Глава 3

Небольшая провинция Гвернесс почти вся умещалась в долине, прижатой огромным Трангванским озером к лесистым северо-западным горам. Только благодаря знаменитой, известной всей стране гробнице эта провинция выделялась из множества неприметных лоскутков на карте империи. Именно здесь, в семье потомственных магов, был рождён будущий император Регерт, волей судьбы в двенадцатилетнем возрасте унаследовавший трон и сидевший на нём более восьмидесяти лет. И первым же начинанием юного императора, единственного в истории страны монарха-мага, было заблаговременное строительство гробницы, которое продолжалось всю его жизнь.

Долгие десятилетия строительства стали для Гвернесса золотым веком. В заштатную провинцию хлынул поток людей и денег. Были проложены великолепные широкие дороги, по которым день и ночь шли нескончаемые обозы, гружённые всем, что только можно себе представить. Немногочисленные города Гвернесса стали отстраиваться и богатеть на глазах. Рынки заполнились невиданными доселе товарами, разнообразными и сказочно дешёвыми. Как грибы выросли, застроенные добротными каменными домами посёлки приезжих ремесленников, а жрецы, чиновники, офицеры, купцы и подрядчики устраивались ещё комфортнее. Даже местные дровосеки стали жить в домах из дорогого мрамора.

Наводились мосты, разрабатывались новые каменоломни, возводились дамбы и храмы, не говоря уже о бесчисленных хозяйственных постройках.

Возводимая гробница была необычной даже для императора. Ничего подобного не строили ни до, ни после. Это был грандиозный комплекс, скрытый от глаз каменным кожухом и представлявший собой, по словам самого Регерта, «императорский град по ту сторону зеркала жизни». Был там огромный многоэтажный дворец с лабиринтом комнат и коридоров, с внутренними святилищами, складами и службами. Были там храмы и залы тайных обрядов, огромный зодиакальный парк с полной картой звёздного неба и бассейны, наполненные магическими составами. Само тело почившего императора, как говорили, было погружено в ртуть, где тлен не мог тронуть его. О несметных сокровищах, спрятанных под каменным кожухом, ходили самые фантастические легенды, но никто ничего не знал наверняка. Все работавшие внутри гробницы, по окончании строительства были внезапно поражены безумием и окончили свои дни в казённых приютах, а от попыток дерзновенного проникновения в гробницу отказались даже самые отчаянные грабители. Дело было не только в её циклопических размерах. Гробница была опечатана проклятьем магов, совершавших свои таинственные обряды с первого дня строительства. В надёжности защиты не сомневался никто. В первые лет пятьдесят местные жители иногда находили возле кургана, скрывшего гладкую каменную облицовку, мертвецов с кирками, лопатами и сумками. Лица их обычно были искажены гримасой ужаса, а тела изуродованы страшными, нечеловеческой силы ударами. Да и с самими живущими по соседству с гробницей стали происходить странные вещи. Люди часто лишались памяти и рассудка. Иногда на время, иногда — навсегда. Маленькие дети вдруг начинали говорить на незнакомых языках, взрослые временами впадали в странную прострацию, а животные проявляли пугающую сообразительность. Постепенно человеческое жильё всё дальше отступало от зарастающего лесом кургана.

А в жизни Гвернесса, тем временем, всё стало возвращаться на прежнюю колею. Города стали хиреть, величественные сооружения, облепленные бедными домишками, пришли в полуразрушенное состояние. Разбитые, поросшие бурьяном арки и ведущие в никуда пандусы, бывшие когда-то величественными лестницы и одиноко врезающиеся в небо огрызками каменного мяса колонны напоминали редким путешественникам о былом размахе строительства и процветании провинции.

Гробница стояла уже шестьсот лет, и местные жители давно перестали сожалеть о былом благоденствии. Они отличались спокойным и рассудительным нравом и понимали, что всё происходящее закономерно. Держась от кургана подальше, они неторопливо вели возле грандиозных руин свою обычную жизнь — сплавляли лес по узеньким речкам, тесали камень, привозимый из горных каменоломен, и потихоньку торговали с соседями. И казалось, уже ничего не связывает эту простую и однообразную жизнь провинциального захолустья с таинственным миром по ту сторону каменного кожуха. Даже разговоров о гробнице жители Гвернесса старались избегать. И не только потому, что интерес обычно подогревается степенью удаления от его предмета; то, что видишь каждый день, перестаёт казаться великим, становится обыденным и не волнует более воображение. Живя рядом с гробницей, люди за долгие столетия постигли то, как она влияет на события их жизни, и поняли — чем меньше разговоров, тем лучше. Так что многочисленные легенды о тайном граде Регерта сочиняли другие. Рассказывали о подземных монстрах, бродящих по коридорам дворца, о бронзовых воинах-великанах, о собраниях демонов под крышей магических святилищ, о том, что гробница будто бы имеет подземное сообщение с самой Пещерой Света, и ещё о многом другом, не говоря уже, разумеется, о сокровищах.

Особой темой выделялись легенды о людях, якобы побывавших внутри. Самих их, правда, никто не видел, и басни об их невероятных приключениях обычно передавались через десятые лица, где каждый не упускал случая приврать что-нибудь от себя. Но то, что гробница Регерта — не просто вход, а чуть ли не главные ворота в запредельный мир, все признавали без споров. А ещё жрецы и учёные монахи говорили, что гробница отвечает на самый главный вопрос человека, если тот ДЕЙСТВИТЕЛЬНО ЗАСЛУЖИЛ ПОЛУЧЕНИЕ ОТВЕТА. Но об этом говорили меньше — простых людей это не интересовало. Их воображение больше волновали рассказы о сокровищах и чудовищах.

Извилистый серпантин горной дороги уже к полудню вывел Сфагама и Олкрина в долину. Величественный холм был виден ещё издалека с горы, и расстояние до него казалось меньшим, чем на самом деле. Но все другие дороги к кургану, особенно центральная, идущая от въезда в долину, были намного длиннее. К концу дня путники вошли в редколесье, где кое-где виднелись развалины давно брошенных домов. Ощетинившийся деревьями курган был совсем близко и застилал уже половину неба.

— Что скажешь, Олкрин, про это место?

— Что-то здесь такое… Не пойму даже… Вот как если входишь в комнату, где сидят чужие люди, и заранее знаешь, что они тебя не послушают, что бы ты ни сказал. То есть любые слова говори — всё равно дураком будешь, потому что дух твой — посторонний там…

— Хорошо сказал. В самую точку.

— А что чувствуешь ты, учитель?

— Примерно то же, что и ты. И к тому же сдаётся мне, что встречу я здесь кое-кого из старых знакомых. А что из этого выйдет — не знаю.

— Вот бы знать будущее! — с искренним пафосом воскликнул Олкрин.

— Помнишь, в Книге Круговращений: «закинул я десять клубков в десять мышиных нор. И в каждой норке мышка за ниточку дёргает. Пошёл за одной, а девять других утянули нити в норки и концов не видно».

— Помню вроде. Ну и что?

— А это как раз про то же. Будущее уже существует. И его можно увидеть ясно, во всех деталях. К этому и стремится ставший на путь совершенства. И ты скоро этому научишься. Но образов будущего несколько и все они уже существуют — в том-то вся и штука. А пойти можно лишь за одной нитью. Пойдёшь за другой — и не только твоя жизнь, но весь мир станет другим. По крайней мере для тебя. Так что даже если видишь будущее — от выбора не уйти. Это ещё в древности знали.

— В древние времена было проще. Так все говорят.

— Это верно. Тогда нор было поменьше. Но и выбирать люди тогда ещё не привыкли. Да и сейчас… И сейчас у многих людей всего одна-единственная нора, где прячется мышь, знающая будущее, и одна единственная нить, за которой, хочешь — не хочешь, приходится идти. Что может быть тоскливее?

Некоторое время путники шли молча.

— Учитель, — прервал молчание Олкрин. — А что это было там в горах?

— Точно сказать не смогу, — помолчав, ответил Сфагам. — Ты помнишь, в третьей главе Книги Круговращений говориться о Великой Пустоте?

— Помню, конечно.

— Понял ли ты, что такое Пустота? Ведь Пустота — это не просто когда ничего нет, как об этом судит непросвещённый ум.

— Боюсь, мой ум пока не слишком просвещён…

— Так вот, Великая пустота — не есть простое отсутствие вещей или бессмысленное ничто. Великая пустота — это всё то, что могло случиться, но не случилось по тем или иным причинам. Вот, например, выбрал ты себе одну дорогу и, стало быть, отказался от других. А если бы пошёл по другой, то всё было бы иначе. И вот все эти несбывшиеся возможности не пропадают, а хранятся в Великой Пустоте.

— Вот теперь я понимаю! Ты объяснил это гораздо лучше нашего наставника. А в его словах я ничего не понял.

— Не греши на наставника. Это твоё несовершенство, а не его. А что касается Великой Пустоты, то иногда то, что там хранится, начинает всплывать и высвечиваться, врываясь в нашу жизнь. Иногда такое случается, когда некие могущественные запредельные силы хотят донести до нас своё послание или какой-нибудь важный знак. Или просто хотят позабавиться… Похоже, в городе камеланцев с нами приключилось нечто подобное.

— Хорошенькие забавы! У меня до сих пор внутри всё дрожит, как вспомню!…

— Укрепляй дух и волю. На слабость никто скидок не делает — ни в том мире, ни в этом.

Узкие тропинки совсем растворились в траве, и теперь путники шли напрямую через редкий лес, перемежающийся густыми зарослями кустарника. От ушедших наполовину в землю каменных столбов, отмечающих внешнюю границу кургана по всей её длине, начинался плавный подъём вверх. Проходя мимо столбов, Олкрин сильно волновался, то и дело замедляя шаг и растерянно оглядываясь по сторонам. Подойдя к одному из них, он осторожно провёл рукой по гладкому холодному камню, но затем стряхнул с себя оцепенение и бросился догонять ушедшего вперёд учителя.

Разговаривать не хотелось. Слух обострился предельно, и каждое шевеление листьев под дуновением лёгкого осеннего ветерка отдавалось внутри тревожным эхом. Подъём становился всё круче, изменился и цвет земли, став из золотисто-бурого красновато-коричневым.

— Выше забираться не стоит, — сказал Сфагам, остановившись на небольшой поляне и бросив сумку на землю. Ты пока подожди здесь, а я посмотрю тут вокруг.

Оставив Олкрина с сумками на поляне, Сфагам направился обследовать местность более тщательно. Вскоре, даже как-то подозрительно быстро, ему удалось найти следы внешнего вывода одной из многочисленных вентиляционных шахт. С помощью меча он расчистил от земли и травы каменное кольцо уходящего внутрь узкого колодца. Эта шахта могла быть прямым и простейшим путём внутрь гробницы, но могла быть и ловушкой. Сфагам осторожно бросил камешек в черноту и прислушался. Звук падения так и не донёсся. Это, конечно же, ни о чём не говорило: требовалась основательная проверка. А пока можно было возвращаться.

Сфагам почувствовал неладное ещё издали и почти не удивился, когда, возвращаясь на поляну, разглядел среди кустов мощный силуэт фигуры Велвирта. Тот невозмутимо сидел в неподвижной позе и даже не обернулся на звук его шагов. Олкрин лежал неподалёку на земле со связанными руками и ногами и с кляпом во рту. Сфагам молча приблизился и сел рядом.

— Вот мы и встретились снова, брат Сфагам, — проговорил Велвирт, — твой ученик — шустрый малый. Мне пришлось его связать, ты уж прости.

— Ты связал, ты и развяжи.

Велвирт сдержанно усмехнулся и, подойдя к Олкрину, двумя скупыми движениями разрезал верёвки. Кляп Олкрин тут же вытащил сам едва освободившейся рукой. Сфагам дал ему знак рукой сидеть поодаль. Велвирт вернулся на прежнее место. Некоторое время никто не нарушал плотного, будто спрессованного из несказанных слов молчания.

— Могу ли я порадоваться за тебя, брат Велвирт? Разрешил ли ты свои сомнения?

— Всё будет разрешено здесь и сейчас. А к Регерту войдёт кто-то один.

— Сейчас так сейчас. Ты помнишь, выбор оружия за тобой.

— Не выбираю, но предлагаю. Предлагаю выйти на вторую ступень и использовать то оружие, которое у нас есть, — простые мечи. Бой до полной победы. Победитель хоронит побеждённого по всем обрядам Духовных Братств.

— Это уж как водится — усмехнулся, в свою очередь Сфагам.

— Тогда начнём.

Монахи сели рядом в позу медитации и застыли в неподвижном трансе. Олкрин не успел даже толком осмыслить всё происходящее, как монахи поднялись на ноги. Что-то изменилось в их пластике: движения стали одновременно и плавнее и быстрее, а при ходьбе они будто застывали в воздухе, мягко отталкиваясь от земли. Даже лица их неуловимо изменились, а глаза, казалось, видели всё вокруг одновременно и даже заглядывали внутрь предметов.

Молча разойдясь в разные концы поляны, монахи, обнажив мечи, стали медленно двигаться навстречу друг другу. Олкрин был поражён тем, что увидел не меньше любого, впервые наблюдающего бой воинов второй ступени. Уследить за движениями сражающихся было невозможно. Лишь во время коротких пауз можно было понять, что они действительно стоят на земле, а не парят над ней в невообразимо быстром и невообразимо прекрасном танце. А от их мечей шло физически ощущаемое силовое излучение.

Впрочем, бой длился недолго. Когда монахи в очередной раз стали сближаться, а Олкрин с замиранием сердца силился разгадать рисунок будущего каскада движений, произошло нечто совершенно непонятное. Сначала в воздухе на высоте человеческого роста над головами сражающихся раздался сухой громоподобный треск. Затем ослепительный комок белого огня нарисовал в этом месте прихотливый витиеватый силуэт и оттуда, словно из вырезанного в реальности отверстия, хлынул поток светящегося ветра. Олкрин невольно зажмурился и на миг опустил глаза. Открыв их вновь, он застал момент, когда нестерпимо яркий силуэт мгновенно заполнился абрисом человеческой фигуры. Бьющее по глазам свечение пропало, и образ застывшего в воздухе пришельца стал более различим. В его облике прежде всего бросалось в глаза почти столь же нестерпимо яркое, несмотря на густо-синий цвет, вихрем закрученное одеяние. Серебряные каймы длиннополого кафтана змеились, бегали и перетекали с почти неуловимой для глаза быстротой. Волнами ходили и две синие с серебряным узором ленты, отходящие от такой же синей с серебром шапочки. Да и само лицо с огромными вытаращенными глазами и торчащими по сторонам чёрными усами было словно выкрашено серебряной краской. Все в пришельце было несколько крупнее обычного, человеческого — и само лицо, и руки, и длинная, не без изящества выточенная чёрная дубинка, которая также непрестанно плясала и вертелась в его руке, и огромные чёрные с раструбами сапоги.

Силуэт гостя закрыл прорезь в реальности, и потусторонний световой ветер стих. Силуэт прекратил своё мелькающее внутреннее движение и застыл, стоя в воздухе в столь же обычной позе, в которой люди стоят на земле.

— Конец боя! — бухнул пришелец, вытянув вперёд короткую бычью шею и глядя одним выпученным глазом направо, другим — налево.

Мечи вернулись в ножны, и гость из иного мира лёгким прыжком спустился вниз.

— Я — Канкнурт, гонитель бесов и прочих посторонних сил возле гробницы его величества императора Регерта, — провозгласил он, небрежно махнув дубинкой в сторону. Стоящее рядом дерево с треском надломилось и, шумя кроной, рухнуло наземь.

— А вы, я смотрю, люди непростые и пришли сюда неспроста.

— Ты прав, Канкнурт, — ответил Велвирт, — у каждого из нас есть вопросы к великому императору, но лишь один из нас может войти в гробницу.

— Уж это мне виднее, кто может войти, а кто не может, — ответил гонитель бесов, шевеля усами. — Я вижу… Я всё про вас вижу. Боя вашего причина из нашего мира пришла и только в нашем мире разрешиться может. А вы собрались решение в грубом мире мечам доверить.

Канкнурт уселся прямо в пустоте, словно на невидимую скамью и задумался, глядя перед собой огромными вытаращенными глазами. Никто не нарушал молчания.

— Вы оба войдёте во владения великого императора. И там, у ворот Регерта, решится ваш спор и завершится ваш поединок — поединок судеб и сущностей. А кто останется, сможет войти и к самому императору. Если сможет… А может, и не сможет. Вы в тайных искусствах искушены — про пилюлю «жизни-смерти» не мне вам рассказывать. Только тонкое тело может запретную границу пройти. А телу простому, грубому лучше и не соваться. Раньше вон по всему лесу скелеты валялись — всё хотели подкопаться да проковыряться, пока дубинкой не шмякнешь. Теперь перестали.

— Позволь спросить, Канкнурт, — вступил Сфагам, всегда ли ты сам жил в тонком мире?

— Не-е-т. Рождён я был человеком и жил в самом Каноре. И занятие у меня было преинтересное! Ни за что не догадаетесь! Вызывал я с того света духов жертв и свидетелей для показаний в суде. Против преступников. Не у всякого мага такие вещи получаются, а? Имел я девятый ранг по чиновной службе — это по тем ещё временам! Тогда чины почём зря не давали, не то что сейчас! И была у меня третья степень посвящения придворного мага. А потом меня отравили — уж больно многим моё занятие не нравилось. Вот тогда и взял меня Регерт в свою загробную свиту. А тех молодцов, что меня отравили, я на том свете встретил. Поговорили… Иногда и не только возле гробницы делишки находятся. Вот помните, лет триста пятьдесят назад принц Гентиар заговор раскрыл? Вроде как ни с того ни с сего?

— Помнить, не помним, но читать приходилось, — ответил Велвирт.

— Так вот, это я тогда ему во сне разъяснил, что к чему… Ладно, — хлопнул себя по коленям Канкнурт, — пять дней поста и подготовительных медитаций. Без этого просто помрёте и всё. Ну, да вы сами знаете. На шестой день утром получите по пилюле, и проведу я вас внутрь. А ты, малый, — обратился он к Олкрину, — будешь за телами присматривать. Когда кого закапывать — сам поймёшь. Так вот!

Гибкой пружиной гонитель бесов подскочил вверх, на миг застыл в воздухе и провалился в ослепительную прорезь в пространстве, светящийся силуэт которой затухал ещё несколько мгновений.

Сфагам достал из сумки пирамидальную металлическую чашу.

— Надо возжечь огни и почистить здесь тонкое пространство. Наши медитации должны быть глубокими.

Велвирт кивнул и достал свою такую же чашу.

Глава 4

Монотонный плеск волн за бортом и почти незаметное покачивание корабля сменились топотом ног по палубе, громкими выкриками и заметным изменением курса.

Гембра вновь глянула в прорезь. Берег был уже далеко. Белокаменный, пестрящий парусами порт Гуссалима теперь едва просматривался в серебристой дымке. Корабль совершал резкий поворот. Откуда-то сбоку выплыло нагромождение белых гладких беспорядочно разбросанных каменных глыб. Это был маленький вулканический островок, к которому Халгабер спешил подогнать свой корабль. Гембра собралась было опуститься на место, но, случайно кинув взгляд против солнца на другую сторону моря, где и небо и вода слились в ослепительной синеве, она увидела, и совсем близко, вереницу исчерченных золотыми лучами чёрно-лиловых силуэтов. Мучительно напрягая зрение, прижала она лицо к жёсткой просмолённой доске.