Пока ты со мной

      – У них ведь есть бабушка с дедушкой. Разве не так? – нахмурилась она.
      – Откуда ты знаешь? – Сэм застыл на месте и устремил на нее пристальный взгляд.
      – Молли сказала, что родители Лоры живут в Колорадо-Спрингс.
      – Черт возьми, как я только что сказал, я их единственный родственник.
      Он поднялся и теперь смотрел на нее сверху вниз, и взгляд его стал холодным.
      – Я и не представлял, что Молли Джонсон так много болтает.
      – Молли – друг. Она только старается помочь.
      Энджи тоже встала, и теперь их разделял всего фут пространства. Он вдыхал аромат роз, исходивший от ее кожи, и запах крахмала от блузки. Если бы он опустил глаза, то мог бы увидеть, как поднимается и опускается ее грудь и какая тонкая у нее талия.
      Неизвестно откуда явилось воспоминание о том, что он трижды поцеловал ее. Два раза в день их свадьбы. И один раз до того. Это были жесткие, страстные поцелуи с сомкнутыми губами, поцелуи двух неопытных людей, едва расставшихся с детством.
      – Ты когда-нибудь целовала кого-нибудь, кроме меня? – спросил он вдруг.
      Ее щеки зарделись ярким румянцем.
      – Конечно, нет!
      – Это очень плохо.
      Открытие, только что сделанное им, что он был единственным мужчиной, которого она целовала, воскресили в памяти все зря потраченные годы. Ей было двадцать шесть лет, и она была замужней девственницей, которую никто никогда не целовал по-настоящему. Неудивительно, что она почти всегда была не в духе.
      – Я сожалею, Энджи.
      Он и прежде говорил это, но сейчас его слова не были пустым звуком. Жизнь была к ней неласкова. Он покачал головой:
      – Много лет назад мы были так молоды. Так чертовски молоды!
      Из ее глаз исчезла вся воинственность, и она порывисто села.
      – Как мы могли вообразить, что достаточно взрослые для брака?
      Из ее груди вырвался вздох, и на мгновение она закрыла глаза.
      – Теперь поздно, Сэм. Давай не будем говорить о прошлом. Это только разозлит нас обоих.
      Он согласно кивнул и попытался отогнать мысль о том, что было бы, если бы она уехала с ним на Запад много лет назад. Были бы они счастливы? В такую ночь, как сегодня, стали бы они бросать нетерпеливые взгляды на дверь спальни? Все это были пустые мысли.
      – Спокойной ночи, Энджи.
      Он уже дошел до двери кухни, когда она окликнула его.
      – О, я должна тебе напомнить. Будь готов утром к половине десятого.
      – Готов к чему?
      – Чтобы отправиться в церковь.
      Оглянувшись через плечо, она подняла бровь и скользнула взглядом по его джинсовому костюму и рабочей рубашке.
      – Думаю, что сначала ты захочешь пойти в баню.
      Обычно в церковь девочек водила Молли. В тех случаях, когда они туда ходили. Но едва ли он мог отказаться от этой обязанности, после того как Энджи почти открыто обвинила его в пренебрежении родительскими обязанностями. Он тотчас же понял, что нет возможности провести воскресное утро на Голд-Хилл, работая на своем участке. Чертыхнувшись сквозь зубы, он хлопнул дверью. Потом повернулся и снова вошел в кухню.
      – Мой костюм и парадные башмаки в твоей комнате.
      – Я их приготовлю завтра утром, – кивнула она.
      – Ты многое изменила, – сказал он через минуту.
      Пахнут ли розами ее волосы? Стали ли ямочки, появлявшиеся при улыбке на каждой ее щеке, глубже? Впрочем, теперь он не знал, улыбается ли она когда-нибудь вообще.
      – Я вовсе не собиралась ничего менять.
      Он был готов поклясться, что она смотрела на его рот с каким-то странным выражением.
      – Мне не нравится Лора, и я никогда не буду ее уважать, и хочу, чтобы на этот счет между нами была ясность. Но когда я смотрю на девочек, то спрашиваю себя, что бы она сделала, чего бы она хотела. И я думаю, она хотела бы, чтобы они проводили время со своим отцом. Она хотела бы, чтобы они ходили в церковь.
      Он не стал спорить. Просто повернулся и вышел.
 
      То, что ему приходилось спать в палатке, он не воспринимал как невзгоду. Сэм много лет жил в палатке, когда бродяжничал по Западу в поисках удачи и богатства. Ему был знаком затхлый запах полотна, напоминавший о надеждах и разочарованиях.
      Но в те годы у него не было дома, тем более дома, расположенного рядом. И тогда у него не было постели с периной, которой теперь его жена пользовалась одна, без него.
      Заложив руки за голову, он смотрел на потолок палатки. Ему было неприятно, что Энджи вновь вошла в его жизнь, у него вызывали досаду чувства и желания, которые она в нем пробуждала. В том числе ощущение собственной неполноценности, которое, как ему казалось, он давным-давно преодолел.
      Случалось, что он вел молчаливые разговоры с ее отцом, в которых объяснял, что мог бы процветать, если бы осел, вместо того чтобы искать счастья в лагерях старателей. Но раз его жена отказалась покинуть Чикаго, он не видел причины для оседлой жизни. Поэтому он был волен искать сначала серебро, а теперь золото. Ничто его не сковывало, и у него были грандиозные мечты и возможность реализовать их. И он поступил правильно, не стараясь экономить на самом насущном, но, к сожалению, не преуспел.
      Люди говорили, что Голд-Хилл уже истощился, что из него выкачали большую часть сокровищ, но Сэм этому не верил. Хулители и скептики говорили, что дни великого везения миновали, но он не верил и этому. Только в прошлом месяце Морт Джаблонски продал свой участок одному из синдикатов за восемьдесят тысяч долларов. Это был не миллион, но и на такую сумму не следовало презрительно фыркать, особенно учитывая, что руду Джаблонски не анализировали, чтобы проверить концентрацию золота в ней.
      Сэм перекатился на бок и закрыл глаза. Все последние годы, когда он занимался золотоискательством, он мечтал сделать состояние. Теперь же он просто нуждался в этом. Между мечтой и необходимостью большая разница. Случалось, что он не мог спать ночью, потому что слышал тиканье невидимых часов, – это истекало лето.
      А бывали такие ночи, как сегодняшняя, когда он не мог уснуть, оттого что запах роз дразнил его обоняние, а воображение его рисовало сверкающие черные глаза, и ямочки на щеках, и губы, казалось, созданные для поцелуев.
 
      Девочки вышли из своей комнаты опрятными и чистенькими. На них были коленкоровые платьица, простые, ничем не украшенные соломенные шляпы и повседневные потрепанные башмаки.
      Энджи теребила перчатки и смотрела на них прищуренными глазами. Неужели это снова был вызов? Или мятеж? Их нежелание идти в церковь было очевидным. Во всяком случае, никакого энтузиазма заметно не было. И они сопротивлялись всему, что она велела им делать.
      Пока Энджи предавалась размышлениям, из задней двери появился Сэм, поправляя галстук. На мгновение Энджи забыла о Люси и Дейзи и уставилась на него. Боже всемогущий! До чего же он был красив! Она думала, что он не станет лучше, сменив свой рабочий костюм. Но его вид в праздничной одежде напомнил ей о мужчине, за которого она вышла замуж.
      Если не считать того, что теперь он не носил усов, зрелость придала ему новое обаяние, он стал еще интереснее. Время сделало более заметным выражение упрямства в очертании его подбородка и подчеркнуло выразительность его взгляда. В его осанке появилась уверенность, будто он не рассчитывал увидеть что-нибудь, чего бы не знал прежде или с чем не мог справиться. Если бы Энджи встретила его сегодня, она бы вообразила, что он удачливый бизнесмен, чуточку жесткий и слегка расчетливый.
      Когда она осознала, что они пристально смотрят друг на друга, Энджи с независимым видом кашлянула и дотронулась до полей шляпы, поправляя ее, прежде чем вновь переключила внимание на девочек.
      – Пожалуйста, вернитесь и наденьте парадные платья, – сказала она вежливо, но твердо.
      – У нас нет парадных платьев, – ответила уязвленная Люси.
      – Думаю, вы не обидитесь, если я проверю это. – Пройдя мимо них, она вошла в их спальню, потому что ни на секунду не поверила заявлению Люси. Рывком распахнув старый платяной шкаф, она заглянула внутрь, потом оглядела комнату. Разгневанная, Энджи метнулась обратно в кухню и встала, упираясь кулаками в бока.
      – У них нет воскресных платьев!
      Сэм недоуменно заморгал, потом воззрился на своих дочерей.
      – По мне, так они выглядят прекрасно.
      Люси и Дейзи просияли и посмотрели на отца с благодарностью.
      – Если не считать шляп, они выглядят так, будто собрались в школу! Это чудовищно! Это неприемлемо!
      Наконец Сэм заметил, что на Энджи ее ярко-синий весенний костюм и столько нижних юбок, что они придали ее силуэту необходимый шик и модный облик.
      На лбу его обозначились морщины, он помрачнел и обернулся к дочерям:
      – Почему вы мне не сказали, что вам нужны выходные платья?
      Энджи заметила, как Люси ломает руки, а глаза Дейзи наполнились слезами. Она повернулась к Сэму:
      – Это не их вина!
      Его глаза сузились и превратились в щелочки холодной синевы.
      – Я вовсе не хочу сказать, что кто-то из них виноват. Я просто хотел бы знать о том, что им нужны новые платья.
      – Все, что тебе требовалось сделать… – начала Энджи с упреком и тут же осеклась. Ведь ее отец никогда не обращал внимания на ее одежду. Следить за ее туалетами было обязанностью матери. Но у Люси и Дейзи не было матери. И ясно, что Сэм не видел разницы между повседневными платьями и воскресной одеждой.
      – Ладно, – сказала она, сжав губы. Она поманила девочек в свою спальню.
      – Давайте-ка посмотрим, не сможем ли мы как-нибудь поправить дело и принарядить вас.
      – Мы прекрасно выглядим, – сказала Люси, вздергивая подбородок. – Так сказал папа.
      – Да, это верно, – помедлив минуту, ответила Энджи. – Но в церкви надо быть одетой по-особенному тщательно.
      Она принялась рыться в ящике с украшениями, надеясь найти что-нибудь подходящее для детей.
      – Вот. Этот кружевной воротничок очень подойдет к твоему платью.
      Она с облегчением заметила, как расширились глаза Люси и как она провела пальцем по кружеву.
      – Повяжи его вокруг шеи.
      – Ты ссоришься с папой? Мне не нравится, когда вы ссоритесь. – Дейзи смотрела на нее повлажневшими глазами.
      Энджти до сих пор не приходило в голову, что напряжение, возникшее между ней и Сэмом, могло расстроить девочек. С чувством вины она смотрела, как серые глаза Дейзи наполняются слезами.
      – Я просто забыла, что мужчины ничего не понимают в женской одежде, – сказала она, похлопывая Дейзи по худенькому плечику. Ее попытка успокоить девочку была неуклюжей, потому что она была новичком в обращении с детьми, но каждый день она узнавала что-то новое. Сегодняшний урок научил ее, что не следует спорить с Сэмом в присутствии его дочерей.
      – Дай-ка мне твою шляпу.
      Поработав пять минут иглой, она пришила к шляпе Дейзи ярко-синюю ленту, опоясавшую тулью, а поля украсила крошечными шелковыми розовыми бутончиками. Девочки молча сидели на кровати рядом с Энджи, наблюдая за преображением шляпы.
      – Я тоже умею шить, – робко сказала Дейзи. – Но не так хорошо, как ты.
      – А я в прошлом году сделала вышивку, – похвасталась Люси.
      – Рада это слышать, – сказала Энджи, водружая преобразившуюся шляпу на голову Дейзи. – Шитье – полезное дело.
      Девочки встали во весь рост на ее кровати и оглядели себя в зеркало на секретере.
      Люси потрогала кружевной воротничок, который, по мнению Энджи, выглядел нелепо на коленкоровом платье.
      – Мисс Лили иногда носит кружевные воротнички.
      – Ну, если знаменитая мисс Лили носит такие воротнички, то мы можем быть спокойны, что не отстали от моды.
      Похоже, они не заметили ее иронии. Энджи вздохнула. В последнее время она вздыхала слишком часто. В качестве последнего штриха она решила подушить девочек и себя за ушами розовой водой.
      – Думаю, мы наконец готовы.
      Они были вполне готовы, если не считать их коленкоровых платьев и поношенных башмаков, а также белых перчаток, из которых они выросли. И плетенных из шнура сумочек, не подходивших ни к чему из их одежды.
      – Ваши волосы выглядят особенно красиво, – сказала Энджи, когда они спрыгнули с ее кровати. Они их тщательно расчесали, и теперь бледно-золотые плащи волнистых волос ниспадали на их спины до самого пояса.
      – Спасибо, – сказала Люси, явно удивленная.
      В смущении Энджи пошла вперед в кухню, где Сэм нетерпеливо ожидат их. Неужели Люси так редко и мало хвалили, что она поблагодарила ее за столь рядовое замечание? Энджи почувствовала замешательство. Несомненно, посидеть некоторое время на церковной скамье ей необходимо и принесет пользу, как, она надеялась, и девочкам. Черт возьми! Опять эта мисс Лили!
      – Вам надо надеть пальто, – сказал Сэм, подозрительно оглядывая Энджи прищуренными глазами, в которых она прочла ответ на безмолвный вопрос: «Видишь, я забочусь о своих дочерях». Но даже он нахмурился, заметив, что пальто Люси слишком коротко и руки торчат из рукавов.
      – Прошлой ночью шел снег.
      – Снег? В апреле? – У Энджи отвисла челюсть.
      – Совсем легкий снежок. Он растает еще до полудня. – Дейзи взяла его за руку:
      – Папа, понюхай меня! Энджи подушила нас настоящими духами!
      Когда Энджи открыла парадную дверь, она не могла отвести недоверчивого взгляда от земли. Варварское место! Она не могла здесь оставаться. В Чикаго погода в это время бывает мягкой и теплой. Тюльпаны и желтые нарциссы уже успели появиться и отцвести, и в ее саду должны были расцвести всевозможные многолетники. Если не считать того, что этот сад больше ей не принадлежал. Домом, в котором она выросла, теперь владели чужие люди.
      Но она не могла себе позволить думать об этом. Иначе тоска по дому отдалась бы невыносимой болью в груди и вызвала слезы.
      Она шагнула на тонкий слой похожего на сахарный песок снега и остановилась, ожидая остальных. Стайка облаков проплыла на юг, оставив позади себя ясное холодное небо. Ветер холодил щеки Энджи и бодрил ее.
      На Карр-стрит начали появляться семьи, одетые в воскресное платье. Люди смотрели на Энджи доброжелательно, изучающе, с любопытством. Она отвечала улыбками. Сравнивают ли они ее с Лорой? Вероятно. И скорее всего они знали, что Сэм спит на заднем дворе, и размышляли, что бы это значило.
      Она скользнула по нему взглядом, когда он зашагал рядом и робко взял ее под руку. Он дотронулся до нее впервые с того дня, когда она приехала и они зашли в кондитерскую. Первым ее порывом было резко отстраниться. Ее взволновало, что рука Сэма держит ее под локоть. Но когда они поднялись по двум улочкам к церкви, она остро ощутила, что пальцы Сэма словно прожигают ее сквозь рукав.
      И, как только они устроились внутри, она могла думать лишь о том, что его плечо касается ее плеча. От него чуточку пахло мылом, чувствовался легкий аромат тоника для волос, но главное – был специфический запах, исходящий от мужчины.
      Его руки лежали на коленях. Это были сильные широкие кисти с длинными пальцами. Странно, что она никогда не замечала, насколько артистичными выглядели руки Сэма. С такими руками он мог бы быть каменщиком. Или музыкантом.
      Подавшись вперед, она робко спросила:
      – Ты играешь на фортепьяно?
      Его темные брови взметнулись вверх. Улыбаясь, он ответил:
      – На скрипке.
      Господи! А она и понятия об этом не имела. Их глаза встретились, и некоторое время они смотрели друг на друга. Улыбка Сэма стала шире, когда он понял, о чем подумала Энджи. Они так мало знали друг о друге.
      Смущенная и взволнованная, Энджи отстранилась и хмуро взглянула на девочек, болтавших ногами и вытягивавших шеи, чтобы посмотреть, кто идет по проходу. Вне всякого сомнения, они надеялись увидеть мисс Лили.
      – Перестаньте ерзать и сосредоточьтесь на проповеди, – пожурила она их и тотчас же вспомнила, что то же самое ей говорила мать.
      Энджи повернула голову и стала смотреть на кафедру, когда хор занял свои места. Она мысленно выбранила себя. Что она за женщина, если, сидя в церкви, любуется артистичными руками Сэма, ощущая теплоту его плеч, запах лавровишневой воды и думая о его ярко-синих глазах? Мысли о плотском невольно вторгались в ее сознание. Но ведь между ней и Сэмом не было ничего, кроме нежеланной, но необходимой договоренности.
      После службы Энджи присоединилась к стайке женщин, а Сэм – к Кеннеди Джонсону, мэру, своему поверенному и полудюжине других мужчин, собравшихся в дальнем конце кладбища возле большой ели. Мужчины курили сигары и разговаривали о соревнованиях по боксу на приз, запланированных на лето.
      Сэм курил и слушал, наблюдая за женщинами, толпившимися у дверей церкви. Молли Джонсон взяла на себя заботу об Энджи и представила ее группе женщин. Все они были по-воскресному принаряжены, заметил Сэм и поморщился. Точно так же были приодеты и дети, прыгавшие и носившиеся друг за другом. Кроме его детей. Черт возьми! Ладно, Энджи о них позаботится. Он не сомневался в этом ни минуты.
      Десять лет назад он и представить себе не мог, что она превратится в зрелую женщину, способную противостоять мужчине. К тому же он и не предполагал, насколько будут его смущать ее требования. До тех пор пока Энджи Бертоли не вошла снова в его жизнь, он считал, что успешно растит дочерей. Теперь же он испытывал чувство вины, оттого что не мог проводить с ними больше времени и у них не было нарядных платьев. Но самым большим огорчением было то, что теперь он ничуть не был ближе к операции Дейзи, чем год назад.
      Выпустив кольца дыма, он посмотрел сквозь них на Энджи. Сколько раз в день Сэм вспоминал, как ее отец кричал на него: «Ты никогда ничего не добьешься!» Думала ли она об этом предсказании так же часто, как он? Благодарила ли она свою счастливую звезду, глядя на него, за то, что все эти годы оставалась в Чикаго, вместо того чтобы попусту растрачивать свою молодость, прозябая с ним?
      Кеннеди Джонсон покачивался на каблуках и смотрел на Сэма смеющимися глазами.
      – Ну и красотку жену ты себе отхватил, Холланд! – Мужчины повернулись, чтобы лучше разглядеть Энджи.
      – Она итальянка? Я слышал, что итальянки…
      Что бы ни собирался изречь Пик Джемисон, слова замерли на его устах, когда его взгляд натолкнулся на ледяные глаза Сэма.
      Коул Кридер прервал затянувшуюся паузу:
      – Моя первая жена была итальянка. Она была самой лучшей стряпухой, когда-либо колдовавшей над томатным соусом, упокой, Господи, ее душу.
      – Кстати, Сэм, о твоей новой жене нам надо поговорить. – Это вступил в разговор Марш Коллинз, поверенный Сэма.
      Он отступил от остальных на некоторое расстояние и поманил его. Сэм догадывался, что рано или поздно им придется поговорить об Энджи, и кладбище было не самым худшим местом для такого разговора, ничуть не хуже Годд-Хилла.
      – Это правда, что ты женат на ней много лет?
      – Это старая история, но это правда.
      – Правильно, что ты перевез ее сюда. Может помочь в случае, если истечет последний срок, когда можно сделать операцию Дейзи, – кивнул Марш.
      Взгляд Сэма метнулся к детям. Он попытался скрыть волнение, Дейзи гналась за полудюжиной маленьких девочек, и было больно видеть ее хромоту. Она отважно утверждала, что ей вовсе не тяжело ходить и бегать, опираясь на кость щиколотки, но видеть ее, верить ее утверждениям было невмоготу.
      Он почувствовал стеснение в груди, откусил кусок сигары и, чертыхнувшись, выплюнул откушенную часть. Иногда ему казалось, что сама судьба против него. Три раза ему удавалось накопить деньги на операцию Дейзи. В первый раз какой-то негодяй украл его сбережения. Он и второй раз накопил достаточно, но один из его рабочих упал с крыши на груду кирпичей и умер. Сэм отдал свои сбережения его вдове. В последний раз он потратил скопленные деньги на похороны Лоры. Он купил шелковое платье, в котором ее похоронили, и заказал самый лучший гроб Мэла Джексона с медными украшениями и ручками. Гранитный памятник обошелся бы дешевле, но он предпочел мраморный. И не сожалел об этом. Единственное, чего бы ему хотелось, – это сделать операцию Дейзи. И он знал, что сделает это, чего бы это ему ни стоило, черт бы его побрал.
      – Если дела пойдут не так, как мы надеемся, – сказал Марш Коллинз, стараясь облечь свою мысль в несвойственную ему деликатную форму, – мы не сдадимся. И то, что у тебя есть жена, может помочь. Теперь, похоже, у тебя есть семья и дом, и все это стабильно. Кроме того, все в городе готовы постоять за тебя.
      – Если только не сгорит дом Драйфуса, – возразил Сэм и растер сигару каблуком.
      – Будем надеяться, этого не случится, – согласился Марш.
 
      Пока все было спокойно, и Сэм начал было думать, что он напрасно заплатил своим рабочим кучу денег за дежурства в неурочные часы. И все же лучше проявить бдительность, чем потом сожалеть. Сегодня была его очередь патрулировать после полуночи. И это ничего не будет ему стоить.
      Кловис Петри подошел к нему без всяких извинений за то, что прервал его разговор с поверенным.
      – Имя твоей давно потерянной жены, случайно, не Анджелина Бертоли?
      Прежде чем ответить Кловису, Сэм повернулся к Маршу:
      – Если ты сдерешь с меня деньги за эту бесполезную короткую беседу, выключи хронометр, потому что разговор окончен.
      – Я добавлю долг за сегодняшнюю консультацию к твоему счету, – усмехнулся Марш.
      – Почему ты хочешь узнать имя моей жены? – спросил Сэм Кловиса.
      – Если она Анджелина Бертоли, то у меня есть для нее письмо из Чикаго. Пришло обычной почтой. Я держу его уже три дня.
      – Заберу его завтра, когда буду возвращаться со строительной площадки.
      – Оно от мужчины. – Марш Коллинз рассмеялся:
      – И что в этом письме, Кловис?
      – Я не читаю чужих писем! – Оскорбленный почтальон удалился.
      Сэм посмотрел через двор на Энджи. Она была самой красивой в стайке женщин. Он вспомнил ее тепло и исходивший от нее аромат, когда она оказалась рядом с ним на церковной скамье. Большую часть времени, пока читали проповедь, Сэм предавался мыслям, несовместимым с пребыванием в церкви.

Глава 7

      Раннее утро понедельника было солнечным и ясным. Воздух, сухой и холодный, бодрил. По мнению Молли Джонсон, такой день вполне подходил для стирки. Энджи не могла судить, насколько это справедливо, так как она собиралась стирать на всю семью впервые в жизни.
      Очень скоро она поняла, что генеральная стирка не имеет ничего общего с мытьем нескольких изящных вещиц. Это была тяжелая и утомительная работа. Энджи наполнила водой все свои котлы и поставила их на плиту, нагрела воду до кипения и налила ее в корыта. Одно корыто предназначалось для основательной стирки, второе – для полоскания и третье – для синьки белого белья. После того как Энджи, стоя на коленях, выстирала белье на стиральной доске, она развесила его, закрепив вещи на веревке с помощью прищепок. После этого она вернулась на кухню за следующей порцией.
      Отойдя от бельевой веревки, Энджи помахала рукой Молли, развешивавшей белье на своем заднем дворе. Потом потерла ноющую поясницу, массируя натруженные мышцы. Ее белье было таким же белым, как у Молли, с удовлетворением отметила она. Конечно, она еще не бралась за одежду Сэма. И даже не решила, будет ли ее стирать.
      Окинув взглядом долину, она заметила, что бельевые веревки в Уиллоу-Крик расцвели яркими выстиранными тряпочками, легкий ветерок полоскал и надувал их, как паруса. Было что-то умиротворяющее в том, что все женщины округи, как и она, трудились в жарких кухнях, погрузив руки в мыльную пену и проклиная упрямые пятна. Завтра они будут спрыскивать белье водой и гладить его. И Энджи по признаку пола была связана с ними и со всеми женщинами прошлого и настоящего, с теми, кто готовил, чистил и обстирывал семью и чинил одежду для мужчин и детей.
      Конечно, это была не ее семья, подумала Энджи, ощутив болезненный укол в сердце. Эти маленькие нижние юбки и коленкоровые платьица не имели к ней никакого отношения. Люси и Дейзи вышли из чрева другой женщины. Если бы Сэм мог позаботиться о разводе, она бы никогда не узнала, что панталончики Люси нуждались в починке, а синий кушак Дейзи до того выцвел, что стал почти белым. Если бы у Сэма хватило средств на бракоразводный процесс, Энджи жила бы одна и отсылала бы свое белье в ближайшую китайскую прачечную, как делала это всегда.
      Круто повернувшись и не глядя на бельевую веревку, Энджи шагнула к палатке Сэма, порывистым движением откинула клапан и заглянула внутрь.
      На походной кровати лежал его скомканный спальный мешок. В палатке стоял красивый низкий столик, а на нем фонарь и лежала книга по геологии. Он смастерил Еешалку в виде дерева, на котором было достаточно ветвей, чтобы развесить несколько комплектов одежды.
      Чувствуя себя непрошеной гостьей, Энджи посмотрела через плечо, потом нагнулась и вошла в палатку, чтобы проверить, в каком состоянии его одежда. Все его вещи нуждались в стирке. Не было ни одной пары штанов, которые не выглядели бы так, будто он в них ползал по густой грязи. Очевидно, так оно и было, раз он пропадал на своих участках.
      Что-то заставило ее взять в руки мягкую фланелевую рубашку и прижать ткань к щеке. Она вдохнула специфически мужской запах. Аромат мыла. Пены для бритья. Слабый запах пота. Намек на дым сигар. Это были земные запахи, присущие Сэму: солнца, сосны, древесных стружек и опилок и вара для пропитки и проконопачивания крыши.
      У нее закружилась голова, и она споткнулась, едва не свалив вешалку. Жаркая кровь прихлынула к ее лицу, сердце оборвалось. Энджи необходимо было сесть, но единственное пригодное для этого место оказалось постелью Сэма.
      Боже милосердный! Что с ней творится? Выпрямившись и держась за вешалку, она захлопала глазами. Минуту назад Энджи стояла на высокогорном солнце и философствовала о почти сестринской близости женщин и их связи с минувшими поколениями. Теперь же она вдруг почувствовала странную неуверенность в себе. Запах Сэма дразнил ее ноздри, а между ее бедер медленно разгорался пожар.
      Ужаснувшись, Энджи попятилась из палатки и опустила полог. С развевающимися юбками она повернулась на каблуках и помчалась на кухню. Налив кофе в чашку матери, Энджи упала на стул.
      Ее пальцы дрожали только оттого, что она дотронулась до одежды Сэма и осмотрела его постель. Она не могла в это поверить. Она пришла к мрачному заключению, что если всего лишь запах его рубашки и вид постели привели ее в полуобморочное состояние, как какую-нибудь томящуюся тоской старую деву, то Бог знает, к чему может привести отстирывание его нижнего белья. И она решила повременить со стиркой его вещей.
      – Энджи!
      Неожиданный оклик Сэма вызвал у нее дрожь, и она, чувствуя себя виноватой, возблагодарила небо за то, что он не появился пятью минутами раньше и не застал ее в своей палатке. Вскочив на ноги, она свирепо воззрилась на него, мгновенно придя в ярость ни с того ни с сего.
      – Что ты здесь делаешь?
      – Я здесь живу. Это вроде бы мой дом.
      Оглядев ее и заметив подоткнутые юбки и мокрый передник, он подошел к плите, лавируя между корытами.
      – Нынче утром я забыл дома свой завтрак.
      – Я должна приготовить тебе поесть?
      Кипя от непонятной ярости и раздражения, она внезапно почувствовала себя очень несчастной. Энджи приехала сюда не для того, чтобы изнемогать от изнурительной работы. Она здесь не для того, чтобы все время кормить кого-то, стирать на кого-то и беспокоиться о детях, которых Сэм прижил, пока она увядала, как виноградина на лозе родительского дома. В то время как она оставалась целомудренной, как монахиня, он изведал многое, возможно, не отказывал себе в удовольствиях, пока что остававшихся для нее тайной. Это было несправедливо.
      – Случилось что-нибудь, о чем мне следует знать? – нахмурился Сэм.
      Она уперла кулачки в бедра и стиснула зубы.
      – Как ты мог! Мы были женаты! Черт бы тебя побрал, Сэм!
      Огонь, разгоравшийся между ног, теперь поднялся и обжег горло. Круто повернувшись, она направилась к двери, потом вернулась к столу.
      – Ты устроил свою жизнь и дом, будто меня и не было на свете! Свил уютное гнездышко для себя и кого-то еще, для другой женщины! И произвел на свет детей. Я тоже хотела иметь детей. Об этом ты не подумал?
      Он смотрел, как она лягнула корыто с подсиненной водой. Жидкость плеснула через край и залила пол. Ей было все равно. Ей хотелось пнуть и другие вещи, швырять их и вопить о несправедливости жизни!
      – Ни одна женщина не должна стирать белье мужчины, если он ей не муж, не настоящий муж! А носовые платки! Нижнее белье и носовые платки – не те вещи, которые должна отстирывать женщина, если только она не совсем нищая, бездомная, безумная или не влюблена без памяти!
      – Прошу простить меня, но что вызвало такую бурю чувств?
      Он смотрел на нее прищуренными настороженными глазами, как человек мог бы смотреть на запаленный бикфордов шнур.
      – Разве это не очевидно? Я забочусь о детях другой женщины! – Гнев и бросившаяся в лицо кровь душили ее. – О детях другой женщины, которую ты любил и обнимал. А я, пока ты все это делал, вышивала сотни дурацких наволочек, вспоминая те три поцелуя и раздумывая, не сойду ли я в могилу без того, чтобы… – Она выбросила вперед руку, чуть не коснувшись его лица. – Ты понимаешь, что я имею в виду. Конечно, понимаешь. То, что ты был женат на мне, не удержало тебя.
      Он так быстро преодолел расстояние между корытами, что она не поняла его намерений. На это не было времени. Да если бы и было, она бы не догадалась. Его руки обхватили ее за талию, она оказалась плотно прижатой к его жесткому телу, и те волнующие мужские запахи, которые она ощутила в его палатке, обволокли ее и чуть не лишили чувств. Жар его рук и жесткое мускулистое сильное тело оказали на нее такое действие, что слова застряли у нее в горле, а дыхание прервалось. С губ ее слетел едва слышный вздох.
      – Ты что?
      Потом его жесткие губы прижались к ее губам, горячо, требовательно, почти яростно. Это не был поцелуй неопытного юноши. Его язык вторгся в ее рот, заставив ее разомкнуть губы, смутив и испугав ее, но в тоже время обжигающий электрический разряд ударил ей в спину и ток пробежал по всему ее телу.