А.Пумпур
      Лачплесис
      Латышский народный герой
      Перевевод с латышского Владимира Державина
      СОДЕРЖАНИЕ
      Введение
      СКАЗАНИЕ ПЕРВОЕ
      Собрание богов
      СКАЗАНИЕ ВТОРОЕ
      Первый героический подвиг Лачплесиса. - Лачплесис отправляется в замок Буртниексов. - Дочь Айзкрауклиса. - Чортова яма. Стабурадзе и ее дочка. Кокнесис.
      СКАЗАНИЕ ТРЕТЬЕ
      Кангарс и Дитрих. - Великан Калапуйсис. - Война с эстами. - Утонувший замок Буртниексов. - Легенды и поучения в свитках Буртниексого замка. - Ночь Велей. - Лаймдота исчезла.
      СКАЗАНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ
      Каупо у святого отца в Риме. - Основание Риги. - Лаймдота в монастыре. - Бегство Кокнесиса и Лаймдоты из монастыря. - Лачплесис в Северном море. - Дочь зимы. - Псоглавцы. - Край Земли. - Алмазная гора. Зачарованный остров в море.
      СКАЗАНИЕ ПЯТОЕ
      В море, на зачарованном острове. - Трое йодсов. - Старая ведьма. Спидала. - Лаймдота и Кокнесис. - Встреча и счастливое возвращение на родину.
      СКАЗАНИЕ ШЕСТОЕ
      Праздник Лиго, ночь Лиго. - Собрание вождей. - Лачплесис с товарищами на собрании. - Свадьба. - Война с немецкими рыцарями. - Лачплесис в Лиелвардэ. - Кангарс и Дитрих. - Предатели. - Смерть Лачплесиса. - Конец.
      ПРИМЕЧАНИЯ
      ПРЕДИСЛОВИЕ
      Андрей Пумпур, автор эпической поэмы "Лачплесис", родился в Латвии в 1841 году в семье безземельного крестьянина Лиелъюмправской волости. Окончив приходское училище, Андрей Пумпур, не имея средств для дальнейшего образования, вынужден был работать в хозяйстве отца, ходить на барщину в баронское имение, пока не получил место помощника землемера. В своих скитаниях с землемерами он встречается с латышской передовой демократической интеллигенцией, многие представители которой были деятелями так называемого периода "национального пробуждения". Эти встречи определили воззрения молодого поэта.
      В Латвии Андрею Пумпуру не удается обеспечить себе сколько-нибудь сносного существования, и он уезжает в Россию. В Москве, по совету своих друзей, он вместе с отрядом русских добровольцев отправляется в Сербию, где участвует в сербской освободительной войне. После окончания войны Пумпур уже на всю жизнь остается в рядах русской армии.
      В 1880 году Пумпур в чине штабс-капитана возвращается на родину, служит в интендантстве. По роду своей службы он много путешествовал по России, побывал также в Китае, плавал в Тихом и Индийском океанах. Скитальческая, многотрудная жизнь отразилась на его здоровье, и он после тяжелой болезни умирает в 1902 году.
      Время, когда жил и творил Пумпур, совпадает в истории латышской литературы с периодом "национального пробуждения". То были 60-80-е годы прошлого столетия. В то время бывшие латышские крепостные и оброчные крестьяне в сравнительно широких размерах, хотя и по дорогой цене, приобретают "свой уголок земли". В Латвии начался новый этап экономического и культурного развития. К этому периоду можно отнести замечательные слова товарища Сталина из его работы "Марксизм и национальный вопрос": "Ворвавшийся в спокойную жизнь оттесненных национальностей капитализм взбудораживает последние и приводит их в движение. Развитие прессы и театра, деятельность рейхсрата (в Австрии) и Думы (в России) способствуют усилению "национальных чувств". Народившаяся интеллигенция проникается "национальной идеей" и действует в этом же направлении ..." (И. Сталин. Сочинения, том II, стр. 304).
      Деятели периода национального пробуждения в Латвии и были теми людьми, которые будили в народе национальные чувства. Обращаясь к историческому прошлому, они искали там подтверждение неопровержимых прав латышского народа на самостоятельное национальное существование, что получило свое отображение в литературе того периода. Это движение нанесло первый внушительный удар по распространенному немецкими лжеисториками взгляду, что культура в Латвию пришла только вместе с ганзейскими купцами, орденом меченосцев и полчищами немецких псов-рыцарей. Целью деятелей периода национального пробуждения было доказать, что латышский народ существовал и жил своей счастливой жизнью задолго до появления немецких "просветителей", что он их не приглашал и не ждал и только после тяжелой неравной борьбы был вынужден уступить силе и подпал под немецкое иго, тяготевшее над ним затем семь столетий.
      В исторической аргументации деятелей периода национального пробуждения преобладает романтизм, в ней много необоснованных утверждений, много явного вымысла. Все это так. Но все же литературу того времени нельзя расценивать по одному лишь фактическому материалу, собранному в ней. Необходимо также оценивать те чувства и настроения, которые сумели возбудить в народе поэты того периода, призывавшие на борьбу против всего баронского, немецкого. В этом смысле Андрею Пумпуру с его эпической поэмой "Лачплесис" принадлежит среди них первое место.
      В основу своего произведения Пумпур положил сказание, слышанное им в Лиелъюмправской волости и известное также в других местностях Латвии. Герой сказания - богатырь с медвежьими ушами, свершающий ряд необычайных подвигов в борьбе со всевозможными темными силами, закабаляющими латышскую землю, но, в конце концов, гибнущий в битве с хитрым и подлым черным рыцарем. Легенда эта повторяется в различных вариантах, подчас варьируется и имя героя, но по существу он остается тем же Лачплесисом, сыном медведицы, сильным и смелым народным героем. Воплотив это великолепное поэтическое народное сказание в своем "Лачплесисе", А. Пумпур в подзаголовке назвал его народным эпосом, воссозданным по народным сказаниям. Этим подзаголовком А. Пумпур хотел подчеркнуть ту мысль, что его произведение всеми своими корнями уходит в народное творчество, что он лишь соединил воедино и привел в стройность то, что уже существовало в народе. И это, конечно, правильно. "Лачплесис" А. Пумпура глубоко народен - он народен по своим истокам, он народен и тем, что всем существом своим перекликается с вековыми мечтами, чаяниями, думами латышского народа.
      До тех пор пока "Лачплесис" был известен только по искалеченному царской цензурой и буржуазными издателями тексту, могло сложиться впечатление, что в поэме нет ничего кроме легендарной борьбы латышского силача со всякой нечистью, с целью заслужить руку знатной девицы. Недавно найденный экземпляр поэмы, отредактированный самим Пумпуром, позволяет нам дать совсем иную оценку этому произведению.
      Пумпур среди деятелей периода национального пробуждения был самым пылким и ясным мыслителем. Как офицер русской армии он большую часть своей жизни провел вне Латвии, в тогдашней России, хорошо изучил русскую культуру. Он несомненно хорошо знал русский народный эпос, былины и в первую очередь "Слово о полку Игореве", которое к тому времени было переведено на латышский язык и могло стать одним из факторов, способствовавших созданию и его эпической поэмы. Среди представителей латышской демократической интеллигенции Пумпур одним из первых постиг родственную связь своего народа со славянскими народами и словно бы предвидел грядущую совместную решительную борьбу против векового врага. Ясно говорит он об этом в своих письмах.
      В поэме "Лачплесис" Пумпур в ярких, полных жгучей ненависти словах клеймит свору немецких псов и палачей народа Именно эти строки поэмы, направленные против немецких колонизаторов, а также места, в которых более всего сказался свободолюбивый дух поэта, были изъяты царской цензурой и скрыты буржуазными издателями В настоящем издании воспроизведены все ранее изъятые места
      Заключительные строки поэмы звучат как пророчество легендарный Лачплесис схватился в единоборстве с врагом латышского народа - черным рыцарем. Оба низвергаются в пучину Даугавы Но народ не верит, что его герой, восставший против немцев, погиб В поэме говорится, что еще доныне лодочники в полуночный час видят два борющихся призрака, - то Лачплесис продолжает бороться с черным рыцарем Они подступают к обрыву и оба обрушиваются в волны Но настанет время, говорится в поэме, когда Лачплесис утопит врага в омуте, "и народ тогда воспрянет к новым дням, свободным дням" Это время наступило теперь, ибо латышскому Лачплесису утопить черного рыцаря помог великий братский русский народ
      Латышские буржуазные литературоведы характеризовали "Лачплесиса" исключительно как образец романтики Более глубокого содержания поэмы они не хотели видеть Под силу это оказалось революционному народному поэту Райнису, который, по новому озвучив старую песнь, до конца развил поднятую Пумпуром тему в своей пьесе "Огонь и Ночь", показав все идейное богатство, скрытое в произведении поэта периода национального пробуждения Вполне понятно, почему именно теперь, в советское время, "Лачплесис" Пумпура выходит в новом издании с полным текстом на латышском языке и одновременно - в русском переводе В этой поэме еще лет шестьдесят тому назад прозвучали мечты об освобождении латышского народа, стремление к свободе, к расцвету национальной культуры - к тому, что ныне стало действительностью.
      АНДРЕЙ УПИТ
      ЛАЧПЛЕСИС. СКАЗАНИЕ ПЕРВОЕ
      В своде небесном лазурном,
      В сказочном Перконса1 замке,
      Где вечный свет пребывает,
      Где радость царит и веселье,
      Балтии боги собрались
      Слушать властителя Судеб2,
      Кто дни удач и несчастий
      Дарует народам и людям.
      Перконса серые кони
      В сёдлах у замка стояли.
      Сквозь сёдла заря алела,
      В уздечках солнце сверкало.
      Патримпса3-бога коляска
      Из золотистых колосьев,
      Спицы из спелой соломы,
      Жёлты, как воск, его кони.
      Паколса4 чёрные кони
      Впряжены в санки из кости,
      Из рёбер - полозья и перед,
      Оглобли - из кости берцовой.
      Антримпса5 бурые кони
      Влажной горят чешуёю,
      Из раковин драгоценных
      Сиденье в его колеснице.
      Лиго6 и Пушкайтис7 - оба,
      Сидя в цветочных колясках,
      На быстрых конях крылатых
      Летели сквозь радуг ворота.
      Всех небожителей дети
      К замку примчались верхами;
      У них - золочёные сёдла,
      Алмазы горят на уздечках.
      Аустра, и Лайма, и Тикла,
      Светлые дочери солнца,
      В колясках из роз багряных
      Неслись на сияющих конях.
      Юные дочери солнца
      Вожжи держали златые.
      Сыпались из-под колёс их
      Влажно-сребристые блёски.
      Судеб отец седовласый
      Сидел на троне алмазном;
      Направо - Перконс и Патримпс,
      Налево - Паколс и Антримпс.
      Пушкайтис дальше и Лиго,
      И небожителей дети,
      Аустра и Лайма и Тикла8,
      И светлые дочери солнца.
      С большими богами и малых
      Множество там восседало:
      Сюда все добрые духи
      Могли собираться, чтоб слушать.
      Судеб отец седовласый
      С алмазного трона поднялся,
      В мрачных словах возвестил он
      Собранью о том, что случилось:
      "Чудо свершилось в Завечности!
      Девушка Свет породила,
      Дивный сын бога явился
      В день, что судьбою назначен.
      Мудро, прекрасно учил он
      Смертных познанию бога,
      Как жить им в правде, - бессмертным
      Подобясь величием духа.
      Злые восстали,- и смерти
      Предали этого бога;
      Но пекло не удержало
      Его в своей власти ужасной.
      Вышел могучий из пекла,
      На небо в славе вознёсся.
      Имя его вам известно:
      В подлунном зовётся он Кристус9.
      Доброе - вскоре - ученье
      Приняли мира народы.
      Но злые в новом ученьи
      Все доброе в зло обернули.
      Судьбы решили, что будет
      В Балтии10 новая вера.
      Но могут старые боги
      Над волею смертных владычить".
      Перконс поднялся и молвил:
      "Даже мы - боги - не властны
      Противиться судеб веленью.
      Но клятвенно я обещаю
      Хранить народ мой латышский.
      Слушайте, что я скажу вам:
      Христово ученье не ново,
      Возникло оно на востоке.
      Но веры носители этой
      Умысел тайный имеют
      Забрать балтийские земли
      И в рабство народ мой повергнуть.
      Я на пришельцев восстану,
      Не уступлю ненавистным!
      Как я раскалывал скалы,
      Дубы разбивал вековые,
      Так я в грядущем повсюду
      Молниями и громами
      Всех сокрушу, кто народ мой
      Начнет утеснять и бездолить.
      Я на балтийские нивы
      Дождик пошлю благодатный,
      Днем - ветер свежий навею,
      А ночью затеплю звезды
      Всюду всегда неотлучен
      Буду с народом в природе,
      Пусть он мой голос слышит,
      Пусть мое имя помнит!
      Всем вам велю я примеру
      Этому следовать твердо
      Каждый пусть так и знает
      И к делу это приложит".
      Патримпс поднялся и молвил:
      "Балтия - край урожайный
      Но дам лишь одним латышам я
      Под осень колосья златые.
      Пусть урожаем богатым
      Дарят их Балтии нивы,
      Ну, а враги свои сохи
      Пусть о пни поломают!"
      Антримпс поднялся и молвил:
      "В море янтарном Балтийском11,
      Где ветры Севера дуют,
      Где волны о скалы дробятся,
      Я корабли чужеземцев
      Стану топить неустанно,
      Пока от вражеских вёсел
      Балтии волн не очищу!"
      Паколс поднялся и молвил:
      "В пекле есть место незваным,
      Но души героев наших
      Будут над Балтией реять
      В сполохах ярких - и страхом
      Оледенять чужеземцев,
      А приходя в "Ночь умерших"12,
      Благословлять своих внуков!"
      Когда же клятву такую
      Перконсу дали все боги,
      Встала прекрасная Лиго
      И так говорила собранью:
      "Я средь богов почитаюсь
      В народе богинею младшей,
      Но судьбы предуказали
      И мне не последнее место:
      В сердце народном храню я
      Песни дар драгоценный,
      Сладко тревожа душу
      И радостью и печалью.
      И вечно жить будет имя
      Лиго в латышском народе.
      И если старые боги
      Забудутся через столетья,
      Всё же в песнях прекрасных
      Будете вы прославляться,
      Перконс и Лайма и Тикла,
      И светлые дочери солнца.
      Все имена эти в песнях
      Вновь оживут и воспрянут,
      Душу народа разбудят,
      В бой поведут за свободу".
      Кончилось сходбище вечных,
      Боги к домам собирались,
      Тут Стабурадзе явилась
      И слова себе просила.
      Молвила: "Из дому шла я
      Поведать совету бессмертных
      О том, что со мною у древних
      Омута врат приключилось.
      Пряла туманы я, сидя
      На Стабурагском утёсе13.
      Уж быстрое веретёнце
      Всю пряжу мою намотало.
      Петь петухам было время.
      Вдруг вижу двух ведьм, высоко
      Над Даугавою14 летящих
      Верхом на колодах корявых.
      Тут обе ведьмы внезапно
      На одну колоду уселись,
      Другую бросили в омут
      И быстро обе умчались.
      Я разузнать захотела,
      Зачем они так поступили,
      В омут на дно опустилась,
      К себе притащила колоду,
      И удивилась, увидя,
      В дупле дубовой колоды
      Юношу прелести дивной.
      Лежал он без чувств, недвижимо.
      На руки взяв, отнесла я
      Юношу в замок хрустальный.
      Переодев, положила
      На ложе из раковин чудных.
      В юноше признаки жизни
      Приметив едва, я помчалась
      К тебе, о Перконс могучий,
      А ты укажи, что мне делать.
      Знаю, что в омут упавший
      Смертный становится камнем;
      Из тех камней вырастает
      Мой Стабурагс выше и выше.
      Юношу в мир я могла бы
      Вывесть чрез замка ворота,
      Но там окуют его чары
      И станет он камнем навеки.
      Думаю, было бы лучше,
      Чтоб у меня он остался
      В моём хрустальном чертоге
      И там бы зажил счастливо".
      Выслушав Стабурадзе вести,
      Крикнула строгая Тикла:
      "Верно тебе надоело,
      Стабрадзе, плакать о милом,
      Устала ты мёртвые скалы
      Века орошать слезами.
      Сын человеческий нужен
      Тебе для любовной утехи".
      Стабрадзе так и зарделась,
      Выслушав Тиклы упрёки.
      "Нет, Строгая, не затем я
      Спасти его захотела!
      Ныне, я знаю, всё в мире
      Стало иным, чем бывало;
      Благословенный богами
      В бой с тёмными силами вышел!"
      В распрю их Лайма вмешалась:
      "Судьбами я управляю
      И я сама позабочусь,
      Что мне для юноши сделать!"
      "Женщины, спор прекратите!"
      Перконс всердцах им воскликнул.
      "Юноша этот прекрасный
      Назначен для цели высокой.
      Ведьмы забросили в омут
      Лачплесиса молодого.
      Стабурадзе, спасибо!
      Ты доброе сделала дело.
      К гостю домой возвращайся,
      Уход ему нужен и отдых;
      Потом, не боясь превращений,
      Веди его сквозь ворота.
      Лайма, ты позаботься,
      Чтоб он невредимым остался,
      Покуда своё назначенье
      Великое он не исполнит".
      Тут завершилось собранье,
      Разъехались Балтии боги.
      Вместе их вновь соберёт ли
      Судеб извечный властитель?
      ЛАЧПЛЕСИС. СКАЗАНИЕ ВТОРОЕ
      В землях балтийских, в древнее время,
      Где льётся Даугава в русле узорном,
      Где новь под лён и ячмень выжигали
      В счастье латышский народ жил, в довольстве.
      Там, где под брегом пенится Кегум15,
      Где Румба, в Даугаву шумно впадая,
      Ущелья в скалах прогрызла глубоко,
      Высился славных Лиелвардов замок.
      В сказочный яркий день это было,
      Когда на земле улыбается Зиедонс16,
      Повсюду очнувшись от зимней спячки,
      Весёлые звери резвятся на воле.
      Юношей, девушек смех, ликованье
      Утром сливаются с пением птичьим,
      Радостью жизни сердца их трепещут
      Бурно, привольно в Зиедонса пору.
      Лиелварды куниг17 с юношей-сыном
      В поле гулял, тёплым днём утешаясь.
      Шёл восемнадцатый год его сыну,
      Наследнику почтённого рода,
      И поучал молодого старый
      Как близко боги себя нам являют
      В могучих силах, в щедротах природы,
      В долах, лесах, в небесах и на водах.
      Так, говоря, потихоньку добрались
      Они до опушки тенистого леса.
      Уселся старый, усталость почуяв,
      На мураве под раскидистым дубом.
      Выбежал вдруг медведь из дубравы,
      На старца бросился с рёвом сердитым,
      Поздно уж было тому защищаться,
      Смерть свою видел он пред глазами.
      Но подбежал к ним юноша быстро,
      Отважно он разъярённого зверя
      Схватил за челюсти пасти раскрытой
      И разорвал его, словно козлёнка.
      Видя, какая дивная сила
      Таилась в юноше, куниг воскликнул:
      "И впрямь ты избранным витязем станешь,
      Как про тебя напророчено было!
      Лет восемнадцать с тех пор миновало...
      К берегу нашему чёлн причалил.
      Вышел оттуда старец почтенный
      Бережно нёс на руках он ребёнка.
      Юной походкой направился к замку
      И мне судьбы объявил повеленье,
      Что должен этого мальчика взять я
      И воспитать, словно сына родного.
      Вайделот18 был мой гость благодатный.
      Сказывал он, что в лесу был им найден
      Малютка этот, кормящийся мирно
      Грудью молочной медведицы дикой.
      Сказывал он, что волей бессмертных
      Ребёнок станет героем народным,
      Чьё имя ужас посеет повсюду
      Средь супостатов народа родного".
      "Мощные духи с Запада встали,
      Молвил он, - Перконса власть ненавидя,
      Чёрные демоны в шлемах рогатых
      Точат мечи, угрожая Востоку.
      Боги сразятся. Выживут боги!
      А наш народ потеряет свободу,
      Полягут славные витязи наши
      В бранях неравных с врагом чужеземным.
      Вайделем бывши, прожил я долго,
      У Кривса - в Рамовой19 роще священной,
      Много вестей и отрадных и скорбных
      Я приносил и вождям и народу.
      Ныне с последней горестной вестью
      К тебе я пришёл, Лиелварды куниг!
      И не было ни одну тяжелее
      Мне возвещать на веку моём долгом.
      Но не печалься, славный в народе!
      Пройдут столетья,- народ наш проснётся
      И вновь свободу себе завоюет,
      Подвиги предков своих вспоминая.
      Судьбы решили: я не увижу
      Ярма на шее народа родного.
      Садится солнце, меня призывает,
      Балтии солнце златое заходит".
      "Высказав это, он в чёлн свой уселся
      И вдаль умчался вниз по теченью.
      В глубоких думах, взволнованный сердцем,
      Вслед ему с берега долго глядел я.
      Глухо гремел в отдалении Кегум.
      И чёлн швыряли свирепые волны;
      Лучи последние солнца померкли,
      Скрылись и чёлн и пловец за стремниной...
      Канули в вечность быстрые годы,
      Исполнил я свято судеб веленье.
      Прекрасным юношей вырос младенец,
      Вайделем данный мне. Ты - этот юноша!
      "Лачплесис"20 будешь ты зваться отныне
      О дне великом сегодняшнем в память,
      Когда отца от погибели спас ты,
      Когда свершил ты первый свой подвиг.
      Конь быстроногий в бранном убранстве
      И меч тяжёлый тебе подобают.
      Копьё и щит и блестящие шпоры,
      И кунью шапку в цветах21 дам тебе я.
      Так, снаряжённый, в путь отправляйся
      К нашему славному Буртниекса22 замку,
      К доброму другу лет моих юных,
      К старому кунигу в Буртниекса замке.
      Ты ему кланяйся! Ты ему молви,
      Что, дескать, Лиелварда ты наследник,
      Что ты отцом сюда послан учиться
      Разуму в школе премудрости древней.
      Буртниекс любовно там тебя примет,
      Откроет он сундуки пред тобою;
      Где наши древние свитки хранятся,
      Вести в них есть о судьбе сокровенной.
      Древние свитки правде научат,
      Восточных стран расскажут преданья,
      Споют про наших латышских героев,
      Вечного неба раскроют глубины.
      Ты, семилетье там пребывая,
      Обогатишь свой разум наукой,
      Как войны надо вести, ты узнаешь,
      Как побеждать супостата в сраженьи".
      Убран, оседлан конь на рассвете
      Стоял у двери высокого замка,
      Тяжким мечом опоясался Лачплесис,
      Принял свой щит и копьё боевое.
      Куньего меха шапку надел он
      И, перед старым отцом своим вставши,
      Молвил ему: "Да хранят тебя боги!"
      Было коротким, сердечным прощанье.
      "Лиелвардов племя славно в народе,
      Сыну отец говорил, поучая.
      Героями наши прадеды были,
      Никто о них слова дурного не скажет.
      Лачплесис, сын мой, эту же участь
      Вершитель судеб тебе уготовил,
      К великой цели стремись неуклонно,
      Боги тебя охранят и поддержат.
      Мира соблазны юношей губят,
      Но сами они в том бывают повинны:
      Живи не так, чтоб тебя поучали
      А так, чтоб ходили к тебе за советом.
      Ведать всю правду - трудное дело,
      Но высказать правду ещё труднее.
      Кто эти трудности преодолеет
      Всех выше будет великой душою.
      Чти неизменно обычай народа.
      Храни ревниво отцовскую веру.
      Только льстецов крестоносных не слушай,
      Помни - они ненавидят свободу,
      Одною корыстью их души живы,
      С именем бога в устах выбирают
      Они себе жертву - приблизятся тайно
      И адским смертельным зельем отравят.
      В вольной отчизне вольный народ наш
      Досель владык наследных не знает,
      Он сам военных вождей выбирает,
      Мудрых старейшин - в мирное время,
      Лучших венчая этою честью,
      Тех, кто добыл уваженье народа,
      Славнейших мужей народ выбирает,
      Славу поёт им в песнях прекрасных".
      Серьёзно выслушал Лачплесис старца.
      От этих слов вдохновенно сердечных
      Мужеством сердце его наполнялось.
      Чуял: растут в нём дивные силы.
      Обнял отца, пожал ему руку.
      Блюсти поклялся отцовы заветы.
      Прыгнул в седло он, шапку приподнял,
      Щитом помахал отцу и умчался.
      Аизкрауклис23 за столом в своем замке
      Сидел угрюмый, в думах глубоких.
      Спидала24, старца юная дочка,
      Перебирала бусы и кольца.
      Дивной красою дева блистала,
      Так и горели тёмные очи.
      Всё ж ей той нежной красы нехватало,
      Что привлекает юноши сердце:
      Скоро обманут знойные очи,
      Опасное дело смотреться в такие.
      "Спидала,- старый дочку окликнул,
      Голову медленно приподымая,
      Всё собираюсь спросить у тебя я,
      Где ты взяла ожерелья и кольца,
      Которые ты надевать полюбила?"
      Вспыхнула Спидала, разом смутилась,
      Этот вопрос ей был неожидан.
      Но отвечала отцу она быстро:
      "Всё это дарит мне старая кума25,
      В гости к нам ходит она. У ней дома
      Много сокровищ в ларцах золочёных".
      "Доченька,- тихо старец промолвил,
      Я тебе, милая, не позволяю
      Впредь принимать от старухи подарки.
      Люди толкуют, что старая кума
      Ведьма и пукиса26 в дом свой пускает,
      Кормит его человечьим мясом.
      Всяким добром ее Пукис дарит,
      Все украшенья у ней колдовские;
      Дочке моей их носить не пристало".
      Спидала быстро к окну обернулась,
      Спрятав свои заалевшие щёки,
      Словно не слыша отцовское слово,
      Речи такие к нему обратила:
      "Гость у нас будет, видно, сегодня.
      Вот этот воин, что едет к воротам!"
      Айзкраукла замок стоял одиноко
      Вдали от Даугавы, в чаще дремучей27.
      Были медведи - замка соседи,
      Волки и филины выли ночами.
      К замку вели потаённые тропы,
      Путники редко туда заходили.
      Вот почему удивилася дева,
      Всадника видя, что, из лесу выехав,
      Прямо к их замку коня направляет.
      Айзкрауклис тоже встал у оконца,
      Гостя нежданного видеть желая.
      Въехав во двор, осадил коня Лачплесис.
      Вежливо витязь им поклонился;
      Сказывал он, что, в дороге замешкав,
      Просит теперь у соседа ночлега.
      Вышел хозяин гостю навстречу,
      Молвил, что рад он в дому своём видеть
      Славного кунига Лиелварды сына.
      Лачплесис, ловко с коня соскочивши,
      Старца приветствовал, как подобает,
      Коня усталого отрокам отдал,
      Вошёл с хозяином в горницу замка.
      И только Спидалу он увидел,
      Будто мороз пробежал по коже.
      Красы такой никогда не видал он.
      Смело глядели Спидалы очи,
      Пламя пылало в них колдовское.
      Витязю руку она протянула,
      Молвила: "Здравствуй, воин прекрасный!
      Знаю я, что ты будешь героем".
      Спуталась речь от смущенья у гостя.
      Дева, с улыбкою, ловко и быстро
      Гибкою змейкой пред ним повернувшись,
      Смело ему в глаза поглядела.
      И только тут разглядел её витязь,
      Стан её стройный, наряд драгоценный.
      Девушки облик необычайный
      Витязя ошеломил молодого.
      Когда ж старик, наконец, своей дочке
      Ужин хороший велел приготовить,
      Спидала вышла. И юному гостю
      Сразу на сердце стало полегче.
      И за столом он беседовал весело,
      Спидале отвечал без стесненья,
      С нею беседуя, он не смущался,
      Вспомнил он все наставленья отцовы.
      И не боялся тех стрел горючих,
      Как ни метали их Спидалы очи.
      Ночь приближалась. Полна беспокойства,
      Огненноокая Спидала встала,
      Молвила, что она привыкла
      Ложиться до наступленья полночи.
      Верно и гость утомился в дороге,
      Спальню ему она тотчас укажет.
      Тут пожелав старику доброй ночи,
      Следом за девой направился витязь.
      И в отдалённые замка покои,
      Она привела его в опочивальню,
      Молвя: "Герой, разорвавший медведя,
      Спать будешь, как у богинь на коленях".
      Лачплесис был изумлён несказанно:
      Постель стояла пышным сугробом,
      Простыни были белее снега,
      А покрывало - краснее крови.
      Благоуханье по горнице веяло,
      Голову юноше сладко дурманя.
      Спидала столь несказанно прекрасной,
      Столь чародейно прелестной казалась,
      Что, позабыв наставленья отцовы,
      Лачплесис руки в пылу протянул к ней.
      Тень пронеслась за окном темносиним...
      Девушка, словно виденье, исчезла...
      Полночью полчища звёзд пламенели,
      Месяц катился над лесом дремучим,
      Бледным сребром затопляя долины.
      В горнице душной дышать стало нечем,
      Витязь окно распахнул, и холодный
      Воздух полуночи жадно впивал он.
      Тут показалось ему - будто тени
      К небу взлетели под полной луною.
      "Черти и ведьмы гуляют, наверно,
      В полночь, делами тьмы занимаясь...
      Лачплесис думал: - И как же так быстро
      Спидала, словно растаяв, исчезла?"
      Старому Айзкрауклу утром сказал он:
      "Здесь хорошо у вас в замке, хозяин,
      Я бы хотел погостить недельку
      В замке большом дорогого соседа".
      Айзкраукл гостя радушно приветил
      И пригласил отдыхать сколько хочет.
      Спидала вечером тихо сказала:
      "Горницу гость наш сам уже знает.
      Спать может лечь он, как только захочет.
      Крепко заснуть я ему пожелаю!"
      Лачплесис, всем пожелав доброй ночи,
      Вскоре ушёл в свою опочивальню.
      Но не уснул он. Вышел тихонько,
      В тёмном углу на дворе притаился
      И стал он смотреть (никем не замечен),
      Кто это ночью бродит у замка?..
      В полночь без скрипа дверь отворилась.
      Спидала вышла неслышно из двери.
      В чёрном была она одеяньи,
      А на ногах золочёные туфли,
      Волнистые косы распущены были,
      Тёмные очи сияли, как свечи.
      Длинные брови земли доставали.
      В руке у неё клюка колдовская...
      Там под забором колода лежала...
      Спидала села на эту колоду,
      Пробормотала слова колдовские,
      Хлопнула трижды колоду клюкою;
      В воздух поднялась кривая колода...
      Ведьма, шипя и свистя, улетела.
      Лачплесис долго стоял у забора,
      Долго глядел вослед улетевшей.
      Он бы и сам полетел за нею,
      Чтобы проникнуть в ведьмовские тайны.
      Только не знал он, как это сделать.
      Так он ни с чем к себе и вернулся.
      Поутру Лачплесис, выйдя из дому,
      На прежнем месте увидел колоду.
      Он разглядел, подошедши поближе,
      Дупло большое в стволе её древнем.
      Мог человек в том дупле поместиться.
      Сразу решенье созрело в герое.
      Вечером, только от ужина встали,
      Гость поспешил в свою опочивальню.
      Куньего меха шапку надел он,
      Вышел из замка, мечом опоясан,
      В дупло коряги влез, притаился,
      Спидалу там поджидая спокойно.
      Спидала снова в полночь явилась,
      В чёрное платье ведьмы одета,
      Села, ударила трижды клюкою,
      В воздух взвилась на огромной коряге
      И полетела, шипя, над лесами,
      Куда и ворон костей не заносит.
      Звери да птицы в старину умели
      Говорить по-нашему; сошлись, зашумели,
      По приказу Перконса все собрались в стаи
      Даугаву великую копать вместе стали.
      Лапами копали, клювами клевали,
      Рылами рвали, клыками ковыряли.
      Только Пава не копала, на горе сидела.
      И спросил у Павы чорт, бродивший без дела:
      "Где же остальные звери-птицы пропадают?"
      "Птицы все и звери Даугаву копают".
      "А чего ж тебе итти копать не хочется?"
      "Да боюсь - сапожки жёлтые замочатся".
      Столковались чорт и Пава и под Даугавой поямо
      Стали рыть и вырыли бездонную яму.
      А как воды Даугавы в яму заструились,
      Звери с перепугу говорить разучились,
      Стали разбегаться, начали бодаться,
      И кусаться, и лягаться в свалке, и клеваться.
      Кони ржали, кошки жалобно мяукали,
      Каркали вороны, совы гукали,
      Волки и собаки выли, буйволы мычали,
      Свиньи хрюкали, визжали, медведи рычали.
      Филины ухали, кукушки куковали,
      Мелкие птахи песни распевали!
      Поглядел на землю Перконс в изумлении,
      Видит суматоху, драку и смятение.
      Он ударил черта громовой стрелою,
      Даугаву заставил течь стороною,
      Окружил он яму крутыми берегами.
      А павлин с тех пор гуляет с чёрными ногами.
      Люди этой местности до сих пор чураются.
      Ночью там видения путникам являются.
      Расплодилась нечисть разная в пучине.
      "Ямой чортовой" зовётся местность та доныне.
      В этом самом месте Спидала спустилась;
      Долго она средь ясных звёзд носилась.
      Задыхался Лачплесис в колоде той пузатой,
      А вокруг метались пукисы хвостатые;
      И несли на крыльях мешки большие денег,
      А за ними сыпались искры, словно веник.
      За витязем ведьмы мчатся, визжат, догоняют,
      Голова его кружится, дыханье спирает.
      Коли б он в колоде хоть раз пошевелился,
      Сразу бы заметили - и с жизнью б он простился.
      Дюжина колод летучих наземь опустилась,
      Дюжина наездниц в тёмной яме скрылась.
      Огляделся витязь - край ему неведом
      И спускаться в яму стал за ними следом.
      В яме тьму густую, как смолу, колышет,
      И свищут повсюду летучие мыши.
      Слабым огоньком блеснула пропасть чёрная.
      Лачплесис пещеру увидал просторную.
      Грудами диковинные там лежали вещи:
      Черепа и кости, кочерги и клещи,
      Оборотней шкуры, маски, вёдра ржавые,
      Сломанные вилы и мешки дырявые,
      Битые горшки и прочие пожитки,
      Книги в чёрных досках, скоробленные свитки,
      Древнее оружье с драгоценными оправами,
      А углы завалены колдовскими травами.
      А стенные полки полны туесками,
      Коробьями, склянками, горшками, котелками.
      А среди пещеры яркое блестело
      Пламя, озаряя купол закоптелый.
      Над огнём котёл кипел, на крюке подвешенный,
      Чёрный кот костёр кочергой помешивал.
      Жабы и гадюки ползали по полу,
      Совы от стены к стене шарахались сослепу.
      В груде трав сушёных Лачплесис укрылся.
      Но невольно всё же он устрашился,
      Как заворошились груды этой нечисти,
      Зашипели, дух учуяв человеческий.
      Тут из дверцы низенькой старушонка скрюченная
      Выскочила, крикнула: "Ах, вы, мразь ползучая!
      Кто чужой вошёл сюда,- шею сам свернёт себе!"
      Черпаком мешать в котле стала ведьма старая.
      Приговаривая: "Время ужинать",
      Трижды черпаком она о котёл ударила,
      И двенадцать девушек из тёмной боковухи
      С ложками и плошками вышли к старухе.
      Получили варево. Витязь разглядел его,
      Чёрной колбасы кусок, малость мяса белого,
      Словно поросёнок, показалось витязю.
      Тут в пещеру новую двери отворили.
      Стены той пещеры цвета крови были.
      И стояла средь пещеры кровавая плаха.
      И торчал топор в ней,- вогнанный с размаха.
      В той пещере двери новые открылись.
      И туда с горшками мяса ведьмы удалились.
      Лачплесис за ними прокрался незаметно.
      Белые там были стулья, стол и стены.
      Две большие печи по углам стояли.
      Был горох в одной, в другой - уголья пылали.
      Ведьмы молча сели, занялись едою.
      За едой не молвили слова меж собою.
      Дальше дверь открылась в новые покои.
      Жёлтыми там были стены, свод, устои.
      Там двенадцать пышных постелей стояли.
      Ведьмы поели, косточки прибрали.
      "Ну, пошли на кухню, - старая сказала,
      Надобно глаза вам протереть сначала.
      Женишки-молодчики вскорости появятся,
      И пора красавицам к встрече приготовиться".
      Лачплесис поспешно на кухню воротился,
      В груде трав сушёных с головой зарылся.
      Тут на полку старая за горшочком слазала,
      Веки птичьим перышком девушкам помазала.
      И опять ушли они безмолвной вереницей.
      Витязь этим перышком мазнул себе ресницы.
      Будто пелена в тот миг слетела с вежд его,
      Всё он начал видеть иначе, чем прежде.
      Он в котле, где стыли ужина подонки,
      С ужасом увидел детские ручонки.
      И не колбасы там чёрные плавали,
      А змеи чёрные в подливе кровавой.
      Дальше пошёл он - в первые двери.
      Всё из красной меди было в той пещере.
      В плахе топор торчал с медной рукоятью.
      А на что он нужен, было непонятно.
      Всё в другой пещере серебром блистало:
      Стол и подсвечники, стулья и стены.
      То же, что казалось белыми печами,
      Стало вдруг серебряными шкафами.
      Серьги и перстни в одном, как жар, горели,
      А в другом - мерцали груды ожерелий,
      В третьей пещере всё было золотое,
      Стены и своды и сводов устои.
      Меж колонн сияли золотом постели.
      На постелях красные покрывала рдели.
      Во второй пещере ведьмы стали раздеваться
      Донага, как будто собрались купаться.
      Из шкафов старуха достала украшенья,
      Девушкам надела их на руки и шеи,
      Пышные их волосы жемчугом опутала.
      Лачплесис дивился, что не только Спидала
      И другие девушки казались знакомы.
      В золоте и жемчуге они по-другому
      Стали вдруг невиданно, дьявольски красивы.
      В медную пещеру, нарядясь, пошли они,
      Вкруг кровавой плахи рядышком встали.
      Спидала одеждою плаху накрыла,
      Взяв топор в руки, ударила с силой
      И при том злорадно так проговорила:
      "Вот я первая рублю, завтра - не признаю".
      И молодчик некий выскочил из плахи,
      Спидалу обнял. И оба улетели
      В тот покой, где были постланы постели.
      И другие девушки, сделав то же самое,
      Вслед за нею скрылись со своими молодцами.
      Были на молодчиках чёрные кафтаны28,
      Шляпы-треуголки сбиты на затылки,
      На кривых ногах - блестящие сапожки.
      Из-под шляп торчали маленькие рожки.
      После всех старуха рубила, восклицая:
      "Вот рублю последняя - завтра не признаю".
      И тотчас, шипя, из плахи выполз Ликцепурс29
      Или, как народ зовёт, хромоногий Нагцепурс,
      Набольший над ведьмами, всех чертей начальник,
      По кривой высокой шапке отличаемый,
      С козырьком, сработанным из ногтей остриженных.
      "Всё ли готово?" - спросил он ведьму старую.
      "Всё готово!" - пропищала, кланяясь, старуха.
      Ликцепурс по плахе тяпнул с размаха.
      Пламенем серным пещера озарилась.
      Плаха в золотую повозку превратилась,
      А топор драконом стал, пышущим яро.
      Ликцепурс поехал с ведьмою старой,
      В золотой пещере он остановился.
      На полу блестящем дракон развалился,
      Выдохнул из пасти искры, дым и пламя.
      Из постелей выскочили ведьмы с молодцами,
      Сатану приветствуя, пред ним заплясали.
      И опять на кухню ведьмы убежали.
      Острые вилы из кухни притащили,
      В пасти у дракона вилы раскалили.
      Поднялась тогда в повозке ведьма старая,
      Кликнула: "Войдите!" - и клюкой ударила.
      Расступились стены, задрожали своды.
      Вышли из пролома косматые уроды,
      Выволокли человека, белого от страха,
      На пол пред драконом бросили с размаха.
      И, узнавши пленника, испугался Лачплесис.
      Это был Кангарс, живущий в одиночестве
      В Кангарских30 горах, в лесу густом, дремучем,
      Хитренький ханжа, богомольное чучело
      Голосом ужасным Ликцепурс воскликнул:
      "Срок твой окончился, грешник несчастный.
      Ты сгоришь у пукиса в огненной пасти".
      Ужаснулся Кангарс казни неминучей,
      Жалобно взмолился: "Пощади, могучий,
      Дай отсрочку. Я ж тебе послужу попрежнему"
      И, подумав, молвил Кангарсу Ликцепурс:
      "Не мольба твоя, другие причины смогли бы
      В этот час спасти тебя и отсрочить гибель.
      Средь подвластных Перконсу изменников мало.
      С Перконсом бороться нам очень трудно стало.
      Но на счастье наше, в Балтию вскоре
      Люди чужеземные придут из-за моря,
      Будут завоевывать Балтию милую,
      Новую веру навязывать силою.
      Власть их новой веры хочу я видеть в Балтии,
      Принести должна она мне много прибыли.
      Веры той носители моими стали слугами.
      В этом деле помощи от тебя я требую.
      Тридцать лет за это дам тебе я жизни.
      Пастью дракона, злодей, поклянись мне,
      Поклянись бороться с нами против Перконса.
      - Я клянусь бороться с вами против Перконса.
      - Поклянись, что будешь родины предателем.
      - Я клянусь, что буду родины предателем.
      - Истреблять, клянись, защитников народа.
      - Истреблять, клянусь, защитников народа.
      - Ради пользы пришлых свой народ обманывать!
      - Ради пользы пришлых свой народ обманывать.
      - Вести сюда служителей чужеземной веры!
      - Вести сюда служителей чужеземной веры.
      - Убивать, клянись, всех, кто сопротивляется.
      - Убивать, клянусь, всех, кто сопротивляется.
      - В рабство обратить, в конце концов, всю Балтию.
      - В рабство обратить, в конце концов, всю Балтию.
      - Встань же и живи назначенное время.
      Кангарс встал, любезно приветствуемый всеми.
      Ликцепурс сказал, что уезжать пора ему.
      И поехал, всеми с почетом провожаемый,
      С ведьмою старой в ту пещеру медную.
      Черные молодчики из повозки ведьму
      Высадили, сами в повозку повскакали.
      Ведьмы щеками к полу припали.
      Вспыхнул вновь огонь удушливый, как сера.
      С громом скрылся Ликцепурс под пол пещеры.
      Поспешил и Лачплесис выбраться на волю.
      Но пробравшись в кухню, прихватил с собою
      Свиток, колдовскими покрытый письменами,
      В знак, что побывал он в Чортовой яме
      И что был свидетелем мерзостных деяний.
      В воздухе чистом ночном отдышался он.
      Но горело сердце в нём, жалостью терзаясь.
      Влез в дупло колоды он, притих, дожидаясь,
      Чтобы вышла Спидала, домой полетела.
      Провожая девушек, старуха говорила:
      "Спидала, скажу тебе нечто нехорошее:
      Лачплесис тайком был здесь, во время ужина.
      Видел, как с подругами ты тут веселилась".
      Спидала то бледной, то красной становилась.
      Первая любовь в её сердце превратилась
      В яростную ненависть Ведьма ж говорила:
      "Дерзкий нашёл бы гибель в пасти пукиса,
      Только повелителю не хотелось вмешиваться...
      Но, однако, всё же жить не должен Лачплесис.
      Он тебя в дупле колоды дожидается.
      Вы сейчас домой летите вместе с Серничкой31,
      Вверх по Даугаве, до утёса Стабурагса.
      Ты над самым омутом прыгай на колоду к ней,
      А свою колоду вниз бросай с заклятьем.
      Пусть с колодой Лачплеснс рухнет в бездну омута,
      А живым оттоль не выходил никто ещё!"
      Неба величьем овеяна,
      Прекрасным убранством сияя,
      Вернулась грустная Стабрадзе32
      В свой замок с собранья бессмертных.
      Долго ль ей, долго ль грустящей века
      В объятой дремотой громаде
      Скорби копящего Стабрагса,
      Средь вечных богов, одинокой,
      Долго ль ей, долго ли плакать еще
      О горестных Балтии судьбах?
      Иль никогда не забудет она
      Умолкшую древнюю славу?
      Там, где обычаи прадедовы
      Живы доныне, любовно
      Она по утрам от заморозков
      Туманом поля укрывает.
      В тёмную ночь она лодочников
      Отводит от водоворота,
      В полдень водой родниковою
      Поит пастухов и прохожих.
      Есть у ней дело любимое:
      Средь девушек доброго нрава
      Лучших порой выбирает она,
      В особое время рожденных.
      И под свои адамантовые
      Уводит подводные своды,
      Девушек многому учит, затем
      Замуж сама отдаёт их.
      Зовут их "дочками Стабрадзе".
      И тот, кому Лайма назначит
      В жёны такую девицу,
      Счастливым считается в мире.
      Витязь очнулся от смертного сна
      В постели из раковин пёстрых.
      Он изумлялся, оглядываясь,
      Не помня, не ведая, где он.
      Ложе под ним, словно зыблемое
      Потоком, слегка колыхалось.
      Волны сиянья лазоревого
      Лились сквозь хрустальные стены.
      Утварь златая, серебряная
      Высокий чертог украшала,
      В дивном порядке расставленная,
      Ласкала она его взоры.
      Только что Лачплесис стал вспоминать,
      Как с ведьмами ездил вчера он,
      Дверь отворилась в хрустальной стене,
      И девушка в ней появилась.
      И так была с виду она мила,
      Что невольно сказать приходилось:
      Лунному свету подобна она,
      Слитому с маковым цветом.
      А темносиние очи её
      Сияли, как день на рассвете,
      Но если посмотришь поглубже,
      В них омутов бездны темнели.
      Лёгкий воздушно-лазурный наряд
      Охватывал стан её стройный.
      Волосы, блёстками перевиты,
      Волной до колен ниспадали.
      И поражённому Лачплесису
      Казалось, богиня явилась.
      Встать он хотел, небожительницу
      Поблагодарить за спасенье.
      Та же ему не позволила встать,
      Говоря, что беречь надо силы,
      Ведь после всех приключений своих
      Ещё не оправился витязь.
      "Дай мне ответ, небожительница,
      Как эти чертоги зовутся!
      Дай мне ответ, небожительница,
      Как мне величать тебя можно?"
      "Зовут меня дочкою Стабрадзе,
      И ты в её замке хрустальном.
      Она из бездонного омута
      Тебя принесла в этот замок".
      Сильно забилось исполненное
      Радости сердце героя,
      Когда он узнал, что живая
      Она - эта девушка-диво.
      Завтрак ему предложила она:
      Мёд, молоко и лепёшки.
      И, попросив подкрепиться его,
      Дочь Стабрадзе удалилась.
      Тут облачась, как приличествует,
      Он встал и едой подкрепился.
      Дверь отворилась, и Стабрадзе
      Сама перед ним появилась,
      Ласково гостя приветствовала
      И спрашивала, как живётся.
      Витязь, ей кланяясь, благодарил,
      Сказал, что живётся прекрасно,
      Вечно бы жил в адамантовом он
      Дворце у богинь благосклонных.
      С видом загадочным Стабрадзе
      Лачплесису отвечала:
      "Быть может, когда-нибудь встретимся вновь33,
      И вечность не будет столь долгой.
      Ныне же боги судили тебе
      На жизненный путь возвратиться
      И богатырскими подвигами
      Стране послужить и народу.
      Славу в народе себе завоюй
      И счастье у сердца любимой!"
      Пламя во взоре у Лачплесиса
      Блеснуло. Он пылко ответил:
      "Мудрым богам благодарствую,
      Рад послужить я отчизне!
      Всё совершу, что завещано мне,
      И счастлив, что вижу в лицо я
      Светлую вечную Стабрадзе
      С прекрасной дочкой своею!
      Обе великой опорою мне
      Вы будете в жизни отныне".
      Стабрадзе отвечала ему:
      "Успеха тебе мы желаем!
      Трудно придётся тебе, герой,
      Бороться со злыми врагами,
      Что подползают исподтишка,
      Как Спидала-ведьма и Кангарс.
      Зеркальце это маленькое
      Я дам тебе, витязь, на счастье,
      И как начнут тебя одолевать
      Враги твои, ты покажи им
      Зеркальце это, и мигом они
      Рассеются перед тобою!"
      Зеркальце из ларца своего
      Стабурадзе достала
      И отдала его Лачплесису
      С наказом беречь пуще глаза
      Лачплесис поблагодарил
      Ее за подарок чудесный,
      Девушку также просил что-нибудь
      Ему подарить на прощанье.
      Девушка, с кос своих бисерную
      Сняв ленту, украсила ею
      Шапку высокую Лачплесиса
      И так, заалевшись, сказала.
      "Дара чудесного нет у меня,
      Но, шапку твою украшая,
      Другом отныне считаю тебя
      И счастья тебе я желаю!"
      Витязь был тронут подарком её,
      Не знал, что сказать в благодарность.
      Тут ему добрая Стабрадзе
      Сказала "Спешить надо, витязь!
      Вверх, на скалу я тебя поведу,
      Как Перконс великий велел мне.
      Лаймдотой34 девушку эту зовут,
      И скоро ее ты увидишь
      Лента же девушки бисерная,
      С волос ее снятая русых,
      Тебе еще лучше, чем зеркальце,
      В опасное время послужит
      Ещё раз в воротах Лачплесис
      На них поглядел, обернувшись.
      Свет из бездонно-глубоких очей
      Лаймдоты мягко струился.
      Но в то ж мгновенье сознанье его
      Затмилось, в воротах чертога
      И мёртвою каменной глыбою
      Упал он на влажную землю.
      Даугавы крутообрывистое
      Прибрежье заря осветила.
      Небо сияло безоблачное
      И вёдреный день обещало.
      Но вот из-за леса окрестного
      Тучка взошла небольшая.
      Ехал старик перед тучей, с бичом,
      Верхом на коне длинногривом35.
      В воздухе прямо над Стабрагсом
      Коня осадил он седого,
      Щёлкнул бичом, и сверкающие
      Ударили молнии в землю.
      Гром загремел, перекатываясь
      По небу от края до края.
      Тяжко потрясся Стабрагс, и вот
      Встал к жизни разбуженный Лачплесис.
      Всё им недавно испытанное
      С трудом, словно сон, вспоминал он.
      Но, всё припомнив, уверился он,
      Что явь, а не сон, это было.
      Два незабвенные образа:
      Ярко врезались в память:
      Спидала - злобно коварная
      И Лаймдота - чистое сердце.
      Слово себе он крепкое дал:
      От первой подальше держаться,
      А заслужить уваженье второй
      Достойными славы делами.
      Вниз по теченью идя, увидал
      Люди стоят у парома.
      Переправляться хотели они,
      Да взяться за вёсла боялись.
      Надобно было и Лачплесису
      На тот переправиться берег.
      Выгресть один посулился он им
      На быстрине близ порогов.
      Люди, поверив, уселись в паром,
      А Лачплесис взялся за вёсла.
      Но, словно спички, в руках у него
      Тяжёлые вёсла сломались.
      И подхватило их яростное
      Теченье, к порогам помчало.
      Путники перепугавшиеся,
      К смерти готовясь, молились.
      Не до того было Лачплесису,
      Грести он ладонями начал.
      Сильно, глубоко взбуравя волну,
      Он плот удержал на стремнине.
      Был он могучей стремнины сильней
      И вскорости к берегу выгреб.
      И удивлялись спасённые им
      Столь дивной неслыханной силе.
      Юноша, видом величественный,
      Огромнейших несколько брёвен,
      Словно тростинки держа на плече,
      На подвиг глядел с крутояра.
      Ношу оставя свою, он сошёл
      С обрыва и витязю молвил:
      "Люди зовут меня Кокнесис36,
      И здесь я считаюсь сильнейшим,
      Брёвна таскаю для крепости я
      Из близрастущего леса.
      Рою я рвы, насыпаю валы,
      Бревенчатый тын воздвигаю,
      Так как убежище надобно нам
      От всяких бед и напастей".
      Лачплесис поклонился ему
      И также назвал своё имя.
      Молвил, что, к Буртниекса замку спеша,
      Он в старом лесу заблудился.
      И заключили они меж собой
      Дружбу и вместе решили
      Путь продолжать, чтобы выучиться
      Премудрости в Буртниекском замке.
      Спидала... Можно ли ужас её
      Представить, когда на рассвете
      Витязя в добром здоровье она
      В воротах своих увидала.
      И попросила колдунья отца,
      Чтоб сам он двух юношей принял,
      На сердце плохо, мол, нынче у ней,
      Мол, в спальню пойдёт она, ляжет.
      Старый же Айзкрауклис радовался,
      Увидев живым и здоровым
      Гостя. Хотел он уж весть посылать
      Тревожную в Лиелвардский замок.
      Но не хотелось и Лачплесису
      Со Спидалой встретиться снова,
      И он прощенья у Айзкраукла
      Просил, что остаться не может,
      Что, мол, и так задержался он здесь,
      И дальше пора ему ехать;
      Молвил, что он заблудился в лесу,
      А Кокнесис из леса вывел,
      Айзкрауклис покрутил головой
      В недоуменьи, но всё же
      Витязю вывесть коня он велел,
      И тронулись други в дорогу.
      Спидала вслед им глядела в окно,
      Глаза её гневом пылали.
      "Скачи хоть до солнца! - шептала она.
      Тебя я настигну повсюду!"
      Юноши сутки в пути провели
      И славного замка достигли.
      Буртниекс приветливо встретил гостей,
      Спросил, кто они и откуда.
      Передал витязь поклон от отца,
      Сказал, что учиться он прибыл.
      Буртниекс любезно их принял тогда
      Учениками в свой замок.
      ЛАЧПЛЕСИС. СКАЗАНИЕ ТРЕТЬЕ
      Мрачно шумящим бором покрыты Кангара горы,
      Недра болотные дышат туманами между холмами,
      Прячутся в дебрях дикие звери, гады и змеи
      Ползают в топях, филины воют и плачут ночами.
      Страшно бедному путнику в этих краях заблудиться.
      Возле тропиночки узкой, на самом краю болота,
      Кангарса уединённая в чаще усадьба стояла.
      Только что Кангарс простился с последним из приходивших
      Нынче к нему за советом или за помощью в разных
      Жизненных трудных делах, за лекарствами от недугов,
      Только солнце зашло, дверь он запер, зажёг свой светильник,
      Пересчитал все подарки, что днём принесли ему люди,
      Всё уволок в кладовую, к добру запасённому прежде.
      Там сундуки и лари стояли, до крышек набиты
      Золотом и серебром, жемчугом и ценной пушниной.
      "Мд-да! - святоша бурчал, на богатства свои любуясь.
      Впрочем, не слишком ли дорого я от них откупился?
      Нагцепурс требует страшного... Впрочем,- что ж я? - об этом
      Больше никто не узнает. Ведьмы, боясь властелина,
      Слова не скажут. И почитать попрежнему люди
      Будут меня за святого. А в глупости их и в доверни
      Выгода скрыта моя. Дурачки мне нужнее, чем эти,
      Как бишь их?.. - родина, совесть, народ! Не хочу быть героем,
      Ради народа и родины всякие беды терпящим..."
      Так бормотал негодяй, любуясь своей кладовою,
      Кутаясь в тёплый кафтан. Ветер выл и шумел над горами.
      Глухо на западе слышался Перконса гром отдалённый.
      Кто-то в наружную дверь постучал. В удивлении Кангарс,
      Кто мог так поздно стучать? - открыл крюки и засовы.
      Спидала быстро вошла, но не в образе ведьмы, а в милом
      Женском наряде, какой все скромные девушки носят.
      "Здравствуй! - сказала. - Ты, гостей, наверно, так поздно
      Нынче не ждал?" "Не ждал, - отвечает ей Кангарс, - тем боле
      Рад я соседку прекрасную видеть! Ну, как живётся?"
      "Плохо живётся! - ответила дева. - Похоже, что сами
      Мощные боги орудуют против меня! И решила
      Я с тобой посоветоваться; может быть, если вместе
      Действовать будем, скорей своих целей достигнем".
      Спидала тут рассказала ему, что Лачплесис-витязь
      Ночью недавно тайком пробрался в Чортову яму
      И свидетелем был всех их мерзостей. После же, в омут
      Брошенный, чудом каким-то остался в живых и доныне
      Жив и здоров, а теперь он находится в Буртниекском замке.
      Сумрачно Кангарс слушал её, охваченный страхом,
      Вот он свидетель живой, в его тайну проникший, отсюда
      Слава дурная в народе пойдёт... И сказал он
      Спидале: "Ты поступила умно, сообщив мне об этом!
      Вижу, судя по всему, что боги его охраняют.
      Витязь, хранимый богами, опасным противником будет.
      Хитрые средства должны мы придумать, так чтобы сам он,
      Славы ища, на себя навлекал бы смертельные беды.
      Есть у меня на уме два способа, очень пригодных,
      Чтоб его погубить! Вот один: много лет уже не был
      Калапуйс, эст-великан, во владеньях латышских. Пошлю я
      Весть великану на озеро Пейпус37, что время настало
      Очень удобное, чтобы напасть на наши селенья,
      А латышей подговаривать буду ответно на эстов
      Выйти войною. Понятно, что Лачплесис - витязь отважный,
      Дома не высидит, а на войну отправится вместе
      С Буртниексом. Тут-то его и смерть ожидает. Уж если
      Встретится с Калапуйсом он - конец ему. Нет для эстонца
      В землях латышских противника". Спидала уже собиралась
      Кангарса благодарить, как внезапно слепящею вспышкой
      Молнии всё озарилось, и оглушительный грохот
      Громовый раздался над самою крышей, земля задрожала,
      Вмиг налетела ужасная буря. Всё небо гремело,
      Ливень хлестал потоками, падали с треском деревья,
      В чаще ревели медведи, совы и филины выли,
      Плакали и хохотали. Ужас, казалось, природу
      Всю охватил, когда Перконс слепящие молнии с громом
      Наземь бросал со всей своей мощью. Дрожа, замирая,
      Бледные, как мертвецы, злодей и колдунья стояли,
      Словно преступники пойманные. Они знали, что Перконс
      Ведьм, колдунов и нечистых стрелою своей убивает.
      "Ну и гроза! - прошептал Кангарс, трясясь. -Ты сегодня
      Не доберёшься к себе! Грозу пережди в моём доме!"
      Так говоря, он оконце прикрыл, погасил свой светильник
      И дрожащую гостью увёл в боковую каморку.
      Там, забравшись в постель и подушками уши закрывши,
      Ждали они, от страха дрожа, когда буря утихнет.
      Но - удар за ударом - гром грохотал. Колебались
      Горы окрестные. Дубы столетние с треском валились.
      Мнилось, что Балтии боги, бушуя с неслыханной силой,
      Небо решили свалить и землю скрыть под водою.
      Перконс как будто раскалывал в ярости купол небесный.
      Антримпс горы воды громоздил на клокочущем море,
      Волнами туч доставая и руша тучи на море...
      В Даугавы устье корабль без мачт и ветрил был заброшен
      Бурею. Мог потонуть он в любое мгновенье. Кричали
      Люди на палубе. Перконс и Антримпс на смерть обрекли их.
      Но человек свободен в поступках своих. Чужеземцев
      Ливы38 спасли. А спасли они своих беспощадных
      Будущих поработителей. Буря утихла к рассвету39,
      Солнце багровое встало над мёртвою зыбью морскою.
      Кангарс, поднявшись, взглянул на подругу. Спала она крепко.
      "Брр... ну и жутко же было! Добро, что ночь миновала.
      Думал я, Перконс решил уничтожить всех йодсов40. Отроду
      Страсти такой я не видел!" - кряхтел он, кафтан надевая
      И на крыльцо выходя. Видит: крыша сворочена с дому,
      Посередине двора повалились крест-накрест деревья,
      Изгородь сломана. Тут он заметил на узкой тропинке,
      К дому ведущей, двух незнакомцев: когда же к калитке
      Дома они подошли, - узнал в одном из них Кангарс
      Ридзиньского рыбак41, а другой был ему неизвестен:
      В длинной белой одежде с крестом на груди. Изнурённым
      Выглядел он. Рыбак рассказал, что в Даугавы устье
      Ночью разбился корабль и что этот - в белой одежде
      Был одним из спасённых, что он увидеться хочет
      С кем-нибудь из старейшин, а Кангарс, мол, ведает лучше,
      Как поступить, потому и привёл он к нему чужеземца.
      Пристально Кангарс и пришлый друг другу в глаза поглядели.
      Близкие души друг друга и за морем, видно, отыщут.
      Местным наречьем с трудом, но всё же владел чужеземец.
      Молвил он: "Дитрих42 - зовут меня. Жрец я великого бога,
      Сына на землю пославшего, чтобы весь мир осчастливить.
      Прибыл сюда я с людьми, что хотят здесь торговлей заняться.
      Буря расстроила замыслы наши. Но мы благодарны
      Богу за наше спасенье! Придётся нам основаться
      Здесь, пока к нам немецкий корабль не заглянет.
      Я же хотел бы с вождями племён познакомиться!" Кангарс
      Гостю ответил: "Привет тебе, Дитрих, в землях балтийских!
      Знаю, зачем ты пришёл сюда! Но меня ты не бойся,
      Знай - я не буду мешать твоему могучему богу.
      И хоть ты мне не веришь, и я тебе тоже не верю,
      Но отведу тебя к славному Каупо43 в Турайды замок.
      Там для посевов своих ты найдёшь благодатную почву,
      Если возьмёшься за дело с умом. А сегодня останься
      Здесь у меня; отдохни день-другой и размысли, что боги
      Балтии тоже сильны!.." Рыбака отпустив во-свояси,
      В горницу Дитриха Кангарс повёл. Уже Спидала встала.
      Вскоре меж ними тремя завязалась живая беседа,
      Дальше да больше, покамест дружбою не завершилась.
      Годы текли. Многие в мире событья свершились,
      И необычно Балтии мирной жизнь изменилась.
      В Буртниекском замке два друга усердно учились
      Делу военному, всякой премудрости, разным наукам.
      В буртниекских древних свитках священных юноши сами
      Уж разбирались. И особливо Лачплесис жадно
      В них углубился. Тайны великие в них раскрывались,
      Были правдивые о человеческих странствиях в мире,
      О совершенстве первоначальном и о позднейшем
      Горьком паденьи и о великом новом подъёме.
      Но и особую Лачплесис также имел здесь причину,
      Чтобы в искусстве войны скорей совершенства достигнуть.
      Шитая бисером лента, которую Лаймдота, дочка
      Стабурадзе, ему подарила, чудо свершила.
      Стабурадзе ученицу, Лаймдоту, Лачплесис встретил
      В Буртниекском замке. Она оказалась дочкой родною
      Старого Буртниекса. Пылкой любовью её полюбил он.
      Лаймдота тем же ему в глубине души отвечала.
      По вечерам они часто над озером вместе гуляли.
      В озере здешнем на дне стоит потонувший замок,
      Эту старинную быль дева ему рассказала.
      Он уж у Буртниекса Лаймдоты руку просить собирался,
      Но в это время распространились вести, что снова
      В Кангарских чащах Калапуйс лютый обосновался,
      Грабит селенья и беспощадно людей убивает.
      Ужасом люди были объяты. Не находилось
      Храброго, кто бы осмелился против насильника выйти.
      Буртниекс кликнул тогда клич по стране, что, мол, если
      Калапуйса кто-нибудь из Кангарских дебрей изгонит
      Или убьёт, то он, Буртниекс, ни перед какою наградой
      Не остановится, дочь свою выдаст за витязя замуж.
      Это услышав, Лачплес и Кокнес с жаром просили
      Старого Буртниекса, чтоб позволил им с эстом сразиться.
      Буртниекс вначале не соглашался, боясь за питомцев.
      Но, наконец, зная обоих дивную силу,
      Всё ж отпустил их, доброй удачи им пожелавши.
      На статных конях в удалецких военных доспехах,
      С добрым оружием двинулись юноши к Кангарским дебрям,
      Сопровождаемы сверстниц и сверстников звонкою песней.
      На полдороге витязи встретили вестников конных,
      К кунигу Буртниекскому торопившихся с вестью о том, что
      Сильные полчища эстов, переваливши границу,
      Грабят и жгут беззащитные сёла, и просят селяне
      Мудрого Буртниекса, чтобы послал им войско на помощь.
      Посовещались юноши, как поступить им разумней.
      Буртниексу тоже надобны будут добрые руки
      В битвах с лютым врагом. Всё обсудив, порешили,
      Что одному из них надо с гонцами назад воротиться.
      Вызвался Кокнесис ехать обратно. Так говорил он:
      "Лачплесис, друг! Пускай ты заслужишь Лаймдоты руку!
      Видя любовь вашу, я отрекаюсь от соревнованья".
      Калапуйс сел закусить на склоне горы над обрывом
      Близ шалаша своего из целых огромных деревьев,
      Съев молодого быка, кабана он на вертеле жарил,
      К круче горы прислонив свою палицу из суковатой
      Цельной сосны, с насаженным крепко до корня огромным
      Мельничным жерновом. Но увидавши, что едет
      Из лесу Лачплесис, он тут за оружье схватился.
      Страшную палицу начал крутить он над головою
      Так, что вихрь загудел. Великан хохотал, издеваясь,
      Как, мол, такого птенца мать на верную смерть отпустила?
      Витязь ответил ему - великанов пора миновала,
      Ныне последнего он отправит к Паколсу в пекло.
      С яростным хохотом грозную палицу Калапуйс бросил,
      Вышиб коня из-под Лачплесиса с седлом и уздечкой.
      Конь с дубиной залетели в болото. На ноги Лачплесис
      Встал, не шатнувшись, выхватил меч и в бедро великана
      С силой ударил, и тот, как подрубленный, рухнул на землю,
      Падая, он за сосну вековую схватился, и с корнем
      Вывернув дерево, грузным стволом свою грудь придавил он.
      Юноша освободиться ему не позволил, мечом замахнувшись,
      Голову он уж хотел отрубить великану. Взмолился
      Калапуйс, громко вопя: "Помедли, витязь могучий!
      Дай перед смертью слово сказать мне! Ты, вероятно,
      Лачаусис44 будешь? Мне ещё в юности мать предсказала,
      Что от Даугавы придёт некогда Лачаусис-витязь,
      Что одного его надо мне в будущем остерегаться;
      Пусть берегутся тогда здесь народы, - море извергнет
      Неких чудовищ в железной броне, с ненасытною пастью.
      Все пожрут они- хлеб, и людей, и животных, и землю...
      Мир заключим! Пред угрозой всеобщей было б нелепо
      Нам убивать друг друга, народы свои без защиты
      Бросив в опасности. Я же, мой витязь, тебе обещаю,
      Выйдя отсюда, поддерживать вечный мир между нами.
      Буду в дальнейшем оберегать я наши морские
      Все острова, и, покамест я жив, чужаки на родную
      Землю не ступят! А умирая, лягу я в Зунде45".
      Лачплесис спешно на ноги встать помог великану.
      Руку ему протянул, говоря: "Да будет меж нами
      Мир навсегда! Пойдём и разнимем наши народы.
      Там, под горой на равнине, они уж, должно быть, дерутся.
      Пусть эта битва будет последнею меж латышами
      И между эстами!" Перевязав бедро великану,
      Двинулись оба они на равнину и остановили
      Бой начинавшийся... Там, где упал великан меж горами
      Кангарскими, и доныне видна широкая яма;
      Люди её по сегодня зовут "Великаново ложе".
      А его палица будто б лежит и поныне в болоте.
      Пышноветвистые, узорнолистные
      Ещё красуются в Балтии дубы.
      Стражи отчизны, герои отважные
      Ещё не вывелись в нашем народе.
      Сёстры, сплетайте венки им зелёные!
      В песнях прекрасных их воспевайте!
      Латвии девы, Лачплесис в песнях
      Будет прославлен - низвержен Калапуйс,
      В диких горах победил его Лачплесис,
      Мира просить великана заставил он.
      Эсты к нам больше притти не посмеют
      Грабить добро и пугать наших девушек.
      Братья!46 Корчуйте новины лесные!
      Матери! Осенью пиво варите!
      Весело будет на дружеских свадьбах
      Петь, пировать и плясать поезжанам.
      Первому - Лачплесису пожелаем
      Милую по сердцу выбрать невесту!
      С песней такою Лаймдота с девушками выходила
      В поле из Буртниекса замка навстречу отцовскому войску.
      Мир заключив, с ликованием Буртниекс домой возвращался.
      И украшали венками из свежих листьев дубовых
      Девушки воинов, - Лаймдота Лачплесиса увенчала;
      Он же и воины девушкам песней такой отвечали:
      Где есть дубы, там и липы красуются.
      Где есть герои, есть девушки милые.
      С радостью жизнь отдадут наши воины,
      Родину оберегая от недругов
      И охраняя сестёр своих девушек.
      Ярче пусть блещут веночки расшитые*,
      Пусть этот блеск никогда не туманится!
      Лайминя-мать их растила для Латвии
      Милых, усердных, разумных, приветливых,
      И если мне ниспошлёт тебя Лайминя,
      Лаймдота - милая дочь моей Латвии,
      Жить для тебя поклянусь я, любимая!
      Буртниекс, восторженно глядя на них, сам петь с ними начал.
      Радость великая сердце у каждого переполняла.
      Лаймдота в замок всех пригласила и там угощала
      Воинов славных. Буртниекс велел для них выкатить мёду.
      Лачплесис был счастливее всех: сама обносила
      Лаймдота мёдом гостей и пила за здоровье героя.
      И прокатилась витязя слава по землям балтийским.
      Так превратился умысел злой - уничтожить героя,
      Волей бессмертных, в удачу высокую, в громкую славу.
      __________________
      * Веночек расшитый - латышский национальный женский
      головной убор.
      Лачплесис вечером как-то один спустился под своды
      Замка, в покой сокровенный, где древние свитки хранились.
      Там он увидел в нише стены приоткрытые двери.
      Раньше дверей этих не замечал он. Факел поднявши,
      В дверь заглянул он и ход потайной за дверью увидел.
      Узкие камни ступеней вели в подземелье.
      Лачплесис долго спускался и вот очутился
      В замке старинном. И скоро по звуку шагов догадался
      Он, что в замок попал затонувший, что над крутыми
      Сводами замка глубокого озера высятся воды.
      Много покоев, наполненных разным добром, миновал он,
      Древним оружьем, какого дотоле нигде он не видел.
      Тут он заметил свет, исходивший из дальней палаты.
      Медленно он в ту палату вошёл. Там лари громоздились.
      Бирками, свитками древними, досками с письменами
      Полки забиты. Каменный стол стоял средь палаты.
      Тускло горящий светильник стоял на столе, и сидела
      Девушка там со свитком в руках, погружённая в чтенье
      Так глубоко, что вошедшего юноши не замечала.
      И лишь когда подошёл он, звуком шагов его будто
      Пробуждена ото сна, подняла она голову тихо.
      "Лаймдота, ты не сердись, что я покой твой нарушил!
      Мне благосклонная Лайминя встретиться здесь предсказала
      В этом чудесном чертоге с тобою, как с доброю феей.
      Дверь потайную нечаянно я наверху обнаружил,
      И в подземелье спустился, пришёл в этот замок волшебный.
      Здесь ты сегодня; позволь хоть мгновенье пробыть мне с тобою!
      В тайные древние свитки позволь заглянуть! Мне сдаётся,
      Этот чертог затонувший тот замок и есть, о котором
      Ты мне рассказывала?" - "Да, тот самый! - ему отвечала
      Лаймдота. - Как это дверь я сегодня закрыть позабыла?
      Только отец её ведал да я. Но уж раз обнаружил
      Ты затонувший наш замок, останься! Читать будем вместе
      Праотцев наших преданья и их прекрасные песни".
      "Ах, как хотелось бы мне с такою подругой прекрасной
      Вместе остаться навек у наших преданий великих!"
      "О, никогда сгоряча не высказывай сильных желаний!
      Лаймдота отвечала. - А то подслушают боги,
      И неожиданно наше желанье мгновенно исполнят,
      Так чтоб потом не раскаяться! Знай: с околдованным замком
      Связано счастье моё. Последняя Буртниексов дочка
      Сужена в жёны герою тому, кто в замке пробудет
      Ночь и останется жив. Тогда рассеются чары,
      И на поверхность озёрную вместе с героем
      Замок поднимется". Взяв её за руку, юноша с жаром
      Вымолвил: "Лаймдота! Буртниексов славных последняя дочка!
      Здесь, в сокровенном чертоге отцов твоих, правду скажи мне:
      Можешь ли ты полюбить всем сердцем Лиелварда сына?
      О, если б так!.. Я найду в себе силы на дело любое!
      В замке остаться и чары разрушить горю я желаньем!"
      Лаймдота молвила тихо: "Могу! И жить будем вместе
      И, если надо, вместе умрём за народ наш латышский".
      Лачплесис милую обнял: она головой русокудрой
      Тихо склонилась к нему на плечо, и два сердца горячих,
      Два благородные сердца, полные славных достоинств,
      Сладко слились, как два редко встающих над миром светила.
      Волны шумели над кровлями древнего Буртниексов замка.
      Месяц мерцал сквозь высокую воду. Лёгкие тени
      Роем скользили по горницам замка и улыбались
      Радостно, видя влюблённых чету. Но не замечали
      Те ничего, ничего не слыхали, - чистым, огромным
      Полные счастьем. Раз только в юности, первой любовью
      Счастье такое даруется людям в обманчивой жизни.
      О быстрокрылое, краткое счастье! Зачем ты так рано
      Прочь улетаешь? Ты рай на земле созидаешь мгновенно
      И в то ж мгновенье из рая избранников прочь изгоняешь.
      Но неужели мгновение счастья не перевесит
      Века трудов и мучений? Да! Перевесит. Мгновенье
      Яркого счастья любви и долгие годы страданий
      И, наконец, - всезабвение смерти, когда безразлично,
      Счастлив ты был, человек, иль несчастен за век свой короткий.
      Тою порой, пока витязь и Лаймдота переживали
      Счастье небесное, злоба поблизости их не дремала.
      В тёмное замка окно глядела змея водяная,
      Яростью взгляд пламенел, словно Спидалы чёрные очи.
      Лаймдота первой очнулась, молвила, что уже поздно,
      Близится полночь и надо наверх уходить поскорее.
      Лачплесис твёрдо решил в замке на ночь остаться.
      Видя, что все уговоры напрасны, Лаймдота скрылась.
      Полночь настала. Так вдруг морозно сделалось в замке,
      Что не вытерпел Лачплесис. В нише валялись обломки,
      Ларь там был полуистлевший - витязь зажёг их и, греясь
      Возле костра, принялся ожидать, что дальше случится.
      Вихрь закружился по замковым залам. Озёрные воды
      Забушевали за окнами. С грохотом дверь распахнулась.
      Семь эфиопов в залу втащили огромный раскрытый
      Гроб. В нём лежало чудовище с синею мордой, с клыками,
      Словно кирки, и с ногтями, как сабли. Вначале казалось
      Мёртвым страшилище это, потом начало оно вскоре
      Ёрзать в гробу, раскрыло глазища и завопило:
      "Ой, как мне холодно! Ой, как я зябну!" Дрожь поневоле
      Лачплесиса охватила. Таких неистовых воплей
      Вынести был он не в силах. Разжёг свой костёр он пожарче,
      Сгрёб он верзилу, из гроба выволок мигом,
      Близко к огню посадил и сказал ему: "Грейся, негодный,
      Но не ори так противно!" А тот вопил ещё громче
      И норовил ухватить зубами косматые уши
      Витязя. Видно, он знал, что сила в ушах у героя.
      Юноша, сопротивляясь ему, рассердился и прямо
      В пламя пихнул его. Шерсть на боках запылала верзилы.
      Заскрежетал он, завыл, моля, чтоб пустил его витязь.
      Не отпустил его витязь, сказав: "Не пущу тебя, прежде
      Чем этот замок со дна наверх не поднимется, к свету!"
      С грохотом дверь распахнулась, и с дьявольским визгом вбежали
      Спидала-ведьма и прежние с нею семь эфиопов.
      Были у всех в руках докрасна раскалённые вилы,
      И налетели на витязя все, заколоть угрожая,
      Спидала яростней всех нападала, сверкая глазами.
      Трудно стало герою нечисти сопротивляться.
      Зеркальце Стабрадзе, вытащив из-за пазухи мигом,
      Выставил перед врагами. Отчаянный вой прокатился
      Гулко по замку. Чудовища в страхе попадали на пол,
      И мгновенно вскочили и, пыль подымая, удрали.
      И всё утихло. Пыль улеглась. Дуновением свежим
      Влажного ветра очистился воздух. Свет показался
      В дальней палате, и вышел оттуда старец почтенный.
      Лачплесиса он приветствовал: "Витязь мой! Счастья желаю
      Я и тебе и народу латышскому! Выгнал ты нечисть,
      Освободил из-под дьявольской власти Буртниекский замок.
      Завтра, чуть свет, он к свету дневному подымется снова.
      Свет принесёт он народу в духовных сокровищах предков.
      Есть среди них и законы, данные некогда мною.
      Мною полученные от бессмертных зиждителей мира.
      Видевудс я! От меня народ происходит латышский47.
      Будь же счастлив, мой сын! Усни сегодня спокойно!
      Дочки мои до утра тебя песнями будут баюкать".
      Видевудс смолк и, как облако белое, мягко растаял.
      Тихо вошли три прекрасные девы. В руках у них были
      Простыни и покрывала и травяная подушка.
      Девы постель постелили и, пожелав доброй ночи,
      Тоже как будто растаяли. Сильную чуя усталость,
      Лачплесис лёг... Издалёка прекрасные песни звучали.
      Грудь подымалась легко, невольно веки смыкались,
      Снилось ему, что постель его кверху легко подымалась
      Вместе с ларями и свитками и вместе с замком высоким...
      И поутру удивлялись чуду окрестные люди,
      Видя на озере, там, где вчера ещё волны катились,
      На островке горделиво стоящий замок старинный.
      Лаймдота всё рассказала отцу: как витязь остался
      На ночь вчера в заколдованном замке; и, радостный, понял
      Буртниекс, что снова свободен древний отеческий замок.
      В лодку он с дочерью сел, в нетерпеньи направился к замку.
      Витязя спящим ещё нашли они в светлой палате.
      Лаймдота, тихо окликнув, его разбудила. Открыл он
      Веки и видит, что в окнах узорчатых солнце сверкает.
      Быстро поднялся Лачплесис с ложа, Лаймдоту обнял
      И, целуя её, говорил ей: "Моя ты отныне!
      Ныне разбиты преграды, которые нам не давали
      Соединиться!" И Буртниекс сказал: "Отныне тебе лишь
      Лаймдота принадлежит. Прими моё благословенье
      Отческое! Да сольются навеки два славные рода,
      Коим дано просвещать и хранить народ наш латышский!"
      С этой поры каждый день посещали замок старинный
      Витязь и Лаймдота и сокровенные свитки читали,
      И с удивленьем немалым герой наш узнал, как глубоко
      Лаймдота вникла в премудрость, скрытую в свитках старинных,
      Как хорошо рассказать умела она о высоких
      Судьбах богов, и о нравах людских, и о древнем величьи.
      Вечером как-то, когда они вместе в замке сидели,
      Лаймдота, свиток один развернув, сказала: "Сегодня
      Я прочитаю тебе о нашем давно затонувшем
      И из пучины тобою снова поднятом замке
      "Так началось: на востоке48, из-за семи отдаленных
      Царств семи королей, с края света, где солнце восходит,
      Облако белое в небе, как белый конь, появилось
      Перконс сидел на облаке, как на коне, и огромным
      Щёлкал бичом и молнии сыпал кругом, так что скалы
      В щебень раскалывались, и долины и горы дрожали
      С облака Перконс воззвал, потрясая просторы земные
      "Кто пожелает за мною последовать и подчиниться
      Мне, тех на запад с собой поведу я, на новую землю!"
      Люди молчали внизу, испугавшись грозного бога
      Буртниексов род отозвался один, род могучих и храбрых
      Воинов и мудрецов, говоря "Мы пойдем за тобою,
      Перконс великий, и будем служить тебе, слушаться будем
      Голоса мы твоего. Веди нас на новую землю!"
      Перконс поплыл впереди на облаке, Буртниексы следом
      Шли по земле По дороге немало врагов им встречалось
      Оборотни, людоеды, и змеи, и всякая нечисть
      Злобно на них нападали; Перконс разил их громами,
      Буртниексы били мечами, покамест над западным морем
      Перконс не остановился; и стали там люди на отдых
      Там их никто не тревожил в ту пору "Янтарным"49 назвали
      Море они Посреди той страны плодородные земли
      Вскоре открыли они и навеки там обосновались
      Крепкий построили замок в долине, леса корчевали,
      Сеяли лён и ячмень Перконс во-время дождик давал им,
      Солнышко им наливало колосья, а Усинь50 под осень
      Медом одаривал. Дети богов научили их делать
      Хмельную брагу и пенное пиво Буртниексы пили
      И веселились. Юноши их выбирали прекрасных
      Девушек в жёны. Разросся народ на балтийских просторах.
      Зиедонс в цвету к ним сходил, крылатая Лиго слетала.
      Песни веселья беспечно звенели в лесах и долинах.
      Светлые то времена, золотые для Буртниексов были.
      Иодсу, завистнику Перконса, это пришлось не по нраву.
      Вихорь послал он в Янтарное море, и вихрю велел он
      Смерч водяной исполинский скрутить и, поднявши на воздух
      Целое бурное озеро вод бросить в долину
      Буртниексов, чтоб утопить их. Увидели люди,- огромный
      Смерч водяной, шумя и крутясь, к ним от моря несётся,
      И, налетев, над землей завертелся и остановился.
      Некий старик, видя это, решил со смерчем сразиться.
      Вилы он взял, обошёл вкруг смерча, шепча заклинанья,
      И размахнулся, прицелясь вилами в смерчево сердце.
      Рядом стоящий сказал: "Подожди! Я сейчас водяное
      Слово шепну. Мне сдаётся, что целое озеро, вихрем
      Поднятое, ищет места себе, чтоб наземь пролиться".
      Но не послушался старый! Вилы метнул. И мгновенно
      Вихрь утих. И озеро с шумом ужасным упало
      На землю и затопило долину и Буртниексов замок.
      Буртниексы все бы погибли, если бы Лиго случайно
      Не оказалась вблизи. Петь и играть на кокле51
      Лиго на озерном дне принялась, да так сладко, что камни
      Мягкими стали, скала расступилась, и Буртниексы вскоре
      Из затонувшего замка пещерой и ходом подземным,
      Здравые и невредимые, вышли к солнцу, на волю".
      А другой раз ему Лаймдота снова читала
      "Не было ничего вначале. Лишь в беспредельных
      Далях витал изначальный свет, из которого после
      Всё появилось. И был этот свет без конца и начала.
      Мира душа, прародитель духов, старый, предвечный
      Бог. А с ним рядом жил чорт. Он ещё был послушен
      Богу в то время, ещё не отпал по злобе от бога,
      Хоть и тогда уж терзали его корыстные думы.
      Мир сотворить, наконец, надумал бог, и сказал он
      Чорту: "Поди отыщи на дне болотной трясины
      Твердо слежавшийся ил, горсть его загреби и проворно
      Мне притащи!" Чорт нырнул в болото и, чёрного ила
      Горсть ухватив, подумал: "Зачем он надобен богу?
      Ну-ка и я прихвачу, чтобы мне в дураках не остаться!"
      И запихнул себе за щеку первую горсть, а вторую
      Богу наверх притащил. А бог, эту горсть разбросавши,
      Молвил: "Да будет земля!" - и в просторах земля появилась,
      Ровная. Стал разрастаться спрятанный в пасти у чорта
      Ил. Не выдержал чорт и его выплёвывать начал
      И наплевал на гладкую землю высокие горы.
      Бог захватил своего сияния горсть и, рассеяв,
      Молвил: "Да будет солнце! Да будет луна!" - и над миром
      Солнце взошло золотое, а следом серебряный месяц.
      Солнце в те дни и земля были девушками, и настолько
      Были прекрасны, что бог полюбил их и жёнами сделал.
      В те времена родились дети бога и дочери солнца.
      Солнцеву старшую дочку месяц взял себе в жёны.
      Тысячи звёздочек ясных от брака родились.
      Боги-сыны были дивно сильны, и сами богами
      Стали они. Мирозданье они меж собой поделили.
      Первым был Перконс средь них, с пятью сыновьями своими
      Свод над землёй он воздвиг - обиталище духов бессмертных.
      Солнышку дали коней золотых, чтоб легко ему было
      За день успеть всё небо объехать и запылённых
      Жарких коней своих выкупать в море. Море же Антримпс
      Взял во владычество. Вечером Антримпс солнце встречает
      И перевозит его через море в ладье золочёной
      Вместе с конями к восточному берегу, к месту восхода.
      Патримпс землю избрал. Её он с Зиедонсом вместе
      Шёлком зелёным, парчей золотой, серебром одевает.
      Паколс дорогу мостит от земли до высокого неба.
      Всё ж из-за чорта многое стало другим, чем вначале.
      Много напортил он. Камни вначале мягкими были.
      Черту наказывал бог, чтоб тот не топтал их, покамест
      Сами не станут они рассыпчатой, мягкой землёю.
      Но любопытствовал чорт: что же будет, если он камни
      Станет ногами топтать? И много камней навалил он
      И наступил на них. Сразу все камни твёрдыми стали.
      Есть над Даугавою камень один, на котором доныне
      Виден ступни отпечаток; зовут его "Чортовым камнем".
      Не было в те времена у деревьев ветвей и развилин.
      Чорт косою владел и сам сенокосничал ею,
      Бог же имел долото, что ковали Перконса дети.
      Раз, когда чорт задремал, взял бог его косу, и ею
      Много себе накосил травы. Чорт проснулся и очень
      Был удивлён: как бог накосил долотом столько сена?
      Сено косить долотом он решил испробовать тоже.
      Бросил в траву долото, а оно ненароком вонзилось
      В дерево. И с той поры пошли на деревьях развилья,
      Ветви и сучья. В ту пору водились у чорта коровы
      С нераздвоённым копытом, комолые, с синею шерстью.
      Бог же настроил хлевов. Чорт спросил: "Какую скотину
      В эти хлева ты загонишь? Ведь ты коров не имеешь".
      Бог отвечал ему: "Были б хлева, а коровы найдутся!"
      И только ночь наступила, из чертовых стойл перегнал он
      Чертовых синих коров к себе, рога им приделал,
      Синюю шерсть их раскрасил пёстро, раздвоил им копыта.
      Чорт проснулся с зарёй, чтоб коров на пастбище выгнать.
      Видит он: стойла его пустые стоят, а у бога
      Много коров, но совсем незнакомой, новой породы.
      Все - с кривыми рогами на лбу, с раздвоённым копытом,
      Все - разномастные, дымчатые, бурёнки, пеструхи,
      Чёрные, рыжие. И не признал свою он скотину.
      Вскорости бог завести собаку решил. И сказал он
      Чорту: "Возьми посошок, выйди в поле и сделай из глины
      Четвероногого зверя с двумя глазами, с ушами,
      С шерстью, с хвостом; а потом посошком ударь его трижды,
      Молвив: "Бог тебя сотворил!" - и станет живой он.
      Чорт слепил из глины собаку, ударил клюкою
      Трижды, сказав: "Бог тебя сотворил!" Собака вскочила
      И побежала за богом, виляя хвостом. Захотелось
      Чорту и для себя завести собаку. Слепил он
      Нового зверя, но телом крупнее и шерстью пышнее.
      Выдрав пучок из бровей своих, сделал зверю он брови.
      Трижды ударил клюкою и молвил: "Чорт тебя создал!"
      Но не вставало животное. Нечего делать. И чорту
      Трижды пришлось повторить: "Бог тебя сотворил!" - мигом ожил
      Зверь и кинулся чорту на грудь с оскаленной пастью.
      Чорт закричал: "Ишь - ты волк!" - зверь отпрянул и в поле умчался.
      Бог, наконец, человека решил сотворить. Из чистейшей
      Глины слепил он его; две руки, две ноги ему сделал,
      Но один только глаз и ухо одно, и промолвил:
      "Доброе только должен ты видеть, доброе слышать,
      Доброе делать вдвойне и путями добра неуклонно
      Прямо - ходить!" - И одну ноздрю в носу человека
      Бог просверлил и дунул в ноздрю и молвил: "Ты будешь
      Вечным богам подобен, рождённый из глины и духа!"
      Начал дышать человек. Ещё спал он первым спокойным
      Сном. "Спи пока до утра! - бог сказал. - А солнышко утром,
      Встав над землёю, тебя к счастливой жизни разбудит!"
      Только что бог на ночлег удалился, чорт появился.
      Сделал он ухо второе и глаз второй человеку,
      Молвил: "Зло да увидишь, зло да услышишь, да будешь
      Делать и зло, и добро!" - и вторую ноздрю человеку
      Чорт просверлил и дунул в неё. А поутру солнце,
      Встав, разбудило самое дивное в мире созданье,
      Вольным божественным духом полно - и дерзанием смелым,
      К дивной цели - к добру - стремится оно и к Познанью,
      Жизнь отдаёт свою самоотверженно, неустрашимо,
      Только б достичь совершенства! Даны ему от природы
      Ум величавый и воля железная; в мире подлунном
      Нет сильней никого - ему сами боги покорны!..
      Может однако оно страшным стать: дыша вероломством,
      Смерть и гибель нести добру и красе во всём мире.
      Бог, увидав, что работа его испорчена чортом,
      Вечным проклятием проклял черта и вверг его в пекло.
      Чорт наплодил там несметное множество нечисти всякой.
      Вверх затем поднялся и войну против бога затеял.
      Боги и дети богов - все пошли воевать. Грохотала
      Буря, земля колебалась, качалась. Высокие горы
      В бездну проваливались, а море, вздымаясь к небу,
      Материки затопляло... Но вот вся нечисть обратно
      Загнана в пекло была, где она предаётся доныне
      Мерзостям всяким и, на землю ночью тайком выползая,
      Ткёт свои гнусные сети и слабых людей соблазняет;
      Перконс же, адскую нечисть заметив, гонит обратно".
      Вечером как-то затем некий свиток старинный
      Лаймдота развернула и молвила: "Лачплес, послушай,
      Буду читать я премудрого Видевудса наставленья,
      Писанные лишь для тех, кто их может понять и исполнить:
      "Время приходит, время уходит, но не иссякает;
      Время безбрежное - вечность, и вне его вечного круга
      Вечность иную искать, неразумное будет стремленье.
      Солнцу, земле и богам на вечную жизнь его хватит;
      Лишь человеку его нехватает, и за короткий
      Миг бытия лишь каплю от вечности он испивает.
      Но человечеству в мире дано безграничное время.
      Кто сосчитает минувшие годы с тех пор, когда первый
      В мире - открыл глаза человек? Кто сегодня предскажет
      День, когда смертный последний навеки закроет зеницы.
      И человек умирает, и могут народы исчезнуть,
      Лишь человеческий род будет жить, пока мир существует.
      Ради великого, ради бессмертного рода людского
      Жить, и трудиться, и совершенствоваться неустанно,
      И умереть за него - вот достойные в жизни задачи
      Каждого, кто человека высокое звание носит.
      И человек, и целый народ благородством высоких
      Нравов и мудростью может подняться вровень с богами.
      Но с той поры человек в богов своих старых не верит,
      Низкими старые боги мнятся ему, создаёт он
      Новых высоких богов, прекрасную новую веру;
      Первая же, одряхлев, становится уж суеверьем.
      Поприще здесь для работы друзьям народов открыто:
      Освобождать народы от лживой веры, чьё иго
      Дух свободы теснит - на пользу известным сословьям.
      Воля народов - воля богов. Народ полновластен
      Сам для себя избирать правителей правдолюбивых.
      Если же волю народа избранник народа нарушит,
      Ради корысти своей, и сословие некое станет
      Свой же народ угнетать, - народ тогда полновластен,
      Как негодяя-слугу, правителя выгнать за двери.
      Поприще здесь открывается новое свободолюбцам:
      Дать народу закон, который, как щит, охранял бы
      Каждому - право, свободу, жизнь его и достоянье
      Мудрый, великий закон, - неизменный закон во вселенной.
      И вот, когда все народы богам уподобятся в мире,
      Ненависть, горе, вражда и нужда без следа расточатся.
      Таины, миров раскрывая, себе покоряя природу,
      Мглистый незнанья покров с седого былого срывая,
      Люди, поняв своё прошлое, смогут без горьких блужданий
      Правильный путь в настоящем найти и согласно устроить
      Будущее золотое, прекрасное, полное счастья.
      Каждый, трудясь для высокой всечеловеческой цели,
      У своего народа и у всего человечества
      Добрую славу заслужит и благодарность потомков,
      Дух же его будет жить средь богов, в обители света".
      Лаймдота чтенье закончила, свиток свернула, связала
      И, убирая в ларец его, молвила: "Здесь ещё много
      Повестей и наставлений хранится в ларцах заповедных,
      Чтобы их все прочитать, нужны будут многие годы.
      В будущие времена, быть может, народа сыны их
      Вынесут к солнцу, пыль отряхнут с них и пред народом
      Скрытые в них возгласят поученья, преданья и знанья".
      Велей пора наступила52. Лаймдота хлопотала,
      Для долгожданных гостей угощенье готовя. Сам Буртниекс
      Спать не хотел в эту ночь, чтобы встретить достойно, с почётом,
      Души людей дорогих, могилою с ним разлучённых.
      Лачплес и Кокнес работали оба. В риге просторной
      Сдвинули плотно шесты, вымели метлами чисто
      Пол земляной и белым песком и нарубленной мелко
      Елью посыпали, листьями дуба украсили стены.
      Рига всегда была местом любимым всяких домашних
      Духов. В яме у каменки гномы гнездились. За печкой
      Жил домовой. А у злых и скупых соседей под крышей
      Прятался огненный пукис. Зимой, как овсы обмолотят,
      В ригах пустых привиденья являлись и черти гуляли.
      Ночью же велей все духи и черти бросаются в бегство,
      Место они отдают почитаемым душам усопших.
      Лачплесис с другом, убрав и украсив внутри помещенье,
      В ригу столы принесли и вокруг них расставили стулья,
      Лаймдота тут же столы скатертями льняными накрыла,
      И на столах разложила мёд, молоко и лепёшки,
      Блюда поставила с мясом и с ячменём разваренным.
      Буртниекс раздвинул на окнах щиты, прислонив лубяные
      Скаты, чтоб вели могли легко, как на санках, скатиться.
      Все домочадцы сошлись уже в риге. И Лаймдота вместе
      С девушками под столами расставила с шерстью корзины,
      Тонко расчёсанный лён положила. И девушки пели:
      Аугшлеците, землеците!53
      Закатись в корзиночку,
      Отдохни в корзинке с шерстью,
      В камышовом креслице!
      Белей мать, лети, родная,
      Прямо в ригу батюшки,
      Чтоб следочков не осталось
      На песке серебряном.
      Просим мы тебя, отведай
      Наше угощеньице,
      Наших кушаний попробуй,
      Для тебя состряпанных!
      Береги меня, чтоб вечно
      Я была красоткою,
      Чтобы весь свой век со мною
      Счастлив был мой суженый.
      Вот и вечер пришёл. Зажгли светильни, лучины.
      Все оставались до полночи в сборе. А в полночь поднялся
      Буртниекс и молвил: "Дети, идите и спите спокойно!
      Я здесь останусь один дожидаться милых умерших".
      Все разошлись, чтоб молчание ночи святой не нарушить.
      Поутру Буртниекс и Лачплесис вместе Лаймдоту ждали.
      Кушанье велей она должна была утром из риги
      В дом принести, чтобы все освящённую пищу вкусили.
      Буртниекс, в глубоком раздумьи сидевший, витязю молвил:
      "Сын мой! Минувшею ночью явились мне вещие знаки.
      Нам и стране испытаний тяжёлых сулящие много.
      Дочке они и тебе обещают нелёгкие судьбы.
      Только бы Перконс и боги к добру это всё обернули!
      Где же замешкалась Лаймдота наша? Взгляни-ка, быть может,
      Всё ещё спит она?" Витязь пошёл и видит: закрыта
      Лаймдоты дверь. На зов и на стук не услышав ответа,
      Он воротился, сказал, что, видимо, Лаймдота вышла.
      Всех домочадцев и слуг спросить они в замке велели,
      Но никто в это утро девушку дома не видел.
      Дверь её горницы Буртниекс и Лачплесис быстро взломали.
      Постланное, как вчера, там несмятое ложе стояло.
      Лаймдота, значит, и спать не ложилась. Страх обуял их.
      Все обитатели замка встревожились. Мигом окрестность
      Замка обрыскали. Тщетно. И Кокнес исчез в это утро.
      Кокнес и Лаймдота оба пропали, куда - неизвестно.
      Горем убитый Буртниекс вернулся домой после долгих
      Поисков. "Сын мой! - сказал он Лачплесису, - угодно
      Стало богам тяжело испытать нас. Но сокрушаться
      Нынче не время. Я думаю, дочь оказалась во власти
      Вражьего умысла. Быстро поэтому действовать надо!
      Всех моих воинов ты созови и, не медля ни часу,
      Вслед злодеям скачи. Может быть, ты их и догонишь".
      Лачплесис молвил: "Нет, мой отец! Твои ратные люди
      Сами пусть ищут, особо: меня они только задержат.
      Я же отправлюсь один и свято тебе обещаю
      Или вернуться обратно с Лаймдотой в Буртниекский замок,
      Или же вы меня никогда не увидите больше!"
      Быстро он вооружился, с Буртниексом старым простился
      И покинул места, где так много счастья изведал.
      В Турайдском замке, в, зале большом, за беседой сидели
      Кангарс и Дитрих и замка хозяин Каупо-куниг.
      Немец пронырливый Дитрих быстро сумел, незаметно,
      Властно-горячего Каупо сетью своею опутать.
      Много рассказывал кунигу Дитрих о землях немецких,
      О городах, о науках, о славе князей иноземных
      И о единственно праведной вере, которая в жизни
      Святость даёт, а по смерти - бессмертье и вечную радость.
      Дальше рассказывал Дитрих о римском великом владыке,
      Как он с общиною рыцарей верных решил всем народам,
      Мир населяющим, преподнести свою правую веру.
      Дитриху Кангарс поддакивал, а, простодушный, их слушал
      Каупо и сомневался он в силе богов своих древних:
      Дитрих ему рассказал, что прибыл корабль из немецких
      Стран, что заморские люди хотели бы обосноваться
      Здесь - при слиянии Ридзини с Даугавой город построить.
      И говорил, что большая была бы для Балтии польза,
      Если бы город построить куниг позволил пришельцам.
      Дальше читал ему Дитрих послание римского папы,
      Тот, мол, приветствует Каупо, шлёт ему благословенье
      И приглашает его погостить в прославленном Риме.
      Дитрих ещё говорил, что Каупо сам тогда сможет
      Видеть воочию дальних земель чудеса и навеки
      Дружба святого отца в честь ему будет и в славу.
      Каупо подумал: "Не худо б немецкие земли увидеть".
      Так посланье святого отца его сердцу польстило,
      Что обещал разрешить иноземцам он город построить.
      Сам же на их корабле плыть решил он в заморские земли.
      Дитрих ему обещал сопутствовать всюду и в Риме
      К папе его отвести самолично. Они после ночи
      Велей решили, не мешкая, сразу же в путь отправляться.
      Минула велей ночь, и наутро у Ридзини устья
      Много народу в большом оживленьи шумно толпилось.
      Грузный немецкий корабль у причала качался на пенных
      Даугавы волнах. Купцы отплывавшие спешно меняли
      Разный немецкий товар на мёд, на меха дорогие.
      А остававшиеся иноземцы уже нанимали
      Ливов и латышей строить город у Ридзини устья.
      Вскоре подъехал старейшина Каупо. Сопровождаем
      Дитрихом, сел на корабль он под громкие крики приветствий.
      Став на высокой корме, обратился Каупо к народу:
      "Братья мои дорогие! Дошли ко мне дивные слухи
      О несказанно богатых, прославленных землях немецких.
      С немцами дружбу поэтому я заключить предлагаю
      И разрешить им на нашей земле свой город построить,
      Чтобы отныне торговые здесь пролегали дороги,
      Чтобы цвела наша родина, множилось наше богатство!
      Дабы проверить чудесные слухи о Западе, сам я
      Еду в Неметчину и обо всём расскажу вам, вернувшись,
      Что я там видел и что нам потребно для нашего блага.
      Ждите меня терпеливо и с немцами дружно живите!"
      "Славный да здравствует Каупо! Пускай живут иноземцы,
      Коли с намереньем добрым они нашей дружбы желают!"
      Так, восклицая, народ отвечал старейшине Каупо.
      Поднял якорь корабль, подгоняемый ветром попутным,
      Двинулся. Вслед ему шапками с берега люди махали.
      Кангарс-святоша остался на суше. Он-то всех лучше
      Знал, что за дружба с балтийским народом надобна немцам.
      Кангарс и Спидала - Спидала тоже корабль провожала,
      Оба с коварной усмешкой глядели вслед уплывавшим:
      Всё ж был один человек, что зловредный их замысл проведал...
      "Калапуйса победитель - Лачплесис тут!" - в народе
      Слышались возгласы. Дружно толпа раздалась, пропуская
      Витязя. Он осадил скакуна, покрытого пеной,
      На землю спрыгнув, направился к Кангарсу он и угрюмо,
      Грозно спросил его: "Старый злодей! Отвечай мне немедля:
      Где моя Лаймдота, Буртниекса дочь? Или череп
      Я раздроблю тебе; знаю я хорошо, кто виновен
      В исчезновеньи её!" Не успел ещё Кангарс придумать,
      Что бы ответить, как Спидала, вдаль указавши рукою
      На уплывающий быстро корабль, ехидно сказала:
      "Там она! Вместе с парнями немецкими за море едет!"
      Юноша гневно воскликнул: "Злодеи! Убийцы народа!
      Люди, не слушайте этих обманщиков! - Я-то их знаю!
      Кангарс бесчестный и Спидала адовой нечисти служат,
      Ради корысти своей продают и народ свой и веру!
      Также не верьте и этим пришельцам, немцам коварным,
      Если вам дорога свобода и прадедов вера!"
      Но пока обвинение страшное это в безмолвии
      Слушали люди, Кангарс с духом собрался и быстро
      В этот опасный решительный миг (ибо мог потерять он
      Мигом всю добрую славу свою, что нажил годами)
      Заговорил: "Юный витязь мой! Будь в твоём обвиненьи
      Истины сотая доля, пускай меня Перконс раздавит
      Здесь же на месте. Но ведомо мне, что тебя обманули.
      Верь мне: за благополучье сородичей наших ответит
      Каупо, который и сам плывёт с ними в дальние страны,
      Чтоб самолично рассказы людей чужеземных проверить.
      Слушай, и сам ты своё обвиненье признаешь напрасным:
      Лаймдоту не похищал никто. Сама захотела
      С Кокнесисом, - его она втайне и раньше любила,
      Сесть на этот корабль. А тот ведь давно уж проведал,
      Что собирается Каупо ехать в немецкую землю
      И из дружины своей взять юношей самых толковых,
      Чтобы премудростям всяким заморским они обучились.
      Кокнесис очень хотел с ними за море ехать учиться.
      Прошлою ночью обоим им с Лаймдотой выпал удачный
      Час, чтобы, старого Буртниекса дом незаметно покинув,
      С Каупо вместе уплыть в немецкие дальние земли.
      Но успокойся, мой витязь! Теперь не терзайся напрасно!
      Правду узнай: никогда тебя она не любила,
      Лишь уважала она твои подвиги и не хотела
      Горе тебе причинять, на любовь отвечая отказом.
      Сердце же требует прав своих тоже! И Лаймдота нынче
      Счастлива, соединясь со своим настоящим любимым!"
      Если бы Перконс ударил над ним среди ясного неба,
      Лачплесис не был бы так потрясён, как он потрясён был
      Словом злодея. Бледен, убит, уронил он бессильно
      Руку с мечом, что занес над злодеем. Боль терзала
      Невыносимая душу его; лезвия исступлённой
      Муки изрезали сердце. "Что ж это? Кокнесис, первый
      Друг его, так обманул?.. А Лаймдота, ради которой
      Отдал бы он сто жизней, лгала ему? Да неужели
      Всё это правда?" Хотя в глубине души не поверил
      Витязь обманщику, всё ж не нашёл иных объяснений
      Исчезновенью невесты и друга. Такие же мысли
      Прежде его обступали, но он от себя отгонял их,
      Думая: нет, подожду, пока не воротится Каупо
      Или другой чей-нибудь корабль мне вестей не доставит.
      И берегитесь тогда вы, лукавые, если налгали!"
      И уж не слушая их и не глядя на них, на коня он
      Сел и уехал прочь горделиво вдоль Даугавы синей.
      Полная радости злобной Спидала вслед поглядела,
      Думалось ей, что она вожделенной цели достигла.
      Витязя участь была в самом деле гибели горше...
      В скорби глубокой приехал он в Лиелварде, в замок отцовский.
      Радостно старый отец приветствовал милого сына.
      С первого взгляда заметил старик, что витязь несчастен.
      Спрашивать стал осторожно. И все ему витязь поведал.
      Молвил старик: "Не отчаивайся прежде времени, сын мой!
      Дивны дороги судьбы! Не теряй же надежды! Хоть с виду
      Всё против Лаймдоты, но, я уверен, она не виновна,
      Любит тебя одного и верной тебе остаётся!"
      Лачплесис, выслушав слово отца, стал немного спокойней.
      Старому Буртниексу весть он послал обо всём, что разведал
      Он по дороге. А сам он решил на некое время
      В доме отцовском остаться, раздумать в тиши о дальнейшем.
      Но нестерпимою мукой витязя сердце томилось.
      Целые дни по крутым берегам он бродил одиноко,
      Даугавы волнам вспененным горе своё поверяя.
      Вместе с волнами седыми хотел он отправиться в море,
      С северным ветром поспорить, на Севера дочь подивиться,
      Может быть, Севера дочь, владычица бурь и сполохов,
      Рану души уврачует, остудит горящее сердце.
      Так протомился он несколько дней. И внезапно не стало
      Юноши в замке. Никто не видел, когда он уехал.
      Также не ведал никто, куда он путь свой направил.
      ЛАЧПЛЕСИС. СКАЗАНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ
      В Риме старом, вечном Риме,
      Где святой отец54 живёт,
      Войско рыцарей сзывали
      Для похода в Балтию.
      Балтию Марии-деве55
      Посвятил отец святой,
      Кровопийцам и убийцам
      Дал он отпущение
      Всех грехов: чтоб к правой вере
      Обратить могли они
      Балтии народ несчастный,
      Гибнущий в язычестве.
      Им на новые убийства
      Дал благословение,
      Строить каменные замки
      Он велел им в Балтии.
      Много всяческого сброду
      На призыв откликнулось,
      Много нищей, безземельной,
      Хищной рвани рыцарской,
      Всюду ужас наводящей,
      По дорогам грабящей.
      Сам святой отец сегодня
      Принял войско рыцарей,
      Главарей он им назначил
      Из своих епископов.
      Под конец отцу святому
      Двух людей представили.
      Это Дитрих был и Каупо,
      Выходец из Балтии.
      К целованью туфли папа
      Допустил паломников,
      Через толмачей любезно
      С Каупо он беседовал.
      Спрашивал его о землях
      И о людях в Балтии,
      Захотят ли христианства
      Благодать принять они.
      "Люди нашей веры - братья
      Меж собой! - он сказывал.
      Так и новообращённым
      Братьям предоставлено
      Будет, наравне со всеми,
      Пользованье благами
      И щедротами земными,
      Что увидел в Риме он
      И в других местах великой
      Западной империи.
      Но все эти блага мира
      Прах, пустяк, ничтожество
      Пред блаженством, после смерти
      Верных ожидающим!.."
      Каупо и на самом деле
      Ослеплён был сказочным
      Блеском и великолепьем,
      В Риме им увиденным.
      Слабыми ему казаться
      Стали боги прадедов
      Пред могучим, щедро льющим
      Миру счастье господом.
      И душой пред чуждым блеском
      Слабый лив не выстоял.
      С племенем своим креститься
      Дал он обещание.
      И святой отец за это
      Щедро одарил его
      И к себе его приблизил
      В круг князей и рыцарей.
      Стал с тех пор его слугою
      Обольщённый Каупо.
      Наконец отца святого
      Выслушав напутствие,
      Рыцарское ополченье
      В край балтийский двинулось.
      Юношей, что в Рим с собою
      Вывез куниг Каупо,
      По монастырям монахам
      В обученье отдали,
      В их числе, гласит преданье,
      Был латышский Индрикис56
      Зиедонс вновь пришёл. Оделись
      Горы, долы зеленью.
      Бурно ожила природа,
      Славя бога щедрого.
      Но с природой не делили
      Люди ликования.
      Не видали, не слыхали,
      Как цветёт, шумит земля.
      Их желания иные
      И иные страсти жгли:
      Обирать народ несчастный,
      Праздно жить и пьянствовать.
      Там, где Ридзиня впадала
      В Даугаву, там тьмы людей
      Рыли, сваи забивали,
      Новый город строил57,
      Окружали крепким валом.
      Посредине каменный
      Встал собор, покрытый круглым
      И тяжелым куполом58.
      Был у Ридзини возникший
      Город назван Ригою.
      Под бронёй соборных чёрных
      Стен епископ Альберт там
      Властвовал59. Попов с войсками
      Рассылал оттуда он.
      Убивать, крестить и грабить
      Начали в стране они.
      Замок Икшкиле и замок
      Саласпилс60 он выстроил.
      Ужасом объяты были
      Жители окрестные.
      Люди поняли, да поздно,
      Что они обмануты.
      И оплотом стала Рига
      Чужаков и хищников.
      Не тогда ль о ней сложили
      Песню эту горькую:
      "Рига, сколько ты убила
      Наших юных сыновей!
      Рига, сколько породила
      Ты рыданий, стонов, слёз!
      Рига, сколько потравила
      Ты зелёных наших нив!
      Рига, сколько ты спалила
      Наших гумен и домов!
      Рига, сколько осушила
      Бочек нашей браги ты!
      Рига, сколько истребила
      Ты богатства нашего!
      Рига, сколько погубила
      Ты народу нашего!
      Рига, так чего же больше
      Пожелать могла бы ты?"
      А пока над Даугавой
      Новый город строился,
      Далеко, в земле немецкой,
      В некоей обители
      Лаимдота в плену томилась,
      Ложью из родной земли
      Увлечённая и силой
      К немцам привезённая.
      Злая Спидала и Кангарс
      Злое дело сделали.
      Тихой ночью велей к замку
      Буртниекса пришли они.
      Деве Спидала явилась
      В виде мёртвой матери
      И в засаду за собою
      Ночью завела её.
      Взяли Лаймдоту, связали
      И умчали в Турайду,
      А оттуда прямо к морю
      Той же ночью вывезли.
      И не помогли ни просьбы
      И ни слёзы Лаймдоте
      На корабль её втащили,
      Увезли в Неметчину.
      Приходил в пути к ней Дитрих,
      Утешать хотел её,
      Говорил, чтоб не боялась,
      Что вреда не будет ей,
      Что на корабле с ней едут
      Многие сородичи
      Добровольно и что с ними
      Едет куниг Каупо.
      Что на жизнь в немецких землях
      Поглядеть хотят они...
      И что там предрешена ей
      Слава несказанная,
      Что её себе в невесты
      Избрал Кристус - бога сын.
      Но с презрением глядела
      Лаймдота на Дитриха.
      Гордо дева отвечала,
      Коротко, с достоинством:
      "Если Кристус твой насильно
      Может брать невест себе,
      Хоть была бы я свободна,
      Не могла б любить его.
      Я в отчизне сужена
      Молодому витязю.
      На союз любви отец мой
      Дал благословение.
      Отпусти меня на волю,
      Не томи, не мучь меня,
      Иначе жених мой, витязь,
      Страшно отомстит тебе!
      Я же человеческая
      Дочь, людьми рождённая,
      Никакому сыну бога
      Не гожусь в невесты я!"
      Совесть вытравивший в сердце
      Дитрих, лжец испытанный,
      Весь от злобы стал багровый,
      Услыхав ответ её.
      И, оставя уговоры,
      Он покинул Лаймдоту.
      Но не облегчилась доля
      Горемычной пленницы.
      Защитить её просила
      Лаймдота у Каупо.
      Тот сказал: "Её насильно
      Стать невестой Кристуса
      Не принудят", - и при этом
      Дал ей обещание,
      Что он сам её обратно
      Отвезёт на родину.
      По лукавому совету
      Дитриха решился он
      Лаймдоту оставить в некой
      Девичьей обители.
      Но, ошеломлённый Римом,
      Ослеплённый виденным,
      Позабыл обратно Каупо
      Взять с собою Лаймдоту.
      Дитрих словом не напомнил,
      Ибо видел ясно он,
      Что за адамант прекрасный
      Им подарен Западу,
      И что будут благодарны
      Там ему за пленницу.
      Настоятельница с нею
      Ласкова сперва была,
      Лишь надоедала часто,
      Муча уговорами
      Позабыть богов латышских,
      Поклониться Кристусу.
      Видя тщетность уговоров,
      Начала угрозами
      Устрашать. Отдать грозила
      Пленницу какому-то
      Графу; он её своей, мол,
      Сделает наложницей.
      И угрозы эти слыша,
      Испугалась Лаймдота.
      Стало ей к тому ж известно,
      Что беспутный родственник
      Настоятельницы - графский
      Сын - был в их обители,
      Что её он мельком видел
      И, пленясь красой её,
      Очень сильно захотел он
      Завладеть красавицей.
      "Ибо, - граф сказал, - для этой
      Некрещёной грешницы
      Нет ни права, ни закона
      В просвещённом мире их
      И что поступать с ней можно,
      Как бы им ни вздумалось".
      Лаймдота просила дать ей
      Срок для размышления.
      На чудесное спасенье
      Бедная надеялась.
      Минул данный срок. Напрасно
      Чуда прождала она.
      Поутру она ответ свой
      Дать должна игуменье,
      От богов родных отречься,
      Позабыть великие
      Книги, что она читала
      В древнем замке Буртниексов.
      Нет, отрадней смерть, чем это
      Страшное решение!
      Пала вечером на ложе
      Лаймдота в рыданиях,
      Умоляла добрых духов
      Прилететь на помощь к ней.
      В полночь в монастырском замке
      Страшный шум послышался,
      Топот, крики, лязг оружья,
      Треск ворот ломаемых,
      Ближе гул шагов тяжёлых.
      Распахнулась дверь её.
      На пороге кельи стали
      Люди, в сталь одетые.
      Старые монахи, слуги
      Замка окружали их,
      И один, заплывший жиром,
      Обратился к рыцарям:
      "Если только вы хотите
      Взять у нас язычницу,
      Отдаём её с охотой
      И благословляем вас.
      Много дней она святой наш
      Монастырь поганила!
      Забирайте' Увозите!
      Только нас не трогайте!"
      Настоятельницу вызвать
      Попросила Лаймдота,
      Ибо под её защитой
      Здесь она находится.
      Но монахи отвечали,
      Что сейчас нельзя её
      Вызвать, ибо затворилась,
      Устрашась насилия,
      В алтаре она со всеми
      Остальными сестрами.
      Тут железными руками
      Ухватили Лаймдоту,
      Вынесли за стены замка,
      Подняли в седло её.
      И с добычей поскакали
      К лесу похитители.
      Но внезапно некий рыцарь
      Преградил дорогу им.
      Палицей в шипах железных
      Тяжко замахнувшись, он
      Прогремел им: "Отпустите
      Девушку, бездельники,
      Или мозг ваш по дороге
      Сей же час разбрызгаю!"
      Те от неожиданности
      В первый миг опешили,
      Но обрушились тотчас же
      Все на неизвестного.
      Но с неслыханною мощью
      Он в толпу их врезался.
      Отражая град ударов
      Кованым щитом своим,
      Страшной палицей дробил он
      Скорлупы железные.
      Черепками разлетались
      Черепа с покрышками.
      Всех побив, свалил с коня он
      И того, кто Лаймдоту
      На руках держал. Чеканный
      Тяжкий шлем сорвал с него:
      Нечестивца, сына графа,
      Он узнал в разбойнике.
      Грозно молвил: "Пёс немецкий!
      Знаешь ли, что эта вот
      Дочь свободного народа,
      Стольких совершенств полна,
      Что любой из ваших графов
      Недостоин воду ей
      Подавать! Умом высоким,
      Красотою светлою
      Ни одна в немецких землях
      Дева не сравнится с ней!
      Расскажи своим, бездельник,
      Гнусным собутыльникам,
      Что когда они посмеют
      К нам явиться в Балтию,
      Так же, как теперь я с вами,
      С ними там расправятся!
      На сей раз, до новой встречи,
      Отпущу живым тебя".
      А когда он смолк, очнулась
      Лаймдота, пришла в себя.
      Тяжкий шлем её спаситель
      Скинул с головы своей.
      Радости своей не веря,
      Под луною полною
      Кокнеса перед собою
      Лаймдота увидела.
      "О, хвала богам и духам,
      Что поспел я во-время!
      Говорил отважный Кокнес,
      Девушку приветствуя.
      Но теперь бежим отсюда,
      Здесь нельзя замешкаться.
      О своей судьбе тебе я
      Расскажу дорогою".
      И на двух коней уселись
      Кокнесис и Лаймдота.
      По лесной тропе поспешно
      Поскакали прочь они.
      Глубоко в горах, в избушке
      Бедной кров нашли они.
      Там радушно дровосеки
      Беглецов приветили.
      Отдохнули день и дальше
      В путь они отправились.
      Молодым оруженосцем
      Нарядилась Лаймдота.
      Кокнес ехал перед нею
      В одеяньи рыцарском.
      Так они достичь хотели
      Самой ближней гавани,
      Чтоб на корабле попутном
      Воротиться в Балтию.
      Всё, что с ним случилось, Кокнес
      Рассказал дорогою:
      Перед ночью велей Кангарс
      Повстречался с Кокнесом,
      Рассказал, что куниг Каупо
      Едет в земли римские
      И перед отъездом важной
      Вестью должен с Буртниексом
      Поделиться. Если ж Буртниекс
      Занят встречей с велями,
      Кокнес пусть пойдёт с ним, чтобы
      Весть принять от Каупо.
      И пошёл доверья полный
      Кокнес вместе с Кангарсом.
      В Турайду прибыв, он встретил
      Там знакомых юношей,
      Что поехать собирались
      Вместе с Каупо за море.
      Проводить до корабля их
      Друга звали юноши.
      Согласился он охотно.
      Сообщил уж после им
      Кангарс, что, мол, весть от Каупо
      Будет только завтра лишь.
      Подносил вино им Кангарс,
      Дитрихом дарёное.
      Пили молодцы напиток,
      Прежде им неведомый,
      До тех пор, пока глубокий
      Сон не пересилил их.
      Кокнес, пробудясь, увидел,
      Что корабль качается
      Средь взволнованного моря.
      Небо да вода кругом.
      С тяжкой головой, сердитый,
      Сам себя стыдился он,
      Что беспечно без опаски
      Пил вино немецкое.
      Против воли на чужбину
      Плыть пришлось теперь ему.
      А другие утешали,
      Говоря, что может он
      Сам воочию увидеть
      Чудеса заморские.
      Кокнес тем был успокоен.
      С юношами прочими
      Он в монастыре старинном
      Предался учению.
      В час свободный посещал он
      Ближний замок рыцарский,
      И, участвуя в турнирах
      И в забавах рыцарских,
      Местных витязей дивил он
      Силою и ловкостью,
      А что здесь, в земле немецкой,
      Лаймдота, - не ведал он.
      Но слыхал он, что в соседней
      Девичьей обители
      Пленница есть молодая,
      Девушка из Балтии,
      И что графский сын задумал
      Тайно увезти её.
      Зная же, какая злая
      Доля ждёт несчастную,
      Он её решился вырвать
      Из когтей насильника.
      И когда у монастырских
      Стен узнал он Лаймдоту,
      Гневу не было предела,
      Милосердья не было.
      Потому он так свирепо
      Перебил разбойников
      И унизил сына графа,
      Оскорбив пощадою.
      Сколотил отец мне лодку.
      Мать соткала паруса,
      Чтобы я поехал в море
      Дочерей Зимы61 искать.
      День я ехал, ночь я ехал,
      Дев Зимы не повстречал.
      Гору увидал. Там трое
      Великанов мелют снег.
      "Добрый день вам, снегомолы!
      Где тут дочери Зимы?"
      "Дальше, к северу, плывите,
      Мореходы. Добрый путь!"
      День я ехал, ночь я ехал,
      Дев Зимы не повстречал.
      Гору увидал. Там трое
      Великанов лёд куют.
      "Добрый день вам, ледоковы!
      Где тут дочери Зимы?"
      "Дальше, к северу плывите,
      Мореходы. Добрый путь!".
      Так в студёном Белом море
      Пели корабельщики.
      Но сказал им старый кормщик,
      Что пути не знает он.
      А на этом корабле
      Вышел в море Лачплесис,
      Чтоб достичь земель немецких,
      Чтоб найти там Лаймдоту.
      Но по воле урагана,
      Их в пути застигшего,
      Лачплеса корабль вслепую
      Плавал в море Северном.
      Мнилось, будто злые силы
      Брали в плен корабль его.
      Корабельщиков пугали
      Бездн кипящих чудища.
      Мгла густая, снеговая
      Муть несла над палубой.
      Зёрна града, хлопья снега
      В паруса хлестали им.
      Но однажды там, где небо
      С морем слито, зарево
      Засияло, и ветрило
      Из сиянья выплыло
      То была на самом деле
      Лодка с белым парусом,
      И прекрасная сидела
      У руля в ней девушка.
      К кораблю подплыв, с улыбкой
      Девушка промолвила:
      "Вы к себе своей прекрасной
      Песней привлекли меня.
      Вот я - дочь Зимы! А что же
      От меня вам надобно?"
      Не могли сказать ни слова
      Люди потрясённые,
      И на дочь Зимы глядели
      Молча, в изумлении.
      Лик её снежнорумяный,
      Словно отсвет сполохов,
      А глаза, как свод небесный
      В ясный день на севере.
      Ниже плеч переливались
      Косы цвета золота.
      Стан её, высокий, стройный,
      В одеяньи радужном.
      Виллайне62 белее снега
      На плечи накинута.
      Не венок63, а шлем блестящий
      Был на голове её.
      А на дне ладьи лежало
      Доброе оружие:
      Лук и меч, и щит, и стрелы
      С остриями медными
      В песнях прославляемая,
      Такова была она.
      Та, что, как гласит преданье,
      Управляет бурями,
      Та, что, в небо подымаясь
      Далеко на севере,
      Водит воинов убитых
      Полчища великие.
      И когда они мечами
      Блещут, забавляяся,
      Люди на земле страшатся:
      Мор, война, чума идут...
      Лачплесис ей молвил слово.
      Рассказал он девушке,
      Что они в студёном море,
      Заплутавшись, кружатся,
      Что хотят они дорогу
      Отыскать на родину,
      И что дочь Зимы могла бы
      Им помочь наверное.
      Отвечала та, что трудно
      Это будет выполнить,
      Так как редко, очень редко
      Удавалось путникам
      Выйти из пределов страшных,
      Где царит отец её.
      Но теперь её родитель
      В ледяном чертоге спит,
      И ещё, пожалуй, с месяц
      Будет спать без просыпу,
      И пока в её владеньях
      Могут отдохнуть они.
      А она для их спасенья,
      Что возможно, сделает.
      Выбора не оставалось,
      Как совету следовать.
      Дочь Зимы плыла на север,
      Вслед ей - судно Лачплеса.
      Далеко, у края неба,
      Где играло зарево,
      Высился крутой, скалистый
      Остров, льдом заваленный.
      И, корабль вкатив на отмель,
      Здесь они причалили.
      Вышли на берег высокий
      Моряки за девушкой.
      Замок сказочно роскошный
      Там они увидели.
      Башни, стены замка были
      Изо льда прозрачного,
      Мимо замка ледяного
      Провела их девушка.
      Страшной стужею оттуда
      Путников обвеяло.
      А вдали, за снежным полем,
      Дым клубился до неба.
      Молча их, маня рукою,
      Повела туда она.
      Долго шли они. Им в щёки
      Тёплым ветром дунуло.
      Поле снежное сменилось
      Вешней яркой зеленью.
      В зеленеющий, цветущий
      Свежий сад вошли они.
      Среди сада был колодец,
      В пекло опускавшийся.
      Из колодца вечно пламя
      Извергалось до неба.
      Это было пламя сердца
      Мира, и одно оно
      В сад прекрасный превращало
      Середину острова.
      Отягчённые плодами,
      Там стояли яблони.
      Под ветвями их журчали
      Речки светлоструйные.
      Меж дерев мелькали звери,
      Птицы пели, щёлкали,
      Златорогие олени
      Мирно на лугах паслись...
      Вот ударила хозяйка
      В звонкий щит мечом своим.
      Отовсюду к ней сбежались
      Человечки малые,
      Жители предела мира,
      Сказочного севера.
      Накрывать столы для пира
      Дочь Зимы велела им.
      Мигом был шатёр воздвигнут,
      И столы дубовые
      Сплошь уставлены ковшами,
      Блюдами, бокалами.
      За столы гостей сажала
      Дочь Зимы приветливо,
      Крепким пивом, старым мёдом,
      Брагой обносила их.
      Мягкие в шатре соседнем
      Ложа были постланы,
      Чтоб с дороги отдохнули
      Люди утомлённые.
      В том саду они немало
      Дней в довольстве прожили.
      Всё, чего душа желала,
      В том саду нашли они;
      И никто из них не думал
      Об отплытьи с острова.
      Ночь от дня не отличали,
      Солнца дня не видели,
      Но давал довольно света
      Столп в саду им огненный,
      Так что днём одним огромным
      День и ночь казались им.
      Устоял пред оболыценьем
      Славный витязь Лачплесис,
      Дочь Зимы просил он к дому
      Указать дорогу им.
      Дочь Зимы пообещала
      Указать дорогу им,
      Но хотела, чтобы витязь
      Выслушал совет её:
      "Пусть своей дорогой старой
      Он не возвращается,
      Так как там подстерегают
      Лютые враги его.
      И теперь его наверно
      Погубить удастся им.
      Но она ему укажет
      Новый путь на родину.
      Долгий этот путь, опасный,
      Но врагам неведомый:
      Пусть он землю ту, где злые
      Обитают сумпурни64,
      Всю объедет и по краю
      Света выйдет к Балтии.
      Сумпурни подобны людям
      С мордами собачьими,
      Мясо лишь едят сырое,
      Пьют лишь кровь горячую.
      Эти звери-людоеды
      Злые, кровожадные
      Путников подстерегают
      И живьём съедают их.
      Но спастись от них возможно,
      Только надо задником
      Наперёд обуть в дорогу
      Постолы ремённые.
      А на самом крае света
      В глубине пещер живут
      Маленькие человечки...
      Зла они не сделают.
      И растёт там сад, откуда
      Солнце подымается.
      Небо там стоит так низко,
      Что рукой дотянешься.
      При восходе солнца надо
      Там в пещеры прятаться,
      Чтобы не истлеть от жара
      Солнца восходящего...
      Полок, вешалок, укладок
      В той земле не ведают.
      Пообедав, ложки, плошки
      Там суют за облако.
      На небо вальки бросают,
      Отстиравшись, девушки.
      Едущим по краю света
      Небеса не видимы,
      Только океан безбрежный
      И великий мрак над ним.
      А средь океана-мрака
      Есть гора алмазная,
      Ярким светом блещущая,
      Далеко видна она.
      Мимо той горы придётся
      Проплывать им по морю
      Только пусть не пробуют
      Подыматься на гору!
      Дальше будет снова небо,
      Снова будет свет дневной,
      Там увидят мореходы
      Некий остров на море,
      Он заманчиво прекрасным
      Издали покажется.
      Но пускай корабль их близко
      Не подходит к острову,
      Так как обладает свойством
      Остров тот притягивать
      Корабли к себе и лодки,
      По морю плывущие.
      Много путников беспечных
      Гибель там нашло себе.
      Если он в пути со всеми
      Справится преградами,
      То с другого края моря
      В край родной воротится.
      Поблагодарил сердечно
      Лачплесис хозяюшку
      И велел скорей к отплытью
      Спутникам готовиться.
      Те же ехать не хотели
      С острова прекрасного,
      Но хозяйка им сказала,
      Что вот-вот отец её
      Встанет и своим дыханьем
      Грозным заморозит их.
      Устрашились мореходы,
      Поспешили на берег;
      В целости нашли корабль свой,
      Где его оставили.
      Но внезапно прокатился
      Гром глухой над островом,
      С грозным треском оторвались
      Горы льда от берега.
      "Уезжайте прочь! Спасайтесь!
      Дочь Зимы им крикнула.
      Просыпается отец мой!
      Буря подымается!"
      Тут свои ветрила быстро
      Мореходы подняли
      И умчались с первым свежим
      Ветром прочь от острова.
      Только скоро этот ветер
      Вырос в бурю грозную.
      Бушевала вьюга. Смерчи
      Подымались до неба.
      И пловцы в смертельном страхе
      Вёслами работали,
      Чтоб скорее из пределов
      Урагана выбраться.
      Так и этак их швыряли
      Волны разъярённые.
      Наконец, когда корабль их
      К потопленью близок был,
      В бухту некую нежданно
      Буря их забросила.
      Но хотя они покамест
      И избегли гибели,
      Злополучных ожидали
      Новые несчастия,
      Ибо к области псоглавцев
      Волей волн прибило их.
      Вот утихли ветры. Бездну
      Зыбь качала мёртвая.
      Моряки в угрюмый берег
      Вглядываться начали.
      Их кораблик очень тяжко
      Был изранен бурею;
      Воду вычерпать, заделать
      Бреши было надобно.
      Та земля была пустынна,
      Хмуро неприветлива,
      Лишь паслось оленей диких
      Стадо под утёсами.
      Моряки чинить корабль свой
      Принялись, не мешкая.
      Лачплесис людей с собою
      Взял, чтоб поохотиться.
      Вскоре к стаду незаметно
      Подошли охотники.
      Подстрелить двух-трёх оленей
      Тут им посчастливилось,
      Только свежевать собрались
      Дичь они убитую,
      Как из-за горы внезапно
      Гнусный вой послышался.
      Волчьей стаей из пещеры
      Выбежали сумпурни,
      С лаем, с визгом окружили
      Вмиг они охотников
      И в мгновенье ока, в клочья
      Разорвав, сожрали их.
      Но от них оборонялся
      Лачплесис мечом своим.
      Сталью острою махая,
      Много порубил он их.
      А они, как волки ловко,
      На него набросились
      И жестоко искусали
      Бёдра и бока его.
      И едва ли смог бы витязь
      Долго им противиться,
      Если бы его догадка
      Не спасла счастливая;
      К той пещере он. в которой
      Жили псоголовые,
      Кинулся в мгновенье ока,
      Им не дав опомниться.
      Там, в пещерном устье узком
      Встав, он мог мечом своим
      Без труда обороняться
      Против стаи яростной.
      Сумпурни, увидя это,
      Взвыли громче прежнего
      И взялись за труд, которым
      Устрашили витязя.
      Стали камни, скал обломки
      Пред пещерой взваливать,
      Наконец - жерло пещеры
      Завалили наглухо
      Замурованным в пещере
      Оказался Лачплесис.
      Долго-долго ожидали
      Моряки охотников,
      На берег они боялись
      Выйти их разыскивать.
      Починили, снарядили
      К плаванью корабль они,
      С берега ж не возвращались
      К кораблю охотники.
      Вдруг воскликнул старший кормщик:
      "Вот он! Вот он - Лачплесис!"
      На корабль взобрался витязь
      В платье окровавленном
      И велел без промедленья
      Поскорей отчаливать.
      Только в море рассказал он,
      Как погибли спутники.
      Как он сам от смерти спасся.
      Как, в пещере запертый,
      Долго он блуждал в потёмках,
      Как, увидев трещину
      В куполе, своим мечом он
      Камни стал выламывать;
      Как, прорыв себе лазейку,
      Из ловушки выбрался
      И к товарищам на берег
      Вышел незамеченный.
      Долго, долго плыл к востоку
      В дальнем море Лачплесис,
      Плыл, покамест края света
      Не достиг корабль его.
      Там сошлись земля и небо,
      Вечно неразлучные.
      Там врата небес и там же
      Пекло отверзается.
      Дети Перконса куют там
      В жарких кузнях золото,
      В светлых рощах солнца зреют
      Золотые яблоки.
      Ночью солнце отдыхает
      Там в алмазной лодочке;
      Встанет поутру, а лодка
      В море колыхается.
      Солнце там купает в море
      Резвых скакунов своих,
      На холме их ждёт, златые
      Узды держит в рученьках.
      И живут они счастливо
      Края света жители.
      Сердцем чистые, как дети,
      Зла они не ведают.
      Их соседи, дочки солнца,
      Дети небожителей,
      Берегут их от несчастий
      И от всякой нечисти.
      С корабельщиками долго
      Прогостил там Лачплесис.
      Обласкали их сердечно
      Тамошние жители,
      Много люди увидали
      В той стране чудесного.
      Но сады златые солнца
      Были недоступны им
      Ослепляло их деревьев
      Огненных сияние.
      Но что надо плыть им дальше,
      Впору вспомнил Лачплесис.
      Потому однажды утром,
      Когда солнце, выспавшись,
      В золотой своей коляске
      Над землёй поехало,
      Опустил он мачты, чтобы
      Не задели за небо,
      И, за край земли, в глухое
      Море мрака выплыл он.
      Тьма была так непроглядна,
      Так густа над волнами,
      Что в лицо один другого
      Моряки не видели.
      Только далеко во мраке
      Виделось мерцание;
      И к нему, подняв ветрила,
      Повели корабль они.
      К берегам горы алмазной
      Их корабль приблизился.
      Будто солнцем залитая,
      Огненными гранями
      Ярко та гора блистала,
      Мраком окружённая
      Вот корабль к горе причалил.
      Люди вышли на берег.
      Всем узнать хотелось, что там
      На горе находится.
      Запрещал им Лачплесис,
      Но один ослушался
      И на гору влез и крикнул:
      "Боже, как прекрасно здесь!"
      И как бы подхвачен ветром
      Улетел, пропал из глаз.
      А уже второй взбирался,
      И, добравшись доверху,
      Крикнул: "Боже, как прекрасной
      И пропал за первым вслед.
      Не дождавшись их возврата,
      Мореходы третьего,
      Привязав к верёвке длинной,
      Отпустили на гору.
      На горе и тот воскликнул:
      "Боже, как прекрасно здесь!"
      И бежать, как оба первых,
      Дальше порывался он.
      Тут друзьями за верёвку
      Был он стащен на землю,
      Но не мог он им ни слова
      Рассказать о виденном.
      Онемел. И безъязыким
      Навсегда остался он.
      У горы алмазной дольше
      Не промешкал Лачплесис.
      Вкруг земли поплыл он дальше...
      И дневного света он
      Вновь достиг. Теперь препятствий
      Не было в пути ему.
      Свет сиял. Попутный ветер
      Напрягал ветрила их.
      Все надеялись, что скоро
      Возвратятся в Балтию.
      Но однажды ранним утром,
      Только мгла слетела с волн,
      На море прекрасный остров
      Моряки увидели.
      Витязь понял: это остров,
      Что с чудесной силою
      Корабли притягивает
      К дивным берегам своим
      И велел он поскорее
      Прочь грести от острова
      Но к земле корабль их нёсся,
      Словно околдованный,
      Наконец со страшной силой
      Выбросился на берег.
      ЛАЧПЛЕСИС. СКАЗАНИЕ ПЯТОЕ
      Ведьма Спидала, волшбой, коварством
      Лаймдоту отняв у витязя,
      Злобу всё ж свою не утолила,
      Зло и дальше причиняла им.
      По далёким островам летала
      Со старухой-ведьмой Спидала;
      В море ветры, бури подымала
      И угнала судно витязя
      В ледяное северное море.
      Был бы он проглочен бездною,
      Если б не пришла ему на помощь
      Впору дочь Зимы любезная.
      Но грозил напастью неизвестной,
      Дивный остров, притянувший их.
      Оглядясь на берегу отлогом
      Заколдованного острова,
      Витязь увидал в скопленьи многом
      Кораблей и лодок остовы,
      Те, что прежде, проплывая мимо,
      Были берегом притянуты
      И теперь на отмелях валялись,
      Обдавал прибой их пеною.
      Грудами на отмелях лежали
      Моряки окаменелые.
      И на целом острове пустынном
      Жизни признака не виделось,
      Только лес шумел... Из леса в море
      Мост высокий переброшен был,
      На конце ж моста, из моря прямо,
      Дом большой прекрасный высился.
      Лачплесис с товарищами смело
      По мосту пошёл и в дом вошёл.
      Ни живой души, как ни искали,
      В доме также не нашли они.
      Но на всём печать лежала жизни,
      Посреди просторной горницы
      Всяческой едой, питьём большие
      Были там столы заставлены.
      А в другом покое, рядом, были
      Пышные постели постланы.
      Моряки не ждали приглашенья,
      Сели, пили, ели досыта.
      А потом на мягкие постели
      Повалились утомлённые.
      Упрекнул их Лачплесис за это,
      Что, мол, так дела не делают,
      Что сначала перед входом дома
      На ночь надо стражу выставить.
      Очень спутники его просили,
      Чтоб он сам был нынче сторожем,
      Так как все они перетомились,
      Ночь без сна не смогут выстоять.
      Взял тогда своё оружье витязь,
      Стал среди моста высокого.
      Никого вокруг не примечал он.
      Остров был объят безмолвием.
      Ровно в полночь вдруг раздался топот,
      Великан из чащи выехал.
      Конь перед мостом остановился,
      Пятился, храпел, шарахался.
      Всадник стал бранить коня: "Чего ты
      Испугался? Нет здесь недруга!
      Только Лачплесис был нас достоин,
      Но он кружит в море северном,
      Да и молод - не дорос рассудком,
      Чтоб найти в морях дорогу к нам!"
      Крикнул с моста витязь великану:
      "Чепуху ты порешь, чучело!
      Я дорос кой до чего рассудком,
      У твоих ворот я жду тебя!"
      Всадник, бывший Иодсом трёхголовым,
      Отвечал с громовым хохотом:
      "Если впрямь ты будешь Лачплесис,
      Выйдем силами померяться!"
      И пошёл на остров с Иодсом витязь,
      Рос вокруг непроходимый лес.
      "Дуй на этот лес! - промолвил всадник,
      Чтоб просторно было биться нам".
      "Сам сдувай! - Ведь у тебя три глотки!
      Иль боишься опозориться?"
      Дунул йоде, и сразу на три мили
      Лес вокруг исчез, как скошенный.
      Тут на Лачплесиса йоде рванулся,
      Так его по шлему треснул он
      Палицей, что витязь от удара
      Погрузился в землю на четверть.
      Но в ответ его мечом тяжёлым
      С силою ударил Лачплесис,
      И одну из трёх голов у Йодса
      Отхватил одним ударом он.
      Размахнулся снова Йодс свирепый.
      Всё же витязь одолел его,
      Изловчился, снёс вторым ударом
      Сразу остальные головы;
      Из земли он высвободил ноги,
      Спрятал в чаще труп убитого;
      Словно ничего и не случилось,
      Воротился утром к спутникам.
      Ничего не знали мореходы,
      Поутру, беспечны, веселы,
      Пить и есть уселись беззаботно,
      Напились, наелись досыта,
      Лачплесиса упросили снова,
      Чтобы ночь стоял на страже он.
      Снова Лачплесис вооружился,
      Стал среди моста высокого.
      Ровно в полночь страшный видом всадник
      Из дремучей чащи выехал.
      Сам с собою громко говорил он:
      "Где ты, братец, запропастился?
      Уж не с Лачплесом ли повстречался?
      Только быть не может этого!
      Заблудился он во льдистом море
      И оттуда не воротится..."
      Встав ему навстречу, крикнул витязь:
      "Ну и чушь ты мелешь, чучело!
      Лачплес - я! не твоему ли братцу
      Я отсек вчера все головы?"
      Верховой тот был шестиголовым
      Йодсом. Заревел он яростно:
      "Если брата моего убил ты,
      В порошок сейчас сотру тебя!
      Сдуй-ка этот лес, чтоб место было
      Драться нам!" - И молвил Лачплесис:
      "Сам сдувай, ведь у тебя шесть глоток!
      Иль боишься опозориться?"
      Дунул Йодс, и на шесть миль пред ними,
      Словно пух, слетел столетний лес.
      Размахнулся Иодс своей дубиной,
      Так хватил по шлему витязя,
      Что ушёл до половины бёдер
      В островную землю Лачплесис.
      И дрались они друг с другом долго.
      Победил под утро Лачплесис,
      И в густом лесу неподалёку
      Скрыл чудовище убитое.
      Воротился он домой усталый
      И проспал далёко за полдень.
      Вечером же спутникам сказал он,
      Что опять на страже станет он,
      Но чтобы они всю ночь не спали,
      Чтоб сидели дома, бодрствуя,
      Ибо всем, быть может, им придётся
      Этой ночью помогать ему.
      Чистую затем взял витязь чашу,
      Налил чистою водой её.
      Чашу посреди стола поставил
      Перед Стабурадзе зеркалом.
      И сказал. "Когда вода в той чаше
      До утра чиста останется,
      Вы спокойно дома отдыхайте,
      Помощь ваша мне не надобна.
      Ну, а если ночью станет в чаше
      Чистая вода кровавою,
      Выходите вы тогда на помощь
      Все ко мне без промедления,
      И с собой - смотрите, не забудьте!
      Захватите это зеркало!"
      Снарядился он, вооружился,
      Стал среди моста высокого.
      В полночь всадник девятиголовый,
      Всех страшней, из лесу выехал.
      Чёрный конь его у въезда на мост
      На дыбы вставал, шарахался.
      Всадник заревел- "Чего боишься?
      Что тебя перепугало там?
      Если б даже Лачплесис явился,
      Братья с ним давно бы справились!"
      "Я убил твоих обоих братьев!
      Громко с моста крикнул Лачплесис.
      И тебя судьба их не минует.
      Вот я - Лачплесис Я жду тебя1"
      Взбеленилось чудище, взревело:
      "Если ты и вправду Лачплесис,
      Силою померяйся со мною.
      Выходи! Сдуй лес на острове!"
      "Девять крепких глоток ты имеешь.
      Сам сдувай!" - ответил Лачплесис.
      Дунул Йодс, что буря заревела,
      Сдул столетний лес миль на девять,
      Налетел на витязя, по шлему
      Так его ударил палицей,
      Что забил его одним ударом
      В почву каменную по пояс.
      Рубанул по шеям Йодса витязь
      Три башки мечом срубил ему.
      И ещё раз Йодс его ударил
      И забил в гранит по грудь его.
      И опять ударил Йодса витязь,
      Три башки ещё срубил ему.
      Долго они бились, истомились,
      Под конец из силы выбились.
      С нетерпеньем Лачплесис подмоги
      Ждал обещанной от спутников,
      Но они давно спокойно спали,
      Позабывши про наказ его...
      Уж одна башка торчит у Йодса,
      До подмышек в камне Лачплесис.
      Развернулся витязь из последних
      Сил, за мост забросил палицу,
      И она, три мили пролетевши,
      Дверь двойную в доме вышибла.
      И от грохота проснулись люди,
      Разом повскакали на ноги,
      Увидали: в чаше кровь клокочет,
      Через край переливается.
      Взяв оружье, дружно побежали
      По мосту на помощь Лачплесу.
      И в тот миг, когда ударом новым
      В землю Йодс хотел загнать его,
      Люди витязю подать успели
      В руки Стабурадзе зеркало.
      Йодс, увидев зеркало, на землю
      Пал, окаменел от ужаса.
      Выкопали Лачплесиса люди,
      На ноги его поставили.
      Встал он, отрубил мечом тяжёлым
      Йодсу голову последнюю,
      Крепко выбранил за ослушанье
      Незаботливых товарищей.
      "А теперь,- сказал он им,- мы будем
      Властвовать над этим островом!
      Только вдоль и поперёк сначала
      Мы не раз должны пройти его.
      Может быть, ещё у братьев Йодсов
      Есть на острове сообщники!"
      Два-три дня спустя, как только витязь
      После боя пооправился,
      Он пошёл с товарищами вместе
      Землю новую осматривать.
      Долго лесом шли они и вышли
      На цветущую поляночку.
      Посреди поляны был колодец,
      А над ним густая яблонька.
      Бросились к колодцу мореходы,
      Так как все томились жаждою.
      Но дорогу преградил им витязь,
      Запретил им эту воду пить.
      Трижды по колодезному срубу
      Он мечом ударил, вырубил
      Треугольник. И в колодце кровью
      Сделалась вода прозрачная.
      В глубине ж колодца, словно кто-то
      Тяжко ранен, стоны слышались,
      Но уже через мгновенье стоны
      Стихли в глубине колодезной,
      Улеглась густая муть, и влага
      Стала, как янтарь, прозрачною.
      "Ну теперь, - промолвил Лачплесис,
      Пейте же! вреда не будет вам".
      А на яблоне возле колодца
      Рдели яблоки румяные.
      Люди, жажду утолив, хотели
      Подойти, отведать яблоков.
      Удержал их силой Лачплесис,
      Чтобы яблоков не трогали.
      Размахнулся он, хотел ударить
      По стволу её мечом своим.
      Вдруг листвой она зашелестела,
      Молвила: "Не убивай меня!"
      И в тот миг, как витязь изумлённый
      Отшатнулся прочь от яблони,
      Дерево вдруг девушкою стало
      Молодою и прекрасною.
      В изумленья на неё глядел он
      С чувством непередаваемым.
      То была виновница всех бедствий
      Враг его заклятый - Спидала!
      Девушка к ногам его упала,
      Умоляла пощадить её;
      Обещала до скончанья жизни
      Больше зла не делать витязю.
      Причинённый вред клялась исправить,
      Искупить клялась вину свою.
      Хоть словам её и мало верил,
      Всё же витязь пощадил её:
      Богатырь, чудовищ поражавший,
      Воевать не станет с женщиной.
      Спидала во всех своих злодействах
      Повинилась и поведала,
      Как она и Кангарс заманили
      В сети Лаймдоту и Кокнеса,
      Но что друг и милая невеста
      Всюду и всегда верны ему.
      Ведьма старая, которую он
      Видел прежде, в яме чортовой,
      Колдовала здесь, притягивала
      Корабли и лодки к острову.
      Моряков же в глыбы каменные
      Превращала ведьма старая.
      Были сыновьями ведьмиными
      Йодсы, Лачплесом убитые.
      И порой, когда полакомиться
      Им хотелось человечиной,
      Им на завтрак оживляла она
      Двух ли, трёх ли корабельщиков.
      А как сыновей её убил он,
      Обернулась ведьма старая
      На пути его лесным колодцем,
      А она с ней рядом - яблоней.
      Если б из колодца люди пили,
      До того как трижды Лачплесис
      Надрубил его, то все бы вскоре
      Тут же в страшных муках умерли.
      Но колдунья от его удара
      Умерла на дне колодезном.
      То б и с ней, со Спидалой, случилось,
      Если б он не пощадил её.
      "Лачплесис, ты победил! - в глубоком
      Молвила она волнении.
      От чудовищ, сумпурней и йодсов
      Боги Балтии спасли тебя.
      Но теперь в отчизне нашей милой
      Ждут тебя труды великие.
      Знай, пока ты по морям блуждаешь,
      Чужаки терзают родину!
      Воротись в родимые пределы,
      Разгони толпу насильников!
      Как бы я помочь тебе хотела,
      Если б я была свободною,
      Если б я была чиста душою,
      Как твоя невеста Лаймдота!
      Но ведь кто же сможет воротить мне
      Договор мой вечный с дьяволом,
      Что сама писала я когда-то
      В страсти гнева кровью собственной!"
      Кончила: закрыв лицо руками,
      Горько Спидала заплакала.
      Лачплесис теперь не сомневался
      В искреннем её раскаяньи.
      И внезапно в этот миг он вспомнил
      Про неведомую грамотку,
      В свиток свёрнутую, что когда-то
      Он унёс из ямы чортовой.
      С корабля принесть велел он свиток,
      Отдал свиток в руки Спидале.
      Спидала, едва его увидя,
      Вскрикнула в великой радости.
      Горячо благодаря, припала
      Вновь она к коленям витязя:
      "Лачплесис! Всю жизнь мою тебе я
      Отдаю, хочу служить тебе!
      Это договор мой с тёмной силой,
      Кровью собственной подписанный.
      Вместе с ним вернул ты мне свободу,
      Вырвана из власти ада я.
      Я сожгу проклятый этот свиток,
      И всю жизнь стремиться буду я
      Делать доброе усердно так же,
      Как доныне злое делала!"
      И она достала из колодца
      Колдовскую клюшку ведьмину,
      Ту, которой страшная старуха
      Оживляла корабельщиков.
      Долго Спидала с клюкой ходила
      От судна к судну по берегу,
      Трогала клюкой окаменелых,
      И живыми стали мертвые
      Им казалось, что они проспали
      Только ночь на этом острове
      Радостно они с высоких палуб
      Толпами сходили на берег
      Лачплесис приглядывался зорко,
      И с великим изумлением
      Он узнал среди толпы оживших
      Друга Кокнеса и Лаймдоту.
      Как увёз в Неметчине из плена
      Лаймдоту отважный Кокнесис,
      Долгий путь пройдя, они достигли,
      Наконец, морского берега.
      Здесь нашли они корабль, поднявший
      Паруса пред дальним плаваньем.
      Должен он был некий новый город
      Посетить на устье Даугавы.
      Кокнесис и Лаймдота не знали
      Ничего о новом городе.
      О родных, о милых сердцу также,
      Как живётся им,- не ведали...
      Потому-то им и не терпелось
      Поскорей попасть на родину.
      Но не сразу всё ж сбылось, не скоро
      Их горячее желание.
      Как на витязя, на них наслала
      Ветры, бури ведьма старая
      И умчала их в неведомое
      Море от пути обычного.
      Долго-долго в море проблуждавши,
      В некий день пловцы увидели
      На краю небес красивый остров
      И корабль к нему направили.
      Приближаясь к острову, корабль их
      Мчался, как гонимый бурею,
      Всё быстрее и с неудержимой
      Силой выбросился на берег.
      С берега пловцам навстречу вышла
      Бабушка с лицом приветливым,
      Повела их всех с собой по мосту
      В дом, где славно угостила их.
      Угостившись, воротились люди
      На корабль свой и уснули там,
      И глубоким спали сном, покамест
      Спидала не разбудила их.
      Передашь ли бурю чувств, объявших
      Их сердца при встрече с витязем?
      Кокнес обнимал его. Припала
      Лаймдота к плечу любимого.
      И когда к ним речи дар вернулся,
      Начали они рассказывать
      Обо всём, что на морях и землях
      Пёстрая судьба дарила им.
      И исчезла в сердце Лачплесиса
      Тень последняя сомнения.
      Новой клятвою незыблемою
      Был скреплён союз великий их.
      Спидала лишь в стороне стояла,
      В радости их не участвуя.
      За руку тогда её взял витязь
      И к друзьям своим подвёл её.
      Рассказал, что лишь её стараньем
      Были оба спасены они;
      И наперебой благодарили
      Лаймдота и Кокнес Спидалу.
      Горячо её упрашивали,
      Чтобы к ним вошла в содружество.
      И сердечно им пообещала
      Быть их вечным другом Спидала,
      И в грядущем, чтобы ни случилось,
      Вместе быть в беде и в радости.
      Спидале чудесный этот остров
      Хорошо известен раньше был,
      И отныне добрым провожатым
      Стала Спидала друзьям своим.
      Этот остров в море безымянном
      Был богат землёю тучною.
      Пожелали там навек остаться
      Многие из корабельщиков.
      Лачплесис, ту землю взявший с бою,
      Сам и править ею должен был.
      Потому, чтоб навести порядок,
      Задержался он на острове.
      А когда обжили остров люди,
      Он назначил им старейшину.
      Четверо друзей всё это время
      Жили в доме Йодсов за мостом.
      Тайники и склады все в богатом
      Доме ведьмы знала Спидала.
      Полные несчитанных сокровищ
      Кладовые отперла она
      Также и припасов им хватило б
      На сто лет для пропитания.
      Если бы всего дороже в мире
      Не была им Родина,
      То они совсем бы жить остались
      На прекрасном этом острове.
      Но не такова была их доля
      Беззаботно, в счастьи век прожить.
      Властно их звала к себе отчизна,
      Радость, горе и борьба её.
      В некий день, когда почти совсем был
      Их корабль готов к отплытию,
      И давал уже наказ последний
      Лачплесис всем остающимся,
      Шёл без цели, думами объятый,
      Кокнес под вечер по острову
      И достиг поляны, где в колодце
      Околела ведьма старая.
      И заметил Кокнес издалёка
      У колодца пламя малое.
      Подойдя, он Спидалу увидел,
      Около костра стоящую.
      Разглядел: она в руках держала
      Пёструю клюку и грамотку.
      Бросила в огонь клюку и свиток
      И сама себе промолвила:
      "Уходите прочь, развейтесь вихрем,
      Как летучий дым исчезните!
      Ваша власть бессильна надо мною,
      Навсегда от вас свободна я!"
      В то ж мгновенье столб огня огромный
      Из костра со свистом вырвался,
      Превратился в огненного змея,
      С треском, в искрах прочь унёсся он.
      И потух костёр возле колодца.
      Дол покрылся мягким сумраком.
      Спидала на землю опустилась
      И, казалось, тихо плакала.
      В это время Кокнес подошёл к ней
      И, подняв с земли, спросил её:
      "Почему, сестрица, ты в печали?
      Почему в слезах глаза твои?"
      Спидала смутилась, но, поднявши
      Голову, ему ответила:
      "Вновь на будущее я надеюсь.
      Эти слёзы - слёзы радости.
      Верю я, что жизнь начну сначала,
      Тёмное забывши прошлое.
      В тайне сохрани, чему сегодня
      Был свидетелем ты, Кокнесис!
      Скоро мы расстанемся навеки,
      Но тебя не позабуду я".
      За руку её схвативши, Кокнес
      Слово вымолвил сердечное:
      "Ведай, Спидала, твою я тайну
      Навсегда похороню в себе.
      Что мне прошлое? Я знаю только
      Избавительницу милую!
      Но теперь тебе я неотложно
      Должен вверить тайну некую.
      Если сердцем ты её услышишь,
      Никогда мы не расстанемся.
      Спидала, иди со мною в жизни
      Вечно вместе! Я люблю тебя!"
      Спидала, то слыша, побледнела,
      Часто подымалась грудь её.
      "Кокнес, знаешь ли,- она спросила,
      Кем была твоя любимая?
      Договор свой с силою нечистой
      Я сожгла сегодня вечером".
      "Знаю, - тихо ей ответил Кокнес,
      Видел я, как нечисть сгинула.
      Но кто пал и снова встал, тот крепче
      Не изведавших падения!.."
      И пока она раздумывала,
      С грустью говорил ей Кокнесис,
      Коль его любовь отвергнутою
      Остаётся, лучше было бы,
      Если б он всегда лежал на взморья
      Бездыханной глыбой каменной...
      И уж не раздумывая больше,
      Спидала ему ответила:
      "Если так любовь твоя прекрасна,
      То и я хочу любить тебя!
      Не могу иначе! Буду верной,
      Любящей везде всегда тебе!"
      Кокнес крепко обнял её, слёзы
      Осушая поцелуями.
      Нежным ветерком их обвевало
      Лаймы-матери дыхание.
      Поутру корабль свой Лачплесис
      Колыхаться по волнам пустил.
      Рухнули все чары ведьмы старой,
      Плыл корабль по воле кормщика.
      И в любви своей друзьям открылись
      В море Спидала и Кокнесис.
      Радовались Лаймдота и Лачплес
      Счастью их, друзья и милые.
      Пережитые в скитаньях дальних
      Позабыты были горести.
      И одно у всех желанье было:
      Поскорей попасть на родину.
      И в пути помех им не встречалось.
      Ветры, бури их не трогали;
      Будто Мать морей, попутно вея,
      В плаваньи оберегала их.
      Наконец на дальнем крае неба
      Поднялись леса сосновые.
      Берега росли и приближались.
      Вплыл корабль их в устье Даугавы.
      ЛАЧПЛЕСИС. СКАЗАНИЕ ШЕСТОЕ
      Раз в году приходит Лиго65
      Гостьей в край детей своих,
      И над Латвией в то время
      "Лиго! Лиго!" - слышится.
      Щёлкай над речным излуком
      Ласковей, соловушка!
      Праздник Лиго, полночь Лиго
      Снова воротились к нам.
      Как костры пылали ярко
      Над горою Синею!
      Как рога трубили звонко,
      Созывая родичей.
      Шли на зов отцы и деды,
      Юноши и девушки.
      Старцы мёд несли и пиво,
      Жёны - угощение,
      Молодёжь - цветы и травы
      И венки весенние.
      Все венками украшались
      На великом празднике,
      Пили, ели, песни пели,
      Утешались плясками,
      Жертвенники возжигали
      Лигусоны66 важные,
      Хмельный мед на пламя лили,
      Масло ароматное
      И пока светло пылало
      Пламя благовонное
      Всем народом запевали
      Песню восхваления:
      "Будь всегда к нам милостива,
      Лиго, Лиго!
      От друзей тебе поклоны, Лиго!
      Освяти хозяйство наше,
      Лиго, Лиго,
      Полни клети, полни чаши, Лиго!
      На коне своем красивом
      Лиго, Лиго,
      Обьезжай поля и нивы, Лиго!
      Сохрани их от потравы,
      Лиго, Лиго!
      Дай лугам густые травы, Лиго!
      Дай лугам густые травы,
      Лиго, Лиго,
      Нашим телкам корм на славу, Лиго!
      Дай овса нам в изобильи,
      Лиго, Лиго,
      Чтобы кони сыты были, Лиго!
      По горам и по долинам,
      Лиго, Лиго,
      Рассыпай свои цветы нам, Лиго!
      Чтоб сплетали наши дочки,
      Лиго, Лиго,
      Из цветов твоих веночки, Лиго!
      Дай парням невест хороших,
      Лиго, Лиго,
      Работящих и пригожих, Лиго!
      Дочкам добрых дай любимых,
      Лиго, Лиго,
      Пахарей неутомимых, Лиго!
      Навести в зелёных сёлах,
      Лиго, Лиго,
      Детушек своих весёлых, Лиго!
      Сохрани их от печалей,
      Лиго, Лиго,
      Чтоб тебя мы вспоминали, Лиго!
      Чтобы мы тебя любили,
      Лиго, Лиго,
      Никогда не позабыли, Лиго!"
      А когда той песни звуки
      Лес и дол наполнили,
      Появились в древней роще
      Под дубами тёмными
      Тени прадедов умерших,
      Добрых покровителей.
      Вайделоты, лигусоны
      Славных духов видели
      И, почтительно склоняя
      Головы, встречали их...
      Вайделот меж тем старейший
      Поучал собравшихся
      В дружбе жить, держаться вместе
      В крепком единении,
      Помогать друг другу в бедах,
      Защищать в несчастиях.
      Руки подали друг другу
      Юные и старые,
      Радостно клялись друг другу
      В дружбе меж собою жить.
      Враждовавшие спешили
      Поскорее встретиться,
      Заключили мир навеки,
      Позабыть вражду клялись.
      Предками благословенный,
      Под горою Синею67,
      Пировать народ садился
      Пред лицом богов своих.
      Матери и жёны пищу
      Роздали собравшимся;
      Чаши с брагой да кувшины,
      Пивом пенным полные,
      Двигались от ряда к ряду
      По кругам пирующих.
      Блюда пирогов и сыра
      Шли вослед за чашами.
      За едой вели соседи
      Разговоры дельные.
      Мужи здесь мужей встречали
      Братьев и соратников,
      Жёны здесь подруг встречали,
      Живших в отдалении.
      Деды древние встречали
      Стариков, с которыми
      Вместе выросли когда-то
      И дружили в юности.
      Но всех больше полночь Лиго
      Молодежи нравилась:
      Про любовь, гурьбой собравшись,
      Хором пели юноши.
      На любовь не отвечая,
      Девушки лукавили,
      Но любви желала втайне
      Каждая и думала:
      Скоро ли счастливой с милым
      Встречи миг приблизится?
      Ближе, ближе подходили
      Парни к хору девушек,
      Тут свою мгновенно каждый
      Подхватил избранницу,
      И уж вместе все весёлый
      Общий танец начали.
      На пригорке под священной
      Старою дубравою
      Собралися вайделоты
      И племён старейшины,
      Среди них был мудрый Буртниеекс
      И почтенный Айзкрауклис,
      Куниг Лиелварды позднее
      Присоединился к ним.
      Были сумрачны их лица,
      Разговор нерадостен
      В знаках рун они читали
      Чёрные пророчества.
      Был особенно печален
      Старый куниг Лиелвардский;
      Поприветствовав сердечно
      Стариков-товарищей,
      Сел в их круге и такие
      Вести он поведал им:
      "Вижу я, вожди народа,
      Вы ещё не знаете,
      Что беда нависла грозно
      Над свободной Балтией,
      Что у Даугавы на взморьи
      Пришлые торговые
      Люди с позволенья ливов
      Город свой построили.
      Позже, каждою весной, к ним
      Приплывали с Запада
      Воины, закованные
      В панцыри железные.
      Стал теперь тот новый город
      Крепостью могучею.
      Крепостями также стали
      Саласпилс и Икшкиле.
      И оттоль враги, как звери,
      На охоту вышедши,
      Как лукавые лисицы,
      Добрыми прикинутся,
      А потом, как злые волки
      На людей набросятся.
      И теперь пришельцы эти
      Разоряют начисто
      Землю ливов, жгут их нивы,
      Грабят их селения,
      Истязают, убивают
      Всех, кто им противится,
      Остальных в чужую веру
      Обращают силою.
      Лютый замысел лелеют
      Захватить всю Балтию,
      Подчинить навеки гнету
      Нивы наши вольные,
      А народ её свободный
      Превратить в рабов своих.
      И однажды возвестили
      Мне мои дозорные,
      Что отряд людей железных
      Подъезжает к Лиелвардэ.
      Я велел вооружиться
      Всем, кто в замке-был со мной,
      Сам с мечом в руках и в латах
      Стал перед воротами.
      Коротко спросил я пришлых,
      Что у нас им надобно?
      От отряда отделился
      Некий рыцарь. Молвил он:
      "Даньел Баннеров68 зовусь я!
      Прислан я епископом,
      Чтоб занять твой старый замок,
      В долю мне доставшийся.
      Если ты добром уступишь,
      То тебе позволю я
      В деревянном старом доме
      Мирно дни дожить свои.
      Для себя же я построю
      Рядом замок каменный.
      Жителей в селеньях ваших
      Обложу я податью.
      С каждого двора себе я
      Часть возьму десятую,
      И для церкви - десятину
      От посева всякою,
      От порубки и запашки
      Десятину стребую69".
      Разумеется, отверг я
      Предложенье дерзкое.
      И за это был разрушен
      Старый дом отцов моих,
      Люди в доме перебиты,
      А добро разграблено.
      Сам же с маленьким отрядом
      Уцелевших воинов
      В крепость Гауи ушёл я.
      Приютил нас Дабрелис70.
      Несколько вождей латышских
      Там нашли убежище
      Со своими воинами.
      Замок окопали мы
      Валом, рвами окружили.
      И оттоль решили мы
      Воевать против пришельцев,
      В нашу землю вторгшихся.
      Но епископ рижский Альберт,
      Извещённый Даньелом,
      Войско рыцарей большое
      Выслал против Гауи.
      Шёл на нас с немецким войском
      Каупо - куниг Турайды,
      Узы кровные забывший,
      В Риме окрестившийся,
      Подружившийся с врагами
      На погибель родине.
      И теперь с врагами вместе
      Осадил он Гаую,
      И вождей старейших наших
      Стал он уговаривать,
      Чтоб они богов забыли,
      В лжебогов поверили,
      Мол, великий папа римский
      К ним прислал наместника,
      Мол, наместник будет с ними
      Справедлив и милостив,
      Как отец с детьми своими,
      Коль добром решат они
      Новой власти подчиниться.
      А когда с высокого
      Вала замка куниг Русиньш
      Отвечать хотел ему
      И, как принято издревле,
      Кунью шапку снял свою,
      Некий латник иноземный
      Выпустил стрелу в него.
      И стрела вонзилась прямо
      В лоб открытый Русиньша.
      Замертво, не молвив слова,
      Пал на землю вирсайтис71.
      Гневом нас зажгло великим
      Это дело мерзкое.
      Грозно мы с крутого вала
      Ринулись на рыцарей
      И побили их и к ночи
      В бегство обратили их.
      Но пришли на помощь вскоре
      К ним отряды новые.
      Отступить пришлось обратно
      Нам на насыпь Гауи.
      Там врагов мы отражали
      Много дней и месяцев,
      Наконец могучий замок
      Пал под вражьим натиском.
      Хоть сражались, как герои,
      Крепости защитники,
      Все погибли обагряя
      Кровью насыпь крепости;
      И теперь врагам открыта
      Вся земля латышская.
      Говорят, что снова Альберт
      Собирает полчища.
      Братья! все ль слыхали вы
      Весть мою печальную?
      Час придет и волей неба
      Счастье к нам воротится!
      Есть ещё в отчизне руки,
      Нам мечи кующие,
      Есть ещё в отчизне руки
      Меч держать могущие.
      Так трубите в трубы, бейте
      В барабаны, родичи!
      Чтобы снова весь народ наш
      Грозно изготовился
      Умереть или свободу
      Отстоять от недругов!"
      А пока вожди народа
      Вести злые слушали,
      Песни праздничные Лиго
      Стихли по окрестностям.
      В чаще загремели клики:
      "Лачплесис! Наш - Лачплесис!"
      И, сопровождаем шумным
      Общим ликованием,
      У костра в священной роще
      Появился Лачплесис.
      Своего отца сердечно
      Обнял он, и радостно
      Были встречены отцами
      Лаймдота и Спидала.
      Кокнесис, как подобает,
      Стариков приветствовал.
      И забыто было горе,
      Радость охватила всех,
      Если Лачплесис вернулся,
      Не страшны опасности.
      Но всех больше радовались
      Три почтенных кунига,
      Вновь детей своих живыми
      Видя и здоровыми.
      Лачплесис со спутниками
      Сел среди собрания,
      Выслушал он все рассказы
      О событьях в Балтии.
      Гневом взор его светился,
      Сердце клокотало в нём.
      Вайделоты объявили
      Празднество оконченным
      И последнюю молитву
      Возносили к Перконсу,
      А собравшихся дарили
      Добрыми надеждами,
      Заклиная, если надо,
      Жертвовать для родины
      И добром своим, и жизнью.
      Люди по домам своим
      Разошлись задумчивые,
      Знали все, что скоро им
      Грудью собственной придётся
      Кров родной отстаивать.
      Но ещё не расходилось
      Кунигов собрание,
      Солнце встало и застало
      Их в кругу сидящими.
      Дружно все они решили
      Воевать с пришельцами:
      Иль изгнать всех немцев, или
      Истребить их дочиста.
      На мечах своих друг другу
      В этом поклялись они.
      Старики вождём военным
      Лачплесиса выбрали,
      А его помощниками
      Тальвалда72 и Кокнеса.
      И, поклявшись боевою
      Клятвою великою,
      Гору Синюю седые
      Куниги покинули.
      Лиелвардс, Лачплес, Кокнес, Тальвалдс,
      Айзкрауклис и Спидала
      С воинами проводили
      Буртниекса и Лаймдоту.
      В замке Буртниекса решили
      Обе свадьбы праздновать.
      Молодых благословили
      Их отцы и вайдлоты.
      Что сидишь ты, мой веночек,
      Криво на головушке?
      Покривили мой веночек
      Пересуды праздные73.
      Как носила я веночек,
      Лаймини не звала я,
      А как сняли мой веночек,
      Кланяться ей стала я.
      Милый, в клети камышовой
      Гвоздь забей серебряный,
      Чтобы было где повесить
      Мне веночек бисерный!
      Скачут молодцы74 чужие,
      Кони ржут и топают.
      А проскачут наши братья,
      Сабли грозно звякают.
      Скакуны под ними пляшут,
      На дыбы взвиваются,
      Ворота пред их мечами
      Сами открываются".
      Так родня невесты пела
      Возле замка Буртниекса.
      Наконец к воротам сваты
      Весело подъехали.
      С провожатыми явились
      Лачплесис и Кокнесис,
      По обычаям старинным,
      Словно незнакомые.
      Для себя прося ночлега
      И для скакунов своих.
      Их допрашивали, встретив
      Во дворе с пристрастием,
      Что за люди и откуда
      Едут и куда они,
      Да и можно ли пустить их
      Как гостей в хороший дом?
      Наконец сам старый Буртниекс
      Пригласил их в горницы.
      Там уже столы для пира
      Были приготовлены.
      И стояли там два кресла,
      Пышно разукрашенных.
      Оба жениха уселись
      В эти кресла, требуя,
      Чтобы им показывали
      Самых лучших девушек.
      Многих девушек, с поклоном,
      Гости подводили к ним,
      Прочь они их отсылали,
      Самых лучших требуя.
      Наконец-то подвели к ним
      Лаймдоту и Спидалу:
      Были в праздничных одеждах,
      В дорогих венках они,
      Крупным жемчугом расшитых,
      Золотом украшенных.
      Встали женихи, сказали:
      "Эти - настоящие!"
      В кресла вежливо, с поклоном,
      Усадили девушек,
      И продать свои веночки
      Стали их упрашивать.
      Мол, хорошими деньгами
      Заплатить могли б они.
      Девушки в ответ молчали.
      Отвечали родичи,
      Что нельзя продать веночки
      И за пуру75 золота,
      Что нельзя забрать веночки
      Ни войной, ни силою.
      Всё же скоро сговорились
      С женихами родичи,
      Свято охранять веночки
      Взявши слово с юношей,
      Отдали с венками вместе
      Им обеих девушек.
      И явились вайделоты
      И благословили их,
      Руки их сложили вместе,
      Лайме поручили их,
      Хмелем и листом дубовым
      Головы осыпали,
      И, над ними простирая
      Руки, говорили им:
      "Как в лесу хмелинка вьётся
      Вкруг ствола дубового,
      Обовьётся пусть невеста
      Так вокруг любимого!"
      Женихи гостям подарки
      Свадебные роздали,
      А невесты со слезами
      Отдали веночки им.
      Женихи взамен им дали
      Бархатные шапочки,
      Мехом отороченные,
      Серебром расшитые.
      За столы уселись гости
      Вместе с новобрачными.
      И пошёл тут пир горою
      Пир весёлый, свадебный,
      С песнями, с удалыми
      Играми и плясками.
      Всё же старый Буртниекс раньше
      Пир окончил свадебный,
      Чем, бывало, по обычьям
      Прадедовским принято.
      Не пришлось молодожёнам
      Счастьем молодым своим
      После свадьбы в тихом доме
      Насладиться досыта.
      Вновь судьба неумолимо
      Оторвала витязей
      От любимых, в бой послала,
      Где мечи ломаются,
      Где от жаркой алой крови
      Люди мокры по пояс.
      На холмах окрестных трубы
      Грянули военные,
      И на всех горах высоких
      Пламенища вспыхнули.
      То был знак всему народу,
      Что война ударила.
      И по всем домам и сёлам,
      По широкой Латвии
      В боевой поход собрались
      Удалые юноши.
      Опоясались мечами,
      Сели на коней своих.
      Жёны, сестры и невесты
      Шапки их высокие
      Украшали, с пеньем, с плачем
      Провожая воинов.
      И по всем дорогам вскоре
      Поскакали витязи.
      На ночлег вставали в рощах
      Шумными отрядами,
      Дружно, толпами, съезжались
      К месту сбора общего.
      А когда на месте сбора
      Появился Лачплесис,
      Возгласами: "Ликоп! Ликоп!"76
      Грянули окрестности.
      Буртниекс, Лиелвардс и другие
      Провожали витязя.
      К войску присоединились
      Славные старейшины.
      Даже жёны молодые
      Лаймдота и Спидала
      Не остались дома, вместе
      С воинством в поход ушли.
      Где оврагами лесными
      Глубоко разорваны
      Гауи берега, там много
      Возвышалось крепостей,
      Обнесённых насыпями,
      Рвами опоясанных,
      Населённых племенами
      Вольными латышскими;
      В те лесные дебри войско
      Лачплесиса двинулось.
      И везде, где основались
      Выходцы немецкие,
      Словно гнёзда змей, те замки
      Выжигались начисто.
      Замка Дабреля достигло
      Воинство латышское,
      Много в замке том засело
      В черных латах рыцарей.
      Этот старый замок немцы
      Укрепили заново.
      Все же Лачплесис забрал их
      Крепость неприступную,
      Много немцев в этой битве
      Потеряли жизнь свою.
      Дальше, дальше, как стремнины
      Вод неудержимые,
      По лесам и по долинам
      Шли дружины витязя,
      Наконец они достигли
      Замка Каупо в Турайде77.
      Всюду здесь на землях ливов,
      В хуторах, в селениях
      След немецкого был виден
      Хищного владычества.
      Золотились, колосились
      Ливов нивы тучные;
      Ливы сеяли, а немцы
      Брали урожай себе.
      На лугах паслись коровы,
      Тёлки, овцы жирные;
      Чужаки их мясо ели,
      Продавали шкуры их.
      Под защитой замков церкви
      Крестоносцев выросли.
      В церкви те людей сгоняли
      Немцы - и крестили их.
      В рабство всех крещёных ливов
      Обратили пришлые,
      Обложили населенье
      Тяжкими поборами.
      Те же, что верны остались
      Дедовским богам своим,
      По глухим лесам, по дебрям
      Непролазным прятались,
      Вырубали, выжигали
      Новины заветные,
      Строились в лесных трущобах
      И молились Перконсу
      Но и здесь их настигали
      Рыцарей разведчики
      И опять их облагали
      Непосильной податью.
      А когда на землю ливов
      Вышел с войском Лачплесис,
      Испугались чужестранцы,
      Бросили обители
      И дома свои и в замке
      Турайды попрятались.
      Лачплесис тот крепкий замок
      Окружил осадою.
      Но нелёгким делом было
      Взять твердыню Турайды,
      Очень много меченосцев
      Заперлося в крепости,
      Тучи стрел они метали
      В осаждавших воинов.
      Лачплесис тогда построить
      Много лестниц приказал
      И по ним на стены замка
      Поднял воинов своих.
      Закипела битва насмерть
      На высоких насыпях:
      Бились тяжко, отступали
      Обе стороны не раз,
      Звон железа, стоны, крики
      Разносилися окрест.
      Впереди своей дружины
      Бился славный Лачплесис,
      Сокрушая беспощадно
      Меченосцев панцырных.
      Испугалась силы грозной
      Свора чужеземная
      И пощады запросила,
      Побросав оружие.
      Сам владелец замка Каупо
      В это время в Риге был,
      Где подолгу проживал он
      В замке у епископа.
      Лачплесис его берлогу
      Разорить велел до тла,
      Церкви и монахов кельи
      В кучи пепла превратить,
      Чтобы впредь пришельцам чуждым
      Не было пристанища!
      Немец Дитрих, льстец коварный,
      В замке был средь рыцарей.
      Лачплесису говорил он
      Лживым языком своим,
      Что сюда явились немцы
      По желанью Каупо,
      Им, гостям своим, хозяин
      Предоставил замок свой
      И просил, чтоб как гостям им
      Жизнь была дарована.
      Лачплесис, ещё глубоко
      Уважавший Каупо,
      Внял в конце концов тем просьбам
      Дитриха лукавого.
      Ливы всё же убеждали,
      Чтоб не верил Лачплесис
      Дитриху, клялись, что это
      Самый беспощадный их
      Враг, что он сто раз своею
      Лестью их обманывал.
      Но уж раз пощаду немцам
      Дать решился Лачплесис,
      Пусть щадит, но на расправу
      Пусть им выдаст Дитриха.
      Лачплесис велел немедля
      Выдать ливам Дитриха.
      Ливы Перконсу решили
      Дитриха пожертвовать,
      Но когда в священной роще
      Конь гнедой под Дитрихом
      Трижды левою ногою
      Меч переступил, тогда
      Стало ясно, что и боги
      Подлецом гнушаются.
      Вот как Дитрих нечестивый
      Вновь ушёл от гибели78.
      Взял оружье, латы, шлемы
      Лачплесис у рыцарей
      И велел их в город Ригу
      Гнать простоволосыми.
      Воротил он ливам все их
      Прежние владения
      И с надёжною дружиной
      Там оставил Тальвалда,
      Чтоб от немцев охранял он
      Славный берег Гауи.
      Сам же с другом Кокнесисом
      И со старшим Лиелвардом
      Сквозь леса повёл он войско
      Прямо к замку Лиелвардэ79.
      Немцы в Лиелвардэ засели
      Так же, как и в Турайдэ,
      Как и в прочих замках, прочно
      На житьё устроились.
      Всех безжалостнее был их
      Главный - Даньел Баннеров.
      Это был злодей без чести
      И без искры совести.
      Снёс он старый ветхий замок
      И построил новую
      На скале над Даугавой
      Крепость неприступную.
      На людей, как хищный ястреб,
      Налетал оттуда он,
      Сёла жёг, терзал и мучил
      Беззащитных жителей.
      Видя ужасы такие,
      Многие старейшины
      Со своими племенами
      По лесам попрятались.
      Баннеров внезапно бросил
      Грабить и насильничать,
      Вестников послал в леса он,
      Беглецам сказать велел,
      Что отныне в мире с ними,
      В дружбе жить желает он,
      А для заключенья мира
      Приглашает в замок свой
      Всех старейшин. Зла не видя,
      Люди простодушные
      Из своих убежищ в гости
      К негодяю прибыли.
      Он их принял в новой клети
      За стенами крепости,
      Угощал питьём и пищей,
      Дружески беседовал.
      Но пока ещё сидели
      За столом старейшины,
      Даньел вышел и снаружи
      Запер дверь тяжёлую.
      Клеть со всех сторон велел он
      Обложить соломою.
      С четырёх сторон солому
      Сам поджёг он факелом.
      Быстро запылали стены
      Клети деревянные,
      Старики внутри кричали,
      Задыхаясь в пламени.
      Даньел же с товарищами
      На высокой насыпи,
      Встав, пожаром любовался
      С сатанинским хохотом.
      Только скоро нечестивым
      Смехом подавился он,
      Так как из лесу верхами
      Выехали воины.
      Впереди с мечом тяжёлым
      Ехал грозный Лачплесис.
      Услыхавши крики в клети,
      Витязь двери выломал
      И успел спасти несчастных
      Стариков из пламени.
      Те его благодарили,
      Как небес посланника,
      Со слезами, обнимая
      В несказанной радости,
      Рассказали, как жестоко
      Обманул их Баннеров.
      Услыхав рассказ их, страшно
      Лачплесис разгневался
      И немедленно на крепость
      Начал наступление.
      Хоть оборонялись крепко
      Латники немецкие,
      Всё ж до наступленъя ночи
      Занял крепость Лачплесис.
      Всех засевших в ней велел он
      Перебить без жалости,
      Кроме Даньела. Живьём он
      Взять велел мучителя
      И расправу над злодеем
      Поручил старейшинам,
      Чтобы те за все насилья
      Отомстить могли ему.
      Зашумели, полетели
      Вести: Лачплес в Лиелвардэ!
      Радостно встречали эту
      Весть селенья Латвии,
      Ликовали люди, словно
      Жизнь увидев заново.
      Те, что по лесам скитались,
      В тёмных дебрях прятались,
      Радостные возвращались
      К старым очагам своим.
      А оттуда направлялись
      Прямо в замок Лиелвардз
      Поблагодарить героя
      За освобождение.
      В замке Лиелвардэ победу
      Праздновали весело.
      Пир устроил для народа
      Старый куниг Лиелвардский.
      Пили, пели и делились
      Боевой добычею.
      Под конец про Баннерова
      Вспомнили старейшины.
      Вывели его на берег
      Даугавы и молвили:
      "Пес немецкий, сжечь в проклятой
      Западне хотел ты нас!
      Милостивы мы! За это
      Отдадим воде тебя!"
      Доску толстую достали,
      И на доску Даньела
      Положили, прикрутили
      К той доске веревками,
      И с издевками пустили
      Доску вниз по Даугаве
      "Поезжай домой! - сказали,
      Поищи родных своих!
      Пусть с тобою уезжает
      Вера нам ненужная!"
      Страх и ужас обуяли
      Чужеземных рыцарей
      При известьи о победах
      Витязя латышского,
      И они бежали в Ригу,
      Побросав дома свои,
      В городе ища спасенья,
      За стенами толстыми
      Но и сам епископ Альберт
      Не был в безопасности
      Видел он, что очень скоро
      Здесь погибнет власть его,
      Ежели он не получит
      Подкрепленья сильного
      Сел он на корабль, не мешкав,
      И уплыл в Германию
      Сколотить большое войско
      Альберт там надеялся,
      Чтобы будущей весною
      Вновь нагрянуть в Балтию.
      А взамен себя оставил
      Альберт в Риге Каупо.
      Каупо обещал защиту
      Уцелевшим рыцарям.
      Лачплес, видя, что угрозы
      Нет пока над Балтией,
      Распустил свои дружины,
      Сам остался в Лиелвардэ.
      Хорошо, привольно зажил
      Там он с милой Лаймдотой.
      Лаимдота хозяйством в доме
      Правила, а Лачплесис
      Укреплял отцовский замок
      И работал на поле,
      Кокнес тоже во-свояси
      В замок свой со Спидалой
      И со старым Айзкрауклисом
      Вскорости отправился
      Проводили их сердечно
      Лачплесис и Лаимдота.
      Обнялись друзья. Друг другу
      Пожелали счастия.
      Провожать домой поехал
      Лиелвардс друга Буртниекса.
      Старики пожить хотели
      Вместе в замке Буртниексов,
      И остались в старом доме
      Лаимдота и Лачплесис,
      Осенённые любовью,
      Славою венчанные
      Здесь, на берегу прекрасной
      Даугавы, нашли они
      И любовь, и мир, и счастье,
      И почёт страны своей.
      По весне долины, горы
      Вновь оделись зеленью.
      Всё живое в мире снова
      Ободрилось, ожило.
      Мнилось, позади остались
      Времена тяжёлые.
      Мирно пахарь принимался
      За труды весенние,
      Починял плетни, готовил
      Плуги, косы, бороны.
      Кангарс, как и все, работал
      Вкруг своей усадебки,
      Саженцы окапывая,
      Подновляя изгородь.
      По лицу его бродило
      Недовольство хмурое.
      Выпали ему на долю
      Всякие превратности.
      Горе Балтии, в котором
      Тяжко он повинен был,
      Как и всем, плоды дурные
      Также принесло ему.
      Поселяне перестали
      Вскоре посещать его,
      Немцы ж вовсе без вниманья
      Кангарса оставили.
      Но всего больнее сердцу
      Лиходея старого
      Было то, что жив и счастлив
      И прославлен Лачплесис;
      Так же, что освободилась
      Спидала от дьявольской
      Власти, и один он должен
      Был конца ужасного
      Ожидать с стеснённым сердцем,
      В чёрном одиночестве...
      Так что даже испугался
      Он, однажды под вечер
      Услыхавши чей-то оклик
      За своей калиткою.
      Голову подняв, увидел
      Пред собой он Дитриха.
      "Удивляюсь, как надумал
      Вновь ты навестить меня,
      Иль жаркое надоело
      Кушать в замках каменных?"
      Так, смеясь недружелюбно,
      Гостя он приветствовал.
      "Не жаркое надоело,
      Дитрих отвечал ему.
      А его не будет скоро,
      Если ты на помощь нам
      Не придёшь, пока не поздно.
      Обещаю всё тебе,
      Что ни спросишь ты, в награду,
      Если ты поможешь нам!"
      И поведал хмуро Дитрих,
      Что с большой военною
      Силой Альберт из-за моря
      Вскоре возвращается;
      Но что всё напрасно будет,
      Что покамест Лачплесис
      Жив - для них завоеванье
      Балтии немыслимо.
      А поэтому и нужно
      Поскорее выведать,
      В чём заключена такая
      Сила у латышского
      Витязя, чтоб можно было
      Хитростью сразить его.
      Кангарс отвечал, что много
      Раз он сам на витязя
      Насылал могучих бесов,
      Но напрасно было всё,
      Одолел их Лачплесис,
      Невредим ушёл от них.
      Если ж, как ботву, он рубит
      Иноземных рыцарей,
      Кангарсу и горя мало!
      Но причины тайные
      Заставляют всё ж его
      Быть враждебным к витязю.
      Он хоть сам ещё не знает
      Тайну силы витязя
      Но, быть может, слуги-духи
      И дадут совет ему.
      Если гость его убогим
      Домом не гнушается,
      Пусть задержится тогда он
      Здесь на время некое...
      Как стемнело, удалился
      Кангарс, крепко запершись;
      В полночь зашумела буря,
      Весь скрипел, шатался дом.
      Скрежет, воркотня и стоны
      Слышались у Кангарса
      Из-за двери, так что дыбом
      Волосы у Дитриха
      Подымались. И крестился,
      И шептал молитвы он.
      Колдовал три дня, три ночи
      Кангарс тайно ото всех.
      Лишь на третье утро вышел
      Бледный, молвил Дитриху:
      "Пусть он будет проклят, этот
      День, открывший тайну мне!
      Мы, как чёрные злодеи,
      Также будем прокляты.
      Всё же зло и впредь вовеки
      Будет только зло творить.
      Одного с тобой мы нрава
      И тебе я всё скажу:
      Лачплесис в лесу дремучем
      Был рождён медведицей,
      Где отец его отшельник
      Жил, храним бессмертными.
      Лачплесис медвежьи уши
      От косматой матери
      С богатырской дивной силой
      Вместе унаследовал.
      Если кто-нибудь сумеет
      Уши отрубить ему,
      В тот же миг его покинет
      Сила непомерная.
      Кончил я. Иди! Не нужно
      Никакой награды мне".
      Рыцарей большое войско
      Вывел из Германии
      Альберт в Ригу. Собирался
      Воевать он заново.
      В войске том был некий чёрный
      Рыцарь. Годы многие
      Промышлял он грабежами
      У себя в Неметчине.
      Матерью своею - ведьмой
      Рыцарь заколдован был,
      Так что никакая рана
      Не была смертельною
      Для него. Его назначил
      Дитрих стать орудием
      Сатанинского коварства,
      Гибели Лачплесиса.
      Помощь в этом страшном деле
      Он просил у Каупо,
      Обещая, что за это
      Рай небесный ждёт его.
      В некий день уединенно
      Лачплесис и Лаймдота
      В замке за столом сидели,
      Меж собой беседуя.
      Лаймдота, сама не зная
      Почему, грустна была.
      Много дней она ходила
      Тихой и задумчивой,
      А теперь совсем печальной
      И унылой сделалась.
      Наконец она сказала
      Задушевным голосом:
      "Я не знаю, мой любимый,
      Что бы это значило?
      Грусть меня одолевает,
      Страх сжимает сердце мне...
      Я так счастлива, мой милый,
      Я сейчас так счастлива,
      Что мне страшно, как чего бы
      Не стряслось, что нашему
      Счастью помешать могло бы,
      Разлучить меня с тобой!.."
      Не успел подругу витязь
      Успокоить ласково,
      Как вошёл привратник, молвив,
      Что перед воротами
      Люди стали верховые
      И впустить их требуют,
      Объявляются друзьями.
      Лачплесис взглянул в окно,
      Видит: латники чужие,
      Впереди их Каупо.
      И велел открыть ворота
      Перед ними Лачплесис;
      Принял, как гостей, достойных
      Уваженья всякого.
      Каупо сказывал, что послан
      Он к нему епископом
      Разговор вести о вечном
      Мире и согласии.
      Никогда ни с кем без нужды
      Лачплесис не вёл войны,
      И вступил в переговоры
      Он охотно с Каупо.
      Дней немало чужеземцы
      Прогостили в Лиелвардэ.
      Угощал как можно лучше,
      Развлекал их Лачплесис
      Состязаньями, борьбою,
      Играми военными.
      Но была всё это время
      Беспокойна Лаймдота;
      И особенно тот чёрный
      Рыцарь ей не нравился,
      Хоть её он льстивой речью
      Всячески улещивал.
      В некий день опять борьбою
      Развлекались пришлые
      Всех осилил черный рыцарь
      В бранных состязаниях
      Подошел он к Лачплесису,
      Вызвал на борьбу его
      Отшутившись добродушно,
      Отказался Лачплесис,
      Мол, нельзя с мечом на гостя
      Выходить хозяину
      Злобно издеваясь, молвил
      Рыцарь, что наверное
      Все, что по сегодня слышал
      Он про силу витязя,
      Просто болтовня пустая
      Хвастовство, безделица!
      Тут уж Лачплесис не споря,
      Вышел против рыцаря
      На мечах единоборство
      Как бы в шутку начал с ним,
      Только отражал удары
      И оборонялся он
      Но большую силу рыцарь
      И сноровку выказал
      Он ударом метким ухо
      Отрубил Лачплесису
      Страшно рассердился витязь,
      Так врага ударил он,
      Что рассек стальные латы,
      Кровь сквозь латы хлынула
      Но сломался от удара
      Меч в руках у витязя
      Видя это, враг второе
      Ухо отрубил ему.
      Тут уж не было предела
      Гневу, обуявшему
      Лачплесиса. И руками
      Обхватил он рыцаря.
      Начали ломать друг друга
      По-медвежьи. Лачплесис
      Трижды подымал на воздух
      Рыцаря тяжёлого,
      Трижды сам пошатывался
      Под напором недруга.
      Бледные, на них смотрели,
      Расступившись, воины.
      Словно все окаменели
      Перед этим зрелищем.
      Борющиеся все ближе
      Подходили к берегу.
      Наконец свалил с обрыва
      Лачплесис противника,
      Но и сам упал с ним вместе,
      Увлекаем тяжестью
      Грузных лат его. Всплеснулись
      Шумно волны Даугавы,
      И в пучине скрылись оба
      Яростных воителя.
      Страшный женский вопль раздался
      В замке. Это Лаймдота
      В то же самое мгновенье
      Жизнь свою окончила.
      Бледное тонуло солнце,
      Угасая в Даугаве.
      Встал густой туман, слезами
      Осыпаясь па берег,
      Волны Даугавы стонали
      В пенящемся омуте.
      Приняли они на лоно
      Витязя латышского,
      И воздвигли твёрдый остров
      Над его могилою.
      Вслед за Лачплесисом вскоре
      И другие витязи
      Друг за другом пали в битвах
      С силою неравною.
      Чужаки пришли. Свирепо
      Немцы-бары правили.
      А народ наш милый горько
      Рабствовал столетия.
      Но народ через столетья
      Помнит, славит витязя,
      Для народа он не умер.
      В золотом чертоге он
      Спит близ Лиелвардэ, глубоко
      В Даугаве под островом.
      И доныне лодочники
      Иногда о полночи
      Видят, как, обняв друг друга,
      Борются два призрака.
      Огонёчек вспыхивает
      В этот миг в развалинах
      Замка. И к обрыву ближе,
      Ближе борющиеся
      Подступают и в пучину
      Волн обрушиваются.
      Гаснет огонёчек. В башне
      Крик тоскливый слышится...
      Лаймдота глядит на битву,
      Ждёт победы витязя.
      Но придёт однажды время
      Лачплесис противника
      Одного с утёса сбросит
      И утопит в омуте.
      И народ тогда воспрянет
      К новым дням, свободным дням!
      ПРИМЕЧАНИЯ
      1 П е р к о н с - один из главных богов древнелатышской мифологии, властитель грома и молнии, небесный кузнец. Впервые упомянут как божество древнелатышского племени куров "Рифмованной хроникой" в 1290 году. Родствен древнелитовскому и древнепрусскому Перкуну и славянскому Перуну.
      2 Подразумевается высшее древнелатышское божество - Диевс. В дохристианскую эпоху это имя собственное, обозначающее малоопределенное космогоническое представление древних латышей о властелине небес и земли. Позднее в народных песнях образ Диевса конкретизируется и очеловечивается. Он принимает вид ласкового, заботливого хозяина, одетого в крестьянскую одежду и деятельно участвующего в жизни трудового народа. Постепенно к этому образу примешиваются черты христианского бога, на которого чужеземные миссионеры переносят наименование древнелатышского божества. В дальнейшем слово "диевс" становится именем нарицательным, обозначающим в латышском языке понятие божества вообще.
      3 П а т р и м п с - по сведениям писателей XVI века, древнепрусский бог воды. У Пумпура Патримпс превращается в бога урожая. Отсюда и стилизованное изображение его колесницы, украшенной символическими атрибутами сельского хозяйства.
      4 П а к о л с - бог ада и тьмы, перенятый из древнепрусской мифологии. Древние пруссы, истребленный Тевтонским орденом, родственный латышам народ. Паколс излюбленная фигура в балладах и поэмах латышских писателей XIX века.
      5 А н т р и м п с - упоминаемый писателями XVI века древнепрусский бог моря.
      6 Л и г о. Самым значительным празднеством древних латышей был праздник плодородия, отмечавшийся в день летнего солнцеворота. В этот день исполнялись обрядовые песни, сопровождавшиеся припевом "лиго". Отсюда и название праздника: "День Лиго". Позднее, в христианскую эпоху, этот праздник совпал с Ивановым днем. Песни "лиго" сохранили широкую популярность в народе вплоть до наших дней. Само слово "лиго" производится от глагола "лигот" - качаться. По народным поверьям в этот день солнце украшается и качается. В некоторых латышских диалектах припев "лиго" заменяется словом "руто" (рота) - украшается. Предположение, что слово "лиго" указывает на существование какого-то древнелатышского божества, неверно.
      7 П у ш к а й т и с - у Пумпура Пушкайтис - бог цветения.
      8 А у с т р а - утренняя заря. Лайма - одна из наиболее популярных персонажей древнелатышской мифологии. Первоначально Лайма - символ отвлеченного поннгин человеческой судьбы, но постепенно она превращается в богиню счастья, покровительницу женщин. По верованиям древних латышей она обитает у очага или за порогом. Тикла - по-латышски целомудренная.
      9 Кристус - т. е. Христос.
      10 Балтия - Прибалтика, родина балтийской группы народов, в которую входят латыши, литовцы и истребленное немецкими рыцарями Тевтонского ордена племя древних пруссов. Прибалтика также родина эстонцев и ливов.
      11 В оригинале игра слов, так как само слово "б а л т с", с которым Пумпур связывает наименования Балтия, Балтийское море, значит по-латышски: белый. Балтийское море называется еще и Янтарным морем.
      12 "Ночь умерших" - старинный праздник в ел ей, душ скончавшихся предков, связанный с окончанием сбора урожая и обмолота.
      13 С т а б у р а г с - известковая скала на левом берегу Даугавы около Плявиняс, одного из самых живописных мест в Латвии, приблизительно в ста километрах от Риги. Подземные ключи сбегают со скалы мелкими струйками, - по преданию это слезы Стабурагса. Эта скала часто упоминается в народных романсах и легендах, принимая иногда образ девушки, оплакивающей судьбу своего закрепощенного народа. На основе этой легенды Пумпур создал образ юной феи Стабурадзе, живущей в подводном хрустальном замке около Стабурагса.
      14 Д а у г а в а - река Западная Двина, воспетая в многочисленных народных песнях и стихотворениях латышских поэтов, в которых она часто именуется "Матушкой-Даугавой".
      15 К е г у м - пороги на Даугаве в сорока шести километрах от Риги. В Лиелварде, между руслом Румбы и обрывистым берегом Даугавы, возвышается холм, на котором до начала XIII века стояла деревянная крепость древних ливов. В 1201 году епископ Альберт, глава немецких колонизаторов, отдал Лиелварде во владение немецкому рыцарю Даньелю Баннерову, который поселился в крепости ливов. Когда в 1204 году епископ Альберт уехал в Германию, местные ливы составили отряд в 300 человек и предприняли набег на Ригу. В 1205 году немцы, руководимые жестоким Баннеровым, в отместку сожгли их деревянную крепость и вместо нее построили свой каменный замок. Развалины этого замка, разрушенного в 1613 году, сохранились до наших дней. Окрестные жители показывают в нем окно, через которое Лаймдота смотрела на поединок Лачплесиса с черным рыцарем.
      16 З и е д о н с - поэтическое обозначение весны.
      17 К у н и г - древнелитовский к у н и г а с. От него произошло современное латышское слово "кунгс" - господин.
      18 В а й д е л о т, в а й д е л ь - легендарный древнепрусский жрец и предсказатель судьбы. Древние латыши не имели особой касты жрецов; культовые обряды выполнялись обычно старейшинами рода. Латышские поэты XIX века в своих поэмах и драматических произведениях, изображая картины древнелатышского культа, часто используют этот образ.
      19 К р и в с - главный жрец в священной роще древних пруссов. Р а м о в е - легендарная древнепрусская священная дубрава.
      20 Л а ч п л е с и с - на латышском языке значит дословно "разрывающий медведя". Второе имя героя - Лачаусис (медвежеухий) дано ему из-за его медвежьих ушей, таинственного источника сверхъестественной силы героя.
      21 Шапка из шкур куницы была в древности главным украшением латышского юноши. Перед походом невеста или сестра воина обычно украшали его кунью шапку цветами.
      22 На берегу находящегося в северной части Латвии Буртниекского озера древними латышами была построена крепость. Весь этот округ входил в состав древнелатышского племенного объединения Талава, находившегося до завоевания немцами в политической зависимости от Псковского княжества, которому латышские племена - члены объединения платили постоянные подати В окрестностях Буртниекского озера несколько раз происходили ожесточенные сражения древних латышей с эстонцами и немецкими рыцарями. С Буртниекским озером связан целый ряд латышских народных преданий.
      23 А й з к р а у к л е - место древнелатышских и ливских поселений, расположенное на берегу Даугавы, между Лиелварде и Кокнесе. Древнеливская крепость Айзкраукле упоминается еще в скандинавских сагах, именующих ее Аскраде. В 1205 году крепость сожгли немцы.
      24 Прозвище "С п и д а л а" встречается в латышских народных сказках как имя нарицательное, обозначающее женщин-колдуний. Пумпур переносит его в свою поэму, называя им одну из главных героинь своего произведения, дочь старого Айзкрауклиса. Имена героев "Лачплесиса" имеют часто символическое значение. Так, например, имя "Спидала", произведенное от глагола "спидет" блестеть, сверкать, подчеркивает неотразимое, демоническое очарование.
      25 Латышское слово "к у м а", произошедшее от русского - кума, обозначает как крестную, посаженную мать, так и вообще всех близких родных и знакомых, присутствовавших при крещении ребенка.
      26 П у к и с - мифологическое существо, часто упоминаемое в латышских сказках. Он появляется то в виде доброго домашнего духа, добывающего золото своему хозяину, то, наоборот, в качестве разъяренного поджигателя домов, вызывающего губительные пожары.
      27 Пумпур переносит местонахождение исторически существовавшей древней латышской крепости в лесную чащу.
      28 Одеяние чертей напоминает старинные барские костюмы. В латышских сказках чорт часто принимает облик немецкого барона, притесняющего латышских крестьян.
      29 Л и к ц е п у р с или Н а г ц е п у р с - хромой главный чорт, повелитель преисподней. Ликцепурс дословно означает "кривая шапка", Нагцепурс - "шапка с козырьком". Отличительный признак Ликцепурса или Нагцепурса - головной убор, козырек которого скроен из срезанных человеческих ногтей.
      30 К а н г а р и - цепь холмов недалеко от Риги. Эта возвышенность была богата дремучими лесами, болотами, бесплодными пустырями. С Кангарами связано много народных преданий, отличающихся мрачным колоритом. Вдохновленный народными сказаниями, Пумпур создает образ лицемерного властителя Кангарского округа, предателя Кангарса.
      31 С е р н и ч к а - имя ведьмы, подруги Спидалы.
      32 См. примечание 13. Пумпур в этом эпизоде, используя мотивы народных романсов, воспевающих прекрасную Стабурадзе, развивает подробно ее образ. У Пумпура она становится феей - покровительницей своего народа, воспитательницей избранных латышских девушек.
      33 Стабурадзе намекает на предрешенный трагический конец Лачплесиса. Он низвергнется вместе с черным рыцарем в пучину Даугавы и найдет опять приют в подводном замке Стабурадзе.
      34 Л а й м д о т а - по-латышски означает "дарованная счастьем".
      35 Старик, разъезжающий верхом на коне с кнутом в руках, - бог грома Перконс.
      36 К о к н е с и с - дословно "несущий деревья". В то же время, по своему имени, Кокнесис - владелец древнелатышской крепости Кокнесе, стоявшей на берегу Даугавы, недалеко от устья Персе. Крепость Кокнесе и ее жители находились в XIII веке в зависимости от полоцкого князя. В эту эпоху Кокнесе - оживленный торговый центр с обширными поселениями вокруг крепостного холма. В начале XIII века властелином округа был латышский старейшина Весцека. С помощью своего сеньора, полоцкого князя, он пытался бороться против немцев, но в конце концов был принужден оставить свою крепость.
      37 О з е р о П е й п у с - латышское название Чудского озера.
      38 Л и в ы - родственное эстам и финнам племя, жившее в XIII веке по побережью Рижского залива. Ливы первые были покорены немецкими колонизаторами. В настоящее время последние остатки ливов, около тысячи человек, сохранивших свой язык и свои традиции, проживают в окрестностях Вентспилса, на северном побережье Курземе.
      39 Систематическое появление первых немецких купцов в Прибалтике относят обычно к 1164-1176 годам. В действительности пути в Прибалтику уже задолго до этого были знакомы немцам. К завоеванию же Прибалтики немцы приступили, однако, лишь со времени расцвета северогерманских торговых городов.
      40 Й о д с ы - злые духи.
      41 Р и д з и н я - небольшая река, ныне засыпанная, а ранее - впадавшая в Даугаву, недалеко от ее устья. На берегу Ридзини древними ливами был построен деревянный городок, существовавший еще задолго до 1201 года. Еще в XII веке находившийся на месте теперешней Риги ливский городок был известен как удобная гавань. В 1201 году немцы испросили у ливского вождя Каупо разрешения строить свои каменные дома вокруг деревянного поселения ливов. Впоследствии они изгнали ливов из Риги и, укрепив город, а также обеспечив его различными торговыми привилегиями, сделали его опорным пунктом, откуда начали предпринимать походы в глубь страны.
      42 Д и т р и х - один из первых немецких миссионеров в Балтике - хитрый цистерцианский монах Теодорих, действовавший главным образом в округе Турайда. В 1200 году он добыл епископу Альберту разрешение папы на проведение крестового похода. В 1202 году Дитрих по поручению Альберта создал организацию ордена меченосцев для кровавого подавления местного населения.
      43 К а у п о - вождь ливского племени в начале XIII века. Его основным местопребыванием был замок Турайда В1200 году епископ Альберт хитростью заманил Каупо и других стареишин в свой лагерь, а потом заставил их выдать ему в качестве заложников тридцать ливских юношей, которых отправил в Германию. Альберту удалось подчинить Каупо своему влиянию и обратить его в христианскую веру, С этого момента Каупо предает своих соотечественников и становится приверженцем немецких колонизаторов. Измена Каупо в значительной мере облегчила немцам покорение ливов.
      44 - См. примечание 20.
      45 Зунд - пролив между островами теперешней Эстонской ССР - Хидлен и Вормен.
      46 В оригинале слово "балиньш", сохранившееся в латышском языке как пережиток родового строя, когда все члены одного рода считались в родстве независимо от того, было ли это родство кровным или нет. Таким образом, вся мужская половина рода состояла для женщин из "балиней" - братьев.
      47 В и д е в у д с - легендарный основатель древнепрусской религии, впервые упомянутый в 1518 году писателем Стеллой. Легенду о происхождении латышей от Видевудса создал Пумпур.
      48 Пумпур предполагает, в соответствии с господствовавшей в его время теорией, что родина латышей, как и других индоевропейских народов, находилась на востоке, откуда они потом двинулись на запад.
      49 - См. примечание 11.
      50 В действительности У с и н ь ш древними латышами почитался как покровитель лошадей.
      51 К о к л е - старинный народный музыкальный инструмент, похожий на русские гусли.
      52 - См. примечание 12. Пумпур описывает различные обряды, совершавшиеся для достойного приема велей. В дни велей производились гадания.
      53 Дословно "высокопрыгающая, низкопрыгающая" - метафорическое обозначение, которым именуют мать велей в дайнах.
      54 "Святой отец" - римский папа. Принимая деятельное участие в организации крестовых походов в Ливонии, папа часто посылал туда своих легатов для разрешения внутренних споров между епископом и орденом. Епископ Рижский некоторое время был его непосредственным подчиненным и наместником в Ливонии.
      55 Крестоносцы называли "Землей святой Марии" захваченную ими в XIII веке территорию в Ливонии.
      56 Подразумевается так называемый Генрих Латыш - автор ливонской хроники, первого исторического документа, повествующего о событиях в Ливонии. Хроника охватывает происшествия с 1184 по 1221 год. Пумпур в своей поэме придерживается легенды о том, что Генрих Латыш был якобы латышом по национальности и находился среди тридцати заложников, посланных Альбертом в Германию, где он смог получить кое-какое образование. Более вероятна гипотеза, предполагающая, что Генрих Латыш был одним из немецких миссионеров, действовавших среди латышских племен. Хроника Генриха написана с точки зрения немецких завоевателей и католической церкви.
      57 - См. примечание 41.
      58 Сейчас же после основания своего каменного городка, находившегося рядом с ливским поселением, немцы начали в Риге постройки нескольких церквей, сохранившихся до сих пор. Здесь имеется в виду рижский собор св. Марии, построенный в 1211 году.
      59 Е п и с к о п А л ь б е р т, чрезвычайно ловкий и энергичный политик, фактический организатор захвата немцами Ливонии. После епископа Мейнгарда и погибшего в бою епископа Бертольда, неудачно пытавшихся укрепиться на побережье Рижского залива, в 1198 году ливонским епископом был назначен бременский каноник Альберт. Он уже заранее начал готовиться к крестовому походу в Ливонию, собрал значительный отряд рыцарей и заручился поддержкой крупных западноевропейских правителей. В 1200 году он на двадцати трех кораблях доставил свое войско в устье Даугавы. В 1201 году началась постройка города Риги. Альберт основал также орден меченосцев и неустанно продолжал борьбу с местным населением, все более и более расширяя захваченную им территорию. В 1213 году Альберт стал фактически властителем Ливонии, освободившись полностью от опеки бременского архиепископа и обратившись в вассала германского императора. В духовных делах он непосредственно подчинялся римскому папе. В последние годы своей жизни Альберту постоянно приходилось бороться за свои права с орденом, выросшим в серьезного конкурента епископской власти. Ригу Альберт сделал своей постоянной резиденцией и поселился в здании собора св. Марии.
      60 И к ш к и л е и С а л а с п и л с - древние населенные места ливов на берегу Даугавы, недалеко от Риги. В районе Икшкиле и Саласпилс начал свою деятельность первый немецкий миссионер в Ливонии - Мейнгард. Здесь же были возведены первые немецкие каменные замки в 1185 и 1186 годах. В Икшкиле до основания Риги находилась резиденция епископа Альберта.
      61 Д о ч ь З и м ы - популярная в латышских народных сказках персонификация северного сияния. По народным поверьям северное сияние появляется в виде предзнаменования перед войной или другими бедствиями.
      62 В и л л а й н е - часть национального костюма латышской женщины. Виллайне представляет собой накидку из белой шерсти, с вышитыми узорчатыми краями. Носят ее перекинутой через одно плечо, застегивая "с а к т о й" большой круглой брошкой.
      63 В е н о к - типичный старинный головной убор латышской девушки, соответствующий русскому кокошнику. Венок носили лишь до замужества. После свадьбы его заменяли чепцом или шапочкой. Изготовляли венок из цветов, листьев, обшитого бисером, блестками или золочеными желудями шерстяного материала. Употребляли и бронзовые венки.
      64 С у м п у р н и - псоглавцы, распространенный в фольклоре образ людей с собачьей головой.
      65 - См. примечание 6. Праздничные обряды Иванова дня, описываемые Пумпуром, широко популярны в латышском народе и сохранились вплоть до наших дней. Иванову дню предшествует вечер трав. С утра уже помещения украшаются травами, цветными гирляндами, венками. Мужчины надевают на голову венки из дубовых листьев. Вечером поют песни лиго. Певцов в награду потчуют пивом и сыром. С наступлением темноты зажигают Ивановы огни. Всю ночь не умолкают песни.
      66 Л и г у с о н ы - исполнители песен лиго.
      67 Овеянная легендой священная гора древних латышей. На ней, по преданию, находилось святилище.
      68 Помощник епископа Альберта.
      69 Основная подать, которой в начале своего завоевания немецкие крестоносцы облагали местное население. Размеры податей постепенно все увеличивались, пока, наконец, немцам не удалось полностью поработить латышский народ.
      70 Подразумевается замок Сатеселе, принадлежащий одному из ливских вождей - Дабрелю - и расположенный на реке Гауе. В 1212 году лпвы, проживавшие на Гауе, под предводительством Дабреля, и часть латгальских племен, во главе с Русиньшом, восстали против жестоко притеснявших их немецких крестоносцев. В сражении под Сатеселе немцы подстрелили Русиньша в тот момент, когда он снял со своей головы шлем, чтобы предводитель рыцарского отряда мог его опознать и вступить с ним в поединок.
      71 В и р с а й т и с - древнелатышский старейшина, воевода.
      72 Т а л в а л д и с - вождь латышского племенного объединения Талавы.
      73 Венок - символ девственности. Сплетни, порочащие девушку, заставляют его искривиться.
      74 М о л о д ц ы - в оригинале "т а у т а с": обозначение мужчин чужого рода, братья - в оригинале "балини" - мужчины своего рода. Оба слова являются пережитками древнего родового строя.
      75 П у р а - мера сыпучих тел ок. 20 гарнцев.
      76 Л и к о п - традиционное угощение после заключения сделки. В тексте употреблено в смысле приветствия, пожелания успеха.
      77 Фактически замок Турайда находился рядом с замком Дабреля Сатеселе. Источником для описания похода Лачплесиса послужили многочисленные восстания латышей и ливов в XIII веке и их нападения на Ригу.
      78 В 1191 году только что начавший свою миссионерскую деятельность Теодорих был захвачен ливами, и лишь случайный исход гадания спас его жизнь.
      79 Пумпур объединяет здесь в один эпизод восстание гауенских ливов в 1212 году и изгнание Баннерова лиелвардскими ливами в 1204 году.