Продавец что-то говорил услужливо, путая русские слова с узбекскими, Анатолий думал: "Боже, как человек может так унижаться за десять рублей. А ведь он не голоден". Наверное, эти деньги являлись хорошим уловом для продавца, что тот позвал мальчику лет четырнадцати и велел тому вынести телевизор с базара. Телевизор весил более пятидесяти килограммов, и мальчишка его вряд ли поднял бы, и Анатолий вместе с ним вынес его на улицу.
      – Дай десять копеек на мороженое, – и Анатолий дал ему мелочь, вспоминая, как Остап Бендер ответил мальчишке, обратившегося к нему с такой же просьбой.
      Анатолий стоял в ожидании такси, уже наступила жара, из динамиков доносилась музыка. Вдруг голос Левитана объявил:
      – Говорят все радиостанции Советского Союза. Сейчас будет передано важное правительственное сообщение!
      Первая мысль была: ВОЙНА! Эта мысль была абсолютно естественной для человека, ежедневно слышащего о боевой готовности, о вражеском окружении, о империалистах – поджигателях войны. Несколько тревожных минут ожидания и о радость! Первый человек в космосе! Юрий Гагарин в космосе! Это был день всеобщего триумфа, день 12 апреля 1961 года.
      Время близилось к окончанию сборов, когда полковник Щербаков предложил Козлову и Анатолию вместе поужинать в ресторане.
      Перед выходным днём они взяли такси и уехали подальше от лишних армейских глаз в город-базар Маргелан. Там, прямо на базаре, где покупали недавно баранов для пикника в горах, располагался большой лёгкий павильон, используемый под ресторан. Потолок в ресторане был низким и под ним стоял сизый табачный дым, облако из которого касалось головы высокого Щербакова, и хотя ещё был день, электрические лампочки под потолком горели, но через табачный дым они светились тусклым жёлтым светом. Ресторан был полон народу. В зале сидели в основном узбеки, но просматривались славянские лица, корейцы и другие представители разных национальностей в то время обильно заселявших тёплый Узбекистан. Казалось, что мест для странной компании, состоящей из полковника и двух солдат, вернее один из них на погонах имел две лычки (полоски) младшего сержанта, не достанется, но оказалось, что Щербаков заранее договорился с шефом и заказал один столик в дальнем углу от входа. Вообще, солдатам запрещалось посещать рестораны, но сейчас волноваться было нечего, три больших звезды на погонах у Щербакова гарантировали ребятам полную неприкосновенность от воинского патруля, старший из которого мог иметь погоны с максимум тремя маленькими звёздами.
      Как оказалось, и ужин он заказал заранее. На стол подали много зелени, шашлыки и… полуторалитровый графин с водкой.
      Анатолий знал по рассказам офицеров, что Щербаков может много выпить. Старлей Трофимов рассказывал, что когда-то офицеры устроили пикник возле реки, и они пили в два раза меньше Щербакова, но именно он носил их потом в реку протрезвлять в холодной воде.
      Щербаков налил водку в двухсотграммовые фужеры и произнёс, что-то в виде тоста:
      – Я давно хотел отметить с вами те успехи, которые вы принесли дивизии и оправдали моё доверие, особенно я благодарен тебе
      Анатолий, что ты столько приложил труда для команды, и тебе Юра за твой вклад в команду. Я вас, хлопцы искренне полюбил и на прощанье желаю вам успехов. Виват!
      Анатолий и Юра отпили понемногу, закусили чуть-чуть хрустящей и ароматной бараниной, и Козлов спросил:
      – Виктор Георгиевич, а почему "на прощанье"?
      – Я сразу после приезда отправляюсь служить на Дальний восток.
      Командующий уже подписал приказ о моём переводе.
      – Как уезжаете? А как же мы без Вас будем?
      – Что поделаешь, служили бы вы первый год, я бы может и забрал вас собой. Если бы вы захотели, конечно. Но что сейчас говорить, мне жалко с вами и со многими моими друзьями и сослуживцами расставаться. Лучше давайте выпьем, – и стал разливать водку по фужерам.
      – Мне не лейте, у меня есть, – попытался Козлов придвинуть себе фужер.
      – Рядовой Козлов! В десантных войсках такой порядок: наливаются полные фужеры, стаканы или рюмки. Кто хочет пьёт, кто не хочет не пьёт. Никто никого не заставляет, но и не отговаривает. Выпьем.
      Ребята только чуть-чуть отпивали из фужеров, понимая, что последний придётся выпить, а Щербаков уже допивал графин. Официант несколько раз приносил и уносил шашлыки.
      – Виктор Георгиевич, а почему вас переводят?
      – Я сам подал рапорт о переводе в другую часть. Я в прошлом году женился во второй раз. И у моей жены я второй. Так её бывший муж приходит и устраивает нам скандалы. Я долго терпел, а затем малость его помял и спустил со второго этажа.
      – Как спустили?.
      – Толкнул его, так он зубами считал ступени. Пошёл на меня жаловаться и грозится посадить. У меня остался один выход – уехать из Тулы, хотя я и привык и полюбил её. Выпьем!
      Щербаков вытер салфеткой губы и рассказал военную историю. Ребята его слушали с открытым ртом, ожидая услышать героическую историю.
      – В сорок третьем году, в конце декабря послали меня, младшего лейтенанта, недавно окончившего ускоренное офицерское училище, в разведку за языком. Кстати, Анатолий, дело происходило недалеко от твоего родного Кировограда. Пошёл со мной и старшина, опытный разведчик, с лихо закрученными усами, с двумя орденами славы, что тогда считалось очень высокой наградой, Иван Харченко, хохол.
      Добрались мы до немецких окопов, а там тишина. Мороз небольшой, а солдаты спят. Хотел я взять первого попавшегося, а старшина мне жестами показывает, вон блиндаж, пошли мол туда. Мы осторожно, переступая через спящих немцев, дошли до блиндажа, а там тоже сонное царство. На столе керосиновая лампа горит, а несколько офицеров, в окружении пустых бутылок, консервов и другой разной снеди лежат вповалку. Елочка в углу стоит. Оказалось, что это их Рождество, самый большой праздник. Они ещё праздновали и день рождения фюрера, правда недолго. Мой старшина выпил стакан коньяка, собрал у немцев все документы, одному из них сунули кляп в рот и собрались его выносить, как старшина берёт картонный ящик с французским коньяком, я взял немца, мы перелезли через бруствер и поползли к нашим.
      Отползли мы под колючей проволокой на нейтралку, а старшина мне говорит, чтобы я тащил немца к нашим, а он вернётся в блиндаж за ещё одним ящиком. Я был молодой, дурной и согласился. Оставили мы коньяк, я потащил немца, а старшина вернулся. Только я опустился с немцем в наш окоп, как на той стороне поднялся переполох. Стрельба, ракеты. И мой Иван не вернулся. Быть бы мне в штрафбате, но фриц очень разговорчивый попался и документы хорошие у них были. Выпьем!
      Щербаков опрокинул в рот очередной фужер и глядя на притихших ребят продолжил.
      – Ивана вам стало жалко? Я тоже долго жалел его и себя проклинал, что не задержал его. Я ведь был против него молокосос. А он с первых дней войны вояка. И не просто вояка. Разведчик! В сорок пятом, в
      Австрии, в Особом отделе при штабе армии проводили дознание освобождённым из лагеря военнопленным. Я уже был капитаном, иду в штаб, а ко мне подходит сухонький, заросший старичок и называет по имени. Я удивился, откуда он меня знает? Оказалось, что это мой Иван
      Харченко. Семь кругов ада прошёл, а выжил. Я тогда впервые за войну заплакал. И от жалости к нему и от радости. На этом его мучения не закончились Посадили его уже наши. Пять лет назад освободился.
      Разыскал меня. Просил написать на него характеристику. Просит прокуратуру его реабилитировать. Не хочет ходить в предателях. За
      Харченко!
      В зал вошёл водитель такси, предупреждённый заранее Щербаковым и с далека жестом показал на часы. Щербаков поднял палец и пальцем другой руки сделал перекладину, что означало полчаса. Таксист, еле просматриваемый через дымовую завесу, кивнул головой и вышел. К удивлению ребят, Щербаков, уже начавший хмелеть, заказал ещё бутылку водки и почти один её выпил. К такси он вышел уже пошатываясь. И неудивительно. После тяжёлого рабочего дня, двух парашютных прыжков, в жару выпить больше литра водки мог только богатырь, причём только русский богатырь. В такси он уснул, но через полчаса, возле проходной в дивизию встал из такси совершенно трезвый и пошёл в казарму спать. На следующий день он вместе с другими начальниками
      ПДС улетел, и ребята его больше не видели.
      С Дальнего востока Щербакова вскоре перевели в Рязань заведовать кафедрой разведки в Высшем десантном училище. Там он доработал до пенсии, но в восьмидесятых годах говорили, что он почти потерял зрение.
      В тот вечер кинопередвижка на свежем воздухе крутила цветной кинофильм "Добровольцы". Отян тоже смотрел этот фильм с участием прекрасных актёров. Запомнилась и очень часто пелась песня из фильма:
      " Лучше нету дороги такой,
      Всё что есть, испытаем на свете,
      Чтобы дома за синей рекой,
      Услыхать соловья на рассвете".
      Слова о том, что всё что есть испытаем на свете, Анатолий взял своим девизом и старается до сих пор воплотить его в жизнь, хотя это и невозможно.
      Перед самым сном в комнату, где они жили, вошёл Слава Крылов и, отозвав Анатолия в сторонку, поведал ему, что он пошёл в гости к живущей в Фергане подруге его жены Тамары и сидел с ней разговаривал. Как вдруг в комнату вваливается её хахаль с топором и бросается на него. Слава его ударяет в челюсть и уходит.
      – Как это уходишь? Он с топором и отпустил тебя?
      – А как он мог задержать меня, когда он не встал с полу?
      – Понятно.
      – Что ты, Толя, мне посоветуешь?
      – Сиди, никуда не ходи. Может он был так пьян, что тебя и не запомнил.
      – Да нет. Он не очень был пьян..
      – Ложись, Слава, спать. Утро вечера мудренее.
      – Годится.
      Утром после подъёма в казарму вошли два милиционера и офицер-десантник. Они спрашивали, есть ли среди них Святослав, мастер спорта. Анатолий всё понял, посмотрел, что Крылова нет в казарме и сказал, что такого у них нет. После завтрака, часов в десять они опять пришли и уже назвали фамилию Крылов, и сказали, что он им нужен для опознания. Крылов спросил:
      – А можно со мной мой товарищ пойдёт?
      Милиционеры посоветовались и сказали, что можно двоим ещё пойти.
      Они пригодятся для опознания. И если можно, то со значками Мастеров спорта.
      – У нас все со значками.
      Третьим пошёл Сергей Гетманов.
      Пришли в знакомое Анатолию отделение милиции. Им велели подождать. Ждали с полчаса. Сначала пришёл капитан, наверное из военной прокуратуры, затем увидели в окно, что подъехала скорая помощь. Ребят зазвали в кабинет, туда же зашли ещё два солдата и двое гражданских – понятых.
      Их посадили на стулья, и завели перебинтованного и с гипсом на нижней челюсти мужчину. Следователь спросил его, знает ли он кого-нибудь из сидящих на скамейке. По глазам перебинтованного сразу видно было, что он узнал Крылова, но тот решил рассмотреть всех внимательно. Потом, повернувшись всем корпусом к милиционерам, ответил, что никого из сидящих никогда не видел.
      Всех отпустили. Гетманов не был в курсе вчерашних Славиных дел и сказал ему.:
      – Ну, ты "скобарь", и приложился.
      – А причём тут я?
      – Не темни. Во первых я видел, как у него захлопали глаза, когда он на тебя посмотрел. А во вторых, найти такого молотобойца и мордоворота, как ты, трудно.
      – Ладно, Серёга, ты только не трепись. А как ты думаешь, Толя, почему он не указал на меня.
      – Да глядя на твою рожу он мог подумать, что в следующий раз ты его уконтропупишь, не дал Анатолию ответить Серёга.
      – Да помолчи, Серёга. Я у Отяна спросил.
      – Слав, наверное он вчера перебрал, а сегодня, протрезвев, подумал, что он сам виноват. Тем более, по его морде видно, что он сам срок тянул. А там, за то, что выдал милиции своего оппонента по драке, по головке не гладят.
      – Ну ты, Толюха, даёшь. Это скобарь "оппонент"? Профессор Крылов, с какой руки Вы уконтропупипили своего "оппонента"? И какие аргументы он Вам противопоставил?
      – Кончай трепаться, Серёга. Я ещё не отошёл.
      – Будет тебе, Славик. Всё обойдётся.
      Через несколько дней прилетел за ними турбовинтовой самолёт АН-10 или другое его название -"Украина". Анатолий перевязал парашютными фалами коробку с телевизором так, чтобы её нести за плечами, как рюкзак, погрузился в самолёт, и вся команда полетела в Европу.
      Вылетели под вечер и приземлились в Ташкенте. На Москву и остальную европейскую часть вылет не давали из-за погоды. Все ребята пошли в недавно построенный аэропорт и развлекались как могли.
      Анатолий заигрывал с девочками, сидящими за барьерами в кассах и справочных, и предложил одной из них поменяться пилотками. Она согласилась, наверное, думая, что он шутит.. Но он отдал свою суконную, цвета хаки, а взял у неё голубую с кокардой из крылышек.
      Лисов и лётчики ходили по диспетчерам, прося вылет, а ребята и все другие пассажиры надоедали в справочном. Время от времени те сообщали по радио новости о погоде. Один или два раза прозвучало такое сообщение:
      "Граждане пассажиры! Все рейсы задерживаются из-за отсутствия видимости. Видимость появится с наступлением темноты". Ребята стали обыгрывать это объявление, придумывая один вариант невероятнее другого. Гетманов дурачился, говоря: "Товарищ больной, получающий очки, вы прозреете с наступлением слепоты". Отян легкомысленно ходил по аэропорту в аэрофлотовской пилотке. Он до сих пор удивляется либерализму генерала Лисова, который увидев его в неформенной пилотке, только улыбнулся.
      Наконец во второй половине ночи разрешили вылет и самолёт взял курс на Москву. Летели на высоте 10000 метров. Когда рассвело, увидели, что вся земля закрыта сплошной облачностью. Часам к одиннадцати начали снижаться. Облачность пробили в метрах четырёхстах от земли и Анатолий увидел, что садятся возле Тулы на аэродроме Нормандия. После приземления Лисов, который раньше разрешил всем кто хочет поехать на десяток дней домой, и кому удобно выйти в Туле, взял дежурную машину, которая довезла нескольких человек до вокзала. Анатолий сел на первый же поезд, идущий до
      Харькова и ночью следующего дня был в Кировограде. Эмма с тёщей и
      Серёжей уже жили в полученной ими новой квартире, в доме по улице
      Карла Маркса 8, в цокольном этаже, где позже, власти устроили пивной бар. Встретив первомайский праздник, Анатолий занялся установкой телевизора, что было непросто. Банников подарил ему комнатную антенну, но сигнал с трудом пробивался и было плохо видно. Тогда
      Анатолий обратился в недавно открывшееся телеателье. И пошло поехало. То у них нет кабеля, то нет готовой антенны, то мастер занят, то… Наконец они на крыше установили антенну. Уже перед его отъездом появилась картинка и двухлетний карапуз Серёжа, сидя на полу, смотрел телевизор. Тёща его постоянно забирала, а он в любую секунду, когда она отвернётся, удирал к телевизору. Берта Марковна, наверное мечтала когда зять уедет, чтобы выключить телевизор.
      Отгуляв положенное время, Анатолий опять прибыл на службу.
      В эскадрильи всё шло своим ходом: полёты, выброска десантников для учебных прыжков, дежурства, партийные и комсомольские собрания и т.д.
      1961 год был насыщен сборами для тренировок к чемпионату Союза, и скоро Отян получил приказ отбыть на сборы в Витебск. Ехал один. В
      Москве сделал пересадку и сел в прямой поезд до Витебска. Взяв билет в купейный вагон, уселся у окна и смотрел на пейзаж, проплывающий под стук колёс мимо окна.
      Яркая зелень лесов начала лета сменялась полями с уже начавшими колоситься зерновыми, повсюду поднималась любимая сердцу Хрущёва, насаждаемая им насильно, кукуруза, реки, которые поезд пересекал с неимоверным шумом, деревянные домики и мальвы вдоль железнодорожного полотна. Почему-то железнодорожники во всей Европе любят эти цветы.
      Может быть потому, что они быстро растут и цветут всё лето, может
      Богиню железнодорожников зовут Мальва? Глядя на этот цветок Отян всегда вспоминал Мальву в одноимённом фильме, снятом по рассказам
      Горького. Играла Мальву красавица-актриса Дзидра Ритенбег, жена актёра Урбанского.
      Один знакомый говорил Анатолию, что не завидует Урбанскому ни на его талант и славу, а завидует на то, что он ежедневно может любоваться такой красивой женщиной. Наверное, зависть многих людей и сгубила Урбанского. Он погиб на вершине своей славы во время съёмок фильма "Директор".
      Поезд долго стоял в Орше и опять воспоминания о войне затмили всё остальное. Здесь, под Оршей впервые в деле были испытаны ракетные установки "Катюши", здесь взрывали вражеские поезда подпольщики под руководством Константина Заслонова.
      В Витебск поезд прибыл ночью. В военной комендатуре на вокзале куда-то звонили, велели подождать и часа через полтора прибыла грузовая машина, старшим в которой находился Пётр Островский. Он оставил сборную Союза и перешёл окончательно в сборную ВДВ, потому, что здесь намного больше платили за прыжки. Петя был человеком женатым. Его красавица жена работала стюардессой. Детей у них не было, хотя оба их очень хотели. У неё были постоянные выкидыши из-за несовместимости их резус – фактора.
      Ехали минут сорок. Приехали в лес, в котором стоял небольшой барак. В нём была длинная комната, где стояли несколько кроватей.
      Все уже спали, и Островский показал Анатолию его место в самом конце помещения.
      Утром после подъёма Анатолий рассмотрелся и оказалось, что его кровать стоит рядом с кроватью Крылова, что он приехал последним, что его тульские ребята уже здесь. Здесь же находились Катков,
      Кудреватых, Гетманов, Бессонов – всего человек двенадцать. Так как на всесоюзных соревнованиях ВДВ заявили команду женщин, то в соседней комнате разместились несколько девушек, главе со Светланой
      Власовой.
      Ближайшая деревня называлась Куковячино, от неё и брал название аэродром, расположенный рядом. Прыгать приходилось на площадку приземления, расположенную в нескольких километрах от аэродрома. На вопрос: "Почему нельзя прыгать на аэродром?", – в Витебской дивизии отвечали, что рядом протекает река Западная Двина, и есть опасность, что кто-то в неё может попасть Это было странно, поскольку аэродромы и Тушино и Мясново были окружены реками, тем не менее на них производились спортивные прыжки. Но в армии существует один непоколебимый аргумент, называемый "Не положено", и всё тут. В том месте река была неглубокой, в некоторых местах достигала пару метров, а в некоторых по пояс. Но ходили по ней маломерные плоскодонные пассажирские и грузовые суда, правда, не часто.
      Лиственный лес с его запахами, пение птиц, роса по утрам накладывали на жизнь ребят такую блаженственную умиротворённость, что прыжки, гул самолётов казались ненужной суетой, мешающей настоящей жизни.
      Но не за блаженным созерцанием природы они сюда приехали
      Тренировки были очень интенсивными. Площадка приземления отличалась от всех, на которые когда-либо прыгал Анатолий.
      Обыкновенное белорусское редколесье, быстрее даже высокий кустарник, клочки поля с посеянной на нём пшеницей, просёлочная дорога, рядом с которой уложен крест из полотнищ, высокая трава. С воздуха видно, что всё это окружено болотами, иногда такими чёрными, большими и страшными, что при одной мысли, что в них можно приземлиться, кожа на спине начинала подрагивать. Для безопасности выброски парашютистов с командой всегда приезжал метеонаблюдатель, чтобы запускать шар-зонд для определения направления и силы ветра по высотам. Бросать здесь сразу пристрелочный парашют без зондирования, значит потерять его. Однажды Анатолий должен был прыгать с командой в первом взлёте. Самолёт уже достиг расчётной высоты, и Анатолий увидел пролетающий под ними шар-зонд на высоте метров пятьсот.
      Сделав быстро в уме поправки, дал пилотам команду убрать газ, но лётчик, мальчик лет сорока, килограмм на сто двадцать весом, только недоумённо повернул свою удивлённую, закрывшую весь дверной проём физиономию в шлемофоне и сделал вопросительный жест: "Чего вам, мол, нужно" Объяснять было некогда, и вся тульская команда покинула самолёт и приземлилась у цели.
      Лётчик, производящий выброску, говорил потом своим коллегам:
      – Это какие-то черти. Или у них флюгер в голове, или они как птицы знают куда им лететь, но работать с ними одно удовольствие.
      Другой раз, метеонаблюдатель сообщил данные по ветру и оказалось, что на высоте дул очень сильный ветер, около пятидесяти километров в час, по расчетам штурмана нужно было прыгать от цели далее, чем на три километра. Пилот (стодвадцатикилограммовый) оглянулся и спросил:
      – Будете прыгать?
      – Запросите землю, не увеличился ли ветер у них.
      – Не увеличился, – после паузы ответил пилот.
      – Тогда будем, заходите на курс. Прыгаем по штурманскому расчёту.
      – Ну, ну! Поосторожней ребята, – уже с некоторой тревогой сказал пилот.
      Самолёт долго выходил на цель. Наконец раздалась сирена. Анатолий посмотрел на цель и засомневался в правильности принятого решения, но отступать уже было стыдно. Если бы сразу сказал что нет, тогда другое дело.
      Прыгать с таким громадным относом в его спортивной жизни приходилось всего три раза. Когда отделились от самолёта и раскрылись парашюты, Анатолий не сразу нашёл место, где нужно приземляться. Оно находилось так далеко, что казалось в первые секунды, что допущена грубая ошибка и придется далеко топать с парашютом, потому что никакие дороги сюда не вели. Но посмотревши вниз, увидел, что земля под ним так быстро движется, как будто летишь в самолёте. Пришлось тормозить. Скорость воздушного потока на высоте даже пугала и вкрадывалась мысль, а вдруг у земли такая же.
      Размажет тебя, Отян так, что будут собирать тебя по частям в парашютную сумку. Парашют снижался и чем был ниже, тем быстрее, казалось, движется земля. И вдруг на высоте метров двадцать пять резко качнуло – парашют вошёл почти в стоячий ветер у земли. Шапкин и Козлов тоже приземлились рядом у цели. И только Генка Федоська, как самый лёгкий, не смог удержаться и приземлился в метрах ста. Все находились под хорошим стрессом и начали обсуждать прыжок, как их внимание обратили на снижающегося Островского, прыгнувшего за ними.
      Петя перелетел за крест больше чем на километр.
      Хочется остановиться на Петре Островском как спортсмене, но говорить о нём довольно сложно. Автор никогда не претендует на истину в последней инстанции. Всё сугубо субъективно, а здесь тот случай, когда он имеет собственное мнение, но он с ним не согласен.
      Каламбур? Может быть.
      На тренировках Петя прыгал ничуть не лучше других. Но на соревнованиях четыре года подряд ему не было равных. Островский никогда внешне не проявлял никаких эмоций. Он мог улыбнуться, мог
      … И всё, наверное. На его лице никогда не прочесть, что он думает.
      Казалось, что он ко всему безраличен. Возможно, так оно и было. Но он обладал теми качествами, которые нужны были парашютисту. Петя не обладал высоким интеллектом, но в уме, интуитивно делал сложные расчёты. Глазомер, чувство высоты, необходимая общефизическая подготовка делали его мастером. Но этими качествами обладали многие ребята, но у них эмоции переливались иногда через край, и в самую ответственную минуту они допускали ошибку..
      Если многие, а может и все, кто занимался спортом, прыгали в первую очередь от любви к прыжкам и никогда не отказывались от них, то Островский (наверное), прыгал только за деньги, иногда отказываясь от прыжков, если за них не светила оплата. Как-то на вопрос, почему он сегодня больше не прыгает, он шутя ответил:
      – У меня месячные начались.
      Но, когда нужно было выдать результат, Петя мог об это объявить заранее, и настолько хорошо это сделать, что другим и не снилось, чтобы сделать такой прыжок. Дальше будет рассказано о феноменальном
      Петином предсказании своих результатов на всесоюзных соревнованиях во Владимире.
      Кажется, нетактичным называть такого выдающегося парашютиста именем Петя, а не Пётр, да ещё и без отчества. Называть Петей Петра
      Косинова, большого, солидного мужчину, призера второго чемпионата мира, просто некорректно. А Островский был Петей, скромный и даже неприметный парень, достигший всего, чего можно достигнуть в спорте.
      Он мог бы много лет быть лидером, но продержался всего (разве это мало?) четыре года и то, видимо, по своей вине, о чем ещё расскажем.
      Из-за большого удаления места приземления до точки выброски, чехлы с шаровыми вытяжными парашютами упали где-то далеко (тогда они ещё не привязывались к куполу), и все, погрузившись на машину, поехали их искать. Быстро нашли два чехла, а один шаровый вытяжной лежал отрезанный от чехла, которого не было. Недалеко увидели двух мальчишек и девочку лет по 10-12. Подъехали к ним и увидели у одного из них в руках перочинный нож. Морозов схватил мальчишку за плечи, начал трясти и спрашивать, где чехол, или мы их сейчас же арестуем.
      Дети не на шутку испугались и сказали, что чехол отрезал и унёс в деревню к себе домой Коляба. Он живёт в третьем доме от края деревни. На их доме гнездо аиста. Деревня рядом, за опушкой леса.
      Небольшая деревушка, всего из десяти – двенадцати далеко друг от друга стоящих домов вдоль извилистой дороги, казалась вымершей. На окнах всех домов висели занавески из парашютных чехлов и другой парашютной ткани. Когда подъехали к дому, аист, стоявший в гнезде, оттолкнулся и взлетел в воздух. Сделавши два круга над двором, он явно рассматривал приехавших гостей, и, не видя для себя угрозы, опять стал в гнездо. С машины было видно, как из гнезда высунулись четыре раскрытых клюва. Морозов и двое ребят сошли с машины и зашли во двор. К ним подошла собачка и стала вилять хвостом. Входная дверь была открыта, Морозов зашёл в сени, а затем без стука в горницу.
      Посреди неё стоял перепуганный мальчишка, а в руках он держал оранжевый шёлковый чехол.
      Занавески, скатерть на столе, покрывало на кушетке, всё было пошито из парашютной ткани. Морозов схватил чехол, бросил его в руки
      Козлову и начал обрывать занавески на окнах, содрал скатерть и покрывало и что-то всё время приговаривал. Мальчишка заплакал
      Морозов хотел открыть двери и зайти в другую комнату, но кто-то из ребят ему сказал:
      – Не надо, товарищ капитан. Это уже разбой.
      Тот послушался, но схватил мальчишку за руку, вытащил его на улицу, заставил сесть в кузов машины и поехали опять искать остальные два чехла. Один нашли в высокой ржи, а второй никак не могли найти. Вдруг увидели, что со стороны села к ним бежит женщина.
      Она не просто бежала. Она мчалась полная отчаяния и решимости спасти своего ребёнка, которого увезли солдаты. Здесь, в этих местах, не так давно прокатилась война, и люди, пережившие её боялись всякой неожиданности и готовы были от неё спасаться. Увидев своё дитя целым и невредимым, она схватила его за руку и стала говорить, обращаясь к
      Морозову:
      – Почто мальчонку забрали?
      – Он воинское имущество привёл в негодность. А вы все бандиты и воры. Вас всех пересажать надо.
      – Да ты знаешь кому ты энто говоришь?
      – Кому?
      – Да я трижды битая. Первым мужем битая, немцем битая, нашими битая. И ты меня не стращай.
      С той стороны, откуда бежала женщина, появился всадник, быстро скакавший на лошади. Сидел он на лошади охлюпкой, без седла и не слезая с лошади, ещё не успев подъехать, спросил:
      – Чё, Варька, тут происходит?
      – Да вот энтот, – она показала на Морозова, – Колябу забрал.
      – За что?
      – А ты у яго спроси.
      – Как это за что? Вы воры, вредители, вредите Советской армии.
      Вот чехол, обрезанный вашим мальчишкой.
      – Я не резал. Это Сенька резал.
      – Вот что, капитан, я сейчас поеду в милицию, что ты безобразничаешь, в дом без спросу врываешься, пусть они разберутся.
      – Да пусть разберутся, откуда у вас в доме всё из парашютов.
      – А ты знаешь, что мы находим их гниющими в поле и лесах. Как бросают десант, так тут всего находят.
      В такой перепалке шла беседа, когда Шапкин вышел из кустарника с чехлом, и Морозов, уже смягчившись, сказал:
      – Ладно, партизаны, забирайте своего Колябу, но смотрите. Нельзя больше этого делать.
      На том и разъехались.
      В свободное время от прыжков развлекались как могли: иногда купались в реке Западная Двина, (Интересно, что она имеет ещё одно название ниже по течению. В Латвии она называется Даугава), гуляли по лесу. Как-то Сергей Гетманов взял малокалиберную винтовку и отправился вместе с Отяном в лес. Все птицы, даже сороки, мигом исчезли из их поля зрения. Лес замер в тишине. Здесь, в Белоруссии, птицы и звери знали цену человека с ружьем. Четыре года войны оставили у них генетическую память, которая знает, что если человек взял в руки оружие, то он будет стрелять, а по кому…? Может быть, даже и по себе.
      Вот и сейчас кто-то из двоих, увидев брошенный в лесу сарай и валяющуюся консервную банку, решили пострелять по ней. Но не просто по банке, а поставив её одному из них на голову, а потом поменяться местами. Решили.
      Первым уселся спиной к сараю Отян. За его спиной стоял ржавый стальной лист. Гетманов отошёл на двадцать шагов и сначала принялся целиться из положения стоя. Но, видимо, был неуверен в меткой стрельбе и стал на колено, одним локтём упёрши локоть в ногу.
      Выстрелил, но лист железа громко хлопнул, а банка осталась на голове у Анатолия.
      – Серёга, возьми чуть ниже.
      Отян сидел на земле и с безразличием смотрел, как Гетманов перезаряжает ружьё, целится, стреляет, и банка слетает с головы.
      – Теперь твоя очередь.
      Они поменялись местами, Анатолий взял в руки винтовку, зарядил, поднял её, прицелился и почувствовал, что у него противно заурчало в животе. Он умел неплохо стрелять, но сейчас, глядя на спокойно сидящего Сергея, ему стало не по себе.
      – Сергей, я не буду стрелять, вставай.
      – Нет, ты посмотри какой умный. Что, очко заиграло? Так нечестно.
      Думаешь, мне просто было? Давай, стреляй, может одним скобарем меньше будет? – засмеялся Сергей.
      Отян лёг на траву, но она была высокой и мешала прицеливаться, тогда он стал на колено, прицелился, но мушка не хотела наводиться на банку, а поднималась выше. Сжав зубы, Анатолий навёл её в центр банки и нажал на спусковой крючок. Банка со звоном отлетела в сторону, Сергей встал, они посмотрели друг на друга и засмеялись оба неестественным смехом.