Глава 12

Листья сияли той первой свежей зеленью, какая бывает только в начала лета. Сидя за маленьким столиком на террасе кафетерия из красного кирпича, Санди и Шон, подняв головы, глядели на небо. Солнце ласково светило сквозь раннюю листву, птицы то и дело слетали с веток в поисках крошек и картофельной соломки. Это было самым любимым местом Санди во всем университетском городке. Здесь было так тихо и мирно, как будто бесконечные годы отделяли ее от всех проблем, ссор и семейных споров.

Шон с любопытством смотрел, как серенькие воробьи стремительно бросались на каждую крошку, брошенную им на каменный пол.

— Меня поражает, насколько все во Вселенной подогнано одно к другому, — задумчиво проговорил юноша. — Деревья растут, чтобы давать нам тень, мы сидим здесь, едим и даем пищу птицам, живущим в ветвях деревьев. Все взаимосвязано!

Эта мысль увлекла Санди. В окружающем мире все выглядело ясно и просто, почти как в сказке. Ее душа жаждала именно такой простоты и покоя.

— А что происходит, когда не все во Вселенной подходит одно к другому? — спросила она. Шон улыбнулся:

— Во Вселенной все уравновешено. Беда только, что люди не всегда это видят.

— А как тогда ты объяснишь ситуацию, в которой я оказалась вместе с родителями?

— Ваше сознание настроено на разные волны, как в радиоприемнике. Если передача неотчетливо слышна, голоса скрипят, шипят, то не радиостанция тому виной — настрой свой приемник получше, и все будет в порядке. Санди, Вселенная совершенна. Тут все гармонично, все отлажено. Покой, единство, целостность. И мы, люди, являемся частью Вселенной. Мы созданы из того же теста, что и все вокруг, так что нет никаких причин выбиваться из единого мироздания. Если же это происходит, значит, где-то мы сделали неверный выбор и оттого потеряли контакт с реальностью.

— Да, я это заметила, — пробормотала Санди. — Это-то меня и раздражает! Мои родители и я считаемся христианами и должны были бы любить друг друга, но мы только и делаем, что ссоримся и разбираемся, кто прав, а кто виноват.

Шон кивнул, соглашаясь:

— Да, да, я все знаю, ведь я и сам через это прошел.

— Неужели? Ну и как же ты с этим справился?

— Я избавился от этого только в себе самом. Ведь я не могу изменить сознание других людей. Это не так-то легко, Но если ты настроен на одну волну со всей Вселенной, то мелочи тебя уже не раздражают. Все равно борьба происходит только в твоем сознании. Когда ты перестаешь слушать ложь, которую тебе постоянно навязывает сознание, то начинаешь сознавать, что Бог настолько велик, что Его хватит на всех. Он внутри каждого. Никому не удается запихнуть Его в консервную банку и хранить только для себя, используя для своих капризов и идей.

— Чего бы я хотела

— так это найти Его по-настоящему.

Шон ободряюще посмотрел на Санди и коснулся ее руки:

— Но Его вовсе не трудно найти. Мы все — часть Его.

— Что ты имеешь в виду?

— Как я уже сказал: все во Вселенной взаимосвязано. В ее основе заложена одна суть, один дух, одна… энергия. Ты слушаешь? — Санди пожала плечами и кивнула. — Так что каким бы индивидуальным не было наше личное восприятие Бога, мы все знаем, что Он есть некая сила, принцип, энергия, на которой все держится. И если эта сила пронизывает всю Вселенную, то она обязательно должна быть частью нас самих.

Санди не понимала:

— Мне это довольно чуждо. Я далека от новой философии. Видишь ли, я придерживаюсь старой иудейско-христианской системы взглядов.

— Значит, все, чему тебя научили, это религия? Санди подумала с минуту и затем обескуражено ответила:

— Выходит, так.

— Э-э! Видишь ли, проблема религии, я бы сказал, беда всех религий заключается в том, что они сужают перспективу, рассматривают истину односторонне, а не в широком ее понимании.

— Теперь ты говоришь прямо, как профессор Лангстрат.

— Да, по-моему, она совершенно права. Когда начинаешь серьезно размышлять, то сразу же осознаешь, что это не просто слова. Именно об этом притча о слепых и слоне.

— Она нам рассказывала ее.

— Очень хорошо, значит ты понимаешь, о чем идет речь. Помнишь, слепцы спорили, как выглядит слон. Они прикасались к нему, но ни один из них не мог понять, что такое слон целиком. Слепцы передрались. Так же и религиозные мудрецы во все времена ссорятся, не желая признать, что слон и есть слон. Мудрецы не понимают друг друга, и не могут прийти к общему решению.

— Получается, что мы все похожи на слепцов? Шон энергично кивнул, подтверждая ее слова.

— Мы, как тьма насекомых, вьемся у самой земли, не отваживаясь взглянуть вверх. Если бы муравей мог говорить, как ты думаешь, что бы он ответил на вопрос: что такое дерево? Ведь он почти всегда ползает по земле, а если а забирался на дерево, то все равно считает, что деревьев вообще не существует. Кто же ошибается? Кто слеп? Мы позволяем нашему ограниченному рассудку обманывать нас. Ты никогда не интересовалась философией Платона? Санди, смеясь, покачала головой:

— Я изучала его труды в прошлом семестре, но, кажется, ничего не поняла.

— Так вот, его занимал тот же вопрос. Он считал, что существует высшая реальность, совершенное «нечто», бледной копией которого мы все являемся. Платон пришел к выводу, что наше сознание настолько ограничено, что дает нам искаженную картину мира, раздробленную, неполную, поэтому мы не в состоянии охватить всю Вселенную, как она есть, где все совершенно, подогнано, все имеет единую основу. Можно даже сказать, что действительность, которую мы знаем, — это иллюзия, отражение нашего "я", нашего сознания, выражение наших эгоистических желаний.

— Все это звучит так странно.

— Но как прекрасно вторгаться в эти сферы! Ведь в них находишь ответы на все свои вопросы и избегаешь множества бед.

— Да, если, конечно, захочешь. Шон подался вперед:

— Ты не попадешь в эти сферы, Санди, они находятся внутри тебя. Задумайся об этом хоть на минуту.

— Я в себе ничего такого не чувствую…

— А почему? Догадайся!

Санди покрутила невидимую ручку радионастройки.

— Я не на той волне.

Шон рассмеялся от удовольствия.

— Верно, верно! Слушай, Вселенная неизменна, но мы способны изменяться. Если мы не соответствуем общей картине, неверно настроены, — значит, мы живем своими иллюзиями, как слепые. Если в твоей жизни что-то поломалось — это произошло в результате твоего взгляда на жизнь.

Санди язвительно улыбнулась.

— Ах, вот оно что! Не хочешь ли ты убедить меня в том, что вся беда в моей голове!

Шон предупреждающе поднял руку.

— Нет, нет, не спеши делать выводы. — Он снова посмотрел вверх, на солнечные лучи, пробивающиеся сквозь зелень деревьев, на порхающих птиц:

— Ты только прислушайся!

— Что я должна услышать?

— Ветер. Птиц. Взгляни, как трепещут листья. Какое-то время они сидели молча. Потом Шон произнес тихо, почти шепотом:

— Ну, скажи честно… Разве ты никогда не ощущала некоего… родства с деревьями, птицами, со всей природой? Если бы их тут не было, тебе бы их недоставало, правда? Разве ты никогда не разговаривала с цветами? — Санди кивнула. В словах Шона была доля истины. — Так не сопротивляйся этому чувству. То, что ты испытаешь, — всего лишь один глоток реальной Вселенной, — и ты ощутишь единство во всем. Все взаимосвязано, ты ведь и раньше это замечала!

Санди опять кивнула.

— Именно это я и пытаюсь тебе показать, истина уже заложена внутри тебя. Просто ты сама не хочешь этого понять.

В эту секунду Санди отчетливо услышала пение птиц. Ветер, запутавшись в верхушках деревьев, гудел то тише, то громче, шелест листвы напоминал отчетливую, законченную мелодию. Солнце было теплым и ласковым. Внезапно она с необычной силой ощутила, что все это уже было с ней, и именно здесь, на этом самом месте: деревья и птицы были ей хорошо знакомы, они уже и раньше пытались дозваться до девушки, заговорить с нею.

Потом Санди с удивлением поняла, что впервые за много месяцев она почувствовала внутренний покой. Сердце билось ровно. Это был не тот мир, который окружал ее, и Санди затруднилась бы сказать, откуда он появился в ней, но она ощущала его и не хотела терять его.

— Думаю, что теперь я почти попала в тон, — сказала она.

Шон улыбнулся и ободряюще сжал ее руку.

Все это время Лгун стоял позади Санди и перебирал ее мягкие волосы осторожными движениями когтистых лап, нашептывая нежные обнадеживающие слова.

Тол и его воины снова собрались в маленькой белой церкви, но на этот раз дела обстояли гораздо лучше. Накануне вечером они почувствовали вкус сражения и одержали первую, хотя и маленькую, победу. И главное, их стало значительно больше. Если в начале их было двадцать три, то теперь Капитана окружало сорок семь крепких воинов, вызванных сюда благодаря молитвам…

«… Уцелевших!» — закончил Тол свою мысль, сгорая от нетерпения и просматривая список. Сцион, рыжеволосый веснушчатый воин с Британских островов, докладывал о проведенных им поисках:

— Они есть, Капитан, и их много, но им необходима наша охрана.

Тол зачитал имена:

— Джон и Патриция Колмэн…

— Они были вчера вечером и выступали в защиту пастора, — пояснил Сцион. — Теперь они готовы идти за ним в огонь и воду, для них упасть на колени в молитве так же легко, как снять шляпу. Мы вовлекли их в дело.

— Анди и Джун Форсайт, — продолжал читать Тол.

— Заблудшие овцы, так сказать. Оставили Объединенную церковь, где абсолютно изнемогли. Завтра мы приведем их сюда. Их сын Рон ищет Господа. Пока еще колеблется, но своего добьется.

— И еще много других, как я вижу, — заметил Тол с улыбкой и передал список Гило:

— Возьми трех-четырех вновь прибывших воинов и собери с ними вместе всех Уцелевших, я хочу, чтобы они начали молиться.

Гило взял у него список и начал обсуждать его с несколькими воинами.

— Ну, а как обстоит дело с родными и друзьями Уцелевших в других местах? — спросил Тол у Сциона.

— Многие из них спасены и готовы начать молиться. Может, отправить посыльных передать им задание?

— Нет, я не могу позволить даже одному воину отлучиться надолго. Лучше, если посланник передаст распоряжение ангелам-хранителям этих людей в городах и поселках. И пусть позаботятся, чтобы их подопечные молились за своих близких.

— Будет исполнено!

Сцион тут же отправил посланника выполнять поручение.

Гило тоже послал своих воинов и был в восторге оттого что дело наконец завязалось.

— Прекрасно, Капитан, — сказал он Толу.

— Это только начало!

— А Рафар? Думаешь, он не догадывается, что ты здесь?

— Думаю, что он уже давно все понял, ведь мы знаем друг друга достаточно хорошо!

— Значит, Ваал готовится к сражению.

— Поэтому мы его и не начинаем. Слишком рано. Молитвенная поддержка еще очень слаба, и потом мы не знаем, зачем Рафар прибыл сюда. Ведь он — князь империй, а не маленьких городишек, и никогда не стал бы выполнять задание, недостойное его звания. Пока мы видим только крошечную частицу плана противника. А как дела у Хогана?

— Я слышал, жалкого Разувера отослали в преисподнюю. Ваал был в ярости от его неудачи с журналистом. Тол улыбнулся своим мыслям.

— Хоган пробудился к жизни, как проросшее зерно, — проговорил он и позвал:

— Натан, Армут! — Воины немедленно явились. — Теперь у вас достаточно сил. Берите сколько понадобится помощников и охраняйте Маршалла Хогана. Когда меч бездействует, врага может отпугнуть наша численность.

Гило был недоволен и разглядывал ножны своего мена, явно горя желанием сражаться.

— Не сейчас, мой храбрый Гило, — предупредил Тол, — еще не пришло время.

Вскоре после разговора Маршалла с Тэдом Хармелем телефон в квартире Бернис буквально надрывался от крика, чуть не падая на пол. Маршалл не просил, он приказывал: «Будь в редакции в семь вечера, нам предстоит работа».

В десять минут восьмого в редакции

— "Кларион" наступил полный покой, и она погрузилась во тьму. Однако так казалось лишь со стороны. В комнате, расположенной в глубине редакции, находились Маршалл и Бернис. Они извлекали из архива старые номера газеты. Тэд Хармель был отменный педант: подшивки аккуратно лежали в пронумерованных папках.

— Когда Хармеля вышибли из города? — спросил Хоган, просматривая страницы.

— Около года назад, — ответила Бернис, выкладывая на стол еще несколько папок. — Газета велась очень скромно, до тех пор пока ты ее не купил. Эди, Том, я и пара журналистов-студентов. Некоторые номера были удачны, а большинство похожи на школьную газету.

— Как эта, к примеру?

Бернис взглянула на августовский прошлогодний номер:

— Я буду тебе очень признательна, если ты не перестанешь придираться.

Маршалл перелистывал газеты.

— Мне нужны все номера, до того дня, как ушел Хармель.

— Хорошо. Тэд закончил работу в конце июля. Здесь июнь… май… апрель. Что ты, собственно, ищешь?

— Причину, по которой от него избавились.

— Ты же знаком с его историей,

— Бруммель рассказывал, что он изнасиловал какую-то девочку.

— Да, наш шериф любит почесать языком.

— Так было это или нет?

— Девочка утверждала, что да. Ей тогда было лет двенадцать. Дочь одного из членов университетского правления.

— Кого именно?

Бернис ненадолго задумалась и наконец вспомнила:

— Адама Джарреда. Я думаю, он по-прежнему занимает свое место.

— Есть он в списке Дарра?

— Нет. Но, может быть, его следует внести. Тэд знал Джарреда довольно близко. Они обычно вместе рыбачили. Он и дочь его знал, часто видел ее, и это ухудшает дело.

— Но почему тогда его не привлекли к суду?

— Решили не раздувать дела, Тэда вызывали к окружному судье…

— Бэйкеру?

— Да, он есть в нашем списке. Дело попало к нему, и они заключили какой-то договор. Буквально через несколько дней Хармель испарился.

Маршалл со злостью ударил кулаком по столу.

— Как бы я хотел, чтобы этот парень был сейчас здесь. Ты мне раньше не говорила, что я сунул руку в осиное гнездо.

— Я и сама не предполагала, что все это настолько серьезно.

Маршалл продолжал листать подшивку. Бернис просматривала номера за предыдущий месяц.

— Ты сказала, что скандал произошел в июле.

— Где-то во второй половине месяца.

— В газете об этом ничего нет.

— Конечно, стал бы Тэд печатать что-то против себя самого, разве не ясно. Да этого и не нужно было. Репутация его была и так испорчена. Тираж падал катастрофически. Несколько месяцев не выплачивалось жалованье.

— Так, а это что такое?

Глаза обоих были прикованы к номеру, вышедшему в первую пятницу июля.

Маршалл пробегал глазами по строчкам, бормоча себе под нос: «Должен выразить свое негодование по поводу незаслуженных оскорблений, высказанных университетскому правлению местной печатью… Статьи, публикуемые в последнее время „Аштон Кларион“, есть не что иное, как оскорбительная газетная шумиха, и мы надеемся, что главный редактор газеты проявит достаточно профессионального такта и перестанет печатать необоснованные вымыслы…»

— Ну, конечно же! — вспомнила Бернис. — Это письмо Эжена Байлора. Она похлопала себя по щекам обеими руками и воскликнула:

— О! Эти статьи. — Бернис быстро искала что-то в июньской подшивке. — Да, вот они!

Заголовок одной из публикаций гласил: «СТРАЧАН ТРЕБУЕТ РЕВИЗИИ». Маршалл прочел первые фразы: «Несмотря на усиливающееся противодействие со стороны правления Вайтмор-колледжа ректор Элдон Страчан потребовал провести ревизию во всех службах и канцеляриях университета. Он выражает опасение, что в последнее время университетские доходы расхищаются».

Бернис подняла глаза к небу:

— Ну и ну! Да это хуже, чем осиное гнездо!

Маршалл читал дальше: «Страчан утверждает, что у него есть необходимые доказательства для срочного проведения ревизии, хотя она потребует немалых затрат и, как продолжает утверждать правление, является несвоевременной».

— Понимаешь, — пояснила Бернис, — в то время я не придавала этому большого значения. Тэд был человеком задиристым и увлекающимся, он и раньше, бывало, ошибался, и все дело выглядело банальной политической игрой. Я была всего лишь обычным репортером и занималась безобидными общественными темами… С какой стати мне было этим интересоваться?

— Стало быть, ректор университета пошел против собственного правления. Похоже на серьезную вражду.

— Тэд был другом Элдона. Он встал на его сторону, и университетскому правлению это не понравилось. Вот еще одна статья, неделей позже.

Маршалл читал: «ЧЛЕН ПРАВЛЕНИЯ ОБВИНЯЕТ СТРАЧАНА. Член правления Вайтмор-колледжа, университетский казначей Эжен Байлор обвинил сегодня ректора Элдона Страчана в неблаговидных поступках, назвав их „мерзкой политической грязью“. Он утверждает, что Страчан использует недопустимые неэтичные методы, чтобы насадить собственных людей в администрации колледжа».

— Да… не слишком-то безобидный скандальчик между двумя коллегами.

— Теперь-то я понимаю, что это была настоящая война. Тэд, вероятно, сунул свой нос куда не следовало. И попал под перекрестный огонь.

— Отсюда и злобное письмо Эжена Байлора.

— И политическое давление тоже. Ведь Страчан и Тэд часто встречались, и Тэд знал кое-что. Может, даже слишком много,

— А ты не.помнишь деталей…

Бернис только подняла руки вверх и покачала головой.

— У нас есть эти статьи, телефон Тэда и потом список.

— Да, список, — размышлял вслух Маршалл, — в него попала большая часть членов университетского правления.

— Плюс шеф полиции и окружной судья, который вел дело Тэда.

— А что стало со Страчаном?

— Его выкинули.

Бернис перелистала еще несколько старых номеров «Кларион». Незакрепленный газетный лист выскользнул из папки и упал на пол. Маршалл поднял его. Один из заголовков привлек внимание Хогана, и он углубился в текст, пока Бернис искала то, что ей было нужно — статью, напечатанную в конце июня.

— Вот она, — с облегчением проговорила Бернис, — «УВОЛЬНЕНИЕ СТРАЧАНА. В связи с возникшим конфликтом, в интересах общего дела, а также из-за профессиональной некомпетентности, правление Вайтмор-колледжа потребовало сегодня отставки Элдона Страчана».

— Ну и ну, не слишком длинная статейка, — заметил Маршалл.

— Тэд поместил ее, потому что был вынужден, но ясно, что он постарался избавиться от компрометирующих деталей, он был уверен в правоте Страчана.

Маршалл продолжал просматривать страницу.

— Ого, а это что такое?

«ДОЛГИ ВАЙТМОР-КОЛЛЕДЖА ИСЧИСЛЯЮТСЯ МИЛЛИОНАМИ, УТВЕРЖДАЕТ СТРАЧАН». Маршалл внимательно читал дальше. «Еще немного, — говорит ректор, — и университет окажется в крайне тяжелом положении, — но при этом умалчивает, откуда ему это известно».

— Так, кажется, картина проясняется. Хотя понятно, что Тэд и Страчан не успели публично высказать всего перед тем, как их убрали.

— Миллионы… речь идет о громадных деньгах.

— Но ты улавливаешь связь?

— Да, члены правления, судья, шеф полиции, пастор Янг, ревизор и, не знаю, кто там еще. Все связаны с Лангстрат, и все это скрывают.

— И не забудь Тэда Хармеля.

— Он тоже старательно избегает говорить об этом. Парень смертельно боится. Он оказался не особенно преданным членом этого клуба — встал на сторону Страчана.

— Так что они его, можно сказать, «вычеркнули» вместе с Элдоном.

— Вероятно. Хотя это только предположение, и к тому же ничем не подкрепленное.

— Все равно, — у нас есть гипотеза, и то, что я угодила в тюрьму, вполне вписывается в общую картину.

— На первых порах, — вслух размышлял Маршалл, — мы должны разобраться, в чем суть дела. Коррупция, незаконное лишение свободы, экономические махинации и, кто знает, что еще. Мы должны быть уверены на сто процентов.

— Что там за лист выпал?

— Какой?

— Который ты поднял с пола.

— Гм… Он лежал не на своем месте, попал из январской подшивки.

Бернис полезла доставать с полки нужную папку.

— Не хочу, чтобы в архиве был беспорядок после… Эй, что ты делаешь! Зачем ты согнул лист?

Маршалл пожал плечами, ласково взглянул на нее и протянул газету.

— Это статья о твоей сестре.

Взглянув через его плечо, Бернис увидела заголовок: «СМЕРТЬ КРЮГЕР БЫЛА САМОУБИЙСТВОМ». Она тут же отвела взгляд.

— Я подумал, что тебе неприятно будет вспоминать об этом, — объяснил Маршалл.

— Я знаю эту статью, у меня дома есть копия, — резко отозвалась Бернис.

— А я прочел ее в первый раз.

— Уверена.

Девушка достала наконец папку, бросила ее на стол и раскрыла в нужном месте.

— Маршалл, — сказала она, — тебе следует об этом знать, потому что дело может всплыть снова. По моему мнению, оно еще не расследовано до конца. Мне пришлось пережить тяжелое потрясение.