Жара…
      Квача, посмотрев на распахнутые ворота, опустил кружку в бочку с пивом. Холодная влага лизнула пальцы, обещая горлу и брюху несказанное удовольствие.
      Он похлопал себя по мокрой груди. Светлые Боги, как же хорошо!
      Две радости у воина в такую жару - холодное пиво да крыша над головой. Полная кружка приятно оттягивала руку и холодила кожу. В распахнутую дверь были видны залитые беспощадным солнцем городские ворота и путники, у которых не был ни крыши над головой, ни бочки с пивом, чтоб по-человечески пересидеть жару.
      Начальник стражи рассмеялся.
      Все они там были дураки - купцы, ремесленники и все остальные-прочие… Стражник - вот работа для настоящего мужчины. Он напряг руку, и под кожей прокатились литые шары мускулов. Дураки - они ходят туда-сюда, торгуют, а умные, вроде него, те, кто понял, в чем смысл жизни, стоят на месте и берут деньги с этой шатающейся по всему свету братии.
      Он выпил за воинов. Сперва за всех, а потом за стражников, что стояли у северных ворот Экзампая, за своих, с кем делил и тяготы, невзгоды ну и деньги, конечно…
      Смех эхом вернулся под крышу.
      Так и не поставив кружку, он вышел к воротам. Солнце накинулось на него, выдавливая пот из каждой поры. Это было не страшно - бочка всегда была под рукой, а потел он не пивом, а водой. Это он знал наверное.
      Косая тень от башни пересекала дорогу, и рядом с ней, бестолково озираясь, стоял…
      Мужик? Купец? Воин?
      Да неважно кто. Он стоял столбом, и с него капало, словно в город по ошибке забрела дождевая туча.
      Потом, правда, Квача разглядел меч на плече… Присмотрелся.
      Нет. Это был не воин. Это было ходячее оскорбления каждому, кто имел честь носить меч. Этот дурень нес благородное оружие на плече, как простую палку.
      Пиво ударило стражнику в голову. На глазах у купцов и простолюдинов этот человек позорил меч, который нес, и тем самым бесчестил каждого, кто по праву носил оружие. Лица его товарищей, наверняка чувствовавших то же самое, кривились обидными улыбками.
      - Этот мерзавец в мокрых штанах оскорбляет своим видом славный город Экзампай! - взревел Квача. - Поучите-ка его, как следует входить в наш город, и вышвырнете так, чтоб ему больше никогда не хотелось сюда вернуться!
 
      …Гаврила шел к воротам, словно корабль к берегу - надеясь, что уж там-то всем неприятностям конец. От леса до стен было не меньше трех поприщ, да жара… А там, за каменными стенами наверняка была тень, вода и самое главное - волшебник Гольш. Каменные стены казались Гавриле настолько крепкими, что за ними не было места опасностям, что подстерегали его в лесу, да и воды в городе должно быть не меряно - вон сколько народу, а значит должны быть колодцы.
      А Гольш… Может до него и дело-то не дойдет, а встретит его прямо в воротах друг Митридан и… Он прибавил шаг, чтоб обогнать тех, кому в городе, по сравнению с ним, и делать-то было нечего…
      Когда воины окружили его, он не почувствовал страха. По сравнению с недавними разбойниками они были олицетворением порядка.
      Не думая о плохом, он улыбнулся, и ему улыбнулись в ответ.
      И ткнули кулаком под вздох.
      Удар отбросил его назад. В воздухе его перевернуло, и он увидел, как быстро приближается другая улыбающаяся морда. Еще удар. Его понесло назад…
      "Светлые Боги - подумал он. - Опять этот мешок…" Страха в нем не было. Он закрыл голову, прижал мешок к груди и стал ждать чуда. Удары сыпались на него один за другим. Было больно, но никто не грозил и никто не требовал у него ничего - ни денег, ни покорности, ни мешка. Это оказалось самым удивительным - никто не позарился на заветный мешок.
      Боль плескалась в нем, не перехлестывая, однако через край. "Не убьют " - подумал он, и тут же понял, что чуда не будет, и что тут придется надеяться только на самого себя. Меч он уронил, после первого же удара и тот теперь валялся где-то под ногами. Да и что пользы от меча, если никогда его в руках не держал? Оставалось Митриданово колдовство. Чья-то нога влетела под ребра, и он почувствовал смешенное со злобой сожаление, что не напился у ручья. Кто ж знал, что все так обернется?
      Страх проснулся в нем, но это был совсем другой страх. Он бы и вспотел, да как? Воды в нем не было и полкружки, да и те полкружки впитала одежда.
      Уворачиваясь от ударов он жадно ловил ноздрями запахи, но в нос попадала только пыль. А вокруг уже стояли люди - кто смеялся, а кто охал от жалости…
 
      …Квача смотрел, как стражники валяют пришлого дурака, и руки его непроизвольно подергивались. Вот ведь вояка - даже меч выпустил, дурак. Он сдерживался, сколько мог, но не устоял. Наскоро опрокинув кружку и даже не почувствовав вкуса, бросился вперед.
      - А вот я его поучу! - вскрикнул десятник. Стражники расступились и он, распаренный, влетел в круг, чтоб повеселиться вместе со всеми.
      Он успел поддеть его кулаком всего-то пару раз, как все изменилось.
      Этот мешок с костями, что они только что играючи перебрасывали друг другу, в одно мгновение отяжелел, стал неподъемным. Удары, что только что назад сотрясали его и отбрасывали назад теперь словно пролетали мимо. То есть не мимо - как раз теперь любой удар отдавался болью в кулаках, словно били не по человеку, а по дереву.
      Квача ударил незнакомца и отошел. Тот сидел, скорчившись, закрывая голову руками. Несколько мгновений он еще оставался на земле, а потом медленно, словно с трудом разгибал в себе железный стержень, встал. Квача, когда думал про купцов и воинов, не зря считал работу стражника лучше. Пришлось ему и самому походить с купцами по миру. Насмотреться пришлось всякого и от этого, наверное, он не любил непонятностей. А этот человек был непонятен.
      Квача сделал шаг назад, другой. Борс, то ли глядя на десятника, толи оттого, что сам что-то почуял, также отодвинулся от незнакомца подальше. Квача успел подумать, что надо взять парня на заметку - умный и соображает быстро, но тут вдруг незнакомец вскрикнул и раздвинул в сторону руки.
      Стражники, что оказались не такие сообразительные, как их десятник, разлетелись в стороны. Оставшиеся попытались сбить его с ног, но лучше б они попытались свалить дерево. Странный пришелец взмахнул рукой, и оба-двое умылись кровавыми соплями.
      Десятник начал медленно соображать. Уже догадываясь, что увидит, Квача обежал его и заглянул в лицо. Ничего… Видал он такие лица… Лицо белое, словно мукой обсыпанное, глаза даже и не смотрят, вроде. Такой натворит… Квача раскинул руки, отгораживая прохожих от незнакомца, заорал:
      - Одержимый! Это одержимый!
      Ну и одержимый, а делать то что?
      Стражники, кто смог подняться с земли взялись за мечи. Были бы одни - ничего, зарубили бы втихую и дело с концом. Всякое у ворот случается, почему и этому не случится? Но кругом купцы, торговцы. Сразу донесет кто-нибудь, что его люди первыми начали. Мечи еще не успели подняться над головами, как он сообразил.
      - Бочку сюда! Быстро!
      Уже понявшие, чем может закончиться эта стычка, стражники рысью бросились в караулку. Их тени, ломаясь в беге, пересекли площадь перед воротами и нырнули в темноту. Незнакомец медленно повернулся и пошел за ними. Квача сразу сообразил, что будет, если тот загородит собой дверь. Караулка сразу же превратится в мышеловку, только вместо мышей там будут его воины. Он заскрипел зубами от отчаяния, оглянулся.
      - Держи!
      Борс, размахнувшись, бросил ему щит. Круг мелькнул над головой странника. Квача подхватил окованный медью круг и сунул руку в петлю.
      - Эй! Сюда!
      Одержимый не обратил на Квачу внимания и тогда десятник выпрыгнул навстречу. Пять шагов, три, два… Одержимый взмахнул рукой как молотом и обрушил удар на голову десятника. Слава Богам, что он еще успел отпрыгнуть и загородился щитом. Удар отбросил его к караулке и приложил о стену. Щит раскололся, и он видел мир сквозь дыру в нем.
      Упасть его угораздило у самой двери. Он корчился в пыли, не в силах сдвинуться с места, а мимо, уже и сами сообразившие, что надо делать, пробежали Стахат и Маген, держа на руках бочку. Из нее плескалось направо и налево и в воздухе густо запахло хмелем.
      Одержимый, если и хотел пить, то никак не показал этого. Даже не посмотрев на руку, которой досталось не меньше, чем щиту, он наклонился и ударил перед собой.
      В кого он там метил осталось загадкой, но попал удар в бочку.
      Бочка не вскрикнула, но вздохнула. Удар не расколол ее. Кулак молодца пробил обе стенки и застрял в ней. Стражники, что несли пиво, разлетелись в стороны, наверное, благодаря Богов, что на пути кулака оказалась бочка, а не те, кто ее нес. Поток пива обрушился на незнакомца, и он остановился. Терпкий запах коснулся каждого и в толпе, окружившей место схватки, не нашлось ни одного мужчины, который не глотнул бы судорожно, представив все сразу - и жару, и пыль, и жажду, и пиво.
      Не сделал этого разве что сам одержимый.
      Тело его, словно лишившись какого-то внутреннего стержня, стало сминаться, складываться, и упало в пыль. Рука, до последнего сохраняя движение, дотянулась до меча, словно хотела защитить себя отточенным железом.
      Это движение показало Кваче, что схватка кончилась. Он поднялся и, шатаясь, пошел к поверженному противнику. Следовало завершить все так, чтоб ни у кого из собравшихся вокруг купцов не осталось сомнения в том, кто победил. Десятник потащил меч из ножен.
      Он не дошел до поверженного противника пяти шагов, как кто-то заорал с радостным удивлением.
      - Это сам Могуль бен Зейда! Смотрите. Это его меч!
      Народ колыхнулся, но не разбежался, не смотря на грозное имя. Разбойника тут знали все, а меч его, украшенный самоцветами, видело у своего горла не малое число купцов.
      Перед Квачей расступились. Его шатало, но меч в руке еще держался. Он вскинул его над головой. Теперь можно было все. Каждый слышал имя разбойника.
      - Смерть разбойнику.
      Он хакнул, опуская оружие, но тут кто-то легонько толкнул его в плечо, и меч, вместо того, чтоб отсечь разбойнику голову, ударил в землю и застрял там, словно вдруг возжелал превратиться в соху. Десятник взревел от обиды и повернулся.
      - Кто?
      - Ишь ты тьфу. Не он это. Ты ошибся, сотник… Ишь ты тьфу. Тот рыжий.
      Квача молчал, тяжело опираясь на меч, не в силах спросить, и вместо него вопрос задал кто-то из купцов.
      - Рыжий?
      - Точно тебе говорю, ишь ты тьфу - рыжий. Или не он, ишь ты тьфу, трижды грабил меня только в этом году?
      Квача посмотрел на купца.
      - А кто же это тогда?
      - Ишь ты тьфу… Не знаю…Но это не Зейда.
      Другой голос (Квача хотел повернуться, чтоб увидеть говорящего, но не смог - болел бок и он так и не понял, кто говорил) поддержал:
      - Это не Зейда… Меня он грабил шесть раз за последние годы. Он точно рыжий. Не может этот быть Зейдой.
      Другой голос прокричал прямо в ухо.
      - Да нет же! Зейда! Смотрите - меч его.
      Квача наклонился, рассматривая меч, и все наклонились вместе с ним.
      - Ну и что, что меч? Меч можно потерять, отобрать… Это новых волос не вырастишь, а меч… Меч можно и другой такой же сделать.
      - Ха! Как же! Другого такого не найдешь… Может он, ишь ты тьфу, его отобрал?
      - Хотел бы я посмотреть на того, кто в силах отобрать меч у Зейды.
      - Вот и посмотри. Вон лежит.
      - Не Зейда это! Это тот, кто убил его.
      - Убил? Кого?
      - Зейду. Не отдал же Зейда меч просто так.
      - Меч можно украсть.
      - Человек, который украл меч у самого Могуля бен Зейды, заслуживает того, чтоб ему оставили жизнь.
      - А если он его все же убил?
      - Тем более…
      Голоса бубнили, становясь плотным гулом, в котором уже ничего понять было нельзя. Растолкав купцов, к десятнику подошли трое и с обнаженными мечами встали нам мокрым телом. Солнце блестело на мечах, но запах пива, пропитавший все вокруг, превращал поле битвы в пьяный балаган.
      В воротах стояла плотная толпа. Те, кто не видел, а чуял только запах, уже орали, что там всем наливают, что караванщики проспорили стражниками бочку пива и теперь каждый, кто сумеет протиснуться к заветной бочке, получит полную кружку. Народ волновался, пытаясь прорваться в караулке. Пора было кончать со всем этим.
      Квача почувствовал, что кто-то его тянет за рукав. Купец, подмигнув, оттащил его в сторону, и заговорщицки наклонившись к уху, прошептал.
      - Ты победил его, десятник. Он лежит жалкий и мокрый, а ты стоял над ним с мечом, и жизнь была на его острие Квача кивнул, не понимая куда тот клонит. Купец звякнул мешочком, и восторг только что переполнявший голос, пропал куда-то.
      - С другой стороны все видели, что он шел мирно и никому не хотел зла.
      Стражник нахмурился, все еще не понимая, куда клонит хитрый купец.
      - Отпусти его с миром!
      - Должна же быть в мире справедливость! - возмутился Квача. - Он чуть не убил…
      Купец не дал ему закончить.
      - Он защищался. И каждый из наших подтвердит это.
      - Что ты хочешь? - с отвращением спросил Квача, догадываясь уже, о чем пойдет речь.
      - Он нужен мне.
      - Зачем?
      - Человек, отобравший меч у Могуль бен Зейды заслуживает того, чтоб рассказать о том, как он это сделал.
      - Он не боец. Ты же видел.
      Купец ухмыльнулся. Нагло.
      - Я видел, как твои стражники разлетелись словно груши, когда он голой рукой разбил бочку. Это зрелище возрадовало мое сердце и я при случае готов посмотреть на такое еще раз.
      Десятник пожал плечами.
      - Если Могуль бен Зейда и впрямь погиб, то чего тебе бояться?
      - Если он погиб, - купец выделил голосом это слово "если". - Даже если он погиб, то сколько разбойников еще встретятся на пути моего каравана.
      Из мешочка он достал пару монет и протянул десятнику.
      - А это - вместо пролитого пива…
      Квача глотнул, кадык дернулся вверх- вниз.
      - Ты, безусловно, прав… Мир далек от совершенства, но и впрямь должна же быть в мире хоть какая-то справедливость.
 

 
      Гаврила ощутил покачивание, которое походило на полет, таким, каким он бывает во сне. Он шевельнул рукой и тут же кто-то оказался рядом.
      - Живой?
      Глаза сами собой открылись. Масленников, не говоря ни слова, поднялся. Слабость все еще наполняла тело, но голос уже был при нем. Сперва оглянулся. Телега медленно, с достоинством ехала по улице.
      - Где я?
      - В славном городе Экзампае.
      Это, положим, Гаврила и сам понял. Дома вокруг стояли каменные, пахло не лесной сыростью, а перекаленной солнцем пылью. Узнать бы еще, что произошло с того момента как он вошел в ворота и до того как он очутился посреди этой улицы в чужой телеге. Опережая его вопросы, купец вывалил на него все, что знал.
      - Ты, как в город вошел, со стражниками подрался. Сразу.
      - Убил кого? - с замиранием сердца спросил Гаврила, мгновенно представив, во что превратится его жизнь в этом городе, если купец кивнет, но, слава Богам, обошлось.
      - Нет… Напугал только…
      Гаврила вспомнив как собирался войти в тень ворот покачал головой. Вот тебе и пришел куда хотел. Он повернулся и нащупал под собой меч. Холодное прикосновение сразу напомнило то, что произошло в лесу.
      - Откуда он у тебя? - поинтересовался купец. - Похоже, старинной работы оружие… Не всякому по карману. Рашид оружейник ковал, похоже.
      Масленников вспомнил лес и хмуро посмотрел на купца, прикидывая, что бы такое соврать. Неожиданно под его взглядом купец смешался.
      - В лесу нашел, - сказал тогда Гаврила. - Шел, шел и нашел… Из кустов выпал.
      - Понятно, - отозвался купец. - В лесу под кустами чего только не валяется… А рыжий такой…
      Он коснулся волос.
      - Рыжий такой вот рядом с ним не лежал?
      Гаврила вспомнил рыжего атамана. Вспомнил и всех остальных и честно ответил.
      - Там разные лежали… Даже два таких седых, как и ты…
      Купец понятливо опустил глаза и перевел разговор.
      - А в Экзампай зачем? Может быть работа нужна?
      Гаврила с ответом задержался. Он посмотрел по сторонам. Дома наплывали на него по обе стороны улицы. Казалось, что их в городе было не меньше, чем людей в Киеве. Одна у него работа - ходить и расспрашивать жителей, где живет могучий волшебник. Гаврила вздохнул. Так ведь неизвестно скажут или нет. Могут и в шею натолкать, вместо душевного разговора. А этот вроде не страшный и глаза незлые.
      - К Гольшу.
      Купец что-то хотел сказать, но слова проглотил. На лице его мелькнуло выражение вроде "ну, конечно же, как же иначе".
      - Видно молодца по полету…
      Он озадаченно потер лоб, не решаясь спросить, но любопытство взяло свое.
      - Дела?
      Масленников кивнул.
      - А потом?
      Гаврила пожал плечами. Кто знает, чем кончится разговор, да и состоится ли он? Волшебника нужно было найти, добраться до него, да разговорить. Журавлевец вздохнул. Ох, как все непросто было, ох как не просто… Купец торопливо, словно боялся, что обидел Гаврилу, и тот прямо сейчас встанет и уйдет, сказал:
      - Что бы у тебя ни случилось, после разговора с Гольшем зайди ко мне в караван сарай "Седло верблюда". Это у южных ворот. Спроси Марка. Тебе всякий покажет. Зайдешь?
      Гаврила пожал плечами. Купец искательно заглянул в глаза.
      - Зайди… Волшебники они… волшебники. А ты зайди.
      - Хорошо, - снисходительно ответил Гаврила. - Зайду. Только сперва до Гольша довези…
 
      … Стражи у ворот не оказалось. Похоже, что добрая слава стерегла покои волшебника куда как лучше любого воинского отряда. Косая тень от ворот падала на улицу, прямо под ноги Масленникову. Гаврила с замиранием сердца тронул створку ворот. Ажурное железо без скрипа отошло в сторону, приглашая внутрь. Оглянувшись на удаляющиеся повозки, Гаврила вздохнул, и - делать нечего - вошел внутрь.
      Шаг - и сухой воздух города, словно по волшебству наполнился ароматом роз и звуком струящихся где-то рядом фонтанов. Несколько мгновений Масленников стоял, ожидая, что кто-то выйдет и спросит, что ему тут нужно и по какому такому праву… Но никто не вышел, и пришлось ему идти дальше. Дорожка, петляя между деревьями, привела незваного гостя к белому от солнечного света дворцу. Три поверха, да башня с ажурным куполом.
      Из полуоткрытой двери тянуло прохладой. Гаврила посмотрел на заросли роз за спиной и с легким сердцем шагнул вперед, в темноту. За первой дверью нашлась еще одна, а за ней - еще…
      Гость шел вперед, открывая дверь за дверью, переходя из одного зала в другой. Блуждать без направления не хотелось, но спросить куда идти дальше было не у кого.
      Пока он шел по дворцу ему не попался навстречу ни один человек. Масленникова это ничуть не удивило. Наоборот, вскоре он начал думать, что странно было бы, если б кто-то попался. Ну какие у колдуна могут быть слуги? Зачем? Зачем тебе слуга, если ты сам, одним желанием можешь создать все, что душе угодно - от горшка с кашей до сапог с золотыми подковками. Или такую красоту, что лежала рядом - стоило только руку протянуть…
      Не было тут ни каменотесов, ни трудяг, что складывали глыбы одна к одной так, что и шва не найдешь. А пришел на пустое место волшебник, потряс руками, сказал заклинания и р-р-р-а-аз. Дворец.
      Масленников и правда протянул руку, потрогал мрамор пальцем и восхищенно покачал головой. Он полюбовался резьбой, радуясь, что жилище настоящего волшебника выглядит богаче, чем он мог себе представлять.
      Лестницы тащили его наверх, стены поворачивали, уводя за собой и, в конце концов, разошлись в стороны, охватывая белым полированным мрамором, словно двумя ладонями небольшой зал с фонтаном посредине. Резьба со стен куда-то пропала, растворилась в потоках света, что лился в зал из шести высоких окон.
      Зал казался пустым и просторным, только на одном из подоконников сидела птица. То ли грач, то ли крупный ворон, издали Гаврила не разобрал. Рядом с птицей стояло широкое блюдо с виноградом и какими-то мелкими ягодами. В воздухе плавал запах чего-то сладкого, незнакомого. Птица обернулась на звук шагов, скользнула по Гавриле безразличным взглядом и снова повернулась к окну.
      Остановившись в дверях, Гаврила огляделся. Идти дальше было некуда. Тут были окна, но не было ни одной двери.
      Он обошел фонтан, что журчал тремя струйками, занимая половину комнаты, и присел рядом с птицей. Та даже не шелохнулась. Он протянул руку, чтобы погладить, но не решился. Не грач это был. Ворон. Птица чуть подвинулась и смотрела на него одним глазом не то с тоской, не то с недоумением.
      - Не убудет, если попробую? - спросил Гаврила у нее и подцепил виноградину. Ответа он не ждал и не дождался. Птица промолчала, хотя могла что-нибудь и сказать. Гаврила собственными глазами видел у Круторога говорящего ворона. Ягоды были хоть и не крупными, а сладкими. Видно было, что хозяин поставил блюдо не для себя, а для ворона, чтоб не подавился. Не ограничившись первой ягодой, Гаврила пододвинуло к себе блюдо, и стал выбирать виноградины покрупнее.
      - Любит тебя хозяин, - сообщил он птице переставшей глазеть в окно и в оба глаза смотревшей как он хозяйничает в ее тарелке. - Сразу видно… Для себя покрупнее бы ягод наколдовал, а тебе хоть мелких дал, да сладких! Как раз, чтоб проглотить и не подавиться.