Но никаких запахов гнили, помойки, сточной канавы. Кое-где летали стрекозы, но ни одной мухи. И в каждой машине оказывалось что-то незнакомое, на что стоило поглядеть. Тут были машины с откидным верхом — брезентовый верх весь в клочьях, наполовину содран, будто его кромсали ножами. Были старые грузовики, эти казались несчастней всех, словно крепкие, упрямые люди, которые вконец выбились из сил. Были машины красные, желтые, черные — краска облупилась, рыжела ржавчина либо поверху наложен был новый слой краски, так что получился какой-то третий, непонятный цвет и резал глаз, точно открытая рана. Клара жадно смотрела и не могла насмотреться. Вот они приехали в город и уже видят столько всякого, чего прежде не видывали. Стекла окон все пошли трещинами, будто в изумлении от чего-то шарахнулись; трещины то как паутина, то как застывшая рябь на воде. Клара смотрела, смотрела — и все у нее на глазах странно, удивительно преображалось. Кусок резины обернулся уснувшей на солнцепеке змеей. Царапина на боку машины — цветок, он вот-вот осыплется. В пожелтевшем окошке другой машины появилось лицо, точно под водой, никак не разглядеть, так бьет навстречу солнце, — и это она сама, ее отражение в стекле. Девочки смотрели во все глаза, ничего не пропускали. И поминутно расправляли на себе платья, вытирали ладони о подол, словно их пригласили в гости и они застеснялись — вдруг они выглядят не так, как полагается?

— А вон тот… гляди, вроде он целый, хороший, — грустно сказала Клара.

Матовый темно-синий автомобиль показался ей совсем новым. Она попыталась представить себе отца — он сидит за рулем, локоть свободной руки небрежно выставил из окна. Девочки заглянули под капот и увидели одну сорную траву, мотора не было.

— У моего отца была такая машина раньше, во Флориде, — сказала Клара.

Они вскарабкались на капот старого грузовика, потом на крышу кабины. Металл был горячий, и пахло горячим. Наверху лежала старая резиновая покрышка. Клара уселась на нее, обхватила руками колени.

— Чего ты так чудила с тем стервецом? — спросила Роза. От веснушек лицо ее казалось рыжим и хитрым. — Очень ты была чудная.

— Ничего не чудная.

— Нет чудная.

— Черта с два.

— Первый раз слышу, чтоб ты так разговаривала… прямо как Нэнси.

— Сроду я не говорю как Нэнси!

— Я уж напугалась, думала, вы с ним меня бросите, — насмехалась Роза. — Думала, ты с ним сбежишь.

Клара презрительно засмеялась, но ей стало не по себе. Она знала, о чем говорит Роза, и сама была этим озадачена не меньше подруги.

Посидели так еще и спрыгнули. Роза потеряла равновесие и, поднимаясь, оперлась рукой о землю. И скорчила гримасу, точно от боли.

— Ты чего? — спросила Клара.

Но Роза сейчас же выпрямилась, и гримасы как не бывало. Из ворота платья выскочила и сверкнула под солнцем медалька, которую ей подарил отец.

Девочки пробрались между остовами машин и вышли на дорогу.

— Клара, боишься?

— Нет.

По главной улице они вошли в город и зашагали напрямик. У обеих слегка дрожали коленки. Обе так впивались глазами в лицо встречных, будто искали кого-то знакомого. Изредка кто-нибудь отвечал им взглядом в упор. Паренек лет шестнадцати, прислонись к машине, широко ухмыльнулся им навстречу и проводил их глазами.

— Воображает о себе, — буркнула Роза.

Они подолгу задерживались у витрин магазинов, ладонями и носами прижимались к витринам. И когда шли дальше, на стекле оставались пятна. Они глазели на склянки, коробки, на портреты красивых мужчин и женщин, что улыбались им из окон аптеки, и на дохлых мух, валявшихся внизу, и на непонятную штуковину из зеленого стекла с водой внутри, подвешенную на золотой цепи. Запахло съестным, и у обеих потекли слюнки. Они медленно двинулись дальше, завороженные изобилием всякой всячины, выставленной в витрине магазина стандартных цен. Клара старалась рассмотреть все эти загадочные предметы, каждый в отдельности. Тут были юбки и платья, носки, лампы, катушки ниток, сумочки, игрушки на колесах, карандаши, сумки для книг и тетрадей — такие она уже видела, с ними другие ребята ходили в школу. И еще жемчужные ожерелья, серебряные браслеты, флаконы духов, губная помада в блестящих золотых трубочках. И пакетики с конфетами — целлофановые, прозрачные, так что видны шоколадные конфеты внутри. У Клары разбегались глаза.

— Давай пошли туда, — сказала Роза. И потянула Клару к двери, но та уперлась. — Ты чего? Трусишь?

— Я туда не хочу.

— Чего? Почему это?

Роза посмотрела с презрением и шагнула к двери. Толкнула ее и вошла с таким видом, будто весь век только тем и занималась, что ходила по магазинам. Секунда — и Клара бросилась за ней.

— Я в таких сто раз бывала, — сказала Роза.

По магазину бродили редкие покупательницы, мужчин здесь не было. Клара и Роза пошли за молодой женщиной с ребенком на руках, стараясь все делать как она. Она приостановилась, повертела в руке ножницы. Когда она отошла, Клара придвинулась к прилавку и тоже поглядела на ножницы. Вот бы купить! Нэнси будет довольна, если принести ей такой подарок.

Она снова нащупала в кармане десятицентовую монетку. У нее уже пальцы пропахли этой монеткой. Роза вытащила материн черный кошелек, пересчитала в нем мелочь.

— Куплю чего-нибудь, — сказала она.

Клара несмело огляделась. Продавщица, опершись о прилавок, разговаривает с другой. Обе в ситцевых платьях, обе с виду совсем молодые, Клара смотрела на них во все глаза и старалась разобрать, о чем они говорят. Вот бы очутиться на их месте!

— Когда-нибудь я буду служить в таком магазине, — сказала она Розе.

— Ага, желаю удачи.

Роза разглядывала трубочки с губной помадой. Перебирала их осторожно и почтительно. Продавщица, женщина лет двадцати пяти, равнодушно следила за девочками. Она была великолепна: ярко-алые губы, изогнутые дуги бровей. Клара не сводила с нее глаз, пока у той на лице не появилось выражение, говорившее яснее слов: мол, хватит пялиться!

— Они все миленькие, — сказала Роза громко, чтобы слышала продавщица.

Клара стояла позади нее, в трех шагах от прилавка. Она была точно околдованная: вокруг все так сверкало! Трубочки с губной помадой — золотые. И еще продаются маленькие пластмассовые расчески всех цветов, всего по десять центов. Ей вдруг очень захотелось такую расческу, но она ведь хотела из своих десяти центов купить еще и подарок Рузвельту.

— Вот бы мне такую, — шепнула она на ухо Розе.

— Возьми и купи.

— Не могу…

— Мне вот эту, — сказала Роза и подала продавщице помаду и монету в пятьдесят центов.

Клара внимательно следила за этой церемонией: когда она станет продавщицей, она уж будет знать, что и как делать. Справится ничуть не хуже, эта вовсе не такая уж быстрая.

— Спасибо, заходите еще, — равнодушно сказала продавщица.

Роза перешла к другому прилавку, Клара за ней. Роза вынула помаду из сумочки, провела по губам, пошевелила ими, размазывая помаду.

— Хочешь? — предложила она.

Кларе понравилось, как пахнет помада. Совсем незнакомый запах, необычайный, великолепный.

— Лучше не буду, папка разозлится, — грустно сказала она.

— Э, а чего ж ты не купила расческу?

— У меня только десять центов.

— А что ж ты купишь?

— Мне надо игрушку для Рузвельта…

— Фу, черт, да возьми чего-нибудь себе.

Они подошли к прилавку с игрушками. Тут торговала толстуха со светлыми волосами, веселая и краснощекая.

— Чем могу вам служить, барышни? — сказала она.

Клара и Роза не подняли глаз. Их бросило в жар.

— Вон то почем? — выпалила Клара.

Она первый раз в жизни обращалась к продавщице в магазине и сама не знала, как эти слова слетели с языка.

— Вот этот аэроплан? Двенадцать центов, милочка.

Клара уставилась на аэроплан. Потом сообразила, что он ей не по карману. Роза толкнула ее локтем в бок:

— Я тебе дам два цента.

— Нет, не надо.

— О господи!..

Ощущая на себе взгляды продавщицы и Розы, Клара ткнула пальцем в мешочек с мраморными шариками.

— А это почем?

— Двадцать пять, милочка. Это вещь дорогая.

— Да возьми аэроплан, какого черта, — сказала Роза.

Она небрежно облокотилась о прилавок. Клара только диву давалась, на нее глядя: можно подумать, будто Роза весь век ходит по таким магазинам.

— А это почем? — Клара наобум, не глядя, ткнула пальцем.

— Милочка, тут настоящие резиновые шины, видишь?

Это стоит дорого.

Клара глотнула — в горле пересохло, лицо горело. И подумала: всю жизнь будет помнить эти минуты — ярко раскрашенные игрушки, десятицентовик, стиснутый в потных пальцах, жалостливую продавщицу, презрение Розы.

— А это? — сказала она. — За это сколько?

— Ровно десять центов, милочка.

Это была маленькая уродливая кукла-голыш. Кларе она совсем не нравилась, но пришлось купить.

— Вот, — сказала она и сунула толстухе монетку. — Я ее возьму.

И в ожидании уставилась на пухлые руки продавщицы. Та проворно сунула куклу в пакетик.

— На, деточка, — сказала она и нагнулась так, чтобы Кларе видно было ее улыбающееся лицо. — Ты к нам скоро опять придешь, правда?

Клара взяла у нее пакетик и выбежала за дверь. На улице она почувствовала, что вся дрожит. Роза выбежала следом.

— Очумела, что ли? — спросила она. — Чего это на тебя нашло?

— Ничего.

— Кой черт ты купила такую дрянь?

— Заткнись.

— Сама заткнись…

— Нет, ты заткнись!

И Клара, точно деревянная, зашагала впереди. Губы ее шевелились, она бы много чего сказала Розе, но им уже случалось драться, ясно, что Роза ее поколотит.

— Надо же, дурочку из себя строит, отребье, вот ты кто, — прошипела Роза.

— Иди ты знаешь куда.

— А у меня пятнадцать центов осталось, мои собственные.

— Ну и подавись.

— Ну и черт с тобой.

Клара остановилась на обочине тротуара. На улице не видно было ни одной машины. Она прижала руку с бумажным пакетом к груди, выставила его напоказ, пускай все видят — она кое-что купила! Роза секунду-другую постояла у нее за спиной, потом Клара обернулась. Девочки нерешительно поглядели друг на друга.

— Пойдем в ту сторону, — сказала Роза.

И показала на боковую улицу. Они пошли рядом, будто никакой размолвки и не бывало. По обе стороны улицы тянулись немощеные пешеходные дорожки, дома казались пустыми. Среди этих домов стояла старая церковь — окна заколочены досками, все вокруг заросло сорной травой.

— Хочу когда-нибудь пойти в церковь, — сказала Клара.

— Я один раз была, тощища. Отец просто храпел.

— Он там заснул?

— Он где хочешь заснет… хоть на работе, коли ему вздумается.

— А мой… — Клара подумала, что бы такое сказать, кое-что вертелось у нее на языке, но про это лучше молчать: ее отец иногда по ночам вовсе не спит, а, спотыкаясь, выходит за дверь и там бродит совсем один и курит. Идет к выходу, спотыкаясь, перешагивает через нее, через братьев, будит ее… он тогда совсем как чужой. И ни слова не скажет.

Девочки шли мимо старых каркасных домов. С одного крыльца на них смотрели две щуплые высохшие старушонки. Клара и Роза опустили глаза, им как-то совестно стало, что сами они такие молодые. Они зашагали быстрей. Солнце припекало, но что за важность. Клара заметила на Розиной нижней губе след помады, и ее кольнула зависть.

— Ладно, дитятко, — сказала Роза. — Хочешь, кой-что покажу?

И вытащила из кармана расческу — пластмассовую красную расческу, такие Клара только что видела в магазине.

— Чего это? — удивилась Клара.

— Это тебе, дурочка.

И Роза протянула ей расческу.

— Откуда она у тебя?

— С бобового поля, дурочка.

Клара удивленно взяла расческу. Но у Розы нашлось и еще кое-что: вторая трубочка губной помады, изукрашенная блестящими ярко-розовыми камушками, и катушка золотых ниток, и целлулоидный аэроплан, и какие-то мягкие разноцветные штучки — Клара таких никогда не видала.

— Чего это? — с жадным любопытством спросила она.

Роза расправила непонятные штуки, они были из резины — голубые, красные, зеленые. Роза прижала одну концом ко рту и стала дуть. Оказалось, это воздушный шар. Клара так расхохоталась, что пришлось зажать poт обеими руками.

— Где ты их взяла?

— Я ж говорю, на бобовом поле. — Роза протянула ей аэроплан. — Разве ты не видала? Такие штуки растут на грядке вместе с бобами.

— Это ты мне?

— Для того пащенка, твоего братца. На, бери.

— Вот спасибо-то…

Роза пожала плечами. Клара, закусив губу, разглядывала аэроплан и расческу. Никак не ждала — такие подарки, просто чудо… Она хотела было расчесать спутанные волосы, но расческа сразу же зацепилась — и ни взад, ни вперед.

Они пошли дальше, взявшись под руки.

— Вот спасибо-то. Роза, ты ужас какая милочка, — сказала Клара.

Роза расхохоталась, как мальчишка.

— Зря я сперва разозлилась, — продолжала Клара. Слушай, а вдруг бы тебя поймали?

— Ну и что?

— Вдруг бы посадили в тюрьму?

— Я так и так влипла, мне уж все равно, — сказала Роза, и углы губ у нее опустились.

— Чего? Как это влипла?

— Скоро узнаешь.

Будто нечаянно они разняли руки. Роза сказала насмешливо:

— Спорим, ты побоишься что-нибудь стащить. — Она немножко покраснела, будто проговорилась, о чем-то и теперь жалеет. — Ты иногда хуже маленькой.

— Охота была, еще в полицию попадешь.

— Черта с два. Наорут на тебя, только и делов.

— А тебя хоть раз поймали?

— Ясно, целых три раза. Ну и что? Ни в какую тюрьму не посадили.

— Страшно было?

— Только первый раз.

— И отцу твоему сказали?

— Ну и что? — огрызнулась Роза.

Клара увидела, что навстречу идут какие-то ребята, и хотела перейти на другую сторону, но Роза не послушала ее. Ребята — трое мальчишек и тощая нескладная девчонка — дали им пройти, а потом заулюлюкали и стали кидаться камнями. Клара и Роза бросились бежать.

— Сволочи, сучье отродье! — обернувшись на бегу, заорала Роза.

Вдогонку тоже заорали, захохотали. Камень угодил Кларе в спину, не очень больно, она только разозлилась. Они удирали со всех ног — вдоль по узкой улочке, потом через какой-то немощеный проулок, через кучу мусора на чьих-то задворках. С кучи покатился задетый ими на бeгу дырявый чайник, ударил Клару по ноге, и она вскрикнула от боли.

Потом они очутились еще на каких-то задворках, за оградой. Запыхавшись, расширенными глазами поглядели друг на друга.

— Где они? Догоняют?

— Вроде не слыхать…

Подождали. Клара зашептала:

— Вот бы мне нож, как у папки, поубивала бы их.

Всех бы поубивала.

— И я.

Немного погодя Роза выглянула поверх ограды.

— Давай побежим через палисадник… сзади никого не видать…

Они перевели дух и побежали, Роза — впереди. По опрятной, мощенной кирпичом дорожке, за калитку — и на улицу. Клара ждала: вот-вот кто-нибудь закричит на них из окна.

— Гляди, какая у них тут трава, — сказала Роза.

Земля была будто выстлана шелковистым зеленым ковром.

— Фу-ты ну-ты, — сказала Роза. Они шли теперь по улице, глядя по сторонам, и то и дело сталкивались плечами. Никогда еще они не видали таких прекрасных белых домов. — Кто тут живет, у них денег прорва, — продолжала Роза. — Богачи.

— Пойдем скорей отсюда, — сказала Клара.

— Ага…

— Пойдем домой…

Тут Клара увидела дом поодаль от дороги. Он был чистенький, ослепительно белый, совсем как тот, на картинке в книжке, и перед ним в саду росли деревья. И по обе стороны двери — два окна с разноцветными стеклами. Неизвестно почему Клара заплакала.

— Кой черт? — сказала Роза. — Заболела, что ли?

Клара никак не могла совладать со своим лицом.

Цветные окна были голубые и темно-зеленые, а кое-где сверкали ярко-желтые стеклышки.

— Вот захочу — и разобью, — с ожесточением сказала Клара.

— Чего это, те окна?

— Захочу, так разобью.

— Еще чего вздумала!

И Роза потащила ее дальше. Она, видно, встревожилась.

— Пошли-ка домой, — сказала она. — Я уже голодная. А ты, что ли, не голодная?

— Или вот это возьму, — сказала Клара и показала на флаг, висевший на передней веранде. Веранда была почти не видна за темными серо-зелеными полотняными шторами.

— Ага, ясно.

— Вот и возьму, мне это раз плюнуть, — сказала Клара и потерла глаза ладонями, словно от этого красно-белый полосатый флаг станет меньше, словно так она лучше его разглядит и окажется, что это просто лоскут. Я не боюсь…

— Нет, боишься.

— Фигушки.

— Коли ты такая ловкая, поди да возьми!

Клара ступила на траву. Сердце неистово колотится — вперед, вперед! — и вот она уже взбегает по ступенькам и дергает древко, силясь вытащить его из гнезда. Это была недлинная тонкая палочка, она почти ничего не весила. Ошарашенная Роза застыла позади, на дорожке, раскрыв рот.

— Эй, Клара! Клара!

Но Клара не слушала. Она дергала, дергала и наконец вытащила древко. Бросилась со своей добычей к Розе, и они со всех ног помчались по улице. На бегу обе начали истерически хохотать. Смех зарождался где-то глубоко внутри и рвался наружу, точно пузырьки в апельсиновой шипучке, которой их угостил тот уже забытый человек, что их подвез.