Пока ты со мной

      – Благослови, Господи, маму, и папу, и бабушку, и дедушку, – сказала Дейзи настолько громко, что Энджи в кухне услышала ее. – И Энджи, – добавила она с вызовом.
      Энджи легко могла представить, как она одарила Люси вызывающим взглядом. Молитва Люси, разумеется, не включала Энджи. Ну что же! Хоть крохотный успех, маленький шаг вперед. Она почувствовала, что польщена, как ни нелепо это было, тем, Что чуть продвинулась на пути сближения с Дейзи.
      После того как Сэм закрыл за собой дверь спальни, он достал из ледника бутылку пива и вопросительно посмотрел на Энджи. После краткого замешательства она кивнула, и он открыл две бутылки. Как будто они договорились заранее, Энджи сняла с крючка шаль, они вышли на воздух и уселись на ступеньке крыльца. Вечер был прохладным и напоен ароматом сирени и запахом древесного дыма. Над Беннет и Майерс-стрит сиял свет уличных фонарей, и время от времени с той стороны Энджи слышала крики. Обычно звуки вечернего веселья не разносились так далеко. По соседству с ними царила тишина, нарушаемая время от времени только гудением насекомых и тихими голосами обитателей близлежащих домов.
      – Я рада, что ты пришел домой, – сказала Энджи, когда молчание, воцарившееся между ними, начало ее угнетать. – Я знаю, как много это значит для девочек. – Впрочем, и ей было приятно заканчивать вечер беседой со взрослым человеком.
      – Я пришел повидать девочек перед сном не потому, что ты намекнула мне об этом, – сказал Сэм, поднося к губам бутылку с пивом.
      – Конечно, не поэтому. Боже сохрани тебя оттого, чтобы последовать хоть одному моему совету.
      Она подняла глаза к темным очертаниям его палатки.
      – У меня была еще одна причина вернуться домой пораньше. Отдать тебе вот это. – Он постучал конвертом по ее плечу.
      – Что это? – Конверт показался ей увесистым.
      – В нем сто долларов. На прошлой неделе мне подфартило и удалось продать немного высокосортной руды. Получил за нее деньги. Удержал из них только десять долларов.
      Она повернулась на ступеньке, лицо ее было хмурым. Он это отлично видел в мягком свете лампы, падавшем из кухни.
      – Почему ты удержал десять долларов?
      – Оставил на праздник в «Башмачке».
      Его лицо оставалось в тени, но Энджи видела, как его брови сошлись в одну линию, и в его тоне она услышала нечто похожее на извинение или оправдание.
      – Иногда мужчина должен отпраздновать везение, каким бы маленьким оно ни было.
      – Сэм, в банке, куда мы откладываем деньги на операцию, всего пятьдесят центов, и столько же в банке, где лежат деньги на развод.
      – Нет, на операцию накоплено шестьсот пятьдесят долларов, потому что я добавлю к этим пятидесяти центам и свои сбережения.
      – Но десять долларов на бракоразводный процесс было бы хорошим началом.
      – Я только что отдал тебе сто долларов, – сказал он резко. – Можешь положить их в свою чертову банку, если хочешь.
      Она размышляла о деньгах, запрокинув голову так, чтобы видеть звезды.
      – Есть еще швея, и обеим девочкам нужны новые башмаки и перчатки, а также новые шляпы и сумочки. Но я могла бы большую часть денег отложить на операцию или уплатить кое-какие из твоих долгов.
      Она бы охотно положила эти сто долларов в банку, где хранила деньги на бракоразводный процесс, но не могла этого сделать.
      – Это тебе решать. Итак, что ты делала сегодня? – спросил он, будто у нее был широкий выбор занятий и развлечений и ее рутинные дела могли представлять хоть какой-нибудь интерес.
      – Все, что обычно. – Это означало стряпню, чистку, уборку, снова приготовление пищи, поход в город за ламповым и сливочным маслом и опять стряпню. – Эбби Мюллер задержала меня, чтобы предложить несколько водосборов и диких люпинов, чтобы я могла посадить их перед домом.
      – Хорошо. – Он вертел в пальцах бутылку с пивом. – Передний двор весь зарос сорняками.
      – Послушай, – сказала она резко, стремительно поворачиваясь лицом к нему. – Надо сделать очень многое. Я не могу сделать все сразу. Я займусь передним двором, когда найду для этого время.
      – Черт возьми, Энджи, я вовсе не собирался критиковать тебя. Понимаю, как нелегко войти в семью и жизнь, к которым ты не привыкла. – Поколебавшись, он добавил: – И ты справляешься с этим хорошо.
      Гневная реплика замерла у нее на губах: радостное изумление было слишком велико. Впервые с момента ее приезда он похвалил ее. Энджи потеряла дар речи. Как и в случае с Дейзи, упомянувшей ее в своей молитве, она почувствовала, что благодарность ее чересчур велика и потому тяготит ее и раздражает.
      – Благодарю тебя, – ответила она наконец.
      Потом выпрямилась, расправила плечи и рассказала ему о своем разговоре с его дочерьми и о проделке Люси с якобы гремучей змеей.
      Сэм рассмеялся, и от этого глубокого и искреннего смеха Энджи захотелось и самой улыбнуться.
      – Девочка могла бы стать актрисой. – Ее улыбка потускнела и сменилась выражением озабоченности. – Ты считаешь нормальным, что маленькие дети интересуются вопросами смерти?
      – Конечно. – Он пожал плечами. – Разве тебя в их возрасте они не интересовали?
      – Не помню, – ответила она медленно. – Но я знаю, что они думают о Лоре, и боюсь сказать что-нибудь невпопад и неподобающее.
      – Может быть, и не думают. Всего несколько недель назад двое шахтеров умерли в забое. Я готов поспорить, что девочки слышали в школе об этих смертях.
      – Уверена, что они думали о Лоре.
      – Тяжело потерять мать в их возрасте. – Голос Сэма в темноте прозвучал мягко. – Когда они задают мне вопросы, я стараюсь быть с ними честным. Я вовсе не изображаю их мать святой с сиянием вокруг головы. Но я не хочу, чтобы они забыли ее.
      В понимании Энджи слова «святая» и «сияние» не вязались с обликом Лоры. Она отхлебнула холодного пива и усилием воли попыталась изгнать охватившее ее напряжение. В обществе Сэма Энджи ощущала, будто все ее тело становилось сплошным ожиданием. Но к чему стремилось ее тело, она не знала сама. Ждала ли она новой ссоры? Нового спора по поводу явного несогласия? Или нового прикосновения? Нового поцелуя?
      Нет, она не ожидала следующего поцелуя, твердо решила Энджи. Ни один из них не хотел этого.
      – Это хороший знак, что тебе немного повезло? – спросила она после долгого молчания. – Значит ли это, что ты можешь сорвать большой куш?
      В ответ он только пожал плечами. От него исходил запах мыла и земли. И, почувствовав тепло его колена возле своего плеча, она чуть отодвинулась. Никогда в жизни она не ощущала близость мужчины так явственно и остро. Нередко к концу дня Энджи испытывала изнеможение, оттого что уж очень много думала о Сэме Холланде.
      – Найти породу, имеющую высокое содержание золота, еще ничего не значит, – пояснил он. – Это может стать и большим разочарованием, и означать, что ты близок к успеху.
      Покончив с пивом, Сэм поставил бутылку на ступеньку.
      – Синдикаты хапают заявки направо и налево, но они не заинтересованы в тех местах, которые не обещают верного успеха, где руда не дает хороших и долгосрочных перспектив. А если анализ подтверждает ее высокое качество, они платят по пятьсот долларов за тонну руды, а то и больше.
      – Я ничего не понимаю в горном деле, – сказала Энджи, хмурясь и пытаясь уследить за его мыслью. – А что, собственно говоря, за дело синдикатам до всего этого?
      – Если бы я нашел хорошее месторождение, то продал бы его синдикату для дальнейшей разработки.
      Это ее смутило.
      – Не можешь же ты просто отдать свое богатство? Почему не сохранить прииск для себя?
      – Чтобы вести разработки, потребуется целое состояние. Сильванит – это руда, и она не лежит на поверхности. Для того чтобы ее добыть, надо копать глубоко. А это означает шахту с подъемником, то есть команду горняков, способных долбить твердую породу. Потом пришлось бы покупать лес для креплений, насосы и уголь для откачки воды из шахты. И еще дорогое оборудование. К тому же надо оплачивать транспортировку породы в места ее обработки и платить за дробление и извлечение руды. Обычному человеку, такому, как я, эти расходы не потянуть.
      Энджи не имела об этом ни малейшего понятия.
      – А какую цену заплатил бы за богатое месторождение синдикат?
      – Ну, это зависит от многих обстоятельств. Эл Джордан получил за месторождение Нобби-Хилл более ста тысяч, но Эл углубился на двадцать футов и прокопал несколько коридоров. И руда, которую он получил, была высшего качества. Клинк Уильямс продал свою заявку за шестьсот долларов. У него и были-то всего грязная яма и карман с породой, после проверки которой аналитик воскликнул: «Эврика!» Это была руда с самым высоким содержанием золота, какую только кто-либо видел за целый год.
      – Тогда почему он продал заявку всего за шестьсот долларов?
      – Потому что никто не знает, что позади кармана, а синдикат может себе позволить потерять шестьсот долларов, если сильванит истощится. Клинк Уильямс рассудил, что шестьсот долларов в руке лучше, чем ничего, если карман окажется аномалией. – Сэм снова пожал плечами. – Жена Клинка хочет домой в Огайо, и шестьсот долларов дают им возможность уехать туда.
      Энджи задумалась над его словами. Этого она не ожидала.
      – На что ты надеешься, Сэм? Чего ждешь от будущего?
      – Я хочу иметь дом в Денвере поблизости от хорошей школы для моих девочек, – ответил он не колеблясь. – Я хочу, чтобы они учились в таком месте, где школьники не обсуждают туалеты потаскушек. И я хочу, чтобы у нас был дом больше, чем у твоего отца.
      Ее это поразило, но она решила, что не должна удивляться. Прошлое все еще имело власть над ними обоими.
      – А как насчет дома, где живут родители Лоры? От Молли я узнала, что у них особняк. Ты представляешь свой будущий дом таким же?
      – Герб Гаунер разбогател всего пару лет назад, в дни, когда миллионеры встречались так же часто, как оленьи клещи, – покачал головой Сэм. – Но Лора уже была взрослой и выпорхнула из гнезда до того, как Гаунеры переехали в Колорадо-Спрингс и построили особняк. – Он посмотрел вниз на запрокинутое лицо Энджи. – Герб Гаунер, черт возьми, ненавидит меня по нескольким причинам, но не за то, что я не богат.
      Горло Энджи обожгло, как огнем.
      – Мой отец умер, Сэм. Пора уж прекратить с ним полемику. Ты ничего не должен доказывать ни ему, ни в память о нем.
      – Это только часть вопроса. Главное, я должен добиться успеха ради себя самого. Я подвел двух женщин и не хочу испортить жизнь двум маленьким девочкам. – Он опустил голову. – Я хочу, чтобы они жили в доме с настоящей гостиной, ходили в приличную школу, а потом поступили в колледж, если таково будет их желание. Чтобы у них был платяной шкаф, набитый воскресными нарядами.
      Чтобы они росли милях в ста от ближайших приисков. Когда придет время и у них появятся ухажеры, я не желаю, чтобы у дверей выстраивалась очередь из старателей. Жить в старательском лагере слишком тяжело для женщины.
      – А как насчет тебя? Ты женишься снова? – спросила она тихо.
      Он рассмеялся, и это был короткий и жесткий звук.
      – У меня и так хватает родственников. А уж тебе, как никому другому, известно, что я не гожусь в хорошие мужья. Я никогда не делаю и не говорю ничего как следует.
      По правде говоря, она не знала, каким мужем мог быть Сэм, потому что их брак так и не стал настоящим. Из того, что он сказал, и намеков, которые обронила Молли, Энджи поняла, что Лора была вполне счастлива. Но не стоило думать о Сэме как о настоящем муже.
      Энджи вылила остатки пива на землю у крыльца.
      – Одно меня удивляет. Если Гаунеры богаты, почему они не предложили оплатить операцию Дейзи?
      Сэм сжался, будто окаменел, и откинул плечи назад. Его душил гнев.
      – Они сказали Лоре, что заплатят за операцию Дейзи, если она оставит меня, – ответил он с горечью. – Я не осуждаю их за то, что они не хотели, чтобы их дочь жила с женатым мужчиной. Но я не одобряю их попытку использовать Дейзи и свои деньги, чтобы манипулировать дочерью. Я осуждаю их нежелание помочь внучке.
      Энджи всматривалась в его лицо, стараясь в темноте разгадать его выражение.
      – Это несправедливо, – согласилась она.
      Должно быть, Лора слишком любила Сэма, раз предпочла остаться с ним, вместо того чтобы помочь дочери. Впрочем, возможно, Лора верила, что Сэм найдет средства, у нее останется мужчина, которого она любила, и они смогут помочь девочке.
      – Но ведь Лоры больше нет. Почему Гаунеры не появляются теперь?
      – Они выдвинули новое требование: я должен отдать им детей, согласиться на их опекунство. Тогда они готовы взять на себя заботу об операции Дейзи.
      Он встал с места и сделал несколько шагов за спиной Энджи. Потом остановился во дворе возле бельевой веревки, запрокинул голову и посмотрел на звезды.
      – Не проходит и дня, чтобы я не страдал от сознания своей вины. Дейзи можно было бы сделать операцию уже на следующей неделе. Все, что я должен был бы предпринять, это собрать их вещи и доставить девочек Гаунерам в Колорадо-Спрингс.
      – О, Сэм!
      – Я не могу этого сделать. Я не отдам их, пока меня не вынудят.
      Она смотрела, как он меряет шагами двор, пока его темная фигура не слилась с чернотой палатки. Потом он вынырнул возле куста сирени.
      – Что это значит: пока тебя не вынудят?
      – Помнишь, ты спрашивала меня о Марше Коллинзе? Марш – мой поверенный. После смерти Лоры Герб и Винни потребовали, чтобы им предоставили право опекунства над девочками. Они не поддерживали отношений с Лорой больше года, даже не появились, когда она умирала. Они едва знают девочек. Но вот после смерти Лоры они появляются и требуют отдать им ее дочерей.
      – Продолжай, – настойчиво попросила Энджи, когда он замолчал.
      – Я не согласился, и Гаунеры возбудили против меня дело. Марш Коллинз не слишком-то хороший поверенный, не лучший даже в Уиллоу-Крик. Но он не требует с меня слишком больших денег за свои услуги. И когда оказалось, что я могу потерять своих девочек, Марш предложил план, способный удовлетворить обе стороны.
      Энджи поплотнее закуталась в шаль и изо всех сил напрягала зрение, чтобы видеть его в темноте.
      – И что это за план?
      – Результат будет зависеть от операции Дейзи. Гаунеры настаивали на том, что я не подхожу, потому что не мог обеспечить ей хирургическую помощь, а они могли бы это сделать. Марш возражал, говоря, что уже почти зима и потому это самое неподходящее время для строительных работ, но весной я смогу набрать денег на операцию Дейзи. И Гаунеры согласились дать мне год. Тем не менее они считают, что смогут отобрать у меня девочек. А я надеюсь, что смогу набрать денег на операцию до первого октября.
      – Ты имеешь ввиду ближайший октябрь?
      Она тотчас же решила, что заплатит за новые воскресные платья для девочек, а то, что останется от ста долларов, положит в баночку с деньгами, предназначенными для операции.
      – Так или иначе, операцию Дейзи сделают. Вот главное и единственное, что есть хорошего во всей этой истории.
      – Так ли это, Сэм? – Подавшись вперед на своей ступеньке, Энджи старалась разглядеть в сгущающейся темноте лицо Сэма. – Да, важнее всего, чтобы сделали операцию Дейзи и привели в порядок ее ногу. Но нужно, чтобы девочки остались со своим отцом. Как Гаунеры могли здоровье и счастье девочек ставить в зависимость от того, уйдет от тебя Лора или нет? Как они могут откладывать операцию, в которой Дейзи так нуждается? Им нельзя позволить растить твоих дочерей! – Она вся дрожала от гнева.
      Она ощутила его удивление в наступившем молчании, потом он заговорил:
      – Они завяжут моих дочерей узлом, они заставят их страдать от чувства вины, как Лору. Может быть, они и не собирались этого делать. Возможно, они считают, что так думают все родители. Но Лора мучилась оттого, что не могла им угодить, что не сумела сделать их счастливыми, что все, что она делала, они не одобряли. Я не хочу, чтобы мои девочки испытывали то же самое.
      Октябрь. Она ощутила тяжесть ответственности на своих плечах.
      – Сэм, сможешь ли ты отложить из своих заработков столько, чтобы заплатить за операцию в октябре?
      – Это возможно, – сказал он. Голос его, прозвучавший в ночи, показался ей резким и жестким. – Но маловероятно. Если в течение нескольких месяцев мы будем питаться одними бобами, а мои кредиторы отсрочат требования по выплате долгов, если мне не придется платить рабочим за дополнительное время. Черт возьми, Энджи, я не знаю! Каждый раз, когда я делаю шаг к этой цели, случается что-то, препятствующее мне и оттесняющее меня назад. – В его голосе прозвучала безнадежность.
      Например, как жена, вдруг свалившаяся ему на голову и теперь сидевшая на ступеньке крыльца. Неудивительно, что его не обрадовала новость о том, что он должен содержать ее.
      – Вся моя надежда на то, что я найду золото.
      – Есть еще кое-что, вызывающее у меня недоумение, – сказала Энджи, с трудом переводя дух. – Почему ты должен переплачивать строителям за сверхурочную работу? Ты владеешь строительной компанией? Эти люди работают на тебя?
      Если бы Сэму не приходилось платить за сверхурочную работу, они могли бы откладывать больше денег на операцию. Энджи ждала.
      – Сэм?
      – Я объясню, но не сейчас. Ладно? Сейчас мне необходимо пойти на Голд-Хилл и немного помахать киркой.
      – Сейчас? – От удивления она захлопала глазами. – Ведь уже около десяти вечера.
      – Не начинай!
      – Не начинать? – Ее брови взметнулись, потом сошлись в одну линию. – Ты о чем?
      – Не приводи мне дюжину причин, почему я не должен ходить, в салун или работать на своем участке допоздна, почему я должен оставаться дома вместо того, чтобы дежурить возле дома Драйфуса.
      – Дежурить возле дома Драйфуса? Я не понимаю, о чем ты говоришь.
      Она даже не знала, что бывали случаи, когда он не ночевал в своей палатке. Стоя, она цеплялась за свою шаль и смотрела, как он двигается в свете, падающем из двери кухни.
      – Если ты здесь не ночуешь, ты должен предупреждать меня!
      – Почему? Какое тебе дело, где я провожу ночь?
      Он не отрывал от нее взгляда, но его глаза прятались в тени. Энджи понимала, что он зол на Гаунеров, на судьбу, на самого себя. Но гнев его изливался на нее. И этот гнев вызывал ее недовольство.
      – Мне нет дела до того, где ты проводишь ночь, – ответила Энджи резко. – Ты мог бы проводить свои ночи в «Старом доме» в обществе мисс Лили и ее товарок, и это бы меня ничуть не задело. Но я хотела бы знать твои планы на ночь. На всякий случай. Мало ли что может случиться?
      Внезапно Энджи осознала, что ее гнев сродни любовному возбуждению и желанию. Кровь бросилась ей в голову. Между ней и Сэмом возникло такое же напряжение, как в случае, когда он ее поцеловал. Ее глаза теперь были прикованы к его рту, она ощущала комок в горле и слабость в ногах. Проследив за направлением его взгляда, она поняла, что ее фигура, ее талия и бедра отчетливо выделяются в свете, падающем из кухни. Она сказала себе, что ей следует уйти, но не могла сдвинуться с места.
      По сжатым челюстям Сэма пробежала судорога.
      – Знаешь, иногда я чувствую, будто женат по-настоящему, – процедил он тихо сквозь зубы. – Мы видимся через день, ссоримся все время, и между нами нет сексуальных отношений.
      Сэм повернулся, шагнул в сторону и исчез в темноте.

Глава 9

      – Могу я говорить откровенно, миссис Холланд?
      – Будьте любезны, – сухо отозвалась Энджи. Ей был неприятен мрачный взгляд, который сапожник бросал на кайму юбки Дейзи с той минуты, как они вошли в мастерскую. Она могла понять профессиональный интерес мистера Кравица. Но его чрезмерное внимание к увечью девочки и то, как он воззрился на нее, нервировало Дейзи и причиняло ей боль. Она остро чувствовала свою ущербность и пыталась укрыться за юбками Энджи.
      – Что касается маленькой леди, то лакированные каблуки и лайковый верх – бессмысленная трата моего мастерства и ваших денег.
      Это объяснялось просто: Дейзи при ходьбе делала упор на щиколотку и, следовательно, должна была смять лаковый каблук и опираться на мягкий верх.
      – Лучше было бы выбрать прочную крепкую кожу. Энджи выпрямилась. Дейзи прижималась к ее боку, будто хотела исчезнуть.
      – Нам, мистер Кравиц, нужны башмаки на каждый день и воскресная обувь.
      – Понимаю. Но маленькая мисс поцарапает лак и…
      – Я это понимаю.
      Она уперлась холодным взглядом в лоб мистера Кравица, как раз между его глазами. Ее тон, поза, осанка и ледяное выражение лица – все это давало ему понять, что оскорбительная дискуссия окончена. Как он смел намекать на то, что Дейзи должна обходиться каждодневной обувью в воскресенье?
      – Деньги ваши, – сказал мистер Кравиц, пожимая плечами.
      – Как любезно, что вы это поняли. Может быть, теперь продолжим?
      Смерив Энджи проницательным взглядом, Кравиц поманил Люси, стоявшую у окна и смотревшую на пробку из экипажей, образовавшуюся на Беннет-стрит.
      – Если вы, молодая леди, сядете, я сниму мерку с ваших ног.
      Дейзи потянула Энджи за рукав и подняла на нее глаза, полные мольбы:
      – Я не хочу новых башмаков. Пожалуйста, не заставляй меня. – Слезы унижения сдавили ей горло.
      Правильный ответ не сразу приходил в голову Энджи, когда у нее возникали сложности с девочками. Конечно, она понимала, почему оскорбленная Дейзи так сжималась под взглядом чужого человека и не хотела показывать ему искалеченную ногу. Дейзи и Энджи-то до сих пор не позволяла на нее смотреть. Но как сшить Дейзи новые башмаки, если сапожник не сможет снять мерку с ее ног?
      – Сначала снимите мерку с Люси, – распорядилась Энджи, обращаясь к Кравицу, потом подошла к большому окну, выходившему на улицу.
      Беннет-стрит поджаривалась на солнце, окутанная облаками пыли и размельченного до состояния пудры, конского навоза. Сплошным потоком по ней двигались телеги, коляски и всадники. Энджи с трудом могла прочесть надписи на вывесках лавок в дальнем конце улицы из-за транспорта и пыльной дымки.
      В отличие от лавок и магазинов Чикаго в Уиллоу-Крик бизнес не был сгруппирован в одном месте. С одной стороны от мастерской сапожника размещалась мастерская седельника, а с другой – возвышалось здание отеля. Рядом с, конюшнями держал свою лавку бакалейщик. Пункты анализа руды испещряли ландшафт. Там и тут, как грибы, вырастали салуны, в одном месте рядом с больницей, в другом – возле магазина дамской одежды. Одна лавка скобяных товаров располагалась на Голден-авеню, другая – на противоположном конце города в конце Майерс-стрит. Энджи немогла понять причин такой странной застройки города.
      – Энджи? – прошептала Дейзи.
      – Я думаю об этом.
      – Я сделаю все, что ты скажешь, если ты не станешь меня заставлять снимать мерку.
      Энджи вздохнула и принялась теребить пальцы своих перчаток.
      – У тебя есть еще одна пара башмаков дома?
      – Да, есть старые.
      – Ладно. Снимай башмак.
      Встав на колени, она смотрела в полные слез глаза Дейзи.
      – Мы оставим твой башмак у мистера Кравица.
      – Зачем?
      – Вместо того чтобы снимать с тебя мерку, мы попросим его использовать твой башмак в качестве образца. Но тебе придется идти домой в одних чулках. Тебе нравится такой план? – Улыбаясь, она заправила прядь пепельных волос за ухо Дейзи.
      – О, благодарю тебя! – Дейзи закрыла глаза и прижалась лбом к плечу Энджи.
      Энджи взяла в руки искореженный поношенный башмак Дейзи и передала его мистеру Кравицу.
      – Я хочу для обеих девочек по паре лаковых праздничных башмаков с лайковым верхом и по паре башмаков на каждый день. Для Дейзи вы используете в качестве образца вот этот башмак. Только новый сделайте чуточку больше.
      Кравиц поднял глаза от ног Люси, с которой снимал мерку, и нахмурился:
      – Чуточку больше? Так не пойдет, миссис Холланд. Мне нужна точная мерка. Особенно в этом случае.
      – Нет, с этим мы согласиться не можем, – ответила Энджи вежливо, но твердо. – Если новые башмаки не вполне подойдут, я принесу их назад и придется подгонять их до тех пор, пока они не окажутся впору.
      Кравиц целую минуту выдерживал ее взгляд, потом воздел руки вверх. Энджи распознала признаки капитуляции.
      – Ладно, пока все. Сколько стоят две пары нарядных башмаков и на каждый день?
      Он разглядывал странного вида деформированный потрепанный башмак, который держал в руке.
      – Башмаки на заказ по специальной мерке стоят пять долларов за пару. Для этой молодой леди башмаки будут стоить по два доллара пятьдесят центов за пару.
      Каменное выражение его лица не допускало возражений.
      – Это грабеж, – хмуро огрызнулась Энджи. – Пошли, девочки.
      Дойдя до двери, она обернулась, испепеляя сапожника взглядом. Глаза ее были жесткими, как черные камни.
      – Когда башмаки будут готовы?
      – Через неделю, если считать с завтрашнего дня.
      – Это неприемлемо, – возразила Энджи. – Башмаки должны быть готовы к послезавтрашнему дню.
      – Я не смогу.
      – За те деньги, что я вам плачу, вы изготовите их к тому дню и часу, которые я вам назову. И я называю этот день – послезавтра! – Она смотрела на него яростными прищуренными глазами, лицо ее раскраснелось, серьги покачивались от негодования. – Я даю вам лишний день. Мне бы хотелось получить башмаки раньше.
      Упрямое выражение ее лица говорило само за себя. Было яснее ясного, что она хочет сказать: попробуйте этого не сделать, и я вам ни черта не заплачу.
      Высоко подняв голову и вздернув подбородок, Энджи выплыла на тротуар и повернула к магазину дамских товаров.
 
      – Это слишком тяжело, – пробормотала Люси, опустив голову. – Сначала ты спорила со швеей, а теперь с мистером Кравицем, и Дейзи приходится идти домой по Беннет-стрит в одних чулках. Неужели завтра она пойдет в школу босиком? Я бы просто умерла на ее месте.
      – У Дейзи есть пара старых башмаков, которые она сможет надеть в школу.
      Она бросила недовольный взгляд на Люси. Терпению ее приходил конец.
      – Мне жаль тебя затруднять, но все же смотри по сторонам, чтобы тебя не затоптали люди, выходящие из магазинов.
      Люси надула губы.
      – Ты еще должна заплатить миссис Хутсн и мистеру Кравицу.
      – Но миссис Хутен согласилась использовать пуговицы и украшения, а мистер Кравиц сошьет вам башмаки к послезавтрашнему дню. Надеюсь, за свои деньги я получу соответствующие услуги. Если тебя это смущает, выходи замуж за богатого человека.
      Энджи отточила зубки еще в Чикаго, пользуясь услугами чикагских торговцев, и из своего опыта извлекла несколько универсальных истин. Скромность и вежливость никогда не ценились этими людьми. Давным-давно она выбежала из комнаты, вместо того чтобы добиться своего. Но у нее было десять бесконечно долгих лет на размышление.
      Она наблюдала за Люси, когда они покупали перчатки, сумочки и новые носовые платки. Если Энджи одобряла какой-нибудь аксессуар или предлагала его купить, Люси тотчас же отвергала его. Если Энджи тяготела к какому-нибудь прилавку и направлялась туда, Люси немедленно двигалась в противоположном направлении. Что было еще хуже, они, казалось, развязали подпольную войну за внимание Дейзи. Полная сомнений и смущенная, Дейзи следовала за Энджи, а потом, опомнившись, бросалась на зов Люси и снова возвращалась к Энджи, прежде чем Люси успевала оттащить ее в сторону. Наконец она зажмурилась и ударилась в слезы.
      Люси бросила взгляд в проход и сказала:
      – Смотри, что получилось из-за тебя.
      – С этим покончено, – мрачно ответила Энджи.
      Она набрала вещей, которые, по ее мнению, были им необходимы, сделав выбор за девочек, и понесла их к прилавку. И предоставила Люси утешать Дейзи, не будучи уверенной, что это правильное решение, а не наискорейший способ покончить с конфликтом.
      Ни одна из них не произнесла ни слова, пока они не оказались дома. Энджи положила покупки на кухонный стол.
      – Я надеялась, что этот поход по магазинам будет приятным. Сожалею, что так не получилось.
      Хуже всего было то, что она не знала, почему вышло именно так. Что она сказала или сделала не так?
 
      – Надень свои старые башмаки, и мы пойдем гулять, – распорядилась Люси.
      Ожидая сестру, она смотрела, как Энджи снимает шляпу и перчатки, потом складывает свою летнюю накидку.
      – Папочка любил мою маму, – сказала она внезапно.
      Энджи смотрела на ее вызывающе выпяченный подбородок и гневно скривленный рот. Потом принялась развязывать пакеты.
      – Уверена, что он ее любил.
      – Я много раз видела, как они целовались.
      Ее пальцы неуверенно ощупывали веревочки, стягивавшие пакеты, потом она овладела собой, и руки ее задвигались твердо.
      – Это мило.
      – Тебя он не целует.
      Отвернувшись от Энджи, она крикнула сестре, все еще остававшейся в спальне:
      – Ты готова наконец?
      Дейзи Выбежала из спальни и побежала к парадной двери, неуклюже покачиваясь из стороны в сторону.
      – Подожди минутку, – крикнула она Люси.
      Она вернулась в дом с охапкой водосборов, которую застенчиво и безмолвно сунула в руки Энджи. Потом побежала к задней двери, крича, чтобы Люси поторопилась.
      Энджи недоуменно глядела на цветы, посаженные ею самой на переднем дворе только сегодня утром. Где-то в груди у нее начиналась странная боль.
      Каждую третью ночь Сэм дежурил от полуночи до утра на строительной площадке возле дома Драйфуса. Самым тяжелым было бодрствовать в тихие часы ночи, когда начинали сказываться длительный недосып и усталость. Ночь казалась нескончаемой.
 
      Подавив зевок, он поднял фонарь, чтобы осмотреть штукатурку на стенах новой гостиной преподобного. Работа Рэйфа была выше всяких похвал. Ни он, ни один из его рабочих не жили в роскошных домах, но они знали, как построить такой дом, с гордостью подумал Сэм. А уж дом священника был работой высшей пробы. На дверях были даже наличники и притолоки с вырезанными на них розочками. Отделка дома близилась к концу. Скоро начнется покраска, и в начале следующей недели они уберут мусор со строительной площадки.