После того как Молли торопливо оделась, Энджи предоставила ей и Хьюго спасать то, что Молли считала нужным спасти. А сама она побежала к мужчинам, передававшим друг другу ведра, и пошла вдоль их цепи, вглядываясь в лица, почерневшие от копоти и залитые потом. Но Сэма среди них она не нашла.
Дом, соседствовавший с необитаемым, внезапно загорелся с громким треском, и добровольческая бригада доморощенных пожарных тотчас же изменила направление своих действий. Муж Дороти Черч заметил Энджи и крикнул:
– Сэм в конце цепи, возле шланга.
Прибыла еще одна телега с бочкой, и Энджи, подхватив юбки, бросилась туда, с отчаянием ища в цепи высокого мужчину в обгоревшей рубашке. Когда она заметила его, ее глаза обожгли внезапно хлынувшие слезы облегчения. Слава Богу, слава Господу! На мгновение их взгляды встретились, и она заметила, как опустились прежде напряженные плечи Сэма. Видимо, он испытал такое же облегчение, как и она. И от этого так сильно забилось ее сердце. Они смотрели друг на друга через разделявший их пожарный шланг, и оранжевые отсветы пожара играли на их лицах. Через минуту Энджи побежала обратно, к дому Эбби Мюллер.
Обе девочки спали. Эбби умыла их и приложила к местам ожогов компрессы из муки и мелассы.
– Это лучшее, что вы могли сделать, – сказал доктор Поппель, мывший руки в раковине Эбби. Он вытер их, но на них еще заметны были следы льняного семени.
– Смесь мелассы с мукой защитила пострадавшие места от воздействия воздуха до моего прибытия.
Энджи опустила голову, потом поднесла ко лбу дрожащую руку.
– Насколько сильно они пострадали?
– У обеих ожоги на ногах. У старшей они сильнее, чем у колченогой. Возможно, у старшей останутся следы. Это можно будет сказать только со временем, но в целом им обеим повезло. Могло быть много хуже.
Он принялся объяснять ей, когда и как следует менять повязки.
– У обеих некоторое время будет болеть горло от дыма. Следующие несколько дней заставляйте их полоскать горло водой с сахаром и яйцом, взбитым в пену. Я дал им небольшие дозы опиума, чтобы они не страдали от боли. Поэтому они будут спать. Я оставлю вам немного.
Он отложил полотенце.
– Теперь осмотрим ваши руки, миссис Холланд.
– Мои руки?
Удивленно моргая, она протянула ему руки. На их тыльной стороне были видны ярко-алые пятна, и уже образовались пузыри на них и на распухших ладонях.
– Вот это мне не нравится, – сказал доктор, разрезая ее рукав. – Похоже, в этом месте останется шрам. – Протрем пострадавшие места уксусом.
Когда он закончил обрабатывать ее ожоги и сделал ей перевязку, то спросил, не желает ли она тоже принять немного лауданума, чтобы успокоиться и уснуть.
Энджи покачала головой. С перевязанными руками она не сможет помогать женщинам подносить мужчинам воду, но по крайней мере сможет стоять во дворе Эбби и следить, чтобы и ее дом не загорелся.
Солнце взошло и осветило обугленные дымящиеся руины.
К тому времени, когда ветер улегся и мужчинам удалось обуздать огонь, четыре дома сгорели дотла. От дома Коблеров осталась только кирпичная труба. Одна стена дома Гринов уцелела и осталась стоять. Пустой дом сгорел до основания, а от дома Сэма осталась только горка углей, и обломков.
Он стоял у кромки обгоревшей травы, где прежде была его палатка, глядя на следы разрушения и на струйки кудрявого дыма, поднимавшегося от пепелища.
– Я убью сукина сына, – пробормотал Сэм сквозь зубы.
Он знал, что, как только ему удастся уладить дела со своей семьей, он сядет на поезд до Колорадо-Спрингс, найдет Герба Гаунера и забьет его насмерть. И ему было наплевать на то, что руки его опухли и из них сочилась сукровица. Но пули ему было мало. В пуле нет ничего от личности, выпускающей ее. Она безлика. К тому же смерть от пули слишком скорая и быстро прикончит гадину, способную скорее сжечь заживо своих внучек, чем позволить Сэму заботиться о них.
– Кого это ты собираешься убить?
Начальник полиции Дэррелл Коннелли протянул Сэму чашку кофе, потом качнулся назад на каблуках сапог и принялся разглядывать дом Сэма сквозь все еще поднимавшийся от руин дым.
– Я знаю, кто устроил пожар, – сказал Сэм хрипло. Глаза его превратились в две сверкающие ненавистью щелочки. – Это тот самый ублюдочный сын шлюхи, который устроил пожары в зале дома профсоюзов и в доме Уиттира.
Коннелли повернул голову:
– Это АлбертУэйлс, и сейчас он сидит у меня в тюрьме.
Сэм уставился на него.
– Поймал его на месте преступления. Три дня назад он пытался поджечь новый отель.
– Ты поймал поджигателя, но не того, кто его нанял, потому что сначала я убью именно этого подонка.
И Сэм знал, что получит от этого удовольствие. Сейчас он мог думать только о том, как убьет Герба Гаунера.
– Ты думаешь, Сэм, что знаешь, кто нанял Уэйлса, но уверяю тебя – это заблуждение. Мы умалчивали о том, что поймали его, до тех пор пока не выяснили все обстоятельства. Уэйлс действовал один и сам по себе. Его никто не нанимал. Он бывший член профсоюза и работал на Уиттира до тех пор, пока тот не уволил его. Он решил поджечь отель, потому что прослышал, что Уитгар совладелец. – Коннелли внимательно изучал лицо Сэма. – Он знает тебя в лицо, но не знал, что ты строил дома для профсоюза и для Уиттира. Говорит, что ничего не имеет против тебя, и я ему верю. Когда мы первый раз его допрашивали и спросили о тебе, он не понял, кто ты и о чем идет речь.
Когда для Сэма забрезжила правда, он ощутил нечто похожее на тоскливую ноющую боль где-то внутри. Значит, Гаунер не имел отношения к пожарам. Но Сэм помнил пожар, начавшийся в доме Драйфуса, о котором не знал никто, кроме него. Впрочем, об этом можно подумать и позже.
– Если ты уверен, что поджигатель – Уэйлс, а он не мог устроить пожара здесь, потому что сидит в тюрьме, – Сэм махнул рукой в сторону груды дымящихся развалин у его ног, – кто в этом случае виноват в этом пожаре?
Какая-то часть его отказывалась поверить в то, что Герб Гаунер не виновен.
– Я думаю, на этот вопрос сможет ответить Дэйл, – сказал Коннолли, видя, что начальник пожарной охраны приближается к ним. – Сообщи Сэму то, что сказал мне.
Дэйл Мерсер сделал Сэму знак приблизиться к краю пепелища.
– На основании того, что ты рассказал нам, и того, что мы увидели сами, пожар начался отсюда, от кухонной стены, выходящей во двор. – Присев на корточки, он покопался палкой в углях. – Видишь это? – Он нашел кухонную раковину, потом осколки стекла и оплавившийся кусок металла. – Это остатки лампы. Опираясь на свой опыт, могу сказать, что примерно в девяноста девяти процентах случаев пожар начинается с этого. И в этот раз он начался отсюда. – Он поднял глаза на Сэма. – Не понимаю, почему вы держали зажженную лампу возле окна, но догадываюсь, что это было именно так.
Сэм уставился на осколки стекла и оплавившийся кусок металла и вспомнил, как трепетали от ветра занавески на окне кухни. Энджи ведь говорила, что положила в склеенную чашку матери несколько мелких камешков, чтобы ее не сдуло ветром с подоконника. Он помнил, как сотрясались от ветра парусиновые стены его палатки.
Значит, пожар был всего лишь несчастным случаем. Лампа Дейзи и ветер, вздувший занавески так, что они оказались поблизости от зажженной лампы. О Иисусе сладчайший!
Его плечи поникли, и теперь он ощутил боль в руках и спине. А ведь он был уверен, что виноват Герб Гаунер. Все часы, что он простоял в цепочке, передавая ведра с водой, он кипел ненавистью к Гербу. Он так отчаянно хотел убить Гаунера, что это желание с трудом оставляло его даже теперь, когда он узнал правду.
– И никаких сомнений? – спросил он наконец. Но, глядя на оплавившийся остов лампы, уже знал ответ. Брандмейстер и начальник полиции поговорили еще минут пятнадцать, но он уже предвидел, к какому заключению они придут.
Подняв голову, он смотрел на другую сторону пожарища и видел Энджи, переходящую улицу. Она выбирала, куда поставить ногу среди грязи и лужиц стоячей воды. Энджи была растрепанной и измученной, и он догадался, что она ни минуты не отдохнула, с тех пор как он ненадолго увидел ее перед рассветом. Он заметил, что руки ее забинтованы, и сердце его сжалось. Слава Богу, что она и его дочери остались в живых. Остальное значения не имело.
– Девочки все еще спят, – сказала Энджи, кивнув Коннелли и Мерсеру.
– В доме Тилли собрание. Они думают, куда определить Коблеров и Гринов. Молли и Кен предложили нам свой дом, и я приняла их предложение.
Она чуть вздернула подбородок, будто бросала вызов ему на всякий случай, если он вздумает возражать. Но черт возьми, с какой стати он стал бы это делать? Им было больше некуда идти, а Молли и Кен собирались уехать в Денвер нынче утром.
– Я хочу, чтобы ты пошел со мной, и не желаю никаких споров. – Она бросила на него пылающий взгляд, и он понял, что она говорит это всерьез. – Доктор ждет тебя всю ночь.
Она взяла у него из рук чашку с кофе, и глаза ее наполнились слезами.
– О, Сэм!
Кожа на его руках вздулась и потрескалась.
– Молли ждет нас к завтраку. Думаю, она собирается кормить нас из ложечки.
Оказалось, что она не так уж далека от истины. К тому времени, когда доктор Поппель закончил его осматривать, вся его спина и часть груди оказались забинтованными. Его руки были забинтованы так же, как и руки Энджи. Свободными остались только кончики пальцев. После нескольких попыток есть оладьи, приготовленные Молли, он положил вилку.
– Я не голоден, – сказал Сэм, отодвигаясь от своей тарелки.
Молли посмотрела на него через стол:
– Похоже, Сэм Холланд, что ты нуждаешься в стрижке. Этот твой локон, спускавшийся сзади на шею, пропал. Тебе повезло, что все волосы не сгорели. – Она положила свою салфетку и встала. – Пойду за ножницами. Может быть, мне удастся их найти.
Отказавшись от помощи, Сэм взял кофейную чашку кончиками пальцев, отхлебнул и начал рассказывать им о поджигателе Альберте Уэйлсе и о том, как начался пожар в их доме.
– Лампа Дейзи, – едва слышно повторила Энджи, поудобнее усаживаясь на стуле. Она закрыла глаза. – Мне следовало подумать об этом. Я ведь положила несколько камешков в мамину чашку, потому что поднялся сильный ветер. Почему же я не подумала, что ветер будет трепать занавески и они могут попасть внутрь лампового стекла?
– Это не твоя вина.
У Сэма почти пропал голос. Горло его саднило, несмотря на то что доктор приготовил для него специальный отвар и заставил Сэма выпить его. Повязка на шее под толстым слоем ваты и бинтов тоже, похоже, не помогала.
– И деньги в баночках. – Энджи потерла лоб кончиками пальцев. – Я покопаюсь в золе и, возможно, найду монеты, которые еще не расплавились.
– Мы уедем, как только я вымою посуду и Кен подгонит к дому телегу, в которую мы сможем погрузить свои ящики и коробки, чтобы отвезти их на вокзал, – сказала Молли за его спиной.
Он почувствовал прикосновение ее пальцев к своему затылку, потом ощутил, как к нему прикоснулись ножницы.
– Вы можете пользоваться домом, сколько понадобится. По правде говоря, я готова держать пари, что Кен продаст его вам за доллар, если вы пообещаете приехать к нам в Денвер.
Сэм ничего не ответил, но Энджи сказала:
– Я не очень-то горжусь возможностью купить ваш дом за доллар. Но сделаю это, как только найду в золе монеты, которые были в наших баночках.
– Сделка заключена.
– Спасибо, – сказал Сэм после минутной паузы.
По привычке он спешил. Ему казалось, что он должен куда-то бежать. Но его участок теперь принадлежал Маркусу Эпплби и его группе. Школу строил кто-то другой, и он мог повременить с работой, пока руки не заживут.
Энджи будто прочитала его мысли. Взгляд ее смягчился.
– Отдохни, Сэм. После нескольких часов сна все будет казаться не таким уж ужасным.
Сэм в этом сомневался. На следующей неделе он даст ей деньги на развод, и она покинет его.
Глава 20
К полудню вторника церковные приходы в Уиллоу-Крик и Викторс организовали сбор пожертвований в пользу погорельцев с Карр-стрит. Было найдено пристанище для Коблеров и Гринов, а у дверей пострадавших появлялись все новые и новые люди, приносившие еду, одежду, туалетные принадлежности и такие вещи, как мыло, зубной порошок и все остальное, что требуется людям для цивилизованного образа жизни.
Полная благодарности, но несколько утомленная нескончаемым потоком жертвователей, Энджи предоставила Тилли и Эбби открывать дверь и принимать доброхотные даяния, а сама отнесла чашку кофе Сэму на улицу.
Она заметила его стоящим возле кучи обгорелых обломков и на мгновение остановилась полюбоваться им. Молли оставила его волосы довольно длинными, так что они доходили до воротника, но без локона, спускавшегося сзади на шею, он выглядел иначе. Сэм Холланд никогда не казался ординарным, он всегда был убийственно красивым, но куда девался ее плутоватый пират? Издали он теперь напомнил ей мальчика, в которого она влюбилась много лет назад.
– Спасибо, – поблагодарил он, принимая от нее кофе и держа чашку кончиками пальцев. – Девочки все еще спят?
– Да.
Энджи подошла к краю закопченного фундамента, уцелевшего от пожара, и принялась всматриваться в обугленные остатки их скарба, покрытые слоем золы. Она потеряла все, чем владела. Ее одежда, гребень в серебряной оправе, который ей подарили в двадцатый день рождения, шляпки и вышитые носовые платки. Пропали чашка и блюдце ее матери и письма Питера.
Шеф пожарной команды сказал им, что завтра они смогут просеять остатки своих вещей, чтобы выяснить, уцелело ли при пожаре хоть что-нибудь.
– Я все еще даю девочкам опиум. Доктор сказал, что для них сон – лучшее лекарство. Он заезжал нынче утром, чтобы помочь мне сменить их повязки, и сказал, что удовлетворен их состоянием и с завтрашнего дня можно уменьшить дозу опиума. – Она бросила взгляд на бинты на руках Сэма. – Мне надо сменить тебе повязки.
– Давай сделаем это попозже. Через полчаса я встречаюсь с Маршем Коллинзом. Надо подписать бумаги на передачу прав на мой участок. Маркус торопится покончить с бумажной работой, потому что знает, что нам нужны деньги.
Она не стала спрашивать, как чувствует себя Сэм, потому что и так догадалась о его состоянии. Несмотря на лечение доктора Поппеля, ожоги на ее руках болели. Боль не прекращалась ни на минуту. Если Энджи проявляла осторожность, руки не досаждали ей так сильно, но нынче утром она ушибла руку и вскрикнула от мучительной боли. Ожоги же Сэма были еще серьезнее, чем у нее.
Она смотрела на темные круги у него под глазами и морщинки в углах рта.
– Сэм, тебе требуется больше, чем один час сна.
Энджи одолжила раскладную кровать и поставила ее в маленькой гостиной Молли. Девочек они уложили спать в единственной спальне. Сэм убеждал ее, что ему не требуется спального места: ожоги на спине и груди не позволяли ему лечь. Когда Энджи вставала ночью с постели посмотреть на него и проверить, как себя чувствуют девочки, она находила Сэма дремлющим за кухонным столом, положив голову на руки.
– Если ты станешь принимать чуть побольше опия, думаю, ты сможешь спать на походной кровати.
– Может быть, сегодня вечером мне это удастся, – сказал Сэм.
Сегодня непременно, решила Энджи, обеспокоенная его осунувшимся, изможденным лицом. Она бы высказала ему свои опасения, но ее внимание отвлек экипаж, подкативший к их дому по Карр-стрит. Сердце ее упало, потому что она узнала Герба Гаунера, помогавшего Винни выйти из коляски.
– Сэм, – поспешила она сказать, положив забинтованную руку ему на плечо, – пожалуйста, не устраивай сцен. Возможно, они приехали, потому что беспокоятся за Люси иДейзи.
Лицо Сэма помрачнело, а глаза его стали жестким и, как синие камешки.
– Что бы мы ни думали об этих людях, они дедушка и бабушка твоих дочерей. А, Сэм? Это ведь делал не Герб Гаунер.
Винни кивнула им, прежде чем направилась к двери в дом Молли. Герб Гаунер нахмурился, потом обошел вокруг закопченного фундамента. В высокой шляпе и безукоризненно сшитой городской одежде он выглядел на этом фоне странно.
– Чего ты хочешь? – проворчал Сэм.
Гаунер поклонился Энджи, потом оглядел перевязанные руки Сэма.
– Я знаю, Холланд, что ты считаешь, что это я устроил пожар, но это не так. Я не имею к нему никакого отношения. – Он махнул рукой в сторону пожарища. – Я бы никогда не стал подвергать опасности своих внучек. Готов поклясться на Библии.
– Но ты дал мне понять, что отвечаешь за пожары в доме профсоюзов и в доме Уиттира.
Бровь Гаунера поползла вверх, будто он ожидал по крайней мере спора об этом, потом оперся на свою палку.
– Я никакого отношения к ним не имею. Когда я услышал, что случилось с тобой из-за этих пожаров, я пожалел, что не я их устроил, – ответил он решительно. Он пожал плечами и с любопытством посмотрел на Сэма. – Впрочем, я не сомневался, что ты обвинишь в этом меня. Но это чепуха и ложь.
– Я так и думал, пока не узнал, что поджигатель в тюрьме. Этот пожар начался в результате несчастного случая.
– Но ведь это вы пытались устроить пожар в доме преподобного Драйфуса, – вмешалась Энджи, подойдя ближе к Сэму.
У Герба Гаунера были такие же бледно-золотые волосы, как у Люси и Дейзи, но трудно было испытывать теплые чувства к этому человеку, даже понимая, каких усилий ему стоило прийти сегодня сюда.
– Кто чиркнул спичкой, значения не имеет, но ему были даны указания никому не повредить и не причинить серьезного ущерба, – сказал Гаунер, выдержав суровый взгляд Сэма. – Я хотел вытеснить тебя из бизнеса.
– Ты и получил, что хотел. Но не получишь права опеки над моими дочерьми. Сегодня я подписал бумаги на продажу своего месторождения, – сказал Сэм, медленно произнося слова. – После подписания бумаг я отправлюсь прямо в салун Сильвана и дозвонюсь до доктора Дейзи в Колорадо-Спрингс, чтобы назначить день операции. Марш Коллинз сообщит об этом суду до истечения установленного им срока. Ты проиграл, Гаунер.
– Я уже слышал о предложении Эпплби. – Герб Гаунер выпрямился. – Я пришел поговорить о будущем. – Поколебавшись, он продолжал: – Я не из тех, кто любит просить, Холданд, но Люси и Дейзи – наши внучки. Это все, что у нас осталось от нашей дочери. Прошу тебя разрешить нам иногда видеться с ними.
– Приведи хоть один довод, почему я должен это делать. Приведи хоть одну причину, почему мне не послать тебя к черту, почему не сказать тебе: «Убирайся».
– Мы – это последняя нить, связывающая Люси и Дейзи с их матерью. Мы их кровная родня. Наши внучки имеют право узнать пас, а мы их.
Кончики пальцев Энджи сжали рукав Сэма, и она мрачно посмотрела на него.
– Он прав, – сказала она тихо. – Я не предаю тебя, – добавила Энджи, заметив укор в его взгляде. – Думаю, Лоре было бы приятно, если бы ее семья сплотилась. Тебе удастся вырастить своих дочерей, Сэм. И ты будешь оказывать на них влияние. Оно будет превалирующим. Но разве девочки не имеют права узнать и свою родню со стороны матери?
– Родители Лоры отвергли ее, когда она выразила желание жить собственной жизнью!
Голос его был тихим и зловещим.
– Мы все совершаем ошибки. – Их глаза сцепились.
– Что важнее? Чтобы ты удовлетворил Свое чувство мести к Гаунерам или чтобы твои дочери выросли, зная, что у них есть дедушка с бабушкой?
В конечном счете решение оставалось за ним. Она сделала все, что могла, чтобы оказать на него влияние.
Кивнув мистеру Гаунеру, Энджи скромно подобрала юбки кончиками пальцев и вернулась в дом Молли. Она подходила к двери черного хода, когда из спальни появилась Винни. В глазах ее блестели слезы.
– Как подумаю, что они были так близки к смерти… – Она покачала головой и прижала дрожащей рукой носовой платок к губам. Потом скользнула взглядом туда, где стояли Эбби и Тилли. – Есть место, где мы могли бы поговорить без помех?
Не обращая внимания на протест Энджи, Эбби и Тилли поднялись из-за кухонного стола и направились к двери.
– Пойдем проведаем свои дома, а через час вернемся. Несмотря на то что Гаунеров вынудило обратиться к Сэму отчаяние, Энджи было трудно соблюдать учтивость в разговоре с Винни. Она скрепя сердце налила остатки кофе в чашку и поставила на стол перед Винни. Если бы Винни не была такой бесчувственной, она бы увидела, какого труда стоило Энджи управляться с кофейником и чашкой забинтованными руками, и предложила бы ей помощь.
– Перейду сразу к делу, – сказала Винни, перекручивая платок, лежавший на коленях. – Мистер Гаунер сообщил мне, что мистер Холланд, вне всякого сомнения, сумеет организовать и оплатить операцию Дейзи, до того как истечет крайний срок, установленный судом. Не стану поздравлять вас.
– Я и не ожидала от вас поздравлений, – со вздохом ответила Энджи.
– Но возможно, это и к лучшему.
Энджи удивило это замечание. Она не ожидала такого признания от Винни Гаунер.
– Я бы выполнила свой долг, – поспешила добавить Винни. – Но возможно, к лучшему то, что детей будут воспитывать люди помоложе нас.
– Миссис Гаунер, я ужасно занята.
Она еще не освоилась в кухне Молли. Груды принесенной доброхотами одежды громоздились в маленькой гостиной. Ее надо было рассортировать и убрать. Ей надо было срочно повидаться с мистером Кравицем и заказать новые башмаки для Дейзи. Им был нужен новый ледник и больше льда, чтобы сохранить ежечасно приносимую еду. Ей надо было одолжить еще одну раскладную кровать для Сэма. Скоро он уже сможет лежать, и для него потребуется спальное место. Каждую минуту она напоминала себе о чем-то важном, что надо было сделать немедленно.
– Пожалуйста, миссис Холланд. – Спесь Винни дала трещину, и глаза ее наполнились слезами. – Пожалуйста, не лишайте нас возможности видеться с внучками. Мы желаем быть рядом, когда Дейзи будут делать операцию. Мы хотим принимать участие в их жизни.
– Не мне принимать решение, – мягко возразила Энджи. Несмотря на антипатию к Винни, она не хотела, чтобы Люси и Дейзи выросли, не зная родных Лоры. Ей это казалось неправильным.
– Но вы можете оказать влияние на мистера Холланда! – Она не была в этом так же убеждена, как Винни. Но это больше не имело значения. Энджи все еще охватывала дрожь при воспоминании о том, как Сэм сообщил ей, что продал свои разработки и что Маркус Эпплби готов выплатить деньги тотчас же.
– Я скоро уеду, – сказала она, пробуя эти слова на вкус. Это означало, что она оставляет Уиллоу-Крик, людей, которых любила, что она оставляет здесь свое сердце.
– О чем вы говорите? – спросила Винни.
– Я сказала вам об этом в первый же раз, когда мы встретились. Я приехала сюда, чтобы получить развод. Теперь у него есть средства, и мы сможем оплатить бракоразводный процесс.
– Мне это совсем не нравится, – отшатнулась Винни.
– Вы меня удивляете, миссис Гаунер, – усмехнулась Энджи.
– Такой мужчина, как он, нуждается в женщине. Это проще простого. Помяните мое слово, пройдет немного времени, и он женится снова. А вы можете сказать, какой будет его новая жена?
Энджи только удивленно раскрыла глаза. Она об этом боялась думать, не хотела это обсуждать.
– Одному Богу известно, подойдет ли она для моих внучек, сможет ли их воспитать.
– Насколько мне помнится, вы и меня считали неподходящей для этой роли.
– Вас я по крайней мере знаю. Я вижу, что мои внучки привязаны к вам. Вы прямая женщина, как и я. Мы можем говорить, понимая друг друга. Не сомневаюсь, что в вас есть недостатки, но во многих отношениях вы напоминаете мне Лору. Вы своевольная, упрямая, решительная. Вы умеете добиваться своей цели. – Сжав губы, она с минуту размышляла. – Нет ли способа добиться, чтобы суд запретил вам развод?
Энджи встала, давая понять, что их разговор окончен.
– Миссис Гаунер, перестаньте пытаться руководить людьми и управлять их жизнью, – сказала она как можно мягче. – Это не сработало в случае с Лорой и не будет иметь успеха со мной. Что же касается вашего присутствия во время операции, я поговорю на этот счет с Сэмом.
По правде говоря, Энджи не была уверена, что сама будет здесь, когда наступит время операции. Оставаться в Уиллоу-Крик до операции Дейзи означало продолжение нынешних отношений с Сэмом. И она еще не знала сама, что думает и чувствует на этот счет.
Когда Винни ушла, Энджи вошла на цыпочках в затемненную спальню посидеть с девочками. На каждой было с полдюжины повязок. Кроме того, их кожа в разных местах была испещрена красными пятнами, не требовавшими особой обработки. Склонившись над кроватью, она поцеловала Люси в лоб и разгладила ее обгоревшую челку, потом поцеловала в щечку Дейзи.
На глаза ее навернулись слезы, пока она смотрела на них. За последние пять месяцев она узнала, что дети могут ставить в тупик, приводить в ярость, что они требует массу времени, терпения и энергии. Но они могут быть нежными, забавными, благородными, щедрыми и любящими и столь бесхитростными во всех этих проявлениях, что у нее сжималось сердце. И она поняла, что дети необязательно должны быть плотью от твоей плоти, чтобы занять место в твоем сердце, в ее сердце.
Десять лет Энджи считала, что ее собственная жизнь не начнется, пока она не разведется с Сэмом. Но, как выяснилось, она ошибалась. Смахивая слезы и глядя на спящих девочек, Энджи поняла, что ее настоящая жизнь началась, когда она сошла с поезда на вокзале в Уиллоу-Крик.
Они поужинали в спальне девочек тем, что принесли соседи, и это было вроде пикника. Потом Сэм привел всех в восторг, рассказав историю о семье, состоявшей из матери, отца и двух маленысихдевочек, с которыми все время что-то случалось. Кто-нибудь в семье постоянно носил повязки.
– Как мы, – сказала Дейзи, хлопая в ладоши.
– Не была ли старшая из девочек очень храброй? – спросила Люси.
– Очень храброй, – подтвердил Сэм все еще хриплым голосом. – Однажды она упала и содрала кожу с колена, ободрала его почти до самой кости. Было ужасно больно, но она только махнула рукой, сказала «Фу!» и пошла дальше. Энджи попыталась скрыть улыбку:
– Она сказала «Фу!»?
– Именно так. «Фу!»
Дейзи и Люси захихикали и закричали: «Фу!» – и кричали до тех пор, пока все четверо не начали смеяться. Когда наступило время прощаться на ночь, девочки протянули к Энджи руки, будто она всегда их целовала перед сном. Она поцеловала обеих и медленно погладила их нежные щечки кончиками пальцев. И тут ей захотелось плакать.
У двери она обернулась и спросила:
– Дейзи, ты обойдешься без лампы в раковине? Твой папа и я прямо за дверью.
Дейзи зевнула, уже сонная от вечерней дозы лауданума.
– Думаю, что обойдусь.
Энджи послала им воздушный поцелуй и тихонько закрыла за собой дверь.
– Я видел в леднике пару бутылок пива, – сказал Сэм. – Хочешь?
– Благодарю.
Ей хотелось бы выйти на воздух и, как всегда, посидеть на ступеньке, но крыльцо Молли состояло всего из двух ступенек. К тому же запах гари был все еще сильным и неприятным. Они сидели за столом Молли, и Энджи улыбалась, глядя на старую выцветшую клеенку и вспоминая, как Молли высыпала на нее свои бриллианты.
– Что это? – спросила она, когда Сэм положил на стол перед ней конверт.
– Две тысячи долларов. – Он вертел в руке бутылку пива. – Это поможет тебе спокойно прожить год, пока ты будешь ждать окончания бракоразводного процесса.
Теперь это стало реальностью. Но у нее было такое ощущение, будто ее жизнь кончается, а не начинается.
– Хотел бы дать тебе больше.
– Нет, нет, – прошептала она, – этого и так много. – Сэм прокашлялся и поднял голову.
– Я позволю себе вольность спросить: ты останешься, пока Дейзи не сделают операцию? Думаю, твое присутствие успокоит ее и поможет ей пережить трудное время.
И все это продлится не более двух недель.
Теперь все окончательно встало на свои места. Они уже обсуждали ее отъезд.
– Я обещала Дейзи, что буду с ней во время операции. Если бы ты ничего об этом не сказал, я все равно попросила бы у тебя разрешения остаться, пока все не закончится.
– Попросила бы у меня?
Он покачал головой и положил забинтованные руки на стол. После долгой паузы глубоко вздохнул.
– Мы поедем на поезде до Колорадо-Спрингс и остановимся в отеле недалеко от больницы.
– Ты решил позволить Гауиерам быть там, пока не пройдет операция Дейзи?
– Я был бы счастлив никогда больше не видеть Герба и Винни Гаунер, – ответил он не сразу.
– Ты полагаешь, что Лора хотела бы этого? – мягко спросила Энджи. – Ты ведь говорил, что она страдала от этой размолвки с родителями.
– Я могу тебе сказать с полной уверенностью, что, если бы Герб и Винни получили право опеки, они бы ни за что не разрешили мне видеться с дочерьми!
– Это было бы ошибкой.
– Черт возьми! Еще какой!
Они сидели смущенные и молчаливые. Хорошее настроение, навеянное мирным ужином в спальне девочек, улетучилось.
– Ты все еще намерен переехать в Денвер? – спросила Энджи наконец.
Он с размаху опустил бутылку на стол. Звук был настолько громким, что резонанс, должно быть, отдался болью в его обожженных руках. Потом направился к задней двери. Не увидев на крючке своей любимой шляпы, Сэм чертыхнулся и напялил на голову одну из подаренных соседями.
– Я иду в «Золотой башмачок». Увидимся утром.
Энджи допоздна просидела за столом, вспоминая все, что произошло с момента ее приезда в Уиллоу-Крик. Все смешалось – слезы и смех, разочарования и радости, и в конце концов она уронила голову на свои забинтованные руки.
Она любила его. Любила так глубоко, как давным-давно, когда впервые увидела. Ей нравился его облик и звук его голоса. Ее трогала нежность в его взгляде, когда он улыбался своим дочерям. Она любила его за то, что он готов был мужественно встретить все, что преподнесет ему жизнь. За его чуткость, заботу и уязвимость. За то, что он умел заставить ее рассмеяться. Даже его упрямство и с трудом воспринимаемое ею чувство личной чести восхищали ее.
