Игры демонов (№2) - Конец игры

— Верно, есть такое… Ну что ж, тогда давай у него самого и спросим. — Элгартис щёлкнул пальцами и коротко распорядился подбежавшему слуге привести нового повара.

— Анмист вошёл в кабинет не в поварском костюме, что ему выдали во дворце, а в своей обычной одежде. Это, конечно же, не ускользнуло от внимания регента и его проницательного шута. По сути, это уже было началом разговора.

— Сядь рядом, — распорядился регент.

— Но, светлейший, при моём положении это было бы дерзостью.

— Не большей, чем спорить со мной. Этого я не люблю. — Элгартис указал рукой перед собой на место за столом. — Я освобождаю тебя от цепей смирения и почитания чинов. Они ведь не слишком для тебя привычны.

— Если светлейшему угодно говорить со мной, как с равным, то я осмелюсь спросить, понравилась ли ему моя сегодняшняя работа? — спросил Анмист, садясь на указанное место.

— Да! — коротко ответил за Элгартиса шут.

— Готовить ты, несомненно, умеешь. Но сдаётся мне, — продолжил регент, — что ты такой же повар, как я водовоз.

— А я — жрец Пещеры Света, добавил Маленький Оратор.

— Одним, словом, твоя поварская работа — лишь прикрытие для достижения своих целей. Верно? — зеленовато-ореховые глаза Элгартиса смотрели на Анмиста в упор.

— Ты прав, светлейший. Я не смею тебе лгать.

— Ну так говори.

— Мы слушаем, — подхватил шут.

— Страна в опасности, светлейший. Это мало кто пока понимает… — заговорил Анмист, немного опустив голову. — Идёт брожение умов, и грядут большие перемены… этот Пророк Света…

— Ты говоришь об этом Айерене из Тандекара, прозванном Фервурдом? — вступил Маленький Оратор. — Его сегодня взяли под стражу и посадили в городскую тюрьму за святотатство, возмущение народа и оскорбление древнего Закона. Завтра будет дознание.

— Ты приказал его арестовать? — изумлённо спросил Анмист правителя.

— Это господин Бринслорф постарался. Всё ему неймётся… Но этот самый пророк сам нарвался. За такие дела любого арестуют. Тут даже я мало что могу сделать. Бринслорфу твой пророк не нужен. Это наши дела… Он хочет всполошить народ и вызвать меня на определённые действия. Но это — не твоя забота.

— Светлейший! Сейчас очень многое зависит от судьбы этого Айерена. Может быть, судьба всей страны.

— Тебе-то что до него? Да и до судеб страны? — ухмыльнулся регент. — У тебя ведь своё на уме, не так ли? Или, может быть, ты сам уверовал в его учение?

— Я знаю одно, светлейший. То, что проповедует этой Айерен, — не простые байки для неискушённых умов. За ним стоит сила. Сила будущего. И тот, кто пойдёт наперекор этой силе, будет сметён и проклят потомками. Неужели тебе безразличен суд потомков?

На лицо регента упала тень угрюмости. Ухмылка осталась на его губах, но взгляд исподлобья стал тяжелей и напористей.

— Не будь ты в прошлом учёным монахом, я бы назвал твои слова безответственным вздором, — промолвил он, наконец, — но, возможно, в них есть свой резон. Возможно…

— Казнь этого человека покрыла бы тебя позором. И хоть истинным виновником его смерти был бы Бринслорф, осуждение и злословие падёт на твою голову, ибо ты правитель государства.

— Выходит, ты печёшься о моей репутации в глазах потомков? Как трогательно!

— Э-э, братец, темнишь! Что-то тебя связывает с этим самым Айереном! — шутливо грозя пальчиком, протянул Маленький Оратор.

— Да, наши судьбы связаны одной нитью. Но куда ведёт эта нить, никто не знает.

— Хм… И чего же ты хочешь? — спросил регент.

— Светлейший! Позволь мне поговорить с Айереном. Это ведь не только моё дело. Если он — не истинный пророк, то ты должен об этом знать.

— Ты уверен, что сможешь это определить? — последовал вопрос регента.

— Да, уверен.

— Что ж, — проговорил Элгартис, немного подумав, — тюрьма — это конечно, не место для учёных бесед, и охрана там вся из людей Бринслорфа. Но я устрою тебе встречу с ним. Сегодня ночью. А потом ты подробно передашь мне ваш разговор. Ну, а дальше — посмотрим… Всё. Можешь идти.

Анмист встал из-за стола и, с поклоном, вышел.

— О чём же ты так мучительно задумался, глупейший из мудрейших? Не иначе как о телятине с грибами!

— Тебе бы всё зубоскалить… Не ходи за мной, — буркнул Элгартис, поднимаясь с места. — Как думаешь, можно доверять этому малому? — спросил он шута, обернувшись у самой двери.

— Пока можно! — ответил тот, не отрываясь от еды и деловито забираясь с ногами на стол.

— Ну-ну…

Распустив знаками слуг и охранников, регент направился в галерею гробниц. Это было едва ли не самым тихим и уединённым местом во всём дворце. Сюда Элгартис приходил, когда поток нескончаемых государственных дел становился невыносимым и не было сил больше видеть физиономии придворных чиновников, секретарей, жрецов, писцов и всех прочих бесчисленных обитателей дворца. Кроме того, иногда гробницы императоров давали ответы на мучившие его вопросы. Иногда, но не всегда…

Сегодня в галерее гробниц было как-то особенно светло. Поэт назвал бы игру бликов на разноцветных камнях праздником осеннего солнца. И воздух был в этот день как-то особенно чист и прозрачен. Но Элгартис не был поэтом. И мысли его были заняты другим.

«А что, если он прав и сейчас происходят важнейшие события за все годы моего правления?» — размышлял регент, разглядывая высящееся над его головой помпезное надгробие. «Сделают ли мне такое? — кольнул ехидный вопрос. — Приравняют ли меня к императорам, или запишут во временщики? Во временные гости на корабле власти?»

Элгартис перешёл к другой гробнице. Гулкие шаги звучали завораживающе. Казалось, что в какие-то особо важные моменты древние императоры, чей прах хранился в глубинах каменных тел гробниц, принимали его, Элгартиса, за своего и говорили с ним, как с равным. Но сегодня они, похоже, решили молчать. В задумчивости правитель Алвиурии переходил от одной гробницы к другой. Да, здесь отступала суета и мелкие мысли. Но и та волна, что исходила от последней обители древних императоров, была тяжела. Чересчур тяжела…

Бездумно проведя рукой по гладкому камню надгробного монумента, Элгартис медленно двинулся дальше, продолжая слушать звук собственных шагов. «Как распознать за текучей обыденностью поступь великого? Как узнать, что забудется назавтра, а что останется в веках?» — мучительно размышлял он, подходя к знаменитой гробнице императора Лингреста II. Этот надгробный памятник разительно отличался от всех остальных. Он представлял собой большую скульптурную композицию, изображающую похоронную процессию. Фигуры располагались спиралью в четыре кольца. Впереди шествовали прямые, словно застывшие фигуры тасгиндов — слуг демонов загробного мира. Устремлённые вперёд, в своих длинных гладких плащах, они будто не чувствовали тяжести несомого на плечах гроба с телом императора. А за ними, словно исполняя магический танец, следовали образы добродетелей и пороков покойного. Чередуясь между собой, они будто вели между собой беззвучный спор жестов и поз. Рассудительность и жадность, великодушие и злопамятность, отвага и безрассудство в соседстве с демонами и духами человеческих страстей сливались в равновесный круговорот сущностей, завораживающий своей внутренней экспрессией. Каменные фигуры первых трёх колец спирали стояли прямо на полу, словно приглашая присоединиться к их танцу. А образы четвёртого, самого малого кольца, последовательно уменьшаясь в размерах, постепенно уходили в землю: по колено, по пояс, по грудь и далее. В самом центре спирали над уровнем пола едва виднелось странное маленькое существо, мучительно вылупляющееся из земли на поверхность. Это был образ не успевшего проявиться свойства души, ещё смутного, бесформенного и не определившегося. Существо протягивало руку в сторону несущих гроб, словно пытаясь их остановить. Так начало связывалось с концом… Некоторые трактовали смысл памятника иначе. Говорили, что фигуры изображают земные дела императора, а маленькое существо в центре спирали — это образ замысленных, но не осуществлённых свершений. А ещё говорили, что ваятель Дорвилсаф, создавший пятьсот лет назад это необычное надгробие, сам общался с демонами, и они наказали его безумием.

Как бы то ни было, на эти фигуры можно было смотреть бесконечно. Теперь Элгартису виделось в них что-то зловещее. Они, казалось, смеялись над ним. И даже сам лежащий в гробу с обращённым вверх лицом император лишь только изображал безучастное спокойствие. Нет! Сегодня духи мёртвых императоров явно не намерены были ему помогать. Стряхнув мучительную задумчивость, Элгартис решительным шагом направился к выходу из галереи, где его, уже переминаясь с ноги на ногу от волнения, поджидали два младших дворцовых распорядителя.

— Светлейший! Доклады секретарей…

— Светлейший! Его величество спрашивает…

— Здесь не положено разговаривать. Доложишь по дороге, — бросил на ходу регент, оставляя за спиной две склонившиеся в подобострастном поклоне фигуры.

Дворцовая жизнь продолжалась.

* * *

Был уже поздний вечер, когда Анмист под видом судебного чиновника проник в городскую тюрьму. Когда охранник отворил дверь в камеру, Анмист почему-то испытал неожиданное и давно забытое чувство волнения. Что-то внутри проснулось и щемящим чувством необратимости каждого шага и каждого слова указало ему на особую значимость всего происходящего. Подумалось даже, что сидение в тюрьме должно избавлять от этого чувства. Усмехнувшись про себя, Анмист вошёл в тёмную камеру.

— Он здесь один? — полушёпотом спросил он охранника.

— Один.

— Прекрасно… Не шуми дверью.

Когда дверь за охранником закрылась, единственной светлой точкой в камере осталась едва тлеющая в уголке свечка. Она совсем не давала света, и Анмисту пришлось немного постоять у двери и подождать, пока глаза привыкнут к темноте. Наконец, он стал различать полулежащую фигуру арестованного, притулившуюся на грубой деревянной лежанке возле окна. Анмист неслышно подошёл и присел рядом. «Вот этот убогий хилый человечек, которого я могу убить одним слабым ударом, но который знает то, чего не знаю я, и владеет тем, чем я не владею», — думал он, разглядывая спящего. И тут будто бес внутри проснулся. «А почему бы не решить всё сразу? Один лёгкий удар в переносицу — и всё будет кончено! И не будет того, кто стоит на моём пути. Не будет того, кто проживает мою жизнь и вместо меня владеет людскими душами!» Но разум осадил беса. Было совершенно ясно, что просто убить его означало бы проиграть по всем статьям. Разум Анмиста мог рассчитывать игру на много ходов вперёд и давно заготовил планы на будущее.

— Ты кто? — неожиданно спросил Айерен, не меняя позы, и вроде бы даже не открывая глаз.

Этот, казалось бы, простой и естественный вопрос застал Анмиста врасплох.

— Кто я…? Это долгая история… — проговорил он, сознавая, что и на самом деле НЕ МОЖЕТ ОТВЕТИТЬ, КТО ОН ЕСТЬ ТАКОЙ. — Во всяком случае, я не тот, кто ты думаешь, — вышел он, наконец, из лёгкого замешательства.

— Я думаю только то, что тебя привела сюда не служба, а своя собственная нужда, — тихо сказал Айерен, слегка поворачивая голову к собеседнику.

— Верно… Скажу больше. Я тот, кто тебя ненавидит. Ненавидит все твои слова и дела. Я тот, у кого ты забрал власть над душами.

— Тогда я знаю, кто ты. Небесный Отец предупреждал меня. Я чувствовал твоё присутствие. Всегда чувствовал… Ещё до твоего рождения. Ты ведь не стар.

— О, да! Я ещё довольно молод. И моя жизнь продлится намного дольше твоей.

— Моя жизнь скоро оборвётся. Так угодно Отцу. Тебе недолго осталось ждать.

— Ну, вот уж нет! Ты — мой враг, но кто сказал, что я ищу твоей смерти? Напротив, я хочу, чтобы ты жил долго. Как можно дольше! Ты удивлён? Что ж, я объясню…Ты думаешь, что, неся людям своё учение, ты делаешь своё дело, или дело этого самого своего Отца. Нет! Ты делаешь МОЁ дело. И чем дольше ты будешь его делать, тем лучше! Тем легче мне будет потом. Ты хочешь ввести своих единоверцев во Врата Света? Прекрасно! Води их туда! Удивляй и развлекай народ чудесами и фокусами. Но знай, что этим ты готовишь место для меня. Ты хочешь построить мир абсолютного добра. А абсолютного добра не бывает, поскольку без зла мир и минуты не простоит…

— Всегда нужно стремиться к самому большому, к самому высокому. А жизнь всё равно снесёт в сторону. Если стремиться к самой вершине, то, может быть, хоть немного поднимешься.

— Знаю я цену твоему смирению. Слышал… Ты возомнил, что можешь переделать мир. Но выйдет у тебя совсем не то, что ты хочешь. Чем грандиознее претензии на обладание истиной, тем грандиознее стоящая за ними ложь. Чем громче разговоры о добре, тем скорее они на деле переходят в свою противоположность. Ты ещё что-то говорил о равенстве людей. Уверяю тебя, как только среди победителей найдутся те, кто будет следить за соблюдением равенства, — а они найдутся мгновенно, уж будь спокоен, — наступит такое неравенство, какого ещё не видели под небесами. И всё это, между прочим, будет осенено твоим именем.

— Да, человеческая природа несовершенна. Но что остаётся нам, кроме как двигаться к её исправлению?

— Исправлению? Твоя вера не исправляет человеческую природу, а извращает и уводит её от своих естественных оснований. Можно бесконечно переделывать мир, оставаясь скотами! И те, кто идёт за тобой, и есть ленивые, слабые, тупые скоты! Скоты, мечтающие о загоне. Ты борешься с рабством тела и подсовываешь людям рабство души. Ты хочешь, чтобы люди собрали свои распылённые и рассеянные среди множества вещей духовные силы и направили их на исцеление своих душ. Но, направляя свои силы путём твоей веры, они, прежде всего, соберут в кулак всю свою злобу, всю свою месть, всю свою нетерпимость, все животные обиды маленьких людишек. Много-много маленьких никчёмных людишек, пока что не очень опасных поодиночке, соединят свои духовные силы где-то там на небе. И тогда польётся кровь за веру. И ты, именно ты, будешь символом этой веры. Вот за что ты борешься!

— Небесный Отец глаголет всем народам. И путь к нему открыт для всех.

— Да-да! И каждый народ сделает из твоего учения то и только то, ЧТО ЕМУ САМОМУ НУЖНО, то, к чему он внутренне готов и куда направляет его собственная природа. Не пройдёт и двадцати лет, а твои слова исказят так, что ты будешь волчком вертеться в гробу, если конечно, твой Отец не возьмёт тебя к себе на небо…

— Зачем ты говоришь мне всё это? — помолчав, спросил Айерен.

— Ты должен знать, что за тобой приду я. И моя власть над душами, в отличие от твоей, будет долгой. Очень долгой. Чем выше дерево, тем длиннее тень. Чем больше люди будут бредить твоими идеями добра, чем ревностнее они будут насиловать свою природу, исполняя твои невыполнимые заповеди, чем яростнее они будут отстаивать мир с мечом в руках, чем больше они будут убивать друг друга за нетвёрдость в вере и недостаточное милосердие, тем сильнее будет моя власть над ними. Ведь я — твоя противоположность! Твоя сила кормит меня. Ничего не поделаешь, мир стоит на равновесии начал. С этим, я надеюсь, даже твой Небесный Отец не поспорит.

— Да! Ты тот самый посланец тех сил, с которыми предстоит сразиться воинству Добра в конце времён.

— Опять ты за свои сказки… Давай лучше о деле. Не всем во дворце нравится, что ты тут сидишь. Не буду пока говорить, кому, но это люди очень серьёзные. Не хочу сказать, что удрать из тюрьмы будет легко, но если ты согласен немножко пошевелиться, я попробую это устроить. Терять-то тебе нечего…

— Я не согласен. Мне есть что терять. Пусть свершится то, что предначертано. Тебе этого не понять, хоть ты и очень умён. Я не стану молиться за твою душу перед Небесным Отцом, ею уже владеют другие силы.

— Вот видишь. Твой Отец не всемогущ и зло живёт само по себе, а не с его попущения. Сколько бы вы ни говорили о единстве, сколь бы ни склеивали распавшиеся половинки мира, его двойственность навсегда останется вашим проклятьем. Вы никуда не скроете эту двойственность и не скроетесь от неё сами. И в конце концов она вас погубит. И случится это гораздо раньше конца времён. Стало быть — суд и приговор.

— Стало быть, так.

— Ну, как знаешь. Во всяком случае, я постараюсь, чтобы твоя встреча с твоим Небесным Отцом произошла как можно позже. Ты ещё можешь сделать для меня много полезного.

— Люди всё равно не станут жить по твоим законам.

— Они уже живут по моим законам! — едва не крикнул Анмист, вставая с места.

— Выходит, ты меня превзошёл в стремлении навязать свою волю миру. А твои рассуждения были так красивы… Прошу тебя, дай мне покой. Завтра мне предстоит отвечать перед Большим Судом и Коллегией жрецов.

Анмист криво усмехнулся и направился к двери.

— Если хочешь продлить свою жизнь, вспоминай иногда, что ты тоже просто человек, — проговорил Айерен тихим голосом вслед уходящему Анмисту.

Глава 34

— Итак, Айерен из Тандекара, прозванный Фервурдом, признаёшь ли ты, что смущал народ хулой на богов и призывал их не соблюдать древний Закон?

— Я только подбираю птенцов, выпавших из гнёзд.

— А знаешь ли ты, что после твоих проповедей о греховности тела некоторые люди совершали самоубийства? А в Тимирфе под действием твоих речей покончили с собой сразу сто одиннадцать человек?

— Я никогда не призывал людей убивать себя. Я говорил, что человеку, открытому Истине, свойственно стыдиться своего тела… Что в царстве вечной Истины у людей не будет тел…

— Вот они и отправились в эту страну.

— Я молился за них перед моим Отцом. Мне жаль их потерянных жизней.

— Гм… — Верховный судья легонько потеребил окладистую бороду и в очередной раз устремил долгий внимательный взгляд вниз на подсудимого.

Одинокая фигура пророка стояла посреди большого круглого зала, отбрасывая по сторонам косые неравномерные тени. Каждое слово, произнесённое стоящим в этой точке человеком, едва ли не громогласным эхом уносилось под высокие своды главного судебного зала, который сегодня был полон, как никогда.

В верхнем ярусе по обе стороны от судейской коллегии, как и положено было по статусу, расположились жрецы Пещеры Света. В этом же ряду по правую руку от судей восседал сам регент империи светлейший Элгартис со своими приближёнными. Левую же сторону занимали виднейшие сановники государства. Сегодня они демонстративно группировались вокруг господина Бринслорфа. Те же, кто предпочитал другую позицию, соответственно предпочли места поближе к регенту. В нижних рядах расположились храмовые жрецы, члены городского собрания и наиболее уважаемые граждане алвиурийской столицы.

— А говорил ли ты, Айерен из Тандекара, — после некоторой паузы продолжил свои вопросы судья, — что войдёшь в Пещеру Света и введёшь туда всех уверовавших в твоё учение?

— Я говорил, что Пещера Света есть врата к Небесному Отцу и открывшие ему свои души без труда войдут в них вслед за мной.

— Таким образом, твой ответ можно считать утвердительным, — немного повысив голос, изрёк судья, поправив на груди массивную серебряную бляху. — Что ж, из многочисленных свидетельств и слов самого подсудимого с очевидностью следует, что хула на богов и Древний Закон, дерзостное оскорбление святынь и возмущение народа действительно имеют место быть. Желает ли кто-нибудь из присутствующих здесь достойных лиц сказать что-либо по делу Айерена из Тандекара?

Тотчас же взметнулась вверх унизанная перстнями рука Бринслорфа.

— Попустительство властей переходит все границы! — решительно начал дядя императора, стараясь не смотреть в сторону регента. — По стране бродят сотни шарлатанов, выдающих себя за мудрецов и пророков. Они прельщают народ вредными сказками, внушают ему неуважение к властям и законам, развращают людские сердца хулой на богов и святотатством. Выходит, стоит любому недостойному мерзавцу поверить выдумкам о едином боге — и он якобы способен будет войти в Пещеру Света! Какая наглость! Воля богов более ничего не стоит! Ни гроша не стоят и предопределения судьбы и различия человеческой природы! Только захотел в страну вечного блаженства — и милости просим! Только откажись от Древнего Закона и святых традиций! Пусть все присутствующие в этом зале мудрые и почтенные люди задумаются, куда толкают страну такие вот лжепророки…

— Эй, пророк, — воспользовавшись паузой, насмешливо выкрикнул кто-то из приближённых Бринслорфа, — а если все добрые люди уйдут с тобой в Пещеру Света, то с кем же мы, недостойные, останемся?

— Не перебивайте выступающего! — вмешался судья, — продолжай, почтеннейший Бринслорф.

— Я не буду долго говорить о преступлениях этого человека. Они очевидны. Скажу лишь одно — если мы не хотим допустить разрушения основ, наказание его должно быть самым суровым. Суд обязан проявить твёрдость, ибо под угрозой спокойствие всей страны и дух её народа.

По лицу регента скользнула кривая улыбка.

— Хитрюга! Хочет казнить его от твоего имени, а потом раздуть смуту! — шепнул Маленький Оратор на ухо Элгартису.

— Дураку ясно, — едва шевельнув губами, ответил тот.

— Кто еще намерен сказать своё слово? — вновь обратился к залу судья.

Из следующих нескольких выступлений стало ясно, что хотя многие и сочувствовали Айерену, но врагов у него было всё-таки больше. Во всяком случае, в этом зале. Слова «казнь» и «наказание» то и дело звучали в речах выступающих, но что-то удерживало их от самых решительных осуждений и самых суровых приговоров.

Наконец, взял слово и сам Элгартис.

— Да, улики против Айерена из Тандекара весьма тяжки, — начал свою речь регент, — но можно ли с такой лёгкостью осуждать человека, за которым идёт множество последователей? Если бы речь шла лишь о неразумной черни… Но нет! Среди тех, кто верит этому человеку, мы видим немало людей весьма достойных. Какие бы обвинения ни выдвигались бы против него, никто не убедит меня, что простой базарный шарлатан способен взбудоражить всю страну. Именно поэтому я призываю суд проявить мудрость и внимание к возможным последствиям обвинительного приговора.

— Разумеется, слова светлейшего Элгартиса, регента нашего великого государства, — подобны золотым слиткам на чашах правосудия, — почтительно ответствовал судья, тут же мысленно ужаснувшись пугающей двусмысленности своего цветистого комплимента. Но, увидев кривую и беззлобную ухмылку регента, который, к счастью бесчисленных лизоблюдов, умел ценить и прощать смешные глупости, успокоился. — Не пожелает ли светлейший поделиться своими мыслями о наиболее разумном решении дела?

— Я не намерен влиять на решение суда, но если суд интересует мой взгляд на вещи, то он таков. Главный вопрос состоит в том, чтобы выяснить, является ли обвиняемый истинным пророком или нет. А что может установить истину лучше самой Пещеры Света? Пусть попробует в неё войти, как делали это все великие мудрецы и учителя алвиурийского народа. И вот тогда всё станет ясно: и кто он сам, и какова цена его учения.

Судья удовлетворённо кивнул.

— Что ты скажешь на это? — обратился он к Айерену. — Готов ли ты следовать священному пути мудрецов и пророков, если суд предоставит тебе такую возможность?

— Я войду в Пещеру Света только вместе с моим народом. Ибо не себя пришёл я спасти, но всех идущих за мной.

— Хочу спросить достопочтенных жрецов Пещеры Света, был ли в истории случай, чтобы человек, приступающий к порогу священной Пещеры, был до того привлечён к императорскому суду?

Не говоря ни слова, жрецы отрицательно покачали седыми головами.

— Как известно, мудрейшие жрецы не бросают слов на ветер. И всё же им наверняка есть что сказать по существу дела.

В ответ, после некоторой паузы, с места поднялся Митлиранк — глава коллегии жрецов городских храмов. Это был высокий грузный старик с крупными, но не вульгарными чертами лица и большими, почти всё время слезящимися чёрными глазами.

— Я прошу высокий суд и всех присутствующих набраться терпения, ибо моя речь будет не столь краткой, — начал жрец негромким голосом. — Всем известно, что ещё в древние времена боги открыли великому Вэйниру план строительства особого храма, который надлежит возвести во дни сомнений и смущения духа людского. Всем также известно, что тайное знание о Храме Спасения было передано Вэйниром нам, жрецам. И все эти долгие века жрецы хранили это священное знание. Но вот день настал… — Голос Митлиранка немного сорвался. Чувствовалось, что он пребывает в сильнейшем волнении. — Сейчас я открою… я должен открыть вам тайное знание. Таково решение Совета Жрецов. Жрецов храмов и жрецов Пещеры Света. И это имеет прямое отношение к делу Айерена из Тандекара, прозванного Фервурдом.

Все знают, что алтарь древнее храма. Ещё не научившись возводить стены, люди ставили в отмеченных местах алтари из неотёсанных камней и, созерцая творение богов, соединяли на алтаре как в центре мира силы Земли и Неба, стихии четырёх сторон света и собирали воедино распадающийся мир. А затем, дабы собранная упорядоченность мировых стихий обрела устойчивость и силу, вокруг алтаря стали возводить стены, и четыре угла священного дома смыкались с кругом небосвода. Но между бесконечным кругом небес и четырёхугольником земли есть ещё и третье — человек, соединяющий воедино первоначала вселенной.

Жрец перевёл дух и обвёл глазами притихший зал. Единственным человеком, кто не смотрел в это время на него, был подсудимый — Айерен из Тандекара. Опустив голову, он смотрел себе под ноги.

— И вот что завещал нам Вэйнир, — продолжил Митлиранк. — «Когда сердца людские дрогнут, когда не услышат их молитв боги, когда не найдут люди утешения ни у ближних, ни у дальних своих, когда распадётся мир на добрую и злую половины и ничто, кроме этих половин, не станет быть, — придёт время великой жертвы». Таковы были слова Вэйнира. А дальше он передал жрецам тайное знание о великой жертве и об алтаре Храма Спасения. Всякий алтарь есть символ божественного первочеловека, приносимого в жертву высшим силам во имя преображения мира. Он есть всеобщее бытие, приносимое в жертву и воплощаемое в мировом порядке, кристальный образ которого и есть сам храм. От духовного первочеловека, сущности всего сущего, рождается космический разум, а от него и первый человек в его телесной форме. И всякий алтарь возводится так, будто в нём замурован «золотой человек» — первожертва божественным силам. Его голова обращена к востоку, ноги — к западу, а руки и ноги касаются северо-восточного и юго-восточного углов алтаря. Сторона же основания алтаря равняется длине тела «золотого человека» с вытянутыми руками, кирпичи делаются по длине его ступни. И далее говорится в завещании Вэйнира: «Когда изойдёт время творцов мира и придёт время спасителей, явится „золотой человек“ в телесном обличье. И замурован будет в алтаре Храма Спасения. И мир обновлён будет». Так вот… — Митлиранк вновь немного запнулся, — этот «золотой человек» сейчас стоит перед нами. Вот он! — резко вытянув руку, жрец указал на Айерена. — Мы, жрецы, давно и внимательно присматривались к нему. По многим признакам распознали мы в нём новую жертву божественным силам. И никто до сих пор не решался об этом сказать, ибо страх ошибки велик. Но сегодня мы говорим. Не казнь, но великая жертва предначертана судьбой этому человеку!

— Когда человека насильственно лишают жизни от имени закона, это называется казнью, — деликатно вставил судья.

— Да. Если это закон человеческий. Здесь же речь идёт о божественной жертве во имя обновления мира, а это закон не человеческий. И на этом я заканчиваю свою речь, — невозмутимо ответствовал жрец.

Некоторое время в зале стояла гнетущая тишина.

— Суд удаляется на совет, — объявил, наконец, судья, поднимаясь с места. — Уведите подсудимого.

Зал взорвался возбуждённым и беспорядочным шумом: все принялись бурно обсуждать услышанное и строить прогнозы относительно окнчательного решения.

В окружении небольшой свиты Элгартис вышел в большой светлый коридор, где уже толпился народ. Это были главным образом те из присутствующих в суде, кто сидел в первых нижних рядах и раньше других оказался у выхода.

— Пускать в святую Пещеру всяких проходимцев! — услышал он позади себя презрительную фразу Бринслорфа, обращённую будто бы к своим приближённым, но на самом деле, конечно же, к нему.

Группа младших жрецов городских храмов была настолько увлечена своими разговорами, что даже не сразу расступилась, пропуская главу государства. Какой-то юркий человечек поднёс старшему из жрецов массивный и богато украшенный серебряный жезл, видимо, предлагая его купить.

— Хорошо! — веско провозгласил старший жрец.

— Хорошо, хорошо! — закивали жрецы.

— Но дорого…

— Дорого, дорого! — подхватили жрецы.

— Но хорошо! — повторил старший.

— Хорошо! Хорошо! — загомонили жрецы.

Выйдя в ярко освещённый портик, Элгартис, щурясь от солнечных лучей, поднял голову вверх, подставив лицо легким порывам тёплого осеннего ветерка.

— Чую ветры перемен! — сообщил Маленький Оратор, морща нос-кнопочку.

Регент ухмыльнулся, но тут же сердце его сжалось от неожиданного и беспричинного приступа тоски. Эта тоска была неизмеримо глубже и больнее, чем та, что исходила от множества мелких сердечных заноз, к которым не привыкать было чёрствому интригану. Здесь было что-то другое. По-настоящему страшное.

— Повар на месте? — тихо спросил Элгартис.

— Куда денется! — пискнул в ответ шут.

— После ужина — ко мне.

* * *

— Прошу всех внимать решению императорского суда! — провозгласил судья, когда шум в зале стих. — Айерен из Тандекара, прозванный Фервурдом, признаётся виновным в поношении богов, осквернении святынь, неуважении к Закону и возмущении спокойствия народа! Тем не менее суд признаёт, что упомянутый Айерен из Тандекара является человеком, отмеченным необычайными способностями, и воздействие его речей на умы нельзя счесть исключительно вредоносным.

— Какая чушь! — почти вслух пропищал Маленький Оратор.

— Кроме того, принимая во внимание особые обстоятельства, суд постановляет принять исключительное решение: поступить с упомянутым Айереном из Тандекара согласно древнему завещанию, открытым сегодня нам в этом зале почтеннейшим Митлиранком.