Трансформация

– Отлично, Том. Ты сделал больший прогресс, чем кто бы то ни было в этом зале. Если вы, жопы, думаете, что понимаете, что происходит, вы выражаете свою жопную сущность во всей полноте. А ты, Том, пришел на этот тренинг с прекрасной теорией о том, что такое ЭСТ, – т. е., что это программа просветления типа Дзэна, – и решил не обращать внимания ни на что, что не подходит под твою прекрасную теорию.

– Много ли ты получишь, если будешь жить таким образом?

– Может быть, я ошибаюсь в том, что такое ЭСТ, – говорит Том, нахмурившись, – но ты все равно не прав, когда говоришь, что ничья жизнь не работает. Я могу отличить ложные обобщения, и они мне не нравятся.

– Отлично! Я понял. Я изменю свои ложные обобщения. Все ученики, кроме тебя, – жопы, потому что они живут в системах верований, которые не дают их жизни работать. Ты исключение. У тебя прекрасная система верований, и мы согласны называть тебя «прекрасной жопой».

Том секунду ошеломленно молчит.

– Ты можешь называть меня как хочешь. То, что ты меня оскорбляешь, – просто симптом твоей неуравновешенности.

– Я понял, Том, – говорит тренер, подходя к краю платформы, – ты веришь, что я неуравновешенный человек, потому что я называю жоп жопами, правильно? Том, Это еще одна твоя теория. Часть твоей системы верований. Твой ум говорит тебе: «Уравновешенные люди не называют других людей жопами». Это твое верование. Отлично! Я понял. Можешь сесть, зная, что я знаю, что ты веришь, что я неуравновешен. А я останусь стоять здесь, потому что ваша жизнь не работает. Хорошо?

Том, сердясь, но важно и размеренно:

– Что хорошего в том, чтобы долдонить, что наша жизнь не работает? Я думал, что ЭСТ создает благоприятную среду, в которой люди могут говорить о себе, а ты пришибаешь всех, кто открывает рот.

– Среда здесь благоприятная, – говорит тренер, спускаясь со сцены и останавливаясь напротив Тома. – Нет ничего плохого в том, чтобы быть жопой. Некоторые из моих друзей – жопы. Все мои лучшие друзья – жопы. И я не пришибаю людей. Я только выношу суждение. А если эти суждения заставляют вас чувствовать пришибленность, то это ваш вклад, а не мой.

– Мне кажется, что учитель Дзэна не стал бы называть своих учеников жопами.

– Я не думаю, Том. Я слышал про очень свирепых учителей Дзэна. Многие из них много вопят, когда не бьют своих монахов по головам. Но если ты хочешь учителя Дзэна – найди учителя Дзэна. Если хочешь ЭСТ – бери ЭСТ. Причина, из-за которой я вам говорю, жопы, что ваша жизнь не работает, проста – ВАША ЖИЗНЬ НЕ РАБОТАЕТ! Если бы она работала, вы бы не были здесь.

Я долдоню это потому, что вы тащите с собой целую кучу верований, чтобы убедить себя, что ваша жизнь работает, что вы правы. Пока до вас не дойдет, что вы застряли, – вы будете прятаться в своей лжи, той лжи, которая и не дает вашей жизни работать.

– Но нельзя изменить людей лекциями.

– Правильно! Я это понимаю. Поэтому я и сказал вам, что не надо верить ни одному моему слову.

– Почему же ты тогда их говоришь?

– Я их говорю потому, что Вернер установил, что когда тренер их говорит, – это работает. Том на секунду замолкает.

– Нам что, просто сидеть и слушать?

– Или стоять и слушать. Как угодно. Работает и сидя, и стоя. Стоя, вероятно, немного лучше – стоящую жопу лучше видно, чем сидящую.

– Иисусе! Ты – высокомерный мерзавец!

– Отлично! Что-нибудь еще, Том? Том стоит несколько ошеломленный.

– Нет, – говорит он, – высокомерный мерзавец – это все.

– Спасибо, Том, – говорит тренер. (Последовавшие аплодисменты довольно жидки.)

– Эй, жопы, вы не аплодируете. Или деньги, или хлопать. Я хочу, чтобы все поблагодарили Тома.

(Громкие аплодисменты)

– Джин. Встань.

Джин, привлекательная, консервативно одетая, почтенного вида женщина лет под сорок.

– Я не понимаю, зачем нужна вся эта суета с аплодисментами. Нельзя ли без этого обойтись?

– Нет, без этого обойтись нельзя.

– Но зачем это нужно?

– Это нужно потому, что это одно из основных правил. Я хочу, чтобы КАЖДЫЙ знал, что после того, как он выскажется, мы поблагодарим его аплодисментами. Мы аплодируем не потому, что согласны с ним, как жопа с жопой, а потому, что благодарны ему за то, что он поделился с нами своим переживанием или точкой зрения. Вот и все.

– Глупо аплодировать тому, кто просто спросил, можно ли снять пиджак.

– Это нормально, Джин. Учись жить глупо, в этом весь ЭСТ. Спасибо, эй! КУДА это ты СОБРАЛАСЬ?!

– Молодая женщина поднялась с первого ряда и торопливо идет к заднему выходу. Она бледна и держит руку у рта. Ее возвращают на место.

– Меня сейчас вырвет! Меня сейчас вырвет! – говорит она.

– Возьми микрофон, Мария.

– Я хочу в туалет! Меня сейчас вырвет!

– Ассистент принесет тебе пакет. Если хочешь блевать – блюй в пакет. Подержи ей микрофон, Ричард.

– Я не знаю, как им пользоваться, – говорит Мария, вертя пакет.

– Возьми пакет в руки, – говорит тренер и в первый раз садится на один из кожаных стульев, – и поднеси к лицу.

Ты не промахнешься. Давай.

– Я не могу!

– ДАВАЙ! (Тишина.)

– Я не могу дышать, – говорит Мария приглушенным из-за пакета голосом.

– Держи ебаный пакет чуть дальше от лица.

– Я могу не попасть!

– Мне все равно, что ты за ебаный стрелок, держи пакет ближе.

– Тогда я не могу дышать!

– Слушай, – говорит тренер, откидываясь на стуле, если хочешь дышать – дыши. Если хочешь блевать – держи пакет ближе к лицу и блюй.

– Пожалуйста, пустите меня в туалет!

– Сядь. Поиграй со своим пакетом и не пытайся проверять свою меткость. Спасибо.

Мария садится под нервные аплодисменты.

– Эту девушку тошнит! – раздается крик сзади.

– ЗАТКНИСЬ! – кричит тренер в ответ, встает и подходит к краю платформы. – Если ты хочешь говорить в этом зале, ты поднимаешь руку и не говоришь до тех пор, пока я тебя не вызову и ассистент не даст тебе микрофон. Тогда ты встаешь и говоришь все, что хочешь. Поняли, жопы?

Наступает полная тишина. В заднем ряду поднимается рука.

– Все в порядке, – говорит тренер. Джон. Встань. Возьми микрофон.

Встает человек, который кричал. Это пожилой мужчина в очках, седой, со слегка заторможенным выражением лица.

– Я потрясен, – говорит он взволнованным голосом, – я не понимаю, почему ты так грубо обращаешься с людьми. Ты мог объяснить девушке, как обращаться с этим пакетом, не оскорбляя ее и не превращая каждый ее шаг в посмешище.

– Понял, Джон, – говорит тренер, садясь на свой стул, – но давай разберемся. Мария хочет поблевать. Мы дали ей пакет. Мы бесплатно проинструктировали ее. Ты чувствуешь, что должен встать и защитить оскорбленную женственность. Мария чувствует, что должна вот-вот вырвать. Мы обращаемся с вами одинаково. Тебе даем микрофон. Ей даем пакет.

– Но меня не тошнит, – говорит Джон.

– Прекрасно! Не надо пакет Джону.

– Ты мог бы быть вежливее. Ты мог бы ей помочь.

– Конечно. Это как раз та игра, в которую Мария заставляет людей играть, когда создает тошноту. «Бедная Мария! Ее тошнит! Бедная детка!» Когда кто-нибудь хочет поблевать на ЭСТе, мы говорим: «Прекрасно! Вот пакет. Развлекайся». Замечательно, что очень немногие в конце концов решают им воспользоваться. Джон неуверенно садится.

– Спасибо, Джон.

(Аплодисменты.)

– Мы забыли поблагодарить Джин, которая говорила, когда Мария собралась уходить. (Аплодисменты.)

– Теперь все в порядке. Прежде чем продолжить, я хочу напомнить, что я не хочу, чтобы вы верили хоть одному моему слову. Просто слушайте. Причина, по которой ваша жизнь не работает, – это то, что вы живете механически в своих системах верований, вместо того чтобы жить в мире актуальных переживаний.

Вы думаете, что вы глядите на реальность и делаете выводы? Нет! Вы сделали это десятки лет назад. Вы, жопы, идете со своими выводами через жизнь, как роботы. Вы конструируете реальность через свои выводы десятилетней давности. Неудивительно, что вы все утратили живость. Неудивительно, что ваша жизнь не работает.

Смотрите. Если мы посадили крысу в лабиринт с четырьмя тоннелями и всегда будем класть сыр в четвертый тоннель, крыса через некоторое время научится искать сыр в четвертом тоннеле. Хочешь сыр? Зип-зипзип в четвертый тоннель – вот и сыр. Опять хочешь сыр? Зип-зип-зип в четвертый тоннель – вот и сыр.

Через некоторое время великий Бог в белом халате кладет сыр в другой тоннель. Крыса зип-зип-зип в четвертый тоннель. Сыра нет. Крыса выбегает. Опять в четвертый тоннель. Сыра нет. Выбегает. Через некоторое время крыса перестает бегать в четвертый тоннель и поищет где-нибудь еще.

Разница между крысой и человеком проста – ЧЕЛОВЕК БУДЕТ БЕГАТЬ В ЧЕТВЕРТЫЙ ТОННЕЛЬ ВЕЧНО! ВЕЧНО!

ЧЕЛОВЕК ПОВЕРИЛ В ЧЕТВЕРТЫЙ ТОННЕЛЬ. Крысы НИ ВО что не верят, их интересует сыр. А человек начинает верить в четвертый тоннель и СЧИТАЕТ, ЧТО ПРАВИЛЬНО БЕГАТЬ В ЧЕТВЕРТЫЙ ТОННЕЛЬ, ЕСТЬ ТАМ СЫР ИЛИ НЕТ. Человеку больше нужна правота, чем сыр.

Вы все, к сожалению, люди, а не крысы, поэтому вы все ПРАВЫ. Вот почему в течение долгого времени вы не получали сыра, и ваша жизнь не работает. ВЫ верите в слишком много четвертых тоннелей.

Это прекрасно. Поэтому вы здесь. Чтобы сломать все ваши жизнеотрицающие, сыроотрицающие верования. Чтобы вы начали понимать, что вы хотите. Мы хотим помочь вам выбросить всю систему верований, совершенно вас распотрошить, чтобы вы могли заново собраться, и ваша жизнь заработала.

Но не думайте, что это будет просто. Вы были отменными жопами десятки лет, вы знаете, что ВЫ ПРАВЫ. Вся ваша жизнь базируется на принципе вашей правоты. А то, что вы страдаете, что ваша жизнь не работает, что вы не получали сыра с тех пор, как были в четвертом классе, – неважно. ВЫ ПРАВЫ. Ваши ебаные системы верований – лучшее, что может создать ум или можно купить за деньги. Это правильные системы верований, а то, что ваши жизни скомканы, – несчастный случай.

Говно! Ваши правильные, умные системы верований непосредственно связаны с тем, что вы не получаете сыра. Вы лучше будете правы, чем счастливы, и вы годами бегаете по четвертым тоннелям, чтобы доказать это.

Вы знаете, что тратите свое время в четвертых тоннелях потому, что иногда вы неожиданно получаете кусочек сыра. Вы вдруг чувствуете свободу, радость, живость, настолько отличные от вашего обычного состояния, что думаете, уж не подсыпали ли вам ЛСД в утренний кофе. «Ух ты! – говорите вы себе. – Это грандиозно. Это надо сохранить». И тут – БАХ! – это исчезает. Чем больше вы стараетесь вернуть это, тем хуже себя чувствуете.

ВЫ – ЖОПЫ. ВЫ НИКОГДА не сможете найти этого в том же самом месте. Великий Бог жизни в белом халате всегда перемещает сыр. Вы никогда не будете счастливы, пытаясь быть счастливыми, потому что ваши попытки полностью определяются вашей верой в то, что вы знаете, где находится сыр. Как только у вас появляется идея о том, чего вы хотите и где это найти, вы уничтожаете шанс быть счастливым, т. к. идея или вера разрушает переживание. Да, Бетти. Встань.

Бетти – привлекательная молодая рыжая женщина.

– Я не понимаю, почему идея о том, чего я хочу, не даст мне этого получить.

– Получишь, получишь. А у тебя есть идея?

– Конечно.

– Что за идея?

– Я хочу иметь дом в деревне, чтобы жить там с детьми.

– Прекрасно.

– Но ты сказал, что идея не даст мне его получить.

– Идея не даст тебе его ощутить. Ты можешь завести дом, но коль скоро у тебя есть идея о том, что это должен быть за дом и что он тебе даст, ты никогда не сможешь пережить актуальный дом и, следовательно, никогда не будешь счастлива в нем. Ты потратишь время на попытки жить в вымышленном доме и никогда не насладишься реальной грязью на реальном ковре реального дома.

– Но я не понимаю, какое отношение это имеет к поискам сыра в четвертом тоннеле.

– Хорошо, Бетти. Это не так просто понять, т. к. застряла ты в этом четвертом тоннеле очень давно. Сейчас трудно сказать, почему ты думаешь, что весь сыр находится в доме в деревне. Многие люди, живущие в деревне, думают, что в городе им было бы гораздо лучше. Позднее, когда мы начнем «процесс правды», ты можешь взять темой свою неудовлетворенность местом жительства и все понять про эти дома.

– Почему я не могу верить, что жизнь в деревне будет лучше для меня и детей, чем в этом проклятом Бронксе?

– Ты можешь когда-нибудь пережить, что жизнь в деревне лучше, но пока ты делаешь это в Бронксе, ты никогда не сделаешь этого в деревне. Любая вера во что-либо убивает это. Поверил, какой дом ты хочешь, – БАХ! – нет дома. Поверил в Бога – БАХ! – нет Бога.

– ПЕРЕЖИВАНИЕ, ЖОПЫ! – кричит тренер. – Вы столько живете в своих ебаных умах, что, вероятно, никогда не жили в доме за свою жизнь. Спасибо, Бетти.

(Аплодисменты.)

– Джерри. Встань.

Джерри, крупный мужчина, подстрижен ежиком. Он, должно быть, весит около 240 фунтов и похож на водителя грузовика, но говорит легко и отчетливо.

– Это самая нелепая чушь из всего, что ты сказал.

– Что такое? – дружелюбно спрашивает тренер.

– Что вера в Бога убивает Бога.

– Точно.

– Нужно верить в Бога, чтобы в конечном счете его пережить.

– Нужно НЕ верить в Бога, чтобы когда-либо его пережить.

– Но это ерунда, – говорит Джерри взволнованно, – большинство крупных религиозных деятелей в истории верили в Бога.

– ГОВНО, Джерри! Они пережили Бога, – кричит тренер и подходит к Джерри. – Ты веришь в существование людей?

– Это глупый вопрос.

– КОНЕЧНО, ГЛУПЫЙ! Ты чувствуешь их непосредственно, ты их знаешь, верить совершенно ни к чему.

– Но я могу верить в Бога, а также пережить его, – восклицает Джерри.

– Если ты переживешь Бога, действительно переживешь Его, то ты, вероятно, обнаружишь, что из твоего переживания нельзя извлечь никакого верования. – Святой Фома Аквинский написал о Боге семьдесят три тома!

– Значит, у него было не слишком много времени переживать Его! Слушай, Джерри, мне не нужны твои проклятые верования. Они не работают. Если ты хочешь поделиться со мной своим актуальным переживанием Бога, мне будет интересно, но идеи о Боге мертвы. Они так глубоко расположены на шкале непереживания, что менее материальны, чем призраки.

– Я верю, что Бог есть, – громко говорит Джерри, – и моя вера не уничтожает Бога.

– Для тебя, коль скоро ты живешь в своем веровании, уничтожает. Уничтожает. Послушай, – говорит тренер и подходит к Джерри, – я расскажу тебе одну историю. Один мой приятель учился у индийского йога, существа очень высокого уровня, и однажды, после двадцатичасового поста и шестичасовой медитации, он внезапно пережил каскад ослепительного, всепроникающего света. Он был потрясен. Этот парень знал все наркотики, известные Богу и Тимоти Лири, и никогда не переживал ничего похожего на этот всеобъемлющий поток света и радости. Естественно, парень рассказал про это своему лучшему другу. Йог в это время был в Европе. «Ты видел Бога, – сказал друг с энтузиазмом. – Если ты еще попостишься и помедитируешь, ты увидишь Его снова».

Теперь, после переживания того, что мы можем назвать Богом, у моего приятеля появились идеи о Боге – Он яркий, Он сияющий, Он всеобъемлющий, Он приходит после поста и медитации. Мой приятель стал реализовывать эти верования на практике. И что? Угадай, Джерри? Бог исчез. Мой друг постился и медитировал два года, и ничего не произошло. Конечно, у него были идеи о Боге, вера в Бога, но вы, конечно, понимаете, что он отдал бы их все за одну только минуту переживания.

Джерри полминуты молчит.

– А что сказал йог?

– Йог сказал: «Хорошо, ты видел Бога. Не ищи его там больше». Помни, Джерри, Бог ускользает. Если мы пытаемся связать его со светом или с распятыми парнями, или со смуглыми парнями, сидящими в лотосах, мы просто жопы. Позднее сегодня я очень ясно вам покажу, что те вещи, в которых вы действительно уверены, которые мы действительно знаем, очень далеки от системы верований. Люди верят только в то, чего они не знают. Призраки, летающие тарелки, воскрешение, совершенное общество, верные мужья…

– Но мы должны верить, – говорит Джек через полчаса.

– Кто это говорит? – спрашивает тренер.

– Я говорю.

– Это одно из твоих верований, Джек, одна из причин твоей заебанности.

– Но ты веришь, что верить плохо?

– Кто это говорит?

– Я говорю.

– Это еще одно твое верование, Джек, еще одна причина, по которой твоя жизнь…

– Но разве ты не веришь, что верования плохие?

– НЕТ, жопа!

– Ты веришь, что большинство верований плохие?

– Нет.

– Во что же ты веришь?

– НИ ВО ЧТО! Я уже час это говорю.

– Но веришь, что что-либо верно, либо неверно?

– Ты можешь верить, а не я.

– Ты должен верить.

– Я не верю ни одному слову, которое говорю, и не хочу, чтобы вы верили.

– А, значит, ты играешь словами.

– Хорошо, Джек. Я играю словами и моя жизнь работает, а ты веришь в слова, и они играют тобой.

– Я никак не пойму.

– Вот и хорошо. Не беспокойся об этом. Если бы ты понял это сейчас, то как скучно было бы тебе в последующие три дня.

– Но ты говорил, что я должен разрушить всю свою систему верований. Вся моя жизнь базируется на моих интеллектуальных и моральных верованиях. Вы никогда не заставите меня отбросить их. Если тренинг в этом, я этого никогда не достигну.

– Ты достигнешь, Джек, – говорит тренер, и на его лице появляется намек на улыбку, – не беспокойся. Будь здесь, следуй инструкциям и бери, что получишь. Спасибо, Джек.

(Аплодисменты.)

– Вы все получите это, потому что я беру на себя ответственность вам это сообщить. Вы все не понимаете, что такое общение. Вы думаете, что делаете все, чтобы кому-либо что-либо сообщить, а если он этого не понимает, то он говно. Или что вы внимательно слушаете, а если не поняли, то это вина других.

Здесь общение означает ответственность за то, чтобы другой понял твое сообщение. Если он не понял – ответственность на тебе. А когда вы слушаете, вы берете, что вам говорят, и смотрите, что бы вы сами могли к этому добавите.

Например, Том недавно назвал меня высокомерным мерзавцем. Я понял это. Предположим, что, когда он меня так назвал, я обнаружил, что испытываю легкую злость. Злость – это то, что я добавил. Я должен взять полную ответственность за злость. Я называю вас всех жопами. Прекрасно! Отметьте, что вы прибавляете к этому возмущение, злость, замешательство, депрессию, восхищение, ненависть, стыд. Что бы вы ни прибавили – это часть вашей жопности. Вашей механичности. Взгляните. Вас возмущает, когда я называю вас жопами. Замечательно!

Я вас возмущаю. Велика важность. Бывает и в лучших семьях. Только помните, что это ваше, а не мое. Я говорю слова – «вы жопы». Все остальное – ваше создание.

* * *

Время шло. Ни один из учеников не был постоянно сосредоточен. Одним из существенных качеств тренера является то, что вне зависимости от того, какими скучными или глупыми ни были бы возражения, он чрезвычайно внимателен. Кажется, что он не только слышит слова, но и понимает их латентный эмоциональный смысл и тенденции. Вопросы и возражения возникают вновь и вновь. Некоторые дремлют, большинству надоело бесконечное обсуждение тривиальных проблем.

– РАССУДОЧНОСТЬ! ДА, РАССУДОЧНОСТЬ, – кричит тренер. Он поворачивается к доске и проводит посередине горизонтальную линию. Внизу доски он пишет слово «рассудочность». – Это – одна из низших форм не-переживания, – говорит он и пишет слово «не-переживание» под линией в правом углу. – Все вы живете рассудочно, следовательно – в сфере не-переживания.

– Но что нам с этим делать? – спрашивает Лестер, высокий молодой человек лет двадцати.

– Не пытайтесь ничего делать. Ничего-не-делание наверняка сработает, но вы этого еще не понимаете. В действительности, в своих ошибочных усилиях достичь реальных переживаний вы иногда поднимаетесь на несколько более высокие уровни не-переживания: решение… надежда… помощь.

Он пишет эти слова над словом «рассудочность», но ниже горизонтальной линии.

– А что выше линии? – спрашивает Лестер.

– Выше линии находятся пережитые переживания.

Первый шаг над линией, первая реальная форма переживания – это приятие. Если вы хотите выйти из сферы не переживания, надо перестать рассуждать, принимать решения, надеяться и принять что есть. Ни больше, ни меньше. Принять что есть. Когда вы это делаете – включается лампочка переживания. Если нет – она выключена.

– Мне кажется, – говорит Лестер, – что любое переживание – это переживание. Что такое не-пережитое переживание?

– Поскольку все, что вы делали десятками лет, – это непереживание переживаний, то разницу объяснить трудно. Я понимаю. Давай, например, представим, что ты занимаешься любовью с женщиной.

– Давай.

– И ты рассуждаешь.

– Ох, Иисусе!

– Ты размышляешь о том, думает ли женщина, что ты ее ебешь, или это ты думаешь, что она это думает. Пока ты размышляешь, переживаешь ли ты свое переживание?

(Нервный смех.)

– Совсем не то, что я хотел бы переживать.

– Затем ты передвигаешься на следующий уровень. Ты решаешь заняться любовью с показной страстью, но без словесного общения. Пока ты решаешь, ты переживаешь?

– Нет.

– Ты надеешься, что она достигнет оргазма. Пока ты надеешься, ты переживаешь?

– Нет.

– Нет. Наверняка также, что с каждой секундой, пока ты надеешься, вероятность оргазма уменьшается. Наконец ты решаешь пустить в ход свою замечательную сексуальную технику, свежепочерпнутую со страниц пятьдесят девять – сто сорок восемь «Радостей секса», и помочь своей подружке достичь оргазма. Пока ты занят помощью, ты переживаешь?

– Нет, когда я думаю о помощи. Но когда я действительно помогаю, это может быть прекрасно.

– Это может быть, Лестер. И если это так, то это так, потому что ты вышел за надежду, перестал надеяться и начал просто быть с женщиной, а не верить, решать, надеяться и помогать. Ты понял?

Лестер молчит несколько секунд.

– Конечно, я это понял. Но если просто быть с женщиной – это из сферы переживания, то я хочу заявить, что я иногда жил в сфере переживания.

– Это возможно, Лестер. Определенно, одна из причин, по которой секс так притягивает мужчин и женщин, та, что здесь возможны оживляющие переживания, убитые почти во всех других сферах. Но не придавайте этому значения. Большинство из вас никогда не переживало еблю.

Большинство из вас, жоп, не еблось с шестнадцати лет. Мне все равно, сколько раз вы перепрыгивали из одной постели в другую. Вы ебетесь в уме. Одна из причин, по которой жопы стремятся к новым связям, та, что они не способны получить полного удовлетворения с одним человеком и думают, что, может, получится с двадцатью.

Проблема в том, что иногда вам удаются действительно ценные переживания – прекрасные" разделенные любовные переживания, – и что вы делаете? Вы используете их для убийства любых потенциальных подобных переживаний. Вы берете этот прекрасный разделенный опыт и кладете его в серебряную коробочку. Каждый раз, когда жизнь приносит вам что-либо подобное, ваш жопный ум говорит вам: «Ух! Это должно быть так же хорошо, как и то, что лежит в коробочке. Вот мы посмотрим!» Вы открываете коробочку и смотрите. Вы тратите столько времени на сравнения, что никогда не переживаете того, что происходит сейчас и здесь.

– Я понял, к чему ты клонишь, – говорит Лестер, улыбаясь, – но разве жизнь не является смесью переживания и не-переживания?

– НЕТ! НЕТ, будь ты проклят! Кто когда-нибудь слышал про слабо пережитую боль в заднице? Ты либо чувствуешь ее, либо нет.

Смотри. Вот другие виды переживаний, кроме приятия. Следующее – это присутствие, или наблюдение, – и Дон пишет эти слова над словом «приятие». – Дальше – участие, или разделение, и, наконец, то, что мы называем «сотворение». Не думайте обо всем этом сейчас. Все это из сферы полностью пережитых переживаний. Это все, что вам сейчас надо знать.

Теперь, если ввести шкалу на сто делений, то можно сказать, что рассуждение – это минус восемьдесят по шкале не-переживания. Решение – это минус двадцать. Надежда – минус десять и помощь – минус пять. С другой стороны, приятие – это, скажем, плюс пять и сотворение – плюс сто. Поняли? Как нам теперь перейти от минуса к плюсу?

– Через ноль, – быстро отвечает Лестер.

– Правильно! Через ноль. Вы должны пройти через ничто, – Дон пишет слово «ничто» на горизонтальной линии. – Вы должны пройти через ничто. Я хочу, чтобы вы поняли: либо переживание, либо непереживание. Либо плюс, либо минус. Лампочка либо включена, либо выключена. И чтобы попасть из не-переживания в переживание, вы должны пройти через ничто.

* * *

Сэнди поднимает руку.

– Так, – говорит он, хмурясь, – ты настаиваешь, что если этот тренинг научит нас перестать пытаться измениться, то мы изменимся.

Не то, Сэнди, – говорит тренер и отхлебывает из своего термоса. – Я уже говорил, что вы ничего не получите от этого тренинга, ничего не изменится. Как говорится в наших проспектах: «Целью ЭСТа является трансформация вашей способности переживать жизнь, чтобы ситуации, которые вы пытаетесь изменить, прояснились в процессе самой жизни».

Я предупреждал, что «трансформация» не означает «перемена». В этом контексте это означает нечто вроде «трансмутации»: или «изменения субстанции» вашей способности переживать жизнь. Перемена включает только изменение формы.

Мы говорим о чем-то таком же радиикальном, как разница между плюс единицей и минус единицей. Переход от минус одного к плюс одному – это поворот на сто восемьдесят градусов.

Это – трансформация вашей способности переживать жизнь. И чтобы попасть из минус одного в плюс один, вы должны пройти через ничто.

– Я думаю, что семантические различия не так уж важны. Важно, что мы можем надеяться на перемены.

– Нет, я не хочу, чтобы вы надеялись на перемены! Я не хочу, чтобы вы менялись. Вы хороши такими, какие есть. Оставайтесь в зале и берите, что получите, а потом сможете сказать, перемена это или нет.

Наши ягодицы болели, наши плечи болели, животы урчали, мочевые пузыри надувались, мы начинали чувствовать, что если еще раз услышим слово «переживание», то попросим слова и заорем. Как проклятый тренер может столько говорить? Почему я не могу выкурить сигаретку? Сколько это может еще продолжаться? Они что, нарочно сделали стулья такими неудобными? Почему бы всем нам, жопам, не согласиться со всем, что говорит Дон, и не устроить перерыв?

– …Энди, расскажи мне о чем-нибудь, что ты действительно знаешь, – просит тренер.

– Я знаю, как боксировать, – говорит Энди, коренастый молодой человек лет двадцати.

– Отлично. Как ты боксируешь?

– Встаю в стойку, поднимаю перчатки, слежу одновременно за корпусом и руками противника. Потом…

– Отлично. Но как же ты боксируешь?

– Держу левую у лица, вот так, правую чуть ниже. Потом… боксирую.

– Но это я и хочу знать – как боксировать?

– Я могу дать урок.

– Но как я буду боксировать?

– Слишком долго объяснять.

– Сколько? (Тишина.)

– Несколько лет.

– Я-то думал, что ты действительно знаешь, как боксировать, а тебе, оказывается, надо несколько лет, чтобы объяснить.

– Может, и больше.

– Спасибо, Энди (аплодисменты). Я хочу, чтобы вы рассказали мне о том, что вы действительно знаете. Таня?

– Я знаю, как петь, – говорит Таня.

– Отлично. Расскажи мне, как поют. Таня смотрит на тренера.

– Ты открываешь рот, – нет, – вот так, – и Таня приятным сопрано поет две первые фразы «Аве Мария». – Вот так поют.

(Все громко аплодируют.)

– Отлично, – говорит тренер, – но как ты поешь?

– Я не могу объяснить словами.

– Ты хочешь сказать, что ты это знаешь и не можешь объяснить?

– Только не пение.

– Спасибо, Таня. Джед?

(Аплодисменты Тане.)

Джед – полный пожилой человек в мятом пиджаке.

– Я знаю, как ходить.

– Отлично, расскажи, как ходят.

– Примерно так, – говорит Джед и ходит вперед и назад по проходу.

– Я вижу, но как ты ходишь?

– Сперва поднимаю одну ногу, потом другую.

– Отлично, но как ты ходишь?

– Поднимаю левую ногу, сгибаю колено, переношу вес, ставлю снова на пол (Джед очень внимательно изучает свои ноги), закрепляю, начинаю сгибать правое колено…

– Хорошо, но как ты ходишь?

Джед смотрит на тренера:

– Я показал.

– Я видел, как ты ходил, но я хочу знать, как ходить.

– Я говорю: "Поднимаю левую ногу…»

– Но как ты поднимаешь левую ногу?

– Иисусе, я не знаю как.

– Я-то думал, что уж это ты знаешь.

– Знаю, черт подери, но как об этом сказать?

– Спасибо, Джед (аплодисменты). Кто еще? Билл?

Билл – разбойничьего вида мужчина с пышными усами и копной волос. Он улыбается.

– Что ты знаешь? – спрашивает тренер.

– Я знаю, как быть жопой.

(Смех.)

– Отлично, – говорит тренер, – расскажи, как быть жопой.

– Вступить в разговор с тренером. (Смех.)

– Но как быть жопой?

– Нет проблем, будь собой! Дон тоже улыбается:

– Но как мне быть жопой?

– Я сказал, будь собой.

– Нет, Билл, это не работает. Так уж получается, что когда становишься собой, прекращаешь быть жопой. Но спасибо, что поделился. (Аплодисменты.)