Лунный свет

      – Скажите внизу, чтобы угостились элем. Такой случай стоит отпраздновать.
      Глаза графа блестели от слез облегчения и усталости, и Мэгги сама чуть не разрыдалась при виде радости, отразившейся в них. Вопреки слухам, граф наконец-то встретил свою любовь. Она поспешила выполнить приказание.
      Остин осторожно снял с Обри испорченную одежду и обтер нежную кожу прохладными кусками ткани, которые приготовила Мэгги. Кашель не давал возможности Обри разговаривать, но Остин был терпелив, удерживая ее, когда сильные припадки кашля сотрясали тело, и вновь обмывал ее кожу душистым мылом и холодной водой, пока она не успокоилась в его объятиях.
      Когда он почувствовал, что ей стало лучше, вся его тревога выплеснулась во внезапной вспышке гнева.
      – Почему, Обри? Почему ты туда бросилась?
      Ее золотистые ресницы казались темными на фоне бледной кожи. Обри откинулась на гору подушек, но когда попыталась заговорить, ее сотряс новый приступ кашля.
      – Посмотрите на… себя, – наконец выдохнула она. Встревоженный тоном, которым были сказаны эти слова.
      Остин взял ее на руки. Он хотел бы дышать за нее, когда видел, как ей не хватает воздуха. Казалось, что ей в таком положении было удобнее, и он уложил ее голову себе на плечо.
      – Я выпустил скот, Обри. Зачем бы я возвращался туда? – Они сказали… что вы выпустили. Услышала Мину… подумала, может…
      Кашель стал менее яростным, но Остин молча продолжал держать ее на руках, давая чуточку вина, когда она утихала. Он не мог сдержать ужаса, размышляя над ее словами.
      Кто-то преднамеренно послал ее в ад. Он был в этом убежден.
      Поведение птицы озадачило его. Ворона должна была вылететь первой, когда открыли двери, а вместо этого он застал ее издающей отчаянные вопли над бесчувственным телом Обри. Он мог бы никогда не поспеть к ней вовремя, если бы не ворона. Он никак не мог понять из ее слов, то ли он обязан птице спасением жизни Обри, то ли птица чуть не погубила ее.
      – Обри, вы должны знать, что ваша жизнь для меня намного дороже любого животного. Если я узнаю, что вы вернулись, чтобы отыскать эту проклятую птицу…
      Она беспокойно пошевелила головой на его плече.
      – Нет. Я не знаю. Она была заперта. Почему?
      В душе Остина закипал гнев, усиливавшийся от сознания беспомощности.
      Закрытая в клетке птица – либо вопиющая глупость, либо преднамеренная приманка в смертельной ловушке. Но поверить в это невозможно.
      – Я не знаю, Обри. Все уже хорошо. Не волнуйся. Ты напугала меня, любимая. Извини.
      Он прижал ее к себе, но когда кашель стал утихать и к ее щекам стал возвращаться румянец, Остин поцеловал ее в лоб и ослабил объятия.
      – Я должен поблагодарить тех, кто пришел нам на помощь, любовь моя. Вам будет удобно, если я вас оставлю?
      Глаза ее раскрылись, она оглядела темные круги вокруг его глаз, усталые морщины у рта и тряхнула головой.
      – Вы не сможете снова спуститься по лестнице, Остин. Рана откроется, если уже не открылась.
      С сожалением он понял, что она обрела дар речи. Было трудно отказать ей, но он должен поговорить с остальными.
      – Они на кухне. Мне достаточно встать на балконе, чтобы с ними поговорить. Акустика здесь рассчитана так, чтобы чтеца было слышно на кухне.
      Она забыла о проходе для проповедника в заднем холле. Некогда оттуда над молчаливыми монахами читались главы из библии, пока они обедали на кухне. Позднее его приспособили для музыкантов, игравших над залом. Сейчас этим проходом мало пользовались, но благодаря ему, Остину не нужно было спускаться вниз по лестнице, чтобы поговорить с людьми, ожидавшими внизу.
      Она робко спросила:
      – Можно мне пойти с вами?
      Глаза Остина вспыхнули, как будто он только что получил заветный подарок.
      – Вы себя хорошо чувствуете? – спросил он с тревогой, пытаясь спрятать свое желание показать ее в той роли, для которой ее предназначал.
      – Если уж вы сможете дойти до конца холла на своей больной ноге, то и я попытаюсь, – ответила она. Кашель, последовавший за этим, был неутешительным, но у нее хватило духу бороться за то, чего она хотела. А хотела она всегда стоять бок о бок со своим мужем, как в момент неудачи, так и триумфа.
      То, что это триумф, Обри поняла по лицам собравшихся внизу людей и по радостным приветствиям, прокатившимся под закопченными балками кухни, как только они появились на балконе. Остину пришлось переждать, пока утихнут приветствия, прежде чем он смог выразить свою благодарность соседям, пришедшим на помощь в минуту нужды вопреки слухам, которые о нем ходили.
      У людей внизу были другие причины для приветствий. Они пришли выразить уважение молодой графине, которая преодолела их враждебность и заставила понять, что слух – это еще не факт, хотя они и не облекали свои чувства в слова. Они знали только, что эта девчонка стоит рядом со своим мужем без страха и любит его без стыда. Это заставило их убедиться в своей глупости. А сейчас, глядя на лорда и его леди, стоявших вместе так же, как они были вместе этой ночью, даже самые недоверчивые отбросили прочь свои сомнения. Их граф рискнул броситься в преисподнюю, чтобы спасти жизнь своей леди. В чем бы он ни был виновен, Хитмонт заставил их проникнуться уважением к своей смелости и решительности.
      Остин был краток.
      – Я хочу поблагодарить всех вас за помощь этой ночью. Без вас наши потери были бы намного больше, больше, чем я могу представить, – Толпа смолкла при напоминании о том, что могло случиться. – Я знаю, что Этвудское аббатство довольно долго считалось не лучшим из соседей, но с вашей помощью я надеюсь это изменить. Шахты закрыты и затоплены, наступает долгая, тяжелая зима. Но зима – время отстраивать, пахать и планировать урожай следующей весны. Вот что я намерен делать с помощью любого из вас, кто может предложить мне свои услуги. Здесь достаточно работы, чтобы занять половину армии, когда падет Франция и Веллингтон приведет наших парней домой.
      Новые приветствия прокатились по кухне при этом напоминании, и хотя еще многое нужно было сказать, Остин предусмотрительно предпочел подождать до другого раза. Он слишком хорошо знал нищету, отсталость и предрассудки, которые царили в округе.
      Все, что он мог – это продвигаться постепенно, шаг за шагом.
      Толпа притихла, когда Обри вышла из тени своего мужа, чтобы показать, что она хочет говорить. Ее голубой бархатный наряд ниспадал к ногам как царская мантия, и собранные вверх золотистые волосы в пламени свечей выглядели как корона. Несмотря на ее молодость и отсутствие подобающего одеяния, все смотрели на нее с уважением, достойным графини.
      – Я жалею, что наша свадьба произошла в другом месте, и поэтому у меня не было возможности встретиться с такими хорошими людьми, как вы. До сих пор обстоятельства не давали поводов к праздникам, но мой муж разрешает, – она бросила на Остина лукавый взгляд, который вызвал свист и топот внизу, – и мы приглашаем встретить Новый год достойным образом. И если конюшня будет отстроена, я думаю, танец-другой не будет грехом. Я еще не видела, как мой муж танцует джигу, но, возможно, мы сможем его уговорить.
      Остин усмехнулся, когда их работники засмеялись и зааплодировали приглашению. Он думал одерживать над ними победу постепенно, через их кошельки, но Обри смела прочь осторожность и обратилась к их сердцам. Судя по звукам внизу, она победила.
      Под общий смех Остин от всего сердца поцеловал жену и увел ее. Слишком большой успех может опустошить его сундуки так же быстро, как бочки с водой. У него было еще много хлопот. Праздник мог оказаться преждевременным.
      Он подождал, пока Обри заснет, чтобы проскользнуть вниз по главной лестнице в освещенный кабинет. Хотя все его заботы касались Обри, он не забывал, что его ожидает. А отсутствие Харли и Адриана в такое время усиливало его подозрения. Ему хотелось посмотреть, что они узнали.
      Компания мужчин, расположившихся в затхлом кабинете, обернулась при появлении Остина с выражением облегчения и сомнения. Удобное кресло у камина было отдано мистеру Сотби, который обернулся на звук открываемой двери и ждал, когда раздастся голос, чтобы узнать новоприбывшего. Харли облокотился на каминную полку рядом с отцом, а Адриан с решительным видом стал посреди комнаты, набросив на истерзанную спинудорочку. Когда Остин вошел, он повернулся, чтобы продемонстрировать предмет разговора.
      Джеффри и Гарри Эверсли сидели на древней скамье, прикованные к шерифу Флетчеру за руки. Шериф выглядел озабоченным и не в своей тарелке, поэтому встретил Остина со смесью опаски и облегчения. Ему оставалось только выполнить распоряжения графа.
      – Как она? – спросил Адриан раньше всех. – Если вы слышали толпу на кухне, то должны знать, – коротко ответил Остин, и его взгляд упал на людей на скамье. – Но я не скажу спасибо тому, кто ее туда послал. Я думаю, за это его повесят.
      Эверсли холодно встретил взгляд Остина, а Джеффри встрепенулся, побледнел и, казалось, готов был убежать. Однако крепкая фигура шерифа пресекала любую попытку к бегству.
      – Вот преступники, Хитмонт. Видит Бог, как я хотел бы лицезреть, как их повесят, – энергично проговорил старик у камина.
      Остин взглянул на тщедушного старика, который когда-то был его тестем. Его мощная фигура ссохлась, и он стал похож на собственную тень, но старый Сотби говорил с той же энергией, которая когда-то отличала его. Он подчеркивал каждое свое слово отрывистыми ударами по полу той самой тростью, что свалила Эверсли. – Я рад видеть вас снова, сэр, хотя и сожалею, что при таких обстоятельствах. Вы хотите предъявить этим людям формальное обвинение?
      Сотби обернулся в сторону скамьи. – Щенка я не знаю. Тебе нужен Эверсли. Это он убил Луизу. Не сомневаюсь, что он пытался проделать то же самое с твоей новой женой.
      – Не будьте смешным, – сказал Гарри. – Я никогда не встречал эту леди, почему мне желать ее смерти? Или Луизы? Почему вы продолжаете защищать этого выродка? Он же настоящий Синяя Борода.
      Остин схватил Адриана за плечо, прежде чем тот бросился на нахального сквайра с кулаками.
      – Он не стоит того. Его судьбу решит судья, если кто-нибудь предоставит доказательства. – Он обернулся к Сотби. – Сэр, Эверсли не мог убить Луизу. Я это знаю точно. Вы уверены в остальных обвинениях?
      – Не говорите мне, что он делал или чего не делал, – раздраженно ответил старик. – Вы заплатили за: свою небрежность, но этот бандит оставался безнаказанным, потому что я не знал его имени. Когда я последний раз его слышал, у него еще ломался голос, но я узнал его. Я запретил Луизе видеть этого мерзавца, когда она думала, что он оплатит ей дорогу ко двору. Я выдал ее за вас, надеясь, что положу этому конец. Но нет, вы уплыли разбойничать на море, вместо того чтобы увезти ее отсюда. Когда вы уехали, я слышал их голоса в саду. Слуги поморгали ей, будь прокляты их черные сердца! Они думали, что я ничего не узнаю, раз уж я стар и слеп, но я их слышал. Вначале они смеялись, как молодые влюбленные. А затем они дрались, когда Луиза научилась сопротивляться. У этой девчонки язык был как бритва.
      Остин неловко заерзал, не желая слушать дальше, но не мог оборвать человека, которого уважал. Он вытащил из-за стола бутылку бренди и налил себе, кивком показав остальным, что* бы они сами себя обслужили.
      Единственным, кто посмел остановить отца, был Харли.
      – Отец, прошлого не вернуть, Луиза умерла. Не нужно вспоминать все, в чем она была виновата.
      Он встал за спиной отца, не зная, как разрядить напряжение, повисшее в комнате.
      – Я хочу, чтобы вы поняли, что я не выживший из ума старик. Я знал свою дочь, я знал ее слабости. Она была хорошей девочкой, может быть, слишком своенравной и слишком высоко метила, но все равно хорошей девочкой. Но кто-то сбил ее с толку, и я говорю вам, что этот человек здесь. Не могу сказать, сколько это тянулось, началось ли это до или после замужества; но вот человек, который ее убил.
      – Нельзя повесить человека за прелюбодеяние, – вмешался шериф. – Нет доказательств, что он ее убил. – Он посмотрел на Остина, словно хотел сказать, что это могло быть достаточным основанием для мужа.
      Узнав имя человека, наставлявшего ему рога, Остин не испытав никаких чувств. Он так долго и так много терзался подозрениями, что мог ответить на вопрос Сотби, когда началась эта связь. В его постель Луиза попала уже не девушкой, но это не имело значения тогда и еще меньше сейчас. Все, что беспокоило его – этот ли человек поджег его конюшни и чуть не погубил при этом Обри. Чтобы узнать это, он готов был отдать все свои владения.
      – Пусть господин Сотби говорит, – коротко распорядился он, усаживаясь за стол.
      Сотби удовлетворенно стукнул палкой по полу.
      – Ты виноват в своей небрежности, Хит. Она была еще дитя, и тебе следовало строже за ней смотреть. Каждый раз, когда я слышал эту парочку, я проклинал тебя. Я пытался предупредить тебя, но ты ничего не хотел слушать. Молодой и упрямый, как каменная стена. Потом, когда я услышат слухи о побоях, то решил, что ты, наконец, застал ее с любовником и зашел слишком далеко. Я был вне себя от гнева, но придержал язык. Вы за нее отвечали, и я знал, что даже в гневе вы не теряете головы. Я подумал, что это должно положить всему конец. Но не тут-то было.
      Напряжение покинуло его, и он грустно уставился в камин, голос стал усталым.
      – Когда ты уехал в последний раз, я не слышал их так часто. Я думал, что она откупилась от него, и испытывал облегчение. Но однажды я услышал ее крик. Звук быстро оборвался, словно кто-то зажал ей рот, но я все понял. И ничего не мог поделать. Я попытался убедить ее пожить с нами, пока вы в отъезде, но она слишком увлеклась своей свободой. Она пользовалась садом, чтобы скрыться от преданных слуг аббатства. Не могу с уверенностью сказать, что случилось в конце. Может быть, вы сможете убедить эту скотину рассказать. Я слышал, как они однажды спорили, и он ее ударил. Звук был ясным. Думаю, после этого она начала прятаться от всех нас. Я слышал, что вы, Хит, вернулись, и ждал вашего визита. Я хотел сказать, что готов оплачивать дом в Лондоне, если только это удержит Луизу от наваждения. Но все, что я услышал – это то, что она умерла, и было уже слитком поздно.
      Харли положил руку на плечо отца и умоляюще посмотрел на Остина. История повергла присутствовавших в почтительное молчание, – всех, кроме обвиняемого, который выглядел скучающим и карманным ножиком обрезал ногти.
      Остин встал и налил бренди в чистый стакан, который подал Сотби.
      – Может быть, мы все подвели ее, Георг, но в конце она подвела сама себя. Вы знаете, что я признал бы этого ребенка своим. Ей не нужно было делать того, что она совершила.
      Он ближе, чем когда-либо подошел к истине, рассказывая о смерти Луизы ее семье.
      – Никогда не слышал более чудовищной лжи! Могущественный граф Хитмонт признает своим сыном незаконнорожденного от другого мужчины? Не смешите меня. Вы убили ее, и вы никогда не докажете противного.
      Джеффри молча сидел рядом с кузеном и с неловкостью наблюдал реакцию мужчин. Он всегда верил сказкам Гарри о том, как Остин упокоил его любовницу. Романтическая история о прекрасной даме и приобретенном и утраченном богатстве импонировала ему, а жестокость и ярость Остина годами считались общепризнанными. Однако новый взгляд на случившееся был в равной степени правдоподобным, и страх за свои собственные делишки поставил его перед дилеммой.
      Остин проигнорировал это заявление.
      – Хотя вы и показали нам, что Эверсли – трусливый, похотливый бандит, ничто не говорит о том, что он ответственен за случившееся этой ночью.
      Адриан вскочил как ужаленный.
      – Твоя жена, я и этот денди можем в этом помочь, Хит.
      При упоминании Обри Остин обернулся к своему другу.
      – Как?
      – Ваш щеголь пытался уговорить наших с вами жен поехать с ним этим вечером, вручив им фальшивые приглашения. Поговорив с Харли, Обри начала подозревать неладное, но, поскольку вы не сочли нужным сообщить ей о своем мнении по поводу Эверсли, она не испугалась.
      – Харли передал мне ее подозрения, и я осмелился расставить ваших людей и людей Харли вокруг поместья. Мы не подозревали, что выродок посмеет сделать то, что произошло.
      Остин почувствовал, что Адриан о чем-то умалчивает, и понял, что еще рано об этом говорить. Со сдержанной яростью он повернулся к Джеффри.
      – Я оставил без внимания вашу наглость из-за отношения к вам Обри, но не намерен терпеть ее дальше. Чем вы объясните ваше поведение?
      Джеффри выглядел растерявшимся от такого напора. Ответил Гарри.
      – Этот щенок не виноват ни в чем, кроме того, что пытался использовать свой шанс. У вас нет оснований, чтобы нас задерживать, и я возмущен обращением ваших придурковатых помощников. Я потребовал бы удовлетворения, но я не дерусь с калеками и женоубийцами.
      Остин стал еще спокойнее. Его загорелое лицо окаменело, превратившись в ледяную маску с орлиным носом и тяжелой челюстью. Темные локоны над лбом подчеркивали яркую синь его глаз. Он боролся с собой, обуздывая гнев.
      – Шериф, если этот человек еще раз откроет свой грязный рот, я намерен взять хлыст, который висит в углу. Я бы хотел, чтобы вы придумали, как его заткнуть, прежде чем это случится.
      Упомянутый хлыст был неприятным напоминанием. Остин однажды вырвал его у конюха, который хлестал им необъезженного однолетка. Несколько лет назад он забросил его в этот угол. Потом кто-то нашел для него крюк и повесил на стену, но он хранился здесь как сувенир и угроза. У Остина чесались руки использовать его.
      Шериф не сомневался в его намерениях. После всего, что было сказано здесь этой ночью, он подозревал, что Эверсли очень повезет, если он проживет еще неделю. Но он не хотел быть свидетелем процесса, который джентльмены используют, чтобы приканчивать друг друга. Поединки стояли вне закона.
      – Сквайр, я прошу вас придержать язык, когда с вами не разговаривают, иначе случившееся будет передано в суд. Здесь земли Его светлости, и вы имели несчастье быть застигнутыми на них.
      – Благодарю вас – Остин повернулся к Джеффри и продолжил допрос: – Почему вы этим вечером хотели увезти отсюда Обри?
      Загнанный в угол, Джеффри в поисках помощи посмотрел на кузена, который глянул на него с отвращением и отвернулся. Не зная, что делать, Джеффри уклонился от вопроса.
      – Что вы имели в виду, когда говорили, что кто-то послал Обри в конюшню?
      – Только то, что сказал.
      – Кто-то запер в клетке ее чертову птицу, а когда карканья оказалось недостаточно, чтобы Обри бросилась к ней, сказал графине, что я пошел освобождать ворону. Клетку повесили в глубине, там, откуда начался пожар. Я никогда бы не отыскал ее, если бы птица не осталась с Обри, когда та освободила ее.
      Остин с каменным лицом смотрел, как Джеффри переваривает эту информацию. Юный денди побелел, как его белый галстук, и избегал смотреть на кузена.
      – Не могу в это поверить, – прошептал он пересохшими губами. – Это бессмыслица.
      – Но не для человека, который хочет убить свою жену ради ее богатства, – холодно заметил Гарри. – Шериф, я предпочитаю, чтобы меня выслушал судья, а не убийца. Мы можем сейчас идти?
      – Одну минуту. – Адриан встал перед Остином, прежде чем тот смог двинуться. – Можете вы объяснить свое присутствие здесь этой ночью? Я полагал, что ваши земли расположены несколько далее.
      Гарри встал и с презрением посмотрел на него.
      – На том конце аллеи, проходит дорога, открытая для каждого. Вы извините мне мою поездку по ней, когда я услышал колокол? Его должна была слышать половина графства.
      – Когда это было? – тут же спросил Адриан.
      – Как, черт возьми, я мог это узнать? – с раздражением ответил Гарри. – Когда этот старый скряга пытался вышибить мне мозги? Я приехал чуть раньше.
      Удовлетворенный, Адриан с улыбкой повернулся к слуге закона.
      – Шериф, этот человек лжет. Было почти десять часов, когда мы притащили его сюда. Тревога поднялась двумя часами ранее. Ее невозможно было услышать на расстоянии двух часов верховой езды отсюда. Но за дверью стоят люди, готовые под присягой подтвердить, что видели, как этот человек приехал со своим кузеном еще до пожара, и другие, готовые подтвердить, что Эверсли проходил через задние ворота. Первые двое также готовы присягнуть, что сэр Джеффри никуда не уезжал после того, как развернулся у ворот. Он проехал по южной дороге и остановился там. Когда поднялась тревога, он попытался уехать, но колеса завязли в грязи. Ему пришлось какое-то время выбираться на дорогу.
      Остин благодарно сжал плечо друга, а затем кивнул на надувшегося пленника.
      – Шериф, если этого недостаточно, я посоветую вам сохранить до суда его брюки. От них воняет керосином. А сейчас уберите его отсюда, пока я не потерял терпение и не сделал того, о чем потом пожалею. Другого оставьте. Мне нужно ему кое-что сказать.
      Джеффри закрыл лицо руками, когда шериф увел его кузена.
      – Ведите себя как мужчина и скажите, какого черта вы с ним водились? – проревел Остин, когда за представителем закона закрылась дверь.
      Джеффри тряхнул головой и огляделся, избегая, однако, смотреть на грозную фигуру графа.
      – Если все это правда, то Гарри – отъявленный мерзавец. Но он – мой единственный родственник. У меня не было причин думать, что он мне лжет. Я верил ему, когда он говорил, что вы увели у него невесту так же, как увели у меня Обри. Я хотел сделать ее счастливой. Все, чего она хотела – местечко в глуши вместе с ее зверьками. За ее приданое такое место можно было купить, и еще осталось бы достаточно для меня до конца дней. Мне много не нужно.
      – Довольно! – Остин, казалось, был готов вздуть щенка, но сдержался. – А зачем было мне пакостить? Этим Обри не вернешь.
      – Гарри говорил, что это возможно, – ответил он, обороняясь. – Он сказал, что вы будете ее бить, и я должен увезти ее отсюда. Но она отказалась поехать со мной. Тогда он сказал, что если вы лишитесь аббатства, вы снова уплывете, и Обри окажется в безопасности. Я знаю, что потерял ее, но у меня не было оснований не верить Гарри. Все знали, что вы убили свою первую жену, и он был прав, говоря, что вы – контрабандист, хотя, имея в тестях герцога, вы могли не бояться ареста.
      При этой новости Адриан и Остин переглянулись, но промолчали.
      Джеффри продолжал говорить, не дожидаясь вопросов.
      – Но когда Гарри сказал, что собирается поджечь конюшню, я встревожился. Обри любила животных. Я не хотел, чтобы она это видела. Со мной она бы не поехала, но я подумал, что, пригласи я и ее золовку, она согласится. И это сработало бы, – он вызывающе посмотрел, – если бы меня не прогнали.
      Остин слегка приподнял бровь и взглянул на своего зятя.
      – Как вы это провернули? Адриан пожал плечами.
      – Воспользовался услугами Джона. Сказал ему, что вы отдали распоряжение не отпускать леди с этим человеком. И Джеффри не добрался дальше ворот. У вас чертовски сообразительный грум, надо чаще пользоваться его услугами.
      – Если бы Обри уехала, он был бы мертвым грумом, – хмуро заметил Остин.
      В разговор вмешался Харли.
      – Хит, Джефф никогда не был безукоризненно чистым, но не думаю, что он когда-нибудь замышлял что-то плохое. Единственный, кто настраивал меня против вас, был Гарри. Он убедил меня, что вы собираетесь совратить невесту Джеффа так же, как погубили Луизу. Он знал, как я к вам отношусь. Джефф смотрел на эту проделку только как на возможность разыграть из себя героя. Сомневаюсь, знал ли он даже, что Гарри привез меня в Лондон.
      Остин запустил руку в волосы и гневно выдохнул, глядя на Джеффри.
      – До сих пор я собирался перевешать всех, кто, на мой взгляд, выглядят мошенниками. Думаю, однако, вам лучше сейчас скрыться с моих глаз и ждать, пока к вам не придут мои адвокаты. Тогда вам придется давать показания против вашего кузена или же покинуть страну. На меньшее я не соглашусь.
      Джеффри выглядел жалко, когда встал и оглядел непроницаемые лица вокруг. Он собрал остатки духа и, кивнув на прощание, вышел.
      Когда дверь за ним закрылась, голос у камина ворчливо осведомился:
      – Контрабандой, Хит?

Глава тридцатая

      Вонь от горелого дерева и кожи стлалась низко над землей, когда на следующее утро Остин изучал понесенный ущерб. Без сюртука, на пронизывающем ветру, Остин осторожно пробирался по развалинам. Пока он осматривал каменные стены и сгоревшие балки, на дворе собралась группа мужчин. Они терпеливо ждали, невзирая на дождь.
      Не оставалось ничего, кроме как заняться восстановлением конюшни, если он хотел, чтобы на зиму у скота была крыша над головой. Чистопородные животные были размещены на соседних фермах, кроме скакуна Остина, который из загона сердито взирал на происходящее. Если он не собирался никуда ездить этой зимой, все же нужно поставить для коня временное стойло. Чудесный новый экипаж в пристройке понес значительный ущерб и на какое-то время стал негодным для поездок. Все расходы на восстановление были больше, чем он мог себе позволить, пока не вернется его корабль.
      Подавляя тревогу по поводу местонахождения своего судна, Остин вышел во двор, чтобы побеседовать с людьми, поджидавшими его. Цены на шерсть упали, а на все остальное – резко поднялись, и мелкие фермеры оказались вытесненными с рынка. Эти люди были только малой частью тех, кто вдруг обнаружил, что не может прокормить свои Семьи на ту малость, что они добывали от своего скота и своей земли.
      Большинство из них не были профессиональными плотниками, но теперь Остин не сетовал на то, что ему не хватает рабочих рук.
      Поговорив с работниками. Остин узнал одинокого всадника, подъехавшего к воротам на дряхлой кляче. Шериф Флетчер был тугодум и бедняк. О лошадях он заботился плохо. Но он был основательным, честным и обязательным парнем, и Остин жаждал услышать, что он расскажет ему об их заключенном.
      Оставив Джона договариваться с новыми помощниками, Остин прошел через двор к поджидавшему его шерифу. Мышцы ног еще не пришли в норму, рана этой ночью снова открылась, но он мог ходить без трости и практиковался в этом. Слишком много было у него забот, чтобы откладывать их из-за больной ноги.
      Шериф с угрюмым видом стоял рядом со своим рысаком и глядел, как граф направляется к нему от пожарища. Он не любил иметь дела с благородными, а за последние несколько дней провел здесь больше времени, чем за всю свою жизнь. За сегодняшний приезд он не ожидал благодарности.
      – Доброе утро, шериф, – приветствовал его Остин. В йоге пульсировала боль, а голова была занята расчетами: сколько будет, стоит постройка новой конюшни и насколько это помешает его планам.
      – Доброе утро, Ваше сиятельство, – неуклюже ответил шериф. – Я хотел сообщить вам новость раньше, чем остальным.
      Остин кивком велел ему продолжать.
      – Магистрат отпустил Эверсли на свободу без залога этим утром. Они сказали, что нет достаточно улик для его задержания, и рассмотрение дела отложено до следующей сессии. Сэр Джордж будет не слишком рад, если я не привезу вас к нему. Он тяжелый человек, если ему перечат.
      – Бог мой!
      Остин почувствовал новую тяжесть на своих плечах и автоматически выпрямился. Если Эверсли на свободе, никто из них не может чувствовать себя в безопасности. У сэра Джорджа тыква между ушей.
      Шериф ожидал дополнительных распоряжений, кроме призывов к всемогущему. Молиться полезно так же, как постучать по дереву или перебросить через плечо соль, но ему всегда казалось легче позаботиться о делах самому, а не ждать милости с небес.
      Остин быстро принял решение: Он не сказал шерифу, что собирается убить Эверсли в тот же момент, как тот ступит на его землю. Единственное, на что оставалось посягнуть, был дом и его жители. Он не мог вообразить, что этот человек обезумел настолько, чтобы вернуться, но не собирался давать ему шанс.
      – Возможно, он захочет отомстить за прошлую ночь, Флетчер. Мне нужен человек, который бы все время присматривал за поместьем. Если вы знаете кого-нибудь, пришлите его ко мне. Я буду вам благодарен, если вы будете сообщать мне о местопребывании Эверсли. Если у него осталась хоть капля здравого смысла, он должен быть сейчас на полпути к побережью, но я не могу на это полагаться.
      Граф говорил с известной долей равнодушия, которое изумило шерифа. Он ожидал проклятий и ругательств, но такая холодная оценка ситуации казалась ему более разумной. Однако он мало, что мог сделать.
      В это время чья-то карета на полном ходу повернула на подъездную аллею, забрызгивая грязью элегантную ливрею лакея. Возможно, в этом таилась разгадка спокойствия графа, но Флетчер почувствовал себя лишним и не решился медлить. Пробормотав несколько слов о том, что охрану он постарается обеспечить, шериф ускользнул, с любопытством поглядывая на приближающийся экипаж. В этой глуши такой кареты не видали, а крест на дверце говорил о дворянстве. Люди благородного происхождения редко здесь появлялись.
      Остин узнал визитера прежде, чем карета подъехала ближе, и сердце у него екнуло. Судя по состоянию экипажа и его скорости, герцог путешествовал большую часть ночи. Это не сулило ничего хорошего. Он взглянул вверх, на окно, за которым спала Обри, и душа его сжалась. Он не хотел позволить ей уехать так рано, но вести об Эверсли требовали, чтобы она уехала.
      Остин молча стоял, пока лакей соскользнул с запяток, чтобы откинуть подножку и открыть дверь перед своим хозяином. Герцог вышел сам. Он выглядел похудевшим, лицо заострилось по сравнению с тем, каким видел герцога Остин в прошлый раз, но в обжигающем взгляде, которым он одарил своего зятя, не было и намека па слабость.
      – Где моя дочь? – сразу же спросил он, не протягивая руки и направляясь к парадному входу.
      – Спит.
      Остин не поспешил за ним, заставив герцога обернуться и смотреть на него, пока он подходил.
      – Что, черт возьми, она делает в постели в такой час? Она никогда так поздно не спала. Что здесь происходит? – добавил он, взглянув на почерневшие остатки некогда шикарной конюшни. Он заметил их еще раньше, но ярость мешала любому вежливому разговору на эту тему. Теперь же они показались ему уместным дополнением к цели его приезда.