– Бланш? – Недоверчиво переспросил Остин. Затем, проследив за взглядом шерифа, он обернулся к Обри. – Дорогая, вам ничего не нужно мне сказать? – Его тон был зловеще тихим.
– Это несущественно, – торопливо ответила Обри, уставившись на шерифа. – Я уже послала соболезнования госпоже Шонесси и сделала приготовления для похорон девушки. Я разрешила господину Флетчеру свободно расспрашивать слуг. То, что он настаивает на вашем допросе, это неожиданность.
Джон сглотнул и подвинулся к двери, когда ледяной взгляд зеленых глаз скользнул по нему, но взгляд проследовал дальше, чтобы заморозить на месте шерифа. Даже королю следовало дважды подумать, прежде чем вступать в спор с маленькой графиней.
– Я вижу, – пробормотал Остин в тишине, наступившей после замечания Обри. Он бросил на жену короткий взгляд, предвещавший ей в будущем неприятности, но не стал выяснять отношения публично. – Полагаю, Блаш постигла несколько преждевременная кончина, и вы хотите поинтересоваться, где я находился в это время, Флетчер?
Холодно приподнятые брови графа заставили шерифа занервничать; но он не потерял почвы под ногами. – Это моя обязанность, милорд.
– Конечно, Флетчер. Я не припомню, чтобы говорил с ней после этого лета. Когда она умерла, если мне позволено будет спросить?
– В ночь перед тем, как с вами произошел несчастный случай. Той самой ночью, когда ваше стадо бросилось со скалы, и примерно в том же месте.
Только Обри могла различить легкое напряжение мышц на квадратном подбородке Остина. Она инстинктивно почувствовала, что от этого разговора могут возникнуть новые проблемы. Сейчас она не видела, как их избежать.
– Вы говорите, что Бланш умерла таким же способом, что и моя первая жена, шериф?
Гнев в его голосе, наконец, пробил броню этого человека, и он заерзал от смущения.
– Более или менее, милорд, – ответил он. – Если бы вы могли назвать мне имена нескольких человек, с которыми вы были той ночью… – Он с надеждой посмотрел на ледяное лицо Обри.
Остин перехватил взгляд и энергично затряс головой, прежде чем Обри смогла вставить хоть слово.
– Я объезжал поля, Флетчер, пытаясь предотвратить дальнейшие посягательства на мою собственность. Как вы знаете, мне это не удалось. У меня не хватает людей, чтобы они работали день и ночь. Со мной никого не было.
Легкий вздох разочарования Обри остался незамеченным. Она надеялась, что он скажет, что был со своими людьми. Она смирилась бы, скажи он, что был у другой женщины. То, что он не лгал и не утверждал, что был с ней, подтверждало его честность в ее глазах, но она боялась, что остальные его осудят.
– Сожалею, милорд. Судья был со мной очень настойчив. Он захочет узнать все, что вы сказали. Вы никого не видели той ночью?
Желваки напряглись на скулах Остина от гнева, и он, опираясь на трость, встал в полный рост, спокойно встретив взгляд шерифа.
– Передайте Сэру Джорджу, что он может выписывать ордер, когда пожелает, но я советую ему держаться подальше от моих дел. Вы поняли меня? – Прежде, чем шериф смог ответить, Остин обратился к груму: – Джон, покажи этому человеку дорогу.
Обри поспешно смахнула слезы, когда молчаливый слуга вывел неповоротливого пришельца за дверь.
– Хорошо проделано, дружище. Мешайте закону, и его представители вас за это полюбят.
Адриан вошел в комнату неуверенной походкой и остановился перед своим разъяренным шурином. До тех пор, пока он не заговорил, Обри не догадывалась, что при этой сцене присутствовал кто-то еще.
– Этого чертового Фитерботтома следовало бы давным-давно выгнать! Он осел. Прислать этого чертового идиота сюда, чтобы добить меня продолжением старых историй… – Остин обернулся к жене. – Почему вы меня не предупредили?
Прежде чем он смог продолжить свое нападение, вмешался Адриан.
– Криком на Обри вы ничему не поможете. Вы так же хорошо, как и я, знаете лучший способ, как покончить с этими историями.
Бронзовое лицо Остина потемнело еще больше, когда он поглядел на друга.
– Я не доставлю старому дураку такого удовольствия. Это бесцельно.
Обри вскочила на ноги и схватила Остина за руки, умоляя.
– Расскажи кому-нибудь, Остин. Если не судье, расскажи мистеру Сотби. Он был твоим другом. Будет намного легче, если он услышит это от тебя. Тогда Харли сможет пойти к судье и сказать ему, что ты не можешь быть виновен в гибели своей жены и что смерть Бланш является чистой случайностью.
Поверх головы Обри Адриан с гневом и жалостью смотрел, как гордый граф отрицательно покачал головой.
– Дайте Луизе почивать в мире. Если поднять ту историю, это ничего не решит. У меня не больше шансов доказать, что я никого не убивал, чем у них – что убил. Я уже предупреждал вас, Обри, не вмешиваться в то, что вас не касается.
Тон, которым он произнес эти слова, был хуже пощечины, и слезы наполнили глаза Обри. Без единого слова она отвернулась и вышла.
После ее ухода Адриан презрительно посмотрел на своего друга.
– Хорошо сделано, братишка. Хочешь ли ты, чтобы и остальные тоже покинули тебя?
Широкие плечи Остина устало опустились, когда он тряхнул головой.
– Я не могу удерживать ее, Адриан. Она так же вольна уйти, как и ты. Более того, насколько ты у меня в долгу, настолько же и я перед ней. Не спрашивай, я не могу объяснить.
Он отмахнулся от вопросов Адриана и потащился в свои покои. Он знал, что это только вопрос времени, когда его прошлое достанет его в настоящем.
* * *
Остаток дня Обри избегала мужа, пока вдова не заметила обеспокоенного выражения ее лица и не потребовала объяснений. Когда они ей были с неохотой даны, леди Хитмонт раздраженно затрясла головой.
– Прошло семь лет с тех пор, как Луиза погибла в этом ужасном ущелье. Остин тогда был почти мальчиком. Не могу представить никого, кроме сквалыжных Сотби, кто считал бы Остина способным на такое зверство. А возлагать вину за смерть жалкой служанки на него – занятие для дураков. Но сэр Джордж всегда был задирой, а безмозглый Флетчер лишь немногим лучше. С тех пор, как Остин попытался добиться их переизбрания после той нелепицы, которую они наплели с земельными правами сквайра Эверсли, сэр Джордж пытается найти за ним какую-то вину. Все это высосано из пальца, не беспокойтесь. Остин сейчас разъярен, потому что чувствует себя беспомощным. Дайте ему снова встать на ноги, и все будет в порядке.
У Обри не было той же уверенности, что у леди Хитмонт, но она не могла вечно избегать Остина. Если он надумает отослать ее прочь, она извинится перед ним. Она не думала, что он может силой усадить се в карету и отправить прочь. Она была уверена, что такой поступок вызовет немало пересудов и сильно осложнит ему жизнь.
Слегка утешив себя такими рассуждениями, Обри захотела выйти во двор, вместо того чтобы идти наверх. Она подарила Майклу морских свинок и хотела посмотреть, как они едят. А затем, хотя бы на минутку следовало заскочить к Мине и Балерине. Прошло много времени с тех пор, как она уделяла внимание любимым животным.
Майкл обрадовался ее приходу и попытался извиниться за действия шерифа по поводу смерти его сестры. Обри отмахнулась от его путаных объяснений и перевела разговор на своих любимцев. Вскоре паренек уже радостно болтал и показывал ей ягнят, спасенных в карьере.
Стало рано темнеть, и солнце уже зашло к тому времени, как Обри вышла на свежий воздух двора. Харли сказал ей, что урожай уже собран, и аромат свежего зерна подтверждал его слова. Через несколько месяцев мороз скует землю, и наступит Рождество. Не отошлет же ее Остин на Рождество? Она вернулась к. тому же, с чего начала.
Какая-то лошадь фыркала и перебирала копытами где-то позади, и. Обри оглянулась, чтобы узнать, кого могло занести сюда так поздно.
Вместо кого-нибудь из работников, как она ожидала увидеть, из живой изгороди, окаймлявшей дорогу, к ней вышел Джеффри. Его золотистые волосы слабо поблескивали в свете свечи, падавшем из одного окна, но черты его лица были скрыты темнотой и неразличимы в тусклом свете.
– Обри, вы позвольте мне поговорить с вами? – с мольбой спросил он.
Обри уставилась на него, словно он был фантомом из иного мира, как, в общем-то, оно и было на самом деле. Джеффри был олицетворением лондонского общества, которое она оставила в своем прошлом, прекрасного и нереального, чуждого этому миру. В этом рушащемся старом доме была ее семья, теперь это был ее мир.
Но у нее было слишком много внутреннего благородства, чтобы повернуться спиной к бывшему другу.
– Конечно, Джеффри. Не хотите ли войти?
Он покачал головой и показал поводья лошади, которую вел по дороге.
– Я проезжал мимо, но каждый раз, когда я бываю здесь, я пытаюсь увидеть вас. Вы не читали ни одного из моих писем?
Обри неопределенно пожала плечами.
– Я не могла принять ни одного приглашения после случая с Остином, так что откладывала личную корреспонденцию в сторону до лучших дней. Там не могло быть ничего неотложного, что вы хотели бы мне сказать?
Джеффри грустно покачал головой. Выражение неловкости в его глазах скрыла темнота.
– Я только хотел заверить вас, что я все еще здесь, если вы во мне нуждаетесь. Говорят, что вашего мужа повесят за эту последнюю смерть, но я никогда не слышал о судах, вешающих графа из-за служанки. Но если что-то…
Обри резко оборвала его.
– Не говорите чепухи, Джеффри. Остин мог бы сразить вооруженного мужчину в честном бою, но он никогда не поднял бы руку, даже в гневе, ни на кого другого. Если это все, что вы хотели сказать, я пожелаю вам доброй ночи.
Она повернулась, чтобы уйти, но Джеффри остановил ее.
– Подождите, Обри! Я не думал, что это вас шокирует. – В его голосе слышалась непонятная паника. – Есть еще кое-что, что я хотел бы сказать вам. Вы выслушаете?
Обри нетерпеливо повернулась и подождала.
– Сотби будут давать обед в субботу вечером. Приглашены мой кузен и я, а Мария и Анна будут очень рады, если прибудете вы с Эмили. Они надеются, что Эмили посетит их, пока она еще здесь. Когда-то они были очень близкими подругами. Я обещал моему кузену представить вас ему, он ваш сосед, Гарри Эверсли…
– Вы прекрасно все знаете, Джеффри. Я, конечно, передам Эмили приглашение, но сама не пойду туда, куда не приглашают моего мужа. А теперь, если это все…
Джеффри торопливо задержал ее.
– Нет. Есть еще кое-что, Обри, – быстро сочинял он. – Сотби начали смягчаться, и мы думаем, что если бы вы и Эмили могли прийти и доказать им, как не правы они были… Девочки тщательно все продумали, Обри, а я обещал уговорить вас. Ради сохранения покоя, как в старые добрые времена, пожалуйста…
Обри вздохнула и обдумала дерзкое предложение. Если Сотби можно убедить, что Остин не сыграл никакой роли в гибели их дочери, это смоет пятно общественного мнения. И, конечно, если придет Эмили, не будет ничего неприличного в ее поведении. Будет только лучше для Остина, если он посидит и поволнуется, пока она на время уйдет.
Она кивнула в знак согласия.
– Очень хорошо. Если Анна вовремя пришлет приглашение, я уверена, что Эмили присоединится к нам. Я верю вам, Джефф. Не провожайте меня, – предупредила она.
– Не буду, – охотно согласился он, целуя ей руку. – В субботу, в семь. Я пришлю карету моего кузена. Не забудьте.
Но Обри уже быстро направлялась в сторону аббатства.
* * *
Из окна наверху Остин наблюдал, как на внутреннем дворе встретились две фигуры. Он не мог видеть выражений их лиц, но видел, как Обри согласно кивнула, и как радостно ответил Джеффри. Когда молодой лорд вскочил в седло и ускакал прочь, Остин выругался и задернул шторы. Он не думал, что щенок еще не побежден. Теперь его коллекция проблем пополнилась новым экземпляром.
Глава двадцать седьмая
Когда Обри скользнула в спальню, она застала Остина с пером в руке, просматривающим при свете свечи счета. Он отложил в сторону книги и встал со стула при ее появлении.
– Я думала, вы уже в постели, – пробормотала Обри, поспешно скрываясь за ширмой для переодевания в углу. Теперь, когда Адриан выздоровел, ей, в самом деле, нужно перевести его в другую комнату, чтобы они снова получили отдельные покои и уединение.
– Я не инвалид, – осветил Остин суше, чем собирался. Обри остановилась и повернулась к нему лицом, ее гнев перешел все границы.
– Хорошо, тогда вы больше во мне не нуждаетесь. В голубой комнате есть чистые простыни, я буду спать там. Вы получите свою кровать обратно.
Прежде чем она дошла да двери, Остин схватил ее за руку и заставил остановиться.
– Обри, вы для меня больше, чем сиделка.
Мольба в его глазах придала новый смысл грубости его тона.
Обри с надеждой посмотрела в его загорелое лицо, но ничего не прочла. Резкие линии его рта казались еще жестче в полумраке, и когда он смотрел на нее, улыбка не смягчила его губ. Только какой-то завораживающий свет, лившийся из его глаз, удержал ее от оскорбительного ответа.
– Могу я надеяться?.. – тихо спросила она.
Остин знал, что ответ, который ему нужно дать – это оставить ее, но не мог позволить себе так ответить. До тех пор пока у него не будет, что предложить ей, он не мог просить ее остаться. Говорить о любви, не обещая разделить с ней свою жизнь, было не в его духе. Неохотно он выпустил ее руку.
– Если я попытаюсь объясниться, это вызовет только новые сложности. Не позволяйте мне сделать все еще хуже, Обри. Оставайтесь на ночь и давайте обсудим все утром, разумно.
Сейчас, когда он отпустил ее руку, Обри больше чем когда-либо захотелось, чтобы он снова взял ее. Она не хотела говорить ни разумно, ни неразумно. Только когда он держал ее в своих объятиях, она была уверена в его чувствах, но знала, что и это ощущение иллюзорно. Он держал в объятиях многих женщин и не удержал ни одну.
Однако она не сделала попытки уйти. Она обеспокоено посмотрела в его глаза и кивнула в знак молчаливого согласия.
Остин облегченно отошел в сторону, давая ей пройти.
Они больше не обменялись ни словом, пока Мэгги не прибежала с теплой водой, чтобы помочь хозяйке раздеться и вымыться. Остин с нетерпением смотрел, как детали одежды одна за другой взлетали на ширму или летели на пол. Мэгги суетилась рядом, наводя порядок, пока из-за ширмы доносился плеск воды. В конце концов, была принесена длинная белая ночная сорочка. Он беспокойно двигался по комнате, подбрасывая дрова в камин, снимая нагар со свечей и от всего сердца, желая, чтобы Мэгги поскорей убралась.
В полутьме лицо Остина выглядело угрожающе, и Мэгги поспешила из комнаты. Граф был честным человеком, но она знала, что Обри может истощить терпение и у святого. Служанка вознесла молчаливую мольбу о том, чтобы эта ночь положила конец напряженности между лордом и леди. Иногда хорошо проведенная в постели ночь может творить чудеса с молодыми любовниками.
Когда Обри выскользнула из-за ширмы, Остин снял нагар с последней свечи. Разведенный огонь отбрасывал красные отблески на противоположную стену, когда Остин двинулся, чтобы соединиться со своей женой меж занавесей кровати.
Она знала, что если он соединится с ней, значит, он не собирается оставить ее в одиночестве. Его халат был распахнут, и даже в темноте она чувствовала огонь, пылавший в его глазах. Она могла убежать, но не хотела. Какие бы разногласия у них ни возникали, в этом они найдут общий язык.
Когда бледные руки скользнули по его плечам, приветствуя его, Остин зарычал от удовольствия. Его губы нашли чувствительное местечко под ее мочкой, и он закрепил полученное преимущество, когда она стала извиваться под ним. Пульсирующая боль в ноге служила только фоном для биения его сердца.
Он взял ее почти грубо, словно боясь опоздать. Огонь в камине бросал мрачные отблески, плясавшие на занавесках кровати в такт их движениям. Обри перестала следить за происходящим, когда он овладел ею, смело, унося к заоблачным высотам и доказывая, что ей еще многому предстоит научиться, и он хочет быть ее учителем.
Прилив страсти с головой окатил их своей волной, и они слились воедино.
– Вы нужны мне, дорогой друг… – послышалось Обри, прежде чем плотные облака удовлетворения окутали ее. Его поцелуй коснулся ее губ, а затем сон добрался до нее, чтобы потребовать к себе.
Утром Обри проснулась и обнаружила, что потеряла даже те ничтожные силы, которые сохраняла, пока болел Остин.
Перед завтраком Остин послал за Харли, и они все утро провели, запершись в малой гостиной, где обсудили проблемы управления поместьем, урожай и работы, которые оставалось выполнить. Вместо того чтобы свалить почту в кабинете, в ожидании, пока ее бегло просмотрит Обри, письма отнесли прямо к Остину, который тщательно их прочитал. Обри с тревогой наблюдала за этим и с облегчением вздохнула, когда Остин, не задавая лишних вопросов, ответил на несколько писем.
Она почувствовала себя лишней, когда вошел Адриан, и присоединилась к Эмили в детской, пока мужчины занимались разговорами, не предназначенными для ее ушей. Обри отдала бы свое трехмесячное содержание, чтобы узнать, о чем шла речь, но гордость не позволила ей расспрашивать.
Эмили с детьми встретили ее появление с радостью, и Обри утешилась их обществом и планами освежить грязные стены детской. Их панели понесли тяжкий урон от ударов игрушек и грязных пальцев, но слой свежей краски легко залечил бы эти рапы. А если дети украсят их своими цветными рисунками, комната оживет, и на нее будет так же приятно посмотреть, как на кровать, украшенную покрывалом с вышитыми цветами.
Когда Обри вернулась в покои, чтобы поглядеть на Остина, прежде чем спуститься и присмотреть за приготовлениями к обеду, до нее донесся голос Адриана, полный гнева и раздражения.
Обри отступила в тень, когда дверь со скрипом отворилась, и голос Остина стал яснее.
– Вы получите добрую толику, когда примете корабль из моих рук. Я ожидаю известий о нем со дня на день. Дайте мне хорошую цену, и у меня будут деньги, чтобы сделать то, что я должен, а в вашем распоряжении окажется корабль, чтобы вернуться домой.
Обри громко закашлялась и застучала каблуками по деревянному полу, приближаясь к двери.
Адриан заметил ее и шире распахнул дверь, с усмешкой приветствуя ее.
– Вы выглядите так, словно вас развлекла ужасная парочка моих отпрысков. – Он выхватил носовой платок и смахнул с ее носа пятнышко краски. – Когда мы в следующий раз навестим вас, я надеюсь, у вас с Хитом будет довольно своих детей, чтобы они вместо нас развлекали их.
Обри подозрительно взглянула на Остина. Она почувствовала, что он изучает ее, ожидая ответа, но не могла понять, на что он рассчитывает.
Она виновато улыбнулась их гостю.
– Я понимаю, что в последние недели была плохой хозяйкой, но теперь, когда вам снова хорошо, мы намерены организовать вам подобающие развлечения. Вы же не думаете покинуть нас так скоро?
Адриан посмотрел на нее, восхищаясь веснушками на носу и тревожной доверчивостью в лучистых глазах. Она еще слишком молода, чтобы быть такой же циничной, как Остин, но уже слишком умна, чтобы на нее не обращать внимания, и Адриан постарался насколько возможно смягчить ответ.
– Мы уедем сразу же, как только я смогу найти корабль, который отвезет нас домой. Хорошая погода почти прошла. Проволочка может заставить нас ждать до весны. Мне очень жаль, леди.
Разочарование и тревога сродни страху охватили ее. Ее встревоженный взгляд обратился к Остину. Когда его сестра уедет, он будет волен отослать ее прочь. Никто, кроме леди Хитмонт, не сможет воспротивиться этому. Она определенно чувствовала, что Остин спланировал такой исход. Вот почему он так спокойно теперь на нее смотрит.
Ее сердце ушло в пятки. Продав корабль, он вернет ей приданое, и сделка будет завершена. Она почувствовала, как на глаза набежали слезы, и поспешно отвернулась.
– Я покину вас, – прошептала она и выбежала вон. Адриан с грустью, проследил. за ее уходом, затем бросил на своего друга презрительный взгляд.
– Годы ожесточили твое сердце, Хит. Слишком много гордости – это отнюдь не здорово.
– Было бы намного хуже, будь ее у меня слишком мало. – Остин дотянулся до графина с бренди на камине. – Так у нее появится выбор. Удерживать ее здесь – эгоистично.
– Как глупы смертные, – пробормотал Адриан, выходя, и хлопнул дверью.
Остин настаивал на том, чтобы в этот вечер одеться и обедать внизу, и впервые вся семья – кроме обитателей детской – обедала вместе. Вопреки радостной болтовне леди Хитмонт и восторженным планам Эмили, вечер бесславно провалился. Смех Обри был вымученным и неуверенным, а от мрачного спокойствия Остина исходило уныние, словно тучами окутывавшее стреляющие свечи.
Когда они, наконец, разошлись, Обри вышла из-за ширмы для переодевания и увидела Остина, растирающего больную ногу. Она кинулась снимать повязку, осмотрела колено и обнаружила, что рана, как и обещал доктор, зажила. Краснота оставалась, но при ходьбе рана не будет мешать сгибаться колену. Удовлетворенная осмотром, Обри перевязала ногу чистым бинтом.
– Кажется, падение принесло вам больше пользы, чем вреда. Как жаль, что вы не ударились головой.
– Я, уже подумывая о чем-то подобном. Не хотите ли вы, чтобы я вернулся и попытался снова? – сухо спросил Остин.
Вспышка лукавства осветила ее глаза, когда она посмотрела на него.
– Это может оказаться напрасной попыткой. Лучше я возьму одну из железных сковородок Пейшенс и огрею вас по башке.
– Я в вашем распоряжении. – Остин поднял ее с пола и усадил на здоровое колено. Она уселась, словно на насесте, готовая взлететь, как когда-то раньше, до свадьбы. Он уже потерял ее доверие. Это поразило его, но он не имел выбора. – Мы не поговорили. Почему вы не сказали, что ваш отец писал вам?
Неожиданное нападение застало Обри врасплох. Она попыталась встать, но Остин не отпустил ее. Она не надела халат, и жар его руки прожигал тонкую ткань ее наряда.
– У вас жар, а я и забыла об этом. Где вы его подхватили? – спросила она виновато, жалея, что не отправила письмо отца в огонь.
– Джон принес мне кипу бумаг с моего стола. Ваши котята играли с ними, а там могла быть важная корреспонденция. Вы ничего не читали?
Остин разглядывал ее с любопытством. Записки с выражением сочувствия и симпатии перемешались с приглашениями и официальными документами. Он не пользовался такой популярностью со времен первого брака, и не мог представить себе, что могло вызвать ее сейчас, но реакция Обри озадачила его.
– Я не читала ничего, адресованного мне, что выглядело бы важным. А в ваши дела я не решилась вмешиваться, – сдавленно ответила она.
Остин скептически посмотрел на нее.
– А не говорить мне об их существовании, по-вашему, не означает вмешиваться в мои дела? Вы имели представление, о чем шла речь в письме от вашего отца?
– Я не интересовалась, – сказала она с вызовом, вновь пытаясь высвободиться. – Отпустите меня, Остин. Вы не можете меня отчитывать, словно ребенка.
– Я должен перебросить вас через колено, чтобы выпороть, но так будет проще. – Он резко поднял ее и перевернул на кровати. Она в отчаянии вскрикнула, но звук оказался заглушён покрывалами, к которым он ее прижал. – Вы обещаете мне больше не вмешиваться в мои дела? – спросил Остин с угрозой.
– Нет! – запротестовала она, пытаясь избежать постыдной позы. – Отпустите меня, Остин, – закричала она, но тщетно.
– Если бы вы имели представление, насколько мне хочется отшлепать ваши прелестные ягодицы, вы бы не злили меня, Обри Элизабет. Я многим вам обязан, но вас следует научить послушанию. Вы знали, что было в том письме, и преднамеренно скрыли его от меня. Сколько еще писем вы спрятали? Среди них были еще письма, о которых я должен знать? Скажите, Обри, или я задам трепку, какую вам отец должен был задать много лет назад.
Обри повернула голову и вызывающе посмотрела на него. Он держал ее руки за спиной так, что она не могла выцарапать ему глаза, но ее взгляд мог пронзить его насквозь.
– Сделайте это, Остин. Подтвердите вашу репутацию.
Если она думала остановить его, то ошиблась. С убийственным взглядом Остин звучно шлепнул по ягодицам. Она ничего, не надела под шелковую рубашку, и звук шлепка эхом отразился в полупустой комнате. Это вызвало в нем такое отвращение, что он не смог поднять руку, чтобы повторить.
Обри ожидала следующего удара, но когда его не последовало, она обернулась и наткнулась на выражение ужаса и отвращения на лице Остина. Когда он отпустил ее руки и начал подниматься с кровати, она поборола себя и заставила его опуститься.
– Нет, Остин, – прошептала она, испугавшись ужасного самообвинения, которое прочла в его глазах. Ее руки обвились вокруг его шеи, и он обнял ее за талию, спрятав лицо у нее на груди. – Я не буду больше так поступать, обещаю. Я просто не хотела беспокоить тебя. Ты и так заботишься о такой уйме вещей. Я хочу, чтобы ты был все время счастлив. Пожалуйста, Остин, не сердись на меня. Я ненавижу, когда ты на меня злишься.
Он знал, что она говорила правду. Она была ребенком, который желает только добра. Она нуждалась в его внимании и добивалась его любым способом, который только могла придумать.
– Я не сержусь на вас, я сержусь на себя, кретина. Пожалуйста, не плачьте. Я просто не знал, как дать вам понять, что могу сам о себе позаботиться.
Остин взял ее на руки, прижал к груди и, поцеловав ее в щеку, ощутил соленые следы слез.
– Вы моя жена, и ваш отец не может забрать вас без моего согласия. А теперь посмотрите на меня, Обри, – скомандовал Остин.
Она вытерла глаза о его халат и подозрительно взглянула на него.
– Скажите, что верите мне.
Он говорил грубо, с властностью военного офицера, которым когда-то был.
Она хотела верить. Всем сердцем и душой хотела. Но из разговора с Адрианом она услышала достаточно, чтобы понять, что доверие для него значило одно, а для нее – другое. Доверие – это улица с двусторонним движением, а он еще не ступил на нее.
– Вы отошлете меня назад к моему отцу, – обвинила она его.
– Вы богатая наследница и можете ехать, куда вам вздумается. Я не могу вас никуда отправлять, – терпеливо объяснил он. – Но я думаю, что вы бы хотели повидать Алвана, Пегги и малыша.
– Вы поедете со мной?
Обри отстранилась и настороженно посмотрела на него.
– Могу, но я не задержусь надолго. Ваш отец беспокоится о вашем благополучии и правильно делает. Вы должны успокоить его, а я должен остаться здесь и отстраивать аббатство. Если бы вы только поверили мне…
Обри преднамеренно проигнорировала его мольбу. Он собирался отослать ее прочь, как делал ее отец, но она докажет ему несбыточность таких мыслей.
Она поерзала по его мускулистым бедрам и обняла за шею так, что ее груди распластались по его крепкой груди. Затем игриво куснула его за мочку уха.
– Не говори больше ничего, Остин, – прошептала она.
Она почувствовала его прикосновение к тому месту, которое он отшлепал, и ее возбуждение возросло. Сейчас он действительно все поймет.
Остин понимал, что им манипулируют, но в ее стремлении к нему была новизна, которую он хотел испытать. Когда первая волна схлынула, он перевернул ее на спину и навалился сверху. Кошачьи глаза уставились на него испытующе. Свечи все еще горели, и он мог хорошо ее рассмотреть. Его рука поднялась, чтобы коснуться полной груди.
– Вы этого хотите? – спросил он, в то время как его рука скользнула под шелковую материю и коснулась торчащего бугорка. Когда она молча кивнула, его рука крепко ухватила ее за ворот платья. – Вы мне верите?
Тень опасения промелькнула в ее глазах, но она вновь вызывающе кивнула. Тогда он рванул ее платье, тонкий материал отлетел прочь, оставив ее обнаженной. Обри изогнулась дугой, когда он склонил голову, чтобы припасть к ее груди. Дрожь, как молния, сотрясла ее тело, и все сомнения испарились.
Обри обеими руками впилась в жесткие волосы Остина и тянула до тех пор, пока он не приник к ней, и их губы не встретились с непреодолимой жаждой, которая выдавала снедавшую их тела страсть. Но они медлили, изучая друг друга губами и пальцами, занимаясь любовными играми, оттягивая момент единения, когда обещания станут больше, чем словами.
Обнаженные, лишенные тьмы, скрывавшей их сомнения и страхи, они, наконец, предались тому, чего так долго пытались избежать. Остин взял ее с такой осторожностью и нежностью, что Обри закричала от радости. Какие слова он бы потом ни говорил, он никогда не сможет отказаться оттого, что сейчас его тело сказало ей. Она положила на него свое клеймо так же прочно, как он на нее свое. Она видела это по его лицу, по восторгу в сияющей синеве глаз, нежности его прикосновений, по расслабленности тугих мышц и удовлетворенной улыбке на губах. Она принесла ему счастье. Она ощущала это всеми фибрами своего существа, и наконец была удовлетворена.
После всего Остин обошел комнату, гася оплывшие свечи. Когда он вернулся в постель, Обри, как котенок, свернулась рядом, согревая его тело.
Он прижался к ней и прошептал в волосы:
– Пусть Бог простит меня, но я никогда не думал, что это произойдет.
– И я… – сонно пробормотала она.
Остин не стал оспаривать ее смелое утверждение. Он был твердо уверен в том, что хрупкая женщина в его руках была способна почти на все, вплоть до революции. Его единственной проблемой теперь было, как долго они будут вместе. Решение было не из легких.
* * *
Обри смеялась проделкам детей, игравших с Леди под деревьями. День для октября выдался теплым, небо – невероятно безоблачным. В первый раз за много недель она позволила себе расслабиться и наслаждаться мгновением.
Эмили заметила румянец на щеках Обри и одобрительно улыбнулась. Юная жена Остина была создана для солнечного света и смеха. Ее непринужденное воодушевление приносило тепло всюду, где бы она ни появлялась. Она была идеальным выбором, способным вернуть любовь и свет Этвудскому аббатству и его унылому владельцу, но в то же время Эмили боялась, что мрак может победить. Обри явно нуждалась в Остине так же сильно, как он в ней. Эта ночь сотворила чудо.
