– Ты уверена? – шепотом спросила Люси.
– О да. Дейзи не предает свою маму, если любит и меня тоже. В сердце Дейзи есть место для многих людей. И у тебя тоже. Я много думаю о вашей маме. Ты не знала об этом? Я не была с ней знакома, но, думаю, мы бы с ней понравились друг другу, потому что у нас есть нечто общее и очень важное. Мы любим одних и тех же людей. Я хотела бы посидеть с вашей мамой за чашкой кофе и рассказать ей, как вы растете, и расспросить ее о ваших бабушке и дедушке. Есть столько вещей, о которых я хотела бы рассказать ей и расспросить ее. Думаю, что и ты чувствуешь то же самое. – Люси бросилась в объятия Энджи.
– Я злюсь на нее за то, что она умерла! А потом мне стыдно за то, что я злюсь! Иногда ты мне очень нравишься, а потом мне из-за этого не по себе.
– Знаю. – Энджи похлопала девочку по спине и почувствовала, как ее слезы капают ей на шею. – Иногда и я обижаюсь на свою маму за то, что она умерла.
– А потом тебе тоже бывает нехорошо?
– Иногда. Но может, я и вправе сердиться. Потому что я тоскую по ней и мне жаль, что она умерла.
Она мягко отстранила Люси, чтобы видеть ее глаза.
– Мы не хотим забывать своих матерей. Но есть и еще кое-что, что нам не следует забывать.
Люси высморкалась.
– Что?
– Наши матери любили нас, Люси. И они не хотели бы, чтобы мы были несчастны. Наши матери желали бы, чтобы наши сердца были открыты для любви и смеха и мы жили полной жизнью. Наши матери не хотели бы, чтобы мы отказались от любви. Ты не согласна?
Слезы снова покатилась по щекам Люси, и она опустила голову.
– Я чувствую себя виноватой, когда ты делаешь для меня что-нибудь хорошее.
– Ты не должна. Правда не должна. Твоя мама знает, что ты любишь ее. И, я думаю, она была бы счастливее, если бы ты и я могли полюбить друг друга.
– Энджи!
Несчастные, полные слез глаза смотрели прямо на нее.
– Я правда, правда очень жалею, что разбила твою чашку.
– Не скажу, что то, что ты сделала, хорошо, потому что это не так. – Она отерла слезы с глаз Люси лоскутком зеленой ткани. – Но я понимаю и прощаю тебя.
В заднюю дверь ворвалась Дейзи. Волосы ее развевались, а глаза были широко раскрыты.
– Энджи, иди скорее! Миссис Молли плачет!
Глава 16
Энджи взлетела по ступенькам крыльца и ворвалась в дом Джонсонов через заднюю дверь. Девочки бежали за ней по пятам. Молли, сгорбившись, сидела за кухонным столом, прижимая к глазам мокрый носовой платок.
Молли Джонсон была настолько крепкой и несокрушимой женщиной, что при виде ее слез в груди Энджи что-то сжалось.
– О, Молли. Что-нибудь с Кеннеди?
– Этот безумный дурак… – сказала Молли, отведя со лба назад волну коротких серебряных волос, потом высморкалась. Она указала на стол. – Погляди!
– О Боже мой! Это… Не может быть! – Энджи хватала ртом воздух, потом поднесла руки к горлу. Ее глаза на лоб полезли от изумления. – Молли, неужели это настоящие алмазы?
На клеенке сверкала целая россыпь драгоценностей: заколка для шляпы, серьги, ожерелье, брошь, два браслета, три кольца и две пряжки для башмаков. Драгоценностей было больше, чем Энджи когда-либо видела в жизни за один раз и в одном месте. Драгоценности притягивали свет, как пламя, поглощающее ночь. Они блестели, сверкали, манили.
Энджи принялась обмахивать разгоряченное лицо.
– О Бог мой! Если эти алмазы настоящие, то у тебя на кухонном столе королевский выкуп!
– Они настоящие, можешь не сомневаться. – Из глаз Молли снова полились слезы. Она скорчила гримасу и покачала головой. – Этот чертов дурак! Да благословит его Господь! Да благословит его Господь!
– Где? Как это случилось? – Энджи упала на стул, потом удержала руку Дейзи, протянутую к столу. – Не трогай их!
– Если она хочет посмотреть поближе, пусть смотрит. – Сделав над собой усилие, Молли улыбнулась Люси и Дейзи:
– Я была уже подростком, когда впервые увидела настоящий бриллиант. И до сих пор у меня их никогда не было. Смотрите, девочки, сколько хотите.
Энджи с трудом отвела глаза от сверкающей выставки драгоценностей и уставилась на Молли. Единственное, что она пока уяснила, – слезы Молли были слезами счастья.
– Что случилось?
– Кен всегда говорил, что осыплет меня алмазами, когда разбогатеет. – Она прижала к глазам платок. – Я думала, он шутит или дразнит меня. Поглядите на меня. Вы видели, чтобы я когда-нибудь носила побрякушки? Только сережки с черным агатом да обручальное кольцо.
Ее обручальное кольцо было простым золотым ободком, как и кольцо Энджи.
– Мы не ходим в такие места, где я могла бы показаться в бриллиантах. Мы никогда не бываем там и, смею думать, никогда не станем бывать.
Подавшись вперед, Энджи схватила Молли за руку.
– Молли Джонсон! Ты хочешь сказать, что Кеннеди нашел богатую жилу?
– На прошлой неделе он сказал мне, но я не поверила. После стольких лет мне это показалось нереальным. – Она махнула рукой. – Я знала, что он что-то нашел, потому что он нанял с полдюжины рабочих с кирками и лопатами. Но это был такой бум, о каких мы не раз слышали, и он случился на его прииске. Он и его ребята использовали динамит и нашли целую сеть золотых жил, как только углубились в породу. Потом он потолковал с одним из синдикатов. – Она посмотрела на Энджи. Глаза ее все еще выражали изумление. – Кен поехал в Денвер подписывать бумаги и нынче утром вернулся домой вот с этим.
Они все как зачарованные разглядывали алмазы, сверкавшие на выцветшей клеенке.
Потом Энджи вскочила со стула и потянула за собой Молли. Они принялись танцевать и кружиться по кухне, пока обе не начали хохотать и задыхаться. Потом Энджи принялась танцевать с Люси, а Молли с Дейзи. В конце концов девочки отправились в сад полоть траву, а Молли разлила кофе в толстостенные кружки. К переднику на груди она приколола брошь с алмазами и заставила Энджи надеть браслеты.
– Ой, это потрясающе.
– Даже и представить не могу, сколько все это стоит, – сказала Энджи, поворачивая руки так и эдак и любуясь игрой камней в свете яркого солнца, то и дело высекавшего из алмазов россыпь искр. Она подумала, что столь близко соприкасаться с алмазами ей еще не приходилось.
– Кен ни за что не скажет сколько. Все, что он мне скажет, это что мы богаты и что у нас еще много остается на другое.
Ослепленная, Энджи разглядывала камни, рассыпанные на столе.
– Я думала, что этого не произойдет. Ни с Сэмом, ни с Кеннеди. Что найти такое место – неосуществимая мечта, что это значит принимать желаемое за действительность.
– Были времена, когда и я думала так же. Я думала, что все эти прииски – это всего лишь ямы, а золото из них уже давно извлечено. – Молли потянулась и похлопала Энджи по руке; – Не оставляй надежду.
Энджи помрачнела и молча пила кофе маленькими глотками, продолжая смотреть на брошь с бриллиантами, приколотую к переднику Молли. Верила ли она когда-нибудь? Десять лет назад она не поверила в Сэма настолько, чтобы последовать за ним в его поисках удачи и успеха. А он до сих пор не оставил эти поиски. И он не утратил надежды. Но каждый раз, когда Энджи платила по счетам, а потом оставшиеся деньги раскладывала по баночкам, сердце ее снова падало, а верить в удачу становилось все труднее.
Они допили кофе в молчании, прислушиваясь к гудению насекомых и болтовне девочек в саду. Энджи уже привыкла к отдаленному грохоту, когда взрывали динамитом породу в холмах, и теперь редко замечала шум. Но сегодня она его слышала. В динамите были воплощены надежды мужчин, пытавшихся вырвать у земли ее сокровища.
Внезапно ей в голову пришла грустная мысль.
– Молли, теперь вы переедете?
С лица Молли исчезла мечтательная улыбка, и она помрачнела.
– В Колорадо-Спрингс мы не поедем, как делают многие. Это уже решено. Мы поедем в Денвер. Кен и я можем быть богаты, как Мидас, но в обществе нас не примут. – Она пожала плечами. – А в таком городе, как Денвер, полно людей с деньгами, которым нет дела до кичливых выскочек.
На губах ее снова появилась улыбка, и камни на броши сверкнули, когда грудь ее приподнялась от дыхания.
– Мы купим там два участка для домов. Один из них прибережем для вас с Сэмом.
Сделав резкое движение, Энджи поднялась со стула и подошла к плите. Вместо того чтобы налить кофе, она стояла, глядя на сад в кухонное окно, и видела дым, поднимающийся из каменоломни и повисший над долиной.
– Если Сэм настолько разбогатеет, чтобы купить участок в Денвере, – сказала она тихо, – у него хватит денег и на развод.
Сэм услышал новость от Джима Ричардса, плотника, выбранного городским советом для строительства новой школы. Джим отправился на участок Сэма специально узнать, не держит ли Сэм на него зла, и посоветоваться насчет строительства школы.
Когда они закончили обсуждать проект и материалы, Джим сказал, нахлобучивая шляпу на голову:
– Слышал о Кеннеди Джонсоне?
Не успел Джим Ричардс сообщить ему новость, как Сэм помчался в город. Он нашел Кена в третьем из обследованных им салунов. Тот курил кубинскую сигару и предлагал выпить за его счет всем желающим.
Сэм хлопнул его по спине:
– Черт тебя подери, Кен, ах ты, сукин сын! – Они, ухмыляясь, смотрели друг на друга. – Если ты не устал рассказывать свою историю, я бы хотел ее послушать!
У Кена не хватало денег для разработки прииска. Поэтому он одолжил баснословную сумму, чтобы нанять восемь человек, чтобы продвинуться вглубь, идти по жиле и добраться до главного месторождения. Когда он узнал, что его прииск богат, он нанял в Денвере поверенного, чтобы стравить два синдиката в соперничестве за месторождение. – И это сработало именно так, как мы рассчитывали, – сказал Кен, и в его внезапно охрипшем голосе прозвучало удивление. – Трудно в это поверить, но британцы заплатили триста тысяч, и вдобавок я буду получать два процента от выработки каждой унции золота, добытого на прииске Джонсона. Это была хорошая сделка и верный признак того, что Кену посчастливилось найти богатое месторождение.
Возвращаясь затемно домой, Сэм размышлял о везении Кена Джонсона. Но для него все не могло обернуться так хорошо. Скоро ему предстояло убедиться в том, что два синдиката не станут вести войну за то, чтобы получить контроль над его прииском. Даже если произойдет чудо и ему удастся раздобыть деньги на разработку месторождения, чтобы нанять рабочих, у него не оставалось времени, чтобы прорыть несколько боковых коридоров для разведки и разработки боковых жил. И даже если бы ему удалось доказать, что его жилы многообещающие, если бы у него оказалось столько же богатых жил, сколько ветвей на дереве, ему все-таки потребовалось бы несколько недель, чтобы Марш Коллинз мог связаться с синдикатами и найти покупателя. Но этих недель у него не было.
Суд постановил, чтобы операция Дейзи была произведена до первого октября. Поэтому он должен был связаться и договориться с хирургом по крайней мере в середине сентября. Оставалось всего пять недель.
Из темноты к нему долетел голос Энджи:
– Я ждала тебя.
Прошла целая жизнь с тех пор, как он сидел с ней в кафе-мороженом. Неужели это было всего несколько часов назад?
Он опустился на нижнюю ступеньку заднего крыльца у кухонной двери и оперся спиной о ноги Энджи. Она сделала движение, будто ее это удивило, но ног не убрала.
– Думаю, ты знаешь о Кене, – сказала она.
Он кивнул.
– От тебя пахнет табаком и виски.
– Хочешь, чтобы я ушел?
Он надеялся, что она этого не хочет, потому что вдруг почувствовал себя слишком усталым, чтобы двинуться с места.
– Нет.
После недолгой паузы она рассказала ему о бриллиантах Молли, и он улыбнулся, потому что рассказ о покупке бриллиантов для Молли ценою в целое состояние звучал правдоподобно, – это было так похоже на Кена. Дальше Энджи поведала ему о Люси, которая считает, что предаст свою мать, если позволит себе хорошо относиться к Энджи.
– Я поговорю с ней.
– Мы с Люси поговорили, и, надеюсь, она теперь думает по-другому и чувствует себя лучше, но, если она услышит то же самое от тебя, это не повредит.
Прошла минута, прежде чем он заговорил снова.
– Все идет не так, как я хотел, Энджи. – У него были такие грандиозные мечты, такие великие планы. – Какое-то время я надеялся, что все будет по-моему.
Ночь была пасмурной и темной и холоднее, чем обычно бывают ночи в августе. Свет пробивался только сквозь кухонное окно от затененной лампы, оставленной для Дейзи. В листьях сирени неяркий свет рассеивался и утрачивал свою силу, поглощенный тенью.
– Я думал о том, как мы устроимся.
Она дотронулась до длинного локона у него на затылке, удивив и обрадовав его.
– Если бы мы продали все, что у нас есть, твою лошадь и телегу, мои сережки с гранатами и булавку и наши обручальные кольца и даже дом, как ты думаешь, сколько денег мы бы выручили за все?
– Продали дом?
– Послушай меня: я думала об этом. Мы могли бы жить в твоей палатке или на твоем участке. Я и девочки могли бы помочь тебе на прииске.
Он сдержал желание рассмеяться – тон Энджи был слишком серьезным. Тронутый ее участием, Сэм повернулся на ступеньке и взял ее за руку.
– Твоя готовность жить в палатке, чтобы помочь Дейзи, значит для меня больше, чем я могу выразить.
Он мог себе представить Энджи, готовящую еду на костре или спящую на земле, не больше, чем поверхность Луны, Сэм заподозрил, что и она не очень ясно представляла себя живущей в палатке. Но ведь она была готова к этому.
– Нет необходимости продавать дом. Я изыщу деньги на операцию Дейзи.
– Как?
Ему было больно, оттого что руки Энджи стали грубыми и шершавыми на ощупь. Молли Джонсон тешилась бриллиантами, а Кеннеди покупал нынче вечером выпивку для доброй сотни завсегдатаев салуна. В то время как жена Сэма сидела рядом с ним, и руки ее огрубели от тяжелой работы. И она говорила о том, чтобы продать дом и переехать всей семьей в эту чертову палатку.
– У меня есть план.
– Можешь рассказать мне о нем? – спросила она мягко. – Я не собираюсь ни к чему тебя подталкивать, Сэм, но у меня нарушился сон от беспокойства. Дни летят, а к деньгам, отложенным для Дейзи, прибавилось совсем немного за последний месяц.
– Только не сегодня. Ладно?
После того как Сэм услышал об удаче Кеннеди, его план казался ему таким мелким и ничтожным.
Энджи высвободила руку из его ладони и потерла щеку.
– Должно же быть что-то, чем я могла бы тебе помочь. Винни Гаунер торговала пирожками, чтобы помочь мистеру Гаунеру накопить денег на развитие его прииска. Я бы тоже могла сделать что-нибудь в этом роде. – Она взмахнула рукой, отгоняя ночных насекомых. – Я могла бы готовить томатный соус и продавать его в бутылках. Или лапшу. Лапша такая трудоемкая. Думаю, женщины будут охотно покупать готовую.
Внезапно грудь его сдавил жаркий гнев.
– Давай-ка подумаем. Ты хочешь продать все, что у нас есть, жить в палатке, помогать мне на прииске и готовить лапшу на продажу. А я? Думаю, мне надо купить гамак и дремать в нем, пока моя жена не наскребет достаточно денег, в которых мы нуждаемся, и только потому, что я не могу их заработать. Ты так это себе представляешь?
– Ну ты все передергиваешь!
– Я и сам смогу с этим справиться, Энджи. Я смогу заплатить за операцию Дейзи и сделаю это.
Она глубоко втянула воздух, видимо, стараясь набраться терпения.
– Почему ты сердишься? Я всего лишь хочу помочь. – Гнев оставил его так же быстро и внезапно, как и охватил. Он провел рукой по лицу.
– Ты и так мне помогаешь тем, что взяла на себя и делаешь. Тем, что заботишься о Люси и Дейзи и мне не приходится о них беспокоиться и есть время для работы на прииске. Ты помогаешь мне тем, что ты здесь, что ты есть и что слушаешь меня.
Он так тосковал по этой возможности в последнее время, утраченной из-за собственной глупости. По этим тихим неспешным разговорам в конце дня, по ее близости, по исходившему от нее аромату, по случайным прикосновениям.
– Каждый раз, глядя на девочек, я думаю, будут ли они еще с нами и после первого октября.
Он ничего не ответил, и она спросила:
– Ты одолжишь деньги на операцию Дейзи?
– Даже при условии, что кто-то будет столь глуп и недальновиден, чтобы ссудить мне необходимые деньги, мне, безработному строителю, как я мог бы вернуть эту ссуду? Это могло бы занять долгие годы. – Он уставился в темноту, потом сказал: – И это было бы похоже на обман. Одолжить деньги – неприемлемое для меня решение вопроса.
– Тогда скажи мне, Сэм, какое решение приемлемое. Пожалуйста! Я просто больна от беспокойства.
Ее недоверие доконало его. Просто подняться с места оказалось настолько тяжело, что это действие высосало из него последние силы.
– Сегодня я не хочу говорить о своих планах, – сказал он устало. – Мне кажется нелепым и глупым излагать план, как бы заполучить несколько тысяч долларов, в то время как у Кена и Молли сотни тысяч. Кен бился над этим прииском много лет. Он работал изо всех сил. И ни на минуту не переставал верить в успех. Он и Молли заслужили свое лучезарное будущее.
– Но ты хотел бы быть на его месте, – тихо сказала Энджи.
– Я ничуть не завидую Кену и Молли. Я просто не прочь, чтобы и мне так же повезло.
Засунув руки в карманы, он опустил голову и направился к своей палатке.
– Доброй ночи, Энджи.
Хмуро глядя на манящие городские огни, он подумывал о том, чтобы вернуться в «Золотой башмачок» и утопить свою тоску в пиве. Но не такой он был человек, чтобы мусолить свои печали на людях. Вместо этого он обернулся и посмотрел на лампу, оставленную Энджи на кухне на случай, если ночью Дейзи проснется и увидит, что темнота разбавлена светом. Он вздохнул, потом отвернул полог палатки и вошел внутрь. Эта палатка так и не стала его домом.
Энджи медленно проводила щеткой по волосам, разглядывая себя в зеркале. Она была так же подавлена, как и Сэм. Энджи ничуть не раздражало везение Кена и Молли. Но трудно было не желать удачи Сэму и себе. С тех пор как она приехала в Уиллоу-Крик, по крайней мере с десяток мужчин отпраздновали внезапно свалившееся на них богатство. Такое могло случиться. Так почему же не с Сэмом? Если она чувствовала себя такой отчаявшейся и подавленной, что должен был чувствовать он? Опустив щетку для волос, Энджи отрешенно похлопывала ею по руке.
Сэм знал людей, в один день ставших миллионерами, и был рад за них. В нем не было и тени зависти, и Энджи это было известно. Скверное настроение Сэма, после того как пришла весть о везении другого человека, не было вызвано ни раздражением, ни досадой на Кена. Это объяснялось естественным нетерпением и желанием, чтобы и в его судьбе произошел поворот.
Ее взгляд упал на бюро с недавно полученным письмом от Питера. Питер тоже оказался нетерпеливым человеком. Энджи снова вздохнула и отбросила щетку для волос. Питер становился все более настойчивым, и это действовало на нервы. В письме, лежавшем на бюро, содержались аргументы в пользу ее немедленного возвращения в Чикаго.
Питер больше не писал об общих знакомых или о вещах, которые могли бы быть интересны для них обоих. Теперь тон писем Питера был раздраженным и властным. Он чуть ли не приказывал ей вернуться в Чикаго. Этот нажим только подстегнул чувство независимости Энджи и ее итальянскую вспыльчивость. Ее ответы становились все короче и сдержаннее, и она продолжала повторять со все возрастающей досадой все то, что писала ему прежде. У нее уже появились крошечные сомнения в том, что будущее ее будет безоблачным, как она надеялась. Она бросила письмо Питера на бюро, собираясь ответить ему завтра. Если Питер по-настоящему был к ней привязан, почему он не мог проявить терпение? А может, она к нему просто несправедлива?
Внутренний голос напомнил ей, что не так давно она и сама едва сдерживалась и ее выводило из себя, что она не может начать жизнь с Питером в ближайшем будущем. А теперь мысль о том, что это ожидание продлится еще год или два, казалась ей разумной и обоснованной.
Ей пришло в голову, что следовало проучить Питера за его нетерпение – пусть Сэм снова целует ее, ведь это ей приятно. По правде говоря, думала Энджи, если Сэм и в самом деле поцелует ее снова, она не испытает чувства вины. Нужно использовать их странный брак, чтобы научиться чему-нибудь новому. Ее следующий муж, будь то Питер или кто-нибудь другой, очевидно, ожидает, что в ее возрасте она должна иметь маломальский опыт. И чем больше Энджи раздумывала, тем больше верила, что приобретение опыта было просто необходимо и обязательно, что ради своего следующего мужа она должна узнать больше о поцелуях и других вещах.
Она уже была возле задней двери и остановилась у входа в палатку Сэма, прежде чем поняла, что собирается идти к нему.
Сэм в эту ночь нуждался в ней. Он потер глаза, усталый, но не сонный. Даже книга по геологии с описанием геологических формаций в горной местности Запада не усыпила его, веки его не отяжелели. Чертыхнувшись себе под нос, Сэм бросил книгу на низкий столик возле походной койки.
День был долгим и полным событий, которые теперь проплывали в его сознании. Больше всего его беспокоила судьба его прииска. Прогресс был медленным, и пока еще он не нашел самородка, который бы позволил разрешить его проблемы. Закрыв глаза, Сэм провел руками по волосам и громко выругался.
Слабый звук донесся до него и насторожил. Он напряг зрение. На мгновение ему показалось, что представшее перед ним видение – плод его фантазии. Он принимает желаемое за действительность.
У входа в палатку стояла Энджи. Ее длинные распущенные волосы образовали нечто вроде нимба вокруг головы. Этот нимб был хорошо виден в звездном свете. У него перехватило дыхание. Шелковистые красновато-каштановые локоны ниспадали ей на грудь, струились по спине вдоль складок ее ночной рубашки. Из-под подола были видны ее босые ноги.
– Что-то случилось?
Вскочив на ноги, он пытался разглядеть ее лицо в тусклом освещении тесной палатки. Но в ее глазах отразилась полуночная нежность, и Сэм тотчас же понял, почему она пришла.
– Энджи!
Ее имя перекатывалось у него на языке – это было нечто среднее между шепотом и стоном.
Шагнув вперед, Сэм протянул к ней руки. Ее лицо оказалось в его ладонях, и он слегка запрокинул его, чтобы губы их встретились в поцелуе. Он долго смотрел ей в глаза, пытаясь понять, что у нее на сердце, о чем она думает и что чувствует. Но ни одному мужчине еще не удавалось понять сердце женщины, во всяком случае понять его полностью. Он знал, что ему не суждено ее понять и это придаст ей в его глазах особое очарование.
Он медленно склонился к ней и легонько коснулся губами ее губ, стараясь убедиться, что понял ее правильно. Он ощутил вкус меда, бисквитов и зубного порошка и ту сладость, которая была присуща только ей. От ее полной груди, прижавшейся к нему, исходило тепло. Он почувствовал, как ее пальцы потянули за ремешок из сыромятной кожи, стягивавший его волосы, и они свободно рассыпались по плечам.
– Энджи.
Мечтательное, похожее на сон состояние растаяло. Она сама была здесь, не мечта, не зыбкая фантазия, порожденная его воображением и желанием. Она была реальной, из плоти и крови. Слабый аромат роз, исходивший от ее волос и кожи, будоражил его чувства, и он ощущал ее тело под легкой ночной рубашкой.
Сэм сжал Энджи в объятиях изо всех сил, будто хотел расплющить ее тело. И на этот раз его поцелуй был властным и требовательным, почти мучительным, так сильна была его тяга к ней и потребность в ней. Потом его руки упали вдоль тела, а ладони обхватили ее ягодицы, и он с силой притянул ее к себе, так что она ощутила его возбуждение, а он – сладостные и крепкие округлости ее тела сквозь тонкую ткань ночной рубашки.
– Сэм.
– Если ты не хочешь, тебе не следовало приходить ко мне с распущенными волосами и в ночной рубашке, – хрипло пробормотал он, целуя ее снова и снова.
– Дело не в этом, – прошептала Энджи.
Дыхание ее было прерывистым и хриплым. Его мысли метались в поисках ответа. Его походная койка была узкой, неудобной и недостаточно крепкой, чтобы выдержать вес двоих. Пол в палатке был слишком грязным. В дом войти они не могли. Иногда ночью Дейзи просыпалась и, спотыкаясь, брела в кухню, чтобы удостовериться, что там горит лампа. Если бы он и Энджи вошли в дом, шум мог бы разбудить обеих девочек. Что было делать? Его руки блуждали по ее телу, поглаживая, изучая, лаская. Лихорадочное желание сжигало его. Он осыпал ее долгими требовательными ненасытными поцелуями. Ладони Сэма легли на ее груди и прикрыли их.
– Сэм, – прошептала Энджи, задыхаясь, – свет.
На мгновение он замер, не в силах понять ее. Он хотел видеть ее великолепное пышное тело. Потом в голове у него прояснилось, и он осознал, что их силуэты отчетливо вырисовываются на полотняных стенах палатки. Любой из соседей смог бы их увидеть.
– Подожди.
Оставалось единственное: рывком он сбросил матрас и одеяло на пол, потом расстелил все это на грязном полу, задул лампу и снова потянулся к ней и опустился на пол, продолжая держать Энджи в объятиях, впивая ее сладостное и жаркое дыхание, овевавшее его шею. Опустившись на колени на одеяло, они тесно прижались друг к другу. Сэм целовал ее так, как ему представлялось в мечтах с первой же минуты, как он увидел ее. Но сегодня реальность была лучше его мальчишеских грез. Он сжимал в объятиях не девочку, а женщину с роскошным пышным телом, полным желания. Нынче ночью она знала, чего ожидать. Ее пальцы шарили по его одежде, расстегивая пуговицы на рубашке, пока он целовал ее веки, нос, щеки, уголки дрожащих губ. Он ласкал ее грудь и чувствовал, как она отвечает на его ласки, как твердеют ее соски, как они ложатся в его ладони и как тело ее при этом содрогается от наслаждения. Полы его расстегнутой рубашки разошлись, и ее теплые и жадные руки заскользили по его груди. Какой-то звук зародился в ее горле, и это вызвало в нем еще большее возбуждение. Они с лихорадочной поспешностью срывали друг с друга одежду, пока не остались в темноте обнаженными и теперь узнавали друг друга на ощупь, бормоча что-то невнятное, задыхаясь от наслаждения. Когда тело Сэма нависло над ней, Энджи удивила его, заставив лечь плашмя на пол. Потом она принялась целовать его шею и грудь. Ее жаркие губы обжигали его соски, они скользили по его телу все ниже и ниже, и тело его содрогалось под этими ласками, а по лбу его струился пот.
– Энджи, – прошептал Сэм и с трудом втянул в себя воздух, когда ее рука обвилась вокруг его мужского органа и сжала его.
Энджи подняла голову:
– Ш-ш-ш! Ты ведь делал это для моего удовольствия. – По его телу прокатилась волна острого наслаждения, и он принялся гладить ее обнаженную спину, прикасаясь к ней кончиками пальцев. Скрытая темнотой, Энджи в своем невинном и искреннем желании и возбуждении забыла обо всех комплексах, поглощенная восторгом открытия и узнавания.
Она не стесняясь пускала в ход губы и пальцы, узнавая, что доставляет ему наибольшее удовольствие, открывая свою власть над ним, и они оба купались в этом наслаждении.
Когда наконец он оказался над нею и сделал рывок к ней, Энджи приподнялась ему навстречу, готовая принять его, и прошептала его имя. И им обоим показалось, что они всегда были вместе, настолько они чувствовали ритм движений друг друга. Он узнавал влажный жар ее тела и то, как светились ее глаза, раскрывались губы и как дыхание короткими толчками вырывалось из них. Он уже знал ее и в то же время тольконачинал узнавать и открывать в ней новое.
Но одно он понял, и это уже не вызывало у него сомнений. Потом, когда она лежала, положив голову на сгиб его локтя, стараясь восстановить ритм дыхания, он уже знал, что никогда не пресытится ею. О Боже всемогущий! Глаза Сэма удивленно раскрылись. Он влюбился в собственную жену. Нет, не так. Это уже случилось. Давно. Он любил ее. Черт возьми! Обвив руками ее тело, Сэм зарылся носом и ртом в ее спутанные волосы. Ему хотелось бы вечно держать ее в объятиях, но это было невозможно.
Когда он проснулся утром, лежа на полу палатки, а не на своей походной койке, Энджи рядом не было. Она вошла в кухню, живая и стремительная, как всегда. Волосы ее были подобраны наверх и заколоты. На ней была ее домашняя юбка и блузка с высоким воротом.
– Твоя вода для бритья на плите, – сказала она, будто между ними не произошло ничего знаменательного.
Люси выглянула из спальни.
– Раз нет занятий в школе, можем мы сидеть за столом в халатах?
Сэм собрался было ответить, но осознал, что девочка обращается к Энджи.
– Нет, – сказала Энджи и ответила ему улыбкой. – Пожалуйста, оденьтесь. Вам помочь причесаться?
Летом девочки носили косы. Его брови поползли вверх, а на губах заиграла довольная улыбка.
– Я могу заплести волосы Дейзи, но свои не смогу. – Застенчивое, почти извиняющееся выражение появилось на лице Люси. – Ты не могла бы мне помочь?
В прошлом Люси предпочла бы отказаться от помощи Энджи и ни в коем случае не стала бы ее просить. Сэм наблюдал, каким долгим взглядом обменялись эти две женщины. Случилось что-то хорошее.
– Я с радостью причешу тебя, – мягко сказала Энджи и пошла в комнату девочек.
Завтрак был любимой трапезой Сэма, даже если ему самому приходилось его готовить. Он любил начинать новый день, когда забрезживший рассвет таил обещание грядущих событий. Больше всего ему нравилось сидеть за столом со своей женой и дочерьми. Он предпочел бы есть яичницу с Энджи и девочками, чем обедать с коронованными особами Европы. Сэм улыбнулся девочкам и осознал, что дни безнадзорности миновали. С момента появления Энджи его девочки выглядели опрятными и чистыми, и одежда ладно сидела на них.
