: «Полижи». Она полизала.
В тот первый раз, когда он кончил, Кимберли плотно сжала губы, в полной уверенности, что у спермы тошнотворный вкус. Она потекла с губ на подбородок, закапала на грудь. Уже без совета Джека Кимберли обмакнула в сперму пальчик и сунула его в рот. Потом облизала губы и рассмеялась.
Ее не вырвало. Ни тогда, ни потом. Однажды она чуть не задохнулась, когда слишком низко наклонила голову и член Джека заткнул ей дыхательное горло. После этого она знала, где надо остановиться.
Самая очаровательная дебютантка 1929 года. Родители Кимберли не приводили ее на ежегодную Debutante Cotillion[15], но, пригласив сотню гостей, устроили прием в ее честь в том самом зале, где собирались остальные дебютантки, на Копли.
Это событие взбудоражило весь Бостон. Тем более что кавалером Кимберли в тот вечер был не бостонец, а никому не известный молодой человек из Калифорнии, некто Джек Лир. Обсуждали это событие бурно, и далеко не все согласились с выбором Кимберли. Но скандала не случилось, поскольку Лир заканчивал Гарвард и собирался учиться дальше, на магистра. Гарвардцев в Бостоне уважали.
А вот узнай широкая общественность, что к тому времени он уже лишил Кимберли девственности, его бы, пожалуй, осудили.
— О чем ты думаешь, муж мой?
— О тебе. Вспомнил, как…
— Тебе бы лучше сосредоточиться на том, что я делаю, а не то мы будем заниматься этим всю ночь.
Глава 3
1
1932 год
Студии и передатчик WCHS располагались в Саути. Мотаться туда каждый день Джеку Лиру не хотелось, поэтому администрация компании расположилась в нескольких комнатах над кинотеатром к юго-востоку от Коммон[16].
Впрочем, эта самая администрация состояла всего из двух человек: самого Джека Лира и Херба Моррилла, который держал связь с рекламодателями. Джек унаследовал его вместе с радиостанцией, на которой Херб работал с 1928 года, являясь ветераном WCHS и вообще фанатом радио. Херб не только продавал рекламу, но и генерировал идеи.
Именно Херб, а не Джек, предложил провести опрос радиослушателей. А вот когда опрос не принес желаемого результата, уже Джек внес предложение сфальсифицировать его и говорить об этом часто и долго, чтобы ни у кого не осталось сомнений в том, что WCHS — самая популярная бостонская радиостанция, пусть конкуренты и утверждали обратное.
Как-то в феврале Херб привел в кабинет Джека трио певцов, и Джеку пришлось их прослушать, потому что энтузиазм Херба сметал любые преграды.
Поговаривали, будто он был преуспевающим бутлегером, но ушел из этого выгодного бизнеса, предчувствуя скорую отмену «сухого закона». Правда же состояла в том, что радио с детства завораживало Херба. Еще мальчишкой он водил проволокой вокруг кристалла кварца, с нетерпением ожидая, когда же в наушниках зазвучит сигнал, пришедший из Питтсбурга, с радиостанции KDKA[17]. Отец Херба чинил обувь и обучал сына той же профессии. Какое-то время Херб заменял стершиеся подметки и сбитые каблуки на новые, а потом бежал домой, торопливо ел и надевал наушники, чтобы ловить сигналы далеких западных станций из Канзас-Сити, Чикаго. В 1928 году с ремонтом обуви он завязал и пошел работать на WCHS. В инженеры его не взяли, так как у него не было соответствующего образования. Утешился он продажей рекламного времени.
Выглядел Херб лет на десять старше Джека, хотя родился на два года раньше. Во-первых, облысел куда сильнее, во-вторых, носил очки в золотой оправе, отчего казался педантичным и смирным. Но внешность была обманчива, Херба отличали агрессивность и напористость.
— Подожди что-либо говорить, пока ты не послушаешь этих парией! Подожди, пока ты их не послушаешь!
Восторженность Херба Джека уже не удивляла. Он закурил и скептически оглядел трио — все в одинаковых двубортных светло-коричневых костюмах.
— Ты только послушай!
Трио откликнулось: «Хм-м-м-м-м-м».
Джек прикрыл глаза.
— Вот этого не надо. Лучше уж спойте.
Они спели:
Я Джеральдо сигарилья, и все люди говорят:
«Вот уж пахнет сигарилья — все равно что райский сад».
Угощаю всех отборным, ароматным табаком,
Наслаждаться будет всякий, тот, кто с куревом знаком.
Потому что сигарилья — это вам не «Эль энд Эм»,
Затянулся ты «Джеральдо» — нет и не было проблем.
— Святый Боже! Херб! Что я тебе плохого сделал? Почему ты подвергаешь меня таким мучениям?
— Тебе не нравится? И мне не нравится. Слушателям тоже не понравится. Но суть они запомнят! «Джеральдо сигарилья» — лучшие! Они это накрепко запомнят. Стимулирование сбыта раздражением, Джек!
— Разд… Ты свихнулся? Вызывать огонь на себя? Раздражать потенциальных покупателей?
Херб заулыбался.
— Братьям Леви это нравится. Они ухватили идею. Эти идиотские куплеты, возможно, и разозлят потенциальных покупателей, но те запомнят, о чем в них шла речь. Леви готовы подписать шестимесячный контракт на «Час Джеральдо сигарилья». Эти парни пропоют рекламный куплет, исполнят песню или две в каждом шоу, а промежутки мы заполним музыкой, Острословами и Бетти.
— Шести… Ну… как ты называешь это дерьмо? То, что они поют. Как ты их называешь?
Херб пожал плечами:
— Рекламные куплеты. Или, скажем, музыкальное послание. И вообще, почему бы не найти сладкоголосого диктора, который речитативом…
— Хорошо, хорошо! Ты заключил с парнями договор?
— Пятьдесят долларов в неделю.
— Годится.
— На каждого.
— На каждого?
— Они будут петь для нас рекламные куплеты. Песни. Все что угодно. Не только в «Джеральдо сигарилья шоу».
— И как они себя называют?
— «Братья Бронсон».
— О Боже! — простонал Джек. — С этого момента они… «Гармония»… «Ритмика»… «Веселые ребята»… Да, это подойдет. «Веселые ребята». Вы согласны?
«Братья Бронсон» важно кивнули.
— Хорошо. А «хм-м-м-м» оставьте, в начале и в конце. Если уж мы хотим, чтобы нас запомнили, сделаем для этого все, что в наших силах.
2
За шесть недель до родов живот Кимберли все-таки вырос, и стало заметно, что она беременна. Теперь ее мать гораздо чаще приезжала к ним и проводила с дочерью больше времени. Они нашли няню, английскую девушку из Ламбета. Звали ее Сесили Камден. Она въехала в комнатку, которую Лиры приготовили для нее на третьем этаже.
В доме, к сожалению, была лишь одна ванная, на втором этаже, плюс туалет и раковина в чулане, примыкающем к кухне. Сесили пользовалась чуланом, за исключением тех случаев, когда хотела помыться: другого места, кроме ванной на втором этаже, не было. Она не прожила в доме и недели, когда Джек случайно вошел в ванную и увидел Сесили. Она улыбнулась, схватила полотенце, чтобы прикрыться, но не закричала. Джек извинился и попятился из ванной, однако без особой спешки.
— На этой неделе мне надо поехать в Нью-Йорк, — в тот же вечер сообщил он Кимберли за обедом. — Если бы не близкие роды, я бы взял тебя с собой.
— По какому поводу?
— Ты же знаешь, что Херб у нас человек увлекающийся. Последняя его находка — водевильный комик, который играет в «Причудах графа Кэрролла». Херб полагает, что мы должны уговорить этого парня переехать в Бостон и делать нам еженедельную передачу, полчаса его шуток и хохм. Стоит он недешево, и я не могу подписать с ним договор, не посмотрев, действительно ли он так хорош.
Кимберли пожала плечами.
— У тебя уже есть «Острословы». И зачем ему бросать «Причуды» ради работы на бостонской радиостанции?
— Конечно, выходить на сцену куда престижнее, чем сидеть у микрофона. Но работа эта непостоянная. Этого парня кормит водевиль, но кино и радио роют водевилю могилу. Как и многие артисты этого жанра, он поглядывает на радио.
— Ты думаешь, тебе стоит тратить время на поездку в Нью-Йорк только ради того, чтобы взглянуть, как он играет? — В голосе Кимберли явно слышался скепсис.
— Я обещал Хербу, что поеду.
— И как зовут этого комика?
— Джек Бенни.[18]
3
Кимберли настояла на том, чтобы Джек взял с собой фрак и цилиндр и в них пошел в театр. Поскольку в Нью-Йорк она не поехала, на спектакль Джек отправился в темно-сером двубортном костюме.
Он пошел в театр вместе с Хербом, который забронировал два места в первых рядах.
Бенни был ведущим комиком. Участвовал в нескольких скетчах, исполнил сольный номер.
— Херб, я не нахожу в нем ничего смешного, — прошептал Джек, когда по окончании спектакля они шли к выходу из зала.
— Я не согласен с тобой, Джек. Думаю, второго такого комика просто нет.
— Нельзя ли отменить этот обед?
— Не знаю, как это сделать. Мы же договорились.
Сорок пять минут спустя они сидели за одним столиком с Джеком Бенни в «Сторк-клаб».
Бенни только-только исполнилось тридцать шесть лет. Джек не мог не отметить его открытое, располагающее к себе лицо, особую манеру, в которой Бенни преподносил свои гэги. Не мог он понять только одного: что в этом смешного?
— Два Джека за одним столом, — отметил Херб. — Как бы не возникло путаницы при разговоре.
— Можете звать меня Бен, — разрешил проблему Джек Бенни. — Мое настоящее имя Бенджамин Кубельский.
«Сторк-клаб», «тихий» бар, принадлежал Шерману Биллингсли, бывшему заключенному, который отсидел срок в оклахомской тюрьме, прежде чем перебраться в Нью-Йорк и стать бутлегером. Он знал Джека Бенни и подошел к их столику, чтобы поздороваться с ним и его друзьями.
— Рад снова видеть тебя, Джек, — широко улыбнулся Биллингсли. — И вас, мистер Лир, мистер Моррилл. — Он кивнул на бутылку «Джонни Уокера», стоящую на столе. — За счет заведения, господа.
— Спасибо, тебе, Шерм, — поблагодарил его Джек Бенни. — Кто у тебя сегодня из знаменитостей?
— Возможно, вас заинтересует вон тот джентльмен. — Биллингсли мотнул головой в сторону столика, за которым высокий, представительный мужчина курил сигарету и о чем-то оживленно беседовал с миниатюрной девушкой.
— Кто это? — спросил Бенни.
— Генерал Дуглас Макартур[19], начальник штаба сухопутных войск. Девушка — его любовница. Филиппинка.
Джек Бенни пожал плечами. Судя по всему, генерал Макартур его не заинтересовал.
— Пожалуйста, сразу не оборачивайтесь, но сидящий через два столика позади вас смуглолицый парень с глазами волка — это Счастливчик Лучано.
— Кто такой Счастливчик Лучано? — спросил Джек Лир.
Брови Биллингсли взлетели вверх, словно он и представить себе не мог, что кто-то может не знать Счастливчика Лучано.
— Босс всех бандитов в Штатах. Недавно он и его парни подмяли всех под себя. А тех, кто возражал, перебили.
Джек Бенни не обернулся, чтобы взглянуть на Счастливчика Лучано. Гангстера он не отличал от генерала. Интересовали его лишь люди, имеющие вес в шоу-бизнесе. Остальных он просто не замечал.
— Вот что я тебе скажу, Джек, — продолжил Биллингсли. — Взгляни налево. Люсиль Десюр, теперь Джоан Кроуфорд[20].
— Ага! — Бенни повернулся и поймал взгляд будущей примы.
— Очень даже ничего, — прокомментировал Джек Лир.
— Позвольте задать вам вопрос, мистер Лир? — посмотрел на него Джек Бенни. — Насчет радио. Есть у меня одна шутка. Как она пройдет на вашей радиостанции? Я выхожу на сцену с девушкой на руках. Обращаюсь к мужчине в комбинезоне: «Мистер Макдональд, ваша дочь упала в реку, но не волнуйтесь. Я ее оживил». А фермер мне отвечает: «Клянусь Богом, раз вы оживили ее, то должны на ней жениться!»
Джек хохотнул.
— Думаю, из глаз членов «Легиона соблюдения приличий» брызнут слезы умиления. Но я вам скажу, пусть это останется между нами, что мне насрать на «Легион соблюдения приличий».
— Сказать — это одно, но не считаться с ними — совсем другое, — возразил Херб. — У меня такое ощущение, что бэббиты[21] берут в этой стране верх.
— Не уверен, что могу согласиться с вами, — вставил Биллингсли. — Я готов поспорить, что в ближайшие два года «сухой закон» отменят.
— И что тогда ждет тебя, Шерм? — спросил Джек Бенни.
— Респектабельность, — ответил Биллингсли. — Прошу меня извинить, господа, я должен идти. Э… если вам понадобится первоклассная чистая девочка на ночь, только скажите.
Когда они уходили из «Сторк-клаб», Джек покачал головой.
— Может, мне стоило принять предложение Биллингсли. Тогда я бы хоть мог сказать себе, что съездил не зря.
4
В середине апреля Херб, широко улыбаясь, влетел в кабинет Джека.
— Смотри сюда, — воскликнул он и протянул Джеку свежий номер «Вэрайети»[22]. Заголовок на первой полосе гласил: «БЕННИ — ЗВЕЗДА „КАНАДСКОГО ЧАСА ТРЕЗВОСТИ“. ЕЩЕ ОДИН АРТИСТ ВОДЕВИЛЯ В МАЛЕНЬКОМ ЯЩИКЕ».
Джек нехотя просмотрел статью.
— Мне это без разницы, Херб. Я так и не понимаю, что в нем смешного. Шутки глупые, но не забавные. Это шоу провалится.
— Хочешь поспорить?
— «Забавный случай произошел со мной… по пути в театр», — напомнил Джек начало монолога Бенни. — Не смешно, Херб. Мне не нравится комик, который заранее предупреждает, что расскажет забавную историю. Я…
Его прервал телефонный звонок. Джек взял трубку, послушал, вскочил.
— Что-нибудь случилось? — обеспокоился Херб.
— Я вот-вот стану отцом. Бегу в больницу. Кимберли родила сына. Джона Уолкотта Лира.
Глава 4
1
1933 год
Джеку и Кимберли нравился их дом на Каштановой улице, но его скромные размеры налагали слишком много ограничений. Они не могли принимать много гостей, одной ванной на втором этаже и туалета на первом было явно недостаточно. Сесили, няня, заняла единственную комнату для слуг. Кимберли нанимала кухарку и горничную, но обе работали только днем. Кимберли приходилось отпускать горничную довольно рано, потому что девушка жила в Саути. Отсутствовал в доме и гараж.
Осенью 1933 года на продажу выставили значительно больший дом, расположенный на Луисбург-сквер. Джек прикинул свои финансовые возможности и решил, что может его купить. Дом на Каштановой улице он продал за шестьдесят семь с половиной тысяч долларов, получив прибыль в семь с половиной тысяч. Отказавшись иметь дело с риэлтерами, он вышел напрямую на продавца и купил новый дом за сто тридцать пять тысяч долларов.
Это жилище не отличалось такой элегантностью, как первое, зато в гораздо большей степени соответствовало их потребностям. Из холла гости попадали в гостиную или могли пройти в библиотеку. Столовая и кухня впечатляли своими размерами. Имелась на первом этаже и ванная комната для гостей.
Второй этаж занимали четыре спальни. К главной примыкали маленькая гостиная и ванная. Еще одна ванная обслуживала три оставшиеся спальни. На третьем этаже помимо трех комнат для слуг имелись общая гостиная и ванная.
В ванной комнате главной спальни стояла огромная глубокая ванна. Джек даже шутил, что боится в ней утонуть. Но главной достопримечательностью ванной, которую Джек и Кимберли показывали только самым близким друзьям, была отделанная мрамором душевая, размеры которой позволяли одновременно мыться пятерым. Поблескивающая никелем головка душа размерами не уступала Суповой тарелке и висела так высоко, что стоящий на полу человек не мог дотянуться до нее рукой. По трем стенам тянулись никелированные трубы с многочисленными миниатюрными отверстиями. Конструкция эта называлась игольчатым душем. Вырывающиеся из отверстий струйки воды действительно кололи кожу словно иголки. Специальная трубка на шарнире позволяла направить струю верх и использовалась как биде.
Поселившись в доме, Джек и Кимберли в первый же вечер вместе помылись в душе. После этого они совершенно отказались от ванны и пользовались только душем, по большем части вдвоем.
Через две недели Джек пригласил Сесили помыться с ним в душе. Она охала и ахала под струйками-иголками, но не оказала ни малейшего сопротивления, когда Джек обнял девушку сзади и вогнал в нее своего «молодца». Потом он показал ей, как подмыться с помощью биде, надеясь, что этого будет достаточно.
Выглядела Сесили как типичная англичанка: белоснежная кожа, румянец во всю щеку, большие синие глаза и рыжеватые волосы. А сложением, как шутила Кимберли, больше напоминала кормилицу, особенно внушительной грудью. Круглый, выдающийся вперед живот с обеих сторон подпирали мощные бедра.
Проучившись год с небольшим в университете неподалеку от Лондона, Сесили получила хорошее образование и говорила с оксфордским, а не ист-эндским[23] акцентом. Она считала, что в Штатах перед ней откроются более широкие перспективы, чем в Англии, и, по ее словам, намеревалась получить американское гражданство. Сесили поблагодарила Лиров за то, что те взяли ее в няни, но предупредила, что со временем надеется найти работу получше.
После того как они вместе приняли душ, Джек время от времени пользовал Сесили, где-то раз в неделю, но всегда с презервативом. Она вроде бы не возражала, соглашаясь с тем, что секс с хозяином входит в ее обязанности. Джек не мог подниматься в ее спальню или приводить Сесили в свою. Обычно, когда Кимберли не было дома, Сесили приходила в библиотеку. Иногда просто стягивала трусики, задирала платье, комбинацию и забиралась к Джеку на колени, лицом к нему.
Все проходило быстро и приятно. Тревожило Джека только одно: после того как он насаживал Сесили на свои прибор, она покрывала его лицо страстными поцелуями. И Джек никак не мог понять, что бы это значило.
2
Приобретение большого дома на Луисбург-сквср наглядно свидетельствовало о том, что дела у Джека шли успешно.
Уже после первого года работы WCHS начала приносить прибыль. Когда Джек Лир и Харрисон Уолкотт покупали станцию, прибыль эта была невелика. Однако после того, как руководство перешло к Джеку, она резко возросла. Прежде всего потому, что Джек (хотя он и ошибался, как случилось с Джеком Бенни), предлагая слушателям новые программы, безжалостно вышвыривал их из эфира, если они не приносили денег. За ним утвердилась репутация решительного, динамичного и жесткого бизнесмена.
Пианист Уэш Оливер умел и петь. Кто-то сказал, что точно так же поют пианисты в борделях, и попал в точку, потому что Уэш продолжал играть в борделе в Восточном Бостоне даже после того, как его получасовая передача начала выходить в эфир пять дней в неделю. Джека Лира это не волновало. Ему правился Уэш Оливер, нравилась его музыка, а остальное его не касалось.
В Саути Херб Моррилл нашел исполнителей для «Часа трилистника»[24]: Пэдди Маккланахэна, комика с неисчерпаемым запасом ирландских шуточек, ирландского тенора Денниса Каррэна, Коллин, ирландскую певицу, обходившуюся без фамилии, и квартет, который под собственный аккомпанемент исполнял ирландские баллады.
Джек слил WCHS с UBS («Универсал бродкастинг систем»). В то время радиостанции покупали программы, которые записывались в разных городах, а потом отправлялись заказчикам. Так рассылалась программа «Эмос и Энди»[25], перед тем как ее купила Эн-би-си[26]. Джек входил в число подписчиков «Эмоса и Энди», и потеря этой передачи пробила зияющую дыру в эфирной сетке WCHS.
Приглашая актеров из университетских драмкружков, Джек создал сериал «Наша маленькая семья». Постоянными в этом сериале были лишь два актера — Мама и Папа. В реальной жизни исполнительница роли Мамы была алкоголичкой, которая с одинаковым трагизмом переживала как личные драмы, так и написанные сценаристом. Слушатели, однако, об этом не подозревали, считая ее добросердечной женщиной, члены семьи которой относятся к ней без должного уважения и ни во что не ставят. Любой эпизод актриса начинала с одного из следующих клише: «Все надо делать вовремя», «К катящемуся камню ничего не липнет», «Быстрее женишься — дольше раскаиваешься», «Улыбка отгоняет гнев». Заканчивались же ее злоключения одинаково: «Что ни делается — все к лучшему».
Джек придумал передачу, которую назвал для себя «Час ипохондриков». Выходила она в дневное время, и вели ее врачи. Страждущие присылали на радиостанцию письма, в которых описывали симптомы мучивших их болезней, а аллопат, гомеопат, гидропат, натуропат или какой-либо иной «специалист» озвучивал эти письма и рекомендовал способ лечения, говоря, как правило: «Просто загляните в мою приемную на такой-то улице».
Для этой передачи Джеку не требовались спонсоры, поскольку врачебные советы рассматривались как общественно полезная деятельность. Более того, от каждого врача Джек получал приличное вознаграждение, они с радостью платили за предоставленную возможность донести весть о своем существовании до потенциальных пациентов.
Рекламодатели уже выстраивались в очередь, чтобы застолбить место в эфире. К концу 1932 года WCHS получала приличный доход от рекламы автомобилей, сухих завтраков, мыла («Только Лайфбио — настоящее би-и-и-и-и-о!»), красок для волос, дезодорантов и различных медицинских препаратов.
Джек Лир и Херб Моррилл вывели формулу получения прибыли от радиостанции. Уолкоттам, отцу и дочери, формула эта не нравилась. Кимберли считала, что радиостанция делает деньги, потакая низменным вкусам и снижая уровень передач. К примеру, сокращая время для трансляции классической музыки. Кимберли радовал успех мужа, но раздражали меры, посредством которых Джек его добивался.
3
1934 год
Половину недели Харрисон Уолкотт проводил в Коннектикуте, в президентском кабинете «Кеттеринг армс», вторую — в бостонском кабинете, где занимался делами других своих предприятий. Его бостонский кабинет был просторной комнатой со стенами, обшитыми панелями орехового дерева, и массивной мебелью с обивкой из черной кожи.
Стол сработали из дерева, снятого с фрегата «Конститьюшн»[27], который еще называли «Старик Железный Бок», во время одного из его капитальных ремонтов. Уолкотт в строгом черном костюме с гордостью восседал за этим столом. Увидев входящего Джека, он поднялся ему навстречу.
— Приятно видеть вас, молодой человек. Вы так увлечены бизнесом, что заглядываете сюда гораздо реже, чем мне хотелось бы.
Джек пожал руку тестю и сел.
— Предпочитаю думать, что бизнес — это созидание, а отнюдь не преодоление усилий тех, кому не хочется, чтобы ты что-то создал.
Уолкотт улыбнулся:
— Две стороны одной медали. Шотландского?
Джек кивнул. Уолкотт положил сигару в пепельницу и достал из ящика бутылку виски. Разлил напиток по стаканам, не добавляя ни воды, ни льда. Они чокнулись, выпили.
— Кимберли говорила тебе, что в Хартфорде продается радиостанция? Ей хотелось бы, чтобы «WCHS, Инкорпорейтед» купила ее.
— Эта радиостанция теряет деньги, — без обиняков заявил Джек.
Уолкотт взялся за сигару.
— Ты считаешь, дискуссия окончена?
— Нет, конечно. Но я хочу, чтобы меня убедили в том, что в покупке радиостанции, теряющей деньги, если потенциальные плюсы.
— Кимберли нравятся передачи этой станции.
— Знаю. Она мне говорила. Классическая музыка и информация. Кимберли уже заявляет, что ей стыдно быть женой президента WCHS. Она говорит, что вкус у меня ничуть не лучше, чем у моего отца.
— Она так сказала? Не воспринимай это всерьез. Женщины, особенно молодые женщины…
— Я знаю. И не беру в голову. Полагаю, вам известно, что она опять беременна.
— Поздравляю. Вы создаете славную семью.
— Да. Джон — отличный парень. Доставляет мне столько радости. Я… э… пришел по делу.
— Я об этом уже догадался. Что я могу для тебя сделать?
Джек сунул руку во внутренний карман пиджака, достал бумажник, вынул из него сертифицированный чек[28] на триста тысяч долларов и протянул тестю. Это были практически все деньги, оставшиеся от полумиллиона, полученного от деда.
— Что это?
— Я хочу использовать опцион и купить еще три тысячи акций «WCHS, Инкорпорейтед».