Игры демонов (№2) - Конец игры

Снова хоровод лиц, та же нестерпимо яркая зелень луга и затем мелькание теней и цветных пятен. И то знание, прямое знание сразу обо всём, знание без слов и мыслей, провалилось в такие глубины памяти, откуда его невозможно было извлечь. Они были уже по эту сторону невидимой стены, и сознание постепенно возвращалось.

— Эй, смотри, смотри! — прорезал напряжённую тишину испуганный голос кого-то из зрителей.

По толпе прокатилась волна удивлённых возгласов; всем было хорошо видно, как черноволосая слегка пошевелилась и, повернув голову к подруге, подмигнула ей. А та, широко раскрыв глаза, ошалело осматривалась.

— Колдуны!

— Настоящие колдуны!

— Они ж мёртвые висели! Все видели! — Неслось из толпы.

— Эй, вы там! Хватит! Мы убедились в вашем искусстве! — крикнул Квилдорт.

Коротышка с раздражённым видом резко развернулся назад.

— Закрыл бы ты свою гнусную пасть, второстепеннейший Квилдорт. Неужели мы для того сюда пришли, чтобы тебя развлекать? Ты посмотри на него! — легонько тронул он за руку своего долговязого напарника.

Зрители разом ахнули, предчувствуя развязку. Офицер, выхватив меч, в бешенстве кинулся на говорящего. Коротышка с невозмутимо-позирующим видом, отставив ногу в сторону, сложил руки на груди. Занесённая над его головой рука с мечом застыла, а затем, явно вопреки воле её хозяина, стала неестественным образом изгибаться.

— Это, что ещё за выходки! — недовольно пищал коротышка, шевеля пунцовыми ушами. — Подрядился мечи глотать, так уж давай, не журись!

С трудом удерживаясь на ногах, офицер из последних сил сопротивлялся явно берущей верх невидимой силе. Все мускулы на его покрасневшем, блестящим от пота лице были напряжены до предела. В вытаращенных глазах отражалась смесь ужаса и ярости, а остриё меча уже просовывалось между мучительно разжатыми челюстями. Под нарастающие возгласы удивления и испуга широкий клинок чуть ли не до половины вошёл внутрь. На побелевшем лице заалели струйки крови, текущие из углов разрезанного рта. Издав несколько тихих кряхтяще-кашляющих звуков, офицер отпустил рукоятку меча, судорожно и нелепо взмахнул руками, и как подкошенный, рухнул наземь лицом вниз.

— Ну вот! А ты говоришь, фокусы… Такого и на столичной сцене не увидишь. Разве что по большим праздникам… — глухо забубнил высокий, приближаясь к остолбеневшим начальникам.

— Вот так и бывает, когда кишка тонка! — назидательно добавил маленький, следуя за ним.

— Гвардейцев сюда. Всех! — вполголоса распорядился Квилдорт, и его ординарец с более чем понятным рвением со всех ног кинулся выполнять приказ.

— О чём ты так печалуешься, наимерзопакостнейший Квилдорт? — осведомился коротышка, подойдя вплотную к начальнику. — Не всё выходит, как ты хотел, да? А кто сказал, что всё должно выходить по-твоему, а? Я тебя спрашиваю!

— Вы… вы кто такие? Откуда? Я сейчас прикажу… — сбивчиво выкрикивал Квилдорт, пытаясь придать голосу твёрдость и шаря глазами вокруг, мысленно торопя вызванных гвардейцев.

— Прикажу, прикажу! — пробасил длинный. — А что это он здесь раскомандовался? — искренне поинтересовался он у коротышки.

— И не говори! — отозвался тот. — Вешать любишь, да? — почти что с участием спросил он.

— Любит, любит, я знаю! — уверенно кивая, подтвердил длинный. — На базаре видел?

— А кто тебе разрешил вешать-то? А, паскуда?

— Взять их! — истерично крикнул Квилдорт гвардейцам, спешившим к нему со всех сторон, расталкивая толпу.

— Ох, и надоел же ты мне! — тягостно вздохнул коротышка и внезапно выбросил из усеянного мелкими острыми зубами рта длинный раздвоенный змеиный язык, который вмиг обвил шею остолбеневшего начальника. Застывшие в нескольких шагах гвардейцы не двигались с места глядя, как их предводитель, стоя на подкосившихся ногах, беспомощно трясёт руками. Лицо его побагровело, глаза вылезали из орбит. Затем змеиный язык резко изогнулся вверх, и тело Квилдорта, как лёгкая щепка, взмыло в воздух. Десятки голов, как по команде, поднялись вверх, безмолвно следя за полётом кувыркающегося в воздухе начальника. Глухо и страшно ударившись о высокую каменную стену, окаймляющую базарную площадь с одной из сторон, обмякшее тело нового хозяина города упало вниз и застыло в неестественной позе переломанной куклы, заброшенной в угол шаловливым ребёнком.

— Тьфу, гадость! — сплюнул коротышка оранжево-синим огненным комком под ноги офицеру-распорядителю. Языки пламени мигом взвились от его сапог вверх по одежде.

— А вас кто звал? — крикнул ушастый гвардейцам и сильно дунул в их сторону.

Их волосы и одежда вспыхнули быстрее и ярче сухой соломы. Бросившись врассыпную, охваченные огнём передавали его своим подбегающим товарищам с малейшим прикосновением. Площадь наполнилась сумятицей и паническими криками.

— Вот видишь, как легко передаётся зуд? — невозмутимо комментировал маленький. — А ты всё говоришь, что война тебе не понятна. Что ж тут непонятного? Сливающийся с носящими амуницию избавляется от тяжести собственного выбора и собственной борьбы, которую всякому человеку положено вести от рождения. Только они могли придумать такой способ увиливания. Где один, там и все, где все, там и один, и никто даже не задумывается, кто, куда и зачем тащит эту ораву.

— Как же сладостно, должно быть, это увиливание, если оно стоит дороже самой жизни.

— Готовый убивать ради чего-то не имеющего к нему прямого отношения, должен быть готов за это же и умереть. Тут уж ничего не попишешь.

— Мне их не жалко! Лишь проснувшаяся самость достойна внимания и сострадания к своей одинокой борьбе с многоголовым телом, стремящимся её проглотить или раздавить. А капля, растворённая в общем потоке, это так, ничто, фу-фу, заменяемая игрушка чуждых сил.

— Экие философические рассуждения! Не наш ли герой тебя заразил? А чуждые силы — это вроде нас! — хихикнул коротышка.

— Ага! Вроде нас.

— Пойдём, прогуляемся, что ли?

Продолжая невозмутимо разглагольствовать, странная парочка не торопясь двинулась прочь с охваченной огнём и ужасом площади, не обращая внимания на разбегающихся с их дороги людей.

— Привет! Давно не виделись!… — проговорила Гембра, снова подмигивая подруге. — Как тебе это нравится?

Ламисса не отвечала, ловя ртом воздух и продолжая оглядываться вокруг непонимающим взглядом.

Дерево с чудесным образом оживлёнными и продолжавшими находиться в полуповешенном состоянии женщинами было островком затишья посреди охваченной хаосом площади. Несколько горожан, косясь на продолжавшую мерцать под ногами повешенных стеклистую подушку, стали осторожно приближаться к воскресшим. Один из них медленно протянул было руку с ножом ко второму концу верёвки, завязанному вокруг низенького сучка.

— Руки сначала развяжи! Брякнемся ведь! — крикнула Гембра, крутанувшись в петле в сторону подошедшего. Тот в ужасе отскочил назад.

— Ну, давай, давай, чего стоишь? Повешенных не видел?

— Вы что, вправду живые? — последовал ошалело-бессмысленный вопрос.

— А то! Ну, давай, давай!

Нерешительно приблизившись, горожанин перерезал верёвки, стягивающие за спиной руки Гембры, а потом и Ламиссы. Как только несильно натянутые вторые концы верёвок оказались перерезаны, вязкая полупрозрачная опора вспыхнула на мгновение голубым огоньком и исчезла без следа. Спасённые оказались на земле.

— А я уж думала, никогда больше по земле не пройдусь! — потянулась Гембра. — Бывает же! Интересно, это кто такие были? Ты сама-то как?

— Мне кажется, я что-то забыла. ТАМ, понимаешь, — сказала Ламисса, стряхивая остатки транса.

— Точно! — согласилась Гембра, и лицо её на миг стало серьёзным. — А, ладно! Второй раз повесят — вспомним!

— Что-то забылось, а что-то осталось… — ещё немного заворожённым голосом проговорила Ламисса. — Я теперь всю жизнь буду стараться это вспомнить.

— Пойдём-ка отсюда…

Кучка изумлённых горожан поспешно расступилась, провожая их долгими пристальными взглядами.

Дальнейшие события этого памятного для жителей Ордикеафа дня пересказывались многочисленными очевидцами в живописном и противоречивом разнообразии. Одни говорили, что большая часть солдат Данвигарта и новоприбывшего отряда Квилдорта сгорела в колдовском огне, который, не зажигая ничего вокруг, перекидывался от одного воина к другому. Другие утверждали, что колдуны вдобавок разрушили, между делом, ещё и казармы с конюшнями и похоронили немало солдат под их обломками. Одни клялись, что видели, как после учинённого разгрома таинственные незнакомцы превратились в чудовищ и унеслись по воздуху. Другие утверждали, что видели своими глазами, как они, всё в том же человеческом облике, преспокойно покинули город через главные ворота и даже оставили по одному виргу ошалевшим от страха привратникам, как было сказано «на память». Сами привратники, впрочем, ничего вразумительного сказать не могли.

Однако, как бы то ни было, власть Данвигарта и его посланников в Ордикеафе пала. Городские жители, взявшись за оружие, завершили разгром верных сатрапу сил, большая часть которых, впрочем, сдалась без долгого сопротивления. Уцелевшая часть отряда варваров, особо ненавидимых горожанами, оставив на улицах не менее половины состава убитыми, с трудом вырвалась за ворота и разбежалась по округе.

Вечером, когда по всему городу ещё подбирали и хоронили убитых, тушили пожары и снимали трупы повешенных, в городском собрании уже был созван чрезвычайный совет. Было решено в кратчайшие сроки восстановить боеспособность городского гарнизона и вновь присоединиться к силам противостоящей сатрапу коалиции. Незамедлительно были отправлены гонцы: один в объединённый штаб войск коалиции, другой — в ставку командующего императорскими войсками. Оба везли свитки с подробным описанием последних произошедших в городе событий.

А на следующий день в Ордикеафе собирались по всей строгости закона судить пленных врагов, и те из них, кто особо усердствовал в грабежах и исполнении свирепых приказов сподвижников сатрапа, не ждали от этого суда ничего хорошего.

Но Гембра и Ламисса ничего этого уже не знали и не видели. Вечером, когда не стих ещё звон оружия и шум уличных боёв, когда повсюду царила всеобщая суматоха и поднимался к темнеющему небу чёрный дым пожаров, они, решив, что в этом городе им уже оказали достаточно внимания, незаметно покинули Ордикеаф вместе с толпой перепуганных нищих и беженцев. Эти несчастные затравленные люди ещё не знали, чья возьмёт, и решили на всякий случай удрать из города, где их в любой момент могли без лишних церемоний повесить, не говоря уже о том, что всем им хотелось держаться подальше от места, где орудуют демоны. Так что, когда городские власти, наведя через день-два относительный порядок, вспомнили о чудесно воскрешённых и стали их разыскивать, Гембра с Ламиссой были уже далеко от Ордикеафа, продолжая скитаться по дорогам разорённой войной Лаганвы.

Глава 14

Через несколько дней после необыкновенных событий в Ордикеафе, ранним и туманным осенним утром в ставку Андикиаста пришло донесение о приближении большого военного отряда. Это были объединённые силы городской коалиции, идущие на соединение с императорскими войсками, появление которых ожидалось со дня на день. Командующий лично выехал навстречу союзникам, и уже к полудню среди фиолетовых знамён императорского гарнизона запестрели разноцветные штандарты городов, сохранивших верность метрополии.

В тот же день об объединении сил противника узнал от своей разведки и Данвигарт. Но его разведчики не знали, что большая часть сил коалиции не пошла на соединение, а двинулась обходным манёвром ему в тыл. Там солдаты городских гарнизонов и собранные по всей провинции ополченцы должны были, не атакуя, занять прочные позиции и отрезать мятежнику путь к отступлению. Таков был стратегический замысел командующего, во всех деталях согласованный с союзниками через тайных посланцев. Потому-то разведчикам сатрапа и была дана возможность беспрепятственно доложить о соединении войск, а также и о том, что силы прибывших под командование Андикиаста союзников сравнительно невелики. Тем же из них, кто сумел разгадать истинную картину манёвра, уже никогда не суждено было вернуться к своим командирам. В штабе командующего действовали опытные мастера контрразведки. К тому же Андикиаст знал эти места как свои пять пальцев. По его расчёту, противник должен был обнаружить, что ему зашли в тыл, не раньше, чем накануне сражения, что должно было, в свою очередь, вынудить его к атакующей стратегии боя. Так оно и случилось.

Всю ночь перед сражением Данвигарт продумывал план атаки, ибо только решительный разгром объединённого войска и прорыв из внезапно сомкнувшихся клещей мог принести ему полную победу. А поскольку время работало против него, то всякая неполная победа была бы победой противника. О, если бы удалось сломить Андикиаста! Тогда строптивые города не посмели бы ему сопротивляться. Тогда он снова был бы полновластным хозяином Лаганвы, и ему хватило бы времени для осуществления всех своих планов до подхода новых сил метрополии. Тогда он опять контролировал бы всё побережье провинции и Талдвинк с его военными моряками не был бы так страшен. В конце концов, его эскадра не могла растянуться вдоль всего берега и запереть все порты. Да! Если бы…! А пока что разведка доносила, что Талдвинк, вернувшись после разгрома Гуссалима к берегам Лаганвы, методично захватывает один порт за другим, причём некоторые из них сдавались без боя.

Атака, атака… Где она, победная формула? Где он, этот главный и единственный ход, от которого зависит всё? Он непременно должен найтись — не может быть, чтобы судьба не дала ему шанса! Но в глубине души Данвигарт чувствовал, что где-то на невидимой канве всё уже предрешено и записано. И что бы он сейчас ни решил — произойдёт только то, что должно произойти. И ничего иного. Заглянуть на эту канву и прочесть то, что на ней начертано было страшно. Ему мучительно хотелось отменить начертанное и перекроить там всё по-своему. Это напоминало болезненный сон, когда измученное сознание, вторгаясь в ткань кошмарного сновидения, волевым усилием отстраняет некий пугающий образ, с тоской понимая, что НА САМОМ ДЕЛЕ он никуда не делся. Он здесь!

Андикиаст до позднего вечера объезжал своё объединённое войско. Со своими офицерами и капитанами городских частей он уже всё обсудил. Теперь предстояло обеспечить согласованность действий на уровне младших офицеров и даже простых воинов. Придавая последнему пункту особое значение, стратег всегда занимался этим сам. Он прекрасно знал, как меняется настроение солдат, когда перед боем сам командующий приходит к ним с бесхитростным неначальственным разговором. Андикиаст беседовал с воинами непринуждённо и живо. Он даже позволял им не подниматься с земли, подъезжая на своём мощном рыжем скакуне к их походным кострам. Видя, как в ответ на его грубовато-веские слова о злодеяниях мятежников сжимаются рукоятки мечей, гневно стискиваются зубы, наливаются сталью холодной безжалостности глаза, а руки тянуться к боевым топорам и копьям, Андикиаст обычно заканчивал свои речи призывом отделать врага так, чтобы никому не взбрело в голову устроить нечто подобное в тех краях, откуда родом его солдаты. Затем он подзывал к себе младших офицеров вплоть до десятников и давал им чёткие и подробные указания, что делать в той или иной боевой ситуации. Всех их он помнил по именам и каждому умел внушить, что от него-то всё и зависит. Это был давно отработанный и проверенный приём, в результате действия которого, войско даже проигрывая бой, никогда не превращалось в беспорядочно бегущую ораву. Дорого, очень дорого платил противник за редкие победы над армией Андикиаста.

Осеннее утро было, как обычно, солнечным и ясным. Лёгкий ветерок, задевая кончики высокой желтеющей травы, гнал по полю невесомые золотисто-зелёные волны. Здесь, на этом обманчиво безмолвном пространстве скоро должны были оборваться множество жизней, и ничто уже не в силах было это предотвратить. Если бы Сфагам был здесь, он почувствовал бы насколько «сломан» воздух этой тишины. Сломан ещё заранее, до начала пира кровавых случайностей. Он сказал бы, что в колких изломах этого воздуха, воздуха, который невыносимо больно вдыхать, уже с точностью записаны все стихийные эпизоды, в силу которых одни будут вспоминать это утро долгие годы, воссоздавая его в своих рассказах, а другие никогда уже ничего вспоминать не будут… А ещё он сказал бы, что это самая жестокая, но и самая надёжная проверка того, имеет ли человек свой особенный рисунок судьбы, или подчиняется закону больших чисел и тем необязательным чужим законам, что являются ему в виде случайностей. Как правило, роковых…

Завидев сквозь утреннюю дымку, что холм в противоположном конце поля покрылся лесом фиолетовых знамён, Данвигарт подал знак выдвигать вперёд боевые порядки. Полчаса назад он отправил назад послов Андикиаста, пришедших с предложением сдаться. Ни жизни, ни свободы послы, между прочим, не сулили…

Пора было начинать. Шеренги воинов сатрапа ещё некоторое время продвигались вперёд и затем, по команде командиров, остановились. После недолгой паузы их ряды разомкнулись, выпуская на поле уже взявшую разгон за их спинами варварскую конницу, которую Данвигарт мыслил использовать как таран.

С дикими криками и свистом эта разношёрстная конная лавина понеслась навстречу невозмутимо ровным линиям противника. Их встретили императорские стрелки, вооружённые небольшими, собранными из роговых пластин луками. Эти луки обладали огромной пробивной силой, и непрерывно следующие один за одним согласованные залпы затормозили накатывающуюся варварскую ораву, словно поставив перед ней невидимый барьер. Позади земля ещё дрожала под копытами несущихся во весь опор всадников, а впереди уже забурлила растущая, как снежный ком, беспорядочная свалка людских и конских тел. Изрядно покошенная конница всё же прорвалась сквозь тучу стрел и вклинилась в боевые порядки Андикиаста. Здесь конным варварам пришлось иметь дело с тяжеловооружёнными копейщиками — стратег не спешил вводить в бой свою кавалерию и расчёт его был верен. Вражеская конница увязла и, несмотря на свою многочисленность, лишилась своих главных достоинств — скорости, манёвренности и силы натиска. Опытные копейщики умело разбивали забуксовавшую массу всадников на небольшие группы, и, отработанными ударами тяжёлых железных наконечников выбивали варваров из сёдел и поражали их дротиками. Те, тщетно пытаясь закрываться небольшими лёгкими щитами, только и могли, что в бешенстве отмахиваться своими недлинными, годными лишь для ближнего боя мечами.

Видя, что его таран застрял, Данвигарт бросил ему на подмогу конных лучников, а на флангах двинулась вперёд пехота. Теперь крики, стоны, конский топот и ржание слышались по всему полю. Какое-то время ни в одной из точек арены боя не было ясности, чья сторона побеждает. Но то, что было для солдат пьянящим кровавым хаосом, для стратега виделось как ясная и, главное, управляемая картина. Именно тогда, когда правый фланг Данвигарта, опрокинув оборонительные линии городской коалиции, грозил прорваться в самую сердцевину императорских войск, Андикиаст бросил в бой тяжёлую кавалерию. В результате её внезапной атаки пехота сатрапа оказалась так плотно зажата в тиски, что его воинам не удавалось даже пустить в ход свои мечи.

Исход битвы приближался. Понимая, что без немедленной и решительной поддержки его главные силы будут перемолоты, Данвигарт направил им на помощь штурмовой отряд кавалерии под командованием одного из своих ближайших сподвижников, который после внезапной и загадочной гибели Квилдорта занял место его правой руки. Навстречу ему выехал со своими гвардейцами сам Андикиаст. Он тоже чувствовал решающий момент и знал, когда пора появиться на поле. Конные отряды схлестнулись в смертельном бою. Непревзойдённый мастер поединка Андикиаст двумя ударами вышиб из седла первого налетевшего на него всадника. Жизнь второго была продлена на один удар благодаря крепкому шлему. А вскоре, на глазах у сражающихся, командующий обратил предводителя вражеского отряда в бегство и, оторвавшись от своих гвардейцев, бросился его преследовать. Оставив позади кричащее и грохочущее поле, с оглушающим звоном мечей и треском ломающихся копий, они вылетели на небольшой лужок с двумя-тремя убогими заброшенными домиками, а затем их разъярённые кони взбили тучи брызг в маленькой мелководной речушке. Здесь Андикиаст и настиг своего противника. Тот ещё пытался на скаку закрываться от сыплющихся на него железных ударов, но усилия его были тщетны — начищенный шлем, блеснув на солнце, соскочил с рассечённых креплений, и обмякшее тело, вылетев из седла, тяжко шлёпнулось в воду, окрасив её алыми струйками. Находившиеся неподалёку всадники из резерва Данвигарта не осмелились приблизиться.

Императорские войска перешли в контратаку. Тремя клиньями двинулись они, наступая на пятки беспорядочно отступающим силам сатрапа. Но даже когда большая часть его недораздавленного атакующего кулака в панике бежала под свист стрел и копий над своими головами, Данвигарт не собирался сдаваться. Ещё долго с отчаянием обречённых сопротивлялась конная гвардия. Ещё долго с глупым остервенением отбивались варвары, силясь не пустить неприятеля внутрь огороженного колесницами круга. Это обычное для степняков укрепление было первым внешним кольцом обороны ставки Данвигарта. Но самого его там уже не было. С небольшим отрядом телохранителей он, неизвестно на что надеясь, покинул поле боя, и, когда Андикиаст во главе авангарда закованных в железо всадников с фиолетовыми флажками за спинами ворвался в ставку, он не застал там никого, кроме перепуганных слуг и наложниц.

Битва была выиграна. Остатки армии сатрапа складывали оружие, сдаваясь на милость победителя, зная, что победитель вряд ли будет милостив. В гражданских смутах побеждённых, как правило, не жаловали.

* * *

Две золотых чаши соединились с благородным звоном.

— Клянусь богами, самое лучшее вино делают у нас в Лаганве! — убеждённо заявил Андикиаст, с наслаждением осушив кубок до дна.

Талдвинк, немного пригубив вино, сдержанно улыбнулся.

— А Гинтракес, где мы его пьём, без сомнения, лучший в мире город.

— Ну, лучший не лучший, а как-никак главный в Лаганве. И поэтому главный, на сегодняшний день, человек в провинции, то есть я, должен сидеть именно здесь. И отсюда, так сказать… начинать… ну, одним словом… Тебе, я знаю, нравится другой букет, но этот всё-таки восхитителен! И вообще…

— Мятежник схвачен и стоит в цепях у входа в ставку — доложил появившийся в дверях дежурный офицер — Прикажешь привести его?

— Ты хочешь на него посмотреть? — спросил Андикиаст Талдвинка. — Шесть дней, сволочь, по округе петлял. Всё искал, куда бы улизнуть… Это от меня-то… Думал сунуться тут в одну крепостишку, вроде как к своим. А они ему… — Андикиаст сделал малоприличный, но весьма красноречивый жест. — Боятся! Своя-то шкура дороже… Вот прямо к твоему прибытию и попался! Так что, удостоим аудиенцией?

Адмирал брезгливо покачал головой, вновь поднося к губам кубок.

— Я тоже его не хочу видеть! — поморщился стратег. — Дерьмо такое! Даже заколоться духу не хватило.

— Или времени, — бесстрастным голосом добавил Талдвинк.

— А ведь точно! Как мои стали к нему подбираться, так местные же его и сцапали. Даже до мечей не дошло! Эх, снести бы ему башку сразу да без затей, — мечтательно проговорил Андикиаст.

— Отчего же? На затеи он себе заработал.

— И то верно! Отправить с этапом в Канор. Охрана усиленная. Пусть судьи с ним разбираются. А нам здесь и без него хватит расхлёбывать… Натворил делов, чтоб его!…

Офицер, поклонившись, вышел.

— Думаю, в столице будут довольны, — заключил Андикиаст.

— Ещё бы. Там давно ждут чьей-нибудь крови.

Лицо Андикиаста стало серьёзным. Он многозначительно кивнул, остановив на собеседнике внимательный и даже немного испытующий взгляд своих жёлто-зелёных кошачьих глаз. Без шлема, со своими шестью искусно завитыми косицами густых с проседью волос, стратег был ещё больше похож на норовистого и матёрого кота.

— Ты, конечно, можешь смеяться, — снова улыбнулся он, — но мне точно помогают воевать! Боги уж или ещё там кто… Не веришь? Точно, помогают! Причём, когда думаю — один помогает, а в самом бою — другой! Словно бес какой вселяется! Когда за мной конница в атаку идёт, так это не за мной — за ним идёт. А руку как укрепляет — сам удивляюсь! Как чувствую, что вошёл он в меня — так сразу что стрелы, что копья, что дротики — хоть бы что! Ничего не берёт! И не возьмёт никогда! А уж в поединке…

— В поединке ты хорош. Уж это верно.

— Да не я! Это он хорош! И знаю — если скажу чего не так или даже подумаю — уйдёт. Вот тогда весело будет… А как у тебя с помощниками? Небось, по всем трюмам сидят, а?

— Вероятно, они всё время со мной, поэтому я их не замечаю.

— Хм… может оно и так. Да! Чуть не забыл. Я тут одн,о развлечение приготовил, — стратег вновь наполнил опустевшие кубки. — Ты слышал, наверное, о двух женщинах, которых мятежники повесили в Ордикеафе и которые потом, якобы, чудесным образом воскресли. А те бесовские силы, которые их спасли, вроде как и разгромили там целый гарнизон. Слышал?

— Если бесовские силы помогают тебе воевать, то почему они не могут вернуть к жизни людей, которые им понравились, не говоря уже о разгроме гарнизона?

— Э-э-э!… Много я слышал всякого подобного! Уверен, что эта история навроде той, про мошенника, которому вместо отрубленной головы базарный лекарь приставил верблюжью. И ходил он, якобы, с ней целый год! И ещё деньги брал за показ. Выдумают же! Правда, эти женщины сами ни о чём таком не рассказывают и внимания к себе не ищут. Но нам, я думаю, расскажут. Я приказал их разыскать и доставить сюда в ставку.

— Что ж… интересно.

Андикиаст несильно ударил в небольшой медный гонг.

— Приведи этих… ну, которых… — приказал он дежурному офицеру.

Почувствовав под ногами глубокий ворс мягкого ковра, Гембра и Ламисса одновременно поняли одно и то же. Под нескончаемой полосой приключений подводится черта. Здесь и теперь. Что будет за чертой — неизвестно. Но непременно будет уже нечто совсем другое.

Женщины остановились у входа, поклонившись полководцам.

— Так это вас, стало быть, в Ордикеафе повесили? А потом оживили эти, как их… Ну, рассказывайте, рассказывайте! С самого начала! — Андикиаст развалился на низком ложе, не спуская с женщин своих круглых кошачьих глаз.

Гембра начала рассказывать. Голос её звучал сначала робко и сдержанно, потом всё азартнее и увереннее. Ламисса лишь изредка вставляла краткие, но точные и важные реплики, оттеняющие трезвыми пояснениями яркую и местами сумбурную речь Гембры.

В жёлтых глазах командующего засверкали огоньки, и даже на невозмутимом лице Талдвинка отразился неподдельный интерес.

— Да. Именно так и было, — подтвердил он, когда Гембра дошла до эпизода стычки на корабле Халгабера и появления военных моряков.

Андикиаст, зная, что Талдвинк ни одного слова не говорит зря, ответил многозначительным кивком и возбуждённо зашагал по комнате. А когда Гембра стала рассказывать о казни и вмешательстве демонов, он уже не мог сдерживать коротких восклицаний удивления и восторга.

— Всё это видели многие жители города, — завершила Ламисса рассказ подруги. — Они видели демонов с самого начала, как только те появились на площади. Эти люди могли бы дополнить наш рассказ, потому что мы в это время…

— Да-да! — возбуждённо воскликнул Андикиаст. — Вы в это время висели… Гм… Насколько я знаю, когда человека вешают, у него на шее остаётся след от верёвки. А у вас что-то не видно.

— Более того, когда человека вешают, он обычно умирает, — невозмутимо вставил Талдвинк. — Если демон за что-то берётся, то доводит дело до конца. На то и демон…

Андикиаст ещё раз прошёлся взад-вперёд по комнате.

— Так ты говоришь, обозы охраняла? — обратился он к Гембре.

— Охраняла и буду охранять, да будет на то воля богов, — с некоторым вызовом ответила та.

— Гм… А ну держи! — полководец быстро сдёрнул со стены меч и кинул его Гембре.

Та ловко поймала оружие и тут же отбила прямой проверяющий удар. Ламисса растерянно завертела головой, ища место, куда бы отступить в сторонку, чтобы не попасть под случайный удар. Талдвинк с лёгкой улыбкой указал ей место рядом с собой у низкого резного столика. Она быстро проскользнула в середину комнаты, которая уже наполнилась звоном мечей. Андикиаст методично наступал, испытывая оборону Гембры крепкими и жёсткими, словно дробящими ударами. Но рука девушки, соскучившаяся по настоящему оружию, не просто с умением, но и с наслаждением и азартом отражала удар за ударом. Живущая в ней пантера проснулась от тяжкого дурманящего сна и вспомнила про свои когти.

Андикиаст, конечно же, сражался не в полную силу, но внутренняя, собранная в точку мощь его ударов едва не сбивала Гембру с ног. У разных бойцов удар бывает силён по-разному. У неумелого бойца это сила слепая, грубая, нерасчётливая и несобранная. У Сфагама, мастера Высшего Круга, сила была лишь наконечником стрелы, которую направляла непостижимая быстрота и виртуозная точность. Даже немного приобщившись к науке Сфагама «побеждать, не тратя сил», и усвоив всего несколько уроков его «тонкой техники», Гембра могла уверенно стоять даже против такого матёрого мастера меча, как Андикиаст.

Выбрав момент, она, отбив очередной выпад, провела контрвыпад с двойным обманным движением. Не желая в самом деле всадить клинок между рёбер своего условного противника, Гембра чуть-чуть замедлила завершающее движение. Андикиаст, едва успев уйти из-под удара, попятился назад и, теряя равновесие, едва не растянулся на ковре, ухватившись в последний момент за край стола.

— Ха! Это приёмчик в монашеском стиле! Такой за два раза не разучишь! Неплохо, клянусь богами! — воскликнул он, возвращая меч в ножны. — Молодец! Значит, будешь и дальше обозы охранять? Под такой охраной я отправил бы даже свою жену с полковой казной в гости к тем самым демонам. А как насчёт того, чтобы послужить в императорской армии? Для начала сотником? Работы, чтоб мечом помахать, хватает, да и кавалеров тоже, — украдкой подмигнул он, переворачивая винный кувшин верх дном.