Спали тревожно, но не потому, что ожидали нападения вигов или горгузов, а потому, что дышалось здесь уже не так легко и вольготно, как внизу. Плюс ко всему ночью пошел снег, и Милав, проснувшийся первым, долго лежал с открытыми глазами, укрывшись до подбородка тяжелым плащом, с восторгом наблюдая величественную красоту гор, очертания которых таяли и дробились за стеной снегопада.
      Послышался слабый шорох. Милав стремительно повернулся на звук, одновременно касаясь пальцами Поющего Сэйена, покоящегося в просторных "ножнах" на поясе. Тревога оказалась ложной - Ухоня шел по прорубленной вчера тропинке и лопатообразным языком смешно ловил на лету огромные снежинки.
      - Какая благодать, напарник! - произнес он восторженным голосом и привалился к Милаву лохматым боком.
      "Ухоня с каждым днем становится все более материальным, - с тревогой подумал кузнец, - быть может, скоро он не сможет возвращать телу невидимость! Как же тогда мы сможем путешествовать с ним?"
      Зашевелился Кальконис, стряхнул с плаща снег, щуря глаза на Милава и Ухоню.
      - Вставайте, сэр Лионель! - вскричал Ухоня. - Славные дела нас нынче ожидают!
      Кальконис с подозрением посмотрел на ухоноида, не понимая возбуждения последнего.
      - А чему вы, собственно, радуетесь? - спросил он, с кряхтением выбираясь из-под припорошенной снегом накидки.
      - Ну как же! - искренне удивился Ухоня. - Солнце светит, снег падает, мы дышим. Разве этого мало?!
      - Вообще-то... - начал Кальконис, но фразы не закончил, только махнул рукой - дескать, радуйтесь, чему хотите, а меня не трогайте.
      Ухоня по сварливому ворчанию сэра Лионеля понял, что от него не добьешься восторга по поводу чудесного утра, и переключил все внимание на подготовку к походу.
      До обеда приподнятое настроение Ухони сохранялось. Кустарник со стеблями железной крепости почти закончился - его встречалось все меньше и меньше, ветви хирели на глазах. Они уже не изнуряли ежеминутно, и можно было любоваться окружающими красотами. К полудню снег, выпавший ночью, растаял. Камни стали скользкими, лошадей приходилось вести очень осторожно - в случае повреждения копыта пришлось бы бросить коня в этих камнях на верную гибель.
      После полудня погода резко изменилась. Подул пронзительный холодный ветер. Повалил мокрый снег вперемешку с дождем. Видимость упала до нескольких десятков саженей. Солнце уже не проглядывало сквозь толстую пелену облаков. Лошади забеспокоились, и покорителям перевала приходилось прикладывать немало сил, чтобы удерживать животных, тревожно всхрапывающих и косящих на людей огромными глазами. Идти стало еще труднее. Снег налипал на одежду, забивался в складки и там медленно таял, сосульками застывая на усиливающемся ветру.
      К вечеру еще похолодало. Дождь со снегом сменился ледяной крупой, которая с унылым стуком барабанила по промерзшим плащам путешественников. Камни тропинки обмерзали на глазах, и Милаву, на долю которого выпало вести сразу двух лошадей, приходилось нелегко. Он дважды падал прямо под ноги своих лошадей, рискуя опрокинуть их и увлечь в бесконечный полет по обледенелому склону. Решили не рисковать и сделать привал в ближайшем удобном месте. Таковое нашлось не сразу - Ухоня несколько раз ходил в разведку в сторону от основной тропы и все-таки обнаружил хаотичное нагромождение камней, которые хоть чуть-чуть укрывали от непогоды.
      Когда путешественники, едва живые от холода и усталости, забились в самый дальний угол каменного бастиона, разразился настоящий ураган. Милав с Кальконисом кое-как сумели освободить лошадей от поклажи и заставили их лечь, укрывшись за этой живой преградой от ветра. О том, чтобы развести огонь, нечего было и думать - ветер усилился настолько, что стал срывать мелкие камни с вершины их убежища и бросать в людей. Один из них угодил Кальконису в ухо, а другой попал в лоб Милаву. Ухоне повезло больше толстый мех хорошо защищал его от непогоды.
      В-течение долгих часов лежали они, крепко прижавшись друг к другу, согревая общим теплом себя и лошадей, которые страдали от холода не меньше, чем люди. Забылись тяжелым, тревожным сном только к рассвету, когда ветер немного утих и над миром закружилась метель.
      ГОЛОС
      ... Никогда не ходи старой дорогой! Да, она известна тебе; да, она не сулит тебе встречи со страшным и неведомым. Но старая дорога сушит и черствит тебя! Что можешь ты найти там, где твоя нога ступала не одну сотню раз? Только пыль и тлен. Только старье и плесень... Так выйди на новый путь! Ведь ты не из тех, кто, попав однажды на проторенную кем-то колею, так и плетется по ней, не в силах вырваться из порочного круга обыденности. И помни: нельзя подходить к новому со старыми мерками...
      Утро радости не принесло - все так же выла метель, все так же свистел ветер, выдувая последние крохи драгоценного тепла из окоченевших за долгую ночь тел. Ухоня попытался развести костер, но тщетно - искры, высекаемые кресалом, сразу же подхватывались ветром и уносились в снежную муть.
      - Оставь! - прокричал Милав, приблизившись к Ухоне. - На таком ветру все равно воды не согреешь! Будем рассчитывать на то, что к вечеру мы достигнем перевала. Должны же глетчерные рогойлы где-то спасаться от непогоды? Вот мы их вежливо и попросим быть гостеприимными!
      Кальконис, стоявший рядом и слышавший весь разговор, с ужасом посмотрел на кузнеца.
      - О чем вы говорите?! - воскликнул он, пораженный словами Милава. - Уж не обезумели ли вы?!
      - Нисколько, сэр Лионель, - осклабился Милав. - Но хочу напомнить вам, что у нас не снежные барсы под седлами, а равнинные кони, которые едва ли продержатся в этом аду больше нескольких дней! Если мы сегодня не достигнем перевала и хоть немного не отогреем лошадей в какой-либо пещерке, завтра нам придется тащить весь груз на себе. Вы готовы к этому?
      - Я не боюсь трудностей, - откликнулся Калько-нис, - но считаю абсолютной глупостью самим искать встречи с хранителями перевала!
      - Не волнуйтесь, - отозвался Милав, - я уверен, что нам глетчерных рогойлов искать не придется.
      - А кто же этим займется? - не понял Кальконис.
      - Думаю, они сами найдут нас! - отозвался Милав. - Поэтому нелишним будет проверить оружие...
      К полудню небо на востоке посветлело и на несколько минут выглянуло солнце. Ветер немного стих. Мороз заметно усилился. Снега становилось все больше, и теперь покорители перевала по очереди торили тропу - один выходил вперед и утаптывал снег, чтобы уставшим лошадям было легче идти. К вечеру стало понятно, что засветло до перевала они не дойдут. И Милаву скрепя сердце пришлось согласиться еще на одну холодную ночевку.
      Правда, на этот раз, благодаря огромным снежным наносам, им удалось построить стену из уплотненного снега. Наконец они смогли насладиться костром и горячим варевом. Хворост, предусмотрительно накрытый Милавом от непогоды, горел ровно и жарко. Стена из снежных блоков, высотой в полтора человеческих роста, надежно укрывала костер от посягательств разъяренной стихии. Кальконис, Милав и Ухоня, окружив огонь, впитывали каждую толику тепла, рожденного в стране вечного холода.
      Милав чувствовал, что завтра их ждут серьезные испытания, поэтому без сожаления позволил сжечь третью часть всего запаса топлива: либо они хорошо отдохнут этой ночью и завтра смогут преодолеть перевал, либо... либо хворост им больше не понадобится.
      Глава 3
      ГЛЕТЧЕРНЫЕ РОГОЙЛЫ
      Проснулись от страшного холода. Вчера они надели на себя все, что было из одежды в их походных сумках, но это не помогало от стужи, которая, казалось, заморозила даже кровь в их венах. Мысли текли вяло, словно им приходилось преодолевать снежные заносы, покрывшие пространство мозга. Ветер был совсем слабым. Но при таком морозе даже малейшее дуновение отзывалось болью и ломотой в костях.
      Ухоня быстро разжег костер, вскипятил снег в котелке. Торопясь хоть немного согреться, он толкал лапы прямо в огонь, малость подпалив шерсть на них.
      Пока Ухоня колдовал над огнем, Милав с Кальконисом, притопывая от мороза, готовились к последнему броску на перевал. Воду кипятили несколько раз - для себя и лошадей. Двинулись в путь уже после того, как на востоке показалось солнце. Ухоня, по наивности считавший, что с восходом солнца потеплеет, не мог понять - отчего мороз стал еще жестче, еще свирепее?
      В ответ на его недоумение Кальконис только отмахнулся:
      - Мне кажется, что каждый раз, открывая рот, я теряю драгоценное тепло, которое еще осталось в моем теле! Так что давайте лучше помолчим! И сэр Лионель торопливо засеменил по тропе.
      Милав с тревогой всматривался через снежную пелену туда, где, по его предположению, должно было находиться "седло" - место смены подъема относительно ровной тропой, которая потом медленно переходит в уклон. Мутная пелена не позволяла ничего рассмотреть, и Милаву оставалось только гадать о том, что же ожидает их на вершине...
      Поглядывая на своих спутников, кузнец видел, что тяжелее всего - как это ни странно - приходится Ухоне; попытки ухоноида расстаться с материальностью (в надежде таким хитроумным способом избежать воздействия мороза) так ни к чему и не привели. Возможно, сказывалось разряжение горного воздуха, однако Милав склонялся к другой версии - в чужой стране Ухоня стремительно теряет свои способности, выручавшие их много раз два года назад. По-видимому, приближение к владениям Аваддона ослабляет предрасположенность к трансформации, ведь и сам Милав уже больше недели не мог заставить свое тело измениться. Теперь получалось лишь частичное превращение органов.
      "Ладно, не будем паниковать раньше срока, - подумал Милав, - ничего удивительного с нами не происходит. Может, это мороз над нами шутит! Вот доберемся до "седла", отогреемся, а там..."
      - Мила-а-в...
      Голос донесся сквозь снежную завесу, и кузнец сразу насторожился: впереди торил дорогу Кальконис, и это он подал сигнал сквозь вой и свист снежного заряда. Милав окликнул Ухоню, бросил ему длинный повод, связывавший двух первых лошадей, и стремительно кинулся на зов. По узкой тропке он быстро добежал до сэра Лионеля, который, присев за огромным валуном, всматривался куда-то вперед. Милав осторожно тронул Калькониса за плечо, отчего сэр Лионель подскочил на, месте и едва не закричал от страха.
      - Что случилось? - спросил Милав, наклонившись к самому уху Калькониса.
      Сэр Лионель ответил дрожащим голосом:
      - Я видел их...
      - Кого?
      - Хранителей перевала!
      - Как они выглядят?
      Кальконис молча продолжал всматриваться в снежную муть и, судя по нему, что-то там видел. Милав проследил его взгляд, но ничего не заметил.
      - Как они выглядели? - повторил он свой вопрос, легонько встряхивая сэра Лионеля, чтобы привести его в чувство.
      Кальконис замотал головой и что-то пробормотал.
      - Да что с вами, в самом деле! - вспылил Милав. - Сейчас же отвечайте, Кальконис, что вы там видели?!
      - Я... я не знаю... - забормотал сэр Лионель севшим от обуявшего его ужаса голосом. - Он появился внезапно... огромный и сверкающий... а за ним стоял другой... они смотрели на меня, и глаза их вспыхивали, как драгоценные камни... - Кальконис на секунду замолчал, а потом стремительно кинулся к Милаву и забормотал торопливо и сбивчиво: - Давайте вернемся! Пока не поздно... Они... они нас не пропустят!
      - Да вы спятили, что ли?! - Милав тряхнул Калькониса так, что затрещала одежда. - Возьмите себя в руки!!
      - Да-да, конечно... - забормотал Кальконис, пряча взгляд.
      Подошел Ухоня, держа в зубах два длинных поводка.
      - О чем речь, други? - спросил он весело, с удивлением взирая на скрючившегося в снегу Калькониса. - Что это с ним?
      - Говорит, что узрел хранителей перевала, - пояснил Милав.
      - И из-за этого так расстроился? - Ухоня передал поводки Милаву и добавил: - Побудьте пока здесь. А я пойду на местных сторожей посмотрю, может, и о ночлеге столкуюсь! - И он рыжей тенью скользнул за камень.
      Кальконис уже немного успокоился, пришел в себя и теперь виновато смотрел на Милана.
      - Вы извините, что так вышло, - оправдывался он, - вы должны меня понять: нас с самого детства пугают ужасными хранителями перевала Девяти Лун. Вот... вот я и испугался...
      - Успокойтесь, сэр Лионель, только дураки ничего, не боятся. А умному страхи не заказаны. Нужно только воли им не давать, а то умрешь ненароком не от встречи с чудовищем, а от ожидания этой встречи!
      Рядом зашуршал снег, и Милав узрел довольную физиономию Ухони.
      - Ты чего это такой веселый? - подозрительно спросил Милав.
      Ухоня хлопнул себя длинным хвостом по спине и ответил:
      - Есть, что называется, две новости, - заговорил он, хитро поглядывая на сэра Лионеля. - Одна плохая...
      - ... А вторая хорошая? - попытался угадать Кальконис.
      - Нет, уважаемый, - Ухоня ощерил клыки (видимо, хотел изобразить веселую улыбку), - вторая еще хуже!
      - И чего же ты тогда цветешь, словно майский луг? - Милав зябко передернул плечами - пока они стояли за камнем без движения, он успел основательно замерзнуть.
      - Потому и цвету, что новости хоть и плохие, но очень даже хорошие!
      - А можно без словесных изысков? - взмолился Милав. - Мы скоро в сосульки превратимся!
      - Извольте, - сразу согласился ухоноид: его лапы весьма болезненно начали "прикипать" к обмороженным морозом камням. - Если те существа, которых видел сэр Лионель, и есть глетчерные рогойлы - хранители перевала Девяти Лун, то у нас есть шанс одолеть их!
      - Как это? - спросил Милав, испытывая понятное раздражение медлительностью Ухони.
      - Я нашел следы. Много.
      - И?..
      - Если есть следы, значит, мы имеем дело не с демонами, а с вполне материальными существами, которых можно истребить, а можно попытаться и договориться с ними.
      - И все? - усмехнулся Милав. - А теперь давай коротко и быстро: сколько следов?
      - Много. Судя по следам, здесь гуляло не менее пяти особей.
      - Рост?
      - Следы раз в пять больше человеческих - судите сами.
      - Ты их видел?
      - Что-то мелькало за снежной пеленой. Но я не уверен, что это были рогойлы.
      - И что думаешь?
      - А чего тут думать? Надо идти - время на вторую половину дня перевалило!
      Милав повернулся к Кальконису:
      - А вы что скажете, сэр Лионель?
      Кальконис распахнул плащ, попробовал, легко ли вынимается шпага, и сказал голосом обреченного человека:
      - Я с вами...
      Милав быстро перераспределил силы: сам пошел впереди налегке, за ним Кальконис с двумя лошадьми и замыкал кавалькаду Ухоня с двумя оставшимися животными. Теперь оставалось только надеяться, что рогойлы (если это именно их следы обнаружил Ухоня) не застанут отряд врасплох.
      А погода все ухудшалась, играя на руку неведомым обитателям перевала. Ветер налетал короткими гудящими шквалами, грозя опрокинуть людей и лошадей. Снег повалил густыми хлопьями; видимость, и без того не превышавшая десяти-пятнадцати саженей, упала до пятидесяти. Это было опасно: рогойлы могли абсолютно незаметно подобраться к ним на расстояние одного короткого прыжка, и кто знает, кому в схватке повезет больше?
      В снежной мути совершенно невозможно было ориентироваться, и Милав стал опасаться того, что они потеряли тропу и приблизились к обледенелым склонам. Однако подъем продолжал ощущаться, причем не столь тяжело, как утром. Милав сделал вывод, что они приближаются к "седлу". Приходилось уповать на то, что на последних метрах они не потеряют путеводной тропы и не забредут на какой-нибудь снежный карниз, могущий стать их братской могилой. Мороз все крепчал. И хотя ветер почти стих, Милав чувствовал, что все его нутро заледенело. Он начал делать на ходу незамысловатые упражнения, согревая руки и ноги. Где-то впереди, надежно укрытые непогодой, путешественников ждали хранители перевала.
      О том, что они добрались-таки до "седла", Милав понял по тому, что ноги, привыкшие за три дня восхождения к нагрузке на переднюю часть стопы, вдруг стали двигаться легко и свободно. Прошло еще немного времени, и сквозь поредевший снегопад кузнец смог разглядеть место, в котором они очутились. Справа и слева высились небольшие уступы, между ними и находилось "седло". Защищенные с двух сторон каменными гольцами, путешественники подвергались ветряному натиску только с той стороны, откуда пришли. В лицо им дул совсем слабый ветерок. Снегопад почти прекратился.
      Зато теперь на них надвигался туман, а может быть, и облака, зацепившиеся за уступы.
      Милав торопливо махнул рукой вперед и устремился к широкой площадке, являющейся центром "седла". Кальконис и Ухоня поспешали за ним, с тревогой поглядывая на интенсивно клубящуюся и неумолимо приближающуюся пелену. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять: туман не случайно так стремительно настиг их в момент долгожданной победы над перевалом.
      Милав зорко осматривался по сторонам. Его интересовало только одно. Нет, не рогойлы, в нападении которых он не сомневался ни секунды. Его интересовало то, что могло спасти их - пещера! Ведь судя по тому, что видел Ухоня, стражи перевала - существа вполне материальные, значит, и обитать должны в соответствии с потребностями живого организма.
      Вдруг внизу справа он увидел то, что искал - черный овал на белом фоне гольца. Пещера! Хотя, если вспомнить глетчерных рогойлов, это могло оказаться элементарной западней. Милав поспешил проверить свое предположение. Но... не успел - в том месте, где туман клубился особенно неистово, кузнец увидел его. Одного-единственного взгляда хватило кузнецу, чтобы понять, кто перед ним...
      Глава 4
      БОЙ НА ПЕРЕВАЛЕ
      "Глетчерные рогойлы - самые злобные и ужасные существа в землях Виг, Полион и Гхот. Живут исключительно на перевале Девяти Лун, являясь его единственными хранителями. Обитают только прайдами по семь особей - два самца и пять самок. Среда обитания исключительно неблагоприятна для других живых существ - постоянные ветры, обильные снегопады и жуткий, непереносимый холод. Чем питаются - неизвестно, сколько живут - неизвестно. В случае гибели одной особи прайда погибают и остальные, но только после того, как отомстят за члена прайда. Попытки поймать рогойла - неизвестны; попытки приручить рогойла - неизвестны; попытки одержать победу над рогойлом - неизвестны".
      Теперь Милав знал все о хранителях перевала Девяти Лун. Кроме того, подсказка всезнания утверждала, что в прайде рогойлов вожак всегда только один. И только он может атаковать противника. Все остальные члены прайда будут стоять рядом, не делая попытки помочь своему вожаку. Таков закон, который в горах никогда не нарушается. Однако, после того как вожак будет тяжело ранен или убит, прайд нападает одновременно - все шесть оставшихся особей. Поэтому и неизвестны случаи победы над глетчерным рогойлом - ведь победа может быть только тогда, когда погибнет весь прайд!
      Милав с удивлением обнаружил, что ему жарко. Он распахнул свое грубое одеяние, покрытое коркой льда, и осторожно достал Поющий Сэйен. Вожак рогойлов стоял в пяти саженях от него, внимательно наблюдая за действиями человека. Милав всматривался в хранителя перевала и никак не мог понять: чем и как будет атаковать глетчерный рогойл непрошеного гостя, вторгшегося на его территорию.
      Рогойл производил впечатление - более двух саженей в высоту и немногим менее в ширину. Опирался на массивные передние лапы (задние не были видны), все тело, отдаленно напоминающее тело волкодава жутких размеров, покрывал густой мех снежно-белого цвета. Пасть небольшая, особого опасения не вызывала.. Милав так и не понял, как глетчерный рогойл расправляется с противниками.
      Милав вдруг заметил, что снег прекратился, туман истаял, а ветер стих!
      Тишина опустилась на перевал.
      Слева и справа от кузнеца, вынырнув из исчезающего тумана, выросли шесть оставшихся рогойлов - по три с каждой стороны. Милав украдкой оглянулся. Кальконис - бледный, но решительный - стоял за его спиной, сжимая в руках шпагу, которая казалась поистине смехотворным оружием против хранителей перевала. Ухоня был здесь же, шкура его дрожала и фосфоресцировала - не то от холода, не то от возбуждения. Как ни странно, но путь за спиной был свободен. Рогойлы словно говорили: "Убирайтесь, чужаки, откуда пришли! Если вы вернетесь той же дорогой - мы вас не тронем!" Милаву даже почудилось, что в белесых глазах вожака рогойлов сверкнула искра понимания!
      "А что, если они разумны? - подумал он. - Попробую с ними договориться".
      Милав поднял над головой руку, в которой он сжимал нераскрытый Сэйен, показывая этим, что у него вполне мирные намерения. За спиной послышался негодующий голос Калькониса:
      - Что вы делаете, Милав? Рогойлы самые ужасные хищники в нашем мире!
      И словно в подтверждение его слов вожак рогойлов шагнул вперед. Милав не понял, что произошло, но через миг рядом с кузнецом с противным хрустом вонзилось длинное острое копье хрустальной прозрачности и, по-видимому, алмазной крепости - искры брызнули в месте удара, а копье оказалось наконечником длинного и невероятно подвижного хвоста глетчерного рогойла.
      "Так вот какое у них оружие!" - подумал Милав, отступая и разворачивая Поющий Сэйен. Посох прошелестел в воздухе.
      - Внимательно следите за остальными! - бросил кузнец Ухоне и Кальконису. - Как только вожак будет серьезно ранен - они набросятся одновременно. А пока понемногу продвигайтесь к пещере за спиной вожака.
      Едва он произнес эти слова, не спуская глаз с рогойла, застывшего в скучающей позе, как смертоносное копье вновь засвистело в воздухе. Но Милав был готов к атаке и встретил оружие хранителя перевала. Раздался звонкий щелчок, хвост рогойла змеей скользнул обратно, а Милав почувствовал, как дрожат его руки, испытавшие натиск глетчерного рогойла. По боли в пальцах он понял, что избранная им тактика ошибочна и нужно искать другие варианты. Разумеется, не столь радикальные, чтобы вожак погиб в ближайшие минуты. Ухоня с Кальконисом прошли незаметным черепашьим шагом еще очень мало, и нельзя было надеяться укрыться в пещере. Милав шагнул навстречу рогойлу и атаковал его, нанеся серию коротких и точных ударов шестом в наиболее уязвимые места снежного зверя. Некоторые из стремительных выпадов кузнеца достигли своей цели, потому что окрестности огласились тонкими и ужасно противными звуками, от которых ныли зубы и наворачивались на глаза слезы. Вожак рогойлов отступил в сторону, неожиданно открывая проход в пещеру. Милав стремительно кинулся на зверя, желая подальше оттеснить его. Но он недооценил вожака. Либо рогойл не чувствовал боли и только притворялся, либо он заманивал кузнеца в ловушку. Атаки вожака рогойлов последовали с такой частотой и стремительностью, что Милав едва успевал уворачиваться, не всегда парируя смертоносные выпады хвоста рогойла. Один раз он все-таки пропустил удар, и хрустальное копье задело его, разорвав рукав до самой кожи. Боль была ужасной - словно мириады ледяных игл вонзились в его руку, парализуя мышцы, замораживая кровь. Теперь-то Милав точно знал все хитрости рогойлов и, подавив боль, начинающую распространяться по всему телу, яростно атаковал вожака.
      Глетчерный рогойл, по-видимому, рассчитывал на то, что противник сломлен и парализован холодом, и непростительно расслабился. Милав мгновенно воспользовался этой оплошностью и в течение нескольких секунд нанес вожаку пару десятков очень чувствительных ударов, от которых хранитель перевала сначала закачался, а потом и вовсе рухнул на примятый снег. В долю секунды Милав убрал Поющего, отрастил вместо руки кузнечный молот и, прежде чем остальные члены прайда успели наброситься на людей, вдолбил вожака в снег, расплющив его тело о камни. На это ушло несколько драгоценных секунд - как раз столько, чтобы оставшиеся рогойлы взяли людей в полукруг и одновременно атаковали их.
      Путники почти мгновенно потеряли двух лошадей, пронзенных ледяными копьями; Кальконис, парируя выпад убийственного хвоста, обморозил до волдырей лицо; Ухоня, бросившийся на выручку сэру Лионелю, повредил хвост и правый бок. И неизвестно, как бы все обернулось, но в этот миг Сэйен в руках Милава запел.
      Ухоня слышал этот звук однажды и был внутренне к нему готов, а вот Кальконис, не имевший представления о мистическом голосе Поющего, впал в настоящий транс: он упал в снег, закатил глаза и стал кататься по припорошенным камням, бормоча что-то себе под нос. Сопротивляться он уже не мог. Но в этом и не было необходимости - Сэйен пел, и у глетчерных роойлов - таинственных хранителей перевала Девяти Лун- не осталось ни малейшего шанса на спасение.
      Через некоторое время все было кончено. Милав с Ухоней поднимали либо стонущее, либо визжащее тело глетчерного рогойла, с трудом относили его к краю пропасти и сталкивали вниз. У последнего - вожака хранителей перевала - Милав отсек смертоносный наконечник хвоста и аккуратно завернул в кусок ткани. На немой вопрос пришедшего в себя Калькониса ответил:
      - На память! На долгую, светлую память!!
      Кальконис ничего не сказал. Он лишь слабо морщился от боли, кусая заиндевевшие губы. Милав, видя, что сэр Лионель едва держится на ногах, приказал ему вместе с Ухоней идти в пещеру. Ухоноид взял лошадей, одна из которых несла остатки хвороста, и, волоча отмороженный хвост, побрел к скале. Милав огляделся по сторонам: быстро темнело, и метель, словно в отместку за поражение хранителей перевала, вновь затянула свою долгую, нудную песнь. Кузнец снял поклажу с одной погибшей лошади, отнес ее к входу; вернулся ко второй жертве звериной ярости глетчерных рогойлов, отвязал тюк, взвалил его себе на спину и, пошатываясь под яростными порывами ветра, побрел к черному провалу, который за снегопадом становился все менее различим. Милав прибавил шагу, опасаясь остаться в этой круговерти вместе с почившими в вечности хранителями перевала Девяти Лун...
      Глава 5
      МЕЧТАНИЯ УХОНИ
      Пещера оказалась малопригодной для обитания - многочисленные выступы, наросты, сосульки мешали передвигаться по ней в полный рост. Один только Ухоня не испытывал никаких неудобств: он спокойно петлял в нагромождении обледенелых камней, в то время как Кальконис с Милавом, чертыхаясь, пытались провести лошадей поглубже в помещение.
      - Сомнительно, чтобы здесь могли ходить эти ужасные снежные монстры! выдохнул Кальконис, когда им с Милавом удалось протащить лошадей в довольно просторный грот, в котором без труда могла разместиться немногочисленная компания.
      - Думаю, вы правы, - отозвался Милав. - Судя по росту глетчерных рогойлов, эти хоромы не для них.
      - Что ж, зато мы не откажемся провести здесь время! - воскликнул Ухоня, колдуя над костром. Через некоторое время он сказал: - Мне кажется, или здесь действительно теплее, чем на улице?
      - Здесь и должно быть теплее, - отозвался Кальконис, стараясь меньше шевелить губами, - это доставляло ему настоящие страдания. - Здесь нет ветра. А тепло наших и лошадиных тел в таком небольшом объеме должно повысить температуру. Вот сейчас костер разгорится - совсем хорошо будет!
      Милав дважды отлучался, чтобы принести поклажу, оставленную у входа. Он сообщил, что за каменными стенами бушует настоящий ураган и что если бы они не нашли этой пещеры, скорее всего, победа над рогойлами оказалась бы напрасной.
      - Я в этом усматриваю высшую справедливость, - заявил Кальконис после того, как Милав намазал его лицо специальной мазью, изготовленной тут же по рецепту бабушки Матрены из сухих компонентов, которыми она в изобилии снабдила Милава перед дальней дорогой.
      - В чем вы усматриваете высшую справедливость? - поинтересовался кузнец, с наслаждением потягивая медовый взвар, разбавленный водой из растопленных ледяных сталактитов.
      - В том, что после победы над рогойлами, которая сама по себе является делом неслыханным, судьба подарила нам это убежище. В противном случае - в чем же смысл поединка?
      - Смысл? - спросил Милав. - Наверное, смысл в том, чтобы всегда оставаться самим собой. В начале поединка мне показалось, что рогойлы разумны...
      - И это едва не стоило вам жизни, - напомнил Кальконис.
      - Возможно, - согласился Милав. - Но я нисколько об этом не жалею. Ярил-кудесник говорил: "Пытайтесь увидеть не форму, а содержание!..." Сегодня мне показалось, что за формой страшного зверя я смог разглядеть что-то еще...
      Костер горел ярко и жарко; на стенах заблестела вода, выступающая из заполненных льдом трещин. Милав перебирал содержимое тюков с погибших лошадей и безжалостно бросал все в костер, оставляя лишь провизию и кое-какую мелочь, которая не могла перегрузить оставшихся животных.
      Кальконис задремал, уронив голову на грудь. Ухоня тоже спал, привалившись обмороженным боком к нагретому костром камню. Милав расправился с тюками, сходил к входу, удостоверился, что с этой стороны можно не ожидать внезапного нападения (где гарантия, что прайд рогойлов был единственным?). Выход наполовину завалило снегом. Милав подкатил несколько валунов, набросал сверху больших ледяных сосулек и со спокойной душой отправился спать, не забыв устроить еще парочку хитроумных ловушек на пути к их гроту. Зачем? Так, на всякий случай...
      ГОЛОС
      И были эпохи, когда первенствовали в мире тонкие творческие энергии. Смрад гибели и тотального разрушения не довлел над миром людей. Тогда преобладали положительные сущности, и никто не смел настаивать на том, что закон равновесия равноутверждает и добро и зло. Ведь никогда свет и тьма не находились в равновесии. Ибо равновесие - это всего лишь тончайшая, едва видимая грань, отличающая первозданный хаос тьмы от идеальной гармонии света. Никогда, слышишь, никогда зло не сможет одолеть добро, как бы глубоко последнее не пало в пропасть отчаяния. Помни об этом и стремись к этому...
      Они спали очень долго. Кальконис проснулся первым и стал в полной темноте ворошить костер. К нему присоединился Ухоня, и скоро грот осветился ярким пламенем. Милав выглянул из-под мехового плаща и улыбнулся прямо в Ухонину физиономию: