Журналист (№2) - Тени войны

По своему опыту я знаю: любое время, которое ты предполагаешь затратить на работу, надо всегда умножать на два. Еще начальник германского Генерального штаба Мольтке говаривал: ни один план не переживает встречи с противником.

Ради великой идеи можно, конечно, понищенствовать. Но опять же где гарантия, что сей труд будет опубликован? Или хотя бы что за него заплатят достойные деньги.

…Стоило нам почти дойти до станции метро «Выхино», как небо загрохотало с качеством «долби стерео». Заклубились облака, точно капли краски в стакане воды. Дождик чуть всхлипнул и — заплакал навзрыд, словно прорвало его от невыносимой грусти. Небо потемнело. Прохожие заспешили, а колкие капли дождя, выбивая бусинки воды из луж, прыгали у них под ногами.

Ну что? В метро? Э, нет! Мы заскочили в ближайшую забегаловку.

Расхлябанной походкой к нашему столику подошел халдей в замызганном халате, но со свежей алой гвоздикой в петлице.

— Это что? — неодобрительно кивнул в сторону алого пятна Григорий Алексеевич. Он чудесным образом преобразился. Гордая осанка, вздернутый подбородок, властный взгляд.

Халдеи одни из самых сметливых людей на планете. Именно поэтому им удается так долго сохранять свою популяцию.

— Украшательство, сэр! Должно радовать глаз клиента. — Халдей по-военному прищелкнул каблуками.

— Ты бы лучше халат постирал.

— Халат не украшательство, а элемент рабочей одежды!

— Ладно! — махнул рукой Григорий Алексеевич. — Сделай-ка нам, любезный, чего-нибудь… Сообрази сам.

Через минуту халдей вернулся с подносом. Два жбана разливного пива, салаты, чекушка водки в запотелом графине, тарелочки с маслом, говяжьим языком и ветчиной. Так-то…

Вяземский плеснул водку по рюмкам:

— Будем здравы!

— Сдаюсь. Ну, не получилось… — признал я.

— Ты о чем?

Я рассказал ему о роковой примете с костюмом.

— Вон оно как! Что ж, у меня тоже есть свои приметы. Я, например, не могу ходить в Пушкинский музей.

— Вот оно как? — невольно передразнил я его.

— Да. Посмотрю на тамошние картины и до того растрогаюсь, аж поджилки вибрируют. А потом — тройки с бубенцами, цыгане с гитарой, нумера, преферанс. В общем, сплошная бунинщина.

— С чего это вас так развозит?

— Ну, вот тебе парочка примеров, — оживился Григорий Алексеевич. — Есть в Пушкинском старинная картина. Называется она «Праздник в деревне». Представь себе: огромный дом, поляна на переднем плане. Огромный, длиннющий стол. Сидят гурьбой крестьяне. Чокаются, пьют, жрут. В общем, праздник. Эта сцена занимает центральное место в картине. Но вот в правом углу — спиной к зрителю — одинокий крестьянин, опершись рукой на забор. По его позе я безошибочно определил: персонаж блюет.

— Суровый реализм! — хмыкнул я.

— Он и есть!.. Я как ученый решил перепроверить свои впечатления на других. Из десяти опрощенных мной посетителей Пушкинского музея девять человек также пришли к выводу, что крестьянин блюет. Вывод?

— Вывод?

— А вывод таков: блюющий на картине крестьянин — это искусство. Попробуй нажраться и блевануть под стенами Пушкинского музея. Живо в милицию загремишь — за оскорбление национального достояния… Понимаешь, о чем я?

— Н-н… Д-д…

— Искусство так же далеко от народа, как в свое время декабристы. Люди не улавливают никакой связи между искусством и жизнью. Хотя одно не может существовать без другого.

Помолчали. Разлили. Выпили. Закусили.

Я решил сменить тему, спросил о сроках написания книги. Намекнув, что денег у меня — всего на месяц.

Профессор улыбнулся и заявил, что не видит здесь никаких препятствий. Он сам станет снабжать меня деньгами. Потом, по выходе книги, я с ним расплачусь.

Вот тут-то мне и надо было насторожиться. Бесплатный сыр, как известно, есть только у МЧС и гуманитарных организаций. Но водка, сволочь, водка!

— Поскольку с деньгами насущными вопрос решили, перейдем к рабочей теме. — Вяземский со смаком отхлебнул пивка. — Кстати, тебе неплохо бы купить ежедневник, чтобы записывать туда материал. Книгу пора собирать. У тебя должен получиться самый обширный труд по разведке постсоветского периода.

Я согласно кивнул.

— Так вот представь себе такое дело. В России есть военные округа. Каждый округ имеет свой штат военной разведки, который замыкается на ГРУ Генерального штаба. Разведка округа работает и имеет свою агентуру в определенных странах. По старой традиции, в тех государствах, с которыми мы готовились воевать. А воевать мы собирались со всеми… Киевский военный округ, Одесский, Белорусский работали против стран Европы. Дальневосточный, Сибирский вели разведку против Японии и Китая.

— О'кей, это я усвоил.

— Так вот, после развала СССР часть военных округов мы откровенно потеряли вместе с территорией. В оставшихся военных округах большая часть офицеров подверглась сокращению и всяким разным перетасовкам. И вот, например, послали человека на оседание в Афганистан, Иран или в Китай. Они там обжились. Внедрились. Выполняют задачи, шлют разведданные. А тут СССР — хрясь, и больше нет. Исчез. Что делать? Возвращаться? Куда и как? Разведчик-нелегал — гражданин другой страны. Российских или советских документов у него нет. Единственный офицер, который знает о его существовании и курировал его на протяжении многих лет, исчез вместе с Советским Союзом. Что делать? Задачи, которые перед ним ставили, потеряли смысл вместе с исчезновением страны. Да и куда пересылать разведданные, если потеряна связь с Москвой? А разведчик без связи, что шлюха на привязи. Все тебя имеют, а пожаловаться некому… Нелегал принимает решение возвращаться. Но ему нужна легенда для друзей и знакомых: с чего он вдруг решил поехать в Россию, с которой отродясь никаких контактов не имел! Надо получить визу в российском посольстве и так далее. В общем, геморроя не на одну, а на целых три задницы!

— У человека только одна задница! — глубокомысленно изрек я.

— Тем ему больней, если боли в ней — на все три! Не умничай, Алексей! Так вот… Была, допустим, у нас военная база в Германии, в Чехословакии — там ведь тоже готовили нелегалов, засылали на Запад. А когда группировку войск вывели в Россию, офицеров посокращали — агенты также потеряли всякую связь.

— И что, таких забытых разведчиков много?

— Полным-полно! Государство у нас большое. Стольких наготовили! Стольких наслали! Хорошо еще, если человек работал в Европе. А если в Афганистане, Пакистане, Иране?

— Позвольте, Григорий Алексеевич, — опомнился я на минуточку. — Вы-то все это откуда знаете?

— Снова здорово!.. Я же говорил, что занимаюсь поведенческой психологией. Преподаю в академии. Уточню теперь: в Академии разведки. Работал на это ведомство долгое время. Сейчас на пенсии. Вот и хочу вместе с тобой книгу написать. Ведь это несправедливо! Столько людей в одночасье потеряла наша страна, и каких людей! Отборный материал!

Бесплатный сыр, бесплатный сыр…

— Пиши, Леша, пиши! То есть запоминай, потом запишешь! Итак, разведчики — это непоколебимая сила. Основа и оплот государства. Что может, например, мотострелковая дивизия на войне? Уничтожить другую дивизию? Армию? Но это все ерунда, хотя и героизм, конечно. Зато благодаря верной информации разведчика гибнут целые армии противника, крупнейшие флоты идут ко дну. Разведчики это гении! И одновременно воины! Их ничем не запугать! Они как древние викинги! Чем можно запугать тех, кто хочет умереть в бою?! Тех, кто не желает дожить до старости и шкрябать палочкой по тротуару?

Пузырьки пива неслись по моим артериям к голове, точно по скоростной магистрали, и везли с собой груз чистой водки. Очертания профессорской головы перед лицом стали мутными. Да и он сам вроде поплыл. Или отменно изображал, что поплыл.

— Думаешь, наших нелегалов никогда не разоблачали, Леша? Еще как разоблачали! Но ты хоть что-нибудь слышал о пленных нелегалах? Ну, разве что Абель… Но в общем и целом, наши нелегалы — древние викинги! Заявляю авторитетно, как ученый! — Вяземский рубанул рукой воздух. — Ни в летописях, ни в хрониках — нигде нет ни одного упоминания о том, что какого-то викинга взяли в плен или обратили в рабство. На невольничьи рынки попадали многие — от славян до кельтов. Но! Но не скандинавы. Они умирали с мечом в руках и с улыбкой на лице… Так и наши разведчики-нелегалы. Попадались, но умирали достойно. В плен не сдавались. В Афганистане, например, наших нелегалов подвешивали за ключицы на крюки и живьем сдирали кожу. Но они не выдавали своих тайн… Короче!

— Короче?

— Слава разведке! — провозгласил профессор в полный голос. — Нашей разведке!

— Сла-ава! — вдруг взревели голоса. И — аплодисменты!

Я огляделся по сторонам. Все посетители кафе довернулись в нашу сторону и стоя аплодировали. Халдеи с алыми гвоздиками. Грязно-мокрые бомжи. Типы в кожанках и тренировочных брюках.

Ну, блин! Патриотизм! Последнее прибежище…

* * *

Напились мы изрядно. После «тошниловки» в памяти осела только пустынная улица с желтыми пятнами света от фонарей. Мозаика окон в пятиэтажках. Шелест одиноких таксомоторов по асфальту.

Вяземский что-то еще говорил про своего друга, который может рассказать о разведке еще больше и интереснее, чем ветеранша-старушка. Говорил о необычайной важности нашей будущей книги. О российском народе-лишенце. Почему «лишенце»?

Потом — такси. Я плюхнулся на заднее сиденье и погрузился в дрему. И случилось мне видение. Настолько явное, что я чуть не выпрыгнул из дремы. Почудилось вдруг, что под кожаным сиденьем разверзлась пропасть. И я на нем, точно на санках, ухнул вниз. Мимо замелькали валуны с наклеенными на них газетными вырезками. Какие-то кричащие аршинные заголовки над статьями. И все это написано обо мне. И ругают там меня распоследними словами. Но сколько я ни силился разобрать текст, ничего не получалось. Свистело в ушах — приближалось каменистое дно пропасти. Я зажмурился и… открыл глаза.

Я по-прежнему в такси. В окно я признал дома Рублевского шоссе. О, Рублевка, о!

Такси тормознуло возле какого-то дома. Видать, и вправду к серьезному человеку едем!

Вяземский расплатился, таксомотор укатил в тихую ночь рублево-успенских далей.

Я посмотрел на часы. Часов на руке не оказалось. Как?! Ах, да! Я ж давно их не ношу. А то бы решил, что меня обобрали.

— Выспался? Пошли. — Профессор легонько подтолкнул меня в спину.

Не помню, была ли в подъезде консьержка или охрана. Скорее всего, нет. К памяти прилипли намертво только горшки с цветами, расставленные по подъезду, как на выставке. Художественно расписанные стены и запах одеколона. Да, тут в подъездах не мочатся и в потолок не плюют. Кто ж тут живет?

— Кто ж тут живет? — озвучил я мысль.

— Генерал, — небрежно бросил Вяземский. — Кто ж еще!

* * *

Генерал оказался низкорослым мужичком лет пятидесяти в спортивном костюме. Округлый животик. Очки серебряной оправы. Лицо банальное и невыразительное. Впрочем, как у всех разведчиков. Такой человек никогда не привлечет к себе внимания на улице. Даже если наступит вам на ногу.

— Леонид Александрович, — представился генерал.

Я пожал пухлую ладошку. Нет, ну типичный такой завскладом или вахтер из проходной завода.

На просторной кухне по стенам мягко светились бра. По радио томный голос пел ночную чепуху: «Посреди бессонных полей мы с тобою во ржи присядем».

Посреди кухни играл хрустальными бликами накрытый стол. Рюмки и фужеры перемежались бутылками нарзана и водки. Дымилась на тарелках горячая закуска и зябла закуска холодная.

Леонид Александрович самолично разлил водочку.

Эх, костюм!..

— Вот, Леша у нас журналист, — показал на меня профессор серебряной вилкой. — Будет книжку писать о разведке. Толковый малый. Ему можно доверять. Я с ним в Чечне познакомился. Лихой парень.

Я никогда не пил еще с генералами из разведки. И потому несколько терялся, не знал, как себя вести. Вдруг еще вербовать начнет? А после посещения убогой квартирки Татьяны Борисовны мне совсем не хотелось работать в разведке. Но и обижать этого симпатягу тоже не хотелось.

Генерал поднял рюмку:

— Предлагаю выпить за содружество родов войск!

— Хорошо пошла! Добралась до мозгов и открыла там потайной вентиль, отвечающий за второе дыхание. — Лимончик и рыбки красной! — посоветовал мне профессор.

Леонид Александрович снова разлил по рюмкам:

— За солдатский хлеб! Солдат без нужды, что баба без манды! — неожиданно добавил этот интеллигентный с виду человек.

Вторая рюмка окончательно восстановила мою боеспособность. Мысли весело заскакали лошадками. Покачивался перед глазами стол. Я посмотрел в ночное окно. В кромешной темноте неба горели неисчислимыми огнями дома Рублевского шоссе. Точно эскадра кораблей в темном море.

Ну? Мы ж сюда не природой в окне любоваться приехали!

Не природой, да. А зачем? Смутно… Вроде накапливать материал? Вроде. Ну, и?

А вот… Генерал сразу после второй рюмки стал рассказывать какую-то байку. Профессор сделал круглые глаза, адресуя мне: «Ты слушай, слушай! И запоминай! Нигде и никогда больше такого не услышишь!»

Насчет слушать — слушал. А насчет запомнить… Вот что запомнил, то запомнил…

* * *

Было это в один из тех дней, когда Советский Союз уже рухнул и все, что когда-то трещало по швам, окончательно разорвалось и устаканилось в новом виде.

Поутру начальник разведки, генерал, пришел на службу, как всегда, налил себе крепкого чаю с лимоном. Отпил, поморщился, достал лимон. Выплеснул чай. Набуровил себе коньяку, сжевал лимон. Блаженно улыбнулся.

В дверь заглянул порученец, майор:

— Тут к вам это… Шпион наш потерянный. Прибыл из Китая. Так представляется.

— И ты ему поверил?

— А как же-с! Матом ругается отменно! По всем правилам военного искусства.

Веское доказательство. В организме любого военного приборчик, отвечающий за «удивление», выходит из строя уже на первых годах ратной лужбы и больше никогда не восстанавливается, то тут у начальника разведки отвисла челюсть, потерянный шпион — все равно что бесхозная боеголовка. Сначала — скандал, потом — трибунал. Главное правило армейской жизни — «разобраться как следует и наказать кого попало».

— И где этот… найденыш?

— Рядом. На улице.

— Ты документы его смотрел?

— Нет. Но охрана смотрела. Настоящие китайские документы у него. Ни пса не понятно. Но вроде все как по-взрослому.

Что это? Провокация китайских наймитов? Но зачем ее устраивать прямо под окнами «Аквариума»? Сумасшедший? Но у него настоящий паспорт гражданина Китая! Китайский сумасшедший возле «Аквариума» — уже не шутки. Ежели каждый сумасшедший в Китае знает, где находится главный офис агентурной военной разведки, то что можно ожидать от адекватных, нормальных китайцев?

Начальник разведки принял решение: принять решение.

— Выпроводи его!

Порученец исчез. Но через полчаса вернулся с бумагами:

— Он не уходит. Говорит, не может вернуться в Китай. Говорит, потерял связь с нашими кураторами. Вот передал ксерокопию своего паспорта и отпечатков пальцев. Просит посмотреть в картотеках и свериться там с его фотографией из личного дела.

Начальник разведки повертел бумаги. Снова налил себе и задумался.

Чем хреново работать в разведке? Всего боишься и не можешь воспринимать события как нормальный человек. Везде чувствуется подвох ила засада. Везде мерещится агентурная операция против тебя лично или против всей военной службы в целом. Что, в конечном итоге, одно и то же.

Допустим, примем бумаги и определим, что это действительно наш разведчик. Но как знать, кто китаец на самом деле? Вдруг они разоблачили нашего шпиона, а теперь послали своего агента, чтобы удостовериться: правду говорит арестованный или нет? Если мы признаем его за своего, может выйти дипломатический скандал.

Начальник разведки послал порученца — свериться с картотекой. А сам начал названивать людям из отдела агентурных операций по Китаю. Выяснилось, что никто из молодых офицеров не помнит такого человека. Старые разведчики-агентурщики, которые курировали шпионов-нелегалов в Китае, давно уже уволились. Личные дела разведчиков-нелегалов тоже куда-то пропали. Нет, их не украли. Просто валяются сейчас где-нибудь в подвале, в терриконах бумаги советских времен.

За час разговоров-переговоров начальник разведки ничего не выяснил, кроме того, что у него кончился коньяк. Кряхтя, поднялся, полез в сейф за новой бутылкой и нашел свою старую записную книжку. Глядя на нее, вспомнил Григория Алексеевича и позвонил ему.

Последняя надежда! Григорий Алексеевич в свое время готовил разведчиков-нелегалов на оседание. Преподавал им поведенческую психологию. Некоторых «студентов» знал в лицо. Поскольку сам привел их в школу разведки.

Профессор подъехал и действительно признал в этом потерянном китайце нашего разведчика. Вернее, сначала признал в нем своего племянника, а потом подтвердил, что сам завербовал его в разведку и тот уехал после подготовки на оседание в Китай.

— Бедный племянник чуть было уже не сделал нам под козырек, — вздохнул Леонид Александрович.

— В смысле? — не понял я. — Чуть не уехал обратно в Китай?

— В смысле, чуть не насрал от обиды под козырьком нашего парадного подъезда, — уточнил профессор.

— Оказалось, его заслали в страну, он сделал там неплохую карьеру. Стал председателем колхоза, уважаемым человеком в партии. И пока всячески крепил свой имидж, параллельно закладывал вдоль границы с Советским Союзом тайники с оружием на случай диверсионной или партизанской войны против Китая. Тут-то государство наше и развалилось! — Леонид Александрович снова поднял рюмку: — Предлагаю выпить за китайскую народную мудрость, которая гласит: что нельзя склеить, то можно сложить в кучку, до лучших времен.

За мудрость почему не выпить! Тем более китайскую!

…В общем, тот племянник наготовил в Китае просто уйму тайников с оружием. Уже дырку в пиджаке просверлил для ордена. А тут СССР — вдребезги. Как он переживал и горевал на чужбине! Раньше-то жил одной мыслью: когда-нибудь его отзовут на родину и доверят более высокий пост. А теперь? Кому нужны эти тайники с оружием? Кому нужна его работа, когда и страны-то такой больше нет?.. И вот стал он настоящим китайцем. Уважаемым человеком. Но жутко хотелось на родину. Окольными путями заготовил себе загранпаспорт, купил туристическую визу, перебрался в Сибирь. А оттуда рванул в Москву. В «Аквариум». Теперь вот мается без дела несколько лет.

— Ну, раз все выяснилось, он может и заново все начать, — предположил я.

— Да? — саркастически хмыкнул профессор. — И как он объяснит своим китайским начальникам многолетний прогул? Его ж обязательно спросят: где был и что делал? А как узнают о России, так сразу шлепнут, как врага народа. Если наши долго не признавали в нем своего разведчика, то китайская контрразведка поверит в это с удовольствием. И быстренько расстреляет.

Дальше разговор свернул на личные темы профессора и генерала, в которых я ни черта не понимал. Они увлеклись беседой. А я незаметно для себя уснул. Прямо за столом. Голова сама отыскала между тарелками свободное пространство.

* * *

Меня растолкал профессор:

— Ну, ты и дрыхнешь! Молодежь, молодежь! Мы, старики, уже успели выпить все, что горит в этом доме, а ты до сих пор от вчерашнего не оклемался!

— У меня сбой во времени и пространстве. О каком вчерашнем речь?

И тут я с ужасом заметил, что по-прежнему одет в треклятый костюм. Это означает, что мои неприятности не закончились.

— Лечить, срочно лечить! — запричитал профессор и потащил меня на улицу. По пути я заметил, что любезно избавлен от прощаний. Генерал в квартире отсутствовал.

На Рублевском шоссе профессор забежал в магазинчик и принес пару холодного пива. Я же, покачиваясь, тупо смотрел на проезжающие машины. Стекла автомобилей нестерпимо бликовали на солнце и мучили глаза.

Григорий Алексеевич вручил мне банку и заставил сделать несколько глотков. Взмахнул рукой, тормознул частника:

— На улицу Красный Казанец, Выхино!

В машине я снова уснул. Пивко легло на все вчерашнее.

* * *

И привиделась огромная земляная пещера. Отовсюду, словно шерсть животного, торчали корни растений. Посреди пещеры находилась неглубокая яма, наполненная какой-то вязкой субстанцией, похожей на разведенную водой глину.

Утопая ножками в этой глиняной «луже», стоял длинный деревянный помост. На нем спали люди, укутанные во вполне домашние одеяла. Головы их покоились на таких же обычных постельных подушках.

Женщина с черными и кудрявыми волосами, со смоляными глазами шла рядом со мной и что-то рассказывала. Но я не слушал ее и с интересом разглядывал пещеру. Когда мы подошли поближе к помосту, я увидел спящую… нет, не красавицу, а обычную девушку. Голова ее была покрыта резиновой купальной шапочкой.

Что-то вдруг зашевелилось под одеялом рядом с ней.

Я отпрянул от неожиданности.

Женщина-провожатая откинула край одеяла. Там спал грудной младенец. Он ворочался во сне. На голове такая же резиновая шапочка. В мое сознание ворвался голос женщины-провожатой:

— Они спят до поры. Как и все эти люди на помосте.

Я оглянулся на женщину. Она держала в руках купальную шапочку, измазанную изнутри «глиняным раствором» из ямы:

— Если наденешь шапочку, то уснешь. И будешь спать долго. Пока с тебя шапочку не снимут и не смоют раствор.

Я снова посмотрел на девушку. Шапочку с нее уже сняли. Русые ее волосы, уже омытые и чистые, веером покрывали подушку. Ресницы чуть подрагивали. Губы приоткрылись.

— Она просыпается, — пояснила провожатая. — Хочешь, я надену тебе такую же шапочку?

— Нет!

— Вам все равно нельзя встречаться. Это приведет к большому несчастью.

Я отпрянул и посмотрел женщине в глаза. Они были черны, как мрачная ночь.

11

Профессор вышел из ванной:

— Не умеешь ты пить, Леша! Закалки нет… Хоть помнишь, что вчера тебе генерал впаривал?

— А что он мне… впаривал?

— О потерянных агентах.

— Да, что-то такое.

— Про Китай.

— И китайцев, — добавил я.

— Вполне понятно, что про китайцев, раз речь шла о Китае. Иди умойся, я пока кофе приготовлю.

Мой костюм, ничуть не помятый, словно пошит из волшебной ткани, висел на вешалке. Я посмотрел на него с содроганием и ушел в ванную комнату. Больше мне надеть нечего. Значит, неприятности и сегодня меня не оставят? Интересно, Григорий Алексеевич когда-нибудь отдыхает? Надо бы смотаться домой, переодеться. Да и поспать не мешает по-человечески.

Кофе облегчения не принес. Не надо смешивать не только понятия, но и коктейли, говаривал мой друг и собутыльник талантливый журналистище Сашка Митрофанов. Это всегда хорошо начинается, но плохо заканчивается. И еще одно непреложное правило: насколько хорошо тебе было вчера, настолько хреново будет сегодня. Я вздохнул.

— Мне бы домой, переодеться… А, Григорий Алексеевич? Надо еще еженедельник купить, чтобы наброски для книги делать.

— Успеется! Сейчас мы с тобой поедем еще в одно место…

Я нервно сглотнул.

— Место шикарное! Лечебное и познавательное одновременно. Называется «Пятница 32-е». Такое кафе у метро «Парк культуры». Знаешь о нем?

Я не знал.

— Ну, еще бы! Вам, журналистам, знать этого не дано, вы все по вершкам хватаете. Держись меня, Алексей! Я тебя еще по таким местам проведу — закачаешься! В этом кафе собирается практически все разведсообщество России. Улавливаешь, какое лакомое местечко? Кафе организовали два действующих сотрудника разведки. Начальство делает вид, что они служат и получают ежемесячный дивиденд в виде зарплаты, а сотрудники делают вид, что занимаются тут разведкой. Обе стороны такой вариант устраивает… В кафе приходят действующие и бывшие разведчики всех категорий и министерств. Тут они узнают новости от коллег по цеху. Бывшие разведчики подыскивают себе гражданскую работу. В общем, такой негласный профсоюз и форум.

* * *

«Пятница 32-е» оказалось и впрямь местом приличным и даже чопорным. Барная стойка сверкала начищенными бокалами. Маленькие столики покрывали скатерти в красно-желтую клетку. По углам развешены телевизоры. (Как известно, телеящик — главный враг любой дружеской беседы.) Тихо играла музыка, воспаряя к потолку с хрустальными люстрами.

Да, посетители тут никогда не били друг друга в лицо, не швырялись сервизами в официантов, не душили подтяжками бармена, не блевали в «оливье».

Белой лебедью подплыла к столику официантка в накрахмаленном переднике. Обтянутые кожей книги-меню.

— Нам куриный бульон, пожалуйста, — не глядя в меню, заказал профессор. — И…

Ну да! Да! Мы взяли графинчик водочки! К водочке полагались салатики, немного красной икорки, черные хлебцы с чесноком, грибочки, ломтики сладкого красного перца.

После рюмашки волна облегчения прокатилась по организму. Мир показался дружелюбным щенком, и агрессивная среда московского климата вновь стала миролюбивой и ласковой. Уже не так громыхали звуки в голове, и краски внутреннего убранства кафе ласкали глаз.

Людей в заведении было немного. Все-таки понедельник. Люди шпионят сейчас на благо Родины во всю дурь.

В зал вошел человек в довольно поношенном костюме и уселся за соседний столик. Григорий Алексеевич указал мне на него глазами и подмигнул. Я не понял.

Человек заказал салатики, водочку. Смотрел прямо перед собой, как умирающий кабан на жизнерадостную елку.

— Не узнает, — констатировал профессор. — Пусть хлебнет нектара и придет в себя. Нельзя человека отрывать в процессе лечения.

Человек налил стопарик, отставил локоток на офицерский манер, опрокинул в глотку. На щеках сразу расцвел детский румянец. Дыхание стало спокойнее. Глазки обрели живость, а руки пластичность и точность. Человек накинулся на салаты.

Вяземский пересел к нему. Они сдержанно поздоровались, и между ними завязался тихий разговор. Настолько тихий, что я, держа ухо востро, ни черта не расслышал.

Человек протянул профессору тетрадный листок. Профессор пробежал его глазами и быстро спрятал в карман.

— И за стол заплатишь! — добавил человек уже погромче.

— Разумеется! — согласился Вяземский. Снова пересел ко мне:

— Ну вот, Алексей, дела идут!

— Что он вам передал? — спросил я.

— Материалы для наших дальнейших исследований. Купил я, Леша, список людей, с которыми мы можем пообщаться, чтобы потом написать потрясающую книгу. — Он разлил по рюмкам водку.

Хлопнули.

— Трудный тип, — проговорил Вяземский, закусывая. — Много денег запросил. Ох уж мне эти агенты. Они столько собак съели в своей разведке, что съели бы и саму разведку, если бы она имела приемлемые материальные формы.

Я встал и вышел в туалет. Над писсуарами во всю стену красовалась надпись: «Как бы ты ни старался, ничего хорошего из тебя все равно не выйдет». И подпись: «Администрация».

Хочешь не хочешь, но — неконтролируемые ассоциации. Пора бы уж браться за рукопись. И пора заканчивать с попойками. Агентов много, а мне столько не выпить.

Я посмотрелся в зеркало. Мне ответил взглядом коротко стриженный человек в костюме. Костюм! Пока я его не сниму, буду напиваться каждый вечер до потери пульса. Надо бы съездить домой и переодеться во что-нибудь более безопасное. Настроив себя на рабочий лад, я вернулся в зал. Между незнакомцем и профессором явно что-то произошло. Они с мрачными рожами сидели каждый за своим столиком и старательно не смотрели друг на друга.

В зал вошел молодой человек. Худой, в костюме, в очках серебряной оправы и со скрипичным футляром в руках. На голове берет, какие сегодня любят носить художники и граждане с переизбытком интеллекта. Типичный ботаник, смертельно раненный высшим образованием.

Молодой человек уверенно прошел к столику недавнего собеседника Вяземского. На ходу открыл футляр и достал оттуда пистолет с глушителем.

Я уронил челюсть. Профессор остекленел.

Молодой человек сделал два выстрела в голову недавнему собеседнику Вяземского. Тело снопом повалилось на пол.

Киллер обернулся к нам, вежливо спросил:

— Я вам не очень помешал?

— Не-е-ет, — проблеял я в тихом ужасе. Киллер ведь не просто обернулся, но и пистолет на нас направил.

— И отлично! Честь имею!

Он спрятал пистолет в скрипичный футляр и под гробовое молчание покинул кафе. А что, киллеры тоже имеют честь? Бармен подскочил к телу, пощупал пульс. Какой уж там пульс! Бармен выхватил из внутреннего кармана пиджака… мобильник. Вызвал милицию, не сводя настороженного взгляда с нас.

— Пойдем-ка, — беззвучно, одними губами сказал мне Вяземский. — Без паники, спокойно, не торопясь.

Мы встали. Пошли к выходу.

— Не дайте им уйти! — ударил в спину истеричный женский вопль.

Официантка-лебедь? Ах, ну да. Мы ж по счету не заплатили!.. Но нет, счет к нам более крупный.

— Они с убийцей заодно! Он с ними говорил! Милиция!!!

— Бегом! — скомандовал профессор.

И мы рванули.

* * *

Мы не пробежали и сотни метров, как улица грохнула грозными голосами:

— Милиция! Стоять! Защелкали затворы пистолетов. Все словно в хреновом кино!

Мы и не подумали останавливаться. Хотя профессор и был вдвое старше меня, я еле поспевал за ним. Мы свернули во дворы. Я оглянулся. За нами пыхтя неслись вперевалку грузные фигуры в штатском. Пистолеты в руках.

— Разделяемся! Я тебя потом догоню! — бросил профессор.

Мы бросились в разные стороны.

Погоня устремилась почему-то за мной. На какое-то мгновение стало обидно.

Я бежал и лихорадочно соображал, куда податься и хватит ли у меня сил?