– Дело вовсе не в ней… – пробормотал один, и в голосе его слышалась симпатия.
– Действительно, она ни при чем, но это нас не касается, – сердито прошептал другой. – Он способен поубивать всех нас, если мы встанем на его пути.
– Если мы откажем ей, а что-то случится… Вестон на полуслове оборвал эти рассуждения:
– Среди нас нет человека, миледи, который бы не отдал за вас руку на отсечение, если бы вы попросили, но мы не будем мешать графу и его делам в аббатстве. Вам лучше пойти к людям вашего круга, чем впутывать в неприятности таких, как мы.
Совершенно сбитая с толку, Обри открыла рот, чтобы возразить, но помешал громкий топот башмаков у входа. Следом за встревоженным Джейми из-за низкой притолоки вынырнула рыжая голова.
– Леди Обри! Во имя небес, что вы здесь делаете? – Харли кивнул, кратко приветствуя мужское сборище. – Джентльмены, прошу простить, полагаю, леди не туда попала.
К облегчению зрителей, он крепко ухватил Обри за локоть и вывел ее из таверны. Следом выскочил Джейми. Снаружи Обри вырвалась и возмущенно уставилась на Харли.
– Кто назначил вас моим охранником, господин Сотби? Я буду, благодарна, если вы объясните свое возмутительное поведение!
Серые глаза Сотби изучали ее со смесью изумления и любопытства.
– Ваш грум примчался ко мне за помощью, и правильно сделал, как я считаю. Не могу представить, чтобы граф одобрил то, что вы зачастили в таверны.
Обри в бессильной ярости сжала кулачки.
– Да что вы вообще знаете? Остин занят, у него нет времени вникать в мои дела. Если я хочу что-то сделать, я должна делать это сама. Если, конечно, вы не предложите себя на это место.
Харли странно посмотрел на нее и махнул Джейми, чтобы тот привел лошадей.
– Давайте отъедем куда-нибудь, где не будем на виду. Я не хочу слушать сплетни, которые возникнут, если вы перейдете к пощечинам прямо на улице.
Обри хотелось сказать ему, что проблему легко разрешить, если он просто оставит ее в покое и пойдет своей дорогой, но она сдержалась. В этом заброшенном месте у нее было так мало знакомых, что она не решалась отвергнуть одного из немногих друзей, которые у нее были: С неохотой она подчинилась.
Они поехали к аббатству и остановились в рощице, рядом с дорогой. К тому времени Обри не нашла, что сказать ему, и воспротивилась, когда Харли предложил спешиться.
– Вы самая упрямая ведьма из всех, кого я имел несчастье встречать, – невежливо пояснил Харли, когда протянул руки вверх и снял ее с седла.
– Я не одна из ваших сестер, чтобы вы помыкали мной, – возмущенно воскликнула Обри, когда он поставил ее на землю.
– Именно ради своих сестер я и осмеливаюсь обращаться с вами подобным образом. – Харли сиял сюртук и расстелил на траве. – Садитесь. Представьте, что я ваш брат. Расскажите мне, почему вы решили идти в таверну за помощью?
Отказываясь садиться, Обри недоуменно посмотрела на него. Харли был старше ее почти на десять лет и действовал со зрелостью и мудростью взрослого мужчины. Ей легко было смотреть на него как на старшего брата, но она не могла забыть, как он однажды пытался «спасти» ее, исходя из соображений, которые были выше ее понимания. Возможно, сейчас настало время потребовать объяснений.
– Я отвечу вам после того, как вы объясните мне, почему считаете себя обязанным вмешиваться в мои дела, – потребовала она.
– Вы собираетесь сесть? Харли скрестил руки на груди.
Чувствуя, что он знает много, очень много об Остине, Обри сердито подобрала юбки и уселась.
– Вот.
– Хорошо. – Харли нашел себе место на камне напротив нее. – Вначале вы.
Это было похоже на игру в вопросы и ответы, но Обри не нравилась роль отвечающего.
– Не вижу, что плохого я сделала. Мне Нужен кто-то посильнее меня, чтобы поднять на место люстру и вообще выполнять разные работы по дому. В таком месте я не собиралась нанимать дворецкого или кого-то в этом духе. Я для этого не столь ветрена.
Харли смотрел на нее с растущим изумлением. Легкий ветерок сбросил прядь волос на его лоб, солнце осветило дорогой атлас жилета, пока он сидел на поляне посреди луга, глядя на прекрасное, капризное дитя у его ног.
– Вы пришли в трактир поискать кого-то, чтобы поднять люстру? – спросил он недоверчиво. Когда он начал осознавать, в каком трудном положении она очутилась, в его глазах вспыхнули искры веселья.
– С чего вам взбрело в голову снимать эту кошмарную, чудовищную люстру? Или вы планируете дать бал?
Обри раздраженно посмотрела на него.
– Конечно, нет. У меня даже нет дворецкого, чтобы открывать двери, и служанки, чтобы натереть полы. Как я могу дать бал? Я хотела только помыть ее. Но я совершенно не надеюсь, что мужчина сможет это понять. А теперь скажите, что в этом плохого, и почему вы упорно вмешиваетесь в мои дела?
Харли отрезвел. Одно дело – предложить свою помощь, когда она нужна, но совершенно другое – объяснять, почему предложил ее, когда тебе говорят, что в ней совершенно не нуждаются. Но он пообещал, и что-то нужно было ответить.
– С этим поручением следовало послать Джейми или Джона. Не подобает леди заходить в подобные заведения. Эти люди не поняли, какая страшная опасность привела вас искать их помощи.
– Страшная опасность? – Обри посмотрела на него так, словно он сошел с ума. – В таверну можно войти только из-за страшной опасности? Должна сказать, это крайне странно.
Харли раздраженно посмотрел на нее.
– Леди с вашим положением может войти в таверну тблько в случае страшной опасности. А у них были причины поверить, что вы могли оказаться в таком положении.
Обри отвергла абсурдный с ее точки зрения довод.
– Для меня это лишено смысла. Или вы также считаете, что я в «страшной опасности»? Бога ради, почему?
Харли вздохнул, осознав, что увяз по уши.
– Вы ничего не знаете, Обри? Не мог же, в самом деле, Остин привезти вас сюда, не дав никаких объяснений по поводу того, что вы здесь узнаете?
Обри скорчила гримасу и принялась ощипывать маргаритку, машинально обрывая лепестки один за другим.
– Он был со мной совершенно честен. А эти слухи в Лондоне о его репутации… Но я не могу понять, как неудача Хита и дьявольские слухи могли подвигнуть вас к такой исключительной бдительности? Вы должны знать, что он добрейшей души человек, даже если временами бывает слегка вспыльчив. – Обри подчеркнула последнее с озорной улыбкой, вспомнив раздраженное замечание Остина по поводу ее уборки.
Харли встал и подошел к ближайшему дереву. Он не решался посмотреть в ясные глаза на невинном лице Обри. Она была права, а он не прав, но она должна понять, какой точки зрения придерживается большинство. Хит, очевидно, не озаботился тем, чтобы просветить ее на этот счет, черт бы побрал его гордость.
– Обри, ваш муж в прошлом был знаменит гораздо большим, чем просто вспыльчивостью. Со временем он научился сдерживать свой темперамент, но в юности участвовал в большем числе дуэлей, чем это допускается при том спокойном образе жизни, который мы здесь ведем. Здесь есть люди, которые до сих пор носят на себе печать его гнева.
Харли обернулся, чтобы посмотреть, как она воспримет это известие. Обри приняла новость спокойно и понимающе кивнула.
– Может быть, его отец жестоко с ним обращался? Слухи и скандалы, затрагивающие его семью, могли бы воспламенить и более спокойного человека, чем Хит. Он должен был защищать репутацию матери и сестры, даже если не уважал отца. Но это ничего не объясняет.
Она вспомнила причины двух едва не состоявшихся на ее глазах дуэлей Хита. Одна была с тем самым человеком, с которым она сейчас разговаривала. Неудивительно, что он не хотел жениться. Ему, должно быть, тяжело нести груз поддержания семейной репутации.
Харли обхватил руками голову.
– Это только начало, Обри. Вы должны знать, что здесь есть те, кто говорят, что он переносит свой темперамент на тех, на ком женится.
– Я слышала об этом, но не верила, ответила она презрительно, делая движение, чтобы встать и избежать неприятного соседства.
Харли схватил ее за руку и удержал, его серые глаза молили о сочувствии.
– Луиза была моей старшей сестрой. Я боготворил ее. Она была безрассудной, полной жизни, имела характер под стать характеру Хита, но я любил ее. Однажды летом я приехал домой и увидел у нее на лице следы синяков! Если бы Хит не уплыл в море, я бы убил его.
Потрясение Обри оказалось большим, чем он ожидал, и Харли отвернулся, чтобы дать ей время собраться с мыслями.
Тот факт, что сестра Харли была первой женой Хита, больше всего потряс Обри. Пока эта женщина была безымянной, безликой, частью прошлого, она не являлась проблемой. Теперь она узнала, что Остин был женат на молодой женщине, такой же богатой, родовитой, как Анна и Мария. Осознание того, что женщина из прекрасной семьи умерла по вине Хита, задело ее сильнее, чем можно было ожидать.
– Мне очень жаль, Харли, – прошептала она, сочувствуя его горю, но не его намекам. Она по-прежнему не верила, что Остин мог ударить женщину.
Харли продолжал, словно она ничего не сказала.
– Луиза никогда не говорила нам, откуда у нее синяки. Она старалась их прятать, но вы знаете, как разлетаются сплетни. Они с Хитом плохо ладили. Ей нравилось тратить деньги, а у Хита их не было. Мы были тогда бедны, и я однажды услышал, как она поклялась, что больше не будет жить в нищете. Должно быть, она думала, что, выходя замуж за графа, станет богатой и независимой. Какая бы глупость ни произошла между ними, об этом рано или поздно знало все графство. Я не хотел бы оказаться поблизости, когда они начинали показывать друг другу свои характеры. На войне и то спокойнее.
Обри с легкостью представила себе эту картину. Остин был сильной личностью и поступал согласно своим убеждениям. Она не могла представить его другим. Хотя они часто спорили по разным поводам, она никогда умышленно не мешала ему в осуществлении его замыслов, а он уважал ее стремления. Но стоило бы ей переступить черту, он немедленно дал бы ей это понять, причем в недвусмысленных выражениях. Если Луиза пыталась убедить его поступать вразрез с его представлениями, действительно должны были вспыхивать жаркие баталии.
– Харли, вам не стоит говорить мне об этом. Что бы тогда ни произошло, оно закончилось и забыто. Я не могу поверить, что Хит способен ударить женщину, но я могу понять, почему так считали окружающие. Теперь он не такой, могу вас заверить. Вам не нужно за меня волноваться.
Он обернулся и внимательно посмотрел в лицо Обри, отметив ее нежные губы, на которых очень легко проявился бы синяк, чистую кожу без малейших признаков пятен или царапин и блеск зеленых глаз, в которых отсутствовал и намек на страх. Она была намного меньше Луизы, более изящная, более хрупкая. Луиза была из крепкой деревенской семьи и дралась бы зубами и когтями. Обри сломалась бы от первого же удара. Но она говорила с уверенностью и достоинством сотен благородных предков, и если бы Хит поднял па нее руку, она немедленно порвала бы с ним.
– Конечно, вы правы. Я не знаю, что произошло на самом деле, но теперь, когда получил возможность узнать вашего мужа поближе, то понял, что он настоящий джентльмен. Он мог выпороть Луизу за ее выходки, как частенько поступал ее отец, но он бы никогда не ударил ее, чтобы остались синяки на лице. В этом я не сомневаюсь, просто объясняю, что по этому поводу здесь думают все.
– А ваш отец? – не удержалась от вопроса Обри. – Он поверил, что выдал дочь за человека, который ее избивает?
Харли вздохнул и отвел глаза в сторону.
– Они с Хитом когда-то были лучшими друзьями. Но смерть Луизы и прогрессирующая слепота сделали его неприятным человеком. Мы никогда это не обсуждали, но я уверен, что он во всем винит Хита.
– А как умерла Луиза?
Обри не стоило задавать этого вопроса, но она хотела узнать, добраться до дна потока лжи и слухов, который омрачал их жизнь.
– Я был в Кембридже и знаю только то, что мне сказали. Я хотел убить Хита, но он бы никогда не принял вызов от школьника. Потом он уехал на войну, прежде чем я вернулся домой. Много лет я учился фехтовать так же хорошо, как он, чтобы, когда представится возможность, смог убить его. Но он одолел меня. Он мог прикончить меня, но не сделал этого. Именно тогда я понял, что он не мог убить Луизу, что бы она ему ни сделала.
Глаза Обри расширились от ужаса, когда она это услышала.
– Убил Луизу? Вы думали, что он убил вашу сестру? Что навело вас на такую ужасную мысль?
– Так думают все, Обри. Вот почему Хита не принимают в порядочном обществе. Могло не быть доказательств, он мог не быть под судом, но молва признала его виновным. Мне жаль, я думал, вы знали.
Ошарашенная Обри уставилась на пестрые пятна солнца на сочной траве. Многое стало теперь понятным, и она не знала, что думать. Она должна доказать всем, что они ошибаются, снять с Хита ужасное обвинение. Но задача казалась неразрешимой.
– Как она умерла? – тихо спросила она.
Харли не хотелось разрушать невинность на детском лице, но что-то в том, как она смотрела, подсказало, что он зашел слишком далеко, чтобы отступить.
– Во всех сообщениях был один и тот же аргумент, и очень весомый. Луиза сбежала из дому, а Хит ее преследовал. Очевидно, она ускакала в ярости спустя несколько минут после того, как Хит вернулся домой. Его коня еще не расседлали, и он пустился в погоню. Я никогда не слышал от Хита, что произошло. Все, что я знаю, это то, что Луиза была умелой наездницей и знала каждый дюйм земель аббатства. Она никогда бы не пыталась перепрыгнуть карьер, в котором ее нашли. К тому времени, когда Хит привел подмогу, чтобы вытащить ее, она умерла. Вместе с ребенком, которого она носила, и который был зачат в то время, когда Хит был в плавании.
Наступило глубокое молчание, молчание, прерванное скорбным звоном колокола. Харли никогда раньше не говорил об этом факте вслух, и нахлынувшая на него боль отбила всякую охоту к разговору. Обри продолжала держать его за руку, ощущая его страдание и будучи сама оглушенной головокружительным водоворотом разоблачений.
Хит был гордым человеком и тяжело трудился, чтобы преодолеть разруху и запустение, вызванные образом жизни его отца. Всеми силами он старался сохранить в целости и сохранности свою семью и имел все основания полагать, что сможет создать свое счастье и будущее. А его жена все это разрушила, разорив его и сделав рогоносцем. Какой здравомыслящий мужчина поверил бы, что он не сбросил ее со скалы? Возможно, ненамеренно, возможно, они поспорили, он толкнул ее, и она упала, но ее смерть, несомненно, была делом его рук.
Глубокая тоска заполнила сердце Обри. Как бы ни умерла Луиза, Остин достаточно натерпелся из-за ее гибели. Обри не могла заставить себя поверить в то, что Остин причастеп к смерти первой жены, но она понимала, почему ее смерть тяжким грузом легла на его сердце. Были ли у нее шансы убрать эту ношу и воскресить его?
Она прикоснулась к щеке Харли.
– Спасибо, что рассказали, Харли. Вашу сестру и Остина нельзя винить за опрометчивый брак. Это случается каждый день. И не нам их судить.
Харли тяжело вздохнул и запечатлел братский поцелуй на ее лбу.
– Конечно, вы правы.
* * *
Одинокая фигура на пригорке позади них наблюдала за этой сценой с болью, но пониманием. Харли хороший человек, он для нее намного лучше, чем вялый Джеффри, хотя Харли не может претендовать на титул или благородное происхождение. Он богат и молод и однажды станет для нее прекрасным мужем. Скандал вокруг развода не отпугнет его. Он не мог желать лучшего развития событий, чем это.
Умом он это понимал и одобрял. Но почему тогда он чувствует себя так, словно в сердце ему загнали кол, и над ним закрылась крышка гроба?
Сжав челюсти, чтобы унять боль, раздирающую сердце, граф Хитмонт повернул лошадь на дорогу. Он вернулся сегодня пораньше, чтобы посоветоваться с Джоном о пропажах овец на дальних пастбищах, а также о том, чтобы покрыть соломой сеновал. Пришло время начать знакомиться с состоянием своих земель.
Глава шестнадцатая
Несколькими неделями позже, когда корабль был почти закончен и готов к плаванию, проливной дождь дал Остину повод остаться дома и приняться за горы бумажных дел. Сохраняя дистанцию, ему удалось вбить клин между собой и Обри, и она не решалась его потревожить. Она оставила его в одиночестве и ушла по своим делам, когда он уселся за стол с заплесневелыми гроссбухами и грудами пожелтевших грамот.
Но даже в тиши кабинета, когда дождь барабанил по сводчатым окнам, а огонь весело плясал за каминной решеткой, Остин не мог сосредоточиться. Пара смеющихся зеленых глаз стояла перед ним, когда он погрузил перо в чернила и прикоснулся к бумаге. Когда он пытался разобраться в поблекших каракулях старых гроссбухов, ему чудились то маленький подбородок, то обиженно надутые полные губы. Он уставился на огонь и увидел летящие по ветру медвяные волосы.
Молчание жены начало тревожить его. Пока он отсутствовал дома, то знал, что за ней приглядывают. Каждый день он получал сообщения от Джона или своей матери о том, чем в этот день занималась Обри. Он знал, когда она отправлялась с семьей Сотби на пикник, знал, когда Харли приезжал, чтобы взять ее на верховую прогулку, знал о попытках нанять слуг и уладить старые ссоры. Он чувствовал неодобрение в одних сообщениях, насмешку в других, но во всех них сквозила симпатия к ней. Маленькая графиня потихоньку прокладывала себе дорогу к сердцам жителей графства.
Маленькая графиня и ее любимцы, мог он добавить, когда один из котят прыгнул ему на колени и принялся ластиться, требуя внимания. Животных в доме прибавилось – Остин заметил маленького ягненка в конюшне с Балериной и выводок желтых крошечных цыплят у кухонной двери, но не делал никаких замечаний по поводу растущего поголовья.
Остин встал и, неся урчащего котенка, бесцельно направился в холл. Он думал услышать голоса прислуги, или шум уборки, или хотя бы сюсюканье Обри с ее любимцами. Но больше всего ему хотелось услышать ее смех.
Только настойчивость помогла графу отыскать ее местонахождение. Дверь в библиотеку была слегка приоткрыта, он заглянул в нее, почти уже поверив в то, что она пуста, но тут уловил аромат сирени. Тихо толкнув дубовую дверь, он шагнул в полумрак.
Облаченная в тонкий белый муслин, легкая фигурка Обри казалась сгустком неземного сияния на фоне унылых грязных полок с заплесневелыми книгами. Она задумчиво смотрела на потолок, туда, где дождь сочился через трещину в прогнившей деревянной балке и ручейком стекал за древние религиозные трактаты.
– О чем бы вы ни думали, я не в состоянии купить это, – сказал Остин, и его голос эхом прокатился по лишенной ковров комнате.
Оторванная от своего занятия, Обри взглянула в сторону двери, и уголки ее губ дрогнули в улыбке. Облаченный по-домашнему: в жилет без сюртука и брюки из лосиной кожи – Остин выглядел настоящим хозяином своего дома. Только мурлычущий котенок на руках вносил в его облик легкий диссонанс. Глубокая голубизна глаз смягчала выражение его лица, и она почувствовала внезапное желание отбросить кудри, ниспадавшие на высокий лоб.
– Мысли так дорого стоят? – спросила она, подавляя желание подойти к нему.
Он улыбнулся этому уколу.
– Ваша, правда. Каждый раз, когда вы хмурите лоб, я слышу звон падающих монет.
Это было легким упреком. Он ничего не сказал, когда на полу ее спальни появился ковер, а на его кровати сменились занавески. Он знал, что приправы к еде не возникли из ничего, а новое белье, покрывшее кровать, и появившиеся стол и сервант не были результатом колдовства. Он не знал, появились ли они из ее кошелька или за счет его кредита, но не попрекал ее этой «роскошью». Она была очень скромной по сравнению с тем, что Обри сюда принесла. Он только хотел, чтобы она некоторое время держалась подальше от приданого, которое он собирался вернуть ей до последнего цента. Обри погрустнела.
– Я и в мыслях не рассчитывала на ваши деньги, Остин. Я хочу только вашего комфорта. Цыплята скоро начнут нести яйца, а это уже деньги. Скоро я получу свои карманные деньги за три месяца. Я не думаю…
Остин пересек комнату и вручил ей котенка.
– Маленькая глупышка… – тепло пробормотал он. – Я не жалуюсь. Но если все, что вы собираетесь делать – это придумывать новые способы, как тратить время и личные деньги на эти развалины, тогда могу предложить более доходное занятие.
Обри взяла котенка и впилась глазами в его лицо.
– Вы так думаете? Могу я как-то вам помочь?
Сердце забилось в груди, и было бы лучше, если бы он не продолжал, но он не мог отвернуться от ее умоляющего взгляда.
– Это касается времени, которое стоит денег. Пока я сижу наверху и корплю над колонками цифр, вы могли бы научиться, как это делается. Пойдемте, я научу вас, как вести книги.
Если бы он сказал, что научит ее копать могилы, она все равно с радостью пошла бы за ним. Дистанция, которую он между ними установил, терзала ее сердце и душу, и она отчаянно пыталась понять его поведение.
Почему-то работать над грудой бумаг стало легче, когда рядом оказалась ее золотистая голова, и он облегченно погрузился в записи древних гроссбухов. Остин показал ей, какой доход он ожидает получить от нынешнего урожая и какой приплод дадут овцы на дальних пастбищах. Она отметила, как дорого обходится привлечение работников издалека, но даже с учетом этого прибыль должна быть хорошей. Сам Остин лучше понял состояние своих финансов, когда начал объяснять ей. Если все пройдет гладко, уже через год он сможет выбраться из долгов.
Аромат сирени перебил затхлый запах старых фолиантов, и совсем не огонь камина разогнал холод в комнате. Им хорошо работалось вместе, и работа была сделана даже быстрее, чем ожидалось.
Остин глядел в окно, забрызганное стекающими каплями дождя, пока Обри четким, ясным почерком выписывала результаты их подсчетов. Дождь закончился, и из-за темной тучи появился золотой луч солнца. В небе заиграла радуга, и он обернулся спросить Обри, не хочется ли ей выйти наружу и найти конец радуги, но сосредоточенный вид жены, склоненной над столом, изменил направление его мыслей.
– Как вам с Харли? – глухо спросил он. Обри удивленно посмотрела на него.
– Харли?
Она совершенно не могла вспомнить это имя, настолько далеко унеслась в мыслях. Все ее существо сосредоточилось на этой комнате и мужчине, стоявшем рядом. Напоминание о Харли разрушило окутывавшее ее чувство безопасности.
По удивлению на ее лице он мог сказать, что встревожил ее, но воспоминание о той сцене на пригорке, которую он наблюдал, неотвязно преследовало его по ночам все эти недели. Он ничего не мог поделать, но хотел знать, какие еще сцены, о которых он не подозревал, имели место. Скоро его корабль будет готов к плаванию. Когда он вернется домой, как она его встретит? Будет помнить или забудет?
– Я разговаривал с ним на прошлой неделе. – Остин пытался говорить беспечно. – Разговор получился довольно уклончивым. Хотел бы я знать, не вышла ли у вас с ним размолвка.
Обри отложила перо и посмотрела на графа. Он стоял у окна напротив солнца, и ей был виден только его силуэт: темная копна кудрей и широкие плечи под свободно ниспадающей тканью. Он не прикасался к ней с тех пор, как она дала ему пощечину, внезапно поняла она, и тоска, вызванная этой мыслью, пробудила другие чувства.
– Почему вы не сказали мне, что он был вашим шурином?
Вопрос застал Остина врасплох, и он не стал отвечать сразу же. Вместо этого он опустился в удобное кресло у камина и протянул к теплу больную ногу.
– Я и не знал, что вам нужны уроки истории, – ответил он почти резко.
Обри проигнорировала резкость в его тоне. Ей может никогда не представиться другого случая, и она хотела прояснить этот вопрос.
– Харли никогда не слышал вашей версии случившегося, хотя уверен, что вы невиновны. Не могли бы вы рассказать об этом сейчас?
Она не упрашивала, но успокаивающая мягкость ее голоса подействовала на него. Он мог встать и выйти, проигнорировав просьбу, но Остин вдруг обнаружил, что ему хочется говорить. Только у нее он мог бы найти понимание, которого не было у других.
И тогда он начал говорить. Начал издалека, озвучивая историю, которую много раз прокручивал в голове и сам не мог до конца понять.
– Луиза и я выросли вместе, но совсем не знали друг друга. Когда я впервые повстречал ее, ее отец был торговцем в Эксетере. Когда началась война, он купил у моего отца старое поместье, принадлежавшее аббатству. Всякий раз, когда я оказывался дома, мы с Луизой отправлялись на прогулки верхом. Она казалась более настоящей, чем напудренные лондонские мисс. Я не был у нее первым, но не знал об этом. Я не думал о женитьбе, пока не умер мой отец и я не обнаружил, что оказался по уши в долгах.
Остин наклонился, взял кочергу и принялся ворошить рассыпающиеся тлеющими угольками поленья в камине. Он повернулся к ней спиной, но Обри могла представить себе его лицо. Боль воспоминаний отпечаталась на его лице в усталых морщинах вокруг рта.
– Луиза хотела от жизни слишком многого, больше, чем мог дать ей ее отец, больше, чем мог дать я. К тому времени Сотби ослеп. Его жена была болезненной, к тому же у него было трое младших детей, которым он хотел дать хорошее воспитание. Он никогда этого не говорил, но поведение Луизы он почти не мог контролировать, а оно ставило под угрозу все планы и мечты, которые он вынашивал. Возможность выдать ее замуж за дворянина была слишком соблазнительной, чтобы ее упустить. К моему стыду, я позволил себя купить.
Отвращение Остина к самому себе было тщательно замаскировано, но слышалось. Обри хотелось встряхнуть его, сказать, что он не сделал ничего, кроме того, что делалось поколениями дворян задолго до него, но она не решалась прервать исповедь человека, который молчал многие годы. Она могла только подбодрить его.
– Я думаю, вначале вы немного любили ее, не так ли? Остин задумался над ее вопросом. Это было легче, чем думать о том, что произошло позднее.
– Легко любить, когда человек молод и вся жизнь впереди. Она была красива и на время наполнила мои ночи радостью. Да, я мог бы полюбить ее. Но это еще не все.
Он подумал о молодости Обри и яснее понял свое инстинктивное стремление соблюдать с ней дистанцию. Ему легко заронить в ней мысль о любви простым учтивым обращением, но она слишком молода и неопытна, чтобы разобраться в своих чувствах. Он мог бы взять ее, не добиваясь любви или уважения, но он стал бы презирать себя за это, и очень скоро и она станет относиться к нему с презрением. Нет, лучше подождать, пока он добьется прав иметь такую жену, как Обри. Возможность того, что она станет ждать его, была крайне мала, но, это была единственная возможность, которой он мог воспользоваться. Только тогда он сможет полностью быть уверен, что возникла действительно любовь, а не чахлая уродливая пародия, которую он однажды испытывал.
Он вздохнул и переменил положение, чтобы унять боль в ноге. Он спешил высказаться.
– Луиза хотела быть представленной в лондонском обществе. Ее влекла возможность стать графиней. Я пытался отговорить ее, ведь у меня не было такого богатства, чтобы купить ей место в свете, которого она страстно желала, но была лишена из-за своего происхождения. После того, как она спустила половину своего приданого, чтобы достичь недостижимого, я заставил ее вернуться сюда. Но с тех пор все пошло наперекос.
Я вложил в корабль большие деньги и, не решившись отправить его без присмотра, отбыл на нем сам. Отсутствовал я полгода, а когда вернулся, оказалось, что Луиза растратила остатки своего приданого и мои сбережения, и я потерял кредит во всем графстве. Я так и не узнал, на что она потратила все средства. Знаю, что на аббатство ушло очень мало…
С сердцах он махнул рукой, дернулся телом, и скамеечка, на которой лежала больная нога, опрокинулась. Обри вскочила, подняла скамеечку и подставила ему под ноги. Иногда, как сейчас, было видно, что графа начинает донимать боль в колене, но он всегда отказывался, когда она предлагала поставить компрессы. Ей хватило ума не предлагать их снова. И правильно, потому что граф был настолько погружен в прошлое, что, отвлеки его сейчас, и он мог бы замолчать.
– Моментально все из плохого стало отвратительным, – продолжал Остин. – Когда мы были вдвоем, мы постоянно ссорились. Думаю, она специально искала повод для ссор. – Ему хотелось знать, понимает ли Обри, что это означает между мужем и женой, но он не стал вдаваться в объяснения. Луиза завела любовника и стремилась не пускать в постель мужа. Правда была достаточно мерзкой и без разъяснений.
– Я все время пропадал в Эксетере Сотби обвинял меня в том, что я завел любовницу и пренебрегаю его дочерью. Кстати, он был прав, но Луиза была этим довольна. В то же время я заметил, что она пудрится сильнее, чем обычно. В моем присутствии она надевала только платье с длинными рукавами, с воротником под горло. Вначале я не понимал, что к чему. Я был молод и невежественен. Но когда в последний раз я вернулся из плавания, то узнал правду. Если бы мне удалось вырвать у нее имя этого человека, я бы убил его. Он сломал ее, в буквальном смысле этого слова разрушил, но я по-прежнему не знаю, кто он.
Гнев и страдание, помутившие разум, звенели в его голосе, и Обри захотелось закричать, чтобы он прекратил себя мучить, прекратил носить в себе груз, который ему не под силу. Но она ничего не могла сказать. Он по-прежнему защищал Луизу, по-прежнему избегал называть ее изменницей, но она поняла, что мужчина, которого он хотел убить, был любовником Луизы.
– Я совершенно уверен, что в тот последний день она сошла с ума. Я не знаю, что случилось, но когда я появился на пороге, она налетела на меня в гневе и слезах. Я предложил ей бренди, а она плеснула его мне в лицо. Я бы вызвал врача, но тоже вышел из себя и не мог разумно рассуждать. Я ударил ее, пытаясь привести в чувство. Но это оказалось наихудшей вещью в мире, которую я только мог сделать.
Обри внезапно поняла реакцию Остина, когда она ударила его той ночью в Лондоне. Она содрогнулась при мысли, как он сдерживал себя, какой гнев подавил. Теперь она знала, что он бы никогда больше не поднял руку ни на одну женщину. Если бы он вновь столкнулся с такой ситуацией, он, несомненно, ушел бы. Она вознесла благодарственную молитву за то, что он не бросил ее.