Колесо превращений

      - Князь не велел знаться с чернокнижником, - строго сказал Тур Орог.
      - Знаю, воевода. Это все из-за пророчества волхва Стовита: Нагин его прилюдно обманщиком да шарлатаном обозвал, вот князь и прогневался на него. Нам-то до этого какое дело? Только верю я: поможет девицам Нагин встречался я с ним прошлым летом. Зело образован, а нравом кроток - не чета Стовиту. Так как решишь, Тур Орог?
      Тысяцкий молчал. Ходил вокруг девиц, в глаза им заглядывал, да только почти сразу же и отводил свой взор " страшно было смотреть в черную бездну их глаз.
      - Ладно, - наконец решился он, - отправишь их к Нагину завтра утром. Прикажешь Эдаму сопровождать и охранять в самом скиту. Может, чего и получится? - добавил он негромко. - Я за Любаву в ответе перед ее отцом погибшим. А слово, данное сотоварищу, нарушать зело тяжко...
      Вышата молчал, не желая мешать течению мыслей тысяцкого.
      - Бери девиц да ступай, - сказал Тур Орог. - Хочу один побыть...
      * * *
      Кальконис медленно, но верно из ранга "компаньона" переместился в разряд обыкновенного слуги, прислуживающего своему господину за трапезой. Он уже не сидел за одним столом с Аваддоном, а стоял за его спиной в позе самого преданного лакея. И был, между прочим, этому очень рад. А все потому, что ему так и не удалось выполнить приказ чародея отыскать следы Вышаты и Дагара. Поэтому вечером разгневанный Аваддон разжаловал его до лакея. Ну и без рукоприкладства, разумеется, не обошлось. Голова до сих пор, словно чугунная, - это следы того, как Аваддон вдалбливал (в буквальном смысле!) почтение к своей персоне и к своим приказам. Дело едва не кончилось еще более плачевно для сэра Лионеля. Однако Кальконису удалось убедить разбушевавшегося мага в своей исключительной необходимости и полезности, и Аваддон согласился.
      Таким вот образом совершилось низведение сэра Лионеля де Калькониса, кудесника-целителя страны Рос до положения ничтожного лакея!
      - Кальсонька, принеси еще сбитня, - проговорил Аваддон елейным голосом. - Нужно отметить твое "повышение".
      - Сию минуту, магистр! - отрапортовал Кальконис и отправился за напитком, глотая слезы обиды и успокаивая выскакивающее из груди сердце.
      Вернувшись, он наполнил бокал Аваддона и замер за его спиной.
      - За что пьем мы сей хмельной напиток? - спросил чародей, внимательно прислушиваясь к реакции Калькониса за своей спиной.
      - За мое повышение! - Голос философа был как у покойника.
      - Изумительный ответ! - воскликнул довольный Аваддон. - Если ты себя и дальше зарекомендуешь достойным моей высочайшей милости, то года через два или три станешь... старшим лакеем! Как вам такая перспектива, сэр Кальсонька?
      - Я польщен вашим доверием!
      - И это достойный ответ! - сказал Аваддон, закончив трапезу. - А пока ты не дослужился до столь высокого звания, я хочу тебе кое-что поручить... в последний раз!
      Кальконис в напряжении замер: что еще задумал ужасный чародей, чтобы унизить его, ведь он уже и так сполна испил чашу страдания!
      - Я выполню любое ваше поручение, магистр! - Голос Калькониса звенел от усердия.
      - Разумеется, иначе я... А впрочем, не буду открывать этого ма-а-аленького секрета - тебе ведь ужасно хочется узнать, во что ты превратишься, если...
      Кальконис так громко сглотнул предательский ком ужаса в горле, что Аваддон улыбнулся:
      - Сейчас вы мне стали даже нравиться, сэр бывший "компаньон", потому что с радостью готовы броситься выполнять мой приказ. Да?
      - Да!
      - Ну, тогда слушайте, любезный Кальсонькин. От вас требуется сущий пустяк - мелочь, о которой и просить неудобно, - вы должны отыскать того, кто украл Талисман Абсолютного Знания!
      Кальконис с недоумением осознал, что мир вокруг изменился: пол качнулся ему в лицо, а стены сошлись шатром за его спиной. Он понял, что лежит на спине, а чародей с искренним сочувствием поливает его из кувшина.
      - Я вижу, сэр Кальсонькин, вы так обрадовались моему приказу, что едва в обморок не упали. Ну, не стоит так рьяно за дело браться. Вы же знаете, как заботит меня ваше здоровье! Чего же вы молчите?
      - Я... не совсем понимаю: где искать этот Талисман? - пробормотал Кальконис и, когда спасительная струя Аваддона иссякла, поднялся с пола.
      - Я все доходчиво объясню, - сказал чародей, легонько встряхивая Калькониса. - Вы немного побродите по округе, зайдете в пару-тройку деревень. И везде, как бы между прочим, будете выспрашивать о событиях памятной вам ночи. Цель у вас одна: найти существо, способное превращаться в кого угодно...
      - Не погубите, магистр Аваддон! - взвыл Кальконис и бухнулся перед чародеем на колени. - Да меня первый же гридень за воротами на копье посадит! Они такие страшные слова кричат, когда меня на стенах видят! Смилуйтесь!
      - Хватит причитать! - рявкнул Аваддон, и Кальконис проглотил свой скулеж, даже не поперхнувшись. - Я уже обо всем позаботился. Хотя, для острастки, тебя и не мешало бы отправить к росомонам на пару часов!
      - Но, магистр...
      - Цыц! Пойдешь в стан росомонов в другом обличий. В таком, что даже мать родная не узнает! Ни у кого подозрений не вызовет вид несчастного юродивого...
      - Юродивого?! - взвыл Кальконис. Неужели непрерывный поток несчастий на его умную голову никогда не иссякнет?
      - А ты что же, на обличив Годомысла рассчитывал? - осклабился Аваддон, довольный реакцией Калькониса. - В облике убогого Рыка тебе удобнее всего будет по деревням да весям бродить и народ баламутить речами бессмысленными. Кстати, к подобной пустой болтовне у тебя прирожденный талант. Вот и потрудись во имя своего светлого будущего!
      Еще полчаса затратил Аваддон, чтобы подготовить убитого горем философа к его новой миссии. А потом торжественно сказал:
      - Пора!
      - Как? Уже?! - совсем упал духом Кальконис, рассчитывавший на то, что безжалостный чародей даст ему хотя бы сутки, чтобы привести расстроенные чувства в порядок.
      - Разумеется, уважаемый философ! Я по глазам вижу, как хочется вам нести глагол истины в темные массы росомонов! Ну что ж, идите и несите себе на здоровье!
      Кальконис и рта не успел открыть, как какая-то неведомая сила уже закружила его в водовороте гулкой тишины да и выплюнула в стане росомонов, разбитом напротив крепости. Кальконис еще не успел вжиться в новую роль, как его собственный голос загнусавил:
      - ...и сонмы демонов на землю пали, осквернив поля и реки. И много твари живой погибло. И было это знамением!...
      Кальконис исподтишка оглядывался вокруг, продолжая нести околесицу. Вот несколько воинов направились к нему - Кальконис внутренне сжался, каждую секунду ожидая неминуемого разоблачения. Но гриди молча окружили его и внимательно слушали бред. Впрочем, какой же это бред, если язык, совершенно ему не подчиняясь, говорил сущую правду?
      - ...и был среди них воин могучий, именем Вышата, и были твари поганые из темных глубин ада, возжелавшие смерти богатыря могучего. Но пали твари поганые от меча воина, и был спасен княжеский милостник чудесным образом!...
      - О чем это Рык глаголет? - спрашивали подходившие воины.
      - Видать, знамение убогому было. Ишь, как речь-то льется - будто сам за спиной Вышаты в том бою стоял!
      - Да тише вы, дайте откровение послушать! - возмущались вновь подходившие гриди.
      А Кальконис продолжал изливать на росомонов поток "бредятины" (слышал бы ее Аваддон - не стал бы, наверное, так доверять философу!):
      - ...и Аваддон злокозненный захотел силу княжескую отобрать. И вызвал демона мерзкого из мест смрадных. И творили они колдовство поганое, да не одолели князя. И застыл Годомысл на веки вечные, так и не поддавшись им...
      Кальконис-Рык, осознав, что не в силах остановить непрерывный поток разоблачений, решил уносить ноги от все увеличивающейся толпы слушателей. И бочком, бочком стал протискиваться в сторону. А гриди недоуменно вопрошали:
      - Чего это с ним?
      - Да, видать, за новым откровением подался, горемычный...
      Откровения, говорите? Ну-ну...
      * * *
      С новым телом Кальконис свыкся на удивление быстро. И комплекция неведомого Рыка его устраивала, и рост, но вот манеры! С такими манерами его ни в один порядочный дом не пустят. Да и грязен оказался юродивый Рык просто до тошноты. Однако искупаться Кальконис не мог, хотя его путь и проходил почти все время в непосредственной близости от реки Малахитки. Но какое-то неведомое чувство говорило ему, что юродивый отродясь не мылся. Это - так сказать - его отличительная черта. И если кто-либо заметит Калькониса за купанием, пойдут кривотолки, от которых и до разоблачения недалеко. Так и пришлось путешествовать философу с гримасой отвращения на лице к собственному телу. А куда деваться? Лучше в этом вонючем теле, чем под пятой у непредсказуемого чародея!
      Но больше всего Калькониса волновала его необъяснимая правдивость во время спонтанных откровений. Стоило ему увидеть любого встречного, как язык самостоятельно начинал выдавать такое, что только поспешное бегство спасало его от полного саморазоблачения! Видимо, магия Аваддона, не подпитываемая мощью Талисмана Абсолютного Знания, дала сбой, и несчастному Кальконису приходилось все время быть начеку. А это совсем непросто в местах, где едва ли не за каждым поворотом можно было повстречать воина, охотника или торговца. Россказни его передавались из уст в уста.
      Поэтому прибывшая через четыре дня к осажденной крепости княгиня Ольга знала обо всех событиях едва ли не лучше самого Тура Орога. И все благодаря словоохотливому Кальконису!
      Сам философ находился в довольно затруднительном положении. Дело, порученное ему Аваддоном, не продвинулось ни на шаг. Кальконис, конечно же, спрашивал у людей о той ночи. И они ему с большой охотой отвечали. Но то, что он слышал, мало что давало. Ибо появление Аваддона на облаке породило вокруг столько фантастических слухов, что разобраться в них не было никакой возможности. Кальконис на все махнул рукой и решил просто быть самим собой... то есть Рыком, с которым он свыкся настолько, что перестал замечать козлиный запах, исходящий от тела, и вонь, источаемую его малозубым ртом. А через неделю после ухода из крепости Кальконис и вовсе решил туда не возвращаться: роль грязного, но свободного юродивого нравилась ему больше, чем роль чистенького холуя.
      Часть вторая
      ИЗ ТЕЛА - В ТЕЛО
      Лишь самые умные и самые глупые не могут измениться.
      Конфуций
      Глава 1
      ВОРОН
      Окончательно проснувшись и не делая резких движений, он медленно очень медленно - стал открывать глаза.
      "Та-а-ак, что мы имеем на сегодняшнее утро?"
      Плавно повернул голову влево, затем вправо. Дерево. Толстые ветки. Омытые дождем листья.
      Наученный горьким опытом прошлых дней, он не стал сразу осматривать себя, а попробовал угадать, кем же он сегодня проснулся?
      Вчерашний день казался подернутым легкой дымкой, сквозь которую он смог разглядеть лишь очертания небольшой поляны. Ага, полезной информации ни на грош. Ладно, пока обойдемся без нее. Тем более - он знал это по собственному опыту - через некоторое время воспоминания о вчерашнем дне вернутся к нему до мельчайших подробностей.
      Глядя на едва покачивающиеся на ветру ветки березы, он вдруг понял: с его зрением что-то не так... И в это же самое мгновение в мозгу вспыхнуло и запульсировало сообщение:
      "Ворон, птица семейства вороновых. Самая крупная птица отряда воробьиных. Длина до 70 см, масса до 1,6 кг. Всеяден".
      Последнее слово понравилось ему больше всего и напомнило, что он, похоже, зверски (или птичьи?) голоден. Что ж, пора размять затекшие крылья и испытать сладостное чувство свободного падения с вековой сосны на... Об этом он как-то не успел еще подумать, а сильные крылья уже сорвали его с места и бросили в штопор... День начинался весело и не обещал ничего хорошего впереди.
      Овладеть крылатым телом ему удалось лишь после того, как он обломал несколько толстенных ветвей, напугал дремлющего в дупле филина и проткнул головой чье-то прошлогоднее гнездо. Потом стало полегче и, можно даже сказать, повеселее, потому что на крутом вираже ему удалось ухватить за гладкий хвост надменную белку-летягу и так громко каркнуть в ухо чопорному дятлу, что последний надолго застрял своим клювом в расщепленном дереве. Вот потеха!...
      Еще несколько кульбитов у самой поверхности земли. Затем экстренное торможение когтями, хвостом, клювом и крыльями. И он услышал чей-то негромкий смех. Повернувшись на звук всем телом, он уставился на наглеца правым глазом (левый почему-то смотрел совсем в другую сторону!).
      За те несколько секунд, что он летел (пожалуй, "летел" - слишком громко сказано!) с огромного дерева, он успел вспомнить кое-что из вчерашнего дня. Согласно его воспоминаниям, перед ним теперь стоял его товарищ по скитаниям:
      "Ухоноид бестелесный обыкновенный, умом не отягощен, дружелюбен, бескорыстен, любит соловьиные песни, самих же соловьев органически не переваривает (потому что переваривать нечем). С другом по несчастью вежлив. Обладает одним недостатком - полным отсутствием плоти. Отзывается на позывной "Ухоня".
      - Ка-ар-рк... Тьфу ты, как прошла ночь? - спросил Ворон, клювом поправляя перья на брюшке.
      - Спокойно.
      Было странно слышать голос, который, казалось, доносился одновременно со всех сторон. Ворон с важностью павлина шагал по опавшей хвое и пытался разобраться в той мутной реке информации, что стремительно проносилась в эти мгновения в его голове. Ухоня терпеливо ждал целую минуту, а потом спросил:
      - Ну что, напарник, куда теперь?
      Ворон скосил правый глаз в поисках говорившего и ответил:
      - Я же просил тебя: не зови меня "напарник"!
      - Хорошо, напарник.
      Ворон недовольно взмахнул крыльями, на что Ухоня возмущенно сказал:
      - А чего ты обижаешься?! Я ведь должен тебя как-то называть. Не "вороной" же, в самом деле?!
      - А я должен тебя видеть - не могу же я с пустотой разговаривать!
      В воздухе произошло какое-то слабо уловимое движение, и рядом с Вороном возникло нечто, отдаленно напоминающее человеческое ухо.
      - Так сойдет? - спросил Ухоня, слегка шевельнув розовой мочкой.
      Ворон открыл клюв и сказал:
      - Кар-р-ртинка да и только...
      Ухоня посчитал ниже своего достоинства спорить с какой-то там птицей и плавно поплыл по поляне. Ворон выждал секунды три (для солидности!) и нехотя поковылял за ним.
      - Да не спеши ты так! - каркнул он, когда Ухоня скрылся за густым малинником. - Не привык я еще ходить на этих коротких ногах.
      - А как насчет крыльев?
      Ворону показалось, что ухоноид сложился в огромный язык и плавно поплыл в его сторону.
      - Между пр-р-рочим, над убогими смеяться грешно. Понял?
      - Понял, - ответил Ухоня, - но и ты учти: мне нелегко изображать видимый объект, будучи по природе своей абсолютно нематериальным.
      Ворон скосил на товарища немигающий глаз:
      - Ладно, Ухоня, не сердись. Ты же знаешь: при трансформации я каждый раз веду себя м-м-м... немного странно. Да и вообще, невидимый ты мне даже больше нравишься.
      - Не подлизывайся.
      - И в мыслях не было!
      Некоторое время они молча парили над деревьями. Ворон, плавно помахивая крыльями, что-то высматривал впереди. Ухоня, вернув себе невидимость, плыл где-то рядом.
      - Напарник, я вот все хотел спросить тебя: откуда ты это знаешь? - Ты о чем? - спросил Ворон, ожидая от товарища какого-нибудь подвоха.
      - Да все эти твои странные слова... "трансформация" и прочие... Когда я их от тебя слышу - они кажутся мне полной белибердой... А потом я их сам употребляю, словно учился на филфаке в МГУ. Кстати, а что такое МГУ?
      Ворон слегка повел клювом в сторону предполагаемого нахождения Ухони и ответил:
      - Что такое "мгу", я не знаю... Может, так мычит корова новой секретной породы, если ее с гусем скрестить? - Ворон ненадолго задумался. Что же касается источника моих знаний, то... в тот момент, когда я встречаю что-либо неизвестное, не имеет значения, что это - человек, животное или что-то другое - у меня происходит какое-то прояснение в уме, и все становится понятным.
      - Ты меня, конечно, извини, напарник, но, может быть, ты того...
      - Наверное, я действительно "того", если продолжаю тебя слушать!
      - Но я же заранее извинился!! - возмутился Ухоня.
      - Ты бы лучше подумал заранее...
      - Эх, напарник, я на тебя зла не держу. Ты же сам признался, что у тебя после изменений не все...
      - Ухоня!
      - Ладно, ладно, я молчу, а то по шее получу и до ворот не долечу.
      - До каких ворот? - не понял Ворон - он видел под собой лишь деревья до самого горизонта.
      - Что бы ты без меня делал?! - сказал Ухоня и бледной лентой скользнул вниз.
      Когда они оказались на небольшой поляне, Ворон действительно увидел перед собой высоченные ворота из огромных почерневших дубовых бревен. Ворота казались такими старыми, что было боязно к ним подходить - а вдруг рухнут? Сверху на исполинские дубовые кряжи была положена сосна не менее впечатляющих размеров, вся испещренная полуистлевшими фигурками. Ворон взмахнул крыльями и стал внимательно разглядывать то, что было вырезано на сосне многие и многие годы назад безвестными зодчими. Но ни острое зрение, ни его непонятные способности не помогли - он так ничего и не смог уразуметь...
      Обходя дубовые колоссы валкой походкой бывалой птицы, Ворон пытался вызвать в себе то состояние, когда знания приходят мгновенно и непонятно откуда. Но странно - на этот раз у него ничего не получилось... Перед мысленным взором плыли концентрические круги всех цветов радуги и... все.
      - Ну как? - поинтересовался Ухоня.
      Ворон неопределенно повел крылом в воздухе, что, видимо, должно было означать напряженную работу мысли.
      - Я-я-ясно, - протянул Ухоня, - значит, ты не уверен, те ли это ворота, что мы искали последнее время?
      Ворон отвечать не стал. Цепляясь когтями за траву, он подлетел к самой середине деревянных колоссов и хотел было пройти между ними. Но Ухоня закричал таким страшным голосом, что Ворон замер от неожиданности и даже попятился от ворот. Черные перья встали дыбом, а хвост распушился, как у павлина.
      - Ты чего орешь как резаный?! - возмутился он.
      - Да у тебя и впрямь с мозгами не того... Ты что, забыл, о чем нам говорил тот противный лешак?
      - Не забыл я ничего, - насупился Ворон, - он сказал, что Ворота Забытого Зодчего помогут мне увидеть мой настоящий облик.
      - А с чего ты взял, что это они и есть? А если ты ошибаешься?! Может, это Врата Помутнения Рассудка? Ты меня извини, конечно, но ты, напарник, и в нормальном-то состоянии не подарок. А если у тебя с головой что-нибудь приключится... Не-е-ет, я лучше сам сначала попробую...
      - Это ничего не даст, - уже спокойно ответил Ворон. - Ты нематериален. Что ты сможешь увидеть? К тому же ты что-то там говорил про Врата Помутнения Рассудка? Впрочем, тебе это не грозит - разве можно потерять то, чего нет?!
      - Ладно, посмотрим!...
      Ворон на всякий случай отошел назад - мало ли что? Ожидая увидеть нечто потрясающее, он даже прищурил свой правый глаз, но... ничего не произошло. Он разочарованно каркнул и стал ждать объяснений.
      - Как дела, напарник? - спросил он ехидно.
      - Отлично! - как ни в чем не бывало откликнулся Ухоня. - Я думаю, нам надо навестить нашего вчерашнего приятеля.
      - Золотые слова! Кстати, а кем я был вчера?
      - А ты не помнишь?! Быком-производителем!
      - Да-да-да, я начинаю что-то припоминать... А далеко нам лететь до лешего?
      - Как раз столько, чтобы ты успел все вспомнить и не задавал глупых вопросов!
      Та-а-ак, Ворон теперь был не просто Ворон - теперь он был карающий меч правосудия! И ему даже стало чуточку жаль лешака... но лишь чуточку!. Лешачиные холмы он увидел еще издалека. Оставалось преодолеть лишь несколько верст. Времени было предостаточно, чтобы успеть кое-что вспомнить и наметить план действий. Впрочем, какой там план! Нужно просто поговорить с этим лешаком, Как мужчина с мужчиной... ну или как ворон с лешим, на худой конец! А там - как бог на душу положит.
      Видимо, на земле их успели заметить до того, как Ворон с Ухоней осчастливили обитателей Лешачиных холмов своим присутствием. Потому что к тому времени, когда они опустились на поляну перед живописной халупой, там уже никого не было. Однако Ворона этот пустяк не остановил, и, помня события вчерашнего дня, он сразу же устремился в заросли гигантского лопуха, где и нашел сердешного, трясущегося от страха, словно в лихорадке. Итак:
      "Леший Лешак Лешакович, абсолютный леший изумрудных кровей, возраст 1359 лет по летоисчислению Случайных Чисел. По причине юношеского возраста - не женат. Существо вредное, злопамятное, истинный обитатель Лешачиных холмов. Кличка труднопроизносимая: Лешачилошич, в простонародье - Шило.
      С каким превеликим удовольствием Ворон вонзил свой клюв в нижепоясничную область лешего! В душе у него все так и запело! Совсем иначе поступил Шило: он почему-то выскочил на поляну и стал изображать бегуна на стайерской дистанции. После девяти кругов по поляне, когда Ворона утомила картина мельтешащих лешачиных ног, он с извинениями уронил небольшую жердь под ноги старательному спортсмену. Ну вот, теперь можно было и поговорить. А все-таки хорошо быть вежливым!!
      Шило пересек поляну, кувыркаясь и подстригая носом траву-мураву, и оказался в знакомых лопухах. Лежа на спине и разбросав в стороны руки, он следил за тем, как вальяжной походкой морского волка к нему приближается ненавистное создание с клювом и в перьях. Усевшись на грудь несчастному бегуну, Ворон неторопливо вытер об лешего свои когти и клюв и только после этого спросил:
      - Как спали этой ночью, уважаемый?
      - Х-х-хорошо... - Заикание было лешему даже к лицу (или к морде?).
      - А вот я не очень. Засыпал на берегу ручья в облике бычка, здоровьем не обделенного, а утречком проснулся на дереве птицей чернокрылою. А потом еще мы с моим ущербным товарищем Ворота какие-то искали, о которых нам житель местный песни сладкие пел вчерашним росным утром. Да что-то не нашли мы ничего. Может, не там искали?
      - Может... - сразу согласился леший.
      - А может, ты нас обманул ненароком?
      - Может... то есть... нет! Конечно нет! Да разве бы я себе позволил?!
      - Позволил, сердешный, позволил. Вчера, когда ты висел, рогами к стене пришпиленный, услышали мы с Ухоней рассказ интересный о Воротах сказочных, пройдя через которые, можно увидеть свой облик истинный. А нам бы этого ой как хотелось, ибо странствуем уже долго и каждое утро в новом обличье! И ведь мы тебе поверили, отпустили с миром... А ты нас куда послал? Просто и повторить-то неудобно! Вот мы и решили вернуться да исправить ошибочку вчерашнюю. Ты уж не сопротивляйся, сладкий ты наш! Мы и без того судьбой обижены, а ты себе такие шутки позволяешь! Нехорошо!
      В течение всего монолога Ворон покачивал своим массивным клювом, приноравливаясь - с какого органа лешачьего тела начинать сегодняшнюю трапезу.
      - Ты чего это? - От подозрений лешему даже холодно стало.
      - Да вот раздумываю: твою печень сейчас съесть или на ужин оставить? Вчера, когда я мыкался тут с тобой в облике быка, ты мне был абсолютно несимпатичен, а сегодня - очень даже ничего! Я бы даже сказал, что сегодня ты вызываешь у меня определенный гастрономический интерес. А как собеседник ты - тьфу! Никакой полезной информации. Так что сам понимаешь... А про Ворота я лучше у Бабы Яги спрошу. Я думаю, мы с ней найдем общий язык.
      - Ага, - дрожащим голосом пролепетал Шило, - по поводу языка ты не ошибся - она их очень любит, особенно птичьи, да с грибной подливкой! Да и вообще, это Баба Яга заставила меня морок на вас навести, чтобы вы настоящие Ворота не нашли!
      - А есть ли они - настоящие? - подал голос Ухоня.
      - А как же! - Леший от негодования даже заерзал под Вороном. - Нам без этих Ворот никак нельзя. Бывало, соберутся ведьмы на шабаш и давай друг перед дружкой своими способностями похваляться. И до того к утру напохваляются, что половина зверья в округе в виде монстров непотребных разгуливает. Ужас просто! Такие страсти увидеть можно, что со страху и помереть недолго. Вот они, сердешные, и поспешают к Воротам Забытого Зодчего, чтобы, значит, вернуть себе свой истинный облик. Я и сам ходил туда не однажды. Вы же знаете, ведьмы - они такие непредсказуемые!...
      - Значит, ты можешь нас туда проводить? - Ворон все еще не отказался от намерения перекусить чем бог послал.
      - Проводить-то недолго, - замялся Шило, - да только вам от того пользы не будет.
      - Это еще почему? - Ворону все больше начинала нравиться мысль о свежей лешачьей печени.
      - Слышал я, что колдовство на вас навели шибко страшное. Не могли такого сотворить наши местные...
      - А кто мог? - Ворон подумал: а не поискать ли ему камня точильного клюв поправить?
      - Не знаю я этого! Но только шепчутся вокруг все, что опасно с вами: порчены вы колдовством темным. А чтобы вы с Воротами нашими ничего не сделали, Баба Яга и попросила заморочить вас, закружить по лесу. А моей вины здесь нет!
      Вот ведь, лешак непотребный, смог-таки испортить аппетит Ворону! Ну да ничего, разберемся. И с колдовством черным, и с Бабой Ягой каверзной!
      - Ладно, пойдем смотреть Ворота ваши. Далеко ли до них?
      - Да нет, это совсем рядом. Я ведь состою как бы смотрителем при них.
      - Хорошо, смотритель, но смотри у меня! Если опять чего пакостное надумаешь, учти, что ворон - птица всеядная, да к тому же голодом изморенная.
      Ворон так широко раскрыл свой клюв, что леший собрался проститься с жизнью.
      - А теперь пошли!
      Глава 2
      УРОЖДЕННАЯ ЯГУСИНСКАЯ
      Дорога действительно оказалась короткой. Леший торопливой походкой вел их по едва видимой тропинке, Ухоня шелестел где-то рядом, иногда становясь смутно различимым на фоне зелени. А Ворон, удобно устроившись на плече лешака, думал о том, что события начинают развиваться в совершенно непонятном направлении. Еще несколько дней назад в неторопливых беседах с Ухоней они пришли к согласию в том, что ничего особенно сверхъестественного с ними не происходит. Ну, пошутил кто-то из местной многочисленной колдовской братии, ну, наколдовал чего не следует, - превращений в этих лесах хоть пруд пруди! А то, что память их собственная не пускала обоих дальше нескольких дней, тоже особенных страхов не вызывало. Те же ведьмы иногда память на короткий срок могут умыкнуть, чтобы потом с бедолагой пакость какую сотворить. Но опять же не со зла, а скорее от отсутствия других развлечений в здешних местах. Съезд ведьмачий (то есть, пардон, шабаш), он ведь еще ой как не скоро, а подурачиться да покуражиться всем хочется. Вот и шуткуют по-бесовски. То бишь маются от безделья, горемычные... А теперь выходит, что случившееся с ними местный колдовской контингент считает опасным даже для себя! Такого в этих местах отродясь не было! А если предположить, что... нет, об этом и думать-то страшно! И все-таки ужасная мысль сверкнула в сознании Ворона, заставив на мгновение замереть его сердце: а вдруг он так и не сможет вернуть себе свой первоначальный облик? Вдруг ему так и придется до скончания своего века мыкаться в чужих обличьях, не в силах разорвать порочный круг превращений?
      Мысли эти были настолько ужасны, что Ворон, подавляя бурю клокочущих эмоций, изо всей силы вонзился когтями в плечо лешего. Лешак от неожиданности и боли кинулся куда глаза глядят, решив, наверное, что его многострадальная печень не дает-таки Ворону покоя. Совсем по-другому оценил ситуацию Ухоня. Видя дерзкий побег коварного лешака, он с быстротой молнии скользнул ему наперерез и на короткое мгновение материализовался перед ним в виде столь устрашающей медвежьей морды, что несчастный леший так и хлопнулся в траву без чувств!
      - Да-а-а, Ухоня, твое поведение никак не назовешь тактичным. А вдруг он помер?
      - Дождешься, как же! Скорее всего, лесные слухи на него так подействовали, что он боится нас, как черт ладана! Может, он прав: на нас действительно лежит не то порча, не то проклятие какое темное?
      - Хотелось бы думать, что это не так. А пока давай приведем в чувство эту ошибку природы.
      Однако им ничего ну удалось предпринять: леший, видимо, услышав слова Ворона, истолковал их по-своему и теперь стоял перед ними с видом преданной собаки. Ворону даже стало его немного жаль (но лишь самую малость!).
      - Итак?
      - Да мы уже почти на месте. Идемте.
      Узкая тропинка неожиданно вывела к широкой поляне. Так вот они какие Ворота Забытого Зодчего. Каменные, массивные. И такие старые, что само время рядом с ними кажется остановившимся. Ворон даже уточнять не стал у лешего - те ли это Ворота. И так было видно, что поляна весьма популярное место у лесных жителей. Вся она была истоптана, словно здесь стадо коров в течение месяца молоко нагуливало! А уж у самих Ворот и травы не было! Это ж какая тьма народа здесь гулевания устраивает! Да-а-а, весело живет лесная братия, ничего не скажешь!
      Леший остановился и терпеливо замер.
      - А может, не надо!... - жалобно протянул он.
      - Надо, Шило, надо!
      - А вдруг что случится с Воротами? - продолжал канючить он. - Как же тогда бедным зверюшкам быть?
      Что-то шевельнулось в вороньей душе, а ну как и вправду что с Воротами приключится? Испортятся они бесповоротно? Получится, что и себе не помог, и другим удружил?
      Неизвестно, чем бы закончились душевные переживания Ворона, если бы в небе не раздался резкий свист и вслед за этим на поляну не рухнула живописная старуха в ступе и с помелом наперевес. Ворон лишь глазом моргнул и...
      "Баба Яга, в девичестве - Костяная Нога, урожденная Ягусинская. Пола женского, возраста неопределенного. Истинная владелица избушки на курьих ножках. Обладает выдающимися (в смысле: выдает себя за кого попало!) способностями. Обладает значительным недостатком: любит сленг и ненормативную лексику"
      - Батюшки, едва успела! - выдохнула она и выбралась из ступы. - Ах вы, охальники! Чего это удумали, ироды проклятые! Да как вы посмели посягнуть на такую достопримечательность! Да я вас!...