Трансформация

– Прекрасно, Барбара. Позволь тебя спросить: ты понимаешь, что получила замешательство?

– Да.

– И ты донимаешь, что не получила ясности и веселья?

– Верно, не получила.

– И ты понимаешь, что когда ты получаешь замешательство, то это то, что ты получаешь?

(Смех.)

– Да.

– И что когда ты не получаешь замешательства, то это то, чего ты не получаешь?

– Да.

– И что когда ты получаешь то, что ты получаешь, то ты это получаешь.

– Да.

– Грандиозно! Ты получила это!

(Аплодисменты и смех.) К этому моменту около половины тех, кто стояли, садятся.

– Барри? Ты получил это?

– Я не уверен. Я подумал, что получил это, но все находят это смешным или восхитительным, а я нахожу это тяжелым.

– О! Ты получил это и находишь это тяжелым?

– Я не уверен.

– Что ты получил?

– Я понял, что мы тратили свое время в надежде, что что-то выведет нас из нашей механичности… а выхода нет…

– Ты получил это!

(Смех и аплодисменты.)

– Дональд? Ты получил это?

– Я встал только для того, чтобы сказать, что вы заставили нас потратить двести пятьдесят долларов и четыре дня жизни, чтобы мы могли услышать, что мы – механические машины; что здесь нечего получать; что мы получаем то, что мы получаем, когда мы это получаем, а не раньше, что то, что есть, есть, нравится нам это или нет, и что мы имели это всю жизнь и тут нечего получать.

Это самое большое надувательство, про которое я когдалибо слышал… и это также лучшие в моей жизни двести пятьдесят долларов.

(Смех и аплодисменты.)

Некоторые из тех, кто думает, что не получил это, остаются тверды в своем убеждении, и Мишелю приходится работать с ними иногда и по десять минут, с одним даже двадцать. Двое или трое садятся с выражением, означающим, что они так и не получили этого. Как говорит Мишель, в любом случае очевидно, что некоторые люди, получившие это, видят в этом освобождение, тогда как других это подавляет. Они не только не разделяют общей радости, для них вообще необъяснимо, почему другие ученики испытывают освобождающие переживания, когда им говорят, что они – машины.

Но снятие тормозов – это всегда освобождение, и многие явно обнаруживают, что переживание, через которое они прошли, дает им неведомые ранее возможности. В последующие сорок минут оживление в зале постепенно возрастает и доходит до апофеоза. Мишель объявляет обеденный перерыв, после которого он расскажет нам о разнице между просветленным человеком и непросветленным человеком и все о сексе, любви, выборе и решении.

* * *

Хотя буфет при отеле невероятно плох – несъедобная пища, надо полагать, тщательно отбирается из самых подозрительных мест во вселенной, – девять учеников, сидящие за нашим круглым столом, не замечают этого.

Четверо из них все еще парят над землей, сияют, смеются и охотно дурачатся. Пятеро других сдержанно и подозрительно наблюдают: веселая четверка либо спятила, либо обманывает, претендуя на то, что просветлилась. Наблюдают внимательно, пытаясь определить, что это.

– Вы знаете, – говорит Том, парень с четками, который много спорил, а теперь в экстазе, – я вспомнил, что я читал в какой-то статье, что ЭСТ заканчивается тем, что нам говорят, что мы машины. Я помню, как я сказал себе:

этого не может быть, здесь есть какой-то секрет. И вот мы здесь, все так и есть, и это правда.

– Мы не машины, – коротко говорит Дэвид Тому через стол, – я понял, что то, что есть, есть, и нет смысла бороться с этим, но теория ЭСТ, что мы – машины, – чистая ерунда. В сегодняшней аргументации было столько дыр, что она похожа на сито.

Его высказывание встречается вежливым молчанием. Пожилой человек по имени Хэнк, который периодически порывался уйти, мрачно говорит:

– Да, я думаю, что все это было… слишком абстрактно. То есть он двигался слишком быстро. Мы не успевали выдвигать логические возражения.

Двое, мужчина и женщина, начинают смеяться, но тут же осекаются.

– Извините, – говорит Дженифер, – да… вы правы, вы абсолютно правы. Я полагаю, аргументация не была слишком логичной, но, видите ли, те из нас, кто смеются, смеются не потому, что поверили в аргументацию. Я не верю, что я – машина. Это чушь, верно?

– А я верю, – отвечает Хэнк.

– Нелепо верить, что я – машина, – говорит Дженифер, снова начиная смеяться, – но… видите ли… я просто пережила свой ум как машину, – она смущенно улыбается.

– Но что в этом смешного, черт побери? – резко вмешивается Дэвид. – Человечество эволюционировало примерно биллион лет, а не триста пятьдесят триллионов кстати, чтобы выйти за стимул – ответ. А кроме того, бихевиористский детерминизм, лежащий за этой глупой идеей машинности, вышел из моды лет двадцать назад.

– Я этого не знаю, Дэвид, – отвечает Дженифер, – я только знаю, что последние тридцать лет моей жизни я верила в то, что я имею контроль, что я могу измениться, и моя жизнь обычно была… говном. Теперь я переживаю, я переживаю, что у меня нет контроля, что все, что я могу сделать, – это выбрать и принять то, что есть. И я нахожу это чувство восхитительным. Я понимаю, что это бессмысленно. Но, как я осознала, смысл – это одна из тех вещей, которые исковеркали мою жизнь.

– Знаете, – говорит Дэвид, внимательно вглядываясь в лица, – вам как будто промыли мозги. (Четверка смеется) ЭСТ сделал свое дело. Я думаю, вы теперь станете хорошими маленькими эстиками, будете вести семинары для гостей и потратите остаток жизни, «делясь», «создавая пространства» и посылая Вернеру поздравления на Рождество.

Нападки Дэвида вновь встречаются молчанием.

– Что мы делаем, то делаем, – говорит наконец Алан, – а чего не делаем, того не делаем.

– Абракадабра! – яростно произносит Дэвид.

– Если я сделаю все, что ты сказал, – мягко продолжает Алан, – то Вселенная выживет, а, Дэвид?

– Да. Но мне жалко тебя, – отвечает Дэвид.

– Но если мне промыли мозги до экстаза, то в чем моя проблема?

– Мог бы и помучиться, – говорит Том, и они с Аланом смеются.

– Что случилось с тобой, когда тренер начал говорить нам, что мы – машины? – спрашивает Том Дэвида с явным интересом.

– Сначала я увлекся… – отвечает Дэвид. (По мере того как он начинает рассказывать о своих переживаниях, с его лица уходит напряжение). То есть я знаю, что многое из того, что мы делаем и чувствуем, особенно расстраиваясь, вытекает из переживаний прошлого, которые более важны… более важны для выживания, можно сказать. Затем, задолго до того как он сказал, что мы – полностью машины, я начал ощущать подавленность. Я начал чувствовать себя в ловушке. Когда тренер сказал нам, что мы – машины, и это все, я просто оцепенел. А люди начали смеяться… Иисусе… (Дэвид уставился на искусственные цветы в центре стола, но, очевидно, вглядывался в свои внутренние переживания.) Когда люди начали смеяться, я почувствовал… невероятную панику… невероятную панику… (Дэвид бросает взгляд на Тома. Он выглядит испуганным и почти готов расплакаться.) Должно быть что-то еще. Должно быть что-то еще.

Том смотрит серьезно.

– Я не могу помочь тебе, Дэвид. Я понял, что это все, и получил освобождение. Но ты этого не получил.

То, что ты получил, – это именно то, что ты и должен был получить.

Дэвид смотрит на Тома.

– Что ты имеешь в виду, когда говоришь, что то, что я получил, это именно то, что я и должен был получить?

– Ну, – говорит Том, нахмурившись, – что ты получил… уже там, то есть это то, что ты получил, и этого уже никогда не изменить. Для тебя было бы безумием пытаться получить то, что получили я, Барбара или Хэнк.

Дэвид внимательно смотрит на Тома. Его глаза пусты. Он тыкает вилкой в несвежую сосиску, его ум напряженно работает.

– Но… я понял, что эта теория – чушь.

– Именно, – спокойно говорит Том, – и не могло быть иначе, верно?

– …Нет… но… что есть, есть, это я понял, – говорит Дэвид, напряженно сосредоточившись, – но эти машины…

– Я не думаю, что машины так уж важны, – говорит Барбара, – важно, что ты вдруг прекращаешь сопротивляться вещам, позволяешь вещам быть такими, какие они уже есть.

Дэвид начинает смеяться и вдруг прекращает. Его глаза загораются и потухают.

– Минутку, – говорит он, начиная улыбаться, – минутку… сейчас я думаю, что я не машина, верно?

– Надо полагать, – отвечает Алан.

– Это то, что со мной происходит, верно?

– Да, – отвечает Том.

– И это. нормально, верно? – спрашивает Дэвид, широко' улыбаясь.

– Это прекрасно, – говорит Том.

– Я думаю, что я не машина, и это прекрасно. Верно. А вы, жопы, думаете, что вы – машины, и это прекрасно для вас, верно?

Все улыбаются и наклоняются к Дэвиду.

– Да. Продолжай.

– В чем тогда проблема? – спрашивает Дэвид, улыбаясь.

– А у тебя была проблема? – заинтересованно спрашивает Том.

– Да, верно, – отвечает Дэвид, – я думаю, что вам, жопам, промыли мозги. Верно? (Он снова коротко посмеивается.) И это тоже прекрасно, верно?

– Верно!

– Верно!

– Я ПОЛУЧИЛ ЭТО! – смеясь объявляет Дэвид. – Мы не машины, но некоторые думают, что они машины, но мы есть то, что мы есть, как бы ни старались, поэтому все мы можем расслабиться и получить удовольствие.

– Вот и хорошо! – говорит Барбара.

Дэвид внезапно хмурится.

– Но… – начинает он, – но (хмурясь)… А (улыбаясь)…

То, что я сейчас получил, – это «но», верно? И «но» – прекрасно, верно? (Он начинает смеяться.) Говно. Все просто. Я провел четыре изнурительных дня, чтобы узнать, что когда я говорю «но», я говорю «но».

И он смеется. Хэнк и Стелла, однако, выглядят мрачными и неудовлетворенными. Хэнк беспокойно ерзает на стуле…

* * *

– Разница между просветленным человеком и непросветленным человеком – ничто, – дружелюбно говорит Мишель после перерыва (Ученики смеются. Они часто будут смеяться в течение этого долгого вечера). – Непросветленный человек действует по принципу: стимул – ответ, стимул – ответ, стимул – ответ. Велика важность.

Разница – ничто. Непросветленный человек пытается с этим что-то делать. Он всегда что-то делает. Когда он занимается любовью, он думает; когда он медитирует, он стремится к просветлению; когда он читает, он стремится к просвещению. Просветленный человек не делает ничего. Полностью просветленный человек никогда ничего не делает. Ничего не делать – это просто принимать то, что есть. То, что есть, есть, принимаем мы это или нет, поэтому не нужно быть очень умным, чтобы быть просветленным. Нужно только принимать то, что есть, или, как мы говорили десять дней, брать, что получил… когда ты это получил.

В обеденный перерыв один из вас задал мне вопрос о полном переживании переживаний, ведущем к их исчезновению. Можем ли мы медленно, но верно избавляться от переживаний номер один, два или три, пока наконец не уничтожим свой машинный ум? Абсолютно. Теоретически все, что мы должны делать, – это воспроизвести все свои переживания и полностью их пережить. Тогда записи исчезают из кучи. Когда мы уничтожили все свои записи – мы безумны! (Смех.)

Только одна проблема. По некоторым оценкам, у нас есть около трехсот триллионов записей. (Смех) Прибавьте или убавьте триллион или два. Если мы уничтожаем, скажем, по тысяче в день, то мы можем полностью вытереть доску и достичь полного освобождения и безумия где-то немногим больше чем через восемьдесят миллионов лет!

Но есть другой резон полностью переживать свои переживания. Когда вы что-то полностью переживаете, запись исчезает, и что остается? Пространство. Вот почему когда вы что-то полностью переживаете или воспроизводите переживание, у вас появляется чувство облегчения. Когда вы не переживаете, вы добавляете к куче новые записи, и ваша ноша становится тяжелее.

Быть просветленным – это выбирать то, что происходит, когда это происходит. Быть просветленным – это знать, что ты есть то, что ты есть, и не есть то, что ты не есть, и быть этим довольным. Быть просветленным – это говорить «да» тому, что происходит, говорить «да» своему «да» и «да» своему «нет».

Это не значит, что из-за того, что все и так хорошо, мы не должны протестовать против войн, бороться с бедностью, помогать тем, кому нужна помощь, или работать над созданием лучшего общества. Нет. Просветление – это говорить «да» тому, что есть для нас, и если мы считаем, что наше общество больно и нуждается в переменах, то мы выбираем работать для изменения общества.

Если то, что есть, – это страх смерти, то мы говорим «да»

нашему страху смерти, мы выбираем наш страх смерти и, выбирая наш страх смерти, мы полностью переживаем его.

Он может либо исчезнуть, либо нет. Если он исчезает, мы говорим «да» его исчезновению. Если остается, мы говорим «да» своему страху.

То, что в вас трансформировалось, это не ваши страхи или огорчения. Не сейчас по крайней мере. Трансформировалась ваша способность переживать жизнь, чтобы те ситуации, которые вы пытались изменить или отказывались изменить, прояснились в процессе самой жизни, в процессе выбора того, что есть.

Иногда ваши боли, страхи, барьеры исчезнут, иногда нет. Но ваше переживание их будет совершенно другим.

В Калифорнии был проведен эксперимент: безнадежным раковым больным, которые знали, что они умирают и обычно чувствовали сильную боль, если не были под анестезией, в течение последних недель жизни регулярно давали предписанное количество ЛСД. Все больные сообщали, что боль и знание о том, что они умирают, остались, но их переживание боли и умирания трансформировалось. Боль больше не тревожила их. Она казалась неважной. Умирание больше не тревожило их. Оно казалось неважным. Они сохраняли полный контакт с реальностью. Они не галлюцинировали. Ничто не изменилось.

Они переживали освобождение, говоря «да» тому, что есть.

С вами сейчас происходит то же самое. Вы узнали секрет, с которым в конце концов возвращаются парни, просидевшие двадцать лет в пещере: ты не Деятель. Ты источник и создатель всех своих переживаний, ты Бог, но ты – индивидуальная личность, разгуливающая внутри созданной тобой вселенной, не имеющая никакого контроля над своими действиями.

Полная чушь. Полный парадокс. Ты являешься источником всех своих переживаний, и у тебя нет ни малейшего контроля. Все, что ты можешь сделать, – это выбрать то, что происходит. Когда ты научишься хотеть то, что получаешь, то знаешь что? Ты получаешь то, что ты хочешь. И с этих пор ты всегда получаешь то, что получаешь. (Смех.)

Все это космическая шутка, как сказал один из вас.

Что значит понять шутку? Поэтому если кто-то будет спрашивать у вас про ЭСТ, не пытайтесь объяснить.

Объяснять шутку – это вернейший способ нагнать скуку и заставить думать, что ты дурак. Человек либо понимает шутку, либо нет. Если он ее не понимает, не велика потеря. Большинство людей ее не понимают, а человечество как-то прожило триста триллионов лет. Оно доживет до следующего уик-энда, если ты или твой друг ее не поняли.

Если они ее не понимают, то что это значит? То, что они ее не понимают…

* * *

– Ладно, – говорит Мишель Элании несколько позднее. Она на платформе, сидит на одном из стульев. – Я хочу, чтобы ты вообразила, что у меня в руках два мороженых, одно шоколадное, другое ванильное. Я хочу, чтобы ты выбрала одно, шоколадное или ванильное. Какое ты выберешь?

– Ванильное, – говорит Элания, улыбаясь.

– Прекрасно, – говорит Мишель, – почему ты выбрала ванильное?

– Я хочу ванильное.

– Нет, – говорит Мишель, – есть два мороженых, одно шоколадное, другое ванильное. Выбери одно.

– Хорошо, – говорит Элания, улыбаясь чуть нервно, – я выбираю ванильное.

– Прекрасно. Почему ты выбрала ванильное?

– Я выбрала ванильное потому, что я люблю ванильное больше, чем шоколадное.

– Нет, – говорит Мишель, – есть два мороженых.

Какое ты выберешь?

Элания хмурится.

– Я выбираю шоколадное, – говорит она.

– Хорошо. Почему ты выбираешь шоколадное?

– Я решила, что раз с ванильным ничего не получается, то я попробую с шоколадным.

– Нет, – твердо говорит Мишель, – смотри, есть два мороженых, одно ванильное, другое шоколадное. Выбери одно.

Элания смотрит на Мишеля, затем на аудиторию.

– Ну… но я больше люблю ванильное! – выпаливает она.

– Выбери одно, Элания.

– ВАНИЛЬНОЕ!

– Грандиозно. Почему ты выбрала ванильное?

– Потому что я люблю ванильное.

– Нет, – твердо говорит Мишель, – это рассудочно.

Вот шоколадное. Вот ванильное. Выбери одно.

Элания выглядит раздраженной, краснеет. Она застывает на несколько секунд.

– Я… выбираю… шоколадное… – осторожно говорит она.

– Хорошо. Почему ты выбрала шоколадное?

– Я выбрала шоколадное… потому что… мне хочется шоколадное.

– Нет. Это рассудочно. Вот два мороженых. Ванильное и шоколадное. Выбери одно.

Элания явно злится. Многие ученики чувствуют, что знают ответ, и дрожат от нетерпения. Элания смотрит в стену.

– Ванильное, – говорит она без особого энтузиазма.

– Прекрасно. Почему ты выбрала ванильное?

– Я выбрала… ванильное… потому что… я люблю ванильное мороженое больше любых дру…

– Нет! Это рассудочно…

– НО Я БОЛЬШЕ ЛЮБЛЮ ВАНИЛЬНОЕ!

– Это грандиозно, Элания, – говорит Мишель, – я понял. Ты любишь ванильное мороженое больше шоколадного. Верно?

– ДА!

– Прекрасно. Вот два мороженых – одно ванильное, другое шоколадное. Выбери одно.

– ВАНИЛЬНОЕ!

– Грандиозно, Элания. Слушай внимательно. Почему ты выбрала ванильное?

– Я выбрала ванильное, потому что выбрала!

(Смех и аплодисменты)

– Хорошо. Почему ты выбрала выйти на сцену для этой демонстрации?

– Будь я проклята, если я знаю, – говорит Элания, явно радуясь концу мучения.

– Почему ты выбрала быть добровольцем для этой демонстрации?

– Потому что я хотела как можно больше получить от тренинга…

– Нет! – говорит Мишель. – Это рассудочно, это делает тебя эффектом чего-то. Почему ты выбрала быть добровольцем для…

– ПОТОМУ!

– Что потому? – спрашивает Мишель.

– Я выбрала быть добровольцем, потому что я выбрала быть добровольцем!

(Смех и аплодисменты.)

– Это очень хорошо, – говорит Мишель) – теперь, Элания, ты можешь либо остаться на платформе, либо вернуться на место. Выбирай.

Элания улыбается.

– Я выбираю сесть, – говорит, встает и идет на место.

– СТОП! – кричит Мишель. – Это прекрасно. Почему ты выбрала сесть?

Элания смотрит на него секунд десять.

– Очень просто, – говорит она наконец, теперь широко улыбаясь, – я выбрала сесть потому… что выбрала сесть.

Элания идет на место, ученики аплодируют.

– Хорошо. Продолжим ЭСТовскую бессмыслицу.

Хочет кто-нибудь спросить или прокомментировать? Да, Джек?

– Теперь я знаю, что Дон пытался мне объяснить в прошлый уик-энд. Я сказал ему, что пришел на ЭСТ потому, что мне порекомендовали друзья, а он настаивал на том, чтобы я выбрал быть здесь. Тогда я сделал вид, что понял. Теперь я получил это.

– Спасибо, Джек. Бетси?

(Аплодисменты.)

– А я не получила. Элания предпочитает ванильное мороженое шоколадному. Разве не из-за этого она выбирает ванильное?

– Из-за этого она выбирает ванильное в мире эффекта, эффекта, эффекта, в мире нереальности – кодовое слово «реальность», но не из-за этого люди выбирают вещи в реальности, в сфере ответственности, в мире причины, причины, причины. В этой сфере мы выбираем чтото потому, что мы это выбираем.

– Это различие кажется мне тривиальным, – говорит Бетси.

– Я боюсь, Бетси, что если различие между реальностью и нереальностью кажется тебе тривиальным, ты можешь столкнуться с проблемами. Смотри. Большинство людей говорят: «Я злюсь потому, что мой друг потерял мои двадцать долларов» или «Я ем ванильное мороженое потому, что мой язык предпочитает ваниль», потому что они переживают свое тело или своих друзей как причину, а себя как эффект. Это верный путь к тому, чтобы жизнь не работала. На ЭСТе мы являемся причиной. Наш язык предпочитает ваниль, любит ваниль, но мы выбираем…

либо ванильное, либо шоколадное, мы выбираем то, что мы выбираем, мы не переживаем себя просто как эффект своих тел.

– Но мне казалось, что ты сказал, что мы только машины.

– Я это сказал? – говорит Мишель с напускным удивлением. – Ах да, я это сказал. Я сказал, что вы – машины, потому что вы машины, и когда вы получаете это, вы выбираете свою машинность, выбираете действовать скорее как причина, чем как эффект.

– Но есть ли у нас свобода воли, в конце концов? спрашивает Бетси.

– Мы не произносили слов «свобода» или «воля», или «свобода воли» ни разу за тренинг и не собираемся этого делать. «Свобода воли» – это концепция, и она может привести только к беспокойству. Просто выбирай, Бетси, выбирай, что получаешь, выбирай, что выбираешь, и бери ответственность за то, что происходит.

– Что касается меня, то я думаю, я всегда бы ела то, что люблю. Я бы съела, вероятно, тысячу ванильных.

– Грандиозно. Если ты получила ванильное, выберешь ли ты ванильное?

– Конечно.

– А если есть только шоколадное, и ты получила шоколадное, выберешь ли ты шоколадное?

Бетси смотрит на Мишеля.

– Ох! – внезапно говорит она. – Теперь я получила это.

Она начинает смеяться.

– Почему ты смеешься? – спрашивает Мишель.

– Я смеюсь, – говорит Бетси, счастливо улыбаясь, потому что я выбрала смеяться…

* * *

Мишель знакомит учеников с некоторыми положениями Вернера: о любви и о том, как люди ее запутывают; о том, что люди – это Бог, который, соскучившись, должен создавать игру; о естественном течении Вселенной от «бытия» и «деятельности» к «обладанию». (Согласно последнему положению, большинство людей пытаются определить себя скорее тем, чем они обладают – деньгами, машинами, любовниками – или тем, что они делают – выигрывают гонки, производят пластмассовые игрушки, – чем тем, чем они в действительности являются. Факт бытия хорошей балериной, например, начинается не с обладания специальными туфлями или платьями и не с выполнения специальных упражнений, а с бытия балериной; деятельность и обладание вытекают затем из бытия.)

Наконец Мишель вводит нас в процесс, в котором мы используем наши центры для создания новых переживаний, после чего наступает последний перерыв перед выпуском. В течение двадцатиминутного перерыва кучка из семи или десяти учеников собирается вокруг Мишеля, который остается сидеть на одном из стульев.

Он изменил свою «форму» общения – улыбается, шутит с учениками, как никогда раньше. Когда кто-то пытается посмотреть, что налито в термос, из которого он пил в течение двух дней, Мишель прячет термос и твердо говорит, что священную жидкость можно будет увидеть только после выпуска.

Несколько учеников благодарят Мишеля за то, что он был таким, каким он был. Роберт говорит:

– Ты знаешь, два часа назад, во время процесса «получения этого», я был просто в экстазе. Это было невероятно. Сейчас я начинаю немного остывать, но энергия в зале была просто фантастической. Я хочу только знать, часто ли я могу ожидать таких вершин, или я должен начать готовиться к своим обычным тусклым дням.

– Ты не должен начинать ни к чему готовиться, Роберт, – говорит Мишель, отхлебывая из своего термоса, твои тусклые дни наступят независимо от того, будешь ли ты к ним готовиться или нет, но светлые дни наступят только тогда, когда к ним не готовишься.

– Верно, но эти разговоры о Боге меня несколько смутили. Какое отношение наш подъем сегодня вечером имеет к игре в игры?

– В действительности он имеет отношение к отбрасыванию неработающих игр. Ваше получение этого является видом временного освобождения от того, чтобы принимать неработающие умственные игры всерьез. В действительности каждый из нас, как единственный творец своей вселенной, является Богом, и из-за того, что мы создаем все, любая вещь так же важна, как и другая. Когда мы полностью прикасаемся к тому, что уже есть, и принимаем то, что есть, как более важное по сравнению с тем, чего нет, все игры заканчиваются. Нечего делать, некуда стремиться, все и так хорошо. Один парень сказал в поэме, посвященной просветлению, которую он написал после сатори: «Как великолепна чашка чаю!»

Мишель улыбается, отхлебывает из термоса, и корчит гримасу пьяного удовольствия, затем хмурится.

– Но нам, Богам, наскучивает это совершенство, продолжает он, – поэтому мы всегда кончаем тем, что претендуем, что что-то, чего нет, что более важно, чем то, что есть, и начинается игра. Как только мы с вами решим, что находиться у доски более важно, чем находиться там, где вы сейчас, мы можем устроить гонки. Пока мы сидим и чувствуем свое совершенство, полностью осведомлены, что являемся Созидателями, все так же важно, как и другое. Делать нечего, играть не во что, и мы можем некоторое время сидеть в экстазе и рассматривать свои пупки. Но нам становится скучно. Мы решаем снова начать играть. Я добегу до сортира быстрее тебя, говорю я, – и игра начинается. Когда мы начинаем играть, мы снова на вагонетке.

Роберт хмурится. Кто-то задает другой вопрос и умолкает. Роберт говорит:

– Ты имеешь в виду, что мы можем сойти с вагонетки, сохраняя контакт с тем, что… ну, что все прекрасно так, как оно есть?

– Верно. Я знаю, что это звучит странно, но быть Богом надоедает. Заметьте, что Боги и в греческой, и в нордической мифологии всегда принимали человеческий облик, чтобы поиграть в игры. Так же делали Кришна и Шива. Даже Иисус видится как Бог, временно принявший человеческий облик.

– Как же мы должны играть? – спрашивает Хэнк. Мне кажется, ты предлагаешь нам создать воображаемый мир.

– Ты забыл: мир и так воображаемый, – говорит Мишель. – Единственный вопрос – кто воображает.

Большинство людей пассивно принимают воображаемые структуры и правила игры других. Мудрый человек создает свои собственные. Все игры, все цели, все события созданы воображением. Ты можешь либо принять мир таким, каким его создали другие, принять их цели, правила и играть в их игры, либо ты можешь сознательно создать свои собственные. В обоих случаях тем не менее ты и только ты отвечаешь за все, что происходит.

– Меня беспокоит, – говорит Хэнк, – что ты даешь такую власть воображению.

– Мы не даем. Эта власть есть. Она используется каждую секунду, хотим мы этого или нет.

– А как с человеческим стремлением к просветлению, Конечной Истине и Богу? – спрашивает Том. – Ты говоришь, что это бессмысленно?

– Нет, – отвечает Мишель, – стремление к Просветлению или Реальности, или Богу, или Конечной Истине это интересная игра… пока она не выиграна. Она интересна, пока ты не достиг Просветления, Бога или Конечной Истины. Когда это случается, ты обнаруживаешь, что игра окончена. Если ты затем женишься на своем прозрении, ты обнаруживаешь, что живешь с иллюзией. Ты этого, может быть, и не замечаешь, но замечают твои соседи.

«Что он (или она) в ней (или в нем) такого увидел?» – спрашивают они. То, что по твоему мнению является Конечной Истиной, вероятно, покажется тривиальной иллюзией твоим соседям.

– Это грустно, – говорит Том.

– Вовсе нет, – говорит Мишель, – мы, люди, хотим интересных проблем и игр, ни больше, ни меньше. Не удовольствий, не истин, не моральных заповедей, не счастья, а интересных игр. Ум, тело, дух – все это любовные игры.

Проблемы большинства людей состоят в том, что они живут в воображаемом мире, в котором желание играть не существует как сознательное желание, оно всегда должно появляться замаскированным под стремление к «истине», «сексуальному опыту», «содержательным отношениям» или «приключениям». Но нет ни истин, ни сексуального опыта, ни отношений, ни приключений без правил, целей, противников, союзников и болельщиков, т. е. без игр.

– Значит, и монах, и мистик играют в игры? – спрашивает Роберт.

– Лучшие, лучшие. Они продвигаются по Пути, отступают, делают внезапные порывы, даже «выигрывают», хотя большинство мистиков обнаруживают, что «выигрывание» уменьшает интерес, и снова начинают карабкаться вверх по Пути, и снова открывают счет.

– А как насчет тех, которые действительно просветлились? – спрашивает Том. – Тех, которые действительно получили это, таких людей, как дон Хуан, Рамакришна, Баба Рам Дас, вступивших на то, что я называю путем без пути?

– Хорошо, – отвечает Мишель, – они отличаются от среднего человека главным образом тем, что никогда не играют в одну игру несколько раз, никогда не скучают и постоянно создают совершенно новые вселенные.

– Значит, они все время соревнуются?

– Да. Человеческая жизнь в любом содержательном смысле невозможна без игр, без соревнования. Но они не имеют иллюзий, что соревнуются за что-то, стоящее выигрыша, или с кем-то, не являющимся творением собственного воображения.

– Значит, для тебя, – спрашивает Хэнк, – я – только часть твоего творения?

– Конечно. Самая приятная и умная часть.

– Мой ум ты приписываешь себе?

– Конечно. Я один переживаю твой ум. Без меня твой ум не существовал бы.

– Ты очень скромен.

– Я также создаю твою глупость.

– Спасибо.

– Твою глупость для меня. Ты создаешь свою собственную глупость для себя, и эти две глупости редко пересекаются.

– Значит, я все-таки существую отдельно от тебя?

– Иногда, – говорит Мишель, вставая, так как перерыв подходит к концу, – когда у меня есть настроение…

* * *

Скоро к ученикам присоединяется сотня других учеников ЭСТа, которые специально пришли поприсутствовать и позднее сделать профиль личности с одним из новых выпускников. Эта последняя часть тренинга является приятным переживанием практически для всех учеников, даже для большинства тех, которые были мрачны или раздражены во время «получения этого».