Русские ушли

— Да запросто! У нас сегодня как раз Рябов дежурит. Его всегда в новогоднюю ночь назначают. Потому что ему по фигу, где праздновать, лишь бы водки побольше было. Мы ему всей казармой на три пузыря скинулись, чтоб он из своей конуры нос не высовывал. Нам-то тоже погулять хочется, да? Ну и вот. Жену его я лично к вашей майорше проводил и сюда пошел. А Рябов в девять вечера полтора пузыря выжрал и уснул на пульте. Чего хочешь, то и делай. А чё? — он оживился. — Новый год встретим, посидим еще, потом я своих соберу — и отсалютуем по полной программе! Только, это, мужики, — без заряда. За заряд нас к стенке поставят. Взрыв-то в атмосфере получится.

— На фиг! — сказал Чагин. — Нам повеселиться надо, а не что-то там еще. Интересно просто, как юрские отреагируют, если на них ракета свалится?

Идею поддержали. Майкл не собирался думать, каким сбоем техники станет объяснять «случайный» запуск баллистической ракеты, пусть и без ядерной боеголовки. Это потом, завтра, а сегодня хотелось развлечения.

Чужие появились на экране ровно в пять минут первого. Хорошо еще, такта хватило подождать, пока унтера проводят уходящий год и встретят наступающий.

— Глянь! — изумился Кучен ко, тыча пальцем в экран.

Так они и ворвались в жизнь Майкла. В роли дверного звонка выступил пьяный голос собрата по армии.

Он даже не сразу понял, что — вот оно, то, для чего они подписались торчать в этой глуши три года. Для него Чужие пока были зеленой точкой на экране радара.

— Высоко. И далеко, — с уважением заметил По-плюшев. — А классно «Ромашка» работает, да? «Лютик» заорет только минуты через три.

— Ох, где-то артиллерии не повезет, такой переполох поднимется… — сказал Майкл.

Выпили за переполох.

— Мих! — позвал Чагин. — А ты глянь, куда они прутся! В ваш квадрат, ебтыть! Не, ты не кивай, ты сам посмотри! Цель, мать ее за ногу, ваша! — он гаденько хихикнул. — Переполох-то у вас поднимется! Боевая тревога, ха-ха!

Майкл промычал нечто неопределенное.

— А чего ваши не сбивают? — поинтересовался Поплюшев у Майкла через пятнадцать минут, когда они выпили за падающее с неба приключение. — Они ж скоро в атмосферу войдут. Чё твои, спят, что ли?

— У нас Рябов дежурит, — напомнил Майкл. — И я его будить не пойду. Оно мне надо? Пусть ваши курьера посылают, а тот мучается. Потому что Рябова до четырех утра не растолкаешь, проверено. Да и как я ему объяснять буду, откуда узнал про Чужих? Так и скажу, что с вами в секретном бункере водку жрал в нарушение Устава?

— Тоже правильно, — согласился Поплюшев. — Ну что, за легкую службу!

…Потом Майкл вспомнил, что он к моменту, когда обнаружили Чужих, успел выпить не меньше полулитра хорошей русской водки. Наверное, этим и объясняется его благодушное попустительство. А также все, что он предложил после очередного стакана. Хотя начал не он.

— А на кой нам сдался ваш Рябов? — спросил Чагин. — Мы ж решили, что салютовать будем. А? Еще лучше, можно боевой пуск устроить. И никто нас не выдерет, потому что мы свой долг исполним.

— Не, — сказал Майкл. — Не пойду я в казарму. Я пока ходить буду, вы всю водку вылакаете. Пускай без нас разбираются. А Рябов давно надоел, я не заплачу, если его под трибунал отправят.

Тут-то его и осенила идея.

— А давайте их посадим? — предложил он.

— Ну ты дурак, — забормотали вокруг. — Бактериологическое оружие…

— Это вы идиоты. Кретины и уроды. И мозги у вас атрофировались. Нет, ну вы сами подумайте: кто ж позволил бы их взрывать, если б там бактерии были?! Если сжигать, то надо сажать аккуратненько, чтоб не рвануло, потом везти в могильник и там хоронить. А то расползется чума инопланетная. Это во-первых. А во-вторых, откуда узнали, что это именно Чужие и хотят нас именно колонизировать, если их никогда не сажали, а исключительно сбивали? Их надо посадить и взять языка.

— У них корабли — роботы. Без живых, — поправил Поплюшев.

— Тем лучше! Распотрошим и вытащим координаты их базы. Наши тогда смогут упреждающий удар нанести.

Поспорив для проформы, собутыльники признали правоту Майкла. Решили сажать. Майкл, пьяный и веселый, заявил, что у всех роботов должна быть несущая частота, по которой они получают приказы. С какого потолка он взял эти сведения — наутро сам удивлялся. Принялся накручивать верньеры радиостанции, пытаясь эту «частоту» нащупать. Звук вывели на колонки — все хотели послушать, отзовутся ли Чужие.

Унтера молчали, жарко пыхтели, толкались и забыли про водку. Майкл надувался от гордости, чувствуя себя манипулятором реальности.

А потом душную тишину каморки разорвала ясная английская речь.

Майкл чуть сознание не потерял.

— Это не Чужие, это люди! — заорал он. — Они терпят крушение!

Он не почувствовал, как изменилось настроение собутыльников. Майкл орал в микрофон, орал на родном для себя языке, конечно, не думая, что завтра его поволокут к особисту… Ему отвечали, и Майкл слышал, как все у них плохо. Их обстреляли, у них поврежден двигатель, не осталось топлива, корабль практически неуправляемый, здесь какая-то пиратская база неподалеку, не иначе, потому что кому надо обстреливать совершенно мирный частный корабль? Майкл командовал, выбрав им для посадки аэродром собственной части, руководил и утешал.

А потом их не стало.

Землю тряхнуло, с потолка посыпалась густая пыль с крошевом штукатурки. «Ромашка» пискнула и погасила все мониторы. Майкл заорал дурниной, выбежал наружу, кто-то вслед выбросил его бушлат и даже остатки водки — в знак презрения к предателю. Этого Майкл уже не видел. Он туда больше не вернулся,

Их сбили метеорологи, которые отвечали не за погоду, а за противовоздушную оборону. Сбили метрах в трехстах от поверхности. Дали залп в упор, отчего не только в окрестных военных частях, но и почти во всех домах Южногорска-23 повылетали стекла.

Майкл стоял по яйца в снегу. Вокруг — жалкие обломки корабля, в котором не было никаких Чужих, а были самые обыкновенные люди из соседней Вселенной. Как они сюда прорвались, непонятно и уже никто не узнает. Потому что после прямого попадания автоматика не успела загерметизировать спасательную капсулу. Люди разбились. Майкл видел куски их тел, разбросанные по белому полю. Стоял и плакал.

* * *

— Ты негодяй, — сухо произнесла мать.

Майкл посмотрел на нее исподлобья. Она ничуть не изменилась за месяцы, которые он ее не видел. И думалось ему, что мать не менялась последние лет десять. Неизменно подтянутая, с гладко зачесанными в узел крашеными черными волосами — седину прятала, — с ледяным взглядом и профессиональной улыбкой. Какая была, такой осталась.

Ничего не сказал, отвернулся. Стал с независимой миной грызть ноготь на большом пальце.

— Я не хочу видеть тебя в своем доме, — добавила она.

Майкл не выдержал:

— Тогда не надо было усыновлять меня. Я тебя заставлял? Хрена! Но я показался тебе выгодным вложением капитала. Мало ли, отец на смертном одре раскается и мне в наследство месторождение «третьего изотопа» оставит? Сомнительно, но почему бы и нет? Вот ты на всякий случай и предъявила на меня права. А случаи, дорогая мама, разные бывают. Не повезло тебе со мной.

Она не дослушала. Последние слова Майкл говорил уже закрывшейся двери. Пришел конвоир, отвел его в камеру. В окружной комендатуре одиночек не было, но для Майкла освободили четырехместную. Жил один, как король. Наслаждался роскошью. После трибунала он о таких условиях жизни мечтать будет. Если у него вообще останется жизнь. Могут и расстрелять, статья нешуточная.

А все потому, что три с лишним года назад его предупредили обо всем, кроме самого главного.

…Из-за взрыва на космодроме Майкл потерял возможность улететь с планеты. Не мог он и связаться с Силверхендом. Оставалось надеяться на то, что пират спохватится — где корабль? — и пошлет кого-нибудь на проверку.

Чтобы скоротать время ожидания, Майкл пьянствовал. Пока не понял, что улетать уже не хочет. Тогда он записался на прием к консулу, постоянно находящемуся у космодрома. Накануне аудиенции Майкл старался не напиваться, чтобы с утра похмелье не доставало, но, естественно, на почве волнения наклюкался основательно и к утру протрезветь не успел.

Он сидел в стильно оформленном кабинете, консул безупречного вида по-пилатовски умывал руки — то есть читал последнюю мораль перед тем, как принять от залетного чудака прошение о подданстве. Мол, чувак, у тебя есть еще возможность отказаться, и если сейчас не возмутишься, то я тебя слегка предупреждал.

— …разумеется, я с глубоким уважением отношусь ко всем формам республиканского правления, — мягким, хорошо поставленным голосом рассуждал консул. — В истории России есть периоды республики. И это не только печально известная Советская Республика. Есть куда более положительные примеры — традиционные формы именно русской республики, прежде всего новгородская…

Майкла терзала головная боль. Он хотел похмелиться, но понимал, что, пока не будут исполнены все приличествующие случаю церемониальные «танцы», об этом и мечтать нечего.

— …первое время вам, уроженцу современной демократической республики, будет трудно принять наши традиции, нашу этику, насквозь пронизанную идеалами служения царю и Отечеству. Возможно, хотя я не хотел бы думать так плохо, вам кое-что покажется смешным или нелепым. Я бы хотел предостеречь вас от излияния… ненужных эмоций. Для нас монархия — самая естественная форма государственности…

Майкл сомневался. Однако полагал, что монархия в качестве истинно русской виньетки на здании государственной машины — это по меньшей мере занятно. Внутри наверняка обнаружатся вполне демократические институты. Иначе и быть не может — ни одному нормальному человеку не захочется быть рабом, пусть даже и собственной идеи. Время показало, насколько жестоко он ошибался.

— …вы привыкли считать, что подлинная свобода гражданина достижима исключительно в демократическом обществе. — Консул позволил себе едва заметную улыбку. — Там, где каждый имеет право избирать и быть избранным, где каждый имеет право на свободу высказываний… Конечно, если подходить к вопросу форл ально, то у подданных любой монархии по букве закона свобод и прав меньше. Как бы вы ни хотели, вас не изберут царем. Вам не дозволено, с вашим нынешним статусом, занимать некоторые государственные должности. Но это, разумеется, только формальности… Консул ловко переставил ближе к Майклу графин с водой. А секундой позже на поднос к стаканчику легла таблетка в бумажной упаковке.

— Питие на Руси требует особой культуры, — заметил консул отеческим тоном. — А без культуры оно превращается в пьянство. Позвольте посоветовать вам воздерживаться от чрезмерного употребления горячительного, покуда не научитесь пить правильно. Не умеющего пить у нас не уважают.

— Спасибо, — пробормотал Майкл. — Учту. Да не, это я распустился в мотеле от скуки, я себя в руках-то держу хорошо… — замолчал, уловив в собственных словах знакомые нотки оправданий и уверений законченного алкоголика.

Консул улыбался.

— Не волнуйтесь. Вам еще предстоит многое узнать. Например, что подданные империи в сущности заметно свободнее граждан демократических республик. Да-да, не удивляйтесь. Я говорю, разумеется, о фактической, а не о формальной стороне вопроса. В сущности, когда каждый гражданин равен другому, он ежесекундно вынужден уступать соседу, такому же равному. В Империи права каждого четко обозначены, и никто не может выйти за рамки своего текущего положения иначе, чем с воли царя — который есть, в свою очередь, подданный Бога и Отечества. Царь есть лицо Империи, ее непременная и непреложная принадлежность, в некотором смысле собственность всех подданных. Каждый подданный свободен потому, что он неотъемлемая часть самой свободной и самой гордой из всех стран. Вы ведь не станете отрицать, что свобода каждого человека определяется силой, которой он может поддержать свои права? И персональная свобода демократа, ограниченная его личными, человеческими возможностями, не идет ни в какое сравнение со свободой и мощью страны. Здесь не каждый сам по себе, здесь все — часть единого организма. На управление впрямую не может воздействовать ни отдельно взятый гражданин, ни подданный — тут империя равна республике. Но у подданного есть уверенность, что за ним стоит не некая разнородная толпа, где у каждого свое мнение, а единомышленники. Это свобода уже не личности, а крепкого объединения личностей, составляющих гиперличность Империи. Собрание частных сил в республике не может сравниться с эгрегором полей имперских подданных.:.

Майкл почувствовал, что его грузят. Таблетка оказалась действенной, головная боль отпускала.

— …у монархии есть и еще один несомненный плюс. Вы, как менеджер высшего звена по базовому образованию, сможете оценить по достоинству эту характеристику. Видите ли, выборная власть — это воистину дьявольское изобретение, погубившее многие великие государства. Демократические институты, позволяющие избирать правителей, не защищают от роковых ошибок. Избиратели ищут в вожди хорошего человека, который понимал бы их чаяния. Но что, если они ошиблись и избрали ловкого лицемера? Или не ошиблись, но сам вождь имеет смутные представления об управлении? Нет, так нельзя. И эту ошибку мы исправили. Наша система наследственных институтов, дворянства и ранговой лестницы позволяет не избирать, но воспитывать своих чиновников. В Российской империи у власти стоят прежде всего специалисты высочайшего класса, посвятившие всю жизнь науке управления. Многие учатся с младенческих лет, и это прежде всего наши богоданные государи…

Майкл понимал. Править должны те, кто умеет это делать. Никто не пойдет лечить болезни к симпатичному человеку, который ни хрена не смыслит в медицине. Никто не простит повару отравы только потому, что тот — добрый приятель. И никто не доверит руководство компанией типу, который поулыбался и сказал, что всем сочувствует. Диплом покажите-с, а потом будем говорить. А лучше — диплом покажите и извольте на аттестацию проследовать. Выдержите экзамен — будем думать. Провалитесь — ищите себе другую вакансию. Через две недели ему вручили первый официальный документ — справку о предоставлении прав подданного, основание для выдачи паспорта. В справке значилось его английское имя, написанное русскими буквами, возраст, профессия и семейный статус.

На следующий день он собрал вещи и перебрался в «образовательный лагерь». Его держали в обособленном секторе, занятия проходили по восемь часов в день. Учили всему, что обязан знать подданный Российской империи. И самое главное — тому, что никто и никогда не должен услышать от него правды о мире, оставшемся снаружи. Потому, что рядовые подданные Империи понятия не имели о существовании Больших Штатов.

Русские думали, что произошла катастрофа и теперь они одни во Вселенной. Они не ведали даже, что находятся уже не в прежней Вселенной, а в соседней.

А те, кого монаршей волей допустили к истине, костьми ложились, лишь бы правда не выплыла наружу.

Зачем и кому это нужно, Майкл представлял плохо.

Даже Силверхенд, изволивший прилететь, когда Майкл уже был три недели как подданный, особой ясности не внес.

— Так для всех лучше, — сказал пират. — Действительно лучше. Слишком много дерьма всплывет, если разложить по полочкам все, как было. Не лезь на рожон.

Силверхенд не отговаривал Майкла, не предупреждал, что будет трудно. Хотя Майкл мог бы остаться в его команде и с паспортом российского подданного. У пирата такой документ был. Но Силверхенд не заикнулся о том, чтобы вернуть Майкла в Космос. Вместо этого он привез в лагерь его мать.

Она оказалась худощавой, с крашеными черными волосами и таким цепким взглядом, что Майкл без труда распознал в ней офицера безопасности.

— Наталья Федоровна Лукина, — представил ее Силверхенд. — Моя жена. И твоя мать.

— Мне говорили, что мою мать зовут Марией.

— Наталья, — усмехнулась женщина. Голос у нее был низковатый, с хрипотцой. — Тейлор специально наврал тебе, чтобы ты не смог разыскать меня по имени. Он же тебя просто выкрал, пользуясь моим нелегальным положением и слабостью после тяжелых родов. Я пыталась тебя вернуть дважды, когда тебе было два и пять лет.

— Мне он сказал, что моя мать подбросила меня ему.

— Ну а что еще он мог сказать?

Майкл осторожно уточнил:

— Тут нет ошибки?

— Нет. Но мы сделаем соответствующие анализы, — ответила Лукина. — Я хочу доказать свое материнство, а не усыновить тебя.

Ответ был получен в тот же день. Да, все правильно, крутая офицерша — его родная мать. Майкл обрадовался только рассудком. Он давно составил себе образ матери, и Лукина нисколько с ним не совпадала. А может, дело было в том, что загадка его рождения разрешилась буднично. Случись это на Сигме-Таурус или на Ста Харях, Майкл долго не мог бы прийти в себя. Но произошло сие знаменательное событие в обстоятельствах, которые сами по себе были излишне фантастическими. И потому уставшее от впечатлений сердце не забилось учащенно.

По правде говоря, мать для него много сделала. Она добилась, чтобы Майкла выпустили в большой мир из лагеря всего лишь за подписку о неразглашении. Она позволила ему жить в своей квартире. Она предложила Силверхенду переписать на себя счета Майкла с тем, чтобы пират вернул ему соответствующую сумму, но уже в рублях. Мать, и никто другой, разработала Майклу подходящую легенду, с которой можно было не бояться, что каждый встречный-поперечный заподозрит в нем шпиона или сумасшедшего. Но она не любила сына.

К Майклу быстро привязались сестры — близнецы Анна и Мария. Они были до смешного похожи на него и даже ростом превосходили не только сверстниц, но и сверстников. Они охотно таскали Майкла по гостям и местам культурного отдыха. Радовались, что у них наконец появился спутник, на которого они не смотрят сверху вниз. А то, что спутник был один и к тому же приходился братом обеим, никого не волновало.

Потом Майкл получил паспорт — до того носил в кармане справку — на имя Михаила Филипповича Портнова и поступил в университет. В России, не признававшей существования Больших Штатов, полученное «за горизонтом» образование не стоило гроша ломаного. Надо было учиться заново. Мать убедила Майкла выбрать не знакомый экономический, а юридический факультет. Он не возражал. Поступил и тут же перебрался в студенческое общежитие. Мать видел редко, ограничивал общение телефонными звонками. Сестры пользовались любым предлогом, чтобы навестить его. Но интересовались больше его сокурсниками.

Майкл с головой ушел в учебу. Разговоры о политике, в которые его втягивал Подгорный, Майкла нервировали. Чуял скрытую ложь. Намеки о Чужих развлекали, но на уровне пьяных баек. И никто, никто и никогда не говорил открыто о том, почему Россия оказалась здесь. Нет, существовала официальная легенда, которой Майкл интересовался мало — потому, что знал правду. А зря не интересовался. Если бы раньше задумался, раньше бы и понял.

Русские верили, что Землю уничтожили Чужие. И нынешнюю свою планету они защищали тоже от Чужих. Не хватало одного звена.

И Майкл его получил.

В его сознании не укладывалось, что человек способен назвать Чужим такого же человека. Да еще и человека, чьи предки точно так же жили на Земле. Бывшего соседа. Он не понимал, как можно счесть Чужим только за другой менталитет, другой взгляд на государственную систему, другой язык.

Чужими в России называли американцев. А назвав, перестали считать их людьми и уничтожали, словно опасных животных.

Майкл не отрицал, что косвенная вина американцев в страданиях русских есть. В двадцать первом веке две державы оказались на пороге войны. Русские изобрели систему защитных устройств, названную «Щитом». Систему поставили на вооружение, толком не испытав. Результат — произошла техногенная катастрофа. Предназначенная отражать падающие сверху предметы — на манер батута — защита породила поле. Поле захватило внутрь себя, как в капсулу, все живое и часть неодушевленных предметов и устремилось в параллельное пространство. К счастью, капсула-переносчик прекратила существование не в открытом Космосе, а на поверхности планеты. К тому же подходившей для жизни едва ли не больше, чем родная Земля.

Вместо защитного зеркала русские изобрели уникальный гигантский космический корабль. Замечательно и великолепно. Но нежданный старт и неудачное приземление обошлись русским в полную потерю промышленности, строений и всего того, без чего современный человек не мыслит нормальной жизни. Это если не знать, сколько человеческих жертв повлек за собой неосторожный перелет: по прибытии неодушевленные объекты изъявили желание развалиться, и под обло№ ками оказалось слишком много живых существ. Кстати, перелет-переход был мгновенным. Жертв похоронили, обломки сгребли, не один десяток лет потратили на восстановление привычного уровня жизни. Кое-как отстроились, безнадежно отстав от американцев, которые к тому моменту создали на старой Земле глобальное государство, разлетелись по Вселенной и преобразовали свою страну в Большие Штаты, состоявшие из множества планет.

Русские же работали с идеологией. Чтобы люди не тосковали, родную планету объявили уничтоженной. Майкл с трудом, но признавал правильность подобного подхода. В самом деле, не стоит волновать население. А то оно вместо благоустройства территории будет заниматься строительством прожектов и испытаниями космических аппаратов.

Каким образом русских отыскали пираты — загадка. Но отыскали и наладили сотрудничество. Пираты стали первыми и последними, кому вход на русские земли не был заказан.

Остальных уничтожали.

И не только потому, что сохранялась давняя обида. Какие обиды, если сменилось уже восемь поколений? Уже никто не помнил, какой была Земля. Пришельцев уничтожали, чтобы не разрушать удобную легенду. Чтобы никто не узнал первую главную ложь — Земля осталась и процветает. И никто не раскрыл бы вторую главную ложь.

Никакого параллельного пространства не существовало.

Русские обитали в той же Вселенной. На удивительно удобно расположенной планете. Но они были слишком слабы, чтобы отстоять свою независимость от Больших Штатов. Колонизация, пусть и мирная, в их планы не входила. Поэтому русские хладнокровно сбивали корабли чужих граждан, а своим врали, будто других людей, кроме живущих на этой планете, не осталось.

И поколения детишек впитывали эту ложь. Они росли с ней. Они обожали свою родину и ненавидели Чужих, которые могли уничтожить ее, как однажды уже уничтожили. Они все, даже просвещенные круги, были патриотами, допуская неверность в мыслях одним русским государям в пользу других. Это не измена, если посмотреть непредвзято. Все ж. одной крови. И если кому-то не нравилась мысль, что придется воевать со своими братьями, то в отношении Чужих во мнении сходились: агрессивных тварей надо убивать. Потому что в этом заключается долг человека и патриота.

Очень легко быть патриотом, когда не знаешь, против кого воюешь.

* * *

В бараке Майкл прожил всего сутки. Собственно, там он не успел даже появиться. Его доставили в лагерь для осужденных на пожизненную каторгу рано утром. Пока оформили, пока он прошел медицинское освидетельствование, пока помылся и получил комплект каторжной униформы — наступил вечер. Начальник отряда, к которому приписали Майкла, уже закончил рабочий день и ушел домой. Вызывать его не стали, решив, что новый заключенный прекрасно перекантуется в карцере. А Майкл так хотел спать, что ему все равно было, где упасть. Не возражал против бетонного пола в камере, где нельзя вытянуться во весь рост. Лишь бы ее ни с кем не пришлось делить. К слову, карцер, куда его определили, явно предназначался для привилегированных каторжников — каменный мешок без окон, но с деревянными нарами, комплектом спальных принадлежностей и отхожим горшком с крышкой. Этакий VlP-угол, куда ставят шалунов. Потом Майклу принесли ужин, воду и оставили в покое до утра, предупредив, что яркий свет горит круглосуточно — не гостиница все же.

Он не успел как следует разозлиться на себя, на свои с шибки, которые раз за разом приводят его на пожизненную каторгу. Съел нехитрый ужин и свалился на нары, не раздеваясь. А утром его помиловали. Майкла об этом известил охранник, отперший дверь карцера.

— Везучий! — радостно сказал молоденький солдат-первогодок. — Не успел приехать — и сразу уезжать. Помиловали тебя!

Майкла провели в канцелярию лагеря. Там он снова переоделся в гражданку (ту самую, в которой уходил в армию и которая стала ему тесна). Ему принесли завтрак, потом попросили обождать в приемной начальника лагеря. Майкл обождал.

А к тому, что за ним приедет бывший его ротный, Майкл не был готов. Дашков красовался в новеньком майорском мундире.

Они обнялись как старые и закадычные друзья. Дашков вручил Майклу папку с его документами и вывел за ворота зоны. Там их поджидал длинный черный автомобиль.

Майкл растерянно перебирал бумаги. Теперь он уверился, что сестры действительно его любили. Втайне от матери близнецы добились высочайшей аудиенции и обратились с просьбой о помиловании. Их приняла императрица. Анастасия Ильинична внимательно выслушала подлинную историю залетного подданного, который из-за незнания едва не совершил роковую ошибку, и воспользовалась своим правом помилования. Майкл был свободен. Причем от всего — и от солдатской лямки в том числе. В армию мирного времени судимых брали только по особому решению, по индивидуальному прошению, потому что служение царю и Отечеству есть почетный долг. Абы кому войсковое знамя позорить не позволено.

— А у меня тоже жизнь налаживается, — усмехнулся ротный, глазами показывая на майорские погоны. — Та дама, про которую я вам говорил, арестована за участие в заговоре против короны. Колесики закрутились в обратную сторону. Я отныне прошен и вновь в милости. Приписан для дальнейшего прохождения службы к Воскресенскому авиационному полку императорской гвардии.

— Поздравляю, — пробомотал Майкл, все еще разглядывающий свои документы, изучающий каждую завитушку красивой подписи государыни. — Интересно, что означает «авиация» в нашей конспиративной системе?

— То и означает. Для императорской гвардии сохранены прямые наименования. Мне еще понадобится закончить офицерские курсы переквалификации, я ведь не авиатор, а артиллерист широкого профиля — ракеты, ПВО, пушки, минометы. Но занятия начинаются через месяц, а пока я получил внеочередной отпуск для переезда в Московскую губернию и обустройства. Собираться мне недолго, за два дня я переехал, а оставшееся время решил потратить на исполнение обещания.

— Это вы про Павла?

— Про него. Трудно было… Но сейчас все препятствия позади. Зачислен именным указом на первый курс артиллерийского отделения Корпуса. К занятиям приступил с опозданием, но не страшно — нагонит. За первый семестр он экзамены сдавал экстерном, и я горд за него: сдал без единой запинки. А потом мне пришло в голову, что я мог бы вам помочь. Вы, Михаил, достойны наказания за неподобающее унтер-офицеру поведение, но это три года штрафного батальона, а не пожизненная каторга. Относительно же преступления, за которое вас осудили, то вы не могли его не совершить. Признаться, я сам не сразу понял, почему вы так поступили. И только потом догадался — вы ведь не знали, с кем именно мы воюем. У вас сложились ошибочные стереотипы. Все это я имел намерение донести до слуха его величества, но меня опередили ваши уважаемые сестры.

Красивый черный автомобиль доставил их в аэропорт. Майклу стало не по себе от мысли, что придется доверить жизнь ненадежному, отчаянно ревущему самолету, но он мужественно промолчал. Посадку объявили через час после их прибытия, за это время Майкл и Дашков успели пропустить по стопочке за встречу, за повышение, за прекрасных дам и за освобождение. Перелет до Москвы Майкл благополучно проспал: после всех переживаний двухсот граммов водки хватило, чтобы опьянеть. Иногда он просыпался от рева турбин, почему-то прекрасно слышимого в салоне. Правда, когда его растолкали на аэродроме в Москве, он засомневался насчет турбин. Возможно, то был угрожающий храп Дашкова, которого тоже сморила дрема.

Ротный повез его к себе домой. Семейству Дашковых в Москве принадлежало три особняка, и один из них находился в распоряжении наследника, то есть бывшего командира Майкла. Здесь они устроили маленький праздник, и Майкл не помнил, как оказался на широченной кровати в гостевой спальне.

Утром он задумался: куда податься. Перспективы рисовались далеко не радужные. С таким послужным списком нечего и думать восстанавливаться в университете. Какие-то деньги у него остались, но хватит их от силы на пять лет. Для того, чтобы открыть собственное дело, недостаточно. Если только лавку… Но Майкл меньше всего стремился быть принятым в купеческую гильдию.

Надо искать место. Он сильно сомневался, что его примут на государственный пост. Откровенно говоря, шансов на восстановление в университете было больше — целый ноль. Получить место шансов было примерно минус пять. Если не шесть.

В таком отвратительном настроении его застали сестры. Девушки пришли якобы поздравить с освобождением, на самом деле — мирить его с матерью. Они не отставали от Майкла всю первую половину дня, пока он не внял их уговорам. Ему, если честно, некуда было деваться.

Он ехал по московским улицам и заранее морщился, ожидая, что мать не пустит его на порог. Нет никаких оснований полагать, будто ее мнение о сыне изменилось с тех пор, когда она приезжала в комендатуру.

Но Майкл ошибся. Мать ждала его. Может быть, она и послала дочерей к нему в качестве парламентеров. Неважно. Его провели в столовую, где был накрыт стол на пять персон — считая Дашкова. За обедом никаких опасных разговоров не велось. Зато после трапезы мать вежливо попросила Дашкова развлечь барышень, а сама пригласила Майкла в кабинет. Показала ему на стул с подлокотниками, сама заняла место напротив, за массивным письменным столом. На поверхности его не было ни пылинки, ни листочка бумаги. Только графин с водой и два стакана. Больше ничего.

— Зачем ты это сделал? — в тоне матери не слышалось осуждения. — Я хочу понять.

— Затем, что я услышал голоса людей. Люди терпели бедствие. Я пытался помочь им. Вот и все.