— А как мне знать, не доносчик ли вы?

— Друг мой, мне нет необходимости быть доносчиком, потому что я довольно состоятельный человек.

Нил помолчал, потом решил разыграть еще одну карту:

— Мне известно, что мой кузен часто виделся с одной актрисой. Уж она-то, наверное, в курсе, откуда течет коньячок. Вот только говорят, что она будто бы уехала из Эдинбурга… Ну ничего, ее будет нетрудно найти.

Какая-то искра промелькнула в глазах незнакомца. Нил ждал, что победит: жадность или осторожность. Победила жадность.

— Я могу через час доставить вам бочонок коньяку. Куда принести?

— Я остановился вон в той гостинице. Второй этаж, третья дверь налево.

Человек попятился назад и растворился в ночном тумане. Нил немного помедлил, прислоняясь к стене, в надежде, что, может, еще кто-нибудь проглотил наживку. Спустя несколько минут он вошел в гостиницу, поднялся по лестнице и вдруг понял, что уже идет, не шатаясь, как пьяный. Нет, он явно не создан для притворства! Любопытно бы знать, как это его кузену удавалось разыгрывать из себя шута горохового столько времени?

Проходя мимо двери Джэнет, он замедлил шаг. Да, она, очевидно, терпит неудобства из-за того, что путешествует без горничной, но он не знал, что с ними будет и каким временем они располагают. Джэнет могли арестовать, и тогда ему и Александру пришлось бы ее вызволять и вместе с ней, собрав всех детей, пытаться выехать из страны. Теперь, однако, времени у них достаточно. Возможно даже, ей удастся вернуться в Лохэн и вести там безопасную жизнь. Что ж, он именно этого и хочет. Так должно быть.

И все же Нил едва слышно постучал в дверь. Если она спит, он вряд ли ее разбудит, но, если она не в состоянии уснуть, что вероятнее всего, он мог бы ответить на некоторые ее вопросы. Разумеется, надолго он у нее задерживаться не может, но она, наверное, очень беспокоится об Александре и хочет узнать о нем побольше. Раньше она была слишком потрясена сообщением, чтобы расспросить подробнее.

Дверь открылась почти сразу. Джэнет стояла на пороге — и была прекрасна. Она еще не переоделась, но волосы уже расплела, и они волной падали на спину. Яркий огонь в очаге зажигал в них золотой отблеск. Темно-голубые глаза казались синими и были полны невысказанных чувств.

Нил раскрыл объятия, и она прильнула к нему всем телом. Он наклонился и поцеловал ее в лоб. Вот этого делать не стоило, потому что уже в следующее мгновенье он покрывал поцелуями ее лицо со всей страстью, которая копилась в нем долгие годы.

Их губы встретились, Джэнет тихо застонала. Казалось, оба они всю жизнь ждали именно этой минуты. Нила охватило страстное желание, упорное и жгучее, как пламя ада. Он знал, что должен уйти сейчас же, сию минуту, но Джэнет поднялась на цыпочки и снова подставила ему губы.

Он целовал ее, и поцелуи становились все более жадными, безумными и отчаянными. В ее глазах тоже загорелся огонь страсти, осторожность отступила. Нил почувствовал, что Джэнет поднесла руку к его губам, и он поцеловал ее сначала в ладонь, потом — в тыльную сторону. Он больше не может сопротивляться и догадался по ее взгляду, что она тоже не может.

А Джэнет казалось, будто завеса упала с их глаз. Нил нежно погладил ее — так нежно, что у нее затрепетало сердце. Муж никогда не был с ней нежен. Он всегда грубо, варварски, насильно брал. А прикосновение Нила было бережным, даже почтительным. Джэнет больше не сомневалась. Она с упоением отдавалась его ласковым рукам, скользила ладонями по его груди. Да, она всегда его любила. Они с Нилом были как огонь и порох, и столь долго подавляемый голод требовал утоления.

Этот взрыв чувств уничтожил все преграды, которые она так старательно воздвигла между ними. Куда только исчезли ее гнев, недовольство, раздражение? Ведь он так много для нее сделал! Тихо и спокойно, никогда ни о чем не прося взамен. Он рисковал своей жизнью, чтобы спасти ее брата. Он готов был пожертвовать своим будущим, лишь бы ей ничто не угрожало. Он терпеливо старался сделать жизнь ее детей светлой и легкой.

Джэнет взглянула на его лицо — обветренное, угловатое, словно вытесанное из камня — и подумала о том, как же она любит этого человека. Как любит его темные брови, серьезные глаза, высокие скулы… Забыв обо всем, Джэнет расстегнула его жилет, и движением плеч он сбросил его на пол. Теперь на нем остались только простая полотняная рубаха и грубые кожаные лосины. Он неумело пытался развязать тесемки ее платья, и это Джэнет очень нравилось. Наконец платье упало к ее ногам, и она стояла теперь перед ним только в легком лифе и нижней юбке.

Он прижал Джэнет к себе так тесно, что ей показалось, будто ее тело стало неразделимо с его телом. Такого жаркого желания она никогда не испытывала. Даже не подозревала, что это возможно. Ее и раньше тянуло к нему, в юности они часто целовались и обнимались. Их влекло жадное плотское любопытство, хотелось познать друг друга до конца, но тогда они не испытывали такого страстного, яростного накала чувств.

— Ах, девочка моя! — прошептал он ей на ухо, словно давая понять, что больше не в силах смирять себя разумом.

Но ей некогда было вникать в смысл его слов, потому что он уже часто-часто целовал ее шею, потом задержался на мгновение в ложбинке горла и двинулся вниз, где в низком вырезе белели груди, и стал целовать то левую, то правую. И Джэнет отдалась волне неизведанных ощущений, которые нарастали, все настойчивее отзываясь во всем теле.

Нил ненадолго отстранился, словно стараясь всю ее вобрать в себя взглядом, и страсть вспыхнула в его глазах, одержимость безумным желанием. Сейчас он был другим, совсем непохожим на сдержанного, рассудительного Нила. От него пахло спиртным, но ей это было безразлично. Она хотела только одного — чтобы он не выпускал ее из своих объятий, последней, окончательной близости.

Ей давно этого хотелось — с его первого приезда в Лохэн. Но тогда она не позволила себе и думать ни о чем подобном, старалась выбросить эти мысли из головы. А теперь, теперь ее рука скользнула вниз — и Нил замер.

— Дорогая моя, я не могу сейчас остаться, — сказал он хриплым шепотом. — Ко мне должен прийти один человек. От этого зависит побег твоего брата из Шотландии.

Но Джэнет прильнула к нему. Он нужен был ей сейчас, она желала этого больше всего на свете!

Нет, это неправда. Больше всего на свете она желала, чтобы Нилу и Алексу, Колину и девочкам ничто не угрожало.

— Если ты согласна, я приду опять, — сказал он, коснувшись ее щеки.

— Правда придешь?

— Хотя этого делать не следует.

— А ты всегда делаешь только то, что следует?

— Если бы это было так, я бы не остался на ночь в гостинице, — ответил Нил, погладив ее по плечу.

— Я буду тебя ждать.

— Но это может быть поздно, — предупредил он.

Джэнет тяжело вздохнула. Она боялась отпустить его от себя. А вдруг он снова нарушит обещание и не придет, как восемь лет назад?

— Нет, девочка, — сказал Нил, словно угадав ее мысли. — Я больше так с тобой не поступлю. Хотя сначала мне придется кое-что рассказать тебе.

Какое зловещее предупреждение! Однако он уже одевался, и момент был упущен. «Но он придет, он обязательно придет», — твердила себе Джэнет. Ей было необходимо в это верить. Торопливо натянув жилет, Нил наклонился и поцеловал ее.

— Но если ты уснешь, будить тебя я не стану, — сказал он и, прежде чем она успела ответить, быстро вышел из комнаты.

Джэнет села у камина и стала ждать. Ей не нужно было огня, чтобы согреться, ее сжигало внутреннее пламя.

Но придет ли он? Или поздоровается с ней завтра утром, бросив холодный, извиняющийся взгляд? И сможет ли она это пережить?

Джэнет смотрела на огненные языки в камине. О чем еще он хочет ей рассказать? О каком-то неблаговидном поступке? Но что может быть хуже, чем утаить от нее, что Алекс остался в живых?

Так как они путешествовали налегке, Джэнет не взяла с собой ночного халата и поэтому сейчас сидела в лифе и нижней юбке, остро чувствуя свою наготу. Но ей не хотелось снова надевать платье, и поэтому она просто накинула на себя одеяло. Джэнет вспоминала о том давнем времени, когда в течение нескольких недель была счастлива и смело смотрела в будущее. Она так была уверена, что обрела истинную любовь, что встретила человека, который навеки сделает ее счастливой! Джэнет вспомнила, как он тогда смущенно улыбался при виде ее, как сдержанно и с достоинством выказывал свою любовь. Это чувство собственного достоинства всегда будило отзыв в ее душе, располагало к доверию. С годами она не исчезла — эта скромная, достойная манера держаться, и ей это по-прежнему нравилось в нем больше всего. Тогда почему же он отверг ее? Нил совсем не был похож на ветреного любовника и легкомысленного повесу. И уж тем более он сейчас на него не похож. Почему же он тогда так резко разорвал их отношения?

Может быть, Нил как раз и собирается ей все объяснить?

Джэнет прислушивалась к шагам, раздающимся за дверью, но постепенно погружалась в дремоту. Нил запер комнату и взял с собой ключ. Он обещал не будить ее, если она заснет. Нет, она ни в коем случае не должна спать!

И все-таки Джэнет заснула, однако сразу же встрепенулась, как только дверь открылась. Она обернулась и увидела входящего Нила. Он был без жилета, нес в руках бочонок и большую кружку.

— Не хочешь ли выпить со мной?

Опять у него был какой-то необычный, бесшабашный вид, что ее очень заинтриговало.

— С удовольствием. А что, собственно, произошло?

— Я узнал, как зовут контрабандиста, тайком промышляющего коньяком. Я поеду к нему и посмотрю, нельзя ли с ним договориться, чтобы он провез во Францию твоего брата.

Нил налил кружку доверху и протянул Джэнет. Она сделала глоток, и чудесное тепло разлилось по всему телу. Джэнет никогда не пробовала коньяк, ей очень понравился его вкус и аромат, но она вернула Нилу кружку. Ей незачем было подогревать себя спиртным — достаточно его улыбки, его прикосновений…

— Я бы хотела поехать к нему с тобой, — мечтательно сказала Джэнет.

— Я знаю, но гораздо более мужественный поступок — оставаться на месте, когда хочется все бросить и уйти. Ты сейчас нужна детям.

— Да. Я по ним страшно соскучилась. Я ведь в первый раз за все время оставила их одних. — Джэнет немного помолчала. — И еще я хочу увидеться с Алексом. Нил вздохнул:

— Постараюсь это как-нибудь устроить.

Джэнет внимательно посмотрела на него и прочла в его взгляде тщательно сдерживаемое волнение. Тогда она встала, уронив одеяло, взяла Нила за руку и подвела к кровати. Рука у него была горячая, и ее вдруг охватил страх. Она уже знала заранее, что ей совсем не понравится то, о чем он сейчас скажет.

Джэнет крепко сжала его руку. Наверное, надо было стыдиться, что она почти раздета, но странно, она совсем не испытывала смущения. Их словно связывала какая-то незримая нить, которая не порвалась даже за эти восемь лет.

— Так о чем ты хотел со мной поговорить? Нил обнял ее за плечи.

— Моя милая и храбрая девочка. Я не просто так послал тебе то письмо восемь лет назад.

— Но почему же? — спросила Джэнет с болью в сердце.

Когда я сказал дяде, что хочу на тебе жениться, он сообщил мне нечто, чего я прежде не знал.

Джэнет слушала, не перебивая. Пусть рассказывает все, хотя ей было очень страшно. Он весь напрягся и, волнуясь, все крепче сжимал ее плечо.

— Меня увезли от матери в раннем детстве. Она… была очень странной женщиной. Всегда молчала и не сходила с кресла-качалки. Не помню, чтобы она когда-либо сказала хоть слово.

Щека у него дрогнула, в глазах промелькнула мучительная боль.

— Я ей был не нужен, потому что она… жила в каком-то своем мире. А мой дед был несчастным, разочарованным в жизни и больным стариком. Однажды появился незнакомец и увез меня в Брэмур. Меня учили всему вместе с сыном маркиза — практически я стал его постоянным телохранителем. Лишь гораздо позже я узнал, что мой отец был братом маркиза.

Сердце Джэнет снова сжалось от тревожного предчувствия. А Нил продолжал после показавшегося ей бесконечным молчания:

— В тот день, когда я попросил разрешения жениться на тебе, мой дядя сказал, что моя мать была сумасшедшей и покончила с собой после того, как меня увезли. И что ее мать, моя бабушка, тоже была не в себе. В общем, эта болезнь наследственная и переходит уже несколько веков из поколения в поколение. Не знаю, может быть, и моя кровь отравлена этой болезнью, Джэнет. Я тоже могу кончить сумасшествием и не вправе иметь детей. Я не могу причинить тебе такое горе.

Джэнет сжала его руку. Слова Нила поразили ее в самое сердце. Она понимала, чего стоило ему это признание, и тем не менее тяжкий груз вдруг упал с ее души. Так вот что случилось восемь лет назад!

— Почему ты не рассказал мне об этом?

— Я говорил с твоим отцом, и он убедил меня не делать этого. Он сказал, что ты очень верный и преданный человек и можешь поступить вопреки велению разума. Он боялся, что ты из принципа, из ложно понимаемой верности ни за кого другого не выйдешь замуж, раз я не могу жениться на тебе. А мы оба хотели, чтобы ты была счастлива и имела здоровых детей.

— И это все говорил мой отец?

Слезы подступили к ее глазам. Ведь отец знал, как она несчастна, как страдает в разлуке с Нилом! Если бы он тогда ей объяснил все…

— Твой отец считал, что так будет для тебя лучше.

— Никто не может знать, что будет лучше для другого человека! — с болью в голосе возразила Джэнет.

Нил молчал.

Джэнет проглотила слезы. Однако Нил любил ее. Он любил ее настолько, что рискнул навлечь на себя ее ненависть!

— Но почему ты мне ни о чем не рассказал, когда впервые приехал в Лохэн?

— Я ведь не знал, что у нас с тобой… все так получится. Я думал, что постараюсь тебе помочь и потом уеду. Я не предполагал…

— Что любовь все еще жива?

— Да. Я думал, что после всего, что случилось, ты никогда не сможешь простить меня.

Страдание сквозило в его взгляде, звучало в голосе. Теперь-то она знала, как сильно и преданно он может любить. Она долго старалась не видеть этого, не признавать, отрицать, но любовь его была жива. Она проявлялась в его отношении к девочкам, в том, как он смотрел на Колина… В его сердце таился огромный запас нерастраченной любви, а он изо всех сил старался ее подавить и поэтому держался со всеми так отчужденно.

«Но ведь он не просто рассказал мне обо всем, — с горечью подумала Джэнет. — Тем самым он дает мне понять, что мы не сможем быть вместе. Никогда».

Джэнет опустила голову. Она не хотела, чтобы Нил заметил, как мучительно ей это знать. Пусть не видит, как ей больно. Достаточно ему своих страданий.

— Но у меня уже есть дети. Мне не нужно других детей.

— Дело не только в детях, моя дорогая. Дело в том, что я могу сойти с ума и не хочу, чтобы ты со мною мучилась в будущем. Я помню, как вела себя моя мать, как раздражалась, когда я прикасался к ней…

В его голосе звучала убежденность и окончательность.

— Но у нас ведь есть настоящее.

— Да, — повторил Нил печально. — Настоящее у нас есть.

Джэнет поцеловала его в щеку. Своей широкой ладонью он нежно отвел локон с ее лица и прикоснулся губами к ее глазам, осушая слезы.

— Я тебя всегда любил, дорогая моя девочка. И хочу, чтобы ты знала об этом.

У нее чуть не разорвалось сердце — с такой любовью и грустью он это сказал. Джэнет притянула его к себе. Жажда близости была нестерпима. Она хотела, чтобы его сердце билось у ее груди, страстно желала слиться с ним воедино — а там будь что будет.

Нил прижался щекой к ее щеке.

— Это неразумно, Джэнет, — прошептал он глухо.

— А мне все равно. Мы будем беспокоиться об этом завтра утром, но эта ночь принадлежит нам.

— То, что от нее осталось, — усмехнулся Нил, однако голос его вдруг охрип, и он снова завладел ее губами.

Желание сжигало их обоих. Джэнет еще успела услышать робкий голос рассудка, но что может слабый тростник перед натиском бури? Не только физическая страсть влекла ее сейчас к Нилу. Джэнет страстно хотелось, чтобы улыбка осветила его лицо, чтобы его глаза, полные муки, снова засияли радостью.

Она почувствовала, какое напряжение владеет Нилом, и ей вдруг захотелось отстраниться, пока еще не поздно. Ведь близость, полная, окончательная близость сделает вынужденное расставание еще горше. Ей еще мучительнее будет терять его, а она знала, что потеряет. Сомневаться не приходилось — он так ясно дал ей это понять.

Нил снова отвел локон с ее лица.

— Джэнет, я не оставлю семя в твоем лоне…

Но ей это было безразлично. Сердце гулко стучало в груди. Она знала, что он изнемогает от желания и теперь уже не свернет с пути страсти до конца.

Нил снял с Джэнет последние одежды и стал ласкать ее грудь. Он соблазнял ее, увлекал за собой в ту страну, где она еще не бывала. Джэнет казалось, что он воздвиг алтарь и на нем возлежала она, а он поклонялся ее телу, боготворил его и в то же время дерзко ласкал. И ее тело отвечало этим ласкам — так, что она сама себя не узнавала. Джэнет и не подозревала, что мужчина может заставить женское тело петь. Каждое прикосновение Нила было и нежно, и властно, и настойчиво, как движение смычка по струнам скрипки, и неумолимо вело к крещендо…

Джэнет вдруг увидела еще свежий безобразный рубец от мушкетной пули ее брата и легко, кончиками пальцев, коснулась раны. Он вздрогнул, и она отдернула руку.

— Нет, девочка, я дрожу не от боли. — Нил схватил ее пальцы и прижал к губам. — Если бы ты знала, — едва слышно сказал он, — как часто я об этом мечтал!

Джэнет вытянулась рядом с ним. Ей казалось, что она слышит, как часто и гулко стучит у него сердце. Еще никогда она не ощущала так остро близость другого человека, не испытывала такого удивительного единения, такой взаимности. Когда он вошел в нее, Джэнет показалось, что окружающий мир содрогнулся вместе с нею и звезды посыпались с небес.

Внезапно Нил оторвался от нее, оросив семенем постель. Джэнет молча смотрела, как он, вскочив с кровати, подошел к окну и долго стоял там, отвернувшись и сжав кулаки. Ей очень хотелось подойти к нему. Он выглядел таким одиноким. Теперь, без него, и она чувствовала себя снова брошенной и тоже одинокой. «Он никогда не потеряет над собой власть, — думала Джэнет. — И так будет всегда».

Нил повернулся. Лицо его снова казалось высеченным из камня. Подойдя, он сел на постель и взял ее руку в свои.

— Мне все равно, что твоя мать была больна, — сказала Джэнет.

— Но мне это не все равно. Я знаю, что это такое — быть ребенком больной матери. И никогда не подвергну такому испытанию твоего ребенка.

— Но ведь ты ничего не знаешь наверняка.

— Я, девочка, знаю достаточно.

Сердце ее разрывалось от боли — такой безнадежный был у него взгляд. Она и сама вдруг почувствовала всю горечь несбыточности.

Нил снова откинул локон с ее щеки, но теперь в этом жесте сквозила покорность судьбе.

— Я пойду. Тебе надо поспать.

— Останься со мной на эту ночь! — взмолилась Джэнет, забыв о самолюбии, гордости, былых сожалениях. Она хотела только одного — чувствовать рядом с собой его тепло, пусть всего лишь несколько часов. Завтра ему предстоит очень опасный путь, он снова будет рисковать собой ради нее и Алекса. И Джэнет не могла позволить ему сейчас уйти.

Нил едва заметно улыбнулся:

— Я не уверен, что смогу держаться от тебя на необходимом расстоянии.

— Надеюсь, что не сможешь.

— Ах ты, распутница моя!

Он внимательно смотрел на нее несколько секунд, затем подошел к столу, задул свечу и лег рядом с Джэнет на кровать. Она скользнула в его объятия, и он прижал ее к груди.

Так они и провели остаток ночи, ни на мгновение не размыкая объятий.