— Это не люди, — твердо сказала мать. Майкл тяжело вздохнул.

— Мама, я не понимаю одного. Ну хорошо, идеология и политика, с этим все ясно, народу не нужно знать правду… Наверное, для вас так лучше. Но ты?! Тебе-то зачем скатываться на этот животный уровень?! Да, я знаю, вы вините американцев в том, что произошло. Но ты-то знаешь, что произошла обыкновенная техногенная катастрофа, причем из-за вашей торопливости! Вы сами включили Щит, не испытав его как положено! И американцы не виноваты в ваших ошибках.

— Ошибки?! Техногенная катастрофа?! — мать подалась вперед. Она улыбалась, но от ее улыбки становилось холодно и жутко. И говорила она тихо, свистящим от гнева голосом. — Ошибка, да?! Это было то, что вы, американцы, называете «Маленькая победоносная война»! Вы, сволочи, бомбили Россию, вот что за «ошибка» там была!

Она вскочила, схватила графин. Руки у нее дрожали, и вода расплескалась по столу, перелилась на пол, но мать не побежала за тряпкой. Она ничего не заметила. И, наполнив стакан, забыла выпить. Нервно обняв себя за плечи, она заговорила — быстро, не глядя на Майкла:

— Ошибка… Просто мы захотели жить по-своему. Нас давили тридцать лет. Мы проиграли холодную войну. Американцы диктовали нам, как одеваться, что читать, чем чистить зубы… Равноправие, демократия… Нас до сих пор тошнит от этих слов. Русский язык стал похож на пиджин-инглиш. Наши фильмы, наши книги — все было содрано с американского ширпотреба. Американский фаст-фуд… Тебе не понять. Они сбрасывали на наш рынок отравленное мясо, они заставили нас превратить Сибирь в гигантский могильник для ядерных отходов. Они сделали из нашей родины помойку. А мы захотели выбрать себе царя. Это наше право. В России не может быть демократии. Как папой римским не может стать женщина. Мы не хотим быть лишенным национальности американским потребителем. Мы хотим быть русскими. Они вопили, что у нас нарушаются права человека. А сами отняли у мира главное право — быть собой.

Ее душили сухие рыдания.

— Мы знали, что добром они не отвяжутся. Но экономическими санкциями нас не напугать. У нас была очень богатая страна. Нам угрожали, а мы посмеивались. Мол, пока гром не грянет, мужик не перекрестится, поэтому пусть грозят — нас это на работу стимулирует. Мы гордились собой, потому что никто этих американцев не боялся. А чтобы не повторить судьбу многих, очень многих стран до нас, мы подготовились. Когда американцы узнали про Щит, они орали так, будто начался конец света. Да, для них действительно начался конец света. Крах, беда, потому что они же ничего не могли поделать с нами! Они требовали, чтобы мы свернули программу. Они требовали, чтобы мы пустили к себе их эмиссаров. Они закрыли для нас все мировые рынки… А мы радовались. Вот тогда мы осознали, что мы действительно великий народ. Мы прожили так три года, и страна расцвела. Мы перестали перед ними унижаться, понимаешь?

Майкл не проронил ни слова. К сожалению, он слишком хорошо знал, как ведут себя Большие Штаты в отношении других стран. И термин «маленькая победоносная война» ему тоже был знаком. Силверхенд потерял руку в такой войне…

— Они озверели, когда мы объявили дату преобразования России в монархию. Мы ликовали даже тогда, когда стало ясно — будут бомбить. И все прекрасно понимали, что такое решение американцы приняли сразу. К нам вернулось больше половины эмигрантов. Они хотели быть русскими. — Она хрипло рассмеялась. — Они не знали, на каком принципе работает Щит. Мы сами его испытывали только на небольших полигонах. В четыре часа утра того дня, когда наш президент должен был венчаться на царство, началась бомбежка. Щит включился. Сам. Автоматически. Потому что это было заложено в алгоритм его действия. Вот тебе и вся «ошибка»! Никто не ждал такого эффекта. Нас всех, кто был в зоне действия Щита, вышвырнуло на другую планету. Все живое. Мы потеряли промышленность, мы потеряли стратегические запасы пищи… Но у нас остались люди. И мы выжили.

Мать отвернулась, прислонилась лбом к оконному стеклу.

— Американцы… — прошептала она. — Если у них отнять возможность совать нос в чужие дела, они передохнут. Когда-нибудь мы за все с ними расквитаемся, за все…

— Я понимаю, — осторожно сказал Майкл, — тебя понимаю. Но времена меняются, и люди тоже, и страны. Не лучше ли договориться? В конце концов, то, чем мы занимаемся сейчас, — такое же убийство. Надо ли вставать на одну планку с теми, кого считаешь врагом? Ведь сейчас у нас прекрасная планета, на которую никто не покушается…

Мать слушала его спокойно, — не перебивая. Майкл, ободренный ее молчанием, постарался развить свою мысль. Он говорил ровным дружелюбным тоном, взывая к логике и к чувству чести, к гордости и к христианскому смирению… Демагог, если посудить, он был знатный. Но ему хотелось кричать от отчаяния: его мать — фанатичка.

И вся эта огромная страна — страна фанатиков. Кто-то в большей степени, кто-то в меньшей, но разуму тут не место.

— Миша, — перебила его мать, — у вас там бытует миф, что русские исчезли, пропали и так далее. Американцы не поняли, что включился Щит. Они засекли серию взрывов. А потом они бомбили ту территорию, где когда-то была Россия. Миша, родной, Щит не вызывает пожаров. От чего, скажи мне, вся территория страны покрылась пеплом?! От чего горела нефть?! — она оперлась руками на край стола, наклонилась над Майклом. — Я побывала там. Там до сих пор жить нельзя. И я знаю, какие следы остаются от Щита, а какие — от бомб. Так вот, американцы думали, что Россия уничтожена их военной силой. Но мир отреагировал так, что им стало страшно. И тогда — не сразу — они продвинули легенду о том, что русские исчезли сами по себе. Ушли в параллельное измерение. Думаешь, так нельзя? А в двадцатом веке они устроили ядерную бомбардировку Японии, и всего через сорок лет японцы, среди которых полно было живых свидетелей, уже верили, что бомбили их русские, а американцы защитили, не позволили продолжать!

Майклу захотелось уйти.

— Когда американцы нас обнаружили, мы обрадовались — у русских память длинная, но не злая. Мы-то не знали, что наше возвращение — конец американского владычества. Зато они знали. И мы им были не нужны. Планету банально пытались захватить. Мы отбили три серьезных нападения. И теперь уничтожаем все объекты, сваливающиеся к нам в атмосферу.

— Это, извини, ни к чему не приведет. Все до поры до времени. Рано или поздно проблему придется решать.

— Дай боже, чтобы поздно. Для вас поздно. Потому что скоро у нас будут не только пушки, но и собственный космический флот. Скоро мы вернем принадлежащее нам по праву месторождение «третьего изотопа». У нас будет неиссякаемый источник топлива для наших кораблей. И вот тогда у нас не будет необходимости скрываться от вас. Тогда мы придем сами. И потребуем заплатить по счету. Вы заплатите. Потому что мы не оставим вам другого выхода. Вы ведь не можете уничтожить сразу планету, да? А мы можем уже сейчас. Мы и звезду взорвать можем. Ну как? Как тебе кажется, таких доводов хватит, чтоб ваше правительство признало наши права человека, а?

— Идиотка!!! — не выдержав, заорал Майкл. — Сама-то понимаешь, к чему это приведет?! Будете уничтожать планеты для устрашения парламента, да?! Сжигать звезды?! Вы свихнулись! Вы что, хотите из легенды превратиться в зверей, в террористов?! Или ты думаешь, что простому народу кто-то станет объяснять, что русские так защищаются?! Да хрен там! Вас обвинят в нападении!

— Ну и пусть. Нам — нам! — уже все равно. Если надо, мы уничтожим достаточно людей — да, и не смотри на меня так! — достаточно, чтобы нас навсегда оставили в покое, а наши павшие не вертелись в могилах!

Майкл встал и ушел. Даже дверью не хлопнул — прикрыл мягко и осторожно. Они все сошли с ума.

Майкл шел по красивому, но опостылевшему городу. Он прожил в нем год и не был ни минуты счастлив. И никогда не ходил бесцельно, как сейчас — равномерно переставляя ноги, поворачивая на перекрестках не осмысленно, а повинуясь прихоти.

Здесь не принято было слоняться бесцельно. Тем более — в середине рабочего дня. На него смотрели косо и осуждающе. Майклу было все равно. Он чувствовал себя разбитым и изможденным. Он запутался в реалиях этой жизни и этой страны. Он перестал понимать людей. Майкл признавал, что никогда не понимал. Он не хотел больше ничего.

Для него не осталось места в этой Вселенной. А других не существовало. Потому Силверхенд и прятал координаты планеты так тщательно, что попасть на нее мог любой. А те, кто живет на Земле-2, мечтают установить свое господство над Вселенной. Хуже — они мечтают уничтожить всех остальных. Они запутались в своем вранье. Их не уничтожали, но они придумали красивую и жуткую легенду — и сами в нее уверовали. А теперь легенда требует мести — и они загораются идеей джихада, забыв, что оснований для этого у них нет. Основания они себе придумали.

После разговора с матерью он пришел к Чернышёву. Задал ему несколько вопросов. Майкл не мог взять в толк, почему и Дашков, и мать твердили, будто месторождение «третьего изотопа» принадлежит Российской империи. Оно было открыто каких-то двадцать лет назад, когда русские превратились в миф.

— И тем не менее это чистая правда, — сказал Чернышёв. — Видишь ли, Миша, нам нужен собственный космический флот. Как ты догадался, вероятно, мы сбиваем не все корабли, попадающие в сектор нашего влияния. Некоторые мы конфискуем. Иначе мы оказались бы запертыми на планете. И мы не могли бы оказать никакого сопротивления в случае очередного вторжения. Но конфискованные корабли не подходят для наших целей.

— Каких? — жестко спросил Майкл. — Каких целей? Взрывать планеты?

— Не надо приписывать мне слова твоей матери, — осадил его Чернышёв. Майкл сделал вывод, что радикальные взгляды Натальи Лукиной не составляли секрета для ее коллег. — Они ни для чего, если честно, не подходят. Нам надо вести разведку ближайшего пространства, надо перевозить объемные грузы, надо осваивать другие планеты нашей системы. А попадают к нам лишь небольшие корабли, рассчитанные на трех-четырех человек экипажа. В сущности, эти суда годятся для деятельности на территории Больших Штатов, но и только. Поэтому мы решили пойти по другому пути. Посоветовавшись с Филиппом — твоим приемным отцом, — мы отобрали и подготовили группу очень талантливых молодых людей. Они должны были получить образование в Больших Штатах и внедриться в ваши исследовательские организации. В идеале им следовало использовать ваши мощности для разработок, в которых нуждалась наша космическая промышленность. Как видишь, мы ставили первоочередной задачей даже не кражу ваших технологий. Смешная цена за уничтожение России. Большинство членов группы не оправдало наших надежд, хотя они привезли очень много интересных изобретений. Но один человек, назовем его Василий, сделал куда больше, чем мы ожидали. В числе прочего он открыл планету с месторождением неизвестного материала. Она зарегистрирована на его имя.

— А корпорация PACT?

— Василий нуждался в крупной денежной сумме для продолжения своих исследований. Он оформил доверенность корпорации PACT, сроком на три года, на право добычи минерала.

— Понятно…

— Больше от него никаких сведений не поступало. Нам удалось выяснить, что его держали в плену по личному распоряжению Клиффорда Тейлора. Все это время Василия заставляли продлевать доверенность. Но несколько лет назад он умер. Прямых безусловных наследников у него нет, потому что он не успел обзавестись семьей. Как нам удалось узнать из надежных источников, завещания на постороннее лицо Василий тоже не составил. Его имущество должно отойти государству. Клиффорд Тейлор в таком повороте не заинтересован, поэтому факт смерти Василия скрывается. У нас, однако, есть доказательства. Поэтому сейчас мы ждем, пока истечет тридцатилетний срок, за который законные наследники, если таковые объявятся, могут предъявить свои права. А потом мы совершим два шага. Во-первых, выйдем на международную арену, напомнив о своем существовании, а во-вторых, докажем, что Василий был подданным Российской империи, поэтому месторождение есть собственность нашей страны. За это же время, полагаю, наши ученые подойдут вплотную к созданию реактора, использующего этот вид топлива. И как только у нас появятся такие корабли, нам не придется демонстрировать свою военную силу. Мы будем контролировать все пути космического сообщения.

Майкл тер виски.

— Да, и еще тебе полезно знать: Клиффорд Тейлор тоже санкционировал разработку двигателя нового поколения.

— Поэтому Лукина и провернула этот фокус с усыновлением? Чтобы выкрасть Гэйба, а меня подставить вместо него? Мы же двойники. Ну, или еще каким образом меня использовать, чтобы я не дал Железному Кутюрье вас обогнать?

Чернышёв молчал и загадочно улыбался.

— Я понял, — кивнул Майкл. — Вы планировали в ближайшем будущем сделать мне именно такое предложение. А что, мне ж другого места, кроме как в разведке, и не найти…

— Это можно расценивать как согласие?

— Вы мне другое скажите: планы вы строите мирные, но что вы сделаете, если фанатик вроде моей матери действительно сорвется с цепи и кинется мстить?

Чернышёв спокойно ответил:

— Мы примем меры, чтобы этого не произошло. Но, если… Миша, ты должен отдавать себе отчет в том, что никто не будет особенно жалеть американцев.

— Ясно. Да, ясно. Невинные люди погибнут. Их никто не пожалеет. Сейчас Вселенную раком ставят американцы, а будут русские. И в чем принципиальное отличие? Чем справедливость для одного народа отличается от справедливости для другого? Ну, по большому-то счету?

Чернышёв смотрел так, что Майкл осознал: его никогда не поймут. Не хотят. Не считают целесообразным. Использовать в своих целях — да, это выгодно. А понимать — незачем.

Он ушел в полном расстройстве, предусмотрительно обещав подумать. По крайней мере Чернышёв был с ним честен.

Майкл вышагивал по улице и думал, что неплохо было бы застрелиться. Его отец хочет получить двигатель на «третьем изотопе», чтобы завоевать Вселенную для себя. Но у него нет двигателя, поэтому Вселенная пока еще свободна. Его мать хочет получить двигатель на «третьем изотопе», чтобы завоевать Вселенную для русских — на самом деле тоже для себя. Но у нее нет двигателя и нет «третьего изотопа», поэтому Вселенная пока еще жива.

А Майкл меньше всего хотел, чтобы его отец стал диктатором, а мать — террористкой. Он видел два лагеря, которые рвались к власти. И он не желал победы ни одной из двух сторон, а третьей не было. И куда ему прибиться — Майкл не представлял.

У него устали ноги. Он остановился, огляделся в поисках вывески какого-нибудь кабака, где можно было бы посидеть, выпить пива — хотя хотелось водки — и подумать. Углядев между домами нечто похожее на вывеску, Майкл перешел дорогу и свернул во двор.

Вывеска.

На металлическом щите нарисована безыскусная кофейная чашка, а справа — два слова корявым почерком. Причем второе будто бы приписано позднее и другой рукой. В результате получилось «РУССКИЕ УШЛИ».

Майкл помотал головой.

Губы его самостоятельно растянулись в улыбке. Он толкнул низкие «салунные» двери. Перешагнув порог, Майкл задержался, привыкая к уютной полутьме зала. Слабо пахло свежеоструганным деревом. Окон нет, вместо них картины. Неплохие, в коричневых тонах, будто на стекле написаны. Стены на высоту примерно метр двадцать от пола закрыты панелями под дерево. Несколько пустых столиков, слева в глубине длинная стойка, около которой выстроились высокие барные табуреты. Если Майклу не изменяла память, этот зал предназначался для простого народа, который любит ввалиться с улицы и тут же плюхнуться за столик. А зал для клиентов придирчивых должен находиться за той тяжелой резной дверью, что виднеется в дальнем левом углу.

У него кружилась голова и бешено стучало сердце. Таких совпадений не бывает, твердил он себе. Это мистика, он внезапно провалился в собственное прошлое. И сейчас он, обремененный печальным опытом, сможет сделать правильный выбор — и прожить жизнь иначе.

Майкл осмотрел свою одежду. Он не удивился бы, узнав шелковый костюм, в котором был тогда, на Ста Харях. Но нет, на нем по-прежнему была тесноватая в плечах и короткая в рукавах кожанка, под ней — джемпер внатяжку и черные джинсы. Майкл огорчился.

Из-за стойки вышел рыжеволосый мужчина средних лет. В ковбойской шляпе и кожаной жилетке поверх клетчатой рубашки. На шее — шелковый черный платок. На жилетке бармен носил бэдж с русской надписью: «Джейк. Бармен».

На Джейка со Ста Харь он похож не был.

— Два пива и порцию раков, — отрывисто сказал Майкл.

И направился к. дальней двери.

— Вы куда, мистер? — спросил бармен. Он говорил без акцента, и слово «мистер» произносил на русский манер, проговаривая все буквы. — Там служебное помещение.

— У вас что же, один зал?

— Да. Мы недавно открылись, второй зал еще не отделан.

Майкл, неприятно пораженный отличиями, сидел за столиком в углу в полном одиночестве. Вскоре в бар втиснулась толпа студентов. Они хихикали, нервно оглядывались по сторонам. Экзотический ресторан, мля, догадался Майкл.

Становилось шумно. Он цедил пиво, лениво разламывал рачьи клешни и жалел, что зашел именно сюда. Только душу растравил.

Двери распахнулись и закачались от резкого толчка. В зал вошла молодая женщина. Строгий деловой костюм подчеркивал ее точеную фигуру, но юбка заканчивалась ниже колена. Волосы были подрезаны у плеч и выкрашены в модный розовато-пепельный цвет. Еще женщина носила темные очки.

Майкл узнал Людмилу.