13

За день до отъезда из Кантона Кайл получил пачку писем, последнюю перед возвращением на родину. Письма он отложил на вечер, решив прочесть их, когда будут уложены все вещи.

В письме, написанном дрожащим отцовским почерком, сообщалось о состоянии дел в поместье, которыми Кайл должен был заняться по приезде. Письмо его сестры Люсии было жизнерадостным и полным подробностей, а внизу неуверенной ручонкой приписал наилучшие пожелания ее старший сын, достопочтенный Эдвард Джастис, гордый тем, что ему уже исполнилось пять лет.

Как всегда, письмо брата Кайл прочел последним. В детстве они были неразлучны, но отвыкли друг от друга, после того как отец послал их учиться в разные школы. Когда Кайлу исполнилось восемнадцать, между ним и братом разгорелась яростная ссора, оставившая неприятный осадок и отчуждение на долгие годы. Братья помирились незадолго до отъезда Кайла на Восток, но времени на то, чтобы возродить былую дружбу, им не хватило.

Это сделали письма. Шесть лет они поддерживали постоянную переписку. Кайл поверял бумаге слова, которые ни за что не решился бы произнести вслух, и Доминик следовал его примеру. Их разделяла половина земного шара, но Кайл чувствовал, что брат близок ему, как в детстве.

Он пробежал взглядом страницы, заполнение которых заняло несколько недель. Доминик писал путано, сбивчиво, чередуя домашние новости с ответами на вопросы из предыдущего письма Кайла. Он закончил так: "Наверное, к тому времени, как это письмо найдет тебя, ты уже будешь на пути к дому. Хотел бы я знать, сколько писем преследуют тебя по всему Востоку, передвигаясь гораздо быстрее, чем я их пишу.

Приятно знать, что ты возвращаешься домой. Рексхэм быстро слабеет и угасает. Он скучает по тебе, но не признается в этом. Предупреждаю, как только ты ступишь на порог дома, он займется устройством твоего брака. Если что-нибудь и способно поддержать в нем жизнь, так это следующее поколение наследников, твоих детей. Словом, я тебя предостерег".

Кайл усмехнулся, понимая, что брат не шутит. Граф Рексхэм скрепя сердце отпустил своего наследника из Англии, несмотря на то, что Доминик остался с ним.

Вероятно, к возвращению блудного сына граф уже припас целый список подходящих невест.

Он быстро написал ответ, хотя и знал, что может вернуться в Англию раньше, чем Доминик его получит. Затем Кайл разделся и уложил европейскую одежду в сундучок. Гэвин Эллиот возьмет его с собой в Макао, где вещи будут храниться до возвращения хозяина.

Остальное имущество Кайл уже отправил в Макао на корабле. Трот решительно запретила ему брать в Хошань что-либо европейское, исключением стал лишь карманный пистолет с запасом пуль. Путники намеревались выбирать только самые безопасные дороги, но в чужой стране могло случиться всякое.

Задув лампу, Кайл вытянулся на постели, наслаждаясь прикосновением чистой простыни к обнаженному телу. Стояла середина весны, но ночи были уже довольно жаркими. За последние годы Кайл притерпелся к тропическому климату, но все же ему не терпелось ощутить бодрящую прохладу Англии.

Его мысли вернулись к браку. Прежде необходимость обзавестись семьей не пробуждала в нем недовольства, но с тех пор, как в его жизнь вошла Констанция, он утратил былой интерес к женщинам. Кайл знал, что многие браки заключаются без любви и не распадаются благодаря доброте, взаимному уважению, одинаковому воспитанию и целям. Но когда ему снилась Констанция, он просыпался в холодном поту, отчетливо сознавая, что его брак станет ужасной ошибкой, сделает несчастными и его самого, и жену.

О женитьбе на Констанции Кайл никому не сообщал; даже Доминик знал только, что его брат лишился любовницы, которую безумно любил. С тех пор Кайлу ни разу не встречалась женщина, в которой сочетались бы доброта, великодушие и страстность Констанции, никто не смог бы понять его так, как она. Констанция умерла шесть лет назад, но Кайл знал, что будет вечно хранить память о ней.

Скорбя, он выполнял ее последнюю волю и продолжал жить. Но жить и любить – не одно и то же.

Выспавшись, на следующий день Кайл проснулся до рассвета, предвкушая путешествие. Первым делом он протер лицо, шею, ноги и руки снадобьем, от которого кожа сразу потемнела. Трот сказала, что краска смоется только через несколько недель.

Потом он облачился в одежду, принесенную ему Трот. Свободные синие штаны и туника были поношенными, скверно сшитыми из грубой ткани: Трот купила их у старьевщика. Но найти старую обувь, подходящую Кайлу по размеру, не удалось, и ей пришлось испачкать и потрепать новые башмаки, чтобы они походили на ветхие опорки странника.

Завязав на талии матерчатый пояс с зашитыми в него деньгами, Кайл одернул тунику и подошел к зеркалу. Самому себе он показался усталым пожилым человеком, ничуть не похожим на англичанина.

В комнату вошел Гэвин.

– Значит, ты все-таки решился, – мрачно подытожил он.

Кайл запер свой сундучок и протянул другу ключ.

– А ты в этом сомневался?

– Ни минуты. Счастливого пути. – Они обменялись рукопожатием.

– Увидимся в Макао через две недели, – сказал Кайл. Он уже взялся за дверную ручку, когда Гэвин многозначительно произнес:

– Постой, Максвелл. Эта поездка меня тревожит. Я долго отмахивался от неприятных мыслей, но тени моих предков, шотландских колдунов, не переставали нашептывать мне на ухо, что тебя ждут неприятности. Серьезные неприятности.

Кайл заморгал.

– А твои предки, случайно, не сказали, чего мне следует остерегаться?

Гэвин пожал плечами.

– Предчувствия всегда бывают туманными, но я не могу избавиться от мысли, что ты рискуешь жизнью. Не уезжай!

Нахмурившись, Кайл подошел к окну и устремил взгляд на Жемчужную реку, зловещую в предрассветной мгле. Гэвин не стал бы бросаться такими словами. Неужели его поездка в Хошань – всего-навсего прихоть богача?

Нет, им движет не только любопытство. Может быть, в Хошане он обретет веру или мудрость или что-нибудь, что придаст смысл его жизни. Что бы ни ждало его в храме, ради этой находки стоило рискнуть.

– Спасибо тебе за предостережение, но отказаться от своих замыслов я не могу.

Гэвин вздохнул.

– По крайней мере, будь осторожен и слушайся Цзинь Кана.

– Не тревожься, я появлюсь у тебя в Макао через две недели.

Выйдя из комнаты, Кайл тихо спустился на первый этаж. Вместе с Трот они назначили отъезд на такой ранний час, чтобы никто на складе не увидел Кайла в странном одеянии.

Обширный склад был уже почти пуст; тюки товара, хранившиеся здесь, лежали в трюмах кораблей, плывущих в Англию и Америку. В помещении витал острый аромат чая. Не пройдет и двух часов, как здесь опять начнется суматоха: помощники Эллиота будут убирать на складе и запирать его. Захлопотавшись, они не заметят отсутствия Кайла.

Как и было условлено, Трот ждала его в конторе в глубине склада, ее лицо было суровым. Приличную одежду писца она сменила на лохмотья грузчика. А впрочем, их могли принять и за крестьян.

– Вы опоздали, милорд. Я уже решила, что вы передумали.

– Напрасно. Я задержался потому, что Эллиот зашел попрощаться со мной.

Он приблизился к Трот, и она окинула его критическим взглядом.

– Вы одеты, как крестьянин, а ходите, как европеец. Положите-ка вот это в башмаки. – И она протянула ему два куска толстой грубой веревки длиной около трех дюймов.

Кайл послушно сбросил башмаки, вложил в них веревку, сунул ступни обратно и осторожно прошелся по комнате.

– Неудобно! Зачем это нужно?

– Чтобы вы ковыляли, как старик, у которого ноют все суставы и от слабости кружится голова.

– Разумно. – Кайл оглядел предметы, разложенные на потертом столе. – А эта штука похожа на тушку утонувшего барсука.

– Это ваш парик, дедушка.

Обычно китайцы брили лбы, но чтобы удержаться на голове, этот парик закрывал ее от бровей до затылка и заканчивался косой длиной до пояса. Жесткие волосы были почти седыми. Кайл задумался, где Трот достала этот парик, но решил, что ему лучше об этом не знать. Он натянул его на голову.

– Как я выгляжу?

– Надо спрятать под него все волосы. – Трот убрала под парик выбившуюся прядь, случайно задев ухо Кайла. Он слегка вздрогнул. Может, Гэвин предчувствует, что он, Кайл, забудется, попытается овладеть Трот и она в гневе сломает ему шею? Зная, какова она в схватке, Кайл не сомневался в том, что ему несдобровать.

Но гадать о том, что принесет будущее, было нелепо. И вправду, он находил Трот на редкость привлекательной женщиной, но ведь он не одержимый похотью юнец, всякую минуту готовый распустить руки! Трот излучала удивительную невинность, и Кайл не собирался домогаться ее. И все-таки он вздохнул свободнее, когда она отошла.

– Теперь я похож на китайца?

Она фыркнула:

– Пожалуй, нет. Ваше лицо не привлекает внимания, а вот глаза мгновенно выдадут вас. Значит, их надо спрятать.

Она взяла со стола узкую длинную полосу белой тонкой ткани, свернутую в рулон, и принялась обматывать ею голову Кайла. Он предпочел бы обойтись без повязки, но знал, что других способов скрыть цвет глаз у него нет. Чтобы отвлечься, Кайл попытался представить, как выглядела бы Трот в европейском бальном платье, подчеркивающем фигуру, ныне упрятанную в бесформенный балахон. Как только они вернутся в Макао, он немедленно закажет ей западный гардероб.

А Трот продолжала обматывать тканью верхнюю часть его головы вместе со щеками, ушами и носом. На виду остались только рот и подбородок, для глаз Трот оставила узкую щель. Когда лицо Кайла изменилось до неузнаваемости, Трот удовлетворенно кивнула и закрыла щель для глаз единственной полосой ткани. Она затянула узел и спросила:

– Вы что-нибудь видите?

Кайл повертел головой.

– Лучше, чем я ожидал. Правда, все вокруг как в тумане, но я и вижу, и слышу отлично, и могу без труда говорить и дышать.

– Прекрасно! Только вот повязка слишком чистая. – Она наклонилась, провела пальцами по полу в пыльном углу и втерла пыль в ткань. На голову Кайла она надела шапочку. – Полюбуйтесь на себя, дедушка.

Из маленького зеркала, вложенного Трот ему в руку, на Кайла взглянул оборванный, больной старик. Рот ничем не выдавал его иноземное происхождение.

– Вы просто волшебница, Трот.

– Хотела бы я стать ею! – тревожно отозвалась она. – Надеюсь, я ничего не забыла.

Кайл опустил руку с зеркалом.

– Если предстоящее путешествие все-таки тревожит вас, еще не поздно отказаться. Мы можем сегодня же отплыть в Макао с Гэвином Эллиотом.

Трот так долго медлила с ответом, что Кайл испугался: а если она поймает его на слове? Но она покачала головой.

– Нет. Мы заключили сделку, я выполню свои обязательства. И потом, я тоже хочу увидеть храм.

– И попрощаться с родиной своей матери?

Ее губы сжались. Воплощенная деловитость, она прищурилась и окинула его внимательным взглядом.

– Снимите кольцо. Золотые украшения не по карману крестьянину.

Кайл так привык не расставаться с кельтским узорным кольцом, что совсем забыл о нем. Стащив его с пальца, он вспомнил о том, что прихватил с собой кое-что другое. Он просунул руки под тунику, развязал пояс с деньгами и вручил Трот.

– А это вам.

Глаза Трот расширились, едва она открыла один из кармашков пояса и увидела, что он набит монетами и серебряными брусочками, потертыми от длительного хождения по рукам и вряд ли привлекшими бы внимание.

– Зачем вы отдали мне так много денег?

– В пути за все придется платить вам.

Трот подняла брови, заглянув в остальные кармашки.

– Но здесь гораздо больше денег, чем нам понадобится.

– Если со мной что-нибудь случится, вам пригодятся средства, чтобы добраться до Макао и Англии. Гэвин Эллиот поможет вам, он даже упоминал, что подыщет Цзинь Кану работу в своем лондонском филиале, но все-таки будет лучше, если у вас останутся деньги на черный день. – Кайл протянул ей кольцо. – Положите и его в карман.

Трот сунула кольцо в маленький пустой кармашек пояса так, чтобы оно не царапало тело сквозь ткань, и туго затянула пояс под туникой.

– Хотела бы я знать, как чувствует себя человек, который может купить все, что пожелает.

Кайл вспомнил, каким бесполезным показалось ему собственное состояние, когда он понял, что не сможет вернуть Констанции здоровье.

– Чудеса не продаются за деньги, но состояние приносит свободу и власть. Я часто благодарю судьбу за то, что я избавлен от забот, которые гнетут половину людей в мире.

Трот ощупала пояс с деньгами через тунику.

– Свобода и власть… А у меня никогда не было ни того ни другого.

Смелая женщина. Кайл сомневался, что ему самому хватило бы отваги отказаться от единственного известного ему образа жизни.

– К лучшему или к худшему, ваше будущее станет иным, чем ваше прошлое.

– Надеюсь. – Трот перебросила за спину заплечный мешок. – Вы готовы, дедушка? Пока мы не доберемся до конюшни, где ждет осел, держитесь за мое плечо, шаркайте ногами и не говорите ни слова. Тогда никто не заподозрит в вас «заморского дьявола».

Он усмехнулся:

– «А ты непрост, Макдуф». Точнее – «Ты непрост, Монтгомери».

Трот сверкнула мимолетной улыбкой.

– Забудьте на время о цитатах из шотландских пьес, дедушка. Это не к добру.

Она выглядела так пленительно, что Кайл не удержался и приподнял ее подбородок пальцем.

– В таком случае мы должны поцеловаться – на счастье.

Он надеялся, что поцелуй будет кратким, но едва их губы встретились, обоих охватило желание. С протяжным вздохом Трот прильнула к нему всем гибким телом, касаясь груди и бедер. Повязка мешала Кайлу как следует разглядеть ее лицо, зато он отчетливо почувствовал нежность ее губ и соблазнительные легкие движения тела.

Но Трот вела себя неуверенно – скорее всего, этот поцелуй стал первым в ее жизни. И она не скрывала желания, мгновенно став страстной и податливой…

Дьявол! Напрасно он начал с поцелуя. Тяжело дыша, Кайл отстранился.

– Путешествие начинается благоприятно.

Трот медленно поднесла палец к своим губам и уставилась на него потемневшими глазами, а затем покачала головой.

– Начало было бы более благоприятным, если бы мы увидели летучую мышь. Или журавлей.

Она повернулась к двери, Кайл положил ладонь ей на плечо и зашагал следом. В неудобных башмаках он легко подражал шаркающей походке старика с больными суставами и слабым зрением. Кайл вдруг посочувствовал своему близорукому отцу, страдающему подагрой.

Из хана они вышли через боковые ворота. Подстраиваясь к неуверенному шагу старика, Трот провела его по улице, которая тянулась через весь сеттльмент к городским воротам. Такие дороги охраняли стражники, на ночь их перегораживали, чтобы ни один чужеземец не пробрался в Кантон.

К одним из таких ворот они подошли как раз в тот момент, когда стражник отпирал их. Коротко поздоровавшись с Трот, он махнул рукой, пропуская обоих путников. На Кайла он взглянул лишь мельком.

Ворота в Китай со скрипом отворились.

14

– Вы никогда не ездили верхом? – удивленно переспросил Доминик, поворачиваясь от денника, в котором стоял великолепный жеребец караковой масти.

Трот пристыженно потупилась.

– К сожалению, нет. Только иногда на осле. Видите ли, я жила в городе…

– Печально, но поправимо. Конечно, если вы не прочь научиться ездить верхом, – спохватившись, добавил Доминик таким тоном, будто не представлял себе человека, способного отказаться от радостей верховой езды.

– Попробую. – Трот с сомнением оглядела жеребца. Он казался ей громадным, его глаза горели огнем.

– Не волнуйтесь, верхом на Пегаса я вас не посажу. С ним нелегко совладать даже мне. – Доминик погладил коня по гладкой морде, и его лицо вдруг стало печальным. – Знаете, он принадлежал моему брату. Кайл подарил его мне за день до отъезда из Англии.

Трот мгновенно представила себе Кайла, галопом несущегося по холмам верхом на прекрасном коне. Темные волосы Кайла трепал ветер. Сидя в седле, он внушал восторженный трепет. Трот проглотила ком. Как мало времени судьба отпустила им с Кайлом…

Доминик взял ее за локоть, провел вдоль ряда денников и остановился возле смирной гнедой кобылы.

– Корица как раз подойдет для новичка. Угостите ее. – Он вложил в руку Трот морковку.

Трот боязливо протянула ее лошади, опасаясь, что животное ненароком откусит ей пальцы. Она знала, что лошади едят траву, но никогда не думала, что у них такие огромные зубы. К удивлению Трот, Корица взяла морковку с деликатностью истинной леди, легко коснувшись ладони мягкими губами. Очарованная этим прикосновением, Трот погладила лошадиную морду, и Корица дружески толкнула ее носом в плечо.

– Пожалуй, мы с Корицей поладим.

– В этом я не сомневаюсь. – Доминик улыбнулся, но в его глазах застыла печаль – с тех пор, как он узнал о смерти брата-близнеца. С Трот он обращался подчеркнуто мягко и ласково, словно жена умершего брата заслуживала особой заботы. – Если не ошибаюсь, сегодня вы ждете портниху? Закажите ей амазонку, чтобы поскорее начать уроки верховой езды.

Трот ахнула.

– Наверное, мадам Шампье уже ждет меня. Лучше мне вернуться в дом, иначе Мериэл рассердится.

– Да, не стоит раздражать ее, – серьезно подтвердил Доминик. При этом его глаза лукаво блеснули. Несмотря на то что они с женой в присутствии посторонних строго придерживались этикета, между ними легко угадывались неразрывные узы. Они были женаты уже шесть лет, но при виде друг друга на лицах обоих неизменно вспыхивали улыбки.

Возвращаясь в дом, Трот погрузилась в мысли о супругах. Может, и они с Кайлом были бы так же близки? В этом она сомневалась, зная, что сердце Кайла отдано другой. Однако мечты о близости с ним навевали сладкую грусть.

День выдался холодным, сильный ветер гнал по небу облака, заслоняющие солнце. Вскоре после знакомства Мериэл подарила Трот теплый плотный плащ. В нем Трот не так страдала от холода, как по пути из Лондона в Шропшир.

В первую же неделю Трот почувствовала себя в Уорфилд-парке как дома. Едва она вошла в дом, к ней бросились дети, Филип и Гвинет.

– Пироги! – возбужденно повторяла Гвин.

– Мы идем в кухню помогать печь рождественские пироги, – объяснил ее старший брат. – Хочешь с нами?

– У леди Максвелл наверняка есть другие дела, – вмешалась их няня Анна, взяв детей за руки.

Трот провела ладонью по светлым волосам Гвин.

– К сожалению, я и вправду занята. Может быть, в другой раз? Наверное, и завтра будут печь пироги…

Анна повела детей в кухню, Гвин бросила на Трот через плечо трогательный взгляд. Трехлетняя девчушка и пятилетний мальчик сразу радостно восприняли Трот как тетю. Во время знакомства Трот на миг смутилась, когда Гвин с детской непосредственностью спросила, почему у тети такие странные глаза. Пока Анна пеняла маленькой подопечной на невежливость, Мериэл спокойно объяснила, что Трот приехала из той страны, где такие глаза никого не удивляют, а вот глаза самой Гвин могут показаться странными. Малышка удовлетворилась объяснением, и вскоре они с Трот стали друзьями.

Трот охотно участвовала в приготовлениях к Рождеству, хотя и понимала, что на праздниках ей предстоит встретиться с другими членами семьи Ренбурн. Хотя Доминик и Мериэл относились к ней так, словно вдовы-полукровки сомнительного происхождения – обычное явление, Трот опасалась, что остальные, особенно суровый граф Рексхэм, окажут ей менее радушный прием.

Войдя в гостиную Мериэл, она застала свою невестку сидящей на полу, в окружении вороха тканей, кружев и тесьмы. Мериэл оживленно беседовала с портнихой. Обрадованная непринужденностью обстановки, Трот виновато проговорила:

– Простите, я задержалась.

Портниха ахнула, окинув Трот любопытным взглядом.

– О, миледи Грэхем, вы были правы! – с мягким французским акцентом воскликнула она. – Это будет истинное наслаждение!

Трот заморгала.

– Что, простите?

– Я сказала мадам Шампье, что вы наделены редкостной красотой, и теперь ей не терпится начать шить для вас наряды, – объяснила Мериэл.

Трот почувствовала, как румянец заливает ее лицо.

– Вы смеетесь надо мной?

Мериэл гибко поднялась с ковра.

– Неужели вы не понимаете, как вы красивы? – Она взяла Трот за руку и подвела ее к зеркалу. – Вы только взгляните на себя, но не как на китаянку или на шотландку, а как на прелестную женщину. Оцените свою стройную фигуру, темные глаза, тонкие черты лица. Даже в самой простой одежде вы обворожительны. А на рождественском балу все мужчины будут оборачиваться вам вслед, вам станут посвящать стихи!

Трот уставилась в зеркало, стараясь представить себя на балу. Да, у нее гладкая кожа, густые волосы, а их рыжеватый оттенок в Англии никому не кажется странным. И все-таки она больше похожа на китаянку, чем на европейку. Правда, Кайл восхищался ее внешностью… Наверное, англичане просто ценят женщин, не похожих на других.

– Ну, если вы так считаете… – с сомнением протянула она.

Мериэл вздохнула, но прекратила попытки переубедить Трот и завела с мадам Шампье разговор о самых подходящих для Трот тканях и фасонах.

Трот терпеливо ждала, пока с нее снимут мерки. Кажется, есть английская пословица: «Из свиного уха не сошьешь шелкового кошелька». Мериэл наверняка знала ее, но явно наслаждалась, наряжая родственницу с тем же воодушевлением, с которым расставляла в вазах букеты оранжерейных цветов. Трот только улыбалась, считая Мериэл воплощенной добротой.

Очутившись на противоположном краю света от того места, где она родилась, она наконец-то превратилась в Трот Монтгомери – женщину из семьи Ренбурн. Такого чувства она не испытывала с тех пор, как умер отец. Ей будет непросто расстаться с этим домом. Доминик и Мериэл заявляли, что, если Трот пожелает, она может до конца своих дней жить в Уорфилде, но, разумеется, принять это предложение она не могла. В отличие от двух пожилых добродушных тетушек Мериэл, истинных членов семьи, Трот не была связана с Домиником и его женой кровными узами и не хотела злоупотреблять их гостеприимством.

И, кроме того, она помнила, что должна побывать в Шотландии. Трот уже решила провести в Уорфилде зиму, а затем отправиться на север. Не для того, чтобы разыскать родных отца – она сомневалась, что они примут ее так же тепло, как Доминик и Мериэл. Но ей не терпелось увидеть родину отца, и это желание было под стать стремлению Кайла посетить Хошань. Пожалуй, какой-нибудь шотландский коттедж станет для нее домом.

Теперь она совершенно свободна. Но вместе со свободой она познала одиночество.

15

Чувствуя, как по спине пробегают мурашки, Трот вместе с «дедушкой» вошла в Кантон через Драконовы ворота. Вход в город она считала первым из испытаний, стоящих у них на пути, но Максвеллу об этом не говорила. Трот решила отказаться от путешествия из боязни, что ее спутник привлечет хоть чье-нибудь нежелательное внимание.

Если его разоблачат в Кантоне, вспыхнет скандал, но не слишком шумный. Вице-король придет в ярость, Чэнгуа придется долго кланяться, извиняться и платить деньги – но этим дело и кончится. Чужестранцы часто пренебрегают «восемью законами», поступок Максвелла в Кантоне сочтут детской проказой. Но если его разоблачат, поймав в глубине страны, последствия будут гораздо серьезнее.

И все-таки путешествие началось удачно. Трот втайне опасалась, что Максвелл пренебрежительно отнесется к маскараду, и потому испытала приятное удивление, увидев, как старательно он играет роль слабого старика. Он сутулился, поэтому не так выделялся в толпе высоким ростом, не поднимал головы, но его глаза под повязкой жадно оглядывали кишащие людьми шумные улицы. Трот уже поняла, что поступила правильно, перебинтовав ему почти все лицо. Но, несмотря на плотную повязку, наблюдательный человек мог заметить, что нос Максвелла слишком велик, а подбородок и рот нетипичны для китайца. А его губы…

При воспоминании о поцелуе Трот окатил жар. Этот дьявол в мужском обличье прибег к хитрости, чтобы пробудить в ней чувственность! Но и сам он не смог остаться равнодушным. Это утешало Трот.

С той минуты, когда путники покинули хан, Трот непрестанно оглядывалась через плечо на Кайла. К счастью, всякий, кто заметил бы это, решил бы, что Трот просто беспокоится за немощного старика. Она с удовольствием отметила, что даже в бурлящей толпе с уважением относятся к его сединам, люди сторонятся, чтобы ненароком не толкнуть Кайла. Хотя почтение к старости лежало в основе китайского общества, Трот только теперь поняла, как надежно седой парик и сгорбленная спина Кайла оберегают их от столкновений.

Зная, что Максвеллу не терпится как можно ближе познакомиться с Кантоном, Трот выбрала путь, ведущий мимо самых примечательных зданий города. Приблизиться к нескольким из них она не решилась, издалека заметив большие толпы народу, но, проходя мимо павильона экзаменов, она заплатила привратнику несколько монет, чтобы он пропустил их внутрь.

За воротами начиналась длинная узкая аллея, по обе стороны от которой располагались сотни кирпичных каморок. Убедившись, что ее никто не подслушает, Трот объяснила:

– Здесь ученые люди сдают экзамены по литературе и философии, чтобы стать государственными чиновниками.

Максвелл выпрямился и заглянул в одну из келий.

– А это камеры для тех, кто провалился на экзаменах? Они выглядят так, будто придуманы для наказания.

– Нет, в этих кельях сдают экзамены. Кандидаты должны провести здесь два дня и две ночи, отпущенных им для написания сочинений. За ними наблюдают с башни.

– И сколько же здесь таких келий?

– Кажется, двенадцать тысяч.

Кайл негромко присвистнул, чего никогда не сделал бы китаец.

– Двенадцать тысяч страдальцев, старающихся доказать, что они годятся для государственной службы! Неудивительно, что здесь царит такая гнетущая атмосфера. Должно быть, эти кирпичи пропитаны страхом молодых мужчин, знающих, что их будущее всецело зависит от экзамена!

– Ученики, готовящиеся к экзаменам, а также те, кто не выдержал их, нередко кончают жизнь самоубийством. – Хотя мужская одежда позволяла Трот свободно бродить по городу, сама она побывала в павильоне экзаменов лишь однажды, несколько лет назад, когда еще была не в силах понять весь смысл увиденного. – В этом есть что-то ужасное, правда? И вместе с тем величественное.

– Величественное?

– В некотором смысле этот павильон – символ сокровенной сути Китая. Две тысячи лет его народ создавал поэзию и философские учения, взращивал сады. – Ее вдруг пронзила горечь утраты. – Время от времени с северо-запада являлись племена варваров-завоевателей и провозглашали себя хозяевами Китая, но вскоре перенимали местные обычаи.