4

Проснулся я к вечеру. Точнее, меня разбудил Саша Колчин, загремев бутылками пива в ведре.

— На тебе лица нет, — отметил он, вскрывая изумрудный бутылек.

— Смотри тогда на то, что есть, — ответил я. Колчин сказал, что начал уже беспокоиться.

Меня не было три дня. А договаривались на один-два дня. Мы поделились новостями. Я рассказал о моем расстреле. Сашка посочувствовал и предложил чего-нибудь немедленно сожрать.

Тело мое ломало и плющило. Так не хотелось никуда вставать из уютного угла в прихожей. Но жизнь есть борьба…

А как бы масштабно и неузнаваемо изменилась наша цивилизация, если бы человеку и животным не надо было никого сжирать. Скольких ценных особей мы спасли бы! Сколько бы людей и животных избежали страданий! Взять хотя бы Красную шапочку, волка, бабушку, колобка, трех поросят, семерых козлят. Драконы бы не заглатывали визгливых принцесс, а потом не страдали бы мучительным запором, выкакивая фамильные драгоценности. Немудрено, что драконы стали такими злыми…

Тут же по журналистской привычке я подверг драконов жесткому анализу. Это сколько же при драконьем весе и размере надо было сожрать принцесс, чтобы не околеть с голоду? Десяток в день как минимум. К тому же он вроде бы еще и девственницами питался? А сколько рыцарей воевало с драконами, чтобы отбить какую-нибудь смазливую принцессу или костляво-стройную девственницу? Единицы… Напрашивается вывод: драконов подкармливали сами люди. Кто жену принесет, кто тещу… Вот она, жестокая разгадка тайны человеков и драконов. Но в семье не без урода. Романтичные придурки в доспехах изгадили и уничтожили этот прекрасный симбиоз. А все человечество теперь мучается. Не секрет, что в России женщин намного больше, чем мужчин. Куда, спрашивается, теперь девать этот излишек?

— Надо быстрее пожрать. Скоро стемнеет, — говорил Колчин из кухни.

Я слышал, как елозили по столу консервные банки. И острые удары ножа по жести отзывались у меня в мозгу.

Наконец я собрал в комок жалкие остатки сил. И отдал им приказ. Они бережно перенесли мое тело на кухню и усадили на табурет.

Колчин посмотрел на меня, как ботаник на цветочную козявку, и достал откуда-то бутылку водки.

После первой порции тепловатой водки я почувствовал, что летний жар никуда не исчез. Невидимой волной он плавно затекал все это время на кухню и теперь вдруг навалился на меня, выдавливая из тела обильные капли пота.

Пока мы опустошали консервы, запивая их водкой, за окном стемнело-таки. Убрав со стола и закурив по вечерней сигарете, мы условились за ночь написать по репортажу. Я прилег в соседней комнате на матрас и тут же провалился в небытие. Колчин принялся за работу на кухне.

Глубокой ночью Сашка меня разбудил. За окном вовсю веселились боевики. Они выли, стреляли, кричали «Аллаху акбар». С блокпоста шмаляли в ответ и посылали их на… В общем, каждый был занят своим любимым делом и отдавался ему всей душой.

Стоя на четвереньках в прихожей, мы снова обсудили план работы, и я поковылял на кухню. Колчин ушел в комнату. Ночь за окном содрогалась от выстрелов. Гуляли туда-сюда ниточки трассеров.

Я поднял голову так, чтобы видеть по-над крышкой стола, чтобы моя макушка не маячила из-за подоконника, и принялся марать тетрадные страницы. Репортаж, блин! К рассвету закончил — начерно. С первыми лучами солнца успокоились и боевики.

Все так же на четвереньках я вернулся в комнату и завалился спать. В восемь утра открывался следующий раунд переговоров.

Мы успели заскочить в Территориальное управление и начитать по телефону свои тексты. Кстати, местные работники всегда очень зорко следили за тем, кто и что передает. И во избежание конфликтов самые жареные или противоречивые факты журналисты приберегали для дома, где тебя не станут хватать за майку с криками: «Что ты там, бля, передаешь о нашей доблестной работе?!» Или: «Ты что же это, говнюк?! Не веришь в наши мирные порывы, сука?»

Толпа горожан, боевиков, федералов, журналистов собиралась перед домом ОБСЕ раньше, чем прибывали участники переговоров.

Сначала приезжали военные, переговорщики. За ними под охраной боевиков и двух БМП федеральных сил появлялись Масхадов, Удугов, Яндарбиев.

Бывал неофициально брат Шамиля Басаева, Ширвани. Мы частенько видели его в толпе боевиков. Как-то подошли к нему и попросили посодействовать в интервью с его братом. Что тот думает о переговорах? Ширвани посмотрел на нас и сказал:

— А может быть, вы агенты ФСБ?

Мы только руками развели. Оправдываться? Так он нам все равно не поверит. Решили не приставать к нему и заняться тем же, что и все, — ожиданием результата.

Под палящим солнцем, на свободном пространстве между толпой и двором, где сидели переговорщики, мы общались с коллегами журналистами, делились новостями и просто болтали на всякие житейские темы.

Какой-то боевик привез из своего сада огромный пакет спелых персиков, угощал всех встречных.

У забора сидели солдаты. Один из них кемарил с пулеметом в руках. К нему подсел общительный местный, начал что-то втирать про свою тяжелую жизнь: как он сидел в тюрьме, как он вернулся в республику, потом сидел при Дудаеве, но тот всех зэков выпустил…

Солдатик спал-спал, потом приподнял голову и заявил измученным голосом:

— Да вас вообще всех перестрелять давно надо… — и снова погрузился в знойный сон.

Общительный местный мгновенно исчез.

В полдень во дворе дома переговоров все зашевелилось. Движение передалось всем, кто ожидал снаружи. Появились какие-то уполномоченные с заявлением: стороны собираются отобедать… прямо здесь во дворе, под тенистым навесом.

Новость рукоплесканий среди журналистов не вызвала. Мы тоже не прочь бы отобедать. Да хрен где найдешь! Отлучаться нельзя. Вдруг чего произойдет в это время?

К толпе вышел некто из чеченской делегации. Толпа подалась вперед. Цепочка боевиков еле держала натиск. Переговорщик что-то сказал по-чеченски. Видимо, важное — толпа ринулась к нему послушать поближе. Оцепление не выдержало напора. Чтобы угомонить сограждан, один из боевиков выдал поверх голов длинную очередь из пулемета. Толпа отхлынула назад.

Оратор взобрался на грузовик и стал говорить на чеченском. Знакомые журналисты перевели. То, что мы услышали, не обрадовало. Оратор утверждал, что русские скоро уйдут. Земля будет гореть у них под ногами. И вообще всем им скоро кранты, кабздец и секир башка в придачу. Так что смелее в бой, товарищи «аллахакбаровцы».

Толпа возликовала. Мужчины составили круг и неистово затанцевали зикр. Поодаль монотонно били в барабаны товарищи из «Хари Кришна». Все это сливалось в один невероятный гул.

А мне представилось, как хорошо сейчас переговорщикам. Сидят в тени. По столу с белой скатертью пляшут солнечные зайчики. А они пьют прохладный шипучий нарзан и ведут неспешные беседы о мире, о прекращении огня и прочих радостях окончания войны.

5

Вечером мы решили устроить себе богатый ужин. Купили по две палки шашлыка из баранины с щедрой горкой кисловатого лука. Уличные торговцы отоварили нас краснодарским кетчупом, бычками в томатном соусе, огурцами и помидорами. Из-под полы продали два пузырика водки. Причем нам достался какой-то редкий сорт. В том смысле, что о такой марке мы никогда и не слышали. Но в нашем ли положении морщиться и выбирать? Не в супермаркете!

Раскидав на столе припасы, мы уже потянули руки за шашлыком. Да так и застыли. Кто-то постучался в дверь. Тихонько так, типа шебуршания… Гостей мы никогда не принимали. За окном уже густели сумерки. Это значит, что город плавно уходит под власть боевиков. Всякое движение по улицам прекращается. Все БТРы, БМП давно уже в укрытии. Блокпосты, комендатуры, воинские части и временные отделы внутренних дел занимают круговую оборону. Кто не успел вернуться в свое подразделение, остается в гостях на ночь. А тут — стук в дверь.

Я на цыпочках, всячески соблюдая шумомаскировку, подкрался к двери. Мы с Колчиным переглянулись. Кто бы это мог быть? Боевики? Те не стали бы стучаться, а просто выбили бы дверь и повязали нас. Мы ощутили полную беспомощность. Оружия у нас нет. Даже приличного ножа и того нет. Звать на помощь бесполезно. Никто и не пошевелится, даже если услышит наши предсмертные вопли.

Глазка на двери, конечно же, не было. Да и на кой он нужен, если электричества нигде нет и лестничная площадка утопает в темноте!

— Кто там? — спросил я и на всякий случай сразу сдвинулся за стену, возле двери. Если начнут стрелять, то не попадут.

— Вяземский! Григорий Алексеевич! — Бодрый голос, выговор явно московский. — Хотел бы с вами поговорить.

— Не самое лучшее время, господин Вяземский.

— Вы журналисты? — уточнил голос.

— Да.

— Тогда чего бояться? Я тоже! Ну где-то… Ваш земляк, так сказать. Полагаете, москвичи страшнее боевиков?

Боевики и грабители не столь витиеваты. Я открыл дверь.

— Григорий Алексеевич Вяземский, — еще раз представился гость. — Профессор.

Пожал мне и Колчину руки и вручил по визитке. Мы остолбенели.

Он заглянул на кухню, потер руки:

— Ага! К ужину поспел!

Уселся за стол. Налил себе водочки, взял палочку шашлыка и посмотрел на нас:

— Так и будете стоять в прихожей у двери?

Он вел себя так, словно ему давно знакома наша квартира и он вернулся к себе домой.

Мы с Колчиным сели за стол. Грозный уже замер на комендантский час. То тут, то там на улицах постреливали по подозрительным теням. Но мы из опыта знали, что боевики начнут свои атаки на блокпосты после полуночи, когда ночь станет совершенно чернильной.

Мы с Колчиным разлили водку по чайным чашкам.

Григорий Алексеевич терпеливо нас ждал, держа свою порцию на весу:

— За знакомство?

Мы выпили, и наши руки забегали по столу, как по роялю. Закуска быстро таяла.

— Чего поделываете в Грозном? — спросил я.

— Изучаю народы Кавказа. Я, вообще-то, ученый. Приехал сюда консультировать наших военных переговорщиков. Генералы ведь толком не знают, с кем имеют дело. Полная безграмотность в местных обычаях!

— Ну, не скажите. Кое-чего они все-таки понимают.

Профессор хмыкнул:

— Это в чем же они понимают? Как деньги делать? Или как общаться с чеченскими полевыми командирами?.. Наши генералы не доверяют аборигенам. И этим все сказано. Кроме того, они не доверяют и нашим ученым! Вот таким, как я… Ну как можно о чем-то договариваться, если не веришь ни противной стороне, ни своим консультантам?

— А ОБСЕ?

— ОБСЕ они тоже не доверяют.

— Тогда к чему все эти переговоры?

— Военным приказывают сверху, — Григорий Алексеевич ткнул вилкой в потолок, — они эти приказы выполняют — в силу своих возможностей. Ну, а боевики… живут по своим законам.

Будто в подтверждение, звонко стукнуло за окном. Граната из РПГ-7, шипя, пролетела где-то рядом. Повинуясь дурному любопытству, мы выглянули из окна. Граната ударилась со всей дури в бетонную плиту блокпоста. Воздух вокруг мгновенно выгорел ярким шаром. Еще через мгновение ударил по окнам звук разрыва.

— Ну, за мир во всем мире? — предложил профессор.

Мы поддержали тост. Колчин затушил свечу на столе. Теперь только луна освещала кухню. Впрочем, справлялась с этим неплохо.

Профиль профессора то проступал бледным пятном в лунном свете, то прятался в тени. Чего пришел? Звали мы тебя?

Григорий Алексеевич безошибочно отыскал в нестойком свете луны наши чашки и, как опытный выпивоха, разлил на слух, по булькам.

— Странноватая война, — продолжил. — Все друг друга мочат нещадно, а бензовозы с нефтью так шныряют в Дагестан и Ингушетию, словно и боевых действий никаких нет. Еще ни один бензовоз не подорвался на фугасе, а военная техника подрывается постоянно.

— Аллаху акбар! — неожиданно заорали под самыми окнами, и черное брюхо ночи распороли автоматные очереди.

— Весело у вас тут, — прокомментировал профессор обыденным тоном. — И что, так каждую ночь?

— Ага. Каждую ночь.

— Рисковые вы ребята.

— Ага. Вот дверь зачем-то вам открыли.

— Ну-ну, — снисходительно простил недвусмысленный намек профессор. — Ну-ну.

— А вы где, собственно, живете, профессор? — снова не без подтекста спросил Сашка.

— У военных. В комендатуре.

— Неплохо… А вот нас туда не пускают… Можно, правда, ночевать в Территориальном управлении. Под охраной и обороной. Но там столько журналистов сейчас! Все друг у друга на головах спят, сидят и едят… В комендатуре небось просторней? А, профессор?

Нет, профессор напрочь отказывался понимать намеки:

— Просторней, просторней. Да скучно, знаете ли, стало. Вот приметил вас возле дома переговоров, решил познакомиться поближе. Это, кстати, не вы ли сделали интервью с командующим группировки?

— Мы. А что? Неужто читали?

— Конечно! В комендатуру поставляют свежие газеты. Ну, относительно свежие, конечно. С задержкой в неделю… Вот тут племянник еще мой, Василий, — сменил тему Вяземский, — тоже в командировке.

— Тоже профессор? — подначил Сашка.

— Нет, скрипач. Дает концерты местному населению. Ну, и вообще хороший человек…

Похоже, подначка за подначку! Профессор и скрипач — вот, оказывается, чего не хватает в нынешней Чечне!

Я демонстративно повернулся к Сашке, игнорируя профессора. Каждому — свое!

— Саш, завтра улетаю поближе к горам. Офицеры из штаба группировки разрешили смотаться туда, где работают мотострелковые подразделения. Обещали показать, как там у них соблюдается перемирие… А к десантникам, понятно, я больше ни ногой!

— Еще бы! — поддержал Колчин. — К десантникам — ни-ни!

Профессор снова встрял: дескать, чем нам вдруг десантники не угодили?!

А тем и не угодили! Я в сердцах экспрессивно пересказал ему историю с «расстрелом». Ну что, профессор, этим военным тоже приказали сверху?!

Вяземский наконец-то хоть чуть-чуть стушевался.

Под нашими окнами боевики в бессчетный раз пели свою излюбленную песню «Аллаху акбар!» и аккомпанировали себе автоматными очередями.

6

Вертолет все-таки домахался своими лопастями, и его утащило в небо. Дверь не закрывали. Боец выставил в проем пулемет на откидной раме, дернул затвор и приготовился к стрельбе. Все, кто сидел в салоне, без команды передернули затворы автоматов, распихали в подствольники гранаты, откинули иллюминаторы, и вертолет со всех сторон ощерился стволами. Даже под хвостом машины была снята половина рампы, и теперь там сидел пулеметчик, обложенный со всех сторон бронежилетами.

Вертушка все выше и выше уходила в небо. Потянулись внизу ниточки дорог и серебряные ленточки рек. Пузырчатые лоскуты «зеленки» перемежались пустыми полями, которые уже который год никто не вспахивал, кроме снарядов и мин. Впереди наплывали горы.

Вертолет вдруг приостановился, подозрительно стукнул винтами и устремился в поросшее лесами ущелье. Мы падали несколько секунд. Когда земля оказалась уже пугающе близко, машина стремительно ушла вбок.

Тут что-то грохнуло за бортом и вспыхнуло до того ярко, что перебило своим светом солнце. Сердце у меня зашлось и упало куда-то в желудок. В нас попали?!

Военный поймал мой взгляд, улыбнулся:

— Не дрейфь! Это отстрелы.

Вертолет через равные интервалы отстреливал по обоим бортам горящие шашки, чтобы уйти от ракет теплового наведения.

Замелькали зеленые верхушки деревьев. Внизу распласталась широкая река с полосами отмелей. Вертолет снижался. Уже различалась щебенка в русле реки. Видны были волны проворной речки, которые прыгали через валуны и, толкаясь, летели дальше. Казалось, мы не летим, а несемся на воздушной подушке.

Машина встала на дыбы, несколько секунд шла стремительно вверх, потом зависла на вершине невидимой горки и снова повалилась на бок.

Мне представилось, как рядом, посвистывая крыльями на виражах, летят наши ангелы-хранители.

— Опять приключений ищешь? — спрашивают они меня, ернически хихикая.

— Это моя работа, — отвечаю угрюмо. — Я должен все видеть своими глазами.

— А ты никогда не задумывался, — язвят они, — что увиденное тобою на фиг никому не нужно?

— Чушь! Мои статьи расскажут людям, что здесь происходит на самом деле. И они поймут…

— Да? Ты сам-то веришь в эту чушь? Ну, представь, открывает человек за утренним кофе газету, читает твою статью и узнает, что — ПОЛНАЯ ЖОПА ТВОРИТСЯ, ТОВАРИЩИ! Настроение испорчено на весь день. Ему страшно. С досады он плюет прямо в газету!

— А мне что, не страшно, по-вашему?! Вот здесь и сейчас!

Ангелы начинают хохотать с каким-то металлическим лязгом. И в следующее мгновение я понимаю, что это лупит наш пулемет.

— Блядь! — орут в салоне. — По нам работают!

Машина заваливается куда-то вниз и выписывает новый вираж. Все начинают бешено лупить в «зеленку».

— Прекратить огонь! — орет старший. — Мы уже проскочили!.. Никого не задело?

Все переглядываются. Да вроде все на месте и даже кто-то улыбается. Но мне не смешно. Ведь еще обратно лететь на той же вертушке. А вдруг у боевиков нет обеденного перерыва, выходных? Вдруг они будут снова караулить нас там? Я сам напросился слетать в горы на передовую и посмотреть, что происходит. Эх! Лучше посмотрел бы телевизор и добросовестно все оттуда перекатал. Как делает большинство моих коллег по цеху. Чем плохо?! Сидишь себе в Москве, смотришь телевизор и фигачишь на бумагу свои впечатления от репортажей. Ну, на худой конец можно и в Грозном перетусоваться… Я ругаю себя на чем свет. Говорю себе, что больше дружить с собой не буду. И слушать твоих дурацких советов, Леша, тоже не стану.

— Ты засек, откуда стреляли? — спрашивает офицер у пулеметчика.

— Да.

В салон вваливается штурман с картой:

— Блядь, уроды! Покажи, откуда долбили?

Пулеметчик тычет пальцем в зеленые разводы карты.

Штурман хмыкает и скрывается в кабине.

Через несколько минут вертушка выходит на бреющий полет. На огромной скорости мы летим у подошвы какой-то горы. Сквозь верхушки зелени хорошо видно, как бегут муравьями между деревьями человеческие фигурки. Рассыпаются веером. Некоторые припадают на одно колено и снова бегут. Непонятно, кто это. Наши? Боевики?

Вертолет уже заходит на посадку в ста метрах от кромки леса.

Старший группы мгновенно просекает обстановку:

— Всем приготовиться! Как сядем, хлебалом не щелкать! Рысью от вертолета!.. Эй, гражданский, — в мою сторону, — тебя это особенно касается. Усвистывай от вертолета как можно дальше! На какой хрен тебя вообще сюда взяли!..

Я киваю. Я с ним совершенно согласен. Я тоже не понимаю, на что здесь смотреть. Но события уже захватили меня, как зубчатые колеса за рукав, и неумолимо тащат на убой.

Машина садится. Не дожидаясь, пока она твердо встанет на ноги, выпрыгивает пулеметчик и залегает, держа ствол в сторону леса. С дробным грохотом высыпают остальные. Бегом, бегом, бегом. Пробежка — залегли. Пробежка — залегли.

Лес позади трещит от выстрелов и заходится от разрывов гранат.

Мной никто не командует, но я понимаю, что лучше делать так, как все.

В лесу отчаянный треск автоматных очередей. Сухо ухают подствольники.

Из вертолета стремглав вылетает экипаж и припускает за нами. В ста метрах от вертолета чернеет насыпь. За ней укрылось управление этим военным водоворотом.

— Ну, вы совсем охренели, военные!!! — встречают нас радушным криком. — В лесу бой идет, а вы над ним заходите!

— Кто ж знал?! — оправдывается старший. — Нам сказали забросить сюда группу и взять раненых.

Группа управления принимается что-то говорить в многочисленные рации на все голоса. Летят малопонятные позывные. Каких-то «факелов», «лютеров», «салютов» оповещают об эвакуации. Я понимаю, что сейчас начнут в темпе грузить раненых. Стараюсь не терять времени даром и начинаю приставать с вопросами.

На меня смотрят как на идиота.

— Какое перемирие, на хрен?! Ты слепой?! Вокруг видишь что творится?!

Я говорю:

— Ну, как же… А это… Э-э-э… А ОБСЕ… Э-э-э…

Тут отстраняется от рации офицер и кратко-емко объясняет мне, что на самом деле означают слова «переговоры», «ОБСЕ», «перемирие» и прочее. Потом достается московским политикам. Отдельно Москве и Верховному Алкоголику.

— Ты из Москвы?

Киваю. Хотя не уверен, стоит ли сейчас в том признаваться.

— Скажи, когда там у вас эти бляди в Кремле поумнеют?!

Я пожимаю плечами. Он отворачивается и снова отдает приказы по рации.

Вот как мне отразить все это в репортаже? Не дашь же все прямым текстом! А жаль, однако… Дяди в Кремле просто офигели бы!

Кстати, я заметил: когда человек попадает на должность в Кремль, ему начинает казаться, что его слова приобретают страшную магическую силу. Приказами он может двигать горы, останавливать поезда и рассветы с закатами, унимать инфляцию или, на худой конец, расстегивать ширинку на собственных штанах. Беда в том, что это не так. Другая беда в том, что они об этом не знают. Люди же, которые работают с ними рядом — ну, хотя бы уборщицы или помощники, — тоже не хотят их разубеждать. Теперь ответьте себе на вопрос: ну и как этой дурной страной управлять?

Подкатил БТР с солдатами на броне.

— Сейчас увидишь какое тут перемирие, — бросил мне офицер. — Вы куда? — повернулся он к БТРу.

— Надо раненых забрать. На хутор.

— Возьмите журналиста. Лишние руки вам не помешают, а он заодно посмотрит, как мы тут мирно сосуществуем с боевиками.

Военные на броне гоготнули. Мне освободили место. Я залез на машину, и БТР рванул по полю.

— На вертолет успею? — спросил я у офицера. Его погоны еще носили темные следы от снятых звездочек.

— Не ссы! Без нас не улетят. Мы же им еще раненых должны привезти.

Защелкали знакомой чечеткой автоматные затворы. Клямснуло в башне БТРа, и она поползла чуть вбок, в сторону «зеленки».

Замелькали какие-то покосившиеся постройки. Два коровника с обрушенной крышей, прошитые крупнокалиберным пулеметом белые стены. Потом потянулись сады, огородики. Деревья расступились — мы оказались на окраине населенного пункта. БТР притормозил.

— Бегом! — крикнул офицер и рванул вниз. Вслед за ним посыпалась пехота и стала разворачиваться в цепь.

БТР развернулся на сто восемьдесят градусов и снова оказался позади нас. Пехота, припадая к земле, перебежками бросилась к домам. Я бежал возле офицера.

— Вас как зовут? — спросил на бегу.

— Валера. — Он быстро протянул мне руку и снова побежал, виляя между кустами. На поле боя мне еще никогда не приходилось знакомиться. — Ты осторожнее тут, — бросил он мне, когда я догнал его и присел рядом.

— А в чем смысл этих операций? — спросил я. — Ну, тот бой в лесу… Или вот маневры сейчас…

— Они после перемирия стали просачиваться через нашу линию. Попытались несколько подразделений взять в кольцо. Мы их сейчас и вышибаем обратно… Только-только выкурили их отсюда, — Валера указал автоматом на дома, — но отдельные сволочи еще могут шляться. Понастроили, понимаешь, схронов, подземных тоннелей, переходов из дома в дом! Так что поосторожней. Могут появиться откуда угодно.

— Тащ капитан! — вынырнул из кустов чумазый боец.

— Чего?

— Там нора! — Солдат указал себе за спину.

— Бегом!

Мы кинулись вместе с солдатом за кусты. На огороде, неподалеку от заброшенного теперь дома, присели на корточки бойцы. Одни водили стволами по мертвым окнам. Другие держали под прицелом зев подземного лаза.

— Рассредоточиться! — приказал Валера. Все кинулись врассыпную.