«Обычный трюк», – подумал глава «Клайренс Энтерпрайзис». – Как его имя?
– Минутку, сэр, – секретарь исчез с экрана. – Сэр, он говорит, что его имя вам ничего не скажет, но просит передать, что только что прибыл из Дальнего космоса и располагает уникальной информацией.
«Из Дальнего космоса?» – Клайренс ощутил что-то, похожее на волнение. Конечно, это могло оказаться чем угодно, и все же...
– Хорошо. Проводите его в переговорную кабину, – он включил монитор.
– Добрый день, мистер Клайренс, – человек, вошедший в кабину, снял темные очки и положил их в карман. – Меня зовут Роберт Уайт, и я единственный во Вселенной человек, располагающий достоверной информацией о вашей дочери.
– Полагаю, у вас есть доказательства того, о чем вы говорите? – лицо миллиардера осталось бесстрастным.
– Разумеется. Я не какой-нибудь мошенник, как вы, вероятно, подумали.
– В таком случае вас сейчас проводят в мой кабинет.
– Одну минуту, мистер Клайренс. Прежде, чем мы начнем переговоры, я хочу, чтобы вы взглянули на это, – Уайт приблизил лицо к экрану и открыл рот, указывая на один из коренных зубов. На нем с помощью тонких пластиковых усиков было укреплено что-то вроде большой ярко-желтой пломбы. – Это капсула с амнезином B. Может случиться так, что запрошенная мною цена покажется вам чрезмерною... так вот, если я заподозрю что-то неладное, то сожму челюсти прежде, чем ваши громилы успеют сунуть мою голову в брэйнсканер, – с этими словами Роберт вышел из кабины. Робот-охранник проводил его в кабинет.
Хозяин кабинета сидел за большим столом с несколькими мониторами, клавиатурой и другими атрибутами эпохи информационных технологий. Над столом висел портрет Рональда Клайренса, основателя династии. Справа на стене находился еще один большой экран, служивший, видимо, для демонстрационных целей. Слева на нескольких полках стояли старинные статуэтки и изящные изделия из драгоценных камней – разумеется, все это были голограммы, подлинники находились в музее Клайренсов. На нижней полке, свесив с нее длинный пушистый хвост, возлежал большой пушистый кот; он презрительно покосился на вошедшего зеленым глазом и снова зажмурился. У кота были все основания для презрения: он стоил больше, чем многие из входивших в кабинет людей могли заработать за всю жизнь. Два с половиной века назад, когда межзвездные полеты уже не были в диковинку, но массовая колонизация космоса еще не началась, из-за оплошности карантинной службы на Землю был занесен инопланетный вирус. Он оказался безвредным для людей и других животных – за исключением породы кошачьих. Болезнь, имевшая длительный инкубационный период, распространялась очень быстро и приняла характер панзоотии; когда на это обратили внимание, было уже слишком поздно. К тому времени как была разработана вакцина, на Земле осталось не более десятка экземпляров домашней кошки, способных к продолжению рода. Пострадали и их дикие сородичи, но в значительно меньшей степени, так как, во-первых, не общались с человеком – переносчиком заразы, а во-вторых, не растеряли иммунитет за долгие годы цивилизованной жизни. Эта история вызвала на Земле настоящую панику; хотя ученые и утверждали, что, окажись болезнь опасной для человека, ее заметили бы гораздо раньше и научились бы бороться с ней гораздо быстрее, движение за запрет космических полетов охватило весь мир, вызвав социальные беспорядки во многих странах, и, если бы не истощение природных ресурсов и Великое Перенаселение, это движение способно было бы надолго отсрочить космическую экспансию человечества. Даже через пятьдесят лет после «кошачьей чумы» карантинные правила оставались поистине драконовскими.
Разумеется, за 250 лет вполне можно было восстановить кошачье поголовье и даже возродить с помощью генной инженерии утраченные породы, но богатейшие люди Земли не были в этом заинтересованы. Кошки, сделавшись величайшей редкостью, приобрели огромную ценность, и их новые хозяева, естественно, не захотели менять status quo – ведь, в отличие от других раритетов, «копия» кошки ничуть не уступает «оригиналу».
– Итак, – хозяин кабинета устремил на Уайта свой холодный неподвижный взгляд, – вы знаете, где находится моя дочь?
– Я – последний человек, видевший ее, – ответил Роберт, устраиваясь поудобней в кресле и закидывая ногу на ногу. – Я надеялся доставить ее прямо сюда... но, к сожалению, некоторые обстоятельства мне помешали.
– Прежде всего я хочу получить доказательства, что моя дочь жива. Я не собираюсь платить вам за координаты ее могилы.
– У меня есть доказательства, – Роберт бережно извлек из внутреннего кармана небольшой листок бумаги и протянул его Клайренсу. Это была расписка на сто тысяч, полученная им перед посещением имперского десантного корабля. – Полагаю, вы узнаёте ее почерк? Кстати, я хочу, чтобы означенная здесь сумма была выплачена мне прямо сейчас, – и он назвал номер счета.
– Подождите, пока компьютер подтвердит аутентичность подписи, – возразил миллиардер, нажимая клавиши на клавиатуре. – Все верно, – сказал он через некоторое время. – Деньги переведены.
– Позвольте мне, в свою очередь, в этом убедиться, – Роберт достал свою Ай-Си и сунул ее в щель кардридера. Клайренс равнодушным жестом развернул к нему монитор. Уайт увидел, что его счет действительно увеличился на сто тысяч, и вынул карточку.
– Впрочем, – заметил Клайренс, – с момента написания расписки многое могло измениться. Каково было положение моей дочери, когда вы расстались?
– Я не скажу больше ни слова, пока мы не подпишем небольшое соглашение.
– Иного я от вас и не ждал. Каковы же ваши условия?
– Минутку, – Роберт вынул из кармана сложенный вчетверо лист. – Я, знаете ли, все записал, чтобы ничего не забыть. Итак, мне нужен остров на Земле или одной из планет Ближнего космоса – я хочу, чтобы от цивилизации меня отделяли километры, а не световые годы – с климатическими условиями, соответствующими земным тропикам, без вредных животных, к числу которых, разумеется, относятся и homo sapiens. На острове должен быть одноэтажный дом с полностью автоматизированным обслуживанием, включая компьютер, 3D-видео и системы связи, и собственные источники энергии. Я хочу иметь нелимитированный доступ к главным мировым библиотекам и фильмотекам. У меня должен быть воздушный катер для полетов и подводный – для морских прогулок. Ресурсов острова должно быть достаточно для обеспечения меня водой и пищей – причем исключительно средствами автоматики – но недостающие для некоторых блюд продукты должны подвозиться с большой земли. Вышедшее из строя оборудование должно ремонтироваться или заменяться. По периметру острова должны быть установлены лучеметы для защиты от непрошенных гостей. Ну, и еще мне нужен миллион долларов на непредвиденные мелкие расходы.
– Послушайте, Уайт!... – воскликнул возмущенный Клайренс.
– М_и_с_т_е_р_ Уайт, с вашего позволения.
– Вы отдаете себе отчет, сколько все это стоит?! Значительно больше 50 миллионов, и вы хотите получить все это за какие-то сомнительные сведения?
– Сомнительные или нет, но я единственный человек, который ими обладает. Были еще несколько, но все они мертвы.
– Надо полагать, не без вашей помощи?
– Не стоит жалеть о них: все они были преступниками. Закон не осудил бы их смерть.
– Ах, вы вспомнили о законе! А понимаете ли вы, что стоит мне нажать кнопку, и вас прямо здесь арестуют за вымогательство?
– И чего вы этим добьетесь? Вам, полагаю, хорошо известно действие амнезина B.
– Но вы, по крайней мере, гарантируете, что ваша информация позволит сразу же вернуть Эмили на Землю?
– Гарантировать я не могу, – ответил Уайт, понимая, что в противном случае пункт о гарантиях будет включен в контракт, – но я полагаю, что позволит.
– Стало быть, вы надеетесь, что я за баснословную цену куплю у вас неполные и, возможно, бесполезные сведения? – усмехнулся миллиардер.
– Купите, если вам хоть сколько-нибудь дорога ваша единственная дочь. Ее нынешнее положение, к сожалению, нельзя назвать безопасным.
Отношение к многодетным семьям сильно менялось в течение последних столетий. В одни эпохи большое количество детей в семье считалось престижным, являясь признаком достатка и стабильности; в другие, особенно во время Великого Перенаселения – аморальным, а в некоторых странах и преступным. Массовая колонизация космоса вызвала очередной демографический подъем; но в последнее время, в связи с увеличением продолжительности жизни, многодетные семьи вновь вышли из моды. Эмили была единственным ребенком семидесятипятилетнего Реджинальда Клайренса; впрочем, глава «Клайренс Энтерпрайзис» собирался в течение ближайших десяти лет обзавестись наследником.
– Вы сами должны понимать, мистер Уайт, что ваши условия неприемлемы. Почему бы вам не подумать о более реалистичной оценке...
– Мистер Клайренс, – перебил его Роберт, – вы деловой человек и, конечно, прекрасно умеете торговаться. Наверное, поэтому вы такой богатый. Я не богат, мистер Клайренс. Я торговаться не умею и не буду. У вас есть, – он посмотрел на часы, – одна минута. Если вы за это время не примете моих условий, я раскушу ампулу.
– Вы блефуете, – сказал Клайренс с тем же спокойствием, которое помогало его предкам-пионерам, имея последний патрон в стволе, вести переговоры с целой оравой вооруженных индейцев.
– Меня уже обвиняли в этом, – возразил Уайт, – и ничем хорошим это не кончалось. Мисс Эмили могла бы подтвердить это, если бы была здесь. Сорок секунд, мистер Клайренс.
Миллиардер молчал, оставаясь воплощением спокойствия.
– Пусть вас утешит то обстоятельство, – добавил Роберт, – что остров нужен мне не навсегда. Всего лишь на срок, в полтора раза превышающий среднюю продолжительность жизни... а там ваши наследники могут забирать его обратно.
– Почему бы просто не сказать «в пожизненное пользование»? – пожал плечами Клайренс.
– Я вовсе не хочу, чтобы кто-нибудь, а тем более представитель столь могущественного семейства, как ваше, был заинтересован в моей смерти, – улыбнулся пилот. – Не хочу и ограничивать себя конкретными цифрами – кто знает, чего достигнет медицина за ближайшее столетие... Однако ваша минута истекла, а я еще не получил ответа.
– Но послушайте, мистер Уайт! Почему вы не хотите подойти к проблеме по-деловому? Неужели вам не ясно, что часть лучше, чем ничего?
– Утверждение спорное, – возразил Роберт. – Вот вы, полагаю, не захотели бы получить часть вашей дочери? Разумеется, это не угроза, а лишь отвлеченный пример. Итак, вы принимаете мои условия? Нет? Мне очень жаль, мистер Клайренс, – Уайт медленно закрыл рот. В этот миг он почти не сомневался, что сделает это – слишком велика была его злость на Клайренса. Дело было даже не в том, что тот торговался из-за собственной дочери – пилот на его месте был бы ничуть не щедрее; дело было в том, что из-за этого рушились блестящие планы Роберта, которые он считал уже почти воплотившимися. К черту! Он зашел слишком далеко, чтобы отступать. Зубы сжали ампулу.
– Подождите! – закричал Клайренс. – Вы получите свой остров... не спешите радоваться, – добавил он, заметив хищный блеск в глазах пилота. – Получите не на полторы жизни, а только на год... пока. Если за это время Эмили будет возвращена, остров ваш. В противном случае контракт будет расторгнут. Это может произойти и до истечения года, если будет доказано, что моя дочь мертва... или не может быть возвращена домой по не зависящим от ее воли причинам.
– Два года, – немедленно потребовал Роберт, хотя и не думал, что переговоры о выкупе затянутся так сильно.
– Хороша же ваша информация, раз вы отводите столько времени на поиски!
– Просто не хочу, чтобы вы затягивали их искусственно, – пожал плечами Уайт. – Не забывайте, ампула еще у меня во рту.
– Хорошо. Два года. Сейчас компьютер выдаст экземпляры контракта. Вот. Подписывайте.
Роберт внимательно прочитал текст и расписался, не забыв получить у компьютера подтверждение, что контракт зарегистрирован государственной нотариальной сетью.
– Ну, а теперь вы сунете голову в брэйнсканер?
– Ну нет, я совсем не хочу, чтобы в моих мозгах копались и выясняли вещи, не имеющие прямого отношения к делу. Для подтверждения правдивости моего рассказа хватит и детектора лжи – современные модели дают стопроцентную гарантию.
Под контролем этого прибора Роберт поведал обо всем, что знал, опуская некоторые подробности, которые могли бы слишком возмутить Клайренса как отца, хотя и были бы им оценены, как бизнесменом. Миллиардер понял, что заключил невыгодную сделку: не сегодня-завтра коррингартцы сами выйдут на него с предложением о выкупе. Но контракт есть контракт...
– Надеюсь, эта сделка не принесет вам удачи, – сказал он, пока техник отсоединял датчики.
– Надеюсь, что вы напрасно надеетесь, – ответил Роберт. – Знаете, я теперь отношусь к вам куда лучше, чем вы ко мне. Я убедился, что миллиардеры тоже способны приносить пользу, – он направился к двери.
– Стойте, Уайт! Объясните свой ответ на последний вопрос.
– Что-нибудь не так? Меня спросили, утаиваю ли я важную для возвращения Эмили информацию, я ответил – нет, и прибор признал ответ правдивым.
– С коэффициентом 0.74.
– Все, что выше 0.7 – правда.
– Но другие ваши ответы шли с коэффициентами выше 0.9!
– Не знаю. Возможно, моя неуверенность из-за того, что прошло уже несколько недель...
Но на самом деле Роберт понял, почему коэффициент получился низким: машина уловила его сомнения в том, что похищение Эмили вообще устроено ради выкупа...
65
Эмили не видела неба и вообще открытого пространства с того момента, как имперские десантники затолкали ее в катер – все это время она находилась в запертых помещениях без окон, сперва в каюте звездолета, потом, на протяжении нескольких часов – в отсеке большого флаера и, наконец, в своей теперешней камере, куда ее доставили прямо из крытого ангара. Она не имела даже отдаленного представления, где находится, расположена ли ее тюрьма на планете или в космосе. Гравитация чуть превышала земную; но это могла быть центробежная сила на вращающейся станции или даже инерционная сила, возникающая при полетах в транспространстве. Со временем, впрочем, Эмили убедилась, что никуда не летит; в пользу этого предположения говорили и размеры тюрьмы, слишком большие для космического аппарата – путь от ангара до камеры состоял из нескольких спусков на скоростных лифтах и переходов по туннелям.
Условия содержания Эмили нельзя было назвать суровыми: в ее распоряжении была довольно просторная комната, оснащенная всеми атрибутами цивилизованной квартиры – от элементарных гигиенических удобств до компьютерного терминала и 3D-видео. В углу висела инструкция на английском языке, объяснявшая, как пользоваться терминалом; c помощью него Эмили могла заказывать пищу из достаточно разнообразного, но привычного для землянина меню (еда подавалась автоматически через специальное окошко в стене), а также выбирать фильмы (их было около сотни, все земные и довольно старые; 3D-видео был подключен только к воспроизводящему устройству и ничего иного с его помощью увидеть было нельзя). Обитатель комнаты мог менять по своему желанию свет, температуру и влажность, мог слушать музыку и выбирать пейзаж за фальш-окнами – большими экранами в стене. Словом, Эмили могла бы чувствовать себя довольно комфортно, если бы не нарастающая скука и страх перед неизвестностью. С того момента, как ее заперли здесь, она не видела ни одного коррингартца, никто не входил к ней, не связывался через компьютер, не обращался с вопросами или приказаниями; те же, кого она видела раньше, вели себя как простейшие роботы, ни разу не сказав ни слова (за исключением распоряжений конвоиров: «Прямо», «Налево»). Спасаясь от скуки и страха, Эмили много спала; со временем она заметила, что периодически, особенно после еды, сон ее бывает как-то особенно глубок. По-видимому, в пищу добавляли какие-то препараты; Эмили поняла, что с ней что-то делают, когда она отключается, но не пыталась отказаться от пищи, сознавая, что тюремщики все равно добьются своего. Как-то раз, вынырнув из черного омута сна, она припомнила смутные видения, мелькнувшие словно сквозь пелену: просторная светлая лаборатория, приборы... Очевидно, ее увозили на медицинские исследования. Догадка подтвердилась, когда, стоя под душем, она заметила на своем теле еще не исчезнувшие круги от присосок датчиков, а в другой раз – след от укола. Неужели воплотился в жизнь кошмар, о котором рассказывал Уайт, и коррингартцы ставят над ней свои ужасные биологические опыты? От этой мысли ее охватила паника. Дьявольский план – заразить пленницу какой-нибудь страшной чумой, а потом вернуть землянам за выкуп! Впрочем, Эмили удалось взять себя в руки и рассудить, что подобный план бесполезен для Империи: земляне тщательно обследуют всякого, побывавшего в руках коррингартцев, даже если это дочь Клайренса. И все же Эмили страдала если не от страха, то от унижения: хотя она и убеждала себя, что коррингартцы – не люди, и ей нечего стыдится, мысль о том, что эти существа раздевают ее, осматривают, трогают своими уродливыми бугристыми пальцами, была отвратительна.
Наконец однажды – не имея часов и находясь все время в комнате без окон, Эмили быстро потеряла счет времени – дверь ее камеры отворилась. На пороге стояли двое коррингартцев; по золотым знакам различия на их черных формах девушка поняла, что перед ней – не простые солдаты. Сердце Эмили бешено заколотилось; радостная мысль, что за нее наконец-то внесли выкуп, боролась в ней со страхом, что появление имперских офицеров означает нечто совершенно иное – и совершенно ужасное.
Один из офицеров что-то сказал. – Вы пойдете с нами, – перевел транслятор, висевший у него на шее.
– Куда? – спросила Эмили, чувствуя, что страх побеждает. Коррингартцы не удостоили ее ответом; они молча ждали.
– Я никуда не пойду! – взвизгнула вдруг Эмили, забившись с ногами на койку и обхватив руками колени.
– Вы пойдете с нами, или мы применим силу.
Мысль о то, что коррингартцы будут прикасаться к ней, когда она находится в полном сознании, была едва ли не страшнее неизвестных ужасов; к тому же Эмили понимала бессмысленность сопротивления. Она покорно встала и вышла из камеры. Кроме офицеров, снаружи ее ждало еще четверо солдат. Узницу провели по коридору до лифта, кабина которого вполне могла бы вместить десять человек. Он тронулся с места, а затем остановился так плавно, что Эмили так и не поняла, поднимались они или спускались. Затем был снова освещенный искусственным светом коридор и раздвижные двери, миновав которые, они оказались в помещении, похожем на миниатюрную станцию подземки. В обе стороны уходил неосвещенный туннель с проложенными в нем рельсами; по стенам змеились провода. Из туннеля несло сыростью, и Эмили впервые твердо уверилась, что находится глубоко под землей. Почти сразу подъехал небольшой вагон пулевидной формы, с единственным окном впереди. Эмили и оба офицера сели в салон, отделенный от водительской кабины непрозрачной перегородкой; солдаты, относившиеся, видимо, к внутренней охране тюрьмы – или чем там было это заведение – остались снаружи. Вагон тронулся, и, хотя, как ясно было по стуку колес, мчался он с большой скоростью, путешествие было долгим. За все это время коррингартцы, сидевшие напротив девушки, не произнесли ни слова. Эмили закрыла глаза, чтобы не видеть их безобразные лица. Офицеры испытывали аналогичное желание, но по долгу службы не могли ему последовать. Наконец вагон остановился. Снова были коридоры и лифты, но на этот раз перед каждыми новыми дверями офицеры предъявляли пропуск часовым. В конце концов они остановились перед высокой дверью с позолоченной надписью. Один из коррингартцев встал перед объективом камеры и вложил пропуск в щель; загорелся синий огонек, и дверь открылась.
– Входите, – велел офицер. Эмили повиновалась. Тяжелая дверь захлопнулась у нее за спиной, и девушка осталась одна.
Она оказалась в большой комнате – даже скорее зале. Естественно, здесь тоже не было окон, и, более того, искусственный свет был каким-то странным: та половина, где находилась Эмили, была ярко освещена – светились стены, пол и потолок – другая же тонула во мраке. Эмили потрогала светящиеся стены; они были гладкие и холодные. На освещенной половине не было никакой мебели, но впереди в полутьме Эмили разглядела кресло с высокой спинкой и направилась к нему с твердым намерением сесть. Однако на границе света и тьмы она наткнулась на невидимое препятствие. На ощупь преграда была гладкой и холодной, как и стены, и тянулась от одной стены до другой, разделяя помещение на две половины. Эмили поняла, что это такое: мембрана, свободно пропускающая свет только в одну сторону – из-за этого одна половина комнаты казалась темной, но оттуда можно было беспрепятственно рассматривать находящихся в другой половине. Убедившись, что сесть ей не предложат, Эмили с оскорбленным видом отошла от мембраны и прислонилась к стене. Из-за этого она не сразу заметила, что в кресле кто-то сидит. Когда она вошла, там еще никого не было; но, когда бы он не появился, он, похоже, не собирался первым обращать на себя внимание. Эмили снова подошла к перегородке; неподвижность и безмолвие неизвестного только усиливали ее страх. Но вот, наконец, он шевельнулся: рука его что-то нажала на подлокотнике, и кресло придвинулось к границе света. Незнакомец поднялся. На нем был просторный черный плащ с капюшоном, спускавшийся до пола; лицо закрывала черная пластиковая маска. Девушка почувствовала, как ее пробирает дрожь.
– Ты – Эмили Дженифер Клайренс, – голос, произнесший эти слова, не был лишен интонации – очевидно, говоривший использовал дорогую модель транслятора. Хотя интонация не была вопросительной, Эмили почувствовала необходимость кивнуть.
– Дочь Реджинальда Мармадьюка Клайренса.
– Да.
– Внучка Чарльза Эдварда Клайренса.
Эмили снова кивнула.
– Знаешь ли ты, кто я?
– Вы... – ее голос пресекся. – Вы – Император Коррингарта.
– Да, – согласилось существо в маске, – но не только. Я – Ричард Герберт Клайренс, брат твоего деда.
66
– Вы... но... как?... – только и смогла бессвязно пробормотать Эмили. Она не могла поверить услышанному, происходящее вдруг показалось ей какой-то грандиозной мистификацией.
– Я обо всем расскажу тебе – для этого я тебя и вызвал, – ответил император. – Я вижу, ты мне не веришь? Неудивительно. Во всей вселенной ни одно существо не знает, кто я на самом деле; ты первая за много лет, проникающая в эту тайну. Но я действительно Ричард Клайренс, и я же – верховный повелитель Коррингарта.
Все началось почти девяноста лет назад. Я жил тогда на Земле и был старшим сыном главы дома Клайренсов. Казалось бы, мое будущее было ясным: я должен был унаследовать «Клайренс Энтерпрайзис» и продолжить семейное дело. Но любимчиком моего отца был Чарльз. Не думаю, чтобы у этого были рациональные причины; но мой отец был уверен, что брат способнее меня, и готовил его в свои преемники. Ему должно было достаться все; меня же ждала лишь небольшая доля в семейном бизнесе. Посуди сама, Эмили, какие у меня были перспективы? Да никаких. Пытаться основать собственное дело, начиная почти с нуля, и конкурировать с «Клайренс Энтерпрайзис» и другими подобными компаниями? Чепуха, сказки для детей про Американскую Мечту. На Земле все первые роли распределены давным-давно, и пробиться наверх невозможно. (Эмили вспомнила, как Уайт говорил, что у него не было перспектив, потому что судьба не послала ему отца-миллиардера. Теперь сын миллиардера повторял почти слово в слово жалобы полунищего пилота.) Меня ждала участь директора какого-нибудь захудалого филиала – наемного работника в компании моего брата. Но я не пожелал с этим мириться. Нет, я не стал воплощать в жизнь планы убийства Чарльза; но идея, пришедшая мне в голову, была куда более безумной. Я продал свою долю «Клайренс Энтерпрайзис», продал все, что у меня было, взял кредиты, обеспеченные, главным образом, именем «Клайренс», и на все деньги организовал большую космическую экспедицию. У нас были самые совершенные на тот момент корабли, и мы летели на максимально возможное для них расстояние. Так далеко никто не отваживался забираться и много лет спустя... Топлива было недостаточно для возвращения – впрочем, лишь немногие мои спутники знали об этом – но на борту имелось оборудование для производства топлива из местных ресурсов. Я взял с собой все необходимое для создания жизнеспособной автономной колонии на пригодной для жизни планете. Нужна была лишь гарантия, что там, куда мы летим, такая планета есть. В те годы популярна была теория де Бриена, согласно которой с помощью астрономических наблюдений за звездой можно получить достаточно данных, чтобы с высокой вероятностью судить о ее планетной системе – подобно тому, как по типу атомного ядра можно определить количество и орбитали электронов. Потом оказалось, что теория неверна, точнее, верна лишь для частных случаев; но нам повезло – у выбранной нами звезды действительно оказалась система с планетой, пригодной для жизни. Это был Гхордерат – центральная планета Коррингартской Империи. Но тогда планета была не центральной, а единственной, и Коррингарт был лишь одним из многих ее государств – правда, довольно могущественным. Земные социологи, разумеется, правы. Ни в одном обществе, если только оно развивается естественным путем, технический прогресс не может на столетия опережать социальный. Когда мы высадились на Гхордерате, Коррингарт был самой обыкновенной феодальной империей. Это я дал им цивилизацию.
Уже при первом контакте я убедился, что люди и гхордератцы – которых вы неправильно зовете коррингартцами, потому что это название только одной нации, а не расы [в англоязычной литературе термин «раса» часто употребляется в значении «биологический вид разумных существ»] в целом – так вот, люди и гхордератцы смотреть друг на друга не могут без отвращения. И если земляне, как более цивилизованные, еще способны с этим справиться, то ксенофобия местных варваров непреодолима. Нас могли счесть монстрами или демонами, но никак не героями и богами, а значит, нам постоянно пришлось бы удерживать власть силой, а прочная власть строится только на поклонении. Поэтому я велел своим спутникам появляться перед аборигенами только в масках и просторных одеждах.
Естественно, сначала цивилизация пришла на Гхордерат в виде оружия. Мы захватили власть в Коррингарте и подавили всякое сопротивление. Затем в течение некоторого времени развивали промышленность и средства связи, что улучшило жизнь многих коррингартцев, в первую очередь знати (особенно их покорило 3D-видео) и, лишь когда убедились, что основные влиятельные силы в Империи на нашей стороне, начали перевооружение коррингартской армии и великий поход по завоеванию планеты. Древний воинственный имперский дух был нам подмогой; с каждой новой победой наша слава становилась все громче, а наша власть – все прочнее. В несколько лет вся планета была объединена под властью коррингартского императора – моей властью. Это можно было сделать быстрее, но не следовало доверять аборигенам современное оружие слишком поспешно, пока они еще могли обратить его против нас. Однако иерархическая структура феодального общества весьма удобна для последовательного подчинения и удержания системы в равновесии за счет классовых противоречий, где каждая каста видит свою защиту в императоре.
Итак, наконец, Гхордерат был полностью покорен, мятежники и заговорщики разгромлены, моя власть признана божественной; теперь ничто не мешало ускоренному техническому прогрессу. Честно говоря, я сам не ожидал, что мне удастся сделать так много, хотя и готовился к этому еще на Земле. Тысячу лет земной истории – в технической и промышленной ее части – я втиснул в какие-то семь десятилетий. Разумеется, лишь на начальном этапе я и мои спутники несли просвещение в одиночку – с первых же дней планетарного правления я уделял особо пристальное внимание созданию собственных коррингартских научно-технических кадров. Конечно, мы, – император и сам не заметил, как перенес это местоимение со своих товарищей по экспедиции на гхордератцев, – еще не догнали Землю; мы едва подошли к тому уровню, на котором она находилась перед моим отлетом. Но тайная покупка технологий у землян со временем сведет на нет этот разрыв...
– Тайно вы торгуете с людьми, а явно воюете с ними! – перебила Эмили. – О, я, конечно, догадываюсь, что вы сохранили к Земле недобрые чувства из-за Чарльза Эдварда и вашего отца, но чем виноваты...
– Не строй из себя психоаналитика, – усмехнулся Клайренс. – Психология здесь вообще ни при чем. У меня нет зла на Землю, и начать войну меня вынудили объективные причины.
– Разве ваша власть еще недостаточно велика?
– Моя власть незыблема, но не безгранична. Никто не может обмануть законы истории; я думал, что мне это удалось – я ошибался. На Земле процесс перехода от массового ручного труда к полной автоматизации растянулся на столетия, и все равно протекал отнюдь не бескризисно. Вслед за промышленной революцией XIX века последовали великие катастрофы XX, чуть не погубившие цивилизацию – а ведь эта революция – ничто в сравнении с тем, что сделал я! У меня не было времени на массовое образование и повышение интеллектуального уровня моих подданных. В итоге в Империи имеется относительно небольшой класс образованной аристократии, горстка ученых, тонкая прослойка специалистов, некоторое количество наиболее способных, пригодных к переквалификации простолюдинов – и многие миллионы бывших крестьян и ремесленников, никому не нужных и ни на что не пригодных! Куда, спрашивается, девать всю эту прорву? Как бы велика ни была власть Божественного Императора, я не могу уничтожить физически или хотя бы стерилизовать большую часть населения империи – это вызовет общий бунт, и бунтовщики будут вооружены уже не мушкетами, а лучевым оружием. Конечно, я всячески боролся с ростом неквалифицированного населения. Я фактически блокировал развитие местной медицины – тем более что земные достижения в этой области не так просто переносятся на чужую биологию – но даже здесь я не мог пойти до конца: в первые годы своего правления я уничтожил самые смертоносные инфекционны болезни – как для поднятия престижа, так и для собственной безопасности.
