Гаврила от таких слов даже плечи расправил.
- Есть у меня одна вещица… От деда досталась… - продолжил маг.
Про деда он врал, конечно. Сам ведь сшил перчатку лет четыреста назад из кожи халдейского мага Эхонта. Скверный был маг и скверный человек, но вот как в жизни бывает - человек скверный, а кожа у него добрая - сносу нет. Крепкая кожа. Вон сколько служит!
Пальцы нестрашно повисли над крышей и стали тихонько сжиматься в кулак.
- Там кто-то есть! - сказал Гаврила.
Игнациус, не спускавший взгляд с двери повторил.
- Конечно, есть…
Маг не сообразил, что Гаврила смотрит не вперед, а назад. В этот момент он вообще не думал о Гавриле. Варвар сделал свою работу и уцелел. Его счастье. Теперь только бы не помешал. И поэтому Игнациус говорил, чтоб занять его уши и дать отвлечь себя глупыми вопросами.
- Как не быть…
Крыша дома вздрогнула, словно по соломе промчался порыв ветра. Игнациусу показалось, что крытые соломой бревна ощутили угрожающую им силу и испугались.
- Это быстро, - сказал Игнациус. - Заскучать не успеешь. Раз-два и…
Он свел пальцы. В тишине отчетливо хрустнуло. Солома смялась, из стен с треском начали выпадать бревна. Маг быстро, словно комара ловил или муху, передвинул руку в сторону и… Крепко тут строили.
Дом прогнулся, но устоял.
Игнациус сжал пальцы покрепче. Дом охнул, словно живой и стал обрушиваться внутрь - крошились бревна, завертелась по ветру солома, всполошились и заорали соседские куры. Маг усмехнулся. Где-то там, за падающими бревнами перепуганным петушком метался Митридан. Он не видел его, но знал, что это именно так. Не могло быть по-другому.
Дерево захрустело, стены раскатились отдельными бревнами. Сжатые в щепоть пальцы поднялись над развалинами, и тут же незримая сила подняла бревна и встопорщила их над землей. Маг сдвинул пальцы, и бревна брызнули щепками.
Гаврила, с беспокойством смотревший в темноту, откуда они сами пришли, дернулся, чтоб обернуться на треск, тут из темноты начали появляться люди, и ему стало не до треска.
С замершим сердцем он считал выходивших из темноты, страх колыхнулся в нем словно поганое болото и вдруг начал подниматься, чтоб затопить все его естество. Он не мог крикнуть - страх перехватил горло, но это даже не пришло в голову.
- Вот он! - сказал один из них, что держал в руках деревянную бадью. - Вон стоит. И мешок… Все как говорили.
Гаврила подумал, было, что надо бы мешок поближе придвинуть, но страх уже сковал руки и ноги. Голос из темноты спросил:
- Помнишь, что делать нужно?
Тот хмыкнул.
- Помню…
Легким скользящим шагом, держа бадью чуть на отлете, киевлянин в два шага добежал до стоявшего столбом Масленникова и опрокинул ее на него. От неожиданности Гаврила вскрикнул. Может быть, он сказал и побольше, но волна густого острого запаха заставила его закрыть рот. Глаза защипало. Он упал на землю и кашлял, словно больная лошадь. В одно мгновение одежда стала грязной и липкой, а сам он превратился в в что-то похожее на шевелящуюся кучу отбросов…
…Чужая сила возникла рядом с магом неожиданно, словно подкралась и теперь навалилась на плечи. Игнациус повернулся, почувствовав ее, но слишком уж он увлекся, перетирая в труху неподатливое дерево. Враг обрушил на него магический удар оглушающей силы. Маг попытался повернуться, но чужая сила сковала его, и он почувствовал себя вмороженным в лед. Мелькнула только мысль. "Обманул!". Он отбросил ее - сейчас нужно было спасать жизнь, а не переживать по мелочам.
Не в силах двинуть ни рукой, ни ногой, он шевельнул бровью, ограждая себя от незримого напора. Сила, только что грозившая смять его, размазать по земле, ослабла, но он и ее едва сдерживал.
…Бобырь смотрел на ползающего по земле человека и не мог найти в нем ничего страшного. Разбойник пожал плечами - и чего это колдун так его боялся? Он уже понял, с кем дело имеет, и не больно, а так, для острастки, пнул того ногой под ребра.
- Мешок сам отдашь? Или тебя уговаривать придется?
Мужик не молчал, но и не говорил - кашлял, тряс головой, тер руками слезившиеся от густого запаха глаза, но не сопротивлялся…
Ожидая одобрения, он посмотрел на атамана. А тому было не до него…
Босяг смотрел, как волхвы ломают друг друга.
Забавное было зрелище - не каждый день такое увидишь. Оба стояли неподвижно, в полуоборот друг к другу, но воздух вокруг светился и потрескивал, рождая маленькие молнии.
Он вовремя вспомнил, что получил деньги вовсе не за то, что посмотрит на творящиеся тут чудеса, и повернулся к Бобырю.
Тот смотрел не на колдунов, а на мокрого от уксуса человека у себя под ногами. Смотрел с удовольствием. Грабить людей ему приходилось по-всякому - с ножом и мечом в руках, из засад и грудь в грудь, но так как сегодня - с колдуном и бадьей уксуса - впервые… Он раскачивал бадью на пальце, словно раздумывал над тем как поступить - толи выбросить ее, за ненадобностью то ли ударить эту копошащуюся под ногами мразь по голове.
- Вот полезная штука! Что ж это мы так раньше не делали?
Поглядев на колдуна, что подрядил их на эту ночь, Босяг ответил:
- Это от дурака ничему не научишься… А от колдуна всякой мудрости нацеплять можно…
- Вот бы к такому в ученики!
Продираясь сквозь кашель, Гаврила попытался подняться на колени, а волхвы все пытались убить друг друга…
- Амулет на шее и мешок, - напомнил Босяг. - Живо.
Бобырь ухватил бедолагу за ворот и приподнял, разглядывая шею. Тот не сопротивлялся, только хрипел что-то негромко. Лунного света хватило, чтоб увидеть, что нет там ничего. Он так и сказал.
- Нет там ничего. Одна шея.
Босяг не повернулся - смотрел на волхвов, гадая, кто же выйдет победителем.
- Должен быть… Ищи…
Подумав маленько, добавил:
- Если голова мешает - смахни.
Бобырь не поленился посмотреть еще раз. За те деньги, которые им посулили, можно было бы еще раза три посмотреть.
- Да нет ничего. Я же вижу… Веревка только какая-то. Может, ему как раз веревка нужна?
Босяг с трудом оторвал взгляд от волхвов. Противники постепенно погружались в землю, и оба уже ушли туда почти до колен.
- Снимай веревку. Что нашли, то и отдадим. Наше дело маленькое.
Облако, окутывающее волхвов вспыхнуло и в несколько мгновений сменило цвет с желтого на зеленый, потом на оранжевый. Босяг подумал, что будет, если победит не их волхв, а тот, другой…
- Мешок-то хоть на месте?
- Есть мешок.
- Снимай!
Разбойник попытался порвать веревку, потом разрезать ее.
- И вправду не режется… -довольно сказал он. - С тебя серебряный динарий. Не наврал колдун-то. Нам бы такой веревки саженей с десяток…
- Развяжи. Мешок так и быть - ему, а веревку - нам!
- Узлов навязали, - забормотал разбойник, разбираясь с веревкой. Босяг на него не смотрел - подумаешь серебряная монета. Смотреть на волхвов было куда как интереснее. Они вошли в землю уже по пояс. За вспышками света не понять было, кто из них берет верх.
"Хорошо, что деньги вперед потребовал, - подумал Босяг. - Это я не прогадал…" Опять ослепительно полыхнуло и его волхв, покачнувшись, провалился в землю на ладонь "А может еще и так повернется, что и мешок с амулетом мне достанутся…" Он представил, что может оказаться в мешке, если волхвы творят из-за него такое, и быстро добавил:
- Чего возишься? Тебе что, чужой руки жалко? Руби ее напрочь!
Бобырь послушно потянулся за топором, нота Ки не дотянувшись, шарахнулся обратно. Какая-то сила отбросила в сторону. Он ударился о стену, сделал несколько шагов и съехал по ней вниз.
Босяг это как-то пропустил, уж слишком много интересного вокруг творилось, но тут чудеса начали превращаться в неприятности.
- Ну и что тут у вас?
Незнакомый голос заставил Босяга оторваться от волхвов.
За спиной, шагах в десяти стоял конь, на котором сидел незнакомый воин. По стати, пожалуй, даже не простой воин, а богатырь. Отвечать ему никто и не подумал, но он и сам мог ответить на свой вопрос. Для порядка оглядевшись он сказал:
- Та-а-а-ак. Колдуны, разбойники, - потянул носом, поморщился. - Да еще и воняет чем-то… Кто обделался?
Еще раз огляделся, словно боялся кого-то упустить и не назвать, а потом подытожил.
- Ни одного хорошего человека. Занятное тут у вас сборище.
Похоже, что богатырь возвращался с заставы. Все было при нем - и меч и щит, и даже котел, что висел на боку коня, рядом с мешком. Непорядок был только в одном - одна рука его была в боевой кольчужной рукавице, а вторая - голая. Босяг поискал ее глазами и нашел около недвижно лежавшего Бобыря. Атаман подошел к нему, поднял с земли добытую Бобырем веревочку и предложил некстати появившемуся богатырю…
- Ты, богатырь, давай-ка езжай отсюда. Мы тебя не трогаем, а ты нас…
Незваный гость покивал, словно и не ждал от него ничего другого, наклонился с коня и ответил:
- То, что вы меня не тронете - это понятно. Кишка у вас на такое дело тонка да и руки коротки, а вот что я вас не трогаю… Это ведь не навсегда. Это я сейчас поправлю.
У разбойников не было ни мечей ни луков и он не торопясь слез с коня, не боясь подставить им спину. В бессильной злобе Босяг смотрел на богатырский доспехи.
Про богатыря волхв ничего не говорил. Не должно было тут быть богатыря. Придется колдуну доплачивать.
Он бросил взгляд на волхва - не поможет ли колдовством - но у того и своих забот хватало. От волхвов отчего-то несло свежим хлебом, и оба они по-прежнему мелкими рывками погружались в землю. Некогда было тому заниматься богатырем.
"Вон он сейчас как вынет меч… - подумал Бобырь… - Как начнет махать…" Руки сами собой разжались, и веревочка упала в темноту. Но богатырь до меча и не дотронулся. Усмехнувшись нехорошо, он снял с коня котел и предупредил.
- Убивать вас не собираюсь, только поучу. Но бить буду так, чтоб поняли…
Кто-то прыгнул на него, но богатырь взмахнул рукой и котелок остановил смельчака налету. Босяг узнал хазарина Сотея. Богатырь не врал. Хазарин словно на стену налетел - где упал так там и остался.
- Ох, боюсь, ребята выйдет вам все это боком…
- Что тебе до нас, богатырь? - спросил Босяг. Корват отступил в темноту и, прижимаясь к стене, стал обходить нежданную напасть сзади. Кольчуга кольчугой, а горло-то оно все одно на виду. - Езжай своей дорогой, служи князю…
Богатырь щелкнул языком, и конь мощно ударил обеими ногами назад. Зашибленный копытами Корват заорал и захлебнулся криком. Богатырь похлопал коня по шее. Одобрял, значит.
Посчитав момент удобным, Босяг и сам решил попытать удачи. Он прыгнул и почти достал непрошеного защитника мешков и амулетов, но тот отпрыгнул и своим страшным котелком ударил его в плечо. В один миг рука онемела, словно он полдня пролежал в снегу. Нож выпал из разжавшейся ладони. Удар развернул разбойника, и богатырь со смехом добавил ему ногой. Босяга подняло в воздух. Он пролетел над лежащим Бобырем, над кашляющим мужиком и врезался в одного из волхвов.
Оба уже вошли в землю по грудь, но борьба еще не окончилась. Между ними воздух дрожал от сгустившегося колдовства. Волхвы бились по-своему, и разбойнику, даже с ножом в руках, было не место в этой битве. Он оказался лишним.
Едва голова его коснулась радужного тумана, покрывавшего обе фигуры, как раздался треск и ослепительно голубой свет разодрал темноту на клочья до самых стен соседних домов. Грохнуло так, словно Перун ударил рядом одной из своих громовых стрел.
- Бежим!
Ослепленный богатырь припал на колено и, обронив котелок, выхватил меч.
Но он опоздал.
Рубить было уже некого. Сквозь гул в ушах слышался только удаляющийся топот. Проморгавшись и привыкнув к лунному свету, он увидел, что рядом уже никого нет. Почти никого. Остались только он с конем, да спасенный от разбойников горожанин. Этот все чихал, кашлял и ползал в луже, от которой несло на всю улицу уксусом.
По его виду ясно было, что расспрашивать его о подробностях бессмысленно, поэтому богатырь спросил о главном:
- Живой?
- Жи…вой… - ответил Гаврила. Он еще не видел, кому отвечал - глаза слезились. - Ты кто?
- Я Василий Банишев сын, по прозвищу Баниш-Законник… А ты?
- А я - Гаврила Масленников.
Гаврила проморгался. Уксус стек с него, но нос и горло першило от резкого запаха. Спаситель кривил губы, сплюнул под ноги. Страха в нем не было - только злость. Журавлевец вновь ощутил себя мокрым и грязным.
- Пахнет? - с вызовом спросил он. Василий помахал ладонью перед лицом, разгоняя воздух.
- Если б пахло, то слова бы не сказал… Тут, брат, воняет…
Гаврила спорить не стал - со спасителем особенно не поспоришь. Лицо - глаза, губы, нос - горели и он не чувствовал ничего кроме желания найти бочку с водой и забраться туда. С головой.
- Одного тебя тут волохали?
Вспомнив о Игнациусе, Гаврила повернулся, чтоб посмотреть, что с ним стало.
- Товарищ мой тут был…
В лунном свете видно было только одного разбойника, да развалины, да две ямины, прямо посреди дороги.
- Ну и где твой товарищ? - спросил Баниш-Законник оглянувшись. - Нет тут твоего товарища…
На улице и впрямь остались только они, да оглушенный богатырской рукавицей злодей. Богатырь подобрал ее и сунул за пояс.
- Может, разбойники увели? - неуверенно предложил Гаврила. Не мог же товарищ и в самом деле просто пропасть. Богатырь отрицательно покачал головой.
- Да нет. Не до него им было. Они вон своего бросили - что им твой-то товарищ?
Масленников беспомощно оглянулся.
- Может в яме? Он как раз в той стороне стоял…
Спаситель прошелся по улице, посидел над ямами, покачал головой.
- Пусто…
Гаврила молчал, не зная что делать - то ли радоваться неожиданному избавлению, то ли искать пропавшего товарища. Его спаситель понимал в этом куда больше чем сам он.
- Либо твой друг разбойник, что плохо, либо колдун, что еще хуже… А может быть и трус. Это вообще никуда не годится…
Глава 15
Бочки с водой Гаврила так и не нашел. В Киеве их отчего-то предпочитали ставить во дворах, за заборами и собаками, а потому, расставшись со своим спасителем, пришлось ему идти к реке, что текла мимо квартала кожевников. Выбрав место за кустами княженики, он вымылся сам, отполоскал волчевку и портки. От одежды несло так, что ее впору было выбрасывать, но волчевку, подарил сам князь - как такую выбросишь, а портки… Он вздохнул, но вздыхай, не вздыхай - без порток по городу особо не находишься.
Взгляд его упал на мешок.
В мешке, разве пошарить?
За блестящей под луной кожей могло скрываться все, что угодно - от бутыли с живой водой до портков, с карманами полными золота.
Мысль о портках мелькнула и сгинула. Не станет такой колдун, как Митридан с портками возиться, пусть даже. Живая вода это еще куда ни шло, кабы только не хуже чего внутри пряталось, вроде тех его облаков с глазами… Гаврила передернул плечами, вспомнив испытанный четыре дня назад ужас.
Вроде как сама собой всплыла в памяти еще одна картинка - выбитые ворота на княжеском дворе и бегущие следом дружинники. Он запоздало удивился, словно случилось все это не с ним, а с кем-то другим и вдруг подумал о том, что случилось бы не зайди он к колдуну.
"Помог, называется," - зло подумал Гаврила. Он уже готов был обидеться на весь мир, но вместо этого еще сильнее разозлился. Злость дала силу. Погладив мешок, как погладил бы приблудную собаку, он пробормотал сквозь зубы:
- Ничего, ничего… Будет все по-нашему… И портки новые будут и деньги… Все у меня будет.
О том, что и тень найдется, он тоже подумал, но на язык слова не пустил. На всякий случай, правда, глянул себе под ноги - вдруг да чудо? Но куда там… Время чудес еще не наступило, а может быть уже прошло.
Развесив одежду на кустах, он дождался рассвета. Ни луне, ни солнцу до его портков дела не было, как и до волчевки. Вода с них стекла, да и только. Когда вокруг начали ходить кожевники, он натянул на себя сырую еще одежду и, мысленно проклиная все на свете, пошел на постоялый двор.
Солнце светило в спину и ему хотелось, по въевшейся за долгие годы привычке, повернуться к нему лицом, чтоб идти так, как он всегда ходил, но страшно стало. Вспомнился князь Круторог, жадные руки дружинников. Наверняка ведь князь не сидел сиднем, наверняка всех на ноги поднял, всем сообщил, что есть где-то такой Гаврила Масленников, что спиной вперед ходить умеет…
Он вздохнул. Страшно ссорится с князем. Но - что делать? Пришлось. С Судьбой не поспоришь. Судьба, она сама решает бить тебя или гладить.
Потом вздохнул еще раз, теперь об Игнациусе.
Без него жизнь стала неспокойной. За эти несколько дней он уже успел привыкнуть, что оборотистый купец все делал за двоих - и расплачивался и думал, а теперь все придется делать самому.
Он вздохнул в третий раз и оглянулся, в надежде встретить хоть одно знакомое лицо.
Куда там…
Народу в Киеве хватало, но все как на подбор - чужие, незнакомые. От этого Масленникову так захотелось, чтоб Игнациус оказался на постоялом дворе, что он даже поверил в это, и чем ближе он подходил к нему, тем крепче становилась уверенность, что товарищ уже ждет его там.
Гаврила соколом влетел на второй поверх и дверь-то толкнул, набрав в грудь воздуху, чтоб радостно выдохнуть: - "А-а-а-а-а! Вот ты где!", но слушать его там было некому.
Воздух вышел из него тихим свистом. Комната оказалась пустой.
Он опустился на лавку, подпер голову руками.
Самой худшей стороной одиночества была неопределенность.
Игнациус не пожадничал - заплатил за комнату за два дня вперед, но этот второй день уже начался, к тому же есть хотелось так, словно и не было вчерашнего ужина.
- Может, бросил он меня, - вслух подумал Гаврила, втайне надеясь, что кто-то ему ответит на вопрос. - Завел в ловушку и бросил?
Но лавка промолчала, да и стол тоже не захотел разговаривать. Гаврила представил, что может произойти, если Митридан не придет до вечера, и мысль эта показалась ему настолько страшной, что он чуть руками не замахал.
- Нет. Нет!!!
Убеждая себя в ошибке, обежал взглядом комнату. Нашел мешок и ковер, что купец не стал брать с собой вчерашним вечером.
- Вон и вещи на месте…
Он произнес эти слова, и словно пелена с глаз упала. Он понял. Это было как озарение, как удар дубиной по голове, от которого мыли в голове встали в ряд. Все вещи остались на своих местах. Все. Понимание того, что происходит даже плечи ему раздвинуло пошире.
"Да-а-а-а-а, - подумал Гаврила, чуть-чуть гордясь своей догадливостью. - Это тебе не землю ковырять… Умом ведь догадался, не чем-нибудь!" Он немножко себе польстил. Какой-то особенной догадливости от него не требовалось - только вспомнить давешний разговор. Вовремя в голове всплыли слова, что сказал Васька Банишев сын "либо разбойник, либо колдун, либо трус…" Выбор-то и впрямь был не велик. Один из трех.
Он потрогал мешок, отвернул угол скатанного ковра - в глаза бросился яркий узор, напоминающий птицу, расправившую крылья.
- "Не трус - подумал он, - трус бы давно уже тут сидел, или сбежал вместе с вещами… И не разбойник… Был бы разбойник - тут сейчас не мешок бы с ковром лежали, а была бы полная каморка душегубов." Оставалось одно, но это оставшееся не укладывалось в голове - слишком много колдунов уже попалось ему на пути за эти дни.
- Что ж я им медом мазанный? - в отчаянии вырвалось у него.
Холодок страха скользнул по спине, когда Гаврила вдруг всерьез поверил, что нужен всей этой страшной непонятной братии - волхвам и колдунам, шептунам и акудникам… Перед глазами мелькнула картинка из вчерашней ночи - друг Игнациус с распростертой над избой рукой и тут же, следом хруст и обломки бревен.
Он затряс головой, сбрасывая наваждение. Не может такого быть. Не может! Не должно!!!
С Митриданом-то все было понятно. Этот, почти родной, помог из города сбежать, мешка своего не пожалел. А вот чего ждать от незнакомых?
Страх процарапал спину, но не задержался там, а куда-то сгинул. Сердце стукнуло раз другой, и только. Гаврила привалился спиной к стене и посидев так некоторое время, понял, что устал бояться. Он почувствовал себя куском железа, что эти четыре дня плющили и ковали так, что Страх, сопровождавший его всю жизнь, ссыпался с него словно окалина. Не весь, конечно. Но то, что еще осталось в нем, перестало быть одной неподъемной глыбой. Страх словно раздробился на куски, раскатился и потерял беспросветный черный цвет.
Он еще немного посидел, надеясь на чудо, но все-таки поднялся, подобрал мешок. Выбора у него не имелось. Оставаться и ждать тут, пока появится Митридан, Масленников не хотел. Если уж колдун захочет его найти, то найдет где угодно - на то он и колдун, а если нет… Он тряхнул головой, отгоняя мысль. Мешок пока у него. Не зря же, наверное, он дал ему его. Дорогой, поди, мешочек, пусть даже и порток с золотым карманом внутри нет…
А ждать Игнациуса после того, как тот его обманул… Он покачал головой. Вот уж этого теперь совершенно не хотелось.
Масленников толкнул рукой дверь, вышел из комнаты. Темный коридор направлял его к далекому светлому выходу. Не заботясь о том, что осталось в комнате из Игнациусова барахла, он пошел навстречу свету.
"А может, он просто меня пугать не хотел?" - подумал Гаврила, но второй голос, что жил в нем тут же отозвался. - "Может, и не хотел. Только в любом случае от всех колдунов следует держаться подальше. С колдунами этими одни неприятности…" С каждым шагом, свет впереди делался все ярче и ярче…
…Они сразу понравились друг другу, верно оттого, что ни один не видел в другом соперника. У каждого было свое место в этой жизни, и никто из них не желал менять его на что-то другое.
Вчера, на пиру, что устроил Круторог в честь князя Владимира, они впервые увидели друг друга и тогда же, обменявшись первыми взглядами, им стал ясно, что они, по крайней мере, не враги. Поговорить в этот день им не удалось. Хайкин, не дождавшись конца пира, ушел по княжьим делам, а Белояну, что не отлучался от Владимира, пришлось досидеть до конца.
Там много пили, много хвастались и говорили о военных делах, а теперь вот, когда пиршественная ночь миновала, один волхв пришел к другому, чтоб поговорить о своем.
- Ты что хмурый такой! Недоел или недопил? - весело спросил Белоян. Хайкин и впрямь смотрел хмуро, словно вчера вечером на пиру перебрал. Взгляд был кислым и мутным. Видно было безо всякого колдовства, что мир этот ему сегодня не по нраву - все его раздражает: и свет, и утро, и перстни на лапе гостя, да и сам гость. Но он сдержался.
- Недоспал…
Оглядывая аккуратное жилище журавлевского волхва, Белоян отмечал приметы дома, в котором больше думают и говорят с Богами, чем спят. Три непростых стеклянных шара, каменное зеркало, туеса с высушенными зельями. Он потянул воздух носом, пытаясь выбрать в запахах, что переплетались в воздухе, запах толченого папоротника.
Нашел, кивнул молча. Хозяин знал толк в волшбе. Вдоль стены на широких полках стояли короба и туеса.
Волхв сунул палец в ближний и понюхал прилипший порошок. Пахло березовой чагой. Ясно, чем он тут занимается, раз это под рукой держит.
- Недоспал? Что ж это так? Девка, что ли горячая попалась, спать не дала? Или мыши?
Хайкин улыбнулся. Не весело, устало улыбнулся.
- Не до девок мне, волхв… - Он потянулся, зевнул. - Сны плохие снятся… Все колья да плахи, да головы отрубленные…
Белоян знал Круторога довольно давно и догадывался, отчего бывают такие сны.
- Забота, значит, точит?
- Задал мне князь задачу… - кивнул Хайкин. - Нужно мне найти двух человечков…
Белоян взял в лапы один из шаров. Отголоски волшбы еще бродили в них, кололи пальцы. Он погладил стекло, заставив остатки силы вспыхнуть лиловыми искрами и засиять в прозрачном хрустале.
- Доглядчиков у князя мало что ли, что он своего волхва искать кого-то заставляет?
Хайкин машинально кивнул. Яркий свет, что возник в Шаре, постепенно бледнел.
- Такого человека не всякий доглядчик найдет…
- Что за человек?
- Колдун. Обманул князя и сбежал…
- Обманул?
- Да. Наобещал ему с три короба, а сам…
Хайкин крутанул кистью, словно показывал, что колдун бесследно растворился в воздухе. Шар в руке гостя стал совсем прозрачным.
- Так не бывает, чтоб без следа, - серьезно сказал Белоян. Хайкин пожал плечами.
- Конечно, не бывает… Потому и ищу.
- А когда пропал?
- Да вот и трех дней не прошло. Притворился, что сгорел…- презрительно сказал Хайкин. - Чем только думал?
- Три дня назад? - задумчиво повторил гость. - Три?
- А второй кто?
- Второй наш, местный. Гаврила Масленников. Он в тот же день сгинул…
Не вдаваясь в подробности Хайкин рассказал гостю что в тот день произошло на княжьем дворе. Тот только плечами пожал, мол, бывает и такое. Явно для него колдун был важнее.
Держа себя за подбородок, он размышлял. Потом, явно повеселев, взглянул на хозяина.
- Гостя княжеского случаем не Митриданом звали?
- А ты откуда знаешь? - Хайкин сперва неприятно удивился, а потом обрадовано переспросил. - Он, что и у тебя отметился? Нагадил?
- Знаю потому что положено, - ответил Белоян. - Мне твой колдун тоже нужен… Может быть, в четыре глаза его поищем?
Хайкин неопределенно пожал плечами. Белоян знал много, но вот знал ли он все? Не исключено, что ему и не полагалось знать всего. К тому же Круторог. Он как посмотрит? А может быть… Ну что за сложная жизнь у волхвов!
Заметив нерешительность хозяина, Белоян добавил, внося полную ясность.
- Ты, думаешь князь сюда по своим делам приехал?
И не дожидаясь ответа, отрицательно покачал головой.
- По моим…
Глава 16
…Мертвецов вокруг лежало штук двенадцать.
Гаврила, приподнявшись, пересчитал их для верности и поправился. Четырнадцать. Четырнадцать их было, да еще трое раненых стонали где-то неподалеку, за кустами - то ли уползли, то ли успели убежать на поломанных ногах. Стонали они, наверное, не столько не столько от боли, сколько от ужаса, но сил пойти добить их или раны злодеям перевязать у Гаврилы не было. Он и о себе сейчас позаботится-то не мог - как всегда после действия Митриданова колдовства Масленников чувствовал себя ежиком, что выполз на свет после зимней спячки. Напади на него сейчас парочка кузнечиков побойчее, так еще не известно чем бы все закончилось. Вполне могли и затоптать насмерть.
Сил идти куда-либо не было, оставалось только лежать, слушать стоны и думать, что же тут происходит.
Последние два дня он всем нутром, всей кожей чувствовал странности вокруг себя. Колдовство это было или нет, в этом он не разбирался, но что-то странное происходило.
Что-то, чему он не мог найти объяснения.
Первые три дня, что он шел по дороге, ведущей в Экзампай, прошли спокойно, и он понемногу отошел от ощущения беды, что обрушилось на него в Киеве. Внутри затеплилась робкая надежда, что после того, что там произошло его оставят в покое, но житейский здравый смысл с некоторой издевкой нашептывал, что будет-то как раз наоборот.
Так он и шел, разговаривая сам с собой на два голоса.
Один голос робко надеялся, что все обойдется, что все уже позади, а другой - резал правду матку, обещая неприятности в самом ближайшем времени, когда за него возьмутся сразу два колдуна… А то, может еще и третий откуда-нибудь вылезет.
Как всегда в этой жизни, тот голос, что предрекал несчастья, оказался прав.
Сперва его одолел голод. С Игнациусом было хорошо, сытно. А вот теперь без товарища нужно было придумать, как извернуться - не сгинуть с голоду и не потерять мешка.
И он придумал. Из обузы мешок превратился в кормильца.
Митридановы пожитки, а, главное, Игнациусова веревка начали кормить его не хуже, чем скатерть самобранка. Теперь, повстречав на пути деревеньку побогаче он не обходил ее стороной, а заходил в корчму и, преодолев свой страх, выбирал кого-нибудь из тех, кто смотрелся побогаче. Потом невзначай заводил разговор о богатырях, сомневаясь, что в этой веси найдется достаточно сильный человек, чтоб идти служить в Киев, в дружину к князю Владимиру. Когда раззадоренные жители, чтобы уесть пришлого задиру, приводили какого-нибудь местного силача, Гаврила, осмотрев его со всех сторон и похмыкав, предлагал, тому пробы ради, порвать Игнациусову веревку. Сколь не пыжились здоровенные парни, но из этого состязания победителем каждый раз выходила веревка.
После того, как это понимали и сами селяне, Гаврила с ненатуральным сожалением трепал их по плечу и утешал незадачливых искателей славы, что есть дружины и поплоше, а те, в смущении, кормили его чем-нибудь. Да еще и с собой давали…
Жить бы так, да радоваться, но на четвертый день начались гадкие чудеса.
Едва он переправился через реку, как на него напала стая зайцев.
Звери накатились волной. Какой-то самый злой и толстый - то ли вожак, то ли главарь, подпрыгнув, ударил Гаврилу в лоб, сшиб на землю, и стая, с улюлюканьем, покатила человека назад, к воде, пытаясь вырвать из рук заветный мешок. Жирные туши стукали в него головами, отбрасывая к берегу, и непременно столкнули бы в воду, если б не веревка.
Веревка, что все еще связывала его с ношей, зацепилась за что-то, и Гаврила впился в нее как клещ, не потому что боялся, что его столкнут в реку, а потому, что стало страшно, что мешок вырвут и уволокут неизвестно куда.
Спасение пришло, откуда он и подумать не мог.
Не успели зайцы отгрызть Гавриле руку, как на поляну, словно с неба, свалилась стая лисиц. Рыжей метелью они пронеслись по нему, разгоняя длинноухих, и спустя несколько мгновений вокруг Гаврилы стало пусто, словно не лес был вокруг, а зимнее поле. Звериный визг, мгновение назад оглушивший его, исчез, растворился в тишине леса. Только тишина теперь была уже не та. Теперь это была тишина неживого, перепуганного насмерть леса - без птичьих криков, и даже, кажется, без шелеста листьев.
