Игры демонов (№2) - Конец игры

Сфагам кивнул, с трудом стряхивая со лба плотно прижатую ветром прядь волос.

— И вот все они с разных сторон идут в одну и ту же комнату, чтобы открыть один и тот же сундук и выпустить в мир нечто, что заранее приготовлено тем, кто ставит цели. Но сами они, конечно же, этого не знают. Каждый собирается найти в этом сундуке то, что ему самому надо. А тот, кто добирается первым, — получает в награду бессмертие. Вот как я, например! — захохотал Канкнурт, кувыркнувшись в воздухе и едва не накрыв Сфагама вязкими складками своего тёмно-синего одеяния.

— А двуединщики называют того, кто ставит цели, единым богом, подобным человеку и утверждают, что он всемогущ. Если это так, то зачем всемогущему прибегать к помощи смертных и обманывать их, заставляя служить себе? — задал Сфагам нарочито открытый и бесхитростный вопрос.

— Это для них он всемогущ! Это они хотят его видеть таким — на меньшее они не согласны. Не всемогущий бог для них не слишком высок. Во! Стихами заговорил!… А всё твои вопросы… На самом деле тот, кто ставит цели, вынужден подстраиваться под то положение дел, которое он сам до этого создал. Что родилось — то родилось, что распалось — то распалось, и никакой бог ничего с этим не поделает. Если бы тот, кто ставит цели, был действительно всемогущ, у него не было бы нужды так искусно прятаться под носом у смертных, заметать следы и манить их ложными образами! Так вот… А теперь давай-ка побыстрее!

Леса, горы, серебристое плетенье дорог, блестящие змейки рек, крошечные домики, игрушечные выгородки крепостей и городских стен далеко внизу уже не проплывали, а проносились перед слезящимися от ветра глазами.

— Пока разгадываешь сон — он, чего доброго, сбудется! — многозначительно прокричал Канкнурт. — Смотри, не зевай!…Великий император помнит тебя!

Комок синих складок подскочил вверх и, завертевшись водоворотом, растаял в сияющей вышине. Глянув вниз, Сфагам увидел знакомые уже долины, покрытые неописуемыми каменными фигурами. Вот откуда черпает душа вдохновляющие образы бесконечности! Вот с чем мечтает она навсегда слиться, вырвавшись из оков тела, даже сколь угодно совершенного! Даже просто окинуть взглядом всё это — означало почувствовать себя равным богам! Однако пора была возвращаться. Полёт Сфагама стал ниже. Вот и сама Долина Бесов с её статуями, от вида которых замрёт любое сердце. Лететь над ними было тяжело — от каменных исполинов исходил почти непреодолимо мощный силовой поток, который в состоянии далёкого сна чувствовался как тяжёлый вязкий ветер. Душе, не готовой к долгим странствиям в «среднем мире», здесь задерживаться не стоит. И вот расступаются белоснежные складки известняковых стен, проплывает внизу по-летнему пышная зелень фруктовых садов, вот среди прихотливых извивов каменной породы просматриваются полустёртые рельефы возле чёрных отверстий. Здесь — входы в скальные храмы. А вот уже и соседняя долина, а за ней ещё одна… Вот и знакомая чёрная точка — вчерашняя пещера. Но коня возле неё почему-то не было. Сфагам поспешил спуститься. Тела в пещере не было. Не было и его вещей — меча, плаща и сумки. Каменная комната было совершенно пуста. Диковинные черепа тоже исчезли. Тонкое видение безошибочно подсказывало, что утром здесь побывало несколько человек в сильно возбуждённом состоянии — комната была полна их аурических следов. Ведомый тонким зрением, Сфагам покинул пещеру и стал быстро спускаться вниз в долину. Нужно было, не теряя времени отыскать опрометчиво оставленное тело.

В посёлке что-то было неладно — это чувствовалось ещё издали, хотя никаких явных признаков беды заметно не было. Впрочем, с близкого расстояния нельзя было не заметить, что на улочках царит странное запустение. В садах и огородах тоже никого не было видно.

Конь Сфагама стоял на привязи возле самого большого дома, откуда доносились громкие возбуждённые голоса. Не было никаких сомнений, что тело следует искать именно там.

* * *

— Вы что, не помните, как это было в прошлый раз?! — кричал, срываясь на хрипоту, какой-то забравшийся на стол человек, пытаясь заглушить беспорядочный гул голосов, стоящий в большой, переполненной людьми комнате. — Всё как тогда! Сначала аист вокруг домов летал, потом Маленького Тарпа видели с флейтой. А потом сразу и началось!…

— Верно, верно! Всё, как тогда!

— Вот и я говорю! А тут ещё этот! — продолжал оратор, — ткнув пальцем в сторону небрежно брошенного у стеки возле входа бесчувственного тела. — Колдун это — точно вам говорю! В прошлый раз в пяти посёлках почти все вымерли, в этот раз все подохнем! Точно говорю!

— А правда, чего это ему в наших краях понадобилось?

— Колдовал в пещере, не ясно, что ли? Видел черепа-то?

— И сам, не то живой, не то мёртвый.

— Вот он-то болезнь и наколдовал!

— Вот слушайте! — вновь завладел вниманием собравшихся стоящий на столе. — Пока мы все ещё не заразились, надо отнести его в храм и разрезать на части и сжечь на алтаре демонов. Тогда они нам, может, и помогут! А упустим время — все перемрём!

— Точно! Нечего время терять!

— Пошли в храм!

— Погодите, может, он и не виноват ни в чём, откуда вы знаете? — пробился сквозь общий гам одинокий голос.

— А тебе, Асвирам, как всегда, больше всех надо! Тебе в прошлый раз боги выжить помогли, и болезнь тебя больше не берёт. Вот тебе на всё и наплевать!… Нечего его слушать!

Асвирам пытался ещё что-то возражать, но его голос утонул в хоре возмущённых выкриков.

Сразу несколько рук схватили валяющееся в неестественной позе тело и перевернули его на спину. Одежду, волосы и половину лица покрывала густая пыль.

— Эй, помнишь, когда мы его тащили, в руках было что?

— Не! Точно не было.

— А сейчас есть! Вон смотри, в кулаке что-то!

— Я ж говорю, колдун!

— Давай-ка посмотрим…

Первое, что почувствовал Сфагам, возвращаясь в свое тело, было то, что кто-то пытается разогнуть пальцы его левой руки, где был зажат талисман Регерта. Едва узнав вернувшуюся душу, тело мгновенно отреагировало на автоматические команды, будто только и ждало момента. Человек, пытавшийся разогнуть пальцы Сфагама, с воплем отлетел в сторону, а остальные в ужасе попятились. Сфагам открыл глаза. На него смотрело множество чужих глаз, в которых читались удивление, страх и ненависть.

— Я ж говорил — колдун, — тихо сказал кто-то сзади. Но в наступившей тишине его слова услышали все.

— Драться хотите? — Сфагам обвёл взглядом обступивший его людей.

— А вот разберёмся, что ты за птица, тогда и посмотрим! — злобно ответил стоящий ближе всех мужик, сделав, на всякий случай шаг назад.

— Я монах. Проезжал через ваши края по своим делам. Ничего плохого вам не сделал, и делать не собираюсь. А у вас-то что происходит?

— Будто не знаешь!

— Сам же наколдовал! — загудели голоса.

— Погодите! Давайте расскажем!… — вперёд пробился Асвирам — седой, небольшого роста человек лет пятидесяти. — Восемь лет назад здесь прошла болезнь. Все деревни почти вымерли. Тогда тоже видели Маленького Тарпа с флейтой. И вот вчера опять началось…

— Что за болезнь? — быстро спросил Сфагам.

— Сначала жар, потом холод, потом распухает горло, человек теряет зрение и вскоре умирает. И всё очень быстро — днём заболел — вечером умер. А вот мне тогда боги помогли — я заболел и не умер. Теперь меня болезнь не берёт.

— А половина посёлка уже лежит!… — вмешался чей-то голос.

— Ой! Я, кажется тоже!… — испуганно проговорила одна из женщин.

Все как по команде шарахнулись в стороны, оставив её стоять посредине мёртвого круга.

— Так! Будем лечить, — решительно сказал Сфагам. — Вы можете мне не верить, но терять вам, как я вижу, всё равно нечего. Куда вы дели мою сумку?

Комната загудела, разделившись на два лагеря. Сфагам терпеливо ждал, пока шум уляжется. Наконец, непримиримо враждебные, хотя и были очень крикливы, остались в меньшинстве. Кто-то бросил к ногам Сфагама его сумку. Подняв её, монах порадовался, что её ещё не успели распотрошить. Была на месте и игла. Кто мог предполагать, что опять придётся ей воспользоваться. Теперь Сфагам прекрасно знал, что делать. А главное, люди вроде бы ему поверили и готовы были следовать его словам. Пока большая часть людей разошлась, чтобы привести больных со всего посёлка, другие занялись уборкой, тщательно выметая из комнаты всю грязь и мусор.

Наконец, когда комната вновь до отказа заполнилась людьми, была плотно затворена дверь и все окна, а Сфагам, закрыв глаза, с помощью иглы стал направлять течение энергии в комнате. Тем временем принесли несколько охапок соломы и, сложив их в середине комнаты, подожгли. Пока солома, которая оказалась сырой, разгоралась, Сфагам писал на деревянной дощечке специальные заклинания. Когда всё вокруг заполнил едкий дым и люди стали кашлять и задыхаться, Сфагам бросил дощечку в огонь, поднялся и, скрывшись за плотной завесой дыма, стал направлять остриё иглы к различным жизненным точкам своего тела. Ощущение лёгких уколов передавалось всем находящимся в комнате. Теперь все они чувствовали себя единым телом, из которого изгоняется болезнь. И хотя облегчение было очевидным, люди долго не решались поверить в спасение. Но когда, наконец, открыли окна и свежий воздух хлынул внутрь, комната наполнилась радостным шумом, и громче всех выражали свой восторг те, кто ранее выказывал особую враждебность и недоверие.

— Постарайтесь поменьше есть в ближайшие дни!

Не теряя времени, Сфагам, Асвирам и ещё несколько человек, взявшихся помогать, пошли по домам, где лежали больные. Многие из них были уже в бреду и совсем не понимали, что с ними происходит. Здесь одной иглы было мало. В ход шли пилюли из сумки Сфагама и особый массаж руками. Детей лечить было легче, стариков — труднее.

Дом шёл за домом. Сменялись лица больных, отмеченные печатью страдания, надежды или обречённого безразличия. К вечеру пошли в соседний посёлок, где больных было не меньше. Сфагам торопился. И не только потому, что больным надо было помочь как можно скорее. Он знал, что сам поражён болезнью. Знал он и то, что не сможет вылечить себя сам, ибо это было не случайное заражение, а месть самой болезни или силы, её наславшей. Здесь, во владениях чуждых энергий и субстанций, противостоять ей не было возможности. Несколько раз Сфагам чувствовал, как его тело отбивает жестокие атаки невидимого яда. Но в конце концов отрава проникла внутрь и принялась разрушать энергетические центры.

Покидая дом последнего больного, Сфагам уже с трудом держался на ногах. Опираясь на плечо Асвирама, единственного, кто остался рядом с ним, он с трудом добрался ближайшей полуразрушенной скалы, где в изнеможении упал на каменный пол выдолбленной внутри неё комнаты. Асвирам принёс хвороста и разжёг посреди комнаты небольшой костёр. Подложив под голову Сфагама его сумку, он сел поодаль у стенки и замер, печально уставившись на огонь.

Сфагам знал, что умирает. Не то чтобы он потерял спокойствие — к внезапной смерти он был готов всегда. Было просто обидно. Обидно и страшно. Обидно, что не ответил на главные вопросы, и страшно, что так и не сделал главного дела. Не успел… Но мог ли он себя винить? Ему всегда было свойственно во всём винить себя. Даже тогда, когда это было совсем несправедливо. А теперь… Мог ли он бросить этих людей и спокойно уехать? Нет! Это было бы ещё страшнее! И всё же не так он хотел бы уйти из жизни… Мысли стали путаться. Каждая из них, словно острый кол, вонзалась в мозг, неотвязно терзая его. Разрисованные бликами костра каменные стены поплыли перед глазами, а руки и ноги стали будто чужие. Иногда над ним склонялось полубесформенное пятно, и тогда Сфагам чувствовал, как к его губам прикасается горлышко фляги с водой. А затем всё растворилось в рваной мерцающей темноте, прорезаемой беспорядочными разноцветными вспышками. И из этой темноты стали сгущаться и выползать страшные и болезненные образы — зрительные отражения мыслей-палачей. Жар и головная боль стали невыносимы. Но разум ещё сопротивлялся, каким-то чудом умудряясь наблюдать всё это как бы со стороны. Сторож сдавался последним, но и его силы иссякали. И вот среди хаоса терзающих мыслеформ в полуугасшем сознании проявилась необычайно яркая картина. Откуда-то сбоку выплыло серое человекоподобное существо с тонкой зеленоватой шеей и бесцветной паклей волос, нахлобученной на плоское, похожее на тыкву лицо. А сверху спустился тот самый, уже знакомый… красный. Существа сошлись в неизъяснимом разговоре, и только одна последняя фраза долетела до полумёртвого мозга — «Отпусти его!» А потом наступила темнота. И сквозь эту темноту, словно с другого края земли, донеслись знакомые уже звуки тростниковой флейты. Тьма отступила, очертания комнаты вернулись на своё место, и при тусклом свете догорающего костра Сфагам увидел, что в проём заглядывает тот, кого жители долины называли Маленьким Тарпом. Не отрывая дудочки от слегка улыбающихся губ, он склонил голову набок и пристально посмотрел на Сфагама. Затем, переведя взгляд на забившегося в угол Асвирама, он потрепал когтистым птичьим пальцем связку монет на поясе, моргнул пару раз своими огромными глазами и, подув снова в свою дудочку, отступил назад и исчез.

Прерывистые звуки флейты растаяли во вновь наступившей темноте. Голова Сфагама закружилась и бессильно упала на жёсткий бок кожаной сумки.

* * *

Первое, что услышал Сфагам, придя в чувство, было пение птиц. Открыв глаза, он увидел, что лежит на влажной траве посреди небольшой лесной поляны. И воздух, и краски этого незнакомого осеннего леса ничуть не напоминали о горных долинах. И небо здесь было выше, бледнее и мягче.

Конь Сфагама мирно пасся возле ближайших деревьев. Меч и сумка лежали рядом. Поднявшись на ноги, Сфагам понял, что от болезни не осталось ничего, кроме тягостных воспоминаний, да ещё, пожалуй, лёгкой слабости. Но это были пустяки. Всё происшедшее означало, что он не только способен, но и ОБЯЗАН сделать нечто важное. Нечто такое, ради чего некие силы не дали ему умереть. Впрочем, после визита демона в его монастырскую келью он уже хорошо понимал, что это за силы.

Редколесье тянулось недолго, и вскоре за деревьями показалась небольшая просёлочная дорога.

— Далеко ли до большой дороги? — спросил Сфагам у встречных крестьян.

— С таким справным конём, как у тебя — полдня, не больше.

— А далеко ли по главной дороге до Канора?

— За день доберёшься. Там ведь не просто дорога — Императорский

Тракт! Лучшей дороги во всей стране не найдёшь!

Сфагам пришпорил коня. Если его забросили поближе к Императорскому Тракту, значит, надо было не терять время и больше ни на что не отвлекаться.

Глава 29

Первые два-три дня, проведённые Гемброй на таинственной загородной вилле, показались особенно длинными и тягостными. Её бурная натура не терпела однообразия и бездействия, и время от рассвета до заката тянулось нестерпимо медленно. Затем сознание понемногу успокоилось, впав в вялый полусон, и дни словно укоротились, как это бывает в тюремном заточении или во время долгой болезни.

Каждый день на небольшом внутреннем дворике Гембра под надзором охранников упражнялась в метании камня. Мишенью служило специально сделанное чучело. Сначала отрабатывался бросок с трёх шагов, затем с пяти и, наконец, с десяти. Постепенно сокращалось и время прицеливания. Навык оттачивался день ото дня, и вскоре мгновенные смертельные броски приобрели не только должную силу, но и безошибочную точность. Ах, как хотелось ей запустить этим увесистым камнем в лоб нахально пялящегося на неё охранника. Тут уж и никакой шлем не помог бы! Но приходилось удерживаться…

Первые же дни показали тщетность надежд на побег. Планы, постоянно возникающие в голове Гембры, отпадали один за другим. Дом был переполнен хорошо натасканной и очень дисциплинированной охраной. Угрюмые служанки были той же пробы.

Раза два приезжал Фронгарт. Он больше не пытался заводить с Гемброй свои развязно-издевательские разговоры, а просто стоял поодаль, наблюдая за её упражнениями на дворике. Потом он давал охранникам какие-то указания и уходил.

Однажды поздно вечером он в сопровождении нескольких стражников неожиданно появился в комнате Гембры и приказал ей следовать с ним. Они вышли на тёмную галерею, нависавшую над ярко освещённым обеденным залом первого этажа. Засмотревшись вниз на слуг, снующих вокруг огромного стола, Гембра неожиданно почувствовала, как грубые руки охранника схватили её за плечи и резко развернули вперёд к свету факела. Перед ней стоял небольшого роста пожилой человек в роскошной меховой накидке и с большим золотым медальоном на груди. От него исходила такая мощная волна уверенности в своей способности повелевать, что не было никаких сомнений, в том, что он стоит неизмеримо выше всех находящихся в доме. Да и не только в доме. Чего стоила одна смиренно-подобострастная поза Фронгарта, склонившегося в полупоклоне справа от вельможи.

— Вот это она и есть? — спросил хозяин, внимательно осмотрев Гембру цепким и жёстким взглядом.

— Да, господин, это она.

Вельможа ещё раз внимательно осмотрел Гембру, и, пожевав губами, вновь обратился к Фронгарту.

— Так она всё знает?

— Знает всё, что ей следует знать, господин. Не более.

Вельможа удовлетворённо кивнул.

— Будь готова, — строго сказал он Гембре. — Скоро сделаешь своё дело.

«Не своё, а ваше!» — хотела ответить Гембра, но сдержалась и покорно кивнула.

— Ну хорошо… С этим ясно. Ты за неё отвечаешь, — бросил вельможа Фронгарту.

— Уведите её, — тихо распорядился тот, кивнув на пленницу. — Хотя нет, постойте!

Он догнал уже спускающегося вниз по лестнице господина и о чём-то с ним коротко поговорил.

— За хорошее поведение и успехи в тренировках тебе оказана честь присутствовать на ужине в обществе самого сиятельного господина Бринслорфа, — криво улыбаясь, сообщил он Гембре. — Иди, переоденься!

Ответив ещё более кривой улыбкой, та направилась в свою комнату, думая о том, что, быть может, это не слишком радостное для неё застолье всё же поможет ей что-то понять о той игре, невольной участницей которой её сделали.

За большим, ярко освещённым столом собралось человек сорок приближённых императорского дяди. Сам он с невозмутимо-строгим видом сидел во главе стола, огоньки от светильников плясали в его небольших тёмных глазах, которыми он неустанно следил за всеми перемещениями в зале.

Когда Гембра спустилась к столу, застолье уже началось. Перебивая негромкую музыку, звучали подобострастные тосты в честь хозяина и его родственников. Сам же он пока хранил молчание.

Всем было известно, что могущественный Бринслорф был ревнителем строгих старых традиций и врагом праздности и излишеств. А люди, близкие ко двору знали и то, что его вражда с регентом империи Элгартисом не была обычной борьбой за власть и влияние на юного императора. Их взаимная неприязнь имела гораздо более глубокие причины. Эти люди не ужились бы вместе никогда и нигде. Всё, связанное с древними традициями, было для Бринслорфа святым и неприкосновенным. Его идеалом была величественная неподвижность, и достижение этого идеала осуществлялось благодаря неукоснительному следованию старине. Он боготворил древность и искренне верил в то, что существующий порядок вещей можно исправить и вернуть в правильное русло. Надо лишь избавиться от врагов и предателей, ограничить в человеческих сердцах стремление к роскоши и разврату, восстановить веру в справедливость закона и с трепетом в душе почитать древних богов. Тогда жизнь станет такой же спокойной, благополучной и, главное, достойной, как во времена древних династий. Но для осуществления всего этого Бринслорфу не хватало власти. Помимо неудовлетворённой жажды неограниченного господства, которую он попросту устал скрывать, его жгло изнутри также и чувство несправедливости. Ведь именно он, Бринслорф, не просто знает, как исправить положение дел в стране, но и сам способен всё это осуществить. Почему же боги поставили у кормила власти не его, а этого!… Элгартиса Бринслорф ненавидел всей душой. Все слова и поступки регента вызывали у него неприятие и возмущение. Здравый и практический ум Элгартиса не искал ответы на вопросы сегодняшнего дня в дне вчерашнем. Он не слишком серьёзно относился к древним ритуалам и обычаям и всегда предпочитал действовать сообразно обстоятельствам, а не по священным образцам старины. Именно в этом усматривал Бринслорф главную угрозу порядку, а потому и считал он регента не только своим личным врагом, но и врагом государства. Вот почему ритуальные здравицы в его честь звучали в компании Бринслорфа всегда как-то двусмысленно и произносились с некоей особой интонацией.

Не желая привлекать к себе внимание, Гембра села было в дальнем конце стола, но Фронгарт пересадил её ближе к середине, чтобы не упускать из виду. Это было даже лучше — сюда доносились разговоры с обоих концов стола. После двух-трёх кубков терпкого красного вина разговоры стали громче и раскованнее. То здесь, то там слышались смелые шутки в адрес регента и его приближённых.

Наконец хозяин поднялся со своего места, поднимая небольшой золотой кубок. За столом мгновенно воцарилась почтительная тишина.

— Много лет назад, — начал Бринслорф, — ко мне пришёл искусный мастер, который научился изготавливать из дерева и металла некое подобие печатей для каждой из букв или цифр. Он говорил, что с их помощью можно будет обойтись без труда сотен переписчиков — достаточно будет просто собрать слово или фразу из отдельных печатей и сделать нужное количество оттисков. Вот тогда я понял, что страна в опасности! А кто из вас скажет мне, почему?

Ответа не последовало.

— Что станет со страной, спрашиваю я вас, когда священные книги перестанут быть священными? — поднял голос Бринслорф. — Чего будет стоить древний Закон, если его можно будет купить по цене хлеба? Однажды в давние времена древо порядка уже сотряслось, когда святые тайны памяти оказались доверены письму. Тогда мир устоял, а вот теперь… Теперь опасность ещё серьёзнее!

— А что стало с мастером, светлейший? — прозвучал чей-то вопрос.

— Какая разница? При чём тут мастер? — почти раздражённо ответил Бринслорф, ища глазами автора реплики, — что-то происходит в головах. И теперь ещё этот со своим новым учением… Поднимем же кубки за то, чтобы боги дали нам сил отстоять наш добрый порядок! И чтобы никто не смог нам помешать!

Стол ответил взрывом восторженных возгласов и звоном кубков.

Не торопясь, заедая вино жареной крольчатиной, Гембра внимательно прислушивалась к разговорам. Но отовсюду неслась лишь обычная пьяная чепуха — пустая и бесполезная. От скуки Гембра стала разглядывать угрюмые статуи воинов в тёмных нишах, полукольцом опоясывающих ярко освещённый стол. Её охватило какое-то странное и непривычное состояние полного безразличия ко всему. Удастся ли выпутаться из этой истории, или нет — какая разница! Любой исход представлялся заранее известным и заранее скучным. Она даже подумала, что не будет в случае чего особенно бороться за свою жизнь. Всё надоело… «Безразличие — плата за свободу», — сказал как-то Сфагам. Теперь она, кажется, поняла, что он имел в виду. Но почему так быстро?…

Неожиданно она почувствовала на себе взгляд человека, сидящего напротив. «Откуда он взялся? Вроде бы его раньше не было», — с недоумением подумала Гембра, пытаясь разглядеть скрытое в глубокой тени капюшона лицо. Лёгким кивком незнакомец указал ей на группу гостей, оживлённо беседующих справа от него.

— Вот тогда надо будет действовать не медля!… — донеслись до неё возбуждённые реплики.

— Нет, не тогда, а попозже! Сначала народ должен воочию убедиться, что верховная власть поддерживает лжепророка, и вот тогда можно будет начать…

— Нет! И тогда рано! Вот когда лжепророк будет убит возмущённым народом и народ бросится на его покровителей. А когда его покровители призовут войска и почти подавят беспорядки, пролив кровь на улицах Канора, — вот тогда придёт наше время! Сил у нас хватит — уличная чернь нам не помощник!

«Э, да тут не просто грязные делишки — тут настоящая измена», — подумала Гембра, быстро сообразив, в какой большом и гнусном деле её хотят использовать как мелкую фишку.

Тем временем незнакомец откинул назад свой капюшон и явил присутствующим свою весьма необычную голову с вихрастой красно-рыжей шевелюрой, ртом до ушей и большим клювоподобным носом. Разговоры вокруг стихли. Украдкой переглядываясь, гости с любопытством разглядывали незнакомца, чьё появление здесь было явно для всех неожиданным. В зале повисла напряжённая тишина.

— Уверен ли ты, что всё произойдёт именно так, как вы предполагаете? — спросил незнакомец одного из участников услышанного Гемброй разговора.

— Уверен ли я? Безусловно! — запальчиво ответил тот. — Если никто в последний момент не струсит и не наделает глупостей, то скорее кролик с этого блюда ускачет в поле, чем наше дело сорвётся!

— Ну, что касается кролика, то об этом можно справиться у него самого… Тебе не скучно здесь, приятель? — спросил таинственный гость, слегка склонившись над блюдом.

В ответ тушка слегка дёрнулась и приподнялась над блюдом. Едва появившаяся на лицах гостей ухмылка вмиг исчезла. С каменными лицами они следили глазами, за тем, как оживший кролик нелепыми прыжками соскочил со стола и ускакал куда-то в темноту. Кто-то брезгливо отбросил недоеденный кусок.

— Вот видишь, — невозмутимо провозгласил незнакомец, — всякое бывает! А ты говоришь…

— Кто ты? — звучно разнёсся по залу голос Бринслорфа, — я тебя не помню.

— Зовут меня Валпракс… Но это не имеет никакого отношения к тому, что я собираюсь сказать.

— Что же ты собираешься сказать? — сдавленным голосом спросил хозяин.

Валпракс наигранно вздохнул и несколько минут в полной тишине разглядывал потолок, запрокинув вверх свою глумливую физиономию.

— Так что же ты хотел нам поведать? — повторил свой вопрос Бринслорф с ноткой сдержанной угрозы в голосе.

Валпракс снова тяжко вздохнул.

— Хорошо!… Но сперва позволь мне задать тебе вопрос, почтеннейший Бринслорф. Вот все мы, то есть, точнее, все вы слышите с детства до старости о том, что раньше всё было лучше и что не худо бы вернуть старые времена. А припомнишь ли ты хоть один случай, чтобы кому-нибудь удавалось возродить хоть ЧТО-НИБУДЬ? Или что-нибудь куда-нибудь вернуть? А? Вот я не помню! А мне, смею заметить, есть что вспомнить!

— Если это даже никому прежде не удавалось, то мне удастся! — резко ответил Бринслорф. — Я исправлю погрязшую в пороке жизнь, как бы трудно это не было.

— Э-эх… — покачал головой Валпракс, — Не хочешь ли ты сказать, что управляешь течением времени? Тогда почему ты удивился при виде ожившего жареного кролика? Нет, почтеннейший Бринслорф, не ты хозяин времени… Как и большинство людей, ты просто не видишь разницы между трудным и невозможным. Странно! Ведь эта разница столь огромна…

— Не хочешь ли ты меня поучить? — сдавленным голосом спросил Бринслорф.

— Что ты! Куда уж мне! Тем более что люди если и понимают иногда какие-то главные вещи, то только на своём собственным опыте, да и то, как правило, перед самой смертью. А тебе, почтеннейший Бринслорф, боги отмерили долгую жизнь! И вот за это и неплохо бы выпить!

Гости, неуверенно поглядывая то на хозяина, то на странного оратора, подняли и в тишине осушили кубки.

— Твои речи непозволительно дерзки, но я желаю выслушать тебя до конца, — проговорил Бринслорф, нервно вертя в руке свой золотой кубок.

Валпракс снова вздохнул, вперив в потолок рассеянный взгляд своих огромных жёлто-зелёных глаз.

— Непростые вещи должен я объяснить тебе, почтеннейший Бринслорф… да и не знаю, понравятся ли тебе мои объяснения…Вот ты думаешь, что всё твоё беспокойство происходит оттого, что дела в стране идут не так, как должно, или власть не в тех руках… А ведь на самом деле все твои беды внутри тебя.

— Как это понимать?

— Это значит, что не мир вокруг тебя свихнулся и вот-вот погибнет, а сама твоя душа разорвана изнутри и не знает мира и покоя. Но ей мало себя самой — и не в себе ищет она источник покоя. Ей непременно надо добиться единения с миром, и потому мучает её зуд непрестанного переделывания этого самого мира. Но не беспокойся — не один ты такой… Множество людей только тем и спасаются, вернее, им кажется, что спасаются бесконечным переделыванием мира. Каждый в своём уголке. Кто дома строит, кто огород копает, кто воюет, кто служит, а ты вот вознамерился переделать жизнь всей страны. А скажи мне, почтеннейший Бринслорф, знаешь ли ты хоть один случай, чтобы некий государственный муж не императорского рода, поднявшийся к вершинам власти по длинной лестнице, был бы в конце концов доволен результатами своих трудов. Чтобы мир переделался и стал таким, как надо. Я впрочем, помню одного такого, лет четыреста назад, но был он полным дураком. А вот ты, поди, и ни одного не припомнишь! Не переделывается мир! И ты со своими порывами несамостоятельной души ничем не отличаешься от тех поборников новой веры, которых ты преследуешь. Просто ты хочешь исправить растение, загнав его снова в землю, а они тянут его силой вверх к солнцу. Вот и вся разница! А главный твой враг, который при власти, — так он просто следует естественному ходу вещей и не рвётся ничего переделывать. Он понимает, что если цель оправдывает средства, то, стало быть, она в них же и заключается. Поэтому он подгоняет цель под средства, а не средства под цель, как ты. Это не менее подло, но, по крайней мере, более честно. Вот почему боги вручили бразды правления ему, а не тебе…Хотя, конечно, он ничуть не меньший мерзавец, чем ты, — дружеским тоном добавил демон, прихлёбывая вино из бокала.

— Господин, здесь измена! — выкрикнул кто-то рядом с Гемброй.

— Уж кто бы говорил об измене, шутник! — отозвался Валпракс, цепкими звериными зубами отхватывая кусок жареного мяса.