Ни заколдованной головой, заколдованным туловищем Гаврила в корабль не попал, а вот с заколдованными ногами у него получилось. Когда, кувыркаясь, как палка, они подлетели к борту преследователей, волна услужливо приподняла корабль, и камень врезался в борт. Удар был настолько силен, что Гаврилов подарок догоняющим пробил борт и пропал внутри.
      Вражий корабль содрогнулся. Весла, только что слаженно взбивавшие воду в беспорядке замолотили по воздуху.
      Но этого удара оказалось мало. Чужие каменные ноги в своем трюме врагов ничуть не смутились. Войны у Императора были не из трусливых, готовые не только ноги увидеть, но и все остальное посмотреть. Команд Гавриле пока слышно не было, но они наверняка прозвучали - люди там забегали, стали яростнее накручивать рукояти метателей. Он сбросил рогожку с другой фигуры, покачал головой. Женщина. Красивая. На мгновение отвлекся, представил себе как она раздевается, бедная, перед колдуном, ни о чем не подозревая, а тот с гнусной ухмылкой уже бормочет заклинания.
      - Сволочи… Прости, сестра! И за тебя тоже поквитаюсь.
      - Берегись!
      Гаврила поднял голову, но увидеть ничего не увидел. Мусил, как бешенный, налетел на него, и отбросил от борта.
      Это оказался не камень. И не бревно. В деревянный борт с хрустом врезался трехлапый якорь. Мусил, отшатнувшийся от неожиданности, шагнул к нему, занося меч.
      - Нашли чем ежа пугать!
      Лезвие не успело опуститься, как над ним прогремело:
      - Стой!
      Мусил не понял его, точнее понял, но не послушал. Он-то знал, чем заканчиваются дни, когда в твой борт впивается такой вот якорь. Меч взлетел, чтоб обрушиться на веревку, но над головой грохнуло, и Мусил почувствовал, что не может шевельнуть рукой. Лезвие меча словно бы вмерзло в воздух и застряло там. Несколько раз он дернул рукоять вниз, но куда там… Мусил понял глаза. Прямо над головой висели Гавриловы ладони, меж которых и торчало лезвие меча.
      - Стой сказал!
      - Так они же…
      - Я раньше них!
      Мусил судорожно сглотнул. Опередить врагов было трудновато. Самые отчаянные, а может и самые нетерпеливые из них, уже лезли через борт по натянутому канату, и бежали прямо к нему. На воде пенился белый след от погруженных весел. Они тормозили, заставляя канат натягиваться.
      Лиц их видно не было, но Мусил и так знал, что там на них написано - желание побыстрей добраться до чужой палубы и зарезать кого-нибудь…
      Гаврила ухватился за канат. Рукой он ощутил звон, исходивший от него. На мгновение ему показалось, что он держит в руке удилище, на леске которого бьется сразу с десяток крупных рыб. Он согнул руку и. подчиняясь чудовищной силе, что бродила в нем, корабли сблизились. Канат ослаб. Гаврила дернул им вверх-вниз и по канату прокатился всплеск. Первого бегущего он настиг на середине.
      Этому было проще, чем остальным - он-то видел, что там впереди и, увидев изгиб каната, еще издали подпрыгнул, но не удержался. Не нашлось в нем ловкости паука, бегущего по паутине и он с воплем полетел в воду.
      Остальным повезло еще меньше… Даже, если честно, и не скажешь, что повезло. Канат провис и они все, кроме одного полетели вниз. Последний успел зацепиться за свой борт, и теперь болтался там, словно наживка в ожидании крупной рыбы.
      Гаврила не стал любоваться на него- не до этого было, а выломал крюк из борта и отбросил в воду.
      Границ своей силы Масленников не знал, но понимал, что ни одно колдовство не может бесконечным, и поэтому кидал во врагов бочки, корзины, камни… Кидал все, что попадалось под руку.
      Рядом вскрикивал Мусил, которому только что и оставалось, так это подтаскивать вещи да переживать. Он то хохотал, то раздраженно орал на Гаврилу, если бочки пролетали мимо. Враги бесстрашно отвечали тем же, не решаясь все же забросить новый якорь. В конце концов, один из перекинутых Масленниковым ящиков опрокинул там жаровню и над догоняющим кораблем закурился дымок, становившийся все жирнее и жирнее.
      Гаврила остановился. Мусил ударил его по плечу.
      - Горят!
      Радость сделала его руку тяжелой. Гаврила вдруг почувствовал, как подламываются ноги, покачнулся и повалился на доски. Запах просоленного дерева окружил его, щекой он почувствовал ласковое тепло нагретого дерева, но, отделяя его от настоящего, тьма невесть откуда взявшаяся накрыла его воронкой, засасывая в себя.
      - Марк, Марк!! - услышал он долетевший откуда-то издалека крик Мусила. - Гаврила кончился!
      "Кончился? - подумал Гаврила о себе отстранено. - Совсем? Или поживу еще?" Мир вокруг стал темнеть. Тьма завертелась все быстрее, сворачивая привычный мир в колодец, куда и устремилось ставшим невесомым тело…
      Когда он сумел открыть глаза, то увидел, кусок палубы и открытый зев люка.
      "Еще поживу, - сообразил он. - Сколько-то поживу…" Зрение вернулось быстрее слуха. Не в силах пошевелиться он смотрел, как Марк идет вдоль ряда гребцов, а в руке держит парующий котел. Ложкой на длинной рукояти вливал каждому гребцу в рот какое-то варево. Измученные гребцы безропотно хлебали. Только один попробовал то ли возразить Марку то ли спросить о чем-то, но тот, аккуратно вылив зачерпнутую жижу обратно в котел, той же поварешкой так врезал смутьяну, что тот упал назад.
      Люди на веслах уже не гребли. Гаврила сейчас понимал их как никто. Сил в них осталось только на то, чтоб держаться за грубо оструганные деревяшки, чтоб не свалится со скамеек. Гаврила закрыл глада и снова выпал из жизни. Потом он почувствовал, как его поднимают и прислоняют к чему-то. Перед глазами появилось лицо Марка.
      - Сейчас, - сказал он. - Немного посиди… Сейчас… Сейчас поплывем…
      Он опять куда-то пропал, и Гаврила увидел внутренность трюма. Измученные греблей люди на глазах преображались - загорались глаза, согнутые только что спины распрямлялись.
      - Корешок? - шепотом спросил Гаврила. - Успел все-таки?
      Марк расслышал, кивнул.
      - Сейчас они привыкнут, и мы в два счета оторвемся от этих…
      Он посмотрел за борт, улыбнулся.
      - Ты хорошо поработал. Молодец… Этот все еще горит…
      Гаврила захотел повернуться, но не успел. За спиной Марка раздался грохот. Купец мгновенно присел на корточки и обернулся. Из-за его спины Гаврила увидел, как ближний гребец из первого ряда с глупой улыбкой согнул весло, и оно разломилось надвое. Его сосед, собрав в горсть цепь, скрутил ее так, словно выкручивал какую-то тряпку и на пол посыпались искореженные звенья.
      - Стойте! - бросился к ним Марк. - За весла! Там свобода!
      - Воля! - заорал передний. - Воля братцы!
      Не задумываясь ни на мгновение, словно к этому мигу он готовился всю свою жизнь, раб половинкой весла ударил соседа по голове.
      Тот успел уклониться и, обхватив драчуна поперек туловища, швырнул его дальше. Несколько мгновений он стоял, словно соображал, что ему делать с невесть откуда взявшейся силой. Сила, что дал колдовской отвар, просилась в дело, но тратить ее на рабский труд у весла дураков не было… Он ухватился за скамейку, на которой просидел, возможно, не один год и, выдрав ее из пола, бросился вглубь трюма, где рабы уже припоминали друг другу прошлые обиды. Сбитый светильник полетел вниз, и Гаврила, уже почувствовавший запах дыма попытался подняться, но беды не случилось - вода, хлынувшая в пробитые дыры, погасила огонь. Темнота не остановила драку. Рабская ненависть не нуждалась в свете. Привыкшие к своей темнице гребцы и так все отлично помнили. Из темноты доносился скрип ломающегося дерева, скрежет металла, смачное хаканье и крики.
      - Боги! - всхлипнул Мусил. - Что это они…
      Из темноты выбрался Марк. Он выбирался спиной вперед и Гаврила увидел его бледное как морозное небо лицо только тогда, когда тот поравнялся с ним.
      - Дураки… Этим воля дороже свободы…
      - Они-то дураки, а мы? Мы умные, раз с ними связались?
      - А выбор-то был?
      Мусил оглянулся. Вместе с ним оглянулся и Гаврила. Оставшийся невредимым второй преследовавший их корабль, словно почувствовав беззащитность беглецов, догонял их. Там еще не знали, что произошло внутри, но как бы то ни было кто-то там сообразил, что сейчас самое время добраться до смутьянов. Гаврила увидел как фигурки людей суетятся там около метателя и как мгновение спустя с него срывается ярко-алый шар и, разбрызгивая брызги, летит к ним.
      - Нам конец! - неожиданно спокойно сказал Мусил. Он смотрел вперед из-под руки и видел что-то такое, что не видел ни Гаврила, ни Марк. - Греческий огонь… Прощайте…
      - Мимо пройдет, - так же спокойно ответил Мусил. - Поживем еще…
      В трюме что-то хрустнуло с таким звуком, что Гаврила вздрогнул. Грохот заглушил даже азартные вопли. Судно задрожало крупно дрожью, накренилось, мачта качнулась в сторону и поймала горящий снаряд. Неслышный за грохотом удар превратился во вспышку желтого пламени. Освобожденный от скорлупы огонь в одно мгновение стек с мачты и ручьями разбежался по палубе.
      - Горим! - заорал Мусил. - Пожар!
      Моряк и в цепях остается моряком.
      Гребцы проплавали по морям Бог знает сколько времени, и знали цену этим словам. Едва Мусиловский вопль залетел в трюм, как драка там прекратилась. Словно выпираемые оттуда какой-то волшебной силой, голые люди полезли из темноты на палубу. На несколько мгновений они, ослепленные солнцем, останавливались, стараясь приспособиться к солнечному свету. В них уже не было ничего человеческого. Марк попятился назад.
      - Вон они!
      - Вон кого на своем горбу возим!
      Гаврила встал, готовясь драться, но гребцы думали не о них. Сквозь дым, заволокший палубу, они разглядели корабль преследователей.
      - Плывут, гады, - раздался звучный голос.
      - Плавают, нас не боятся, - поддержал его другой голос.
      - Совсем обнаглели…
      Мусил и Марк стояли ни живы ни мертвы, а Гаврила искал глазами что-нибудь потяжелее или поострее.
      - Это они зря…
      Гребцы стояли, словно понимали, что драки не миновать. И это их ничуть не огорчало.
      - Им все равно кого бить, - шепнул Мусил.- Нам повезло…
      Гаврила посмотрел вокруг. Дрожащий от жара воздух пополам с дымом заставил его загородиться ладонью.
      - Что загораживаешься-то, - спросил Мусил.- Все одно лучше не станет…
      Пламя уже охватило противоположный борт, и пальцы огня уже хватали палубную надстройку. Треск загорающегося дерева заглушал рев воздуха, прилетевшего, чтоб сгореть посреди моря. Сложенный поперек палубы парус вдруг вздулся, словно почувствовал последние мгновения жизни. Дым расправил полотнище, но корабль не успел даже дернуться вперед. Парус вспыхнул, заставив их отступить к борту. Гаврила загородился рукой от обжигающего жара.
      - Это точно. Они нас пальцем не тронут. Чего нас трогать? Мы и сами сгорим.
      Гребцы загомонили и, разломав еще не горевший борт, сиганули на палубу чужого корабля.
      - За ними! - крикнул Мусил. - Сгорим!
      Они бы и успели, но порыв ветра наполнил загоревшийся парус, и его развернуло поперек палубы. Гаврила видел, как на него надвигается стена огня, и шарахнулся в сторону. Страх внутри вырос пузырем, но наружу так и не прорвался. Жар сушил кожу и сила так и не проснулась в нем.
      Споткнувшись, он полетел вниз. Огонь, не в силах оставить его себе, отпустил его к прохладе воды…
 

 
      …Ощущение он испытал удивительное.
      Он словно заново родился.
      В один миг Игнациус вспомнил, что произошло и, не в силах побороть себя, оглянулся, отыскивая опасность.
      Слава Богу, никого из неведомых врагов рядом не оказалось!
      Правда, так же не оказалось рядом ни леса, ни поляны, на которой враги его коварно подловили, но это было только удивительно, но уж никак не опасно.
      Он стоял перед осклизлым камнем, а под ногами, сквозь текущую воду, темнели черепки разбитого кувшина. Вместо леса он оказался в реке.
      Невидимые струи толкали горловину, и она колыхалась в такт с бегущими по поверхности волнами. Над песчаным дном скользили мелкие рыбешки. Страх, что сжимал внутренности ледяной рукой, отпустил. Игнациус вздохнул раз, другой, еще раз… Разогнав рыбью мелочь, носком сапога поддел не разбившееся горлышко и засмеялся…
      - Варвары… - сквозь смех выдохнул маг. - Лентяи…
      Он представил, что было бы, если б его враги, кто бы они ни были, все же поставили кувшин в какое-нибудь укромное место, и улыбка сползла с губ. Помнил он случаи, когда вот так вот неосторожные, или на время забывшие об осторожности, пропадали на века и появлялись в мире только по воле случая. А сколько их таких и посейчас лежат по укромным местам? Он тряхнул головой.
      Пора было что-нибудь предпринять, чтоб не уподобляться пропавшим безвести. От стояния посреди реки никакого прибытка не было, и быть не могло.
      Хлюпая сапогами, он выбрался на берег. Радость, коснувшаяся его в реке не оставила его и здесь. Он поймал себя на том, что глупо улыбается и остановился.
      - А что это я радуюсь? - спросил он сам себя. За эти несколько мгновений новой жизни вопросов к самому себе у него накопилось множество. Во-первых, сколько длилось его приключение? День-два или год-другой? Не менее интересно было бы узнать, где это он оказался. Он, нарочито хмурясь, оглянулся.
      Вопросы дорогого стоили, но все-таки улыбка пробралась сквозь стиснутые зубы и скользнула по губам. Что-то внутри него точно знало, что в этот раз ему повезло. Тогда было лето и сейчас тоже. Тогда вокруг стояли березки с елками, да и сейчас те же деревья лезли на глаза. Не может быть, чтоб так все совпало. Скорее все-таки день-другой, чем год-другой…
      Стоять словно пресловутая Лотова жена времени не было. Жизнь торопила. Время вместе с водой текло мимо, чтоб никогда не вернуться.
      Игнациус погрозил реке пальцем, чтоб впредь не баловала, и пошел к берегу, внимательно глядя по сторонам. Чужое колдовство, выключившее его из жизни, кончилось, но это не означало, что оно исчезло.
 
      …Что твориться в голове Белояна Хайкин не знал, а ведь что-то там определенно творилось.
      Они сидели на верхушке Лысой горы и чего-то ждали. То есть то, что они ждали, со стороны увидеть не мог никто, а даже если б и увидел кто - не удивился бы обычному зрелищу. Со стороны видно было, что сидят там друг напротив друга степенный мужичок и отчего-то, от какой-то непонятной прихоти, наряженный в человеческую одежду медведь и беседуют меж собой не спеша, подхватывая время от времени из решета, что стояло рядом с кадкой, красно-желтые яблочки.
      Разговор шел пустяковый, чуть ли не о ценах на сено и ничего в душе собеседников не трогал. Оба ждали.
      - Я вот все про этого думаю… - сказал, наконец, Хайкин. - Про того молодца, которого ты в дым развеял и в кувшин укупорил.
      Белоян смолчал.
      - Понятно, что гад… - продолжил журавлевец.
      - Это хорошо, что понятно… - не отрывая взгляда от перстня на заросшей шерстью лапе.
      Киевлянин явно не хотел говорить. И не потому, что нечего было ему сказать - не зря же он все это затеял?
      "Впрямую он не скажет", - подумал Хайкин. - " Крутит он что-то. Обиняками его что ли разговорить?" и сказал:
      - Ну…
      - Что "ну"?
      - Честно ли это - он один, а нас двое…
      Белоян ответил неожиданно резко, даже на лапу смотреть перестал.
      - Честью бы пришел - ничего бы с ним не случилось, а он как вор. Да почему "как"? Как раз как вор и пришел.
      Хайкин, соглашаясь, закивал.
      - То-то я смотрю, он все тихонько и незаметно… Ужом проползти хочет.
      Белоян оскаблился. Как не странно было видеть на медвежьей морде человеческую улыбку, а получилось у него.
      - Это не уж. Это самая настоящая гадюка… - поправил он товарища. - У него зубов ядовитых полный рот…
      Хайкин покачал головой недоверчиво.
      - А на что он тогда надеется? Сам ведь к нам пришел… Должен же был знать ведь, что случиться. Дурень, или сильно смелый?
      - Смелый, - согласился волхв. - Да и нужда у него… А она и труса в шею толкает.
      - А какой прок от такой смелости? - не согласился Хайкин. - Пустое это…
      Белоян мельком глянул на перстень.
      - Ничего не "пустое". Знаешь, о чем змея думает, когда у мужика под вилами вертится?
      Хайкин пожал плечами.
      - А я тебе скажу… Она думает, что маленькая, верткая и незаметная…
      Журавлевский волхв хмыкнул.
      - А знаешь, что мужик в этом случае думает, тот, что с вилами? - продолжил Белоян.
      - "Я таких хитрых змей на своем веку столько передавил…"?
      - Верно.
      Белоян посмотрел на него серьезно.
      - Мы с тобой против него, что ветер против свечи… Это ты прав. И не говори, что нечестно вдвоем против одного. Я его сюда не звал. Ты его не звал. Зачем пришел? Без него на Руси просторней было.
      Хайкин не сдержался - задал прямой вопрос.
      - А зачем тогда ты его в реку выпустил? Надо было в землю закопать и место забыть…
      Белоян согласно качнул головой.
      - Придет время - так и сделаем. Нет в нем силы… А пока рано…
      Хайкин чуть-чуть наклонил голову.
      - Рано? А чего ждать-то?
      - Случая… Времени… -туманно ответил Киевский волхв.
      Он снова посмотрел на перстень, а тот, словно этого слова и ждал - вспыхнул синей звездой.
      - Вот и дождались! - выдохнул Белоян, разом сбросив маску ожидания. - Сейчас начнется самое интересное…
      Он отбросил решето, и на радость ежам, яблоки покатились вниз по склону. Двумя движениями он придвинул к себе кадку и дал знак товарищу, чтоб стал рядом. Движение руки и вода застыла, стала прозрачной, словно хрусталь и через мгновение сквозь нее Хайкин увидел незнакомое лицо. Ему незнакомое, а Белоян, похоже, хорошо знал незнакомца. Волхв сказал всего два слова, и Хайкин тоже понял, на кого смотрит.
      - Кувшин разбился!
      - А то ты этого не хотел… - проворчал журавлевец.
      - Хотел, хотел… - довольным голосом откликнулся киевлянин. - Этого-то я и хотел!
      Он помолчал недолго, словно примеривался к тому, что собрался совершить.
      Незнакомец из кувшина за это время вышел на берег и поспешил к видневшимся недалеко домикам. Невидимое око обогнало его и закружило вокруг первого дома.
      Опрятного вида селяне входили и выходили из дверей с таким довольным видом, что даже отсюда, с верхушки неведомо где расположенного холма видно было, что это корчма. Только что вылезший из кувшина маг наверняка это тоже почувствовал. Он повернулся, и зашагал к дому, благо дорога вела прямо к широко открытым дверям.
      - А сейчас мы с тобой забавную штуку сделаем! - сказал Белоян. В голосе его Хайкин, правда, не ощутил той твердокаменной уверенности, которая говорила бы о каком-то заранее разработанном плане.
      - Поможешь?
      Хайкин пожал плечами - кто знает, чего он удумал, этот иедведемордый…
      - Сможешь, - отбросил его сомнения киевлянин. - Пока он оглохший после кувшина мы его на нужную дорогу направим… Так направим, что он и не поймет ничего!
      Невидимый глаз нырнул внутрь, пролетел над столами, отбирая из купчиков тех, кто должен был в этот раз послужить Руси. Хайкин понял, что сейчас произойдет. Сам он такое тоже, бывало, проделывал…
      - Бери тех, кто к дверям поближе…
      - Конечно… Вон те двое… Твой рыжий…
      Осторожно, словно лез в чужую рану своими пальцами, он коснулся чужих мыслей и в тоже мгновение почувствовал себя в шкуре другого человека. Мир вокруг стал его миром и кружка с пивом - его кружкой. Хайкин прихлебнул и покрутил головой. Для такого Богами забытого места пиво было даже очень и очень ничего…
 
      Мимо корчмы он, безусловно, не прошел бы, но крики, что неслись из открытой двери, заставили ускорить шаг. Сквозь запахи и разговоры до него донеслось:
      - Бывает!
      - Не бывает!
      - Бывает!!
      - Не бывает!!
      Он вошел и сразу же у дверей натолкнулся на стучавших кружками по столу спорщиков. С виду купчики средней руки - раскраснелись и смотрят друг на друга сердито.
      - Бывает!
      - Не бывает!!
      - А я собственными глазами видел! Значит бывает!
      - Врешь!
      Богов зову в свидетели! Он идет, а под ногами…
      Рыжий наклонился, открыв рот. Черноволосый расчетливо длинно глотнул пива, заставив товарища затаить дыхание, и вдруг проорал во весь голос:
      - А под ногами - нет ничего!
      Рыжий не понял, тряхнул головой, словно плохо расслышал. Трудно, наверное было сразу вот после хорошей кружки пива представить это самое "ничего".
      - Тени у него не было!
      - Врешь!
      - Истину глаголю! Нет тени.
      - Значит, она позади была или сбоку. Не бывает по-другому!
      - Бывает!
      Игнациус прошел мимо и нашел место за общим столом не так чтоб далеко от спорщиков, но и не так уж и близко. Усевшись, прислушался к разговору.
      Он слушал препирательство и думал, как отнестись к тому, что слышит.
      Все, что сейчас творилось на его глазах, могло быть или счастливым случаем, или ловушкой. Третьего было не дано.
      Человек несведущий мог бы назвать это и чудом, но чудес на свете не бывает - это он знал точно.
      За тем, что простые люди считают чудом, всегда стоят чьи-то знания, чья-то сила или опыт, или немалые деньги, а чаще - и то и другое вместе взятое.
      Тогда может быть Случай? Его нельзя было сбрасывать со счетов. За свою долгую жизнь Игнациус не раз имел возможность убедиться, что Случай может очень и очень многое - и спутать твои карты и, напротив, подбросить несколько лишних козырей тогда, когда ты этого уже и не ждешь.
      - О чем это они? - он толкнул локтем соседа.
      - А дураки наверное, - ответил тот с таким видом, что ясно стало, что сам-то он отнюдь не дурак и пришел сюда не разговоры разговаривать. - Пили, пили, а тут вдруг ни с того ни сего…
      Он покрутил головой, отхлебнул из кружки.
      "Значит все-таки ловушка…" - подумал маг, потеряв интерес к соседу - "Чья? Митриданова? Или тех, кто его в кувшин загнал?… Похоже, что все-таки Митриданова… Больше не кому…" Он понимал, что тому волхву или колдуну, что сумел упрятать его в горшок, не было никакого резона снова заманивать его куда-то. Если б его хотели вывести из игры, достаточно было просто убрать горшок в спокойное место и забыть лет на двести…
      Он поморщился, представив себе бездну времени - двести лет.
      Так что это, скорее всего, был знакомый враг.
      Хотя в этой ситуации, ошибался он или нет в своих предположениях, роли не играло.
      Кто бы не скрывался за этой подставой - Митридан, или даже тот, кто сумел его заключить в кувшин, все равно к разговору стоило прислушаться. Если враги хотели запутать его, направить по ложному пути, то не стоило им и затевать все это - без этого разговора он и так пошел бы, куда глаза глядят и ходил бы до тех пор, пока его магическая сила не восстановится полностью, чтоб самому найти пропажу.
      Так что, либо это Его Величество Случай, или чья-то подсказка… Время покажет чья…
      Теперь он точно знал, что зашел сюда не зря.
      Не раздумывая более, он подсел к спорщикам. Они все еще таращились друг на друга выпученными глазами.
      - Бывает!
      Оба посмотрели на него с удивлением.
      - Бывает! - повторил маг. - Я его тоже видел. Человек без тени! Он вообще мой друг!
      Не стесняясь, ухватил чужую кружку и отхлебнул. Хоть какая-то польза от лжецов. Купцы таращились на него, словно не могли сообразить чудится он им или, в самом деле, сидит и нагличает.
      - Потерял я его, своего друга, Гаврилу Масленникова!
      Один из них, рыжий, прямо ожил на глазах.
      - Точно! Гаврилой его зовут! Гаврилой Масленниковым!
      - А не подскажешь ли, почтенный где мне искать-то его?
      Рыжий потрепал Митридана по плечу.
      - Подскажу. Конечно же подскажу! Он в караване купца Марка.
      Митридан дернул щекой, вспомнив раскрошенный Белояновой силой Шар. Как бы он сейчас пригодился! Только что уж тут…
      - Ну, тогда уж подскажи, где этого Марка искать…
      - А, это совсем просто… Он рекой в Херсес поплыл. Там его и ищи…
 
      …Несколько мгновений Хайкин наблюдал, как спина чужака удаляется, а потом отпустил сознание купца, позволив тому быть самим собой. Уже через воду он увидел, как незнакомец поворачивает к пристани.
      - Та-а-а-ак, - протянул Белоян удовлетворенно. - С этим все ясно.
      - Пойдет? - с сомнением переспросил Хайкин. Ничего ему не было понятно, но переспрашивать не хотел. Все одно Белоян ничего прямо не скажет. Опять начнет воду мутить.
      - Пойдет, - подтвердил киевлянин. - Побежит… А что у нас с Гаврилой твоим?
 

 
      Прямо перед глазами лежала бесконечная полоса песка, сливавшаяся на виднокрае с ослепительно голубым небом. Сил подняться еще не было, и он только слегка повернул голову. Песок убегал вперед волнами, словно это вода каким-то чудом или чьим-то колдовством превратилась в сухую шершавую поверхность, на которой то там, то сям лежали ленты морской травы.
      После того, что он испытал в море, вид песка радовал сердце, словно старый знакомый. Моря на сегодня ему уже хватило, однако не смотря на все, что выпало на его долю, оно еще не отпустило его.
      Волны лениво, без прежнего штормового ожесточения, набегали на ноги, и откатывались назад. Сколько-то Гаврила терпел это, набираясь сил, и когда море в очередной раз шлепнуло его по голым пяткам он, с натугой закашлявшись, перевернулся на спину.
      Проведя ладонью по мокрому песку, нащупал под собой доску, за которую держался все это время, и погладил ласково, словно любимую собаку. В ушах продолжала шуметь вода. Он осторожно тряхнул головой. На голую грудь посыпались песчинки, полетели брызги.
      Действительно берег.
      Масленников встал на корточки, потом поднялся и, согнувшись, охнул от боли.
      Спасение далось не дешево. Кроме доски и порток на ногах ничего рядом не было, только пока это Гаврилу никак не огорчало. Сжав белые, словно тестяные пальцы в кулак, Гаврила погрозил морю и тем, кто пытался его в нем утопить. Хрен им! Хрен им всем!! Хоть без сапог и волчевки, зато в портках и живой…
      Покряхтывая от боли, он пошел вдоль воды к камням, что лежали впереди, обозначая начало каменой гряды, поднимавшейся прямо из воды. Босые ноги проваливались в сырой песок, и вода тут же смывала его следы.
      Перед камнями море вскипало брызгами.
      "Повезло мне", - подумал Гаврила. Волна на его глазах ударила в камень и разлетелась на капли. "Вот бы я туда головой…". Он медленно повернулся, осматривая берег.
      Один.
      Отгоняя мысль об одиночестве заныло брюхо, напоминая, что ни сегодня, ни вчера не получило от Гаврилы ни куска и ни глотка.
      "Один, но живой!" - весело подумал Гаврила о ненасытном брюхе. - "Это покойнику жрать не хочется, а я-то живой!" Он наклонился. В прозрачной воде, прямо под ногами, промелькнуло несколько рыбешек, но он даже не попытался поймать их, понимая, что не стоит и пробовать. Травки какой-нибудь, разве пожевать… Вот уж чего-чего, а этого в море хватало. Камни рядом с ним со всех сторон облепило темно-зеленым мхом. Гаврила сел на корточки отщипнул кусочек, сунул в рот.