Это и в самом деле походило на свадебное сборище. Народом было заполнено все пространство между домом и кузницей. Над площадью разносился шум веселых голосов. Недоставало только песен да плясок - того пьяного веселья, без которого обычно не обходятся свадьбы.
      Едва Ушаков появился на улице, как шум сразу стих, собравшиеся склонились перед ним в низком поклоне. "Уж не за царя ли принимают?" усмехнулся Ушаков.
      Тарантас был уже исправлен. Несколько мужиков под руководством Федора ставили на место сундуки, кучер запрягал лошадей. А где же сам кузнец? Ах, вот он!.. Спешит-ковыляет со своей деревяшкой, на костыль опирается, рыжие длинные волосы ветром разбросаны. Неужели это он собрал столько народу? Когда же успел?..
      Кузнец спешил к нему. Подошел, поклонился и, выпрямившись, гаркнул по-солдатски:
      - Рад доложить, ваше высокопревосходительство, тарантас готов. - И с посветлевшими вдруг глазами добавил: - Здравия желаем, батюшка наш Федор Федорович!..
      Ушаков пристально посмотрел на него:
      - Что-то я не припоминаю...
      - Да как же, ваше высокопревосходительство!.. - вскричал в смущении кузнец. - В южные моря ходили. Греческие острова брали.
      - Ионические?
      - Во, во, Ионические.
      - Какого корабля? Своих матросов я в лицо знал.
      - А я не матросом был, я в десанте служил. Корфу брал с матросами. Там ядром и садануло меня в ногу.
      Ушаков протянул ему руку. Кузнец хотел было ее поцеловать, но Ушаков, не позволив этого, привлек его к себе и крепко обнял.
      - Спасибо, что не забыл о славном походе нашем!
      - Да разве можно забыть сей подвиг? Сей подвиг навечно сохранится в памяти народной. Верно говорю? - обратился кузнец к окружавшей их толпе.
      - Верно, батюшка! Истинный крест!.. - раздались голоса.
      Кузнец повеселел.
      - Это все наши, деревенские, - сказал он бывшему своему командующему, головой показывая на толпу. - Они вам все кланяются, потому как по рассказам моим все о вас знают. Да что они!.. Слава добрая по всей Руси о вас идет. Спасибо, отец наш Федор Федорович!
      Толпа выжидательно смотрела на Ушакова: что же он сам скажет? Ушаков, однако, молчал. Когда его хвалили в глаза, он всегда терялся и не знал, что говорить в ответ. А сейчас он был просто растроган.
      Выручил Федор. Слуга подошел к нему и громко, чтобы слышали все, сказал, что экипаж готов и можно ехать.
      - Прощайте, друзья мои, - поклонился Ушаков толпе. - Да хранит вас Бог!
      - Прощевайте, батюшка! Прощевайте!.. - послышалось со всех сторон. Мужики стояли с обнаженными головами, их лица лучились восторгом, крикни сейчас кузнец "ура" в честь знатнейшего гостя, и они тотчас подхватили бы, как солдаты. Но кузнец, казалось, лишился голоса, он только с выражением преданности смотрел на отставного адмирала, и серые, отцветшие глаза его наполнялись слезами.
      Федор торопил. Он боялся, что его хозяин не выдержит наплыва чувств и тоже выкажет слезы, а доходить до этого ему было нельзя. Слезы могли только испортить такую хорошую встречу. Мужики видели в адмирале героя России, а героям доходить до слез не полагается. В этом Федор был твердо уверен.
      Растроганный встречей, Ушаков уселся наконец в экипаж. Федор опустился на сиденье с ним рядом и приказал кучеру трогать. Тарантас тряско загромыхал по кочковатой дороге.
      - Ну, слава Богу, слава Богу!.. - перекрестился Федор, а спустя некоторое время - уже за деревней, - совсем успокоившись, сказал покаянным голосом: - А кузнец-то, батюшка, денег за работу не взял.
      Ушаков не ответил. Он не проронил ни слова до самой Москвы.
      В Москве, остановившись на ночлег, Ушаков неожиданно спросил Федора:
      - Где бумаги?
      - Какие бумаги?
      - Которые тебе уложить отдал.
      - В сундук упрятал.
      - А не забыл?
      - Как можно!..
      - Покажи.
      Ушаков не успокоился до тех пор, пока Федор не принес требуемые бумаги ему в комнату. Он собственноручно уложил их в кожаную сумку и объявил, что с этого момента они будут храниться у него.
      Бумаги, о которых так беспокоился Ушаков, представляли собой черновые записки о Средиземноморской экспедиции, которые начал вести еще давно, вскоре по приезде в Петербург на новую должность. Он начинал эту работу с надеждой, что она представит интерес для всех, кто занимается историей Российского флота, изучением опыта ведения морских сражений. Но вскоре надежды его охладели. Однажды он намекнул о своей работе Чичагову, тот в ответ ничего не сказал, но в уголках его губ сказалась снисходительная усмешка - усмешка все понимающего человека над стариком, начинающим впадать в детство. И эта усмешка решила все. Придя домой, он бросил записки в ящик стола и больше к ним не возвращался. И вот теперь, после встречи с отставным солдатом и его односельчанами, он вспомнил об этих записках снова. Вспомнил и стал мысленно укорять себя. Напрасно тогда отступил, не надо было прекращать работу. Правда о Средиземноморском походе не нужна Мордвиновым, войновичам и им подобным. Правда нужна народу. И он напишет эту правду. Должен написать.
      Мысль о Средиземноморском походе занимала Ушакова всю дорогу.
      2
      Итак, Средиземноморский поход... Многими страницами раньше уже упоминалось, с чего он начался. К сказанному добавим только, что, взяв курс на Константинополь, Ушаков еще не очень четко представлял международную обстановку, причины, побудившие Петербург послать эскадру в далекое плавание. Во всем этом он разобрался несколько позже, уже будучи в Константинополе. А до Константинополя, идя под парусами, он пытался найти ответы на волновавшие его вопросы в письмах императора Павла I да в отечественных и иностранных газетах. В письмах государя, однако, было много недосказанности, неопределенности, а сообщения газет часто основывались на слухах. Из того, что у него имелось, он мог заключить только то, что русское правительство добивалось союза с Портой против Франции. Это нетрудно было понять даже из рескрипта императора от 25 июля. Предлагая отправиться в "дальнее крейсерство", Павел I предписывал ему, приблизившись к проливу Босфор, ждать от русского посланника Томары извещения о решении Порты... просить русской помощи в войне против французов. Если бы Петербург не добивался союза с Портой, то с какой стати изъявлять надежду на получение такой просьбы?
      Переводы с иностранных газет делал для него лейтенант Метакса. Это был обаятельный молодой человек, грек по происхождению, принявший русское подданство. Ушаков познакомился с ним еще в 1791 году, когда тот вместе с пятью своими сородичами, выпускниками "Корпуса чужестранных единоверцев", в чине мичмана прибыл в его распоряжение для продолжения службы в Черноморском флоте. Ушаков направил его тогда на корабль "Князь Владимир", а теперь вот с выходом в дальний поход назначил переводчиком.
      - Я желаю иметь под рукой все, что в последнее время написано в газетах о Бонапарте, - сказал переводчику Ушаков. - Постарайтесь подготовить нужные материалы как можно быстрее.
      - Вы считаете, что превопричиной предпринятых правительством действий является все-таки Бонапарт? - Метакса чувствовал к себе расположение адмирала и потому позволял себе иногда разговаривать с ним на равных.
      - Когда государственный деятель начинает претендовать на большее, чем допустимо, он становится опасным, - сказал Ушаков. - Сдается мне, Бонапарт имеет намерение под шумок революционных преобразований прибрать к рукам не только Францию, но и всю Европу.
      Стремление Бонапарта к господству в Европе особенно четко стало обозначаться с прошлого года, после заключения им мира с побежденной Австрией. Бонапарт с войсками утвердился тогда в Италии. Мало того, поделив с Австрией Венецианскую республику, он захватил Ионические острова, ряд крепостей на албанском побережье. Ионический архипелаг открывал Франции путь на Балканы, и Бонапарт вовсе не случайно писал Директории: "Острова Корфу, Занте и Кефалония важнее для нас, чем вся Италия вместе".
      Выбив Австрию из числа своих противников, Бонапарт сразу стал готовиться к нападению на другие страны. В Европе с быстротой молнии распространился слух, что Бонапарт собирает в Тулоне, средиземноморском порте Франции, огромный флот с 36-тысячной экспедиционной армией. Говорили, будто бы Бонапарт собирается высадиться в Ирландии. Однако предположение об Ирландии оказалось ложным. Бонапарт туда не поплыл, а неожиданно направился по Средиземному морю на восток. Захватив по пути остров Мальту, он затем высадился в Александрии и начал завоевание Египта.
      Принимая решение о посылке русской эскадры в "дальнее крейсерство", Павел I был движим, конечно, не только чувством оскорбленного самолюбия. Как магистр Мальтийского ордена, он не мог простить французам бесцеремонного захвата острова, находившегося под его покровительством. Но это не все. Русское правительство беспокоилось за границы своей империи. Утвердившись в восточной части Средиземного моря, Бонапарт получал возможность для проникновения в Черное море, а это могло иметь чреватые последствия.
      При сложившемся положении расчет русского двора на союз с Портой имел под собой реальную основу. Собственно, туркам некуда было деваться. Ведь Бонапарт, высадившись в Египте, уже не словами, а оружием угрожал целостности их огромной империи! К тому же Порта не могла не принять во внимание новую перестановку сил. Против Франции, кроме России, выступала Англия, снова была готова взяться за оружие Австрия... С кем же еще ей идти, как не с этими великими державами!
      Метакса смог найти в газетах о Бонапарте всего лишь несколько заметок, достойных внимания.
      - Ничего интересного, ваше превосходительство, - доложил он Ушакову, - одна только брань.
      - Как же его бранят?
      - Кто как может. Называют даже якобинцем.
      Ушаков покачал головой:
      - Он так же похож на якобинца, как порося на карася.
      В воды столицы Оттоманской империи эскадра вступила 25 августа после получения соответствующего разрешения. Едва флагманский корабль успел бросить якорь, как на борт поднялись драгоман верховного визиря и русский посланник Томара. Они тепло поздравили Ушакова с благополучным прибытием, драгоман преподнес ему корзину ярких, пахнувших садом цветов.
      Желая быстрее ввести командующего эскадрой в курс дела, Томара сообщил, что, пока эскадра находилась в пути, ему удалось склонить Порту на заключение союза с Россией, направленного против Франции.
      - Мы этого ждали, - сказал Ушаков, - и мне остается только поздравить вас, как главного виновника сего важного события!
      Ушаков знал, что посланника зовут Василием Степановичем, что по званию он тайный советник, а большего о нем не ведал. Кто он - русский, поляк, немец, грек?.. Фамилия явно нерусская, да и лицом на русского вроде бы не похож - горбонос и смугл чрезмерно. Впрочем, по-русски изъясняется без акцента. Если происхождением и из иностранцев, то обрусел давно.
      - Вам надлежит предводительствовать объединенным союзным русско-турецким флотом, - сообщил Томара. - Соглашение уже достигнуто. Султан остался очень доволен, когда узнал, что государем посланы вы. Здесь вас хорошо знают.
      Когда по пути в Константинополь Ушаков высказывал некоторым из старших офицеров свое мнение о возможном союзе между Россией и Турцией и возможном соединении флотов этих стран для совместных действий против французов, они не могли в это поверить. Мыслимо ли такое дело, чтобы вечно враждовавшие государства, еще не залечившие раны от последней войны, вдруг сделались бы союзниками - да еще против кого! - против Франции, с которой Порта жила в "вечном" мире и дружбе! Говорили: приплывет русская эскадра к Каналу, а султан возьмет и покажет ей от ворот поворот... Ошиблись. Не показал султан русским от ворот поворот. С почестями встретил, с пушечным салютом. И флот свой под начальство русского адмирала отдать решился. Когда над соседями нависает общая беда, о прежних антипатиях им думать не приходится.
      Пока Ушаков беседовал с посланником, к флагману причалила еще одна лодка - то прибыл драгоман от Адмиралтейства, а с ним контр-адмирал турецкого флота, плотно сложенный человек средних лет, с виду суровый, нелюдимый.
      - Обратите внимание на этого адмирала, - сказал Ушакову посланник. Его зовут Кадыр-бей. Командующий турецкой эскадрой, которая отдается под ваше общее начальствование. Вам придется постоянно иметь с ним дело.
      - Что-нибудь понимает по-русски? - поинтересовался Ушаков.
      - Ни единого слова.
      Повторились прежние приветствия, которые уже были выражены драгоманом верховного визиря. Только адмиралтейский драгоман приветствовал Ушакова уже от имени самого султана, величайшего из величайших повелителей вселенной. Он поднес ему табакерку, украшенную бриллиантами.
      Принимая подарок, Ушаков просил драгомана передать султану глубокую благодарность за столь высокие милости, оказанные ему его султанским величеством. Потом он обратился к Кадыр-бею, выразив глубокое удовлетворение тем, что по воле великого султана ему придется воевать против общего врага с таким славным военачальником. В свою очередь Кадыр-бей заявил, что считает для себя великой честью идти в поход под начальством прославленного на весь мир русского адмирала, о котором в Турции ходят легенды.
      Когда церемония встречи была закончена, турецкие сановники покинули корабль. Томара пригласил Ушакова посетить посольский дом и принять участие в званом обеде. Ушаков согласился, и они поплыли на берег вслед за турками.
      Обед проходил с участием главных чиновников посольства и их жен. Из иностранных гостей был только английский посланник Спенсер Смит со своей хрупкой белокурой супругой.
      Англичанин Ушакову не понравился. Трудно было уловить чем, но он напоминал Мордвинова, хотя имел совершенно иную внешность - в отличие от жилистого моложавого Мордвинова был толст, с двойным подбородком. У него была не очень красивая привычка кривить рот во время разговора. Когда ему представили Ушакова, он оглядел его недоверчивым взглядом и, словно на экзамене, спросил:
      - Известно ли вам о великой победе лорда Нельсона над флотом Франции при Абакире?
      - Я еще ничего не успел сообщить адмиралу, - вмешался в разговор Томара.
      Смит оставил Ушакова и принялся рассказывать об упомянутом сражении своим дамам, с интересом ловившим каждое его слово. Он делал это с таким видом, словно ни Ушаков, ни другие гости для него более не существовали. Ушаков даже покраснел от его бестактности. Однако рассказ английского посланника о победе Нельсона не мог не привлечь его внимания.
      Вот как все случилось. После того как французский флот вышел из Тулона и направился к берегам Египта, лорд Нельсон долго не мог найти его местонахождения. Наконец, уже месяц спустя после высадки Бонапарта в Египте, он узнал, что неприятельские корабли стоят на якоре в Абукирской бухте, что в двадцати милях восточнее Александрии. Пользуясь неблагоприятной для французов обстановкой, тем, что корабли их стояли вытянувшейся линией далеко от берега и по существу были лишены возможности быстрого маневра, а также тем, что их командиры в этот момент занимались починкой снастей, Нельсон напал на них с двух сторон - с берега и моря - и учинил им полный разгром. Противник потерял одиннадцать кораблей.
      Когда кончился обед и гости вышли из-за стола, хозяйка пригласила всех в сад. В столовой остались только сам хозяин и Ушаков. От выпитого вина Томара немного раскраснелся, но остался трезв.
      - В своей инструкции государь Павел желает, чтобы ваша эскадра оказывала содействие английскому флоту, - заговорил Томара, усаживая Ушакова на оттоманку рядом с собой. - Вам, очевидно, придется часто иметь дело с лордом Нельсоном. На вашем месте я послал бы ему поздравления по случаю его победы в египетских водах.
      Ушаков, не отвечая, нагнул голову. Его привел в смущение не столько покровительственный тон, с каким давал ему советы посланник, сколько сделанное им открытие, что господин Томара не очень верит в большие возможности соединенной русско-турецкой эскадры, отводит ей второстепенную роль, что в борьбе с Бонапартом за обладание Средиземным морем он уповает больше на лорда Нельсона. "Да разве один посланник так думает? - стиснул от досады зубы Ушаков. - Разве у правительства не такое же мнение?.." На память пришли строки из последнего письма, адресованного ему императором: "Равномерно имея союз с Великобританией и одну цель с нею... дозволяем вам, когда обстоятельства потребуют, действовать соединенно с английскою эскадрою..." Под словами "действовать соединенно" подразумевалось: отдать себя под английское начало.
      - Я вижу, вы устали, - сказал Томара, заметив его плохое настроение. - Для вас приготовлена удобная комната. Вы можете жить в ней все время, пока не отправитесь в поход.
      - О нет, - поднялся Ушаков, - мой дом - корабль. Мне нельзя оставлять эскадры.
      Томара понял: повторять приглашение бесполезно.
      - Цели вашего похода будут обсуждены на конференции с участием представителей Порты и Англии, - сказал он. - Когда будет согласовано время проведения конференции, я вас извещу.
      - Что ж, до встречи на конференции, - поклонился ему Ушаков.
      К себе на корабль Ушаков вернулся уже под вечер. Выпил стакан чаю и сразу сел за письмо Нельсону. Он писал:
      "По прибытии в Константинополь узнал я о славной и знаменитой победе вашей, одержанной при реке Ниле. С таковою совершеннейшею победою поздравить вас честь имею и в той надежде, что скоро буду иметь удовольствие находиться в близости с вами, а может быть, и вместе действовать против неприятеля, заочно рекомендую себя в ваше благоприятство и дружбу, которую я приобресть постараюсь".
      Письмо получилось коротким, но теплым по смыслу.
      3
      Конференция открылась 28 августа. На первом заседании присутствовали рейс-эфенди, контр-адмирал Кадыр-бей и другие турецкие чины. Русскую сторону представляли посланник Томара и Ушаков. От англичан был посланник Смит.
      Открывая конференцию, рейс-эфенди сообщил, что великий султан нашел возможным выделить из своего флота под верховное командование русского вице-адмирала Ушакова четыре линейных корабля, десять фрегатов и корветов и до тридцати малых судов. Остается только решить, куда следует направить соединенные русско-турецкие военно-морские силы?
      Поставленный вопрос английскому посланнику показался проще пареной репы. Он пожелал ответить на него первым.
      - Мое правительство, - издалека начал он, - приветствует создание соединенного русско-турецкого флота. Мое правительство не сомневается, что сей флот окажет немалое содействие в предотвращении зловредных намерений Франции в Средиземном море. Впрочем, участь французов в оном море уже решена. Наш доблестный флот под предводительством лорда Нельсона, как вам уже известно, наголову разбил неприятельские военно-морские силы. А посему считаю, что при сложившихся обстоятельствах, когда неприятельского флота, по сути дела, уже не существует, адмиралу Ушакову не имеет смысла далеко уходить от восточных берегов Средиземного моря. Он должен остаться оборонять Архипелаг и проливы.
      - От кого? - не удержавшись, прервал его Ушаков.
      Смит бесстрастно посмотрел на него и продолжал речь, всем своим видом показывая, что то, о чем он говорит, предназначено дипломатам, а не военным чинам, дело военных пока сидеть и ждать, что решат компетентные в политике люди. Ушаков почувствовал к нему острую ненависть. Ненависть и презрение. Английский посланник, несомненно, относился к тем профессиональным дипломатам, которые привыкли видеть вокруг себя мир, где искренность вызывает лишь саркастические улыбки, где вершиной ума ставится искусство выдавать черное за белое, кривду за правду, искусство интриговать, лицемерить, произносить правильные фразы потому только, что они правильные, и уже, во всяком случае, не для того, чтобы придавать им значение.
      - Я желал бы повторить вопрос, - снова подал голос Ушаков, едва Смит закончил свою речь. - От кого прикажете оборонять нам Архипелаг и проливы?
      - От неприятеля, разумеется, - буркнул в ответ Смит, почувствовав в его вопросе подножку.
      - Но вы же сами сказали, неприятель разбит Нельсоном, флота его в море больше нет.
      Когда драгоман перевел слова Ушакова на турецкий язык, рейс-эфенди одобрительно задвигался в кресле. Он был восхищен русским адмиралом. Оказывается, Ушак-паша умел не только выигрывать морские сражения, он умел сражаться и с профессиональными политиками.
      Поскольку господин Смит не смог вразумительно ответить на поставленный вопрос, Ушаков попросил дозволения высказать собственные соображения. Он предложил направить соединенную эскадру для освобождения от французов Ионических островов. Почему именно Ионических? Да потому, что Ионические острова занимают важное стратегическое положение, служат Бонапарту надежной опорой для осуществления своей завоевательной политики в бассейне Средиземного моря и проникновения в Черное море.
      - Боюсь, ваши усилия окажутся напрасными, - возразил Ушакову английский посланник. - Упомянутые острова еще до вашего прихода сдадутся лорду Нельсону, если уже не сдались.
      Руководителя иностранными делами Турции предложение Ушакова, однако, заинтересовало. Ионические острова находились вблизи владений Порты, и изгнание оттуда французов делало безопасность тех владений более надежной.
      Увидев, что его предложение не находит поддержки, Смит попросил участников конференции прервать совещание и собраться вновь через день, с тем чтобы за это время стороны смогли лучше изучить обстановку. Возражений на это не последовало, и было решено работу конференции прервать до 30 августа.
      Когда вышли из зала, в котором проводилась конференция, Ушаков спросил Томару:
      - Как думаете, Василий Степанович, почему английский посланник желает удержать нас в Архипелаге?
      Томара пожал плечами:
      - Очевидно, надеется, что к вашему приходу на Ионических островах уже будет Нельсон и вам не останется работы.
      - Брать укрепленные острова на шпагу не так просто, как может показаться на первый взгляд, - промолвил Ушаков. - Думается, англичане видят в нас соперников, потому и боятся, как бы мы не закрепились в центральной части моря. Им хочется владычествовать там одним, а нас держать в сторонке на всякий пожарный случай.
      Ушаков был не так уж далек от истины. На конференции Смит выражал не только свое личное мнение. В кармане у него лежали письма адмирала Нельсона. Вот что тот ему писал: "После Египта я намерен обратиться к Мальте, Корфе и прочим островам этим (Ионическим. - М. П.), почему надеюсь, что русскому флоту назначено будет находиться на востоке; если же допустят их утвердиться в Средиземном море, то Порта будет иметь порядочную занозу на боку". И еще одно письмо: "Я надеюсь в скором времени иметь возможность показаться перед Корфой, Занте и пр. Посылаю вам прокламацию к жителям тех островов. Порта должна знать, какую большую опасность готовит себе в будущем, позволивши русским занести ногу на Корфу, и я надеюсь, что она будет стараться удерживать их на востоке".
      Увы, надежды английской стороны не оправдались. На новом заседании конференции посланнику Смиту снова не хватило красноречия убедить русских и турок придержать соединенный союзный флот в восточной части Средиземного моря. Он остался в одиночестве и в конце концов вынужден был сдаться. Конференция поставила перед Ушаковым в качестве главной задачи завоевание Ионических островов.
      Сразу же после конференции началась подготовка к походу. Дел предстояло много. Надо было укомплектовать команды, тщательно проверить состояние кораблей, парусного снаряжения, погрузить боеприпасы, бочки с солониной, сухари, крупы, топливо, пресную воду и много всего прочего, без чего корабли не могут долго находиться вдали от берега и тем более выполнять боевые задания.
      Экипировкой турецких судов занимался Кадыр-бей. Но и Ушаков не стоял в стороне. Он лично проверял все суда, выделенные в его распоряжение.
      Турецкие корабли в целом производили неплохое впечатление. Все они были обшиты медью, легко управлялись, имели на вооружении медные пушки. Не понравились адмиралу паруса: они были сшиты из хлопчатобумажной ткани и легко рвались. И еще бросилось ему в глаза: на всю турецкую эскадру имелся один только компас, установленный на флагмане. Прочим судам в случае потери эскадры из виду предоставлялась возможность ориентироваться по солнцу или звездам.
      Впрочем, компасы - мелочь, в конце концов можно и без них обойтись, тем более что у турок к этому привыкли. Беспокойство вызывало состояние команд. Многие матросы были набраны в самый последний момент из числа деревенских и городских жителей, еще ни разу не видевших настоящего моря. Новобранцы погрузились на суда со своими сундуками и сундучками, загородив ими проходы. Емкости эти были пока пусты, они надеялись заполнить их во время похода. Чем? Да тем, что под руку попадется или удастся добыть силой! На то и война, чтобы поживиться...
      На одном корабле матросы, окружив Ушакова, стали о чем-то спрашивать его, перебивая друг друга.
      - Чего они хотят? - обратился Ушаков к Метаксе, сопровождавшему его.
      - Они желают знать, богаты ли те края, куда поплывет флот?
      Ушаков нахмурился.
      - Скажи им: какими бы ни были те края, никому не будет дозволено грабить мирное население, заниматься мародерством.
      Когда Ушаков рассказал об этом случае посланнику господину Томаре, тот сочувственно покачал головой:
      - Народ действительно буйный. Настоящие головорезы. Укротить их будет трудно. Но... может быть, это к лучшему? На вашем месте я не стал бы тратить усилий на их обуздание. Пусть насильничают, пусть грабят, пусть убивают! Разумеется, французов. Мы должны воспользоваться случаем, чтобы французы надолго возненавидели этих турок! - Увидев недоумение на лице Ушакова, посланник продолжал развивать свою мысль с еще большим темпераментом: - Поймите, адмирал, турки сто лет были союзниками Франции против России, и будет очень хорошо, если удастся бывших союзников надолго поссорить, так поссорить, чтобы возненавидели друг друга лютой ненавистью. Русские, разумеется, должны соблюдать в отношении французов правила войны, но вы не должны требовать того же от турок. Пущай делают с французами что хотят. Ежели будут убивать пленных, пусть убивают. И не бойтесь, сами вы останетесь в стороне.
      Ушаков терпеливо слушал, и в мыслях его почему-то снова возник вопрос о национальном происхождении дипломата: кто же он все-таки; немец, грек или, быть может, англичанин?.. На русского он был мало похож... Но, постой, чего же хочет от него этот человек с нерусской фамилией? Натравить один народ на другой. Именно этого. Положим, он, Ушаков, постарается не заметить беззаконий, чинимых турками, закрыть глаза на резню пленных французов, если таковые будут. Но как тогда быть с русской национальной честью и достоинством?
      - Ваши советы, несомненно, продиктованы заботой о безопасности отечества, - сказал Ушаков, когда посланник кончил свою речь. - Однако мне вряд ли придется воспользоваться ими. Я солдат, а для солдата важнее всего не запятнать свою честь.
      Томара не ожидал такого ответа и сконфуженно промолчал.
      20 сентября приготовления к походу были наконец закончены. Ушаков дал сигнал поднять паруса, и соединенный флот вышел в море.
      4
      Ионический архипелаг, куда взял курс русско-турецкий флот, состоял из семи островов: Цериго, Занте, Кефалонии, Итаки, Св. Мавры, Паксо и Корфу. По сведениям, которыми располагал Ушаков, они защищались сравнительно небольшими гарнизонами французских войск. Сильно был укреплен только Корфу. Там стояла первоклассная морская крепость, взятие которой представлялось делом сложным, трудным. Во всяком случае, так утверждали в Константинополе, а английский посланник Смит уверял даже, что сия крепость вообще неприступна и если ее кому и удастся взять, то разве что Нельсону.
      С выходом в море Ушаков сделался молчаливым, внутренне собранным. Он то и дело поднимался на шканцы, подносил к глазам подзорную трубу и подолгу безотрывно смотрел в безбрежную даль, переливавшуюся на солнце перламутровыми дорожками. Со стороны казалось, что он ищет в перламутровом сиянии какой-то предмет. Но он ничего не искал. Подзорная труба нужна была, чтобы ему не мешали думать.
      Об островах, которые надлежало взять, почему-то не думалось. Да что острова!.. Наступит час, и он их непременно возьмет. И Корфу ему покорится. В этом он не сомневался. Его заботила сложность обязанностей, которые легли на его плечи с выходом в дальние воды.
      Воевать у родных берегов куда проще, чем за двумя морями. Там знай только дело свое, военное. А дело политики коснется, прискачет фельдъегерь из Петербурга. А сюда фельдъегерю долго скакать придется. Пока доберется, может, к тому времени и война кончится. Тут самому, на свой страх и риск, решения принимать надо. И насчет будущего островов, и насчет сношений с союзниками...
      В поведении дружественных держав было много подозрительного, не поддающегося объяснению. Еще в Константинополе стало известно, что на Ионические острова зарилась Австрия. Та самая Австрия, которая по Кампоформийскому договору поделила с Францией Венецианскую республику. Тогда она уступила эти острова Бонапарту, а теперь, после оттеснения французского флота из Средиземного моря, была не против поднять на них собственный государственный флаг.
      Великобритания тоже вела себя странно. Вроде бы приветствовала присутствие русских в Средиземном море и в то же время боялась пускать их туда. После разговоров со Смитом Ушаков был уверен, что Нельсон не обрадуется встрече с его эскадрой. Нелегко будет устанавливать добрые отношения с этим самолюбивым адмиралом.
      С турками было вроде бы все ясно, их эскадра находилась под началом русского адмирала. Кадыр-бей, правда, воротит глаза, желая скрыть недовольство своим подчиненным положением, но деваться ему некуда...
      По пути к Ионическому архипелагу союзному флоту надлежало остановиться у острова Хио, чтобы взять на борт лоцманов и присоединить к себе восемь трехмачтовых кирлангичей. На острове жили в основном греки. Столпившись на берегу, они с любопытством смотрели на армаду судов под русским и турецким флагами. Но стоило нескольким лодкам с турецкими матросами направиться к берегу, как толпа разбежалась, улицы портового городка мгновенно опустели, двери и окна в домах наглухо закрылись.