– Хорошо, – говорит Диана, обрадовавшись возможности продолжать, – как бы то ни было, с тех пор… она останавливается и думает, – как бы то ни было, в процессе правды я чувствовала себя очень неловко, так как осознавала, что годами старалась быть очень сексуальной, одеваться очень сексуально, а потом… обычно… решала, что мужчины – грязные… из-за того, что они находили меня сексуальной и хотели секса. Мне очень трудно быть, просто быть с людьми, я… я всегда должна подавать себя, быть привлекательной, вызывать желание.

Это очень грустно.

Диана резко садится, ученики аплодируют.

– Хорошо, спасибо, Диана, – говорит Дон.

– Кто еще хочет поделиться? Джед?

Джед – молодой парень в залатанных джинсах и майке с изображением листа марихуаны.

– Я думаю, что последний процесс с общим страхом был просто грандиозным. Когда мы вышли из отеля, я сказал «бу» швейцару, и он занервничал. Затем я посмотрел в лицо нескольким встречным парням, и они обошли меня стороной. Затем я сказал «бу» еще нескольким людям, и один убежал (смех). Но совсем отличная вещь случилась, когда я спускался в метро и шел следом за высоким пожилым человеком в дорогом пальто. Я сказал ему «бу», и он посмотрел на меня сначала безо всякого выражения, потом рассвирепел и сказал «БУ» так громко, что я отлетел. Потом он улыбнулся и сказал: «Я уже прошел тренинг».

(Смех и аплодисменты)

Мы делимся дальше. Одни рассказывают о замечательном повышении энергетического уровня, другие – как им понравился последний процесс; третьи делятся своими переживаниями в «процессе правды», некоторые – тем, что с ними ничего не произошло.

Затем представитель Отдела выпускников города предлагает нам серию дальнейших семинаров и рассказывает об особенно удобном для нас семинаре «Будь Здесь Сейчас», который начинается через две недели после завершения нашего тренинга. Некоторые недовольны тем, что нам предлагают дальнейшую программу в то время, как мы еще не уверены, понравится ли нам эта, что время тренинга затрачивается на попытки «продать» нам побольше ЭСТа. Многие другие задают вопросы о целях и возможностях семинаров и высказывают желание участвовать в их работе.

Во время мид-тренинга мы участвуем в медитативном процессе: нас просят распространить свое сознание сначала на зал, затем на весь город, страну, планету и, наконец, – на "всю вселенную. В 22.30 нас возвращают из далеких галактик в зал и отпускают до следующего уикэнда.

* * *

В воскресенье утром на платформу выходит незнакомый нам человек. Он ниже Дона, почти квадратный, с мускулистыми руками и толстой шеей. У него темные густые волосы. Если бы выражение его лица не было абсолютно нейтральным, его можно было бы принять за боксера. Он одет в безукоризненно выглаженные брюки и бурого цвета рубашку, воротник которой расстегнут.

Человек смотрит на зал из-за маленькой подставки, на которую он положил свой блокнот, и с удивительной для своей комплекции легкостью выходит на край платформы.

– ДОБРОЕ УТРО, – громко говорит ОН. – МЕНЯ ЗОВУТ МИШЕЛЬ РИД. Я ВАШ ТРЕНЕР НА ВТОРОЙ УИК-ЭНД.

Человек делает паузу.

Мы смотрим на него с интересом и любопытством, раздражением, вызванными сменой тренера, удовлетворением, вызванным сменой тренера.

– Я НЕ ДОН МЭЛЛОРИ. Я НЕ БЫЛ ВАШИМ ТРЕНЕРОМ В ПЕРВЫЙ УИК-ЭНД.

Он без усилий перемещается влево.

– Я знаю, что многие из вас хотели бы, чтобы я был Доном. Я знаю, что многие из вас думают, что как только вы разобрались, что Дон не был высокомерным фашистским мерзавцем, так ЭСТ сразу подсунул вам нового парня, который явно фашистский мерзавец (смех). Я хочу, чтобы вы забыли о Доне. Вернер так готовит тренеров, что на тренинге наши личности не имеют значения. На тренинге единственная разница между Доном и Мишелем состоит в том, что рост одного шесть футов один дюйм, а другого-пять футов девять дюймов. Я и Дон попеременно ведем и первый, и второй уик-энды. Единственное, о чем вам надо заботиться – это быть здесь и брать, что получите…

Сегодня мы потратим много времени на то, чтобы прикоснуться к «реальности». Я думаю, вы согласитесь, что это стоящее дело. Мы также попытаемся ответить на вопросы: «Кто это сделал? Кто отвечает за то, что с вами происходит?» Но сначала давайте поделимся чувствами, переживаниями, мнениями, посмотрим, что произошло с тех пор, как вы в последний раз были вместе. Кто хочет начать? Да, Кирстен?

– Я хочу сказать, что мой наследственный артрит не исчез, – быстро, нервничая, говорит Кирстен, – я действительно старалась в процессе правды, но ничего не изменилось. Я просто хочу, чтобы это все знали. Спасибо.

(Аплодисменты.)

– Хэнк, возьми микрофон.

– Я пытался уйти в прошлое воскресенье, – громко говорит Хэнк, – но Дон отговорил меня. Я еще не решил, что мне делать сегодня, но кто-то сказал, Ричард сказал, что сегодня утром я смогу получить свои деньги. Это так?

– Конечно, Хэнк, – ласково отвечает Мишель, – подожди немного, и через час или два я снова попрошу тебя выбрать – остаться или уйти. Мы не хотим, чтобы люди зря занимали стулья и думали, что они в ловушке. Мы расскажем, что будет дальше, и предложим выбрать – остаться, следовать инструкциям и выполнять соглашения или уйти. Деньги возвращаем полностью; половина ЭСТа бесплатно – хорошая сделка. И ты станешь всем рассказывать, какая дешевка этот ЭСТ, еще бы – половина тренинга тебе ничего не стоила. Через час или два ты сможешь уйти. Но никто не уйдет до или после этого момента.

– Спасибо, – говорит Хэнк и садится.

– Цилия? Встань, – обращается тренер.

Цилия – маленькая женщина лет двадцати, ни привлекательная, ни отталкивающая, с прямыми темными волосами.

– Я пыталась сделать то, что Дон говорил нам о наблюдении и несопротивлении, – говорит она мягким отчетливым голосом, – в моем случае – это мои… сексуальные импульсы. В прошлую среду я ушла с мид-тренинга с мужчиной. Мы пошли в ресторан. В ресторане я почувствовала зуд, развеселилась… и осознала, что хочу лечь с ним в постель. Вам это может показаться неприличным, но я чувствую такое желание по отношению почти ко всем мужчинам, с которыми я нахожусь вместе, вне зависимости от того, что они делают, говорят и как выглядят. Раньше я иногда пыталась сопротивляться этому желанию, подавлять его. Из-за этого на меня нападало нечто вроде паралича. Я не могла говорить, даже не двигалась, если только мужчина не требовал. Если он хотел меня, он меня брал, если нет, то исчезал, удивляясь, вероятно, что я за зомби. Конечно, когда я занимаюсь сексом, я не всегда зомби. Иногда я то лежу как парализованная, то выхожу из паралича и впадаю в бешенство. Но большинству мужчин это тоже не нравится. Это их пугает. Ни один мужчина не задерживается у меня надолго… (В зале очень тихо).

– Цилия продолжает своим мягким едва слышным голосом. – Поэтому я подумала, что не должна сопротивляться своему… желанию. Я решила попытаться… наблюдать его, позволить ему быть. Я подумала, что хуже все равно не будет…

И вот вечером в среду в ресторане, когда я почувствовала зуд, я сначала автоматически начала сопротивляться и впала в паралич. Тогда я вспомнила, что надо смотреть, наблюдать. В действительности, сначалая увидела не свое сексуальное желание, а паралич и оцепенение. Я пыталась превратить паралич снова в зуд, но это не сработало, паралич усилился. Когда я это почувствовала, я впала в панику и старалась смотреть лучше и лучше, и паралич и паника усилились еще больше. Я поняла, что не наблюдаю, а сопротивляюсь. Тогда мужчина, который был со мной, спросил: «Что с тобой? Что происходит?» Он выглядел испуганным.

Я сказала ему, что у меня что-то вроде припадка страха, и я стараюсь просто быть с ним, чтобы он исчез, но это не работает. Конечно, я не все ему сказала, но я и этого никогда раньше не говорила мужчинам.

Он объяснил, что страх усугубляется из-за того, что я стараюсь, чтобы он исчез, и попросил меня описать все, что я чувствую. Я это сделала. Я локализовала напряжение и оцепенение и через пять минут локализации дюжины ощущений, связанных с параличом и паникой, я снова почувствовала зуд…

(Цилия нервно смеется, через аудиторию прокатывается волна симпатизирующего смеха)

– Тогда я описала свой зуд. В действительности, когда я прикоснулась к своему телу, оказалось, что это далеко не все. Я описала все мои ощущения от пальцев ног до сосков и мочек. Я действительно посмотрела на них. Через десять минут все исчезло. Я чувствовала напряжение в животе и улыбку на лице, и ничего больше. И я рассказала ему все, что случилось, о своих сексуальных проблемах и обо всем, что я рассказываю сейчас. После этого осталась только улыбка.

Цилия делает паузу. Несколько человек начинают аплодировать, и все остальные присоединяются к ним.

Длительные громкие аплодисменты. Многие триумфально улыбаются.

– Подождите! – говорит Цилия, когда зал затихает.

– Подождите, еще не все. Мне очень понравилось с этим парнем… но он поцеловал меня и ушел. Некоторое время я чувствовала себя прекрасно, но на следующий день я чувствовала себя ужасно, потому что это был первый мужчина за два года, с которым я бы должна была чувствовать желание. И что случилось? Ничего! Ни зуда, ни желания. Приятный прощальный поцелуй, и ничего больше! Только… теплота, пожалуй. Меня беспокоит то, что, когда я наблюдаю, как учил Дон, вещи действительно исчезают, но когда они исчезают, я остаюсь ни с чем! (Тишина…)

– И это ничто пугает, не так ли, Цилия? – спрашивает Мишель, передвигаясь на левый край платформы, ближе к ней.

– Это просто кошмар!

– ВСЕ, ЧТО УГОДНО, – громко говорит Мишель, обращаясь ко всем, – все, что угодно: тревога, злоба, страх, навязчивая похоть, депрессия, ненависть, вина, горечь ВСЕ, ЧТО УГОДНО, что ум связывает со своим выживанием, для него лучше, чем ничто. Вспомните, что ничто это то, через что надо пройти от не-переживания к переживанию. Если ты чувствуешь одно и то же ко всем мужчинам, очевидно, что ТЫ НЕ ПЕРЕЖИВАЕШЬ НИ ОДНОГО МУЖЧИНУ. Ты движешься через жизнь, навязчиво проигрывая свои записи. Мужчина – это просто кнопка.

Мне все равно, сколько раз ты впадала в бешенство, но ты, вероятно, не была ни с одним мужчиной за всю свою ебаную взрослую жизнь! До последней среды…

(Тишина.)

– Но почему я ничего к нему не чувствовала, после того, как с ним поделилась?

– Ты получила, что получила. Твоя лента все еще твердит тебе, что ты должна любить каждого встречного мужчину. А кроме того, Цилия, ты сказала, что чувствовала теплоту.

– Да…

– Наиболее живые люди общаются с сотнями людей, но могут чувствовать сильное физическое влечение только к очень немногим из них, и то, что ты называешь теплотой, другие могут назвать любовью к ним. В той ситуации чувство теплоты к мужчине было твоим настоящим. И не надо делать проблему из похоти из-за того, что это не согласуется с твоим представлением о том, как ты должна чувствовать.

Цилия стоит молча, потом улыбается.

– Дошло. Спасибо, Мишель.

(Долгие аплодисменты.)

– Хорошо. Кто следующий? Рональд?

– Я должен исповедаться, Мишель, – говорит Рональд, – я не выполнил соглашения о таблетках. Я пытался, но я не мог заснуть. Позапрошлой ночью я принял две таблетки снотворного. Я почти не спал две ночи перед этим… это было действительно необходимо.

(Рональд садится под аплодисменты)

– Спасибо, Рональд, – говорит Мишель, – теперь и другие могут рассказать о нарушениях соглашений. Кто еще? Тина?

– Я курила гашиш со старым приятелем во вторник.

– Спасибо (аплодисменты). Фрэнк?

– Я не знаю, нарушил я соглашения или нет, – начинает он.

– Если не знаешь, можешь быть уверен, что нарушил. Продолжай, Фрэнк.

– Я не пил таблеток и ничего такого не курил, но я рассказал подруге кое-что о тренинге. Я рассказал ей, что происходило.

– На ЭСТе мы и учим делиться своими переживаниями. Поделиться переживанием – значит сделать его реальным. С другой стороны, ты можешь делиться безответственно, либо пересказывая интимные переживания других людей, либо пытаясь объяснить ЭСТ и давая неточные сведения. Важно понять, что ЭСТ – это переживание. Очень трудно описать тренинг, но можно описать свое переживание. Что же касается нарушения соглашейий, то раз есть соглашения, значит, ты их нарушил, Фрэнк. Кстати, сколько человек из вас думают, что с начала тренинга хоть раз нарушил соглашения? Встаньте…

Еще?

Постепенно больше половины учеников встают под смущенный смех и вздохи.

– Признавайтесь и получайте отпущение. Не тратьте время, размышляя, не надо ли вам исповедаться. Если думаете, что могли нарушить соглашения, то наверняка нарушили.

Поднимаются еще некоторые. Теперь стоят две трети учеников.

– Прекрасно. Теперь мы видим, почему мир не работает. Очень немногие соглашаются взять ответственность за выполнение своих обязательств. Хорошо, спасибо, садитесь. Пусть те, кто не встал, не гордятся.

Гордится нечем! Мы знаем, что некоторые из вас так же застряли на выполнении соглашений, как другие на нарушении. Да, Лестер?

Лестер встает, отбрасывает с лица свои длинные волосы.

– У меня не было проблем с выполнением важных соглашений, – уверенно говорит он, – но, будь я проклят, если стану рвать жопу из-за тривиальных.

– Ну да, – говорит Мишель, отодвигая свой термос резким движением, почти ударом, – сколько раз мы это слышали? ПРОСНИСЬ, ЛЕСТЕР!

Каждый раз в своей ебаной жизни, когда ты чувствуешь, что готов нарушить соглашение, СОГЛАШЕНИЕ В ЭТОТ МОМЕНТ АВТОМАТИЧЕСКИ КАЖЕТСЯ ТЕБЕ ТРИВИАЛЬНЫМ!

Так работает ум! Если ктото должен тебе двадцать долларов то это охуительно важное соглашение, не так ли? Но если ты должен двадцать долларов – сюрприз! Это тривиальное соглашение.

(Смех.)

– Это неправда, я…

– ЭТО ВСЕГДА ПРАВДА! Может, это и не так с двадцатью долларами, но факт, что ум оценивает важность соглашения на основе своего желания его выполнять. Ты понял?

– Да, конечно, понял…

– Что такое реальность? – спрашивает Мишель много позже, после того как обмен мнениями закончен, и ученикам, желающим уйти, предоставлена возможность уйти.

Только один мужчина по имени Алан воспользовался ей.

– Да, Роберт?

– Реальность – это ум.

– Хорошо, реальность – это ум. Что такое реальность? Джей?

– Реальность – это вещи и мысли.

– Прекрасно.

– Реальность – это все, что мы ощущаем.

– Реальность – это материя и энергия.

– Реальность – это сознание…

– Реальность – это все, доступное восприятию… духовная энергия… пространство, материя и форма… физическая вселенная… боль в заднице… Бог… собственно переживания и т. д.

– Ну хорошо, – говорит Мишель, выслушав около двадцати таких предположений, – что же такое реальность? Возьмем самую обычную ситуацию. Ты стоишь на углу Пятой авеню и делаешь три шага на красный свет. В последний момент ты замечаешь автобус, мчащийся со скоростью тридцать миль в час. Автобус реален?

Несколько голосов отвечают утвердительно.

– Вы правы, будьте вы прокляты, он реален! Вы уж лучше поверьте. Прекрасно, ты смотришь на автобус и говоришь сам себе: «О, вот едет кусок реальности». А говоришь ли ты также: «Вот едет кусок ума»?

Несколько человек кричат «нет», а один – «да».

– ДА? – кричит тренер. – Ах ты, жопа, кого это и когда переехало куском ума?

Он делает паузу и смотрит на обиженного ученика.

– Хорошо, – продолжает он, – говоришь ли ты себе «Вот едет дух»? Нет. Говоришь ли ты себе «Ух ты, вот едет Бог со скоростью тридцать миль в час»?… Нет. Это реальность надвигается на тебя, а все эти вещи – это не то, что мы подразумеваем под реальностью. Как мы узнаем, что этот автобус реален? Да, Хелен?

– Мы можем его почувствовать.

– Это не так, – говорит Мишель, – пока ты стоишь, ты его не чувствуешь, однако автобус все равно реален.

Возможность почувствовать – это не проверка на реальность. Откуда мы знаем, что автобус реален? Джордж?

– Он меня собьет?

– Как он тебя собьет?

– Шарахнет, и я улечу.

– Ну и каким образом он тебя собьет?

– Так вот же он, рядом!

– Я знаю, что он рядом. Но что в нем дает мне понять, что он здесь, что он реален? Боб?

– Это физический предмет.

– ЭТО ФИЗИЧЕСКИЙ ПРЕДМЕТ! Тест на реальность это физичность. Физическое – реально!

* * *

– Хорошо, – говорит Мишель через час. У него на лбу выступила испарина. Он интенсивно препирался с учениками на тему реальности и столкнулся с сопротивлением. – Давайте посмотрим, что мы извлекли из человеческих представлений о реальности.

Во-первых, она физична. Мы не называем что-то реальным, если эта вещь не физична. Физичность проявляется во времени, расстоянии и форме. Физические предметы, тела имеют форму, существуют во времени и имеют протяженность.

Можно сказать, что нечто, вроде единорога, существует, но он нереален. Воображаемый единорог не существует во времени и пространстве.

Во-вторых, смысл физичности в измеримости. Время, форма и расстояние должны быть измерены. Просто измеримость означает, что предмет имеет начало, середину и конец.

– Подожди минуту, Ричард, – говорит Мишель в ответ на энергично поднятую руку, – я хочу закончить.

Итак, в-третьих, суть измеримости-конвенциональность. Чтобы что-то было измеримым, оно должно иметь начало. За каждым началом идет середина, потом – конец. Конец этой доски является началом пространства между доской и той дверью. Это пространство имеет середину, находящуюся, скажем, там, где сидит Язон. Эта середина может быть началом головы Язона, а также концом пространства между потолком и его головой.

Все является началом чего-то, серединой чего-то и концом чего-то. Все во Вселенной существует по конвенции. Различные начала обязательно являются концами и серединами других вещей. Все во Вселенной течет через что-нибудь еще, начала, середины и концы – все в соответствии.

Эта доска реальна из-за своей физичности. Она имеет форму, существует во времени, имеет расположение, размеры. Она измерима, имеет начало, середину, конец.

Всем ясно, о чем мы говорим? Да, Лестер?

– Я не понимаю, почему мы должны говорить, что реальное физично, – говорит Лестер, продолжая начатое ранее возражение, – по-моему, единственная вещь, которая существует, – это ум, сознание. Беркли и Хьюм говорят то же самое. Почему эта доска или автобус более реальны, чем мои мысли о Рокуэл Уэлш?

– Запомни, что твои мысли о Рокуэл Уэлш реальны, Лестер. Они формальны и существуют во времени. Они только не вещественны, как автобус. Автобус может физически переехать тебя, и мысли о Рокуэл могут привести тебя в физическое движение.

– Значит, ты согласен, – говорит Лестер, – что и то, и другое существует только в моем сознании?

– Нет! – кричит Мишель. – Твои мысли о Рокуэл Уэлш реальны, но существует другая реальность – сама Рокуэл, и между ними есть разница, будь ты проклят. Это касается и реального автобуса, и твоих реальных мыслей об автобусе.

– Нет никакого автобуса, кроме как в моем сознании, – настаивает Лестер.

– Я знаю твои теории, – резко отвечает Мишель, – я счастлив, что ты изучал Беркли и Хьюма. Твоя теория такова, что если я пошлю тебя в нокаут и положу на Пятой авеню перед автобусом, и он тебя переедет, то он не будет реальным из-за того, что не войдет в твое сознание.

– Правильно, для меня он никогда не станет реальным, – соглашается Лестер.

– Мне насрать, думаешь ли ты, что он реален или нет. Твои мысли о реальности какой-либо вещи не имеют никакого отношения к ее реальности. Автобус, который тебя переедет, покажется очень реальным твоей жене, и не покажется реальным тебе. Но, в любом случае, он реален.

– Нет. Это просто значит, что у нас разные реальности.

– Смотри, Лестер, давай возьмем двадцать человек и будем по очереди ставить их перед тем, что мы называем автобусом. Всех их задавит. Тогда, может быть, только может быть, имеет смысл предположить, что автобус реален из-за своей многократно продемонстрированной физичности.

– Да, я вижу.

– Хорошо. Другой пример: предположим, что мы создали голограмму доски между этими двумя досками.

Каждому в этом зале все три доски покажутся реальными, но только две из них, физические и измеримые, являются реальными досками. То, что реально для человека, необязательно физически реально.

– Хорошо, – говорит Лестер, – тогда возьмем, скажем, нашествие с Марса. Орсон Уэллес, сделавший радиопрограмму, заставил многих людей думать, что на нас напали марсиане. Их мысли о нашествии испугали их так же, как могло испугать само нашествие. Для них оно было реальным.

– НЕТ, ЖОПА, – кричит Мишель, – их мысли были реальными, они позволили своим мыслям управлять собой. Но когда они вышли на улицу, они обнаружили, что нашествие не было реальным.

Смотри, Лестер, ты застрял на промежуточном тесте реальности. В то время как физичность, измеряемость являются нашим ультимативным тестом реальности, существует еще промежуточный тест, который мы часто используем. В случае с радиопрограммой Орсона Уэллеса слушатели применили промежуточный тест: все, что говорил диктор, верно. Они не смогли, или не стали, физически проверять наличие марсиан, они подчинились авторитету радио.

Предположим, я объявляю, что через час мы переместимся из этого отеля в другой, причем мы поедем в другой отель на слонах, которые уже ждут нас на улице.

На слонах… Вы должны применить промежуточный тест для определения реальности слонов. Чем вы воспользуетесь, для того чтобы определить, действительно ли вас у выхода ждут слоны? Да, Боб?

– Это нелепо.

– А если бы я сказал, что вас ждут автобусы?

– Это было бы правдоподобно. Я бы, вероятно, поверил.

– Ну, что это за тест?

– Имеет ли это смысл, правдоподно это или нет.

– ДА, ПРАВДОПОДОБИЕ! Промежуточным тестом реальности является главным образом правдоподобие. Авторитет – это просто одна из форм правдоподобия. Другие возможные формы: нравится нам это или нет, считает ли это правдоподобным большинство людей, кажется ли это естественным, вероятно ли это и т. д. Теперь следующий вопрос: какова суть всех этих элементов правдоподобия?

– Соглашаюсь ли я считать тебя авторитетом или нет, – говорит Барбара, – соглашаюсь ли я считать это правдоподобным.

– Правильно, соглашение. Мы должны согласиться с общим мнением, мы должны согласиться, что естественно быть снегу в декабре, естественно быть автобусу в Токио. Но помните, что наше согласие с промежуточным тестом не означает, что в декабре действительно бывает снег, а в Токио – есть автобусы. Только физичность может ультимативно доказать это. Как бы там ни было, соглашение является основой как физичности, нашей первичной оценки реальности, так и правдоподобия, нашего вторичного, или промежуточного, теста реальности… Да, Брэд?

– Но мне кажется…

* * *

Обсуждение природы реальности продолжается.

Мы ерзаем на стульях, включаемся в дискуссию и выключаемся из нее. Тренер выдвигает положения, иллюстрирует их, отводит возражения, отвечает на вопросы и медленно продвигается вперед. Перед первым перерывом он выводит на сцену пять учеников и ставит четырех из них вплотную одного за другим, а пятого чуть позади.

Затем тренер резко толкает первого. Четыре человека, как костяшки домино, падают в руки пятого.

– С точки зрения четвертого человека, – говорит Мишель, отправив учеников на места, – почему он упал в руки пятого?

– На него упал третий.

– Хорошо. Третий вызвал эффект его падения в руки пятого. Он пережил себя как эффект номера три. А что третий? Какова его точка зрения?

– Его толкнул номер два! – кричит кто-то.

– Да, падение номера два вызвало эффект падения номера три, который кажется причиной эффекта падения номера четыре. А что второй?

– А его толкнул первый!

– Хорошо. Номер один вызвал эффект падения номера два, который вызвал эффект падения номера три, который вызвал эффект падения номера четыре… Но кто действительно сделал это?

– Ты сделал, – кричат несколько человек.

– Правильно. Я толкнул Вена, это было причиной эффекта падения Вена, что вызвало эффект падения номера два и т. д. Причина – эффект, причина – эффект, причина – эффект, или, в действительности, причина эффект, эффект, эффект, эффект, эффект.

Очень хорошо. Однако подождите. То, что я толкнул Вена, явилось эффектом инструкции Вернера, не так ли?

После короткого молчания раздается несколько утвердительных ответов.

– А инструкции Вернера для этого процесса явились эффектом того, что он видел, как его отец толкал его мать, когда ему было четыре года. А то, что его отец толкал его мать, явилось эффектом того, что мать называла отца лентяем, что явилось эффектом того, что ее отец говорил, что мужчина всегда должен быть занят. А то, что ее отец говорил, что мужчина всегда должен быть занят, явилось эффектом того, что его отец однажды его отшлепал, когда он… Эффект, эффект, эффект, эффект, эффект, эффект, эффект, – бубнит Мишель.

– При таком типе анализа – все эффект. Причины нет. И этим типом анализа вы пользовались всю жизнь.

Он согласуется с вашей реальностью. Кроме того, он научен, не так ли? Ты переживаешь себя как эффект того, что сделал кто-то другой, а этот другой переживает себя как эффект чего-то из своего прошлого. И ТАК ДО БЕСКОНЕЧНОСТИ! Эффект, эффект, эффект, эффект, эффект…

У нас есть простое название для этого типа поверхностного анализа. Мы называем его «ЛОЖНАЯ ПРИЧИНА».

И этот тип анализа управляет вашей жизнью. После перерыва мы увидим, кто действительно сделал это…

* * *

– Сейчас мы переходим к ответу на основной вопрос: «Кто это сделал?», – говорит Мишель после короткого тридцатиминутного перерыва. – Ответ на основной вопрос – не так уж плохо за двести пятьдесят долларов. И когда мы на него ответим, правда освободит вас. По всей вероятности, правда сначала заставит вас описаться, но позднее вы, возможно, переживете свою свободу. 'Начиная отвечать на вопрос «Кто это сделал?» или «Как нам спастись от реальности ложной причины?», мы рассмотрим сначала природу нереальности. Что такое нереальность? Джордж?

– Всё.

(Смех.)

– Терренс?

– Воображение.

– Бред?

– Мысли.

Фантазия… верования… концепции… сознание…

ум… чувства… счета из прачечной… Бог… дух… иллюзии и т. д.

– Хорошо. Спасибо. Прежде чем продолжить, отметим, что нереальность не должна быть ничем, чем является реальность. Если реальность физична, нереальность должна быть нефизична. Правильно?

(Ответа нет.)

– ПРАВИЛЬНО? ПРОСНИТЕСЬ ЖЕ, ПРАВИЛЬНО?

– ПРАВИЛЬНО! – кричит дюжина голосов.

– Если реальность измерима, нереальность должна быть неизмерима. Правильно?

– Правильно! – кричат многие.

– Если о реальности иногда судят по правдоподобию, нереальность не может быть правдоподобной. Правильно?

– Правильно!

– Если реальность основана на соглашении, нереальность не должна зависеть от соглашения. Правильно?

– Правильно.

– Нереальность не должна зависеть от авторитета общественного мнения, соображений естественности и прочих частей правдоподобия, правильно?

– Правильно!

– И если реальность неразрывно связана с концеп циями, то нереальность не должна быть связанас концепциями.

Хорошо, посмотрим, к чему мы пришли. Нереальность – это нечто, что не может быть физическим, измеримым, правдоподобным и не должно зависеть от соглашений или концепций. Можете вы придумать чтонибудь, что подходило бы под это описание?

Мишель отходит от левой доски, на которой он записывал различные характеристики реальности и нереальности, и смотрит на молчащих учеников.

– Что нефизично, неизмеримо, неправдоподобно и не зависит от соглашений или концепций?

– Ум, – предполагает кто-то.

– Сознание, – кричит другой.

– Нет, – говорит тренер, – вы не поняли. Вы даете мне концепции. Это не зависит от рассудка, концепций или соглашений.

– Мысли, – говорит одна женщина.

– Воображение.

– Переживание, – говорит кто-то.

– ДА, ПЕРЕЖИВАНИЕ! – кричит тренер. – Переживание нефизично, неизмеримо, не определяется правдоподобием и не зависит от соглашений. Нереальность – это переживание. Нереальность – это переживание… не чувства… не мысли… не размышления… не анализ… ваше переживание.

Он делает паузу, смотрит на доску, на которой он написал «переживание» на стороне «нереальности», затем смотрит на учеников.

– Еще минуту, мы еще не закончили. Если реальность – это эффект, эффект, эффект, то нереальность – это причина, причина, причина, источник всех вещей. И конечно, наше переживание – это источник, как некоторые из вас уже догадались…

Что же получается? Слева у нас – «реальность», которая физична, измерима, базируется на соглашении и создает мир эффекта, эффекта, эффекта. Справа – «нереальность», которая нефизична, неизмерима, не базируется на соглашении и которую мы должны признать источником, или причиной, всех вещей…

Он делает паузу.

– Что-нибудь не так?

Он ждет, долгое время ответа нет. Наконец доносится голос с заднего ряда.

– Да, – говорит Митч, – только одна проблема: переживание – это самая реальная вещь, которую я знаю.

Как, черт побери, оно попало на сторону нереальности?

Тренер ведет себя так, как будто он не слышит Митча. Он просто смотрит на учеников.

– Да! – вдруг кричит он и снова поворачивается к доске. – Маленькое затруднение: переживание – это наиболее реальная вещь из всех нам известных. Это источник всех вещей. На нем основано абсолютно все. Оно реально.

С другой стороны, у нас есть то, что большинство людей называют «реальностью».