Эти мысли принесли ему облегчение, и он позволил себе расслабиться, испытав внезапную вспышку оптимизма. Как только Сзм передаст ключ преподобному Драйфусу, его три «может быть» превратятся в «ты – выполнил – работу». Возможно, начнется его везение и худшая страница его жизни останется в прошлом.
      Взбодрившись, Сэм вышел наружу и обошел весь дом, осторожно ступая в чернильной темноте. В этот час ни в одном окне близлежащих домов не было света, а тяжелые облака скрывали луну. Он не заметил возле дома ничего подозрительного и не услышал никаких необычных звуков.
      Успокоенный, Сэм сел на землю, чтобы съесть свой сандвич с маслом и сыром. Он оперся спиной о шершавую грубую кору тополя. Энджи и девочки будут спать, блаженно отдыхать в своих постелях. Тяжелая густая коса Энджи будет покоиться на подушке. Может быть, верхние пуговицы ее ночной рубашки будут расстегнуты. Сэм незаметно задремал.
      Внезапно он проснулся. Черт бы его побрал! Ведь он бы уволил любого из своих рабочих, усни тот во время дежурства, а теперь сам совершил такую оплошность. С минуту он прислушивался к тихому шелесту листьев над головой и думал об Энджи, в следующую – окончательно выдернул себя из сна.
      Вытянув карманные часы и поднеся их к глазам, он попытался определить, который час, но тьма в тени тополя была слишком густой. Тихонько выругавшись, он подошел к окну гостиной, где было светлее.
      Его глаза округлились, а рот, готовый открыться в зевке, закрылся. Сукин сын!
      Не более чем через три секунды Сэм миновал входную дверь и оказался в гостиной. К потолку, свиваясь кольцами и вызывая резь в глазах, поднимался дым. Тряпки, бумага и щепки, сваленные в центре комнаты в кучу, горели.
      Рванув с плеч свою джинсовую куртку, Сэм принялся сбивать ею пламя и разбрасывать горящие куски тряпок и дерева по голому полу гостиной. Слава Богу, что эти дощечки не были облиты керосином. После долгих десяти минут борьбы с огнем Сэму удалось затоптать пламя. Кашляя, он открыл окна и высунул голову наружу, чтобы вдохнуть свежею ночного воздуха, пока рядом с его головой вился дым, выходя из комнаты.
      Пожар продолжался недолго. Сэм опоздал с поимкой поджигателя всего нанесколько минут. Он с силой саданул кулаком по подоконнику. Не засни он, мог бы поймать преступника. И тогда волнениям пришел бы конец. Ему больше не пришлось бы беспокоиться, наймет ли его кто-нибудь на работу в следующий раз. Было бы покончено со страхами и опасениями, что он не сможет прокормить семью. Девочки тогда смогли бы поступить в школу подальше от «Старого дома». Закончились бы ночные дежурства, и он смог бы откладывать больше денег в горшочки Энджи.
      Но он уснул, грезя о поцелуе, который не должен был повториться. Черт побери!
      Разъяренный и полный отвращения к самому себе, Сэм опустился на колени, чтобы посмотреть, велик ли урон, нанесенный полу. Потом он взобрался на лестницу, чтобы осмотреть пятна копоти, оставленные дымом на потолке, прежде чем открыть часы, лежавшие возле фонаря.
      Работая как проклятый, он смог бы закрасить эти пятна до рассвета. Но с полом не справился бы до прибытия своей команды. Впрочем, он сумеет заменить обгоревшие доски, и тогда не останется следов ночного происшествия. Никому не надо знать, что дом Драйфуса чуть было не сгорел, не проснись он вовремя.
      Мрачный, Сэм собрал краски, кисти и постелил тряпки на пол, чтобы на нем не осталось брызг. Он приладил фонарь, потом взобрался на лестницу. С завтрашнего дня он поставит на ночное дежурство двоих рабочих.
      Но сейчас он знал ответ. Осторожно расспросив людей, Сэм выяснил, что ни одна живая душа в округе не питала неприязни к преподобному Драйфусу. Один из городских советников настойчиво внушал ему: «Все любят и уважают, преподобного, Сэм, как и тебя».
      Но кто-то не любил и не уважал Сэма Холланда. И Сэм подозревал, что знает его. Он не мог себе представить, что ошибся или что для этой вражды есть иная причина. Вопрос теперь состоял в том, что делать.
 
      Энджи свела стирку к рутине. Сначала она ставила на плиту огромный котел с ветчиной и бобами, достаточный, чтобы хватило на два ужина, что освобождало ей два дня – для стирки и для глажки. Потом она принималась за стирку, полоскание, синьку, крахмаленье и развешивание белья для просушки. Если бы не чувство вины, то день стирки прошел бы на этот раз гладко.
      Стоя на солнце возле бельевой веревки и вытирая руки о передник, она смотрела прищуренными глазами на полог палатки Сэма. Ладно, она была готова признать, что он делал все возможное, чтобы помочь Дейзи. Он работал на строительстве дома Драйфуса по десять часов в день, потом еще по нескольку часов на своем участке, а каждую третью ночь проводил на дежурстве от полуночи до утра. Почему он это делал, она не знала, но он не отступал от этого правила. Под глазами Сэма обозначились круги тяжелой усталости. К тому же в последнее время он казался рассеянным. Несправедливо, что она осложнила ему жизнь, отказавшись стирать на него. Кроме того, то, что он был вынужден отдавать свои вещи в прачечную, стоило денег, которые можно было бы сэкономить и отложить на лечение Дейзи.
      Бормоча что-то невнятное, она вошла в его палатку и принялась со вздохом собирать его рабочую одежду и его чертово белье, носки и носовые платки. Она намеренно старалась не думать, пока стирала его нижнее белье, а потом развесила его таким образом, чтобы соседи не знали, что она изменила свои намерения. Устало вздохнув, Энджи вернулась на кухню, чтобы отстирать на доске его рабочую одежду.
      Она оставила его джинсовую куртку напоследок, потому что ее перед был покрыт черными пятнами и требовал особой обработки на стиральной доске. Но, когда она приступила к работе, черные пятна оказались дырами. Поднеся куртку к окну, она рассмотрела эти дыры при ярком освещении. Дыры были обуглены по краям.
      Обгоревшие участки ткани были довольно большими, а дыры слишком крупными и неровными, чтобы их можно было заштопать.
      Хмурясь, Энджи попыталась представить обстоятельства, при которых куртка Сэма могла быть так сильно повреждена. По-видимому, случился пожар. Но леди имели обыкновение мусолить городские сплетни в церковном дворе после службы, и ни одна из них ни словом не упомянула о пожаре. Сэм тоже ничего об этом не говорил.
      После минутного раздумья Энджи сняла передник, привела в порядок прическу, надела шляпу, перчатки и плащ на каждый день. Она собиралась кое-куда пойти по домашним делам, если закончит стирку рано, до прихода девочек из школы. Если она поторопится расплатиться с кредиторами и не станет мешкать, то успеет оплатить еженедельные счета, отправить письмо Питеру, забрать у сапожника новые башмаки для девочек, и у нее еще останется минут двадцать, чтобы заглянуть на стройку дома Драйфуса к Сэму.
      Подъем с Беннет-стрит на Голден-авеню был крутым, и она слегка запыхалась, когда добралась до строительной площадки. Ей пришлось остановиться передохнуть. Энджи заслонила рукой глаза и оглядела новый двухэтажный дом священника.
      Первой ее мыслью было, что жена преподобного будет в восторге от затейливой отделки и резных стропил, а также от широкой веранды в тени тополя. Но тотчас же пришла трезвая мысль, что Сэм – даровитый строитель. Дом был элегантным, крепким, и каждая его деталь была выполнена превосходно.
      Один из мужчин, красивших дом снаружи, спустился по приставной лестнице и перешел через дорогу.
      – Энджи? Что ты здесь делаешь? – Сэм улыбался, удивленный и польщенный.
      – Принесла тебе немного бобов с ветчиной, – ответила она, вынимая горшок с едой из своей матерчатой хозяйственной сумки. – Это на вечер. Когда ты пойдешь на свой участок, – добавила она, видя, что он удивлен. – О, чуть не забыла дать тебе ложку. Вот она.
      – Ты очень заботлива.
      Он принял от нее горшок с ужином, но глаза его были недоверчиво прищурены.
      – Я просто подумала: к тому времени, когда ты вернешься домой, я уже уберу со стола. – Она смущенно развела руками, лицо ее стало пунцовым. – Я знаю, что ты должен к этому времени проголодаться. Между обедом и ужином пройдет много времени.
      Подозрения Сэма улеглись, и в его глазах появились смешинки.
      – Тебе незачем оправдываться, если ты совершила добрый поступок и проявила внимание.
      – У тебя странное выражение лица. Будто ты подумал, что бобы отравлены или что-то в этом роде.
      – Я просто удивился. Вот и все.
      Конечно, с ней не все в порядке, если она питает слабость к мужчине в рабочей одежде и рубашке с рукавами, закатанными до локтей, подумала Энджи беспомощно, делая отчаянное усилие не краснеть и обмахиваясь рукой. Она смотрела на светло-золотые волоски, покрывавшие его руки с сильными мускулами, казавшиеся на солнце коричневыми. Потом ее взгляд переместился на прядь длинных темных волос и стягивавший их на затылке ремешок. Когда волнистая прядь волос, обрамлявшая щеку, стала казаться Энджи слишком волнующей, она опустила взгляд на молоток, придерживаемый петлей на его джинсовой одежде и свисавший с бедра.
      О Господи! Что с ней творится? Картинки, которые она тайно разглядывала в медицинской энциклопедии, дразнили ее воображение и оставляли ее с легкой и пустой головой без мыслей, близкой к обмороку.
      – Энджи? Ты в порядке?
      Схватив ее за локоть, он поддержал ее.
      Но ощущение его крепких пальцев на руке только усугубило ее состояние. Огненный электрический разряд пробежал по ее руке до плеча, и она дернулась от него.
      – Мне не следовало стирать твою одежду, – прошептала Энджи, Оказалось, что прикосновение к мужской одежде и белью может сотворить с женским воображением странные вещи. Но откуда ей было это знать?
      – Что?
      – Я выстирала твою одежду, – сказала она, уклоняясь от его руки.
      Ее подбородок тотчас же взметнулся вверх, а в глазах появился вызов, что не допускало никаких комментариев.
      Это лишило его дара речи. Он стоял перед ней, высокий, красивый. Под кожей его рук играли мускулы. От его проницательного взгляда по телу ее снова пробежал электрический ток, будто молния ударила в спину Энджи. У нее промелькнула мысль, что она, возможно, заболевает летней лихорадкой. Стоять так близко к нему было опасно – ей становилось то нестерпимо жарко, то ее начинал бить озноб.
      Она покачала головой, стараясь отогнать опасные образы, от которых у нее возникало ощущение, что она съела что-то не то.
      – Я пришла спросить о твоей куртке.
      Быстрый взгляд на его руки убедил ее в том, что на них ожогов не было – ни на загорелой коже предплечий, ни на шее.
      – Я собралась ее постирать, но куртка испорчена настолько, что ее уже не починить.
      Отвернувшись от Энджи, Сэм смотрел через дорогу на дом преподобного.
      – Сэм! Похоже, что это следы от пожара. Тебе грозила опасность?
      – Поговорим об этом сегодня вечером. Хочешь осмотреть дом?
      От бессилия и разочарования уголки ее губ опустились. Она хотела поговорить об этом сейчас же, немедленно. Но то, как упрямо стояли его ноги и как он скрестил руки на груди, убедило ее в том, что эта тайна останется неразгаданной, пока он не будет готов ответить на ее вопросы.
      – Мне бы хотелось посмотреть, – ответила Энджи, позволяя ему взять ее пакеты.
      Маляры, стоявшие на приставных лестницах, заулыбались ей и приподняли шляпы. Один из них ухмыльнулся и сделал знак Сэму, одобрительно подняв большой палец, и Энджи покраснела.
      Дом был замечательный, такой, в котором Энджи была бы счастлива жить сама. Молча она разглядывала узоры на обоях в гостиной, в столовых и спальнях, окна, украшенные драпировками, и полы, покрытые коврами. Большой пушистый папоротник в горшке, помещенный в глубокую оконную нишу, довершал картину. Это было совершенство.
      В просторной, полной воздуха кухне было место и для рабочего стола, и для стирки.
      – Это чудесный дом, Сэм, – сказала она с искренним восхищением. Энджи достаточно знала о строительстве, чтобы понимать, что дом построен хорошо, что в нем учтено все до мельчайших деталей.
      Сэм прислонился к дверному косяку, наблюдая за тем, как она осматривает кухонные шкафчики и полки.
      – Может быть, ты слышала о новом отеле у вокзала? В среду вечером там будет грандиозное открытие.
      Он редко говорил что-нибудь такое, чего она ожидала, но на этот раз Энджи была вся внимание и уловила в его речи некий намек.
      – Одна из леди упоминала на прошлой неделе об этом грандиозном открытии отеля, когда мы собирались вместе, чтобы заняться штопкой. Но туда будут пускать только по приглашениям.
      – Я приглашен. Хотела бы ты пойти? – Он неуверенно кашлянул и принялся водить носком ботинка по пятну краски на полу. – Там будут танцы и поздний ужин.
      Ее челюсть отвисла, и она уставилась на него.
      – Тилли Морган сказала, что туда съедутся люди из Денвера и Колорадо-Спрингс, что из местных приглашены только большие шишки, крупные чиновники.
      – Выходит, что я достаточно поработал в городских комитетах, если кто-то считает, что я большая шишка. – Его губы изогнулись в усмешке. – В частности, это моя заслуга, как и одного из моих комитетов, что построен общественный туалет возле бани. Так хочешь пойти на открытие отеля?
      В мыслях она уже лихорадочно копалась в чемодане, который еще не распаковывала, разглядывая свои платья – отвергая одно, одобряя другое.
      Потом она вопросительно посмотрела на Сэма:
      – А у тебя есть приличный костюм для танцев?
      Он, уязвленный, ответил ей укоризненным взглядом.
      – Когда надо, я умею собраться с силами.
      Она ответила неуверенным взмахом дрожащей руки.
      – Конечно, умеешь. Мне надо идти. Скоро придут девочки, и я должна быть дома.
      Танцы! Она никогда не ходила на танцы с мужчиной, без родителей и кого-нибудь из старших подруг или родственниц. Она никогда не танцевала с одним партнером два раза кряду, кроме отца. Никогда не флиртовала с мужчиной во время вальса. Ее статус замужней женщины без мужа обрекал ее на скучное стояние у стены. В тех редких случаях, когда муж или брат подруги приглашали ее ради приличия на танец, поведение Энджи было однообразно осмотрительным.
      – Я так понимаю, что ты пойдешь? – Сэм рассмеялся, видя в ее глазах растущее волнение.
      – О да, – ответила Энджи тихо. – Но постой! А девочки? – На мгновение она забыла о них. Они были еще слишком маленькими, чтобы их можно было оставить одних.
      – Может быть, Молли? Не думаю, что их с мистером Джонсоном пригласили.
      Сэм провел ее по дому и вывел на улицу, где они остановились лицом друг к другу.
      – Я рад, что ты пришла.
      По неизвестной причине она забывала, как он высок, если не оказывалась стоящей с ним рядом. Он был выше Питера Де Грута. И красивее, прошептал ей на ухо еле слышный предательский голосок. И он умел строить замечательные дома, которые будут стоять еще долго, после того как ее и Сэма не станет. Было что-то притягательное в людях, способных создавать нечто долговечное.
      – Я хотела поглядеть на твой дом.
      Ее брови удивленно поднялись, когда она осознала правдивость своих слов. Теперь ей стало ясно, что она не нуждалась в оправдании. Ему было приятно показывать ей свою работу. Его гордость была почти осязаемой. Она дотронулась до его руки и заглянула ему в глаза.
      – Ты талантливый строитель, Сэм.
      Даже ее отец должен был бы склониться перед правдой, если бы увидел этот дом.
      – Ладно. Увидимся дома. – Он был смущен и польщен ее похвалой.
      – Да.
      Она взяла покупки у него из рук, стараясь не коснуться своими затянутыми в перчатки пальцами его руки. Но Энджи чувствовала запах краски и солнца, исходившее от него тепло и особый мужской запах. От нее не укрылось, что он смотрит на нее как-то странно, подняв брови, будто увидел в ней что-то, чего не замечал прежде.
      – Новые башмаки для девочек, – объяснила она, поднимая тяжелый сверток.
      – Посмотрю на них позже.
      – О, я не это имела в виду. – Энджи умолкла, покачала головой и улыбнулась. Их разговор принимал такой характер, как много лет назад, когда они не могли просто сказать друг другу «прощай». – Ты будешь дома ко времени, когда девочки улягутся спать, чтобы подоткнуть им одеяла?
      Он кивнул, внимательно разглядывая ее поднятое к нему лицо.
      – Тогда и поговорим.
      Оказавшись на середине улицы, Энджи осознала, насколько опаздывает. Двадцать минут, которые она выделила на этот визит, давно истекли. Люси и Дейзи будут недоумевать, куда она подевалась, потому что это был первый случай, когда ее не оказалось дома к их возвращению из школы. Энджи поспешила вниз по склону холма.
      Она ворвалась в дом и почувствовала облегчение, увидев обеих девочек сидящими за кухонным столом.
      – Я принесла ваши новые башмаки, – сказала она торжествующе. – Давайте…
      И тут она заметила, что они не одни. Женщина, сидевшая с ними, будто оцепенела, но не повернула головы. Энджи заметила, какими неподвижными казались ее плечи и белый локон, выглядывавший из-под дорогой серой шляпы.
      Люси подняла лицо, лишенное всякого выражения.
      – Бабушка Гаунер приехала навестить нас.
      Мать Лоры. Энджи показалось, что из ее груди вышел весь воздух.

Глава 10