Лачплесис

      В руке у неё клюка колдовская...
      Там под забором колода лежала...
      Спидала села на эту колоду,
      Пробормотала слова колдовские,
      Хлопнула трижды колоду клюкою;
      В воздух поднялась кривая колода...
      Ведьма, шипя и свистя, улетела.
      Лачплесис долго стоял у забора,
      Долго глядел вослед улетевшей.
      Он бы и сам полетел за нею,
      Чтобы проникнуть в ведьмовские тайны.
      Только не знал он, как это сделать.
      Так он ни с чем к себе и вернулся.
      Поутру Лачплесис, выйдя из дому,
      На прежнем месте увидел колоду.
      Он разглядел, подошедши поближе,
      Дупло большое в стволе её древнем.
      Мог человек в том дупле поместиться.
      Сразу решенье созрело в герое.
      Вечером, только от ужина встали,
      Гость поспешил в свою опочивальню.
      Куньего меха шапку надел он,
      Вышел из замка, мечом опоясан,
      В дупло коряги влез, притаился,
      Спидалу там поджидая спокойно.
      Спидала снова в полночь явилась,
      В чёрное платье ведьмы одета,
      Села, ударила трижды клюкою,
      В воздух взвилась на огромной коряге
      И полетела, шипя, над лесами,
      Куда и ворон костей не заносит.
      Звери да птицы в старину умели
      Говорить по-нашему; сошлись, зашумели,
      По приказу Перконса все собрались в стаи
      Даугаву великую копать вместе стали.
      Лапами копали, клювами клевали,
      Рылами рвали, клыками ковыряли.
      Только Пава не копала, на горе сидела.
      И спросил у Павы чорт, бродивший без дела:
      "Где же остальные звери-птицы пропадают?"
      "Птицы все и звери Даугаву копают".
      "А чего ж тебе итти копать не хочется?"
      "Да боюсь - сапожки жёлтые замочатся".
      Столковались чорт и Пава и под Даугавой поямо
      Стали рыть и вырыли бездонную яму.
      А как воды Даугавы в яму заструились,
      Звери с перепугу говорить разучились,
      Стали разбегаться, начали бодаться,
      И кусаться, и лягаться в свалке, и клеваться.
      Кони ржали, кошки жалобно мяукали,
      Каркали вороны, совы гукали,
      Волки и собаки выли, буйволы мычали,
      Свиньи хрюкали, визжали, медведи рычали.
      Филины ухали, кукушки куковали,
      Мелкие птахи песни распевали!
      Поглядел на землю Перконс в изумлении,
      Видит суматоху, драку и смятение.
      Он ударил черта громовой стрелою,
      Даугаву заставил течь стороною,
      Окружил он яму крутыми берегами.
      А павлин с тех пор гуляет с чёрными ногами.
      Люди этой местности до сих пор чураются.
      Ночью там видения путникам являются.
      Расплодилась нечисть разная в пучине.
      "Ямой чортовой" зовётся местность та доныне.
      В этом самом месте Спидала спустилась;
      Долго она средь ясных звёзд носилась.
      Задыхался Лачплесис в колоде той пузатой,
      А вокруг метались пукисы хвостатые;
      И несли на крыльях мешки большие денег,
      А за ними сыпались искры, словно веник.
      За витязем ведьмы мчатся, визжат, догоняют,
      Голова его кружится, дыханье спирает.
      Коли б он в колоде хоть раз пошевелился,
      Сразу бы заметили - и с жизнью б он простился.
      Дюжина колод летучих наземь опустилась,
      Дюжина наездниц в тёмной яме скрылась.
      Огляделся витязь - край ему неведом
      И спускаться в яму стал за ними следом.
      В яме тьму густую, как смолу, колышет,
      И свищут повсюду летучие мыши.
      Слабым огоньком блеснула пропасть чёрная.
      Лачплесис пещеру увидал просторную.
      Грудами диковинные там лежали вещи:
      Черепа и кости, кочерги и клещи,
      Оборотней шкуры, маски, вёдра ржавые,
      Сломанные вилы и мешки дырявые,
      Битые горшки и прочие пожитки,
      Книги в чёрных досках, скоробленные свитки,
      Древнее оружье с драгоценными оправами,
      А углы завалены колдовскими травами.
      А стенные полки полны туесками,
      Коробьями, склянками, горшками, котелками.
      А среди пещеры яркое блестело
      Пламя, озаряя купол закоптелый.
      Над огнём котёл кипел, на крюке подвешенный,
      Чёрный кот костёр кочергой помешивал.
      Жабы и гадюки ползали по полу,
      Совы от стены к стене шарахались сослепу.
      В груде трав сушёных Лачплесис укрылся.
      Но невольно всё же он устрашился,
      Как заворошились груды этой нечисти,
      Зашипели, дух учуяв человеческий.
      Тут из дверцы низенькой старушонка скрюченная
      Выскочила, крикнула: "Ах, вы, мразь ползучая!
      Кто чужой вошёл сюда,- шею сам свернёт себе!"
      Черпаком мешать в котле стала ведьма старая.
      Приговаривая: "Время ужинать",
      Трижды черпаком она о котёл ударила,
      И двенадцать девушек из тёмной боковухи
      С ложками и плошками вышли к старухе.
      Получили варево. Витязь разглядел его,
      Чёрной колбасы кусок, малость мяса белого,
      Словно поросёнок, показалось витязю.
      Тут в пещеру новую двери отворили.
      Стены той пещеры цвета крови были.
      И стояла средь пещеры кровавая плаха.
      И торчал топор в ней,- вогнанный с размаха.
      В той пещере двери новые открылись.
      И туда с горшками мяса ведьмы удалились.
      Лачплесис за ними прокрался незаметно.
      Белые там были стулья, стол и стены.
      Две большие печи по углам стояли.
      Был горох в одной, в другой - уголья пылали.
      Ведьмы молча сели, занялись едою.
      За едой не молвили слова меж собою.
      Дальше дверь открылась в новые покои.
      Жёлтыми там были стены, свод, устои.
      Там двенадцать пышных постелей стояли.
      Ведьмы поели, косточки прибрали.
      "Ну, пошли на кухню, - старая сказала,
      Надобно глаза вам протереть сначала.
      Женишки-молодчики вскорости появятся,
      И пора красавицам к встрече приготовиться".
      Лачплесис поспешно на кухню воротился,
      В груде трав сушёных с головой зарылся.
      Тут на полку старая за горшочком слазала,
      Веки птичьим перышком девушкам помазала.
      И опять ушли они безмолвной вереницей.
      Витязь этим перышком мазнул себе ресницы.
      Будто пелена в тот миг слетела с вежд его,
      Всё он начал видеть иначе, чем прежде.
      Он в котле, где стыли ужина подонки,
      С ужасом увидел детские ручонки.
      И не колбасы там чёрные плавали,
      А змеи чёрные в подливе кровавой.
      Дальше пошёл он - в первые двери.
      Всё из красной меди было в той пещере.
      В плахе топор торчал с медной рукоятью.
      А на что он нужен, было непонятно.
      Всё в другой пещере серебром блистало:
      Стол и подсвечники, стулья и стены.
      То же, что казалось белыми печами,
      Стало вдруг серебряными шкафами.
      Серьги и перстни в одном, как жар, горели,
      А в другом - мерцали груды ожерелий,
      В третьей пещере всё было золотое,
      Стены и своды и сводов устои.
      Меж колонн сияли золотом постели.
      На постелях красные покрывала рдели.
      Во второй пещере ведьмы стали раздеваться
      Донага, как будто собрались купаться.
      Из шкафов старуха достала украшенья,
      Девушкам надела их на руки и шеи,
      Пышные их волосы жемчугом опутала.
      Лачплесис дивился, что не только Спидала
      И другие девушки казались знакомы.
      В золоте и жемчуге они по-другому
      Стали вдруг невиданно, дьявольски красивы.
      В медную пещеру, нарядясь, пошли они,
      Вкруг кровавой плахи рядышком встали.
      Спидала одеждою плаху накрыла,
      Взяв топор в руки, ударила с силой
      И при том злорадно так проговорила:
      "Вот я первая рублю, завтра - не признаю".
      И молодчик некий выскочил из плахи,
      Спидалу обнял. И оба улетели
      В тот покой, где были постланы постели.
      И другие девушки, сделав то же самое,
      Вслед за нею скрылись со своими молодцами.
      Были на молодчиках чёрные кафтаны28,
      Шляпы-треуголки сбиты на затылки,
      На кривых ногах - блестящие сапожки.
      Из-под шляп торчали маленькие рожки.
      После всех старуха рубила, восклицая:
      "Вот рублю последняя - завтра не признаю".
      И тотчас, шипя, из плахи выполз Ликцепурс29
      Или, как народ зовёт, хромоногий Нагцепурс,
      Набольший над ведьмами, всех чертей начальник,
      По кривой высокой шапке отличаемый,
      С козырьком, сработанным из ногтей остриженных.
      "Всё ли готово?" - спросил он ведьму старую.
      "Всё готово!" - пропищала, кланяясь, старуха.
      Ликцепурс по плахе тяпнул с размаха.
      Пламенем серным пещера озарилась.
      Плаха в золотую повозку превратилась,
      А топор драконом стал, пышущим яро.
      Ликцепурс поехал с ведьмою старой,
      В золотой пещере он остановился.
      На полу блестящем дракон развалился,
      Выдохнул из пасти искры, дым и пламя.
      Из постелей выскочили ведьмы с молодцами,
      Сатану приветствуя, пред ним заплясали.
      И опять на кухню ведьмы убежали.
      Острые вилы из кухни притащили,
      В пасти у дракона вилы раскалили.
      Поднялась тогда в повозке ведьма старая,
      Кликнула: "Войдите!" - и клюкой ударила.
      Расступились стены, задрожали своды.
      Вышли из пролома косматые уроды,
      Выволокли человека, белого от страха,
      На пол пред драконом бросили с размаха.
      И, узнавши пленника, испугался Лачплесис.
      Это был Кангарс, живущий в одиночестве
      В Кангарских30 горах, в лесу густом, дремучем,
      Хитренький ханжа, богомольное чучело
      Голосом ужасным Ликцепурс воскликнул:
      "Срок твой окончился, грешник несчастный.
      Ты сгоришь у пукиса в огненной пасти".
      Ужаснулся Кангарс казни неминучей,
      Жалобно взмолился: "Пощади, могучий,
      Дай отсрочку. Я ж тебе послужу попрежнему"
      И, подумав, молвил Кангарсу Ликцепурс:
      "Не мольба твоя, другие причины смогли бы
      В этот час спасти тебя и отсрочить гибель.
      Средь подвластных Перконсу изменников мало.
      С Перконсом бороться нам очень трудно стало.
      Но на счастье наше, в Балтию вскоре
      Люди чужеземные придут из-за моря,
      Будут завоевывать Балтию милую,
      Новую веру навязывать силою.
      Власть их новой веры хочу я видеть в Балтии,
      Принести должна она мне много прибыли.
      Веры той носители моими стали слугами.
      В этом деле помощи от тебя я требую.
      Тридцать лет за это дам тебе я жизни.
      Пастью дракона, злодей, поклянись мне,
      Поклянись бороться с нами против Перконса.
      - Я клянусь бороться с вами против Перконса.
      - Поклянись, что будешь родины предателем.
      - Я клянусь, что буду родины предателем.
      - Истреблять, клянись, защитников народа.
      - Истреблять, клянусь, защитников народа.
      - Ради пользы пришлых свой народ обманывать!
      - Ради пользы пришлых свой народ обманывать.
      - Вести сюда служителей чужеземной веры!
      - Вести сюда служителей чужеземной веры.
      - Убивать, клянись, всех, кто сопротивляется.
      - Убивать, клянусь, всех, кто сопротивляется.
      - В рабство обратить, в конце концов, всю Балтию.
      - В рабство обратить, в конце концов, всю Балтию.
      - Встань же и живи назначенное время.
      Кангарс встал, любезно приветствуемый всеми.
      Ликцепурс сказал, что уезжать пора ему.
      И поехал, всеми с почетом провожаемый,
      С ведьмою старой в ту пещеру медную.
      Черные молодчики из повозки ведьму
      Высадили, сами в повозку повскакали.
      Ведьмы щеками к полу припали.
      Вспыхнул вновь огонь удушливый, как сера.
      С громом скрылся Ликцепурс под пол пещеры.
      Поспешил и Лачплесис выбраться на волю.
      Но пробравшись в кухню, прихватил с собою
      Свиток, колдовскими покрытый письменами,
      В знак, что побывал он в Чортовой яме
      И что был свидетелем мерзостных деяний.
      В воздухе чистом ночном отдышался он.
      Но горело сердце в нём, жалостью терзаясь.
      Влез в дупло колоды он, притих, дожидаясь,
      Чтобы вышла Спидала, домой полетела.
      Провожая девушек, старуха говорила:
      "Спидала, скажу тебе нечто нехорошее:
      Лачплесис тайком был здесь, во время ужина.
      Видел, как с подругами ты тут веселилась".
      Спидала то бледной, то красной становилась.
      Первая любовь в её сердце превратилась
      В яростную ненависть Ведьма ж говорила:
      "Дерзкий нашёл бы гибель в пасти пукиса,
      Только повелителю не хотелось вмешиваться...
      Но, однако, всё же жить не должен Лачплесис.
      Он тебя в дупле колоды дожидается.
      Вы сейчас домой летите вместе с Серничкой31,
      Вверх по Даугаве, до утёса Стабурагса.
      Ты над самым омутом прыгай на колоду к ней,
      А свою колоду вниз бросай с заклятьем.
      Пусть с колодой Лачплеснс рухнет в бездну омута,
      А живым оттоль не выходил никто ещё!"
      Неба величьем овеяна,
      Прекрасным убранством сияя,
      Вернулась грустная Стабрадзе32
      В свой замок с собранья бессмертных.
      Долго ль ей, долго ль грустящей века
      В объятой дремотой громаде
      Скорби копящего Стабрагса,
      Средь вечных богов, одинокой,
      Долго ль ей, долго ли плакать еще
      О горестных Балтии судьбах?
      Иль никогда не забудет она
      Умолкшую древнюю славу?
      Там, где обычаи прадедовы
      Живы доныне, любовно
      Она по утрам от заморозков
      Туманом поля укрывает.
      В тёмную ночь она лодочников
      Отводит от водоворота,
      В полдень водой родниковою
      Поит пастухов и прохожих.
      Есть у ней дело любимое:
      Средь девушек доброго нрава
      Лучших порой выбирает она,
      В особое время рожденных.
      И под свои адамантовые
      Уводит подводные своды,
      Девушек многому учит, затем
      Замуж сама отдаёт их.
      Зовут их "дочками Стабрадзе".
      И тот, кому Лайма назначит
      В жёны такую девицу,
      Счастливым считается в мире.
      Витязь очнулся от смертного сна
      В постели из раковин пёстрых.
      Он изумлялся, оглядываясь,
      Не помня, не ведая, где он.
      Ложе под ним, словно зыблемое
      Потоком, слегка колыхалось.
      Волны сиянья лазоревого
      Лились сквозь хрустальные стены.
      Утварь златая, серебряная
      Высокий чертог украшала,
      В дивном порядке расставленная,
      Ласкала она его взоры.
      Только что Лачплесис стал вспоминать,
      Как с ведьмами ездил вчера он,
      Дверь отворилась в хрустальной стене,
      И девушка в ней появилась.
      И так была с виду она мила,
      Что невольно сказать приходилось:
      Лунному свету подобна она,
      Слитому с маковым цветом.
      А темносиние очи её
      Сияли, как день на рассвете,
      Но если посмотришь поглубже,
      В них омутов бездны темнели.
      Лёгкий воздушно-лазурный наряд
      Охватывал стан её стройный.
      Волосы, блёстками перевиты,
      Волной до колен ниспадали.
      И поражённому Лачплесису
      Казалось, богиня явилась.
      Встать он хотел, небожительницу
      Поблагодарить за спасенье.
      Та же ему не позволила встать,
      Говоря, что беречь надо силы,
      Ведь после всех приключений своих
      Ещё не оправился витязь.
      "Дай мне ответ, небожительница,
      Как эти чертоги зовутся!
      Дай мне ответ, небожительница,
      Как мне величать тебя можно?"
      "Зовут меня дочкою Стабрадзе,
      И ты в её замке хрустальном.
      Она из бездонного омута
      Тебя принесла в этот замок".
      Сильно забилось исполненное
      Радости сердце героя,
      Когда он узнал, что живая
      Она - эта девушка-диво.
      Завтрак ему предложила она:
      Мёд, молоко и лепёшки.
      И, попросив подкрепиться его,
      Дочь Стабрадзе удалилась.
      Тут облачась, как приличествует,
      Он встал и едой подкрепился.
      Дверь отворилась, и Стабрадзе
      Сама перед ним появилась,
      Ласково гостя приветствовала
      И спрашивала, как живётся.
      Витязь, ей кланяясь, благодарил,
      Сказал, что живётся прекрасно,
      Вечно бы жил в адамантовом он
      Дворце у богинь благосклонных.
      С видом загадочным Стабрадзе
      Лачплесису отвечала:
      "Быть может, когда-нибудь встретимся вновь33,
      И вечность не будет столь долгой.
      Ныне же боги судили тебе
      На жизненный путь возвратиться
      И богатырскими подвигами
      Стране послужить и народу.
      Славу в народе себе завоюй
      И счастье у сердца любимой!"
      Пламя во взоре у Лачплесиса
      Блеснуло. Он пылко ответил:
      "Мудрым богам благодарствую,
      Рад послужить я отчизне!
      Всё совершу, что завещано мне,
      И счастлив, что вижу в лицо я
      Светлую вечную Стабрадзе
      С прекрасной дочкой своею!
      Обе великой опорою мне
      Вы будете в жизни отныне".
      Стабрадзе отвечала ему:
      "Успеха тебе мы желаем!
      Трудно придётся тебе, герой,
      Бороться со злыми врагами,
      Что подползают исподтишка,
      Как Спидала-ведьма и Кангарс.
      Зеркальце это маленькое
      Я дам тебе, витязь, на счастье,
      И как начнут тебя одолевать
      Враги твои, ты покажи им
      Зеркальце это, и мигом они
      Рассеются перед тобою!"
      Зеркальце из ларца своего
      Стабурадзе достала
      И отдала его Лачплесису
      С наказом беречь пуще глаза
      Лачплесис поблагодарил
      Ее за подарок чудесный,
      Девушку также просил что-нибудь
      Ему подарить на прощанье.
      Девушка, с кос своих бисерную
      Сняв ленту, украсила ею
      Шапку высокую Лачплесиса
      И так, заалевшись, сказала.
      "Дара чудесного нет у меня,
      Но, шапку твою украшая,
      Другом отныне считаю тебя
      И счастья тебе я желаю!"
      Витязь был тронут подарком её,
      Не знал, что сказать в благодарность.
      Тут ему добрая Стабрадзе
      Сказала "Спешить надо, витязь!
      Вверх, на скалу я тебя поведу,
      Как Перконс великий велел мне.
      Лаймдотой34 девушку эту зовут,
      И скоро ее ты увидишь
      Лента же девушки бисерная,
      С волос ее снятая русых,
      Тебе еще лучше, чем зеркальце,
      В опасное время послужит
      Ещё раз в воротах Лачплесис
      На них поглядел, обернувшись.
      Свет из бездонно-глубоких очей
      Лаймдоты мягко струился.
      Но в то ж мгновенье сознанье его
      Затмилось, в воротах чертога
      И мёртвою каменной глыбою
      Упал он на влажную землю.
      Даугавы крутообрывистое
      Прибрежье заря осветила.
      Небо сияло безоблачное
      И вёдреный день обещало.
      Но вот из-за леса окрестного
      Тучка взошла небольшая.
      Ехал старик перед тучей, с бичом,
      Верхом на коне длинногривом35.
      В воздухе прямо над Стабрагсом
      Коня осадил он седого,
      Щёлкнул бичом, и сверкающие
      Ударили молнии в землю.
      Гром загремел, перекатываясь
      По небу от края до края.
      Тяжко потрясся Стабрагс, и вот
      Встал к жизни разбуженный Лачплесис.
      Всё им недавно испытанное
      С трудом, словно сон, вспоминал он.
      Но, всё припомнив, уверился он,
      Что явь, а не сон, это было.
      Два незабвенные образа:
      Ярко врезались в память:
      Спидала - злобно коварная
      И Лаймдота - чистое сердце.
      Слово себе он крепкое дал:
      От первой подальше держаться,
      А заслужить уваженье второй
      Достойными славы делами.
      Вниз по теченью идя, увидал
      Люди стоят у парома.
      Переправляться хотели они,
      Да взяться за вёсла боялись.
      Надобно было и Лачплесису
      На тот переправиться берег.
      Выгресть один посулился он им
      На быстрине близ порогов.
      Люди, поверив, уселись в паром,
      А Лачплесис взялся за вёсла.
      Но, словно спички, в руках у него
      Тяжёлые вёсла сломались.
      И подхватило их яростное
      Теченье, к порогам помчало.
      Путники перепугавшиеся,
      К смерти готовясь, молились.
      Не до того было Лачплесису,
      Грести он ладонями начал.
      Сильно, глубоко взбуравя волну,
      Он плот удержал на стремнине.
      Был он могучей стремнины сильней
      И вскорости к берегу выгреб.
      И удивлялись спасённые им
      Столь дивной неслыханной силе.
      Юноша, видом величественный,
      Огромнейших несколько брёвен,
      Словно тростинки держа на плече,
      На подвиг глядел с крутояра.
      Ношу оставя свою, он сошёл
      С обрыва и витязю молвил:
      "Люди зовут меня Кокнесис36,
      И здесь я считаюсь сильнейшим,
      Брёвна таскаю для крепости я
      Из близрастущего леса.
      Рою я рвы, насыпаю валы,
      Бревенчатый тын воздвигаю,
      Так как убежище надобно нам
      От всяких бед и напастей".
      Лачплесис поклонился ему
      И также назвал своё имя.
      Молвил, что, к Буртниекса замку спеша,
      Он в старом лесу заблудился.
      И заключили они меж собой
      Дружбу и вместе решили
      Путь продолжать, чтобы выучиться
      Премудрости в Буртниекском замке.
      Спидала... Можно ли ужас её
      Представить, когда на рассвете
      Витязя в добром здоровье она
      В воротах своих увидала.
      И попросила колдунья отца,
      Чтоб сам он двух юношей принял,
      На сердце плохо, мол, нынче у ней,
      Мол, в спальню пойдёт она, ляжет.
      Старый же Айзкрауклис радовался,
      Увидев живым и здоровым
      Гостя. Хотел он уж весть посылать
      Тревожную в Лиелвардский замок.
      Но не хотелось и Лачплесису
      Со Спидалой встретиться снова,
      И он прощенья у Айзкраукла
      Просил, что остаться не может,
      Что, мол, и так задержался он здесь,
      И дальше пора ему ехать;
      Молвил, что он заблудился в лесу,
      А Кокнесис из леса вывел,
      Айзкрауклис покрутил головой
      В недоуменьи, но всё же
      Витязю вывесть коня он велел,
      И тронулись други в дорогу.
      Спидала вслед им глядела в окно,
      Глаза её гневом пылали.
      "Скачи хоть до солнца! - шептала она.
      Тебя я настигну повсюду!"
      Юноши сутки в пути провели
      И славного замка достигли.
      Буртниекс приветливо встретил гостей,
      Спросил, кто они и откуда.
      Передал витязь поклон от отца,
      Сказал, что учиться он прибыл.
      Буртниекс любезно их принял тогда
      Учениками в свой замок.
      ЛАЧПЛЕСИС. СКАЗАНИЕ ТРЕТЬЕ
      Мрачно шумящим бором покрыты Кангара горы,
      Недра болотные дышат туманами между холмами,
      Прячутся в дебрях дикие звери, гады и змеи
      Ползают в топях, филины воют и плачут ночами.
      Страшно бедному путнику в этих краях заблудиться.
      Возле тропиночки узкой, на самом краю болота,
      Кангарса уединённая в чаще усадьба стояла.
      Только что Кангарс простился с последним из приходивших
      Нынче к нему за советом или за помощью в разных
      Жизненных трудных делах, за лекарствами от недугов,
      Только солнце зашло, дверь он запер, зажёг свой светильник,
      Пересчитал все подарки, что днём принесли ему люди,
      Всё уволок в кладовую, к добру запасённому прежде.
      Там сундуки и лари стояли, до крышек набиты
      Золотом и серебром, жемчугом и ценной пушниной.
      "Мд-да! - святоша бурчал, на богатства свои любуясь.
      Впрочем, не слишком ли дорого я от них откупился?
      Нагцепурс требует страшного... Впрочем,- что ж я? - об этом
      Больше никто не узнает. Ведьмы, боясь властелина,
      Слова не скажут. И почитать попрежнему люди
      Будут меня за святого. А в глупости их и в доверни
      Выгода скрыта моя. Дурачки мне нужнее, чем эти,
      Как бишь их?.. - родина, совесть, народ! Не хочу быть героем,
      Ради народа и родины всякие беды терпящим..."
      Так бормотал негодяй, любуясь своей кладовою,
      Кутаясь в тёплый кафтан. Ветер выл и шумел над горами.
      Глухо на западе слышался Перконса гром отдалённый.
      Кто-то в наружную дверь постучал. В удивлении Кангарс,
      Кто мог так поздно стучать? - открыл крюки и засовы.
      Спидала быстро вошла, но не в образе ведьмы, а в милом
      Женском наряде, какой все скромные девушки носят.
      "Здравствуй! - сказала. - Ты, гостей, наверно, так поздно
      Нынче не ждал?" "Не ждал, - отвечает ей Кангарс, - тем боле
      Рад я соседку прекрасную видеть! Ну, как живётся?"
      "Плохо живётся! - ответила дева. - Похоже, что сами
      Мощные боги орудуют против меня! И решила
      Я с тобой посоветоваться; может быть, если вместе
      Действовать будем, скорей своих целей достигнем".
      Спидала тут рассказала ему, что Лачплесис-витязь
      Ночью недавно тайком пробрался в Чортову яму
      И свидетелем был всех их мерзостей. После же, в омут
      Брошенный, чудом каким-то остался в живых и доныне
      Жив и здоров, а теперь он находится в Буртниекском замке.
      Сумрачно Кангарс слушал её, охваченный страхом,
      Вот он свидетель живой, в его тайну проникший, отсюда
      Слава дурная в народе пойдёт... И сказал он
      Спидале: "Ты поступила умно, сообщив мне об этом!
      Вижу, судя по всему, что боги его охраняют.
      Витязь, хранимый богами, опасным противником будет.
      Хитрые средства должны мы придумать, так чтобы сам он,
      Славы ища, на себя навлекал бы смертельные беды.
      Есть у меня на уме два способа, очень пригодных,
      Чтоб его погубить! Вот один: много лет уже не был
      Калапуйс, эст-великан, во владеньях латышских. Пошлю я
      Весть великану на озеро Пейпус37, что время настало
      Очень удобное, чтобы напасть на наши селенья,
      А латышей подговаривать буду ответно на эстов
      Выйти войною. Понятно, что Лачплесис - витязь отважный,
      Дома не высидит, а на войну отправится вместе
      С Буртниексом. Тут-то его и смерть ожидает. Уж если
      Встретится с Калапуйсом он - конец ему. Нет для эстонца
      В землях латышских противника". Спидала уже собиралась
      Кангарса благодарить, как внезапно слепящею вспышкой
      Молнии всё озарилось, и оглушительный грохот
      Громовый раздался над самою крышей, земля задрожала,
      Вмиг налетела ужасная буря. Всё небо гремело,
      Ливень хлестал потоками, падали с треском деревья,
      В чаще ревели медведи, совы и филины выли,
      Плакали и хохотали. Ужас, казалось, природу
      Всю охватил, когда Перконс слепящие молнии с громом
      Наземь бросал со всей своей мощью. Дрожа, замирая,
      Бледные, как мертвецы, злодей и колдунья стояли,
      Словно преступники пойманные. Они знали, что Перконс
      Ведьм, колдунов и нечистых стрелою своей убивает.
      "Ну и гроза! - прошептал Кангарс, трясясь. -Ты сегодня
      Не доберёшься к себе! Грозу пережди в моём доме!"
      Так говоря, он оконце прикрыл, погасил свой светильник
      И дрожащую гостью увёл в боковую каморку.
      Там, забравшись в постель и подушками уши закрывши,
      Ждали они, от страха дрожа, когда буря утихнет.
      Но - удар за ударом - гром грохотал. Колебались
      Горы окрестные. Дубы столетние с треском валились.
      Мнилось, что Балтии боги, бушуя с неслыханной силой,
      Небо решили свалить и землю скрыть под водою.
      Перконс как будто раскалывал в ярости купол небесный.
      Антримпс горы воды громоздил на клокочущем море,
      Волнами туч доставая и руша тучи на море...
      В Даугавы устье корабль без мачт и ветрил был заброшен
      Бурею. Мог потонуть он в любое мгновенье. Кричали
      Люди на палубе. Перконс и Антримпс на смерть обрекли их.
      Но человек свободен в поступках своих. Чужеземцев
      Ливы38 спасли. А спасли они своих беспощадных
      Будущих поработителей. Буря утихла к рассвету39,
      Солнце багровое встало над мёртвою зыбью морскою.
      Кангарс, поднявшись, взглянул на подругу. Спала она крепко.
      "Брр... ну и жутко же было! Добро, что ночь миновала.
      Думал я, Перконс решил уничтожить всех йодсов40. Отроду
      Страсти такой я не видел!" - кряхтел он, кафтан надевая
      И на крыльцо выходя. Видит: крыша сворочена с дому,
      Посередине двора повалились крест-накрест деревья,
      Изгородь сломана. Тут он заметил на узкой тропинке,
      К дому ведущей, двух незнакомцев: когда же к калитке
      Дома они подошли, - узнал в одном из них Кангарс
      Ридзиньского рыбак41, а другой был ему неизвестен:
      В длинной белой одежде с крестом на груди. Изнурённым
      Выглядел он. Рыбак рассказал, что в Даугавы устье
      Ночью разбился корабль и что этот - в белой одежде
      Был одним из спасённых, что он увидеться хочет
      С кем-нибудь из старейшин, а Кангарс, мол, ведает лучше,
      Как поступить, потому и привёл он к нему чужеземца.
      Пристально Кангарс и пришлый друг другу в глаза поглядели.
      Близкие души друг друга и за морем, видно, отыщут.
      Местным наречьем с трудом, но всё же владел чужеземец.
      Молвил он: "Дитрих42 - зовут меня. Жрец я великого бога,
      Сына на землю пославшего, чтобы весь мир осчастливить.
      Прибыл сюда я с людьми, что хотят здесь торговлей заняться.
      Буря расстроила замыслы наши. Но мы благодарны
      Богу за наше спасенье! Придётся нам основаться