— Почему, папа, — шептала она чуть слышно, мешая трубочкой в картонке с молоком, — почему ты не любишь меня такой, какая я есть?

Как он может осуждать ее, почти не зная? Почему он настроен так резко против ее мыслей и философии, ничуть их не понимая? Они жили в разных измерениях, и каждый пренебрегал миром другого.

Вчера за весь вечер они с отцом не сказали друг другу ни слова, и Санди отправилась спать расстроенная и злая. Она лежала и слушала, как ее родители чистили зубы, гасили свет и ложились в постель. Все это происходило как будто на другой стороне планеты. Ей хотелось закричать, позвать их в свою комнату, ее тянуло к ним, но она была уверена, что опять ничего не получится. Отец будет требовать невозможного и ставить свои условия, вместо того чтобы просто любить ее, только любить.

Санди по-прежнему не понимала, что погнало ее из постели в ночь. Единственное, что она помнила, проснувшись, было мучительное состояние, как будто все страхи, которые она когда-либо испытывала раньше, навалились на нее одновременно: страх смерти, страх неудач, страх одиночества. Ей непременно нужно было бежать из дома. Лихорадочно одевшись и выскочив на улицу, Санди уже понимала, что совершает глупый и бессмысленный поступок, но эмоции в эту минуту были сильнее, чем доводы разума.

Девушка чувствовала себя несчастным зверьком, выброшенным из дома в неизвестность. Она понимала, что обратно ей уже не вернуться. Санди была в состоянии полной неопределенности: ничего хорошего не ждет ее ни сейчас, ни в будущем.

— О, папа!

— простонала она и заплакала.

Рыжие волосы спадали по обеим сторонам лица мягкими волнами, слезы одна за другой капали на стол. Санди слышала, как люди проходили мимо, но они жили в своем собственном мире и не хотели вмешиваться в ее жизнь. Она старалась плакать тихо, но ей это удавалось с трудом чувства нахлынули, как вода сквозь прорванную плотину.

— Э-э-э… — послышался мягкий неуверенный голос, — прости, пожалуйста…

Подняв голову, Санди увидела молодого человека, светловолосого, худощавого, с карими глазами, полными сострадания.

— Прости, пожалуйста, что я тебя потревожил, — мягко сказал молодой человек. — Но… может быть, я могу тебе чем-нибудь помочь?

В гостиной профессора Джулин Лангстрат было темно и очень, очень тихо. Стеариновая свеча на кофейном столике отбрасывала слабый желтоватый свет на высокие, до потолка, книжные полки, причудливые восточные маски, затейливо расставленную мебель и лица двух людей, сидящих друг против друга. Свеча разделяла их. Одним из расположившихся за столиком была сама профессор. Закрыв глаза, она откинула голову на спинку стула. Вторым был Альф Бруммель. Глаза у него тоже были закрыты, но он не повторял движений Лангстрат. Бруммель был неподвижен и, похоже, чувствовал себя неуютно. Иногда он на мгновение приоткрывал глаза, чтобы следить за тем, что делала профессор.

Вдруг Джулин застонала, и на ее лице отразились боль и раздражение. Она открыла глаза и выпрямилась. Бруммель поймал ее взгляд.

— Ты не очень хорошо себя чувствуешь сегодня, не правда ли? — спросила Лангстрат.

Бруммель пожал плечами и опустил глаза в пол.

— Да нет, все в порядке, я просто устал.

Джулин покачала головой, явно недовольная ответом.

— Нет, нет, я чувствую, как от тебя исходит какая-то энергия, ты чем-то озабочен.

Бруммель не нашел, что ответить.

— Ты разговаривал сегодня с Оливером? — наступала профессор.

— Ну, разговаривал, — помолчав, буркнул в ответ Альф.

— И ты ходил к нему, чтобы рассказать о наших отношениях!

Бруммель встрепенулся:

— Нет! Я…

— Не лги мне.

Он опять поник и расстроено вздохнул.

— Да, мы говорили и об этом. Но вообще беседа была совсем о другом.

Лангстрат впилась в него взглядом, пронизывающим насквозь, как рентген. Она развела руки и слегка помахала ими в воздухе. Бруммель изо всех сил старался вжаться в стул, слиться с ним воедино.

— Послушай, — сказал он дрожащим голосом, — это не так уж важно…

Лангстрат заговорила так, будто читала по бумажке, приколотой у него на груди:

— Ты испуган… чувствуешь себя загнанным в угол ты пошел… чтобы сказать Оливеру… что тобой руководят, вынуждают… — она посмотрела ему в лицо. — Принуждают? Кто тебя принуждает?

— Да никто!

Джулин тихонько рассмеялась, пытаясь его успокоить.

— Конечно, ты так считаешь! Я прекрасно это вижу. Бруммель мельком взглянул на телефон, стоящий на краю стола.

— Янг тебе звонил?

Джулин усмехнулась, как будто его вопрос позабавил ее.

— В этом не было необходимости. Оливер очень близок ко Вселенскому Сознанию. Сейчас я начинаю растворяться в его мыслях.

Взгляд ее стал жестким:

— Альф, мне бы хотелось, чтобы у тебя дела обстояли так же хорошо.

Бруммель опять вздохнул, спрятал лицо в ладонях и с трудом вымолвил:

— Но послушай, я не могу воспринять все сразу! Ведь так многому нужно научиться!

Джулин ободряюще коснулась его руки:

— Давай разберемся до конца, Альф. Бруммель поднял глаза.

— Ты сильно испуган, чего ты боишься?

— Скажи сама, — ответил он с вызовом.

— Я даю тебе возможность сказать первому.

— Нет, я не боюсь.

По крайней мере, он не боялся до этой минуты. Глаза Лангстрат сузились и буравили его насквозь.

— Конечно, ты боишься, — сказала она сурово. — Тебя испугало то, что нас сфотографировала репортерша из «Кларион». Разве не так?

Бруммель зло погрозил ей пальцем:

— Что я и говорил! Он звонил тебе! Это была одна из тем нашего разговора с Янгом. Он наверняка тебе звонил!

Джулин кивнула и, нимало не смущаясь, согласилась:

— Конечно, он мне звонил. Он ничего от меня не скрывает. Ни у кого из нас нет тайн друг от друга, ты это знаешь.

Бруммель понял, что лучше все рассказать.

— Я беспокоюсь за План. Нас становится много, слишком много, чтобы оставаться незамеченными. Мы рискуем быть обнаруженными во многих местах. Я считаю, было неосторожностью с нашей стороны появляться вместе на людях.

— Не беспокойся, с этим-то все в порядке.

— Не беспокойся? Хоган напал на след. Я думаю, ты знаешь, какие вопросы он задавал Оливеру?

— Оливер способен сам о себе позаботиться.

— А как мы позаботимся о Хогане?

— Так же, как обо всех остальных. Тебе известно, что он говорил с Янгом о конфликте с дочерью? Для нас это весьма интересно.

— Ну, и что же произошло между Хоганом и его дочерью? — заинтересовался полицейский.

— Она убежала из дома… и все равно явилась сегодня на мою лекцию. Мне это нравится.

— И какие же выгоды мы можем извлечь из этого? Джулин улыбнулась хитро и коварно:

— Всему свое время, Альф, нам незачем спешить. Бруммель встал и начал расхаживать по комнате.

— Я не совсем уверен в Хогане. По-видимому, он не такой слабый противник, как Хармель. Я считаю, что арест Крюгер был ошибкой.

— Но зато тебе удалось заполучить фотоаппарат и засветить пленку.

Бруммель резко повернулся к ней:

— И к чему это привело? До этого они не задавали никаких вопросов, а теперь задают! Представляю себе, что бы я подумал, если бы мне вернули камеру с засвеченной пленкой! Хогана и Крюгер не так легко провести!

Лангстрат обвила руками, будто ползучими растениями, шею Бруммеля.

— Но зато они легко уязвимы. Ты можешь сделать с ними, что угодно, а уж я и подавно, — утешала она шерифа.

— Ну да, как и все остальные, — проворчал Бруммель.

Ему следовало бы предвидеть ее реакцию. Джулин холодно и враждебно смотрела ему прямо в глаза.

— И это вы успели обсудить сегодня с Оливером!

— Он тебе все доносит!

— Если бы он этого не сделал, то рассказали бы Хозяева.

Бруммель пытался избежать ее взгляда. Он не выносил, когда Лангстрат превращалась из красавицы в отталкивающее омерзительное существо.

— Смотри на меня, — потребовала она, и Бруммель подчинился. — Если наши отношения тебя не устраивают, я могу позаботиться, чтобы они закончились.

Бруммель опустил глаза и простонал:

— Нет, нет, все в порядке.

— Что в порядке?

— Я имею в виду, что меня все устраивает.

— Точно?!

Бруммель лихорадочно старался развеять все ее сомнения, утихомирить ее и заставить поскорее отпустить его:

— Я… я только не хочу терять контроль над происходящим.

Джулин одарила его долгим и мучительным поцелуем вампира.

— Ты сам нуждаешься в хорошем контроле. Разве я тебя этому не учила?

Лангстрат терзала его, а Бруммель был перед ней совершенно беззащитен. Она крепко держала его, он целиком принадлежал ей.

Альф не мог справиться с беспокойством:

— Но сколько еще противников нам предстоит убрать с дороги. Не успеем мы избавиться от одного, как на его месте появляется другой. Хармель исчез, так откуда-то взялся Хоган…

— Ты разделался с Фаррелом — возник Ханк Буш, — докончила она его мысль.

— Так не может продолжаться. Судьба нам противится.

— Считай, что Буша уже нет. Ведь у вас будет голосование в пятницу?

— Церковь поддается, он начинает раздражать ее, но…

— Что за «но»

— Ты ведь знаешь, он исключил Лу Стэнли за измену жене.

— О, да. Думаю, это поможет церкви сделать решительный шаг.

— Но большая часть общины с ним согласна. Джулин отошла в сторону, чтобы получше разглядеть Бруммеля, и от ее взгляда кровь застыла в его жилах.

— Ты боишься Буша?

— У него по-прежнему много сторонников. Больше, чем я предполагал.

— Ты боишься его!

— Кто-то помогает ему во всем, и я не знаю, кто. Подумай, что будет, если он узнает о Плане!

— Он никогда ничего не узнает!

Если бы у нее были клыки, наверняка, они бы зловеще сверкнули в эту минуту.

— Мы его раздавим задолго до того, как он что-нибудь пронюхает. И ты об этом позаботишься, не так ли?

— Я стараюсь.

— Не смей отступать перед Бушем! Он должен склониться перед тобой, а ты передо мной!

— Я же сказал, что стараюсь!

Джулин вдруг успокоилась и улыбнулась.

— Значит, в следующий вторник?

— Э-э-э…

— И мы отпразднуем падение Буша в пятницу. Ты мне расскажешь, как это произошло.

— А Хоган?

— Хоган слабый, беспомощный идиот. Не беспокойся. Это не твоя забота.

Не успел Бруммель опомниться, как он уже стоял на улице у захлопнувшейся двери черного хода.

Лангстрат наблюдала из окна за машиной Бруммеля, пока она не скрылась из виду. Стараясь остаться незамеченным, он ехал окольным путем, выбирая самые неприметные улочки и переулки. Джулин приоткрыла гардины, чтобы впустить свет, и погасила свечу на столике. Потом она достала из ящика письменного стола папку. Перед ней лежали подробные биографии, заметки об особенностях характеров, всевозможные фотоснимки — это были досье на Маршалла, Кэт и Санди Хоган. Когда взгляд Лангстрат упал на лицо Санди, в глазах профессора загорелся зловещий огонь.

Невидимая, на плече Лангстрат лежала огромная черная рука, унизанная драгоценными кольцами и золотыми браслетами. Бархатный обольстительный голос нашептывал мысли, глубоко проникавшие в ее сознание.

Во вторник после обеда редакция «Кларион» была похожа на поле сражения, покинутое воинами. Стояла гробовая тишина. Джордж, наборщик, как всегда, взял сутки отгула, чтобы прийти в себя после бешеного галопа перед сдачей номера в печать. Том, редактор, отправился добывать очередной материал.

Что касается Эди, секретарши, ответственной за объявления, то она объявила, что увольняется с работы, и исчезла еще накануне вечером. Маршалл не знал, что когда-то она была счастливой женой, потом незаметно стала несчастной женой и, в конце концов, завела роман с шофером грузовика. Это и привело к расколу в ее семейной жизни. Теперь Эди ушла с работы, и Маршалл ощутил, что редакция внезапно опустела.

Маршалл и Бернис были одни в маленькой стеклянной конторке. Сидя за подержанным десятидолларовым письменным столом, Маршалл мог хоть целый день обозревать через стекло конторы три рабочих стола, две пишущие машинки, пару мусорных корзин, два телефона и кофеварку. В помещении царил беспорядок: повсюду валялись бумаги, какие-то копии, газетные вырезки, но ничего не происходило.

— Ты тоже не знаешь, где искать? — спросил он Бернис.

Девушка сидела прямо на одном из рабочих столов, прислонившись к стене и помешивая ложкой в чашке с теплым какао.

— Ничего, все равно найдем. Я знаю, где она хранит книги. Уверена, что у нее в журнале есть все нужные адреса и телефоны.

— И шнур от кофеварки тоже?

— А почему, ты думаешь, я пью какао?

— Идиотство. Хоть бы кто-нибудь сказал, где его искать!

— Не думаю, чтобы кто-то знал.

— Лучше всего дать объявление о найме нового секретаря на этой же неделе. Эди тянула тяжелый груз.

— Да, ей приходилось нелегко. Она поспешила исчезнуть из города, пока глаза ее супруга не открылись и он не успел засечь, в какую сторону она улизнула.

— Любовные дела. Хорошего от них не жди.

— Ты знаешь последние новости об Альфе Бруммеле?

Маршалл поднял глаза. Бернис сидела на столе, как нахохлившаяся птичка, и казалось, больше была заинтересована своим какао, чем пикантными новостями.

— Сгораю от нетерпения услышать их, особенно в связи с последними событиями, — ответил Маршалл.

— Я сегодня встречалась с Сарой, секретаршей Альфа. Представь, он исчезает каждый вторник после обеденного перерыва на несколько часов, не объясняя, куда. Но Сара знает. У нашего дорогого Бруммеля есть удивительная подружка.

— А, Джулин Лангстрат, профессор психологии в университете.

Бернис была разочарована.

— Так тебе все известно?

— Помнишь блондинку, которую ты видела в луна-парке. Моя сотрудница сделала несколько снимков, которые кого-то так разозлили, что она вместе с фотоаппаратом загремела в кутузку. Меня же на следующий день профессор Лангстрат с треском выставила из аудитории. Прибавь к этому, что уши Оливера Янга багровеют, когда он говорит, что незнаком с ней.

— Потрясающе, Хоган.

— Просто блестящая догадка.

— Между ней и Бруммелем что-то есть! Он называет это терапией, но мне кажется, он получает от нее массу удовольствий. Пойми меня правильно.

— А каким образом в эту картину вписывается Янг? Зернис не услышала вопроса.

— Жаль. Если бы Бруммель был женат, я бы знала, что мне делать.

— Эй, Бернис! Соберись с мыслями… А ведь у нас образовался маленький клуб, и все три человека, о которых мы говорим, его члены…

— Прости.

— Одно нам, по крайней мере, ясно: они до такой степени не желают, чтобы мы о нем — учти, о НЕМ — догадались, что рискнули даже арестовать тебя.

— И засветить пленку.

— Хотел бы я знать, удастся ли что-нибудь извлечь из отпечатков пальцев.

— Вряд ли. В картотеке их нет.

Маршалл повернулся на стуле, в упор глядя на Бернис:

— Сдаюсь, рассказывай, что у тебя на уме! Бернис была довольна.

— Мой дядя тесно связан с офисом Джастина Паркера.

— Окружного прокурора?

— Именно. Он все для меня сделает.

— Погоди, не втягивай их в это дело. Пока еще рано… Бернис подняла руки, как бы сдаваясь:

— Хорошо, хорошо, пока не буду.

— Но я не сказал, что они нам не понадобятся.

— Ты думаешь, я этого не понимаю?

— Скажи, Бруммель не извинился перед тобой?

— После того, как ты перед ним сник? Ты что, шутишь?

— И не было никаких официальных извинений, подписанных им самим или его конторой?

— Он тебе это обещал? Маршалл кисло улыбнулся:

— Оба они, Янг и Бруммель, несли вздор: что они не знают друг друга, что и близко не подходили к балаганам. О! Как бы я хотел иметь эти снимки!

Бернис была уязвлена.

— Но мне-то ты можешь верить, Хоган. Мне-то! Маршалл несколько мгновений смотрел куда-то в пространство, размышляя:

— Бруммель и Лангстрат. Терапия. Я думаю, здесь есть какая-то связь.

— Ну, так давай выложим все факты на стол.

«Уж какие там факты, какие выводы можно сделать из неясных чувств, странных ощущений и предположений», — думал Маршалл.

В конце концов он произнес:

— Бруммель и Лангстрат… Они чем-то похожи, в них есть что-то общее, убежден.

— Что же в них общего?

Маршалл понимал, что его прижали к стене:

— Может быть… дурной глаз? Бернис удивленно подняла брови.

«Ах, Крюгер, не требуй от меня объяснений», — умолял про себя Маршалл.

— Ты должен мне объяснить, — настаивала она.

«Ну вот, начинается», — пронеслось в голове Маршалла, и, помедлив, он пустился в несколько путаные объяснения:

— Видишь ли, это может показаться глупым, но когда я с ними разговаривал, то они — ты сама можешь проверить как-нибудь — они смотрели одинаково… У них во взгляде было что-то жуткое, как будто они меня гипнотизировали, внушали свои мысли или что-то в этом роде…

Бернис саркастически усмехнулась.

— Ага! Давай, давай, смейся! — рассердился Маршалл.

— Ну что ты такое городишь! Неужели ты думаешь, что они принадлежат к какой-нибудь индийской секте?

— Не знаю, как назвать, но это так. Конечно, Бруммель не так силен, как Лангстрат. Он слишком часто скалит зубы. Янг тоже замешан, но он уж очень любит много жонглировать словами..

Бернис некоторое время внимательно рассматривала лицо Маршалла, а потом сказала:

— Пожалуй, тебе нужно выпить чего-нибудь покрепче. Какао подойдет?

— Почему бы и нет. Принеси, пожалуйста.

Бернис вернулась с полной кружкой, на которой стояло имя «Эди».

— Надеюсь, оно достаточно крепкое, — сказала она, подав Маршаллу кружку. Затем девушка снова удобно устроилась на столе.

— Но почему эти трое так упорно стараются убедить нас, что не знают друг друга? — вслух размышлял Маршалл. — И кто те, неизвестные: Толстяк и Привидение? Ты не встречала их раньше?

— Никогда. Они, по-моему, нездешние.

— А, все равно, это ни к чему не приведет, — вздохнул Маршалл.

— Пока нет. Бруммель ходит в ту маленькую белую церковь, «Аштон Комьюнити». И я слышала, что оттуда кого-то выгнали за то, что он завел любовницу.

— Бернис, это сплетни!

— Ладно. А что ты скажешь на это: у меня есть приятельница в Вайтмор-колледже, и она может кое-что рассказать о нашей таинственной профессорше.

Маршалл смотрел на нее с сомнением.

— Не создавай мне новых проблем, пожалуйста. С меня хватит того, что есть.

— Санди?

Теперь разговор перешел, действительно, на неприятную тему:

— Мы еще до сих пор ничего о ней не слышали. Звоним в разные места, расспрашиваем родственников и ее друзей. Надеюсь, что все разъяснится.

— А она не ходит на курс лекций Лангстрат?

— Она посещает несколько ее курсов, — с горечью ответил Маршалл. — Тебе не кажется, что мы перешли границу между объективной журналистикой и… личной местью?

Бернис пожала плечами.

— Я только пытаюсь выяснить, в чем, собственно говоря, дело. Неважно, пойдет оно в отдел новостей или нет. Мне казалось, что тебе хочется прощупать почву…

Маршалл не мог забыть мрачного взгляда Джулии Лангстрат. Душа его начинала болеть еще сильней, как только он вспоминал, что об идеях профессора он узнал от родной дочери.

— Если это те сведения, которые нам необходимы, то переверни хоть все вверх дном, но добудь их.

— В свободное время или в рабочее?

— Делай, когда угодно, но откопай мне эту информацию, — ответил Маршалл и принялся стучать на пишущей машинке.